Сердце ведьмы даром

Глава 11. Малина Стэр

С утра значилась пара лекций по общим вопросам хирургии. Тоска смертная, хоть сейчас на грани предков отправляйся.

А я ещё и после ночного дежурства пришла, сразу же из медкорпуса…

Попадос полный.

Профессор Аэми была дамой монументальной, весьма начитанной, определенно высококвалифицированным специалистом, вот только до странного сдержанной в передаче информации. На любой вопрос она, как правило, отвечала пространными рассуждениями ни о чем и завершала свою мало помогающую речь призывом на очередной спецкурс, где интересующие нас сведения будут представлены в самом широком и разноплановом ключе.

Я, кстати, пару раз покупалась на ее завлекающие речи и, не смотря на и без того плотную занятость, шла-таки в поздневечерние часы и исправно слушала наобещавшего золотые горы преподавателя. И каждый раз уходила злая, голодная и разочарованная. Аэми старым пауком-гобсеком чахла над своими информационными богатствами, крайне по-скупердяйски отказываясь делиться знаниями с подопечными ей студентами.

Вот и сегодня, обсуждая второй час современное состояние и перспективы регионарной анестезии, я не узнала ровным счётом ничего нового. Ни-че-го.

Два часа жизни просто впустую!

Жалкое зрелище и крайне неэффективный способ познания бытия.

После общих вопросов хирургии была сдвоенная лекция по кардиохирургии. Ее нам читал мелкий, сморщенный и ужасно вредный профессор Глэдимс. По своей вредности он, как мне кажется, превосходил всех ведьм вместе взятых. И нос у него был длинный, тонкий, крючкообразный, такой в каждую щель от любопытства залезет и в каждую деталь обязательно дотошно сунется.

– Давайте вспомним, что мы знаем о кардиоплегии, – голос у профессора при всей его ничтожной фигуре был под стать носу – весьма выдающийся и хорошо поставленный. – Ответит нам… Ответит нам… Госпожа Эстес?

Наша отличница и первая красавица потока гордо и независимо поднялась с первого ряда, отставила ножку в черных лаковых туфлях в сторону и ярко-красными губами отчеканила:

– Кардиоплегией мы называем комплексные меры по защите миокарда в период основного этапа кардиохирургического вмешательства.

Профессор одобрительно кивнул, повелительным движением руки разрешил Эстес вернуться на место и задал следующий расстрельный вопрос:

– Какие практические меры следует соблюдать при проведении кардиоплегии? Рату?

На третьем ряду поднялась Клаисса Рату, рыжая, что солнце на закате, девушка, отчаянно стеснительная и профессора Глэдимса опасающаяся до заикания. По крайне мере, именно этим закончился на первом курсе ее экзамен по общей хирургии, который мы сдавали все тому же Глэдимсу.

– После того, как пережали аорту… – с тихой обреченностью начала отвечать Клаисса…

– Мы Вас не слышим, Рату. Найдите в себе силы говорить громче и чётче!

До этого момента свободно прохаживающийся по аудитории профессор вдруг подошёл в плотную к девушке и замер ровно напротив нее.

Ой, бедняга Клаисса…

– П-пппосле того, к-кааак пппережали аорту, н-нннеобходимо обождать не-не… некоторое… время прежде, чем начинать к-кккардиоплегию.

– Некоторое время, студентка Рату, это сколько?

– Н-нннууу… от пары минут и… больше… – неуверенно произнесла Клаисса.

– И как же Вы поймёте, что выждали достаточно? – профессор не насмехался в открытую, но его голос был полон ядовитого сарказма.

– Эммм… – слегка краснея, одногруппница растерянно пожала плечами.

– Плохо, госпожа Рату, крайне плохо. Совершенно забыли первый курс наших занятий. К следующей встрече Вы подготовите доклад по теме кардиоплегии и истории ее применения в современном мире.

Клаисса понятливо кивнула и, наконец-то, убралась подальше от прямого давящего профессорского взгляда.

– Стэр! – Я оторвалась от листания конспекта. – Продолжите ответ студентки Рату.

Свезло же мне сегодня…

Я поднялась неспеша и начала методично рапортовать, ничего хорошего от своего ответа в общем-то не ожидая.

Отпустил бы без дополнительного задания зануда Глэдимс, а то ещё отхвачу доклад или эссе, а мне и без того покой только снится: после учебы иду на работу в библиотеку, а потом на очередное ночное дежурство в медкорпусе, за него я двойную оплату получаю.

– Пережали аорту, ждём, пока не опорожнится сердце, только после этого переходим к кардиоплегии. Следим за тем, чтобы притекающей по легочным и другим венам крови не было в сердце, а, значит, контролируем дренирование левого предсердия и при необходимости эвакуируем кровь, используя аппаратный отсос или магически выстроенные каналы. Обязательное условие – содержание сердца в состоянии равномерного охлаждения, обеспечиваем это либо собственными силами, либо сторонними материалами, например, посредством его обкладывания кашицеобразным льдом или орошения капельным методом.

– Для чего нужны все эти трепыхания? – очередная проверка на вшивость.

– Нам важно остановить деятельность сердца, обратимо "парализовав" электромеханическую активность миокарда и создав обескровленное, "сухое" операционное поле, либо искусственно через введение в систему коронарных сосудов спецрастворов, либо благодаря магическому воздействию, и все для того, чтобы минимизировать риски ишемического и реперфузионного повреждения миокарда во время основного этапа операции.

