Сердце ворона

Глава 6. Разговоры за ужином

Лара стояла возле окна очень тихо, вся обратившись в слух. Потолки в «Ласточке» невысокие: если поднапрячься, выходило даже разобрать голоса. Лара поклясться была готова, что слышит сейчас Галку снизу, из номера этого странного постояльца. О чем бы им беседовать, интересно? Ей лишь бы языком трепать, болтушка!

У Лары смешанные чувства были по поводу этого господина. Отчего-то он вызывал у нее жалость и, тем не менее, она боялась его… В волнении Лара пересекла комнату, а после, как подстегнутая, бросилась к своему тайнику: в углу, у плинтуса, немного отходила половая доска – под нею-то Лара и спрятала завернутый в шелковый платок медальон.

Он был здесь, слава богу. Расправившая крылья ласточка и сидящий на жерди ворон. Лара вдруг почувствовала острую необходимость надеть цепочку с медальоном, тогда он точно не пропадет! Ей почти физических усилий стоило этого не сделать. Вдруг Конни увидит? Нет, нельзя. Она спрятала украшение обратно.

«Напрасно я солгала Кону, – подумала с острым сожалением Лара. – Он, кажется, единственный во всем пансионате, кому можно довериться. А я ему солгала».

Желание же рассказать, поделиться, спросить совета хоть у кого-то мучило ее весь день. Она просто не справится в одиночку, силы уже были на исходе.

«Сейчас же пойду к Кону и признаюсь, – решила она твердо. – Кому мне верить еще, ежели не ему?».

Однако по душам поговорить с Коном в тот день так и не удалось.

– Вы?.. – Лара ахнула, едва не столкнувшись с господином Джейкобом Харди у самых дверей своей комнаты.

Здесь, на третьем этаже, не было ничего, кроме чулана и Лариной спальни – без сомнений, он направлялся именно к ней. Зачем, интересно?

– Я узнал, Лариса, что вы ужинаете отдельно, не с нами, постояльцами…

Харди улыбнулся обезоруживающе и смущенно. Лара же изо всех пыталась выглядеть непреступно.

– Да, это так. Юлия Николаевна, моя матушка, полагает, что обслуге не место за одним столом с господами.

– Напрасно, – заметил господин Харди. – Во-первых, я не считаю вас обслугой и никому другому не позволю считать, а во-вторых, никто как вы не украсите общество, которое соберется сегодня вечером.

– Даже ваша невеста?

Лара сказала это и почувствовала, как все внутри сжалось от страха. Неужели она сказала это вслух? Подобную дерзость!

А господин Харди как будто помрачнел. Неужто полагал, Лара не знает, что он обручен? Тем неожиданнее было для Лары внезапное его признание:

– Даже моя невеста, – сказал он твердо, так и не отведя глаз. Лишь потом шумно вздохнул, и даже плечи его чуточку опустились. – Это все сложно, Лариса… у меня и впрямь есть обязательства перед Богданой Александровной, но… – он снова шумно вздохнул, и Лара так и не поняла, что означает его «но». – В конце концов, я прошу вас лишь поужинать с нами. Ничего большего. Кроме того, за ужином я сделаю одно объявление, которое, думаю, вас заинтересует.

Брови Лары взлетели вверх. А Джейкоб заговорщически улыбнулся:

– Непременно заинтересует, если я хоть чуточку разгадал вас. Жду в восемь, в гостиной, и отказа ни за что не приму.

А потом он взял Ларины похолодевшие от испуга пальчики в свою большую теплую руку и поднес к губам. Ларе еще сроду не целовали рук. Никогда. И, хотя не было в этом жесте ничего особенного (по светским меркам), сердце Лары загнанной птицей билось сейчас в груди. Ответить ему ничего она так и не смогла.

* * *

До последней минуты Лара сомневалась, но природное любопытство – о чем же собирается объявить господин Харди? – все-таки победило.

