Глава 4 Байстрюк

Разбуженный конюх встретил дозорного и его спутницу с недоумением:

– Здесь никого не было, – зевнул паренек, потирая слипшиеся после сна глаза. – Я бы заметил этого вашего…

– Войко, – подсказала Руслана нетерпеливо.

– Его самого, ага, – лениво моргнул конюх.

Зоран внимательным взглядом обвел конюшню. В полутемном помещении его глаза будто светились, отражая отблески огня, что плясал на фитиле свечи в руках мальчишки.

– Пересчитай коней, – сухо, но жестко приказал Зоран.

Остатки сонливости стекли с конюха, как белила с лица красавицы. Он протер кулаком глаза, оглянулся на стойла, а затем виновато выдавил:

– Я не умею считать.

Руслана шумно выдохнула и поправила шапку из лисьего меха, которая съехала на глаза. Зоран же не изменился в лице и спросил:

– Но ты ведь помнишь всех лошадей, так? – Когда паренек в протертом зипуне кивнул, Зоран попросил: – Тогда иди и проверь, все ли животные на месте.

Мальчик умчался к дальним стойлам, унося с собой огонек свечи. В тающем свете взгляд Зорана, провожающий конюха, стал жестче, а черты его лица, наоборот, перестали казаться такими острыми. Лишь нос с горбинкой явственно выделялся в полумраке.

– Думаешь, Войко украл коня? – переминаясь с ноги на ногу, спросила Руслана.

– Два сапога пара, – едва слышно шепнул Зоран, заставив Руслану возмущенно скрестить руки на груди.

Шапка с отворотами снова опустилась ниже бровей, из-за чего Руслана казалась насупившимся ребенком.

– Не пара мы, – устало напомнила девушка. – И ищу я Войко вовсе не по зову сердца, а чтобы свою честь сберечь.

– Думаешь, что-то изменится, когда ты его найдешь? Или ты готова выйти за него, лишь бы не быть опозоренной?..

Руслане показалось, что в словах Зорана сквозило разочарование. Но она отмахнулась от этой мысли. Ей ни к чему ни его жалость, ни осуждение.

– Меня хотя бы не будут судить, как ведьму, и не придется опозоренной бежать из Хрусталя, оставив и дом родной, и друзей. Да и жениться необязательно. Мы что-нибудь придумаем.

Зоран улыбнулся, но не весело, а как-то обреченно. Так в лицо пугающей судьбе улыбаются те, у кого уже нет иной дороги. Он ничего не сказал, оставив Руслану наедине с ее решением.

Неужто считает, что избежать позора поможет лишь брак с Войко?

Конюх промчался мимо них. Голова его вертелась туда-сюда, пока парнишка заглядывал в каждое стойло.

– Все на месте! – бодро оповестил он, и сердце Русланы упало. Неужели и в этом ее Войко вокруг пальца обвел?

– Благодарим тебя, – Зоран склонил голову в остроконечной шапке с отворотами. – Но у нас еще одна просьба есть.

Конюх вытянулся в струнку, готовый внимать княжескому слуге. Руслана же вопросительно покосилась на Зорона. Что он задумал?

– Позволь нам переночевать в конюшне на случай, если тот, кого ищем, придет, но позже? Мы тревожить тебя не станем.

Мальчишка, даже не дослушав, закивал так резво, что Руслане показалось – еще немного, и голова оторвется и клубком покатится в стог сена.

– Конечно, господин, – пролепетал мальчуган, глядя в землю. Оставил свечу на ящике и скрылся за дубовыми дверьми.

Зоран завел Князя с улицы в пустующее стойло, а сам прошел к стене, у которой пушистым холмом лежало сено. Стянул шапку и опустился на подушку из сухих стеблей. Он неотрывно смотрел на Князя, который задремал, едва оказавшись в стойле. В его черной гриве еще путались снежинки.

Неизвестно, сколько времени они проведут тут, выжидая Войко. И пусть что-то подсказывало, что ловить беглеца здесь бесполезно, Руслана не могла сдаться и уйти. Эта конюшня – единственная ни- точка.

Она тоже села на сено, подальше от лошадей, поджала ноги и поставила локти на колени. Зоран сидел на расстоянии вытянутой руки и молчал. Тишина тяготила, но еще больше Руслана боялась услышать: «Мы зря тратим время. Он улизнул».

