Серая мышка и хищник (СИ)

А интересно все-таки, будут ли они на новый год вместе? Может они пойдут к Паше с Олей? Какие-то все-таки странные у них сиюминутные отношения. Никогда никаких планов, даже на ближайшие выходные. Все делается под влиянием настроения, здесь и сейчас. Хочешь есть — пошли в ресторан или покупать продукты в супермаркете. Хочешь в кино — идем на ближайший сеанс. Хочешь отдохнуть — давай удобно устроимся на диване (вариант на кровати, правда там все заканчивалось одинаково, то ли сама кровать на них так действовала, то ли спальня навевала мысли совсем не о сне…). Частенько, когда она была не в духе, он умело выводил ее на разговор о том, что случилось в офисе, о неурядицах с коллегами или ее ошибках, которые она принимала очень близко к сердцу. Тогда он ненавязчиво наталкивал ее на решения, которые оказывались до невероятности простыми, но действительно работали. Постепенно он становился для нее большей и очень важной частью жизни. Стала ли она для него тем же? Они никогда не разговаривали об отношениях. Они видела, что он проводит с ней все свое свободное время. Но когда у него начинался интенсивный период в работе, ее очень вежливо и крайне корректно возвращали в ее квартирку. Переезжать к нему он никогда не предлагал. Не то чтобы это сильно ее задевало или обижало… Она понимала, что предложение переезда с его стороны переведет их отношения даже не на одну, а на пару ступеней вверх. И тем не менее… это разрешило бы некоторые неудобства, возникшие в связи с необходимостью жить на два дома. Без официального приглашения от него, она не могла перевезти все необходимые вещи. Конечно, он купил и зубную щетку и выделил футболку, однажды даже купили ей джинсы и обалденно мягкий джемпер, кое-какие кремы и гели для лица и тела — потому что до ближайшего магазина было намного ближе пешком, чем ехать к ней в кампус за вещами. По-видимому, он не видел в этом никакой проблемы или неудобства, но ее начала напрягать необходимость продумывать на два-три дня вперед, что она будет надевать, особенно на работу, и успеет ли заехать в кампус или надо извращаться с тем, что есть. Почему она сама не подняла этот вопрос? Она и сама не знала. Ей просто впервые в жизни было так хорошо и спокойно. Под защитой. Ведь кто мог защитить лучше, чем хищник! И кто мог убить быстрее, чем хищник? Тут же прошептал другой голос в ее голове. Она даже остановилась от такой безумной мысли. Взгляд остановился на пластинке стального цвета. Из всей мишуры, украшавшей витрину, ее внимание привлекла именно она. Надежда вошла в магазин. Это оказалась флешка-брелок, такая гладенькая и приятная на ощупь, что ей было уже все равно, на сколько Гбайт она рассчитана, из какого суперпрочного материала она изготовлена. Это был тот самый подарок для него! Эта флешка подходила ему идеально! Ей даже почти было неважно, сколько она стоит. Почти, потому как дороговато, конечно, но лучшего подарка она не найдет.

Она так торопилась ее купить, как будто что-то могло сорваться, и эта флешка могла исчезнуть у нее из-под самого носа. Выйдя из магазина, она даже вынула ее из футлярчика и уже не смогла выпустить из руки, так и зашагала дальше, зажав стальной прямоугольник и ладошке. Погуляв еще немного и решив что ей больше ничего не нужно покупать, направилась на первый этаж к выходу, периодически поглядывая на флешку в ладошке, с отблесками новогодних украшений на ней. Улыбка не сходила с ее лица: нашла!

На первом этаже уже повернув в сторону выхода, услышала:

— Девушка, помогите, а?

Она повернулась к незнакомцу с курткой в руках.

— Что, простите? — переспросила она.

— Да, я вот машину поставил на стоянку, а как заплатить не знаю, вы помогите мне в этот автомат деньги куда засунуть?

Она улыбнулась:

— Ну, давайте, попробуем разобраться с вашим автоматом.

И уже заходя за стеклянные двери маленького помещения оплаты паркинга, продолжила:

— Я вообще-то сама точно не знаю, но там должны быть подсказ…

Кто-то закрыл ей лицо мокрой тряпкой, она еще попыталась отвернуться от резкого неприятного запаха, но комнатка уже поплыла у нее перед глазами, а потом все сомкнулась в темноту…

Он не помнил ничего с момента, когда прочитал эту чертову смс-ку. Ни то, как сидел тупо глядя на экран телефона, ни как развернул машину и понесся к тюрьме. Очнулся только когда швырнул пятитысячную купюру (других с собой не было) охраннику, чтобы пустил.

— К Субботе, — прорычал он сквозь зубы.

Лязганье ключей в замках решеток отдавалось дрожью во всем теле. Он хорошо помнил каково это, когда решетки с лязганьем захлопываются за твоей спиной… навсегда.

— Отпусти ее, — прохрипел он, глядя в маленькие хитрые глазки за стеклами дорогих очков.