Перед ужином, придирчиво разглядывая вечерний наряд в зеркале, Лара поняла, что не лишним было бы надеть и драгоценности. Тем более у нее имелся невероятный по красоте и богатству (так Ларе казалось) изумрудный гарнитур из колье, серег и перстенька – матушкин подарок на Ларины именины. Матушка тогда готовилась к свадьбе с Алексеем Ивановичем, была счастлива как никогда, любила всех вокруг и от души желала, чтобы Лара выглядела как настоящая барышня. Кто же знал, что не пройдет и двух лет, как матушка овдовеет…

Лара любила те изумруды, а перстенек с крохотной зеленой искоркой и вовсе носила не снимая. Но, вот беда – яркие зеленые камни никак не шли к нежному цвету платья, которое она выбрала. Пришлось от них отказаться.

Лара даже вынула из тайника свою главную драгоценность – медальон с ласточкой. Примерила… до чего же ладно он смотрелся на ее шее – будто для Лары и создан. Будто греет металл изнутри. Но надеть не решилась. Скрепя сердце сняла украшение, снова замотала в платок и убрала подальше.

Что ж, вечернее платье от Чарльза Уорта¹ оттенка слоновой кости маменька считала лучшим в Ларином гардеробе. По правде сказать, от Уорта там был лишь приблизительный фасон, а пошито оно вообще-то руками известной тихоморской портнихи Матрены Силантьевны. Дорогущий кисей из экономии нашили на подкладку из простого ситца, а «английское» кружево Ларе помогала сплести Галка. Но вот что портнихе удалось, так это шелковое шитье на юбке – все болотинские девушки замирали от этой красоты.

Впрочем, Лара не была настолько наивной, чтобы рассчитывать поразить тем шитьем madame Щукину. Сопровождаемая Коном, Ираида Митрофановна спустилась в гостиную на первом этаже, где собирались обычно гости перед тем, как пройти в столовую. В том, что ее Чарльз Уорт самый что ни на есть настоящий и так никто не сомневался, но она не была бы собой, если б не заметила:

– О, какая прелесть ваш наряд. Коллекция «Vogue» за март 1905 года? Сами шили, милочка моя?

– Нет, портниха… – Лара покраснела и не знала, куда себя деть под насмешливым ее взглядом.

– Милочка, напомните, – сказала тогда madame, веером легонько коснувшись Лариного подбородка, – чтоб я подарила вам номера «Vogue» посвежее, прошлогодние. Дадите своей портнихе. И запомните, Ларочка, к Чарльзу Уорту непременно нужно одевать бриллианты – их отсутствием вы окончательно убиваете замысел маэстро.

Лара не могла осмелиться даже головой мотнуть, чтобы противные перья мертвого павлина из веера madame не касались ее лица.

И что же Кон? Тот единственный, кому она совсем еще недавно хотела доверить свою тайну, которого считала самым близким из присутствующих – своим главным защитником! Он и слова не сказал madame. Молча глядел в сторону и делал вид, будто ничего не происходит.

Кроме них троих в гостиной были только господин Ордынцев, папенька Даны, и Анна Григорьевна, компаньонка madame. Они пришли вместе и прежде с увлечением рассматривали коллекцию морских кораллов, расставленную на полках, но на голоса обернулись. В добрых глазах Анны Григорьевны ясно читалась сочувствие… но вмешаться она, конечно, не посмела.

Не зря Лара так не хотела идти, ох не зря…

Лишь когда madame, уже всласть поиздевавшись, отвлеклась на Галку, внесшую канапе и шампанское – лишь тогда Конни извинился перед своей спутницей и шагнул к Ларе.

– Зачем ты явилась! – зашипел он ей на ухо с явным недовольством. Будто в чем-то обвинял. Схватил за руку выше локтя и больно сжал, уводя в сторону. – Разоделась еще… Он пригласил?!

– А что, если и пригласил? – тоже зашептала Лара. Ей уже хотелось расплакаться. – Или я права не имею?..