Лошади в стойлах спали, свесив головы или уткнувшись ими в стену. Догорала свеча. До утра ее точно не хватит, подумала Руслана, а потом сквозняк задул огонек. Все погрузилось во мрак так резко, что показалось, стало даже чуть холоднее.

– Не надо, – Зоран поймал Руслану за запястье, когда она встала. – Не зажигай свечу. Если Войко собирается сюда прийти, будет лучше, чтобы наше присутствие было сокрыто. Мне стоило сразу об этом подумать.

– Ладно. – Руслана мягко высвободила руку и села обратно.

Чувство бессилия в темноте навалилось еще пуще. Окутанная мраком, Руслана ощущала, как тяжело легли на плечи события прошедшего дня. Цена возможной ошибки маячила перед глазами назойливыми видениями, в которых Руслану то забрасывали камнями, то изгоняли из Хрусталя, то она проводила всю свою жизнь в одиночестве изгоя. Ее сторонились, боялись и ненавидели… И, наверное, этот кошмар пугал Руслану больше всего.

Засыпай, соколица, – вдруг запел Зоран, заставив Руслану удивленно вскинуть голову.

Видя сны волшебные.

Пусть тебе покажутся:

Самоцветы красные,

Да рубины алые, да сапфиры синие,

Да опалы златые, жемчуга красивые.

Засыпай, прекрасная,

Не боясь кошмаров:

Будут сны лишь светлые —

Встану я на вратах.

Не пущу сумятицу, темноту и мглу.

Разгоню руками все,

Верь мне, я смогу.

Засыпай, невинная,

Пусть не дрогнут очи,

Звезды пусть окутают

И осветят ночью

Сны лишь безмятежные,

Легкие, безбрежные.

Темнотой не тронутые,

Чистые и светлые,

Что подарят душеньке

Лишь покой и негу.

Засыпай, соколица,

Дай пролиться свету[1].

Голос у Зорана был совсем не для колыбельных. В нем слышался шелест дождя по латам, шорох приминаемой сапогами травы. Его голос – как ветер, играющий в листве перед грозой. Он не подходил песне, которую юноша тянул. Строки, как объятия ночи, были обволакивающие, гладкие.

– Что ты делаешь? – смущенная происходящим, Руслана не смогла сдержать смешка. – Пытаешься меня усыпить?

– Успокоить, – раздался из темноты невозмутимый голос. – Ты так ногой дергаешь да зубами стучишь, что всех лошадей сейчас перепугаешь.

Руслана обиженно поджала губы и обняла притянутые к груди ноги. Она и не думала, что страх ее так очевиден… Но ведь время текло, рядом в темноте скользили тени духов, а Войко все не шел.

Когда Зоран снова запел, его голос заглушил невеселые мысли. Как ни старалась Руслана закрыться от его колыбельной, не слушать, чтобы снова в свое горе окунуться, да не могла. Мелодия, которую мурлыкал дозорный для них двоих, просочилась в кровь и соболиной душегреей укутала сердце.

Руслана сдалась. Закрыла глаза всего на миг, но, убаюканная неумелым пением и теплом чужого тулупа, уснула.

* * *

Сквозь сон пробиралось тепло и мягкость, ласкающие левую щеку и плечо. Руслана заворочалась, и нос что-то назойливо защекотало. Уже почти окончательно пробудившись, она махнула рукой перед лицом, но раздражающее ощущение никуда не исчезло. Нехотя разлепив веки, Руслана обнаружила, что провела ночь на стоге сена.

– Он не появился, – раздался совсем рядом низкий голос, от которого Руслана резко подскочила.

Она мигом вспомнила, о ком речь, где и с кем она находится и почему это случилось. Умиротворение пробуждения сменилось гадким, скребущим где-то под ребрами чувством. Лучше бы все это было сном и заполнило собой ночь, проведенную без видений.

– Я не знаю, что теперь делать. – Собственный голос вмиг состарился от навалившейся ноши, а сама Руслана скрючилась, точно дряхлая старуха. Она обхватила побледневшее лицо ладонями, надеясь укрыть слезы, но те все никак не шли.

Она ждала, что Зоран, так же, как и Войко, предложит бежать из города, но тот молчал. Сидел неподалеку на сене и крутил в пальцах оберег из орешника – круг, внутри которого высечена не то буква, не то руна. К амулету была привязана красная, как переспелое яблоко, лента, с потрепанными краями и тонкими редкими прорехами.