— Андрей Алексеич! Ты какими судьбами к нам? — наиграно улыбнулся постоялец элитной камеры.

— Отпусти ее. Она не при чем!

— Ты это о чем? — улыбка растянулась еще шире. Так кошка играет с мышкой, уверенная в своей силе.

— Ты знаешь о чем я! Я всегда играл по правилам! Мои правила всем известны!

— Андрей Алексеич, ты бы присел и перевел дух, а то нервы-то не железные, — уныло протянул тот.

— Выкрадывать девушку ты не имел права!

Лицо заключенного мафиози чуть дернулось.

— Ты о чем, Андрей Алексеич? Мы тебя знаем, уважаем, правила твои все знают, а кто не знает, тому хуже.

Он быстро нашел смс-ку в телефоне и бросил его на стол, так чтобы собеседник смог ее прочитать. Тот пробежался по ней глазами, лишь слегка скосив взгляд.

— Племянник мой, новичок еще в наших кругах, — устало улыбнулся тот. — Голова горячая, захотел помочь дядьке. Ошибка вышла. Ты уж не сердись…

— Если с ней хоть что-нибудь… — начал было Андрей, но его тут же перебили бесцветным холодным тихим голосом:

— Иди домой, Андрей Алексеич! Ее домой тебе привезут. Целую и невредимую. С тобой ссориться никто не хочет! Это ошибка.

Следующие несколько часов он метался по квартире как раненный тигр в клетке, придумывая разнообразные способы убийства, если он найдет хоть один синячок на ее теле. Он так сильно сжимал челюсти, что казалось, еще чуть-чуть и зубы начнут крошиться. Как сумасшедший, не замечая серого лица в отражении зеркал, подбегал к двери, прислушивался к тишине и снова возвращался в комнаты. Без нее было слишком пусто, слишком тихо. Сорвал ее футболку со спинки стула, прижал к лицу, вдыхая ее запах. Хоть бы они ей ничего не сделали! То, что ее привезут в ближайшее время, он не сомневался — слово Субботы было законом для всех в преступном мире. Вот только бы они не успели причинить ей боль. Ему хотелось выть и царапать стены ногтями от бессилия. Как он допустил!

Звонок в дверь прозвучал неожиданно несмотря на ожидание. Он побежал открывать, и за несколько шагов до двери походка его изменилась, лицо застыло холодной маской, все тело, подверженное эмоциям секунду назад, подобралось, словно перед решающим прыжком.

На лестничной площадке стояла только Надин с растерянностью глядя на него.

— Они поднимались сюда? — первое, что спросил он.

— Ннн-нет, довезли до подъезда, — растерянность ее все увеличивалась.

— С тобой все в порядке?

— Ддд-да, н-наверное…

— Они ничего тебе не сделали?

— Я нне знаю…

— Что они тебе говорили?

— Ничего, они вообще ничего не говорили. Заперли в комнате, сказали не выходить, а потом пришли и повели к машине, привезли сюда, и все…

— Хорошо, — он чуть расслабился, но внешне это не было заметно. — Собирайся!

— Чччто?

— Собирай свои вещи, я отвезу тебя домой, — резко бросил он.

— Андрей, я ничего не понимаю… Ты можешь мне объяснить, что…

— Тебе не нужно ничего знать. Собирайся, я тебя отвезу назад и ты забудешь все как страшный сон.

Он сосредоточенно ходил по квартире, вытаскивая ее вещи из разных углов.

Она никак не могла понять, что произошло и что он делает. Она так и стояла посреди гостиной, отрешенно глядя, как он укладывает в сумку ее белье, джинсы, свитер, пару офисных рубашек.

Застегнув молнию на сумке, он взял ее за руку и практически потащил к лифту.

Машина плавно затормозила у ворот кампуса.

— Посиди в ванной, выпей коньяка и ложись спать, — говорил он обычный будничным тоном.

— У меня нет коньяка, — услышала она старушечий скрип, в который превратился ее голос.

— Я положил в сумку.

Машина развернулась и скрылась за поворотом, а она еще долго стояла, глядя ей вслед…

«…забудешь как страшный сон…» — вертелось у нее в голове, а холод внутри говорил о том, что забыть она должна не только сегодняшний день, а…его…

Что-то сильно впивалось в ладонь, она с удивлением, что может что-то чувствовать, раскрыла ее и увидела стальной, как его глаза, блеск флешки. Горько улыбнулась: «Значит, нового года в этом году не будет!»

Первое время она еще ждала, что он позвонит. По вечерам гладила пальцами флешку и заворожено смотрела на телефон. Слез не было, только усмешка над своей несчастливой судьбой.

Последняя надежда умерла где-то перед самым новым годом. Она отказалась от всех немногочисленных предложений — зачем расстраивать людей своей постной миной, тем более еще придется отвечать на кучу положенных в такой ситуации вопросов: у тебя ничего не болит? Что случилось? Чем помочь? Хочешь еще тортика? Может водочки?