– Не имеешь!

– Почему?!

– Потому! – Конни опасливо оглянулся. – Не верь ему! Ни единому слову не верь, ты не знаешь, что это за человек!

– Да почему же?! – уже в голос спросила Лара, но Кон не ответил – резко повернулся к лестнице, по которой как раз спускались Дана и господин Харди.

Они даже об руку не держались – будто чужие. Дана со сдержанной вежливостью улыбалась гостям и чуть-чуть, будто по-дружески, качнула головой Ларе. От господина Харди же, напуганная Коном, Лара старательно отводила глаза, потому и не знала – посмотрел ли он на нее хоть разок?

Удивительно, но стоило Дане Ордынцевой появиться в гостиной, как бриллианты madame Щукиной несколько померкли. Хотя ювелирных украшений, даже тоненькой золотой цепочки, она не носила. На Дане было платье из струящегося шелка оттенка пыльной розы, отделанное по лифу кисеем и кружевом, а темные волосы она собрала в высокую, украшенную живыми цветами прическу. Но самым удивительным в ее наряде было умопомрачительное декольте – на грани дозволенного. Еще чуть-чуть, и оно было б уже неприличным. Кон – и тот едва шею не свернул, оборачиваясь, когда пара прошла мимо них к столу с закусками.

Ларе тем временем немало удовольствия доставило видеть, как зеленеет в присутствии Даны madame Щукина, оскорбленная столь откровенным нарядом и не имеющая возможности выплеснуть свой яд.

Впрочем, на том удовольствия Лары и кончились: на лестнице тихо, как тень, появился последний из гостей – господин Рахманов. Отчего этот человек пугал Лару даже более чем madame Щукина со всеми ее издевательствами вместе взятыми?

Выглядел он неважно. Вместо смокинга все та же клетчатая тройка, хоть и была она словно с иголочки. И волосы он тщательно причесал, и выбрился. Но вот лицо, болезненно бледное еще утром, теперь вовсе отдавало землистой серостью. Он крепко держался за перила лестницы и переставлял ноги тяжело, будто старик.

А на последней ступени и вовсе споткнулся, рискуя упасть.

– Простите… – пробормотал, сам себя стесняясь.

Медленно обвел взглядом присутствующих и задержался отчего-то на Коне, который все еще сжимал Ларино плечо. Этот ли взгляд подействовал? Но Кон тотчас Лару отпустил и даже отошел на полшага.

Притихли и прочие гости.

Лишь madame Щукина, ничем невозмутимая, поедала канапе и негромко причавкивала…

Слава богу, как раз настало время перебраться в столовую: следовало бы Ларе, как хозяйке, войти первой, но она эту честь уступила Ордынцеву и Анне Григорьевне, не пожелавшим расстаться и теперь.

Когда Федька-лакей, распахнула двери, Ларе показалось, что господин Харди качнулся в ее сторону. Кто знает, может, чтобы предложить сопроводить в столовую? Но его намерений не суждено было узнать: Дана на правах невесты положила руку на его предплечье.

А madame Щукина, оставив канапе, спрятав веер, бросилась через гостиную к Кону. Побоялась, видимо, что всех приличных мужчин разберут, и ей достанется кто-то вроде неуклюжего Рахманова.

А так – он достался Ларе…

Лара уж и смирилась со своей участью, но Рахманов все стоял у лестницы, мялся и будто бы боялся подойти. В конце концов, потеряв терпение, Лара хмыкнула и вошла в столовую в гордом одиночестве.

Усесться ей помог господин Харди, а его невесту весьма галантно обихаживал почему-то Кон. Причем, столь по-свойски Дана его поблагодарила при этом, что от Лары не укрылась простая истина:

– Так вы знакомы? – удивилась она.

Удивилась, потому что Ларе казалось, Кон не покидал своего номера с того часа, как она его туда привела.