– Матушка с горя умрет, – хныкнула Руслана, но заплакать вновь не получилось. – Она мечтала, чтобы я замуж вышла. Хотела внуков нянчить…

– А ты сама чего хотела? – вмешался в причитания Зоран, но взгляд от оберега так и не ото- рвал.

Быть как все.

– Не сгореть на костре, – буркнула Руслана, стыдясь истинных мыслей. Признаваться вслух, что она боится осуждения, страшно. А понимать, что вместо мечты существует только обязательство следовать по проторенной дорожке, – стыдно.

Разочарование в себе окатило Руслану, точно ушат снега после раскаленной бани. Она уставилась перед собой, лицо окаменело, а в глазах застыли невыплаканные слезы. Затрепетали темные ресницы, и вот хрустальная капля скатилась по жемчужно-бледной щеке.

– У тебя нет других догадок, куда Войко мог пойти? – Зоран упрямо не смотрел на Руслану, но она не сомневалась – ее слезы тайной не остались.

Зоран смущался ее печали так же, как она стыдилась себя.

Быть как все…

Горячие капли оставляли на тулупе влажные пятнышки. Руслана касалась их кончиками пальцев, представляя, как ее чаяния растворятся вместе со следами слез.

– Я знаю немного, – хлюпнула носом она, не поднимая глаз. – Войко и его возлюбленная обменивались письмами. Он не получил ответ на последнее и ужасно из-за этого волновался, потому и оказался утром у меня под окном.

– Хотел отправиться искать возлюбленную?

Руслана кивнула, придержав шапку мокрой от слез ладонью.

– Сказал, что не мог ждать ни ответ, ни когда они с отцом вновь поедут в то поселение. Это должно было случиться снова через седмицу – слишком долго для Войко. Вот и все.

На улице истошно закричал петух. Он вопил долго и громко, но когда замолк, Зоран вдруг по- просил:

– Подожди-ка. Повтори, что ты сказала?

– Вот и все, – надежда задохнулась в Руслане. Ей едва хватило сил, чтобы повторить этот приговор еще раз. Но Зоран остался недоволен.

– Нет. Не это. Ты сказала, что они с отцом собирались в то поселение в ближайшее время. И про письма…

Руслана сморгнула слезы и ненадолго задумалась. Когда петух закричал вновь, в ее синих глазах загорелся тот же азартный огонь, что уже подсвечивал сочную зелень в очах Зорана.

– Нужно всего лишь узнать, куда из купеческого дома отправляли письма, – поняла Руслана.

– И если таких городов и деревень будет несколько, допросить купца. Куда он собирался везти товар на седмице, там и нужно искать Войко.

* * *

На вопросы княжеского слуги любой станет отвечать с куда большей охотой, нежели городской девке, опозоренной сорванной свадьбой и обвинениями в колдовстве. Зоран пообещал взять допросы горожан на себя, а Руслане наказал никуда не влезать и ждать вестей.

– Вернусь, когда что-нибудь разузнаю, – звучало над ухом его заверение, когда они мчали к избе Русланы. Светало, а она с вечера не появлялась на родном пороге. Ох, что же дома, должно быть, творится…

– Возьми меня с собой, – попросила она, крепче стиснув жесткую гриву Князя. Скакать верхом было страшно, но еще больше пугала неизвестность. Ей претило сидеть сложа руки и не иметь возможности влиять на собственную судьбу.

Зоран потянул за поводья, направляя Князя по узкой улочке меж укрытых снегом низеньких избенок. Белый покров искрился, переливался всеми цветами, точно пыль из драгоценных камней. Только не внушала эта красота Руслане ни трепета, ни восторга.

– Не могу тебя с собой взять, – ожидаемо дал от ворот поворот новый знакомый. – Если один пойду, больше шансов будет.

– Потому что один ты ищешь пропавшего человека, а со мной – пытаешься выгородить колдунью, – поняла Руслана, едва представив себя на месте допрашиваемого гонца. Она бы куда охотнее отвечала дозорному, но не его спутнице.

Если Зоран явится с ней, это вызовет вопросы и подозрение.

– Живи, как жила, не мечись и жди вестей от меня. Поняла?

Кивнуть стоило больших усилий. Сложно представить, что, едва она спрыгнет с коня у родной калитки из ясеня, все будет по-новому. Жить, как раньше, уже не получится, Зоран.

