Сердце под замком

III

Итак, она решилась. Правда, с Ирен поговорить не удалось, но тот же импульс, что дал ей силы справиться с робостью и, вместо того чтобы изводить себя, просто отыскать заветный номер телефона, помог Аличе представить, что сделала бы на ее месте тетя. На следующий день после работы она попросила Лючию съездить с ней на автобусе в Палермо, чтобы купить тест на беременность. О том, чтобы пойти в местную аптеку, не могло быть и речи. Слишком велик риск: о задержке в считаные минуты узнал бы весь город, включая Аделаиду.

Внимательно выслушав подругу, Лючия подкинула идею получше.

– А можешь чуть обождать? Мой брат послезавтра утром едет в Палермо, вернется вечером. Он тебе тест и купит, – предложила она, решив, что при таком положении дел пара дней для Аличе особого значения не имеет. Но, увидев, как та встревожилась, добавила: – Хотя, если хочешь, можем вообще попросить его купить тест сегодня – прямо здесь, в Полицци. Все равно с тобой моего брата никто не свяжет.

Был обеденный перерыв, и они сидели на площади, уплетая мороженое. Аличе на секунду задумалась, но решила, что будет чувствовать себя спокойнее, если Валерио купит тест в первой попавшейся аптеке в Палермо.

– И что, он в самом деле готов на это ради меня?

– Конечно! Но знаешь, скажу-ка я лучше, что это для моей новой подруги. Про тебя он даже не узнает.

А что, если она и впрямь беременна? Аличе инстинктивно ощупала живот, словно тот уже успел вздуться. Нет, разумеется, только аборт, который тоже придется делать тайно, в Палермо: другого выхода нет. Уж точно не для нее.

Рожать ребенка, становиться матерью-одиночкой она не собиралась. И еще менее была готова в очередной раз прочесть недовольство и даже презрение на лице Аделаиды, давно ожидавшей повода сбыть дочь с рук, познакомив ее с «приличной партией» – то есть с любым, кто позарится на подобное сокровище. Аличе, конечно, отличалась некоторой наивностью, но не настолько, чтобы не понимать: по мнению матери, работа на кассе в супермаркете с соответствующей зарплатой могла бы послужить ей хоть каким-то приданым. По крайней мере, за неимением лучшего.

– Эй, ты меня слышишь?

Лючия принялась расспрашивать ее о новой работе, но Аличе была так поглощена своими переживаниями, что все пропустила мимо ушей.

– Как подумаю, что проведу лучшие годы жизни, сидя на колченогой табуретке и барабаня по кнопкам кассового аппарата, пересчитывая чужие деньги и запихивая банки тунца в пакеты… Хоть вешайся! Но самое ужасное, что ничего не изменишь. Именно так все и будет.

– Ну что ты? Только ведь аттестат получила! Кто знает, что тебя ждет в будущем? – утешала ее Лючия.

Потом они обнялись и разошлись каждая своей дорогой. Поскольку до начала работы у Аличе оставался еще час, она решила забежать домой. Калитка оказалась открыта, а вот дверь заперта, в доме никого: вероятно, Аделаида ушла по делам, а Гаэтано взял еду с собой, решив пообедать на работе. Обнаружив, что дом в полном ее распоряжении, Аличе облегченно вздохнула: с матерью и братом ей пока видеться не хотелось.

Газировка в холодильнике снова закончилась, пришлось обойтись водой. Она как раз наполняла стакан, когда на кухне зазвонил радиотелефон.

– Ты дома?

Мать обожала задавать бессмысленные вопросы, но Аличе не стала на это указывать и ответила утвердительно. Аделаида сказала, что обещала зайти к жене фармацевта, снять мерки, чтобы расставить пальто, но у нее есть дело, не требующее отлагательств.

– Погляди на столике в прихожей, там тебе заказное письмо. Светло-зеленый конверт. Нотариус, из самого Рима! В чем там вопрос, я не знаю: написано только, что ты должна с ним связаться для получения какой-то важной информации. Ну, хоть номер телефона оставил. Давай-ка позвони и попробуй докопаться, чего он хочет. Я с утра было сунулась, да без толку: какая-то мерзкая сучка заявила, что нотариус только с тобой говорить будет.

У Аличе подкосились ноги. Она еще никогда в жизни не получала заказных писем и едва ли знала, что это такое. Зато помнила отцовские слова: мол, от них одни неприятности и лучше бы вообще с ними не связываться…

– Да я на самом деле… в смысле, я только вошла… Может, позвоним ему вместе, как с работы вернусь? – пробормотала она, вдруг ощутив холодок внутри. Но к небольшому столику в прихожей, куда мать обычно складывала письма и газеты, все-таки подошла. Там, поверх свежих счетов и стопки рекламных листовок, лежал зеленоватый конверт с надписью «Заказное», и адресован он был именно ей.

– Вот же дурища! Или считаешь, нотариальная контора ради твоих хотелок до самого вечера работать будет? Звони сейчас же! Потом все мне расскажешь.

Аличе попыталась было возразить, но Аделаида уже повесила трубку. Делать нечего, пришлось звонить. Гудок, другой…

– Контора «Галанти и Симонелли», – послышался женский голос с сильным римским акцентом.

– Здравствуйте! Моя фамилия Филанджери, я по поводу вашего заказного письма, – испуганно пролепетала она.