– А зачем вообще прибегать к асистолии?

– Нууу… Эммм…

– Нууу… Эммм… – коверкая мою речь, передразнил меня профессор. – Отвечайте на поставленный вопрос, студентка Стэр!

Вот же привязался, вурдалак твердокаменный!

– Асистолия значительно снижает потребность в кислороде и энергетических субстратах.

– Сойдёт, – остановил мой ответ профессор Глэдимс.

Вот он частенько так! Как обозначить нашу недостаточную сведущесть – это пожалуйста, ему за радость сказать гадость, а как отметить успехи – "сойдёт".

– Записываем! – голос зануды Глэдимса понесся среди рядов необразованных студиозусов. – В современном мире наиболее широкое применение получили следующие виды кардиоплегии…

– Свят, свят, свят, – в едином порыве мы вылетели после лекции по кардиохирургии и прямиком направились в столовую.

Вернее, туда направились мои одногруппники, я же двинула на службу в библиотеку. А обед мне обещалась доставить прямо на трудовой пост домовушка тетка Ыгая.

– Ты сегодня до конца с нами? – вместо приветствия поинтересовалась смотрительница библиотеки Нирочка.

– И наше Вам с кисточкой, с пальцем и с огурцом, – утвердительно кивнув, припомнила я приветствие древних.

Нирочка раритет весьма уважала и потому особенно трогательно к нему относилась.

– Только не надо за огурцы! – на удивление мне возмущённо прошипела смотрительница. – Я сегодня даже позавтракать не успела, пока своих сорванцов собирала, ни минуты о себе подумать не нашла. А голод, сама понимаешь, – не тетка, пирожка не поднесет.

– Ну мы – не голод, мы к Вам с обедом, – в радостном предвкушении столованья, организованного заботливой домовушкой, громко произнесла я.

– В то, что ты с обеда, я уже поняла, вон как сияешь сытой мордой. Не раздражай, болезная, а то я когда голодная, страсть какая недобросердечная.

– Только не надо за сердце! – воскликнула уже я с теми же интонациями, что и смотрительница библиотеки минутой ранее. – Мне сердечности и от профессора Глэдимса досталось по самую маковку. А то, что ты голодна, я ещё с порога заметила. То-то глаза так алчно меня взглядом окинули!

– Да кому ты нужна, скелет в одежках! Было б чего с тебя взять! Я на тебя так посмотрела, потому как слухи по академии расползаются, будто ходят в твою комнату ночами одни адиозные личности.

– В мою комнату ночами только одни грандиозные личности ходят – это я, я и ещё раз я. Нирочка, ты совсем с голодухи маешься, уже и слухами подпитываться начала?

– Э неее, фитюлька ты горемычная!.. А ну говори, на какой ляд ты с этим бешеным связалась? – милая Нирочка в сердитом настроении никогда на слова не скупилась, только на комплименты.

Нет, Нирочка в общем-то в принципе никогда не скупилась, она была дамой великодушной и безвозмездной, но в сердитом состоянии особенно.

– Да про что речь? – над головоломками Нирочки я сейчас не готова была изощряться, мне головомойки у Глэдимса хватило.

– Вот вечно ты так! – обвинительный палец уткнулся мне в переносицу. – Я к тебе – с прямым разговором, а ты – косыми зигзагами в кусты.

– Знаешь, моя дорогая, давай мы все же сначала поедим, там и тетка Ыгая уже расстаралась, а после, на сытые нервы, обсудим всех одиозно-грандиозных личностей, которые об мою комнату свои фигуры обтирают.

И взяв под приятно объемные локотки эту милую женщину, я увела ее в чайную комнату, выставив сигнальный звонок на стойку с формулярами.

– Ну! – громыхнула Нирочка, когда все нужные складочки ее пищевода, желудка и кишечника были до состояния благой пресыщенности заполнены перевариваемой пищей.

– Что "ну"? – Когда я сытая – я сущая флегма, и никакие любопытствующие смотрительницы библиотеки своим нуканием не способны вывести меня из состояния абсолютно невозмутимого равновесия.

– Ма-ли-на! – прорычала коллега.

– Тю! – не сдавалась я. – А говорила, что когда голодная, страсть какая недобросердечная!.. Да ты и сытая не особо приветливая.

– Я этого и не отрицала, – улыбнулась хищным оскалом Нирочка.

И я все поняла!

Поняла так кристально ясно, что стало неимоверно страшно.

Жутко-жутко страшно!

Нет беды страшнее, чем неудовлетворенная женщина!

Нет, и никогда не будет!

Такая вот, с оскалом похуже любой твари Пустоши, пустит под откос все: стремления, рабочие отношения, эфимерные ценности, государственные устои – лишь бы только знать, чувствовать наверняка и быть оттого удовлетворенной.

Правда и это состояние не гарантирует безопасности от женского любопытства.

Мне сейчас нужно было либо тикать отсюда, и желательно подальше, либо колоться.

Тикать было можно, но сложно, в силу рабочих обязательств, а вот колоться не хотелось никак, там же сто тысяч вопросов последуют и в два раза больше предположений, одно страшнее другого.

В общем, по-моему, выбор стал очевиден…