Из-за покатой крыши соседской избы показался родной дом. Руслане почудилось, что в крохотном окошке горницы мелькнуло бледное лицо матушки. Сердце потяжелело, щеки обожгло стыдом. Вчера Руслана умчалась, ни слова не сказав…

– Здесь, – подсказала Руслана, и Зоран подвел Князя к низенькой калитке. Потянул за поводья, и послушный конь тут же остановился.

Зоран спрыгнул первым, чтобы помочь Руслане спуститься. Он придерживал девушку, пока та неловко перекидывала ногу через хребет коня. В этот момент дверь избы скрипнула, и на крыльце возникла Бояна. Строгое лицо матушки не предвещало спокойной беседы, а рука, замершая на дверной ручке, намекала – нужно быстрее заходить в дом.

Руслана тяжело вздохнула. Она заслужила предстоящее наказание.

– Почему ты мне помогаешь искать Войко? – спросила она, медленно сползая с Князя на выбеленную снегом тропинку.

– Потому что сторожить покой Хрусталя – мой долг. Хорошо, если ты права и Войко просто сбежал. Но ты не думала, что все на самом деле может быть иначе?

– Руслана! – гаркнула мать так, что каждая косточка внутри подпрыгнула.

Она вздрогнула, побледнела, но поблагодарить Зорана не забыла. Лишь после этого она нырнула за калитку, напоследок проводив дозорного и его коня взглядом. Набрав полную грудь искрящего морозом воздуха, она повернулась к дому.

– Быстро в избу! – Бояна распахнула дверь, но осталась стоять на крыльце. Она будто боялась, что дочь снова убежит, а следы ее растворятся в снегу под первыми лучами солнца.

Понуро опустив голову, Руслана побрела внутрь. В сенях она отхватила несколько хлестких ударов рушником, но приняла их, даже бровью не поведя. Знала, что заслужила.

– Где ты шлялась всю ночь?! Мы глаз не смыкали! Отец до сих пор тебя ищет! Мы думали, ты из Хрусталя сбежала!

Бояна не забывала между слов хлестать Руслану тряпицей по плечам и спине. Но злость ее с каждым ударом испарялась, и скоро Бояна осела на половицы, уставшая, обессиленная после бессонной ночи. Перед Русланой теперь была не волевая, жесткая хозяйка, а женщина, которая впервые не знала, что теперь делать.

– Мам…

Руслана, не снимая чужой тулуп, опустилась на пол, села рядом с матерью. Принялась гладить ее по ссутулившейся спине, по плечам, по ладоням, на которых отпечатался возраст. Кожа грубая, морщинистая, и под ней, как под полупрозрачным шелком, выступали синеватые вены, полные крови.

Руслана с нежностью накрыла ладони матери своими. Она помнила то время, когда руки матушки еще были гладкими и тонкими, когда их не коснулось время. Эти руки гладили ее по волосам перед сном, а наутро заплетали косы. Прямо как вчера вечером перед обрядом… Она крепче обняла матушку, будто и не было криков и ударов рушником.

– Лучше бы ты сбежала, Руслана, – горько шепнул материнский голос так тихо, что она засомневалась – не показалось ли?

Но когда Руслана отодвинулась от матери, в лице той уже не осталось ни страха перед будущим, ни жалости к себе или дочери. Растерянность сменилась решимостью, и Бояна, будто и не было той мимолетной слабости, встала с пола, невозмутимо расправила юбку и сказала:

– Больше с тем дозорным никуда не ходи. Поняла?

Руслана взглянула на мать снизу вверх, так и сидя на полу и утопая в чужом тулупе, как мысли тонули в сомнениях.

– Он помог мне, – нахмурилась девушка. – Дал одежду, отправился со мной на конюшню искать Войко…

– Он просил что-нибудь взамен? – резко спросила матушка.

– Нет. Ничего.

Бояна задумчиво отвела взгляд, поджала губы. Руслана хорошо знала мать, чтобы понять – та догадалась, что к чему. Догадалась, что Войко сбежал.

– Руслана, – строго произнесла мать. Дождалась, когда дочь вскинет загнанный взгляд. – Держись от Зорана подальше. Я запрещаю тебе к нему приближаться. Уяснила?

Руслана непонимающе уставилась на мать. Она вспоминала все, что произошло за их с Зораном недолгое знакомство, и не могла понять, в чем причина такого наказа. Дозорный не сделал ничего, за что его можно было бы хотя бы упрекнуть! Ну, разве что обещал без суда отрезать пальцы… Но этот вопрос они вроде бы уладили.

– Почему?