Билетов домой, конечно, уже не было, пришлось брать на первые числа января. Тридцать первого купила бутылку вина и фруктов, выпила под звон курантов, только вот желание не загадала. Ну во-первых, желание загадывают с шампанским, а с вином как-то не то. А во-вторых, после всего произошедшего, что еще можно было загадать? Чтобы вернулся, и все было по-прежнему? Это не сказка! За две недели не нашел минутки позвонить, а тут после того, как она желание загадает прямо бросится, спотыкаясь, и звонить и возвращаться. Нет, милая, не про тебя такая сказка!

Где-то на середине бутылки появились слезы, они-то вперемежку с вином и дали забыться.

Как интересно гулять первого января! Как будто в фантастическом фильме ужасов: ни людей, ни машин, на улицах мертвая тишина — все отсыпаются.

А на следующий день она уехала и все дни до возвращения в Москву проводила в клинике с мамой.

Возвращаться было тяжело. Самое главное было погрузиться с головой в работу. Она бросалась на любую дополнительную работу, как утопающий хватается за соломинку. Тянула на себя все, что либо лень либо некогда делать другим, как тянула бы одеяло, пытаясь закутаться в него с головой, не оставляя ни малейшей щелочки, через которую ледяной холод одиночества мог бы проскользнуть внутрь.

Так прошел январь, закончился февраль. В начале марта, как всегда пришла смс-ка из банка о снятии суммы за мамино лечение. Она озадаченно смотрела на сообщение пытаясь вспомнить что-то важное. Сумма была в три раза меньше обычной! А что было в январе? То же самое, но тогда она подумала, что сумма уменьшилась, потому что она практически сама ухаживала за мамой в течение 10 праздничных дней, ну в крайнем случае вычтут в следующем месяце недостающую сумму. А в феврале почему? Потому что дней меньше?

Она нашла номер главврача и нажала кнопку набора.

— Вы знаете, — поспешил он объяснить уменьшение суммы. — У нас в декабре был произведен довольно щедрый взнос, поэтому мы решили в этом году уменьшить суммы оплаты за лечение.

— Но это как-то… странно… — пробормотала Надежда. — Тут нет никакой ошибки?

— Нет-нет, никакой ошибки нет, не волнуйтесь.

Что-то смутное не давало ей покоя, но она отмахнулась, как отмахивалась в последнее время от всего, что не касалось работы и здоровья мамы.

Она медленно брела по улице. Рабочий день давно закончился, ехать на сервисном микроавтобусе не хотелось. Прогулки на морозном мартовском воздухе помогали выветрить из головы все мысли, особенно те, которые отчаянно пыталась не подпустить. Не то что не начинать думать, а даже не допустить начинать. Жизнь снова вошла в прежний ритм. Работа, кампус, изредка прогулки (правда, зимой особо не разгуляешься, когда на улице 30-тиградусный мороз), походы в кино и в кафе на бокал красного вина могли навеять мысли, которых допускать было нельзя, поэтому от них пришлось отказаться. Их заменила работа. Она уходила позже всех, наблюдая как по вечерам пустеет здание бизнес-центра, как он за каких-нибудь пару часов становится пустым и холодным, каким-то осиротевшим, без стука каблучков, трелей телефонов, бесконечных разговоров, редких взрывов смеха. Иногда даже специально оставляла кое-какую работу на выходные, чтобы не отсиживаться в своей квартирке. Ей нравилось неторопливо и сосредоточено работать в пустом офисе. Вообще в последнее время ее стали раздражать толпы людей, суетливо спешащих по своим делам. Хотелось остаться одной, забиться в норку, свернуться там калачиком под теплым одеяльцем и спать как можно дольше. Хорошо было бы заснуть навсегда. Нет! Такие мысли надо было добавить к разряду тех, которые нельзя допускать в свою голову. И она не допускала.

Несколько раз звонила Ольга, но разговаривать с ней не было никаких сил, поэтому она тупо не отвечала и даже не перезванивала, чувствуя себя последней дрянью и сволочью — Ольга-то ни в чем не виновата. Но хрупкое, скорее даже наносное, спокойствие могло разбиться вдребезги от одного только голоса Ольги. И те мысли и воспоминания, которые она с таким трудом сдерживала, рухнули бы на нее камнепадом, погребли бы ее под собой, и, кто знает, смогла бы она выбраться из-под завалов.

Она медленно брела, наслаждаясь пустотой в голове. Как хорошо ни о чем не думать! Вот так просто идти домой и не думать ни о чем! Не замечать редких прохожих. Не обращать внимания на машины у обочины. Не думать, что одна из них, очень похожа на… Стоп, во-первых, не может быть, во-вторых, не может быть никогда. Но почему-то сердце сильно стукнуло о ребра. Чертово сердце! Все ему кажется, мерещится, все еще на что-то надеется. За три месяца уж можно было как-то прийти в себя и запретить этому долбанному сердцу стучать так сильно при одном намеке на похожесть. Как это все смешно!