– О, еще в Петербурге имели честь, – ответил на ее любопытство Ордынцев, папенька Даны. – Это удивительная история, Лариса Николаевна, тотчас вам ее расскажу!

Ордынцев поблагодарил Галку, положившую ему карпа в сметанном соусе, покосился на вырез ее платья с расстегнутой пуговкой – но все-таки вернулся к обещанной истории:

– Представьте себе, Константин Алексеевич служит в той самой стряпчей конторе, куда обратился господин Харди для покупки нашей усадьбы!

– Ничего удивительного, Александр Наумович, учитывая, что в Петербурге не так много стряпчих контор столь респектабельных, – ответил на это Кон и сделался почему-то еще мрачнее, чем прежде.

А Лара живо встрепенулась:

– Так ты и впрямь выучился на адвоката, Конни?! Как мечтал Алексей Иванович?

– Я служу в той конторе клерком, Лара, не адвокатом… – неохотя пояснил тот.

А Лара прикусила язык. Вспомнила, что одной из причин, по которой Алексей Иванович слег той зимой, было письмо от Конни, где он сообщал, что его отчислили из университета за неуспеваемость…

Неловкость сгладил Ордынцев, пылко заверив всех:

– Константин Алексеевич прекрасный юрист, самый лучший! Ежели бы не его связи, ей-богу, мы до сих пор бы возились с купчей и в Тихоморск поспели бы не раньше зимы.

– Контора наша велика, но слухи разносятся быстро, – добавил Конни. – Когда я узнал, что некто желает выкупить знаменитую Ордынцевскую усадьбу – сей же час захотел увидеть будущего нашего соседа. А господин Харди позже оказал мне честь, пригласив на обед.

Улыбка Кона была теперь не просто мрачной, но и фальшивой до безобразия. Нет, ему совершенно не нравится господин Харди. Но отчего же тогда Конни завел с ним дружбу?

Американец сидел по правую руку от Лары. Скосив глаза, она попыталась найти подсказку на его лице, но и тот был мрачен нынче и до крайности не разговорчив. Ларе даже показалось в какой-то момент, будто ему нездоровится, и он хочет уйти.

И что за объявление он намеревался сделать?

Господин же Ордынцев, то ли не чувствуя неловкости за столом, то ли, напротив, чувствуя остро и желая ее развеять, все рассказывал и рассказывал, как рад он вернуть родовое гнездо.

– Это была воля Николая Григорьевича, моего несчастного кузена, – сказал он под конец речи, – я обещал кузену, что не брошу усадьбу – и, благодаря вам, дорогой Джейкоб, сие обещание исполнил.

Господин Харди и на это лишь натянуто улыбнулся, но не ответил. А Лара не могла сдержать удивления и любопытства:

– Неужто вы были знакомы с Николаем Григорьевичем, прежним хозяином? Видели его… живым…

– О да! – подтвердил Ордынцев. – Наши отцы родные братья, а сам я всего на год младше Николая – разумеется, мы росли вместе и крепко дружили. А в юные годы Николай столь весомо помог мне, что вовек не расплатиться… Видите ли, мой собственный батюшка был человеком тяжелого нрава, он ни в какую не хотел допустить моей женитьбы на матушке Даночки – лишил поддержки и состояния. А Николай тогда уж унаследовал графский титул и сам распоряжался капиталами. Если бы не он, вовсе не знаю, что с нами приключилось бы…

– Papa, не стоит… – мягко прервала его Дана и положила ладошку на руку отца. Извиняясь, улыбнулась гостям. – Едва ли, право, нашим друзьям это интересно.

Холено-белое лицо ее чуточку раскраснелось. Лара поняла, что Дана вовсе не хочет, чтобы о подробностях их жизни в Европе знало местное общество. Лара тогда поспешила перевести тему, тем более что Ордынцев и впрямь мог поведать кое-что куда более интересное.

– Александр Наумович, прошу, – взмолилась она, – расскажите побольше о вашем кузене. О нем и об усадьбе.