Бояна хотела что-то сказать, темные глаза ее сделались еще чернее. На какой-то миг Руслане показалось, что матушка мыслями нырнула глубоко в воспоминания, и не было в них ничего хорошего. Но слова остались невысказанными. Бояна отмахнулась рушником и заторопилась накрывать на стол.

– Раздевайся и помоги мне. Отец скоро вернуться должен, – уже порхая у печи, прокричала Бояна. – Он тебя всю ночь искал, неблагодарную!

Вина и горечь кандалами тащились за Русланой, оттого каждый шаг давался ей с большим усилием. Она чувствовала, что подвела родителей, хоть и знала, что не по ее вине Войко исчез. А ведь ни матушка, ни отец еще знать не знали о сделке с аукой… Ох, что же она натворила?

На стол накрывали, не проронив ни слова. Молчание тяготило, но Руслана не пыталась его нарушить. Понимала, что безмолвие матери – это тоже наказание.

Над изголовьем стола на нескольких деревянных полочках, покрытых красной тканью, стояли обереги, выточенные из орешника. Медведь – воплощение мужской силы. Защитник воинов и глав семейства. Кошка, которую чаще чтили хранительницы домашнего очага. Но находились и молодые девы, которые верили – эта Покровительница дарует удачу в любви. А вот Оленя, самого загадочного Покровителя, каждый просил о чем-то своем.

Кто-то верил, что в его раскидистые рога, как в паутину, можно ловить счастье и солнечный свет. Иные утверждали, что рога Олень унаследовал от Борового, а потому поклоняться ему – значит почитать Навь и ее духов. Но в доме Русланы Оленя считали королем чащи. Его просили о доброй охоте и благосклонности леса.

Были и другие Покровители: Лис, Ласка, Рысь… Всех и не вспомнить. Кажется, каждый человек мог найти себе заступников, будь он верный семьянин или неуловимый разбойник.

Искусные фигурки Покровителей из священного дерева, сторожившие покой домочадцев, всегда успокаивали Руслану одним своим видом. Теперь же она, таская посуду, поглядывала на медведей и оленей из светлой древесины с абсолютным безразличием, ощущая себя одинокой и брошенной. Где их защита теперь, когда так нужна?

Моймир вошел в сени, запуская с улицы холодный воздух, когда на столе уже стоял горшок с горячей кашей. От нее к низкому потолку вился густой пар, разнося по дому запах овсянки. Только вот знакомого уюта Руслана не чувствовала.

– Отец? – не то позвала, не то спросила она и резко поднялась с лавки.

Моймир посмотрел на дочь так, как смотрел на мелких птичек, что случайно попадались в силки. Толку с них почти никакого, убивать жалко было, да спасать уже поздно. От отцовского взора, исполненного горечи, внутри Русланы что-то треснуло. Все это время она еще старалась держать и осанку, и лицо, но огорчение отца оказалось самым жестоким наказа- нием.

– Простите меня, – уронила она, низко опустив голову. – Я не хотела пугать вас! Лишь Войко найти да домой вернуть!

В горле стоял ком, но слезы не шли. Руслане не хотелось плакать – лишь вырвать с корнем из себя эту слабость и искупить вину перед родными.

– К чему было одной бежать? – не выдержала матушка. – Вылетела за калитку, будто ветром сдуло, и ищи-свищи по всему Хрусталю! Хоть бы о нас подумала!

– Я думала. Не хотела позорить наш дом.

Бояна уже потянулась за рушником, но голос Моймира заставил всех замереть и слушать, что скажет хозяин дома:

– Заботы о чести семьи нам с матерью оставь, Руслана. От тебя лишь одно требуется – помнить о родных. Ты же убежала, ни слова не сказав, а нам с матерью думай – то ли в лес, то ли в другой город, то ли к обрыву.

Руслана виновато посмотрела на отца и тут же прикусила дрогнувшую губу.

– Думаешь, если бы я узнал, что ты за Войко отправилась, стал бы тебя останавливать? – Моймир прошел вперед, встал перед Русланой. Она выдержала прямой взгляд отца, и тогда он сказал: – Не для того я тебя с детства в лес с собой брал, чтобы ты потом от беды под материнской юбкой пряталась!

Бояна охнула, а Руслана оторопела.

– Ты не слабая девочка, не беззащитная боярыня. Ты охотница, и я не раз в этом убеждался. Но еще, Руслана, ты наша дочка, которую мы любим.