Она горько усмехнулась и уже было прошла мимо машины, как вдруг словно физически почувствовала на себе взгляд. Тот самый, который прожигал лазером. Тот самый, который она когда-то любила, а теперь ненавидела. Она резко развернулась, превращаясь из слабой серенькой мышки, еще секунду назад желавшей забраться в норку, в тигрицу, которая не видит никаких преград на своем пути, а если они и встретятся, она отшвырнет их в сторону, не моргнув глазом.

Дверь машины нехотя открылась. Она столкнулась взглядом с серыми глазами.

— Что…ты… здесь… делаешь? — прошипела она.

Он медленно вылез наружу, стараясь смотреть куда угодно только не на нее.

— Что ты здесь делаешь? — повторила она, ощущая приближение истерики, остановить которую будет уже невозможно. Все накопившиеся горечь, разочарование, непонимание вырвутся наружу из-под тонкого слоя наносного спокойствия.

— Какого черта ты сюда заявился? Что тебе нужно?

— Хотел убедиться, что с тобой все в порядке… — пробормотал он потеряно. Как объяснить ей, что руль сам поворачивался, и колеса сами находили дорогу к ней, против его воли, против всякой логики, против всех уверений в том, что так лучше для обоих.

— Ты выкинул меня из своей жизни… без всяких объяснений… без каких-либо обсуждений… просто взял и выбросил, как отработанную вещь! — она осознавала, что срывается на крик, но ничего уже не могла с собой поделать. — Все ли со мной в порядке — тебя совершенно не касается! Как не касается вообще ничего из моей жизни! Не смей сюда приезжать! Никогда! Не смей лезть в мою жизнь! Не смей следить за мной! Ты… Я тебя ненавижу!

Крик переходил в так долго сдерживаемые рыдания.

Она стала что-то судорожно искать в сумке, долго трясущимися руками возилась с чем-то, позвякивающим ключами, а потом швырнула в него этим, что больно ударило его в плечо.

— Ничего не хочу! Ничего твоего! Чтобы даже духу твоего не было!

Он рывком притянул ее к себе, прижал так, что она не могла дышать, не то что говорить. И все-таки сопротивлялась. Извивалась в его руках, пытаясь ускользнуть побыстрее от такого знакомого родного запаха, уже обволакивающего ее. Убежать от сильных рук, прижимающих к родному теплому телу. Как он мог!

Слезы полились горькими горячими ручейками. Она постепенно перестала вырываться и только шмыгала носом, нервно всхлипывая.

— Прости меня? — прошептал он просящим тоном. — Думал, так будет лучше. И не смог! — он еще теснее прижимал ее к себе, как будто хотел объединиться, слиться так, чтобы ничто не могло их разъединить. — Ты забралась мне под кожу, так что тебя оттуда теперь не выковыряешь — проверено!

— Иди ты знаешь куда? — снова нервный всхлип.

— Знаю, родная, — продолжая прижимать ее к себе. — Знаю!

И глядя на серенький прямоугольник, поблескивающий в грязном буром снегу проезжей части, спросил:

— А чем ты в меня запулила?

— Это пода… подарок, — слезы снова хлынули в три ручья.

— Подарок? — переспросил он, пытаясь заглянуть в ее лицо, она же упорно отворачивалась, пытаясь рукой нашарить платок в кармане пуховика.

— Подарок тебе на новый год! — укоризненно прокричала она, стукнув его в то же плечо кулачком.

— Хороший, наверное, подарок! Спасибо тебе!

Она усмехнулась, все еще всхлипывая:

— Сволочь ты!

— Ты даже не представляешь какая, — согласился он сочувственно.

— Уже представляю, — вытирая мокрые щеки платком, пробубнила она.

— Поехали домой, — попросил он так просто, как будто не было этих трех месяцев, не было молчания, не было боли.

И она… согласилась.

— А ты часто приезжал к кампусу?

Она уютно устроилась в его объятиях, переплетясь руками и ногами, сонно моргая.

— Сначала вообще не приезжал, потом как-то не выдержал, и понеслась… все чаще и чаще, потом почти каждый день. Хреново без тебя было, очень хреново. А так хоть посмотреть, убедиться, что ты в порядке.

— Ага, в порядке… — пробурчала она обиженно.

— Я думал, может у тебя уже новый молодой человек завелся. А ты на меня с такой истерикой! И это спустя три месяца! Вот и подумал, что, значит, шанс у меня есть, и не прогадал, — улыбаясь, поцеловал ее в теплую щечку.

— Все-таки сволочь ты редкая! — мило потягиваясь, устраиваясь поудобнее, прошептала она.

— Редчайшая! — не стал возражать он. — Ты завтра работаешь как обычно?

— Да, а что?

— Давай, заедем после работы, заберем твои вещи?

— И что?

— И будем жить вместе!

— И как мы будем жить вместе?

— Весело! Спи, любимая! — целуя ее в висок.

— А теперь рассказывай, — сказал Павел, после того как они благополучно отправили Ольгу гулять с малышкой и вернулись в квартиру.

Молчание.