– Я бы с удовольствием, Лариса Николаевна, да только об усадьбе я как раз почти ничего не знаю, – развел руками тот. – Росли мы в Петербурге, а вовсе не здесь: на Черное море Николай уж позже перебрался. И жить здесь, представьте себе, вовсе не собирался – поехал ненадолго, лишь дела поправить. Да только остался сперва на зиму, потом на вторую… да так больше в Петербург и не вернулся.

Ларин вопрос, что же именно задержало здесь Николая Ордынцева, так и не сорвался с ее губ. Тем более что в обычной для нее бестактной манере в разговор вмешалась Ираида:

– Прислуга местная трепет, будто увлекся ваш кузен черной магией – оттого, видать, и не вернулся. Уединения искал.

«Галка разболтала, – поняла Лара. – Ох, я зык бы ей оторвать…»

– Увы, и я слышал об этом… – подтвердил Ордынцев, старательно пряча недовольство бестактностью madame. – Однако уверен, все это досужие сплетни. Повторюсь, я знал Николая с детства, он как брат мне – и, смею вас уверить, с роду ни к какой магии он интереса не проявлял. Он был душою любого общества! Прекрасно пел! Писал! Он собирался жениться на чудесной девушке, в конце концов!

Лара слушала его, внимая каждому слову. Все это было словно о другом человеке, не о том Николае Ордынцеве, про которого ходили ужасные слухи на побережье.

Ведь ей достоверно было известно, что жил Ордынцев в усадьбе совершенно один. Не принимал никого и даже прислугу разогнал. Какая уж тут душа общества?

И про невесту из Петербурга Лара никогда не слышала. Выходит, он так и не женился на той девушке.

Удивило, что внимала Ордынцеву не одна только Лара: сидевший по правую руку господин Харди давно уже оставил карпа и, чуть прищурившись, не мигая смотрел на рассказчика.

И американец сразу почувствовал Ларин короткий взгляд:

– Отчего он умер? Ведь он был достаточно молод, не так ли?

Харди спросил это и повернулся к Ларе – будто точно знал, что она интересовалась сим вопросом. Взгляд его стал сейчас неожиданно тяжелым, будто бы даже потемнел, а от прежней небесной сини не осталось и следа.

– Я, право, не знаю… – пробормотала Лара, – никто не знает, что произошло на самом деле в той башне… а пересказывать слухи мне совсем не хочется…

– Его убили, если вам любопытно, my dear friend Джейкоб.

Произнес это Кон – громко и не конфузясь. Видимо решил прийти Ларе на выручку. Или же просто устал слушать ее блеяние. Скорее, что второе.

Продолжил неторопливо и даже с ленцою:

– По-варварски разворошили грудь и вырезали сердце, а вместо него вложили вороньи потроха. – Потом Кон медленно оглядел каждое лицо за столом и сказал самое главное. – Словом, свершили все то же самое, что происходит и нынче: ведь все знают, что на побережье то тут, то там находят зверски убитых молодчиков.

– Это ужасно… – ахнули у Лары над ухом. То был голос Анны Григорьевны, сидевшей по левую руку от нее. – Прошу вас, не продолжайте…

– Да уж, жуть, – даже madame Щукина оказалась под большим впечатлением. Рука ее почему-то подрагивала, когда тянулась к бокалу с шампанским. – Наверняка некий черный ритуал – недаром граф Ордынцев увлекался подобным. Конни, и впрямь, довольно нагонять на нас тоску!

– Как скажете, madame, – тот поклонился ей с кривой улыбкой.

Странное дело, но нынче он стал похожим на того, прежнего Конни – дерзкого лихого мальчишку, которым была очарована Лара. Только куда более злым мальчишкой. Не стоило ему рассказывать такого за столом. Да еще и в присутствии ближайших родных покойного графа. Лара подняла на Александра Наумовича короткий взгляд: тот действительно негодовал.