Моймир, ища поддержки, посмотрел на жену. Она улыбнулась ему сквозь слезы и кивнула, соглашаясь.

– Я тоже вас люблю, – пролепетала Руслана, давясь слезами, которые все никак не хотели скатываться из глаз.

– Любовь, Руслана, – это ответственность. Родительская или любовь иная – все одно. Быть связанным ею с кем-то – значит сплести запястья нитью судьбы. Потянешь ты, а станет больно нам, – отец снова посмотрел на матушку, и та не выдержала. Захныкала, как ребенок.

Руслана и раньше понимала, какую боль причинила родным своим побегом. Теперь же, видя, как плачет матушка, как трепетно отец гладит ее по растрепанным после бессонной ночи волосам, успокаивая, Руслана с лихвой окунулась в чувство вины. Поэтому она спокойно кивнула, когда отец сказал:

– Из избы ни ногой.

Справедливо. Да и куда ей идти теперь? В Хрустале все сторониться будут да за спиной про колдовство и Борового шептать. Даже Богдана наверняка и парой словечек перекинуться не захочет. А что до других ребят…

– Сегодня в полдень пойдем с отцом к Яромиру, – шаркнув ложкой по дну деревянной тарелки, неожиданно оповестила матушка. На Руслану она не смотрела, как бы давая понять – это решение не обсуждается.

– Зачем? – вскинула голову Руслана. Неужто Яромир что-то про Войко знать может?

В душе затеплилась надежда, но слова отца затушили ее, точно ушат ледяной воды, вылитый на угли.

– Предложим ему сыграть с тобой свадьбу. Он ведь хотел…

– Столько за тобой ходил, а ты все нос воротила! – Бояна с укоризной посмотрела на дочь. – И вот к чему это привело! Лучше бы не ждали ни твоего решения, ни сердцецветов. Ни с того, ни с другого толку нет.

Во рту пересохло, а тело показалось тающим воском. Вот-вот Руслана растечется по лавочке, соскользнет на пол и спрячется в зазорах между досками да в трещинах. Там ей будет и то лучше, нежели с Яромиром. Хотя кривиться уже поздно…

– На Яромира вся надежда, – выразил общую мысль отец. – Больше никто тебя замуж не возьмет после побега Войко и обвинений Некраса… Даже с таким приданым.

– Приданым? – Руслана отодвинула полную тарелку. Она пыталась поймать взгляд отца, но тот под стать матери упрямо на нее не смотрел. – Отец! Откуда у нас деньги? Да и зачем думаете Яромира за большое приданое купить?

– Боюсь, даже если любит он тебя, одними чувствами вопрос не решится, – хмуро качнула головой матушка. – Так что пей молоко, Руслана.

«Пей, пока есть», – поняла она и невольно глянула в небольшое окошко. Сквозь него не было видно ни хлев, ни Рожку, и от этого стало еще больнее. Корова – кормилица семьи. Как же они будут справляться без нее?..

– Не надо Рожку продавать! Я найду Войко, я все исправлю, я…

– Войко сбежал, и след его простыл! – В синих глазах отца бушевала злая вьюга, на лбу его вздулись вены. Еще никогда отец не говорил с Русланой так грубо, громко. Каждое слово безжалостно рубило надежду, точно топор со свистом – бревна. – Я всю ночь бродил по Хрусталю, но о Войко ничего не узнал. Зато отследил, где была ты. Знаю, что до сторожевой башни добралась, а оттуда – к конюшне у мельницы с дозорным направилась. Я тоже был там незадолго до вашего ухода. Разминулись.

Так вот почему отец вернулся аккурат после Русланы! А на след наверняка помог Ратко напасть, когда отец, запутанный аукой, все же отправился в ту сторону Хрусталя, что с лесом граничила.

– Пока есть след, можно продолжать охоту. Но, Руслана, смирись – Войко свой замел безупречно.

Больше никто не ел. В тишине каждый переживал горе по утраченной спокойной жизни наедине со своими мыслями.

Моймир поднялся из-за стола первым и ушел на улицу, ничего не сказав. Убирая со стола, Руслана все же увидела, как отец выводит Рожку за калитку. По щекам покатились слезы бессилия, и тогда, стоя напротив орешниковых талисманов, Руслана впервые мысленно взывала не к ним:

«Прошу, Зоран, возвращайся скорее».

* * *

Руслана заболела.