Зная друга, Паша начал убирать кое-что со стола, за которым недавно пили чай, даже не глядя в сторону Андрея, давая тому время собраться с мыслями.

— Я же вижу, тебя что-то гложет, — пробормотал Павел, продолжая заниматься чашками.

— Мне страшно, — наконец выговорил Андрей. И Паша видел каких усилий ему это стоило.

— Да, ладно! Тебе страшно! Чего тебе страшно? — Паша решил сменить тактику и принять дружески-насмешливый тон: — Ты, который может выслеживать своб жертву по несколько дней практически без еды и воды?… Ты, превратившийся в машину без каких-дибо эмоций?… Ты чего-то боишься?

— Пашка, перестань! — негромко попросил Андрей, кроша пальцами сушку. — Надин переехала ко мне.

— Мы знаем. Поздравляю! Наконец-то ты начал улыбаться людям — всем, а не только нашей малышке.

При напоминании о малышке Андрей улыбнулся. Она была действительно чудом!

— Мне страшно, очень страшно. Страшно, что если она узнает, чем я занимаюсь, она уйдет. А с другой стороны страшно, что если останется, может повторится похищение, как в декабре… или еще хуже… а если появится ребенок?… — от этой мысли он сунул обе пятерни в волосы, как будто от того, что он сожмет их покрепче, страх уйдет.

Пашка подсел к нему:

— Поговори с ней!

— Я боюсь, так жалко и трусливо, — усмехнулся Андрей. — Представляешь, никогда не думал о таком, не мечтал, наоборот думал, что мне это не нужно, поэтому со мной этого случиться не может. И вот появляется эта мышка с ореховыми грустными глазами, и вся моя налаженная жизнь летит к чертям собачьим. Она моя половинка, она чувствует меня, как себя, я не знаю что это, не могу объяснить, но если с ней что-нибудь случится…

— Нда, мужик, ты попал…

— Это точно, — согласился Андрей, ухмыльнувшись.

— Поговори с ней. Это единственное разумное решение.

— Да, только у меня поджилки трясутся, когда я думаю, как она может отреагировать.

— Слушай, ты сам подумай: она с тобой, даже после того похищения, даже после того как ты ее бросил. Так ведь? Значит и для нее все достаточно серьезно.

— Да, только страшно очень, — уже приняв решение, он наконец-то улыбнулся свободно.

Паша это понял, вопрос был исчерпан.

— А что с ее матерью?

— Да что… Плачу потихоньку две трети оплаты, платил бы полностью, но тогда бы она точно догадалась.

— Можно подумать она сейчас ни о чем не догадывается, — скептически произнес Паша.

— Ну через пару недель будет скандал, я уже готов — рассмеялся Андрей. — Она ж меня на куски разорвет!

— Боишься? Правильно! Жену надо боятся! — нравоучительным тоном сказал Пашка.

При слове «жена» Андрей вздрогнул.

— Да, млый мой, а ты думал дети просто так появятся? Сначала жениться надо!

— На себя посмотри! — отфыркнулся Андрей. — Вы с Олей когда наконец-то поженитесь?

— Ох эта мне богема! — закатил глаза Паша. — После родов она располнела видете ли — нельзя же так выходить замуж в самом деле! Надо же доистязать себя, чтобы остались кожа да кости! Вот тогда можно будет влезть в какое-нибудь гламурное платьице тысченок этак за сорок, вот только тогда можно будет жениться.

— Да ладно тебе Пашка, что тебе так плохо? Ты на свою красавицу-дочь посмотри — ну загляденье же! И как ты будешь мужиков от нее отбивать, когда она вырастет?!

Пашка аж подскочил:

— Пусть только попробуют! Ни одну сволочь не подпущу!

— А она у тебя и спрашивать не будет! — рассмеялся Андрей.

— Я на тебя посмотрю, когда ты папашей станешь! Что ты тогда петь будешь?!

— И не говори, — без каких-либо возражений согласился Андрей.

Она проснулась среди ночи, почувствовав вернувшийся холод одиночества. Она так привыкла спать с ним, постоянно чувствовать тепло его тела, чувствовать его дыхание. Какое это счастье знать, что даже если ей приснится какой-нибудь кошмар, она проснется в кольце его руку, и он будет ее успокаивать, нежно целуя в висок!

Она оглядела постель, его не было. В коридор падал свет из соседней комнаты. Она натянула халат и пошла по направлению к свету, ступая босыми ногами по прохладному полу. По мере приближения, услышала приглушенные крики и его голос:

— Ну, ну же, давай! — подначивал он кого-то.

Все это было странно и жутковато. Она тихонько приоткрыла дверь и уставилась в экран компьютера. На экране насиловали и резали женщину! Она извивалась и визжала и уже мало была похожа на женщину и вообще на человеческое существо. Он сидела в полоборота с азартом наблюдая эту картину и как-будто подначивал насильника.

— Ну же, ну давай, ударь ее справа!