– Все это только сплетни, я ничуть не сомневаюсь, – наконец, заметил он. Тихо и сдержанно, но все равно сурово. – Ежели все это было бы правой, господа, убийцу непременно давно уж нашли бы. Николай погиб без малого двадцать лет назад, как-никак!

– Да зачем же искать, Александр Наумыч? – пожал плечами Кон и еще раз усмехнулся. – Спросите на Болоте – вам любой скажет, кто сие творит. И двадцать лет назад тоже знали.

– Кон, прошу… – прошептала Лара, но ее никто не услышал.

Тем более что сей же миг прозвучал голос, незнакомый никому за столом:

– И кто сие творит?

Спросил это господин Рахманов. Но не в обычной своей мямлящей манере, а неожиданно твердо. Спросил – и въедливо смотрел на Кона. Холод в серых глазах, казалось, замораживает все вокруг.

Но Кон лишь легкомысленно пожал плечами:

– Ираида велела мне не нагонять тоску. Вы спросите лучше Ларису Николаевну – это она теперь молчит, глазенки в пол, сама скромность…

– Конни… – уже умоляла его Лара.

– …а было время, она так донимала всех вокруг расспросами, что и в самом деле тошно становилось от подробностей.

Кон Лару не слышал, он уже откровенно веселился.

Это ли злое веселье подстегнуло Лару, или же тихие всхлипы впечатлительной Анны Григорьевны, – но она почувствовала вдруг, как в глубине ее души поднимается что-то до сих пор незнакомое ей. Непонятное и чужое. Ей даже дышать вдруг стало трудно, а нарастающий гнев жег сильнее огня – смолчать теперь не было никакой возможности.

– Что же здесь смешного, Кон? – очень спокойно спросила вдруг она.

Столь неожиданно спокойно – что сама удивилась.

– Ничего, Лара. Разве ж я смеюсь? – открыто издевался он. – Просто у меня хорошее настроение.

Лара бы, наверное, сейчас не удержалась и высказала ему все что думает. Но ее опередил господин Харди.

– Нет, Константин Алексеевич, вы именно смеетесь. А причин для вашего веселья я тоже не вижу.

Говорил он спокойно и даже легко, однако Конни под его потемневшими глазами мигом сдулся да притих.

Несколько минут за столом было слышно лишь позвякивание приборов: карп в сметане был великолепен, но Лара и вкуса не чувствовала.

А потом снова заговорил господин Харди:

– Господа, я теперь чувствую вину, что вовсе затронул эту тему и испортил всем настроение – мое проклятое любопытство. Простите, я не должен был… Однако же попробую все исправить. Нынче Александр Наумович бывал в Ордынцевской усадьбе и сообщил мне, что дом уже вполне пригоден для жилья. В самой-то усадьбе, понимаю, веселого мало, – ямка на его подбородке звала немедленно улыбнуться шутке, – однако, ежели добавить свечей, позвать музыкантов и, конечно же, пригласить гостей – станет куда более весело. Что вы думаете, господа, насчет званого ужина? Скажем, через две недели, в пятницу?

– Ничего нет лучше званых ужинов – конечно же мы будем! – за всех ответила madame Щукина.

Впрочем, едва ли кто-то собирался отказаться. У Лары так и вовсе душа замерла от радости.

Ведь лишь сегодня утром она обронила в разговоре, как хотела бы посетить усадьбу. Неужто он запомнил? И делает это для нее? Или просто счастливое совпадение?

Лара, как завороженная глядела на Харди, а тот с поклоном веско добавил:

– Благодарить за идею надобно мою очаровательную невесту, – он со значением поцеловал Данину руку.

Однако по замешательству Даны Лара тотчас поняла: та сама удивлена внезапным объявлением. Значит, все-таки…

На своем лице она поймала в этот момент взгляд чудесных глаз господина Харди: он улыбался как будто тайком. И ей одной.