Несколько дней она провалялась в постели с жаром, сквозь который всплывали, как яблоки в чане с водой, родительские голоса. Они прорывались сквозь недуг и сон, точно небо выглядывало сквозь об- лака.

– Яромир отказал.

– Не взял приданое.

– Зря Рожку продали, ох, зря…

– Продешевили. Когда теперь теленка купить сможем?

– Столько шкур продать придется и мяса…

– Может, кто другой замуж тебя возьмет, Руслана? Приданое есть, да неплохое…

– Надо узнать. Пойдем с отцом за тебя просить.

Руслана что-то лепетала сквозь сон, слабо протестуя. Просыпалась на печке, на мокрых подушках, сквозь силу пила целебные тягучие отвары из липы и меда да чаи с мятой и мелиссой, которые готовила Бояна, и снова засыпала. Обрывки чужих слов оттого казались размытыми сновидениями, как и происходящее вокруг – очередной небылицей.

Сердцецветы, Крашняна, побег Войко… Разве это правда было?

Когда Руслане стало немного легче, ломота в костях и слабость отступили, Бояна отправила ее выпаривать болезнь. Матушка встретила ее в предбаннике, и воспоминания волной нового жара нахлынули на Руслану, стоило ей зайти в тесное помещение. Здесь все так же пахло мылом и древесиной, только теперь было не зябко, а душно, а через щель под дверью из мыльни вился горячий пар.

– Никто не хочет тебя в жены брать. – Бояна помогла снять тулуп, накинутый поверх успевшей промокнуть от пота сорочки. – Мы с отцом почти весь Хрусталь обошли, ко всем неженатым парням и мужчинам заглянули. Даже к Косому наведались, – она покачала головой, а Руслана скривилась.

Косым звали холостого немолодого крестьянина, которому лет десять назад вилами рассекли добрую половину лица. Слепой на один глаз и черствый сердцем, он распугал всех соседей и теперь жил один на окраине Хрусталя. Никто уж и не помнил настоящее имя Косого, зато все знали, за что тот получил свои шрамы.

– Он же курощуп! – Руслана с возмущением всплеснула руками. – Да еще и на замужних девиц падок!

– Зато холост, – с обреченной холодностью выговорила матушка. И что-то в ее делано безразличном тоне, в пустом взгляде и опущенных руках подсказало Руслане – мать не одну ночь провела в слезах. Ей самой было тошно от того, на какую тропу чуть не толкнула дочь.

Насколько же плачевно положение, если родители готовы отдать ее лишь бы кому?

– К чему мне замуж сейчас так торопиться? Может, когда Войко вернется, все уладится?

– Некрас злится, – прошептала матушка. Сначала Руслане показалось, что это не Бояна сказала, а прошелестели сухие листья веника, который мать сняла со стены и протянула ей в руки. Но загнанный взгляд матушки, точно она опасалась, что Некрас прямо сейчас ворвется в предбанник, расставил все по местам.

– Опять клевещет на меня? – Руслана устало улыбнулась кончиками губ, села на лавку, отложила веник и принялась расплетать растрепанную косу.

Бояна, как скошенная травинка, почти без сил опустилась рядом. Заохала тяжело, и Руслане вдруг стало так страшно, что пальцы онемели.

– Матушка, никакие злые слова его не способны мне навредить. – Успокаивая их обеих, Руслана приобняла отчего-то дрожащие материнские плечи. – Может сколько угодно на меня народ травить, но все на места встанет, когда Войко вернется. Некрасу ой как стыдно будет!

Но лживая улыбка слетела с лица, как сухой лист, оборванный ветром, всего от одной фразы Бояны, сказанной глухо, с надрывом:

– Он палачей созывает.

Руслана резко отодвинулась от матери. В жаре предбанника ей вдруг стало так холодно, что хоть в кипяток ныряй. Палачами звали чародеев, охотников на злых колдунов и духов. Им самим князем было дозволено самостоятельно вершить правосудие.

Палачам не нужен суд и мнение бояр, которые в колдовстве ничего не смыслят. Они как собаки, которые бросятся на жертву, едва та зацепит их внимание. А что может привлечь палачей сильнее, чем громкий слух о ведьме, что на глазах у десятков людей растворила во вьюге неугодного жениха?

– Некрас сам сказал, что письма в столицу пишет и других на это подбивает. Александрит, должно быть, скоро атакуют почтовые птицы да гонцы из Хрусталя с гневными посланиями…

– Чтобы отправлять письма, нужно хотя бы уметь писать. То есть поддержать Некраса смогут только бояре да редкие крестьяне. Думаешь, многих он на свою сторону переманит?