– Добрый день, синьорина, мы ожидали вашего звонка. Не кладите трубку, я немедленно соединю вас с нотариусом, – ответил голос.

Не успела Аличе спросить, что значит «ожидали» – может, ей следовало поспешить? – раздался щелчок, и на заднем плане включилась мелодия, но вскоре прервалась и она.

– Здравствуйте, дорогая, с вами говорит нотариус Луиджи Галанти. Знаете, сегодня утром нам звонила ваша мать. Она была очень настойчива, но, увы, то, что мы хотели сообщить, касается исключительно вас. Надеюсь, она не приняла наш отказ слишком близко к сердцу…

Что же за сцену устроила им Аделаида?! Аличе, покраснев от стыда, что-то пробормотала извиняющимся тоном.

– О, не стоит, дорогая. Как бы то ни было, я хотел бы лично удостовериться, что на будущей неделе вы сможете приехать в Рим.

В Рим? На будущей неделе? Аличе была сбита с толку.

– Не понимаю… Зачем мне на будущей неделе ехать в Рим?

– Простите, но разве синьора Ирен Реале обо мне не упоминала?

– Кто? Ирен? Тетя Ирен? С какой стати ей о вас упоминать?

– Тетя Ирен? Не думаю, что вы с ней кровные родственницы… Однако я рад слышать, с какой любовью вы зовете ее «тетей». Конечно, будь это правдой, все оказалось бы куда проще. Впрочем, она непременно упомянула бы об этом факте, когда попросила меня составить для нее завещание…

«Завещание»? «Куда проще»? О чем вообще говорит этот человек?

– Не понимаю… – повторила Аличе, окончательно запутавшись.

– Боюсь, в таком случае мне остается только предположить, что вы просто еще не знаете… С глубоким прискорбием вынужден вам сообщить, что Ирен Реале, наша дорогая Ирен, оставила этот мир. Если быть совсем точным, она скончалась две недели назад. Да будет земля ей пухом.

Аличе была потрясена. Выходит, тетя Ирен умерла? А ведь совсем не выглядела старой… Что же это?

– То есть как умерла? Что с ней случилось? Она сильно мучилась? – Вопросы хлынули потоком.

– Нет, никаких мучений. Болезнь унесла ее практически мгновенно. После столь бурной, наполненной событиями жизни Ирен скончалась очень тихо. – Нотариус ненадолго замолчал, давая Аличе время свыкнуться с этим известием, после чего продолжил: – На протяжении многих лет я был добрым другом нашей дорогой Ирен, женщины исключительной во всех отношениях. Но не меньше я горжусь тем, что был ее доверенным нотариусом. И поэтому теперь, когда она столь безвременно нас покинула, я должен позаботиться об исполнении ее завещания. А вы, дорогая моя, находитесь в верхней части списка бенефициаров. Знаю, вы были очень близки, так что позвольте на сегодня распрощаться, чтобы дать вам время смириться с потерей. Но сначала я соединю вас с секретарем, она уточнит детали нашей встречи. Как вы планируете добираться до Рима? Поездом, самолетом?

– Я? Ну, не знаю… То есть, наверное, на поезде, – запинаясь, пробормотала Аличе, никогда не бывавшая дальше Палермо.

– Что ж, в таком случае, если сядете в Палермо на поезд рано утром в воскресенье, к вечеру окажетесь в Риме. Выспитесь – неподалеку от вокзала есть комфортабельная гостиница, – а на следующий день, то есть в понедельник, жду вас в конторе в три часа пополудни. О проезде и проживании тоже позаботится секретарь: так хотела бы дорогая Ирен.

Аличе не понимала, какое из борющихся в ней чувств сильнее – боль утраты или потрясение от того, что нотариус, по его словам, знал, насколько они с тетей (разве могла она называть Ирен иначе?) были близки. Выходит, то чувство глубокой привязанности, которое она, Аличе, испытывала на протяжении многих лет, оказалось взаимным? Как печально, что больше им уже никогда не встретиться!

Но все-таки почему тетя, вовсе не бывшая ей тетей, включила Аличе в список бенефициаров (что бы это ни значило)? Невозможно поверить, чтобы Ирен после стольких лет вспомнила о ней, да еще с такой заботой! Может, в память о ней Аличе достанется очередная подвеска? Или, чем черт не шутит, один из тех ярких браслетов? Или картина? Ну нет, это уж фантазия чересчур разыгралась…

Синьор Доменико, конечно, рассердится, когда Аличе, едва выйдя на работу, попросит пару лишних выходных, – не говоря уж об испытательном сроке: мать, должно быть, выскажет ей по полной. Но разве это важно? Она поедет в Рим, чего бы это ни стоило! Она в долгу перед тетей Ирен, такой ласковой и доброй! А невероятная новость о том, что перед смертью тетя решила оставить ей наследство, только подтвердила: все эти годы, даже прозябая в безвестности, Аличе не была забыта. Угрюмые, гнетущие тучи, так долго омрачавшие ее жизнь, отнимавшие всякую надежду, наконец расступились, и луч солнца пронзил тьму, казавшуюся совершенно непроглядной.

В этот момент живот у нее свело судорогой, между ног возникло хорошо знакомое ощущение высвободившейся влаги, и Аличе помчалась в ванную: у нее начались месячные.