И словно послушавшись его команды, мужчина на экране в черной маске, ударил ножом справа. В этот момент он остановил изображение, наклонился чуть ближе рассматривая эту жуткую сцену с рукой, держащей нож, лезвие которого вошло в тело женщины.

— Отлично! Молодец! — с восторгом произнес Андрей.

Это не был художественный фильм, это была съемка настоящего убийства. Она в шоке продолжала стоять не в силах двинуться с места. Внутри нее все оцепенело от ужаса. Горло перехватило так, что она не могла произнести ни звука. Шок от увиденного пронизал каждую ее клеточку, закристаллизовал, предотвращая любое движение, даже если бы она захотела двинуться, все ее тело напоминало сейчас глыбу льда.

Андрей все еще удовлетворенно улыбаясь, повернулся к выходу и увидел ее. Улыбка еще оставалась на его лице какое-то время, пока он не рассмотрел ее широко раскрытые глаза, в которых плескался ужас. Он повернулся посмотреть на экран, словно проверяя, что она видела, потом снова посмотрел на нее, все еще застывшую в паническом ужасе.

— Нет, — сказал он ей спокойно. Это вывело ее из шокового состояния, она моргнула и спиной медленно двинулась к двери. — Нет-нет-нет, — повышая голос, сказал он. — Все не так, как ты думаешь! Я тебе сейчас все объясню, — он встал, собираясь подойти к ней. Это окончательно вывело ее из ступора, она бросилась вон из комнаты.

Он устало вдохнул. Ну надо же быть таким идиотом! Раньше надо было ей все рассказать. Он потер подбородок с отросшей за ночь щетиной, соображая, что делать, с чего начать объяснения. Он обреченно поплелся в коридор, уже подозревая оры, крики, скандал. Но вокруг было тихо, только из-за закрытой двери в ванную раздавался ее тихий голос.

Говорит сама с собой или по телефону? Если по телефону, значит вызывает милицию — молодец девочка! Надо ее еще обучить нескольким приемам, чтобы сумела себя защитить в случае чего.

Он подошел вплотную к двери, прислушался, таки милиция. Пошел в спальню, торопиться было уже некуда, она ни за что не откроет дверь ванной теперь. Он сделал звонок знакомому, объяснил ситуации, попросил отменить вызов и, извинившись за поздний звонок, нажал отбой. А потом подумал, что зря отменил вызов, как ей теперь объяснить что к чему? С милицией было бы легче.

Вздохнув, да уж ночка выдалась, снова подошел к двери в ванную, сел прямо на пол.

— Надюша, — подождал реакцию. Ничего. — Послушай, я знаю, в каком ты шоке от всего увиденного. Я не прошу тебя открыть дверь, просто выслушай меня. Я не возле двери и сижу на полу, ты можешь это слышать по направлению моего голоса. — Молчание. — Помнишь первый фильм про Шерлока Холмса? — Тишина. — Ты поставила минус, а надо было плюс. — Он усмехнулся, горько с отвращением к себе. — Надин, мне надо было тебе все раньше рассказать, я все тянул. — Он с силой выдохнул. — Я адвокат по уголовным делам. То, что ты видела — моя работа. Мне жаль, что я не предупредил тебя раньше, правда, жаль. Сегодня ночью я нашел алиби моему клиенту на этой пленке, мне пришлось просмотреть эту гадость раз двадцать. После десятого раза уже не воспринимаешь это как реальность. Мне нужна была зацепка в деле и я ее нашел. Надюш, скажи мне хоть слово, пожалуйста, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. — Снова тишина. Он выругался. — Я понимаю, что ты могла подумать, и ты мне сейчас скорее всего не веришь. — Он пытался найти выход из положения. — Давай я позвоню Паше, чтобы он приехал и забрал тебя? Ты же помнишь Пашу? Ты же доверяешь ему? — Тишина. — Давай, я сейчас ему позвоню, попрошу приехать вместе с Олей. Хорошо?

Снова не дождавшись ответа он снова бросился в спальню к мобильному, коротко объяснив другу ситуацию и получив утвердительный ответ на свою просьбу (вот когда познаются друзья — те, кто в любое время дня и ночи может броситься к тебе на помощь, как бы смехотворна она не звучала), он снова занял то же положение у двери в ванную.