Матушка промолчала и сцепила ладони в замок, чтобы хоть как-то скрыть дрожь в пальцах. Руслана смотрела на материнские руки, с тоской отмечая – Бояна похудела. Ее ладони уже не казались полными, и оттого в высушенную морозами кожу явственно вгрызались морщины.

– Если бы ты успела замуж выйти до прихода палачей, защитить тебя от них было бы проще. Муж бы подтвердил, что колдовства за тобой не замечал, и палачи бы уже не забрали тебя так просто.

– А ваших с отцом слов будет недостаточно?

Мать качнула головой, из ее строгой прически выбилась прядь седеющих волос.

– Мы вырастили тебя. Любой родитель будет защищать свое дитя.

Ясно. Значит, от слов отца и матушки палачи только отмахнутся. И хорошо, если не тронут родных. А что, если тоже виновными сочтут? Что, если решат, будто дома знали о зле, которое дочь творит, но не решались ее правосудию предать? В топке трещал огонь, и перед взором Русланы, как наяву, возникла картина – то горела ее родная изба вместе со всеми домочадцами. Лишь старшая сестра, Лета, давно ушедшая в другую семью, осталась нетронута пала- чами.

Матушка опять заохала и вдруг заплакала, раскачиваясь вперед-назад. Руслана вспорхнула с лавки, упала перед матерью на колени и обняла крепко-крепко.

– Если жениха тебе не найдем, беги из Хрусталя, как только от болезни оправишься, – всхлипывала между словами мать. – Лучше я буду тосковать, но знать, что ты где-то жива и здорова, чем увижу, как ни за что тебя огню предадут!

Руслана не выдержала, завыла от боли, точно умирающий зверь. Спрятала заплаканное лицо на груди у матушки и вцепилась в нее крепкими, как цепи, объятиями.

– Не хочу убегать! Не хочу с тобой и отцом расставаться!

Бояна ласково гладила ее по мокрым от жара волосам, по липкой от пота шее.

– По-другому никак, Руслана. Мы всех неженатых мужчин в Хрустале обошли… Никто не хочет связываться с «ведьмой», – она выплюнула это слово, как прокисшее молоко.

– Всех? – дрогнувшим голосом спросила Руслана. Рассудок, все еще захлебывающийся в жаре и яде недуга, вдруг заставил спросить: – А Зоран? Он тоже отказался?

Матушка молчала, и пальцы ее больше не перебирали темные пряди Русланы. Она вскинула голову и встретила холодный и жесткий, как самый толстый лед, взгляд матери.

– Забудь это имя, Руслана. – Непоколебимая твердость в родном голосе заставила сжаться в клубок. Руслана чуть отползла, путаясь в подоле сорочки, уперлась спиной в бревенчатую стену.

– Почему? – только и выдохнула она.

Бояна упрямо молчала. Нервно кусала губу, крепче сжимала замок из пальцев и на дочь больше не смотрела.

– Почему? – громче повторила Руслана. – Ты запретила мне видеться с ним, ничего не пояснив. Он помогает мне искать Войко, а ты… Ты ведь даже не знаешь его!

– О нет, милая. Как раз таки я отлично знаю Зорана. Мальчик, названный в честь утренней зари. Случайно это иль нет, но надеюсь, солнце в имени выжжет тьму души…

– Что это значит? – Руслана дрожала изнутри, кожа покрылась липкой испариной. Жар раскалил тело и плавил его, постепенно выжигая крохотный запас восстановившихся сил. Так же плавилось терпение Русланы. – Поясни мне! Как я могу выполнять твои наказы, если даже не понимаю, что они значат?!

– Никто не должен знать. И тебе не следовало. Зря я язык за зубами не держала.

Бояна, сидя в кафтане в жаре предбанника, сейчас была бледнее луны. Руслана не могла даже представить, какая тайна могла настолько напугать мать.

– Скажи мне, – попросила она настойчиво. – Скажи, иначе я ослушаюсь твоего наказа!

Сказала это, а сама едва не рассмеялась. Было бы чего ослушиваться! Зоран пообещал узнать, куда Войко мог направиться, но на этом все. Матушка зря беспокоится о новом знакомом Русланы, ведь скоро их короткая связь разорвется.

Едва поняв это, девушка задумалась: а нужна ли ей тогда чужая