— Он скоро приедет. Ты ничего не говори только послушай, я расскажу тебе одну историю. Хрошо? — Тишина. — Ладно. — Почему-то он знал, что она слушает. — Жил-был парнишка-идиалист. Студент юридического. Он хотел закончить учебу и перевернуть весь мир, сломать старую прогнившую систему, построить все честно, по совести, чтобы все было справедливо, так, как учили в школе и институте. Такой вот хороший мальчик, как ты, с чистой душой, наивный и готовый помочь любому прохожему. В тот злополучный день он подвез девушку в ярко красном пальто. Лил дождь, она стояла на остановке одна, ему стало ее жалко, и он предложил подвезти, а она согласилась. Он проболтал с ней всю дорогу, а ехать было далеко, на окраину, но это не проблема в 20 лет. Она попросила остановить не у дома, а у магазина, нацарапала свой телефон на автобусном билете, который он засунул себе в карман. И не взяв с нее денег, он еще какое-то время постоял раздумывая дождаться ли ее из магазина или лучше позвонить уже завтра, не ускорять события. Решив остановиться на втором варианте, он уехал. На следующий день он позвонил по телефону, который оставила девушка в красном пальто. Телефон был отключен. А ночью к нему в квартиру ворвалась милиция. Ее тело нашли недалеко от ее дома в лесочке. Соседи вспомнили мою машину, — погрузившись в тяжелые воспоминания, он даже не заметил, как перешел на рассказ от первого лица. — А в куртке нашли автобусный билет с ее номером, так что парнишка оказался последним, кто видел ее живой. А потом были допросы, побои и издевательства. Ему не дали позвонить. Долгое время никто не знал, где он, не могли его найти. Только, когда в институт пришел следователь с расспросами про него. Только тогда все узнали, что его обвиняют в изнасиловании и убийстве, и подозревают, что это не первая его жертва. Жертв оказалось семь. Семь девушек, у которых в ночь убийства был какой-то красный предмет одежды: шарф, берет, пальто, сапоги, колготки… Маньяк зациклился на красном цвете. Улик было достаточно, суд прошел быстро, его посадили пожизненно, потому что был в силе мораторий на смертную казнь. Это была первая счастливая случайность, которую ему подкинула судьба. Вторая была в том, что СИЗО и тюрьмы были переполнены. Одиночки все были забиты, даже с подселением. Времена были тяжелые, сажали всех подряд без разбора, беспредел был полный. Так что ему пришлось делить камеру еще с тремя заключенными рецидивистами. Теперь уже били соседи по камере. Периодически он оказывался на больничной койке, его подлатывали, потом избивали охранники, пытаясь вынудить его сдать, кто бил — там свои законы. Маньяка больше не искали, зачем?! Ведь уже всем отрапортовали, что маньяк пойман и сидит за решеткой. А он спустя время продолжил убивать, но даже тогда парнишку не выпустили, вот только он тогда понял, что в системе правосудия справедливости искать не приходится. Все друзья-знакомые от него отвернулись, понятное дело, кому хочется иметь дело с маньяком. Как курить-то хочется, черт возьми! — вздохнул он, соображая, есть ли где-нибудь заначка.

— Я нашла, когда убирала и все выбросила, — послышался хриплый голос из-за двери, как будто ее горло было механизмом, который заржавел и нуждался в смазке.

— Ясно, — продолжил он. — Однажды сосед по камере рассказывал другому свою историю. Парнишка задал несколько наводящих вопросов и указал ему на человека, который его сдал. В зоне слухи разносятся со скоростью пожара, вскоре парнишка стал кем-то вроде отца Фарио из «Графа Монте-Кристо» к нему приходили за советом, за правдой, раскрывать дела стало его хобби, а что делать, если ты сидишь пожизненно, хоть какое-то развлечение для мозгов. Он ходил в почете у смотрящих в зоне. Потом ему удалось передать весточку на свободу своему единственному другу, который на тот момент был заграницей. Пашка тогда собрал все деньги, которые только мог достать и вытащил его из зоны. Меня оправдали, без извинений, конечно. Я потом несколько лет работал как проклятый, хватался за любую халтуру день и ночь, без выходных и праздников. А когда набрал нужную сумму и принес Пашке, тот меня послал… матом, — усмехнулся Андрей. — А сумма была приличная, можно было легко квартиру купить. Вот так вот я до сих пор хожу у Пашки в должниках. — усмехнулся, задумавшись. — Да. А потом всеми правдами и неправдами я закончил юридический, перекроил свою мечту: если систему и мир изменить невозможно, надо творить свою справедливость. Ведь она должна быть, люди должны знать, что когда уже нет никакой надежды, она все равно есть. И я стал помогать тем, кто попадал в такое же положение, как и я — невиновных, оказавшихся не в том месте не в то время.

Дверь щелкнула и приоткрылась:

— А маньяк? — спросила она, глядя на него сверху вниз.

— От правосудия не уйти, — кивнул он.

Она слабо улыбнулась.

— Сначала я просто помогал, собирал улики, подтверждающие алиби, выступал в суде, а потом подумал, если у меня на руках улики, иногда можно было копнуть чуть поглубже, чтобы увидеть, как выйти на виновного. Если следователи были вменяемыми ребятами, работал с ними в связке, если нет, находил уродов сам. Иногда приходилось и улики подкладывать, чтобы эту мразь за решетку посадить, система же без доказательств не работает. Сколько было случаев, что их допрашивали, но за отсутствием доказательств отпускали, а они продолжали убивать, насиловать. Так что вот! По мере сил и возможностей помогаем плохим нелюдям получить по заслугам, а хорошим — не оказаться жертвами системы.

— Ты занимаешься только маньяками?

— Да! Их у нас, к сожалению, хватает. А я уже на этих всех делах собаку съел, так что я их чую на расстоянии, меня ребята из прокуратуры даже прозвали «Следопыт», по любым следам могу вывести человека на чистую воду. Фух, лет сто так много не говорил!

Она села рядом на пол:

— Прости, я такое подумала…

— Да я сам виноват, надо было тебе раньше все рассказать, а я все боялся, что ты не захочешь в это все ввязываться.

— Почему?

Он немного помолчал.

— Опасно это! Я не могу гарантировать, что тебя снова не похитят.

Она вздрогнула и поежилась как от холода.

— Да, — кивнул он. — Пока ты со мной, постоянно есть вероятность, что через тебя попробуют поквитаться или надавить на меня. Я этого не хочу и боюсь. Так что, если тебе так же страшно как и мне, лучше нам не быть вместе. Но тогда ты должна уйти сама. Я вот попытался один раз, и не получилось. Второй раз и пробовать не хочу.

Она задумчиво сидела рядом, уткнувшись в его плечо и обнимая обеими ладошками его руку выше локтя:

— Знаешь, мне мама когда-то давно сказала, что наши предки были далеко не дураки и все поговорки и присказки — не просто так. Так вот, она сказала, что когда я встречу человека, с которым я готова буду быть рядом в болезни и здравии, в печали и в радости, в бедности и богатстве, вот это и будет моя половинка. Я готова.

— Приговор обжалованию не подлежит!

— И что врач, правда, сказал, что можно что-то сделать? Ведь мама уже несколько лет в таком состоянии!

— Ну, он сказал, что если бы ее лечили, а ее просто пичкали успокоительными… Хорошо, что мы ее сюда поближе перевели! И присмотр здесь лучше, и врач, видишь, обнадежил. Может, если она тебя чаще будет видеть, ей станет лучше, у нее же иногда бывают просветления.

— Да, я так на это надеюсь!

— Не переживай, сделаем все возможное, — сказал Андрей, нежно целуя жену в лоб. — Ну что поехали к Пашке с Олей?

— Да, я только кое-что для Оли прихвачу, — Надя пошла в кабинет, покопавшись там, вернулась с кипой фотографий. — Оля обещала сделать нам такую же стену как у них, с нашими фотками.

Он усмехнулся: ох уж эти сентиментальные беременные женщины!

— Ладно, поехали.

Но в этот момент тренькнул звонок мобильного. Он со вздохом и извиняющимся взглядом на нее ответил:

— Куприянов.

— Андрей Алексеич, здравствуйте, извините, что беспокою в выходной, но у нас тут труп, похоже серия, подъедите?

Она по глазам поняла, что это по работе, и что ему надо ехать. Ей так не хотелось его отпускать, она уже открыла рот, чтобы напомнить ему о своем существовании, о существовании выходных дней, поставить его перед выбором, наконец: либо она либо работа. Но как только эта мысль сформировалась в ее голове, пришла следующая: может ли она ставить его перед выбором? и нужно ли ей это? Ведь она может сейчас надавить и заставить остаться с ней, и если он сделает выбор в ее пользу, предпочтя ее работе, тогда он уже не будет тем человеком, которого она любит, сумасшедшим, которые днем и ночью бросается на поиски маньяков, который сутками пропадает неведомо где, а потом возвращается уставший, вымотанный, голодный — возвращается к ней, чтобы прижать ее к себе, и в этом находит свой покой.

— Езжай, — кивнула она, прижимаясь губами к его щеке. — А мы, — она посмотрела на свой округлившийся животик и погладила его рукой, — будем тебя ждать.

Он чмокнул ее в щеку потом в живот и выскочил за дверь. Она уже закрывала дверь, когда почувствовала, как ее рванули, чтобы открыть. Он просунул голову в дверной проем.

— Ты чего? — удивилась она.

— Э-э-э… забыл. Дай мне мои ключи, — попросил он смущенно.

— Я никуда не поеду без тебя, буду дома, тебе ключи не понадобятся, — ответила она, собираясь поцеловать его в щеку на прощанье.

— Мне нужны ключи, — чуть с нажимом проговорил он.

— Зачем ты всегда берешь с собой ключи, если никогда ими не пользуешься? Ты же всегда звонишь, чтобы я тебе открыла дверь, — ее недоумение росло с каждой секундой. Тем более, что она видела непонятное смущенное выражение на лице мужа.

— Мне нравится, когда ты меня встречаешь, — попытался он увести разговор с тонкой почвы.

— А ключи тебе зачем? — ее не так просто было сбить с толку.

Он вздохнул сдаваясь. Спорить с его женой не просто бесполезно — бессмысленно!

— На связке твой брелок-флешка, — выговорил он, отводя глаза.

Но чувствуя, что молчание затянулось, посмотрел на ее все еще непонимающее лицо и выпалил, как человек, которого заставили сказать нечто очень сокровенное:

— У меня всегда все получается, когда он со мной! Он мой талисман.

Она расплылась в понимающей улыбке, прижалась к нему:

— Ты такой большой и сильный, а веришь в такие вещи?

— Я верю в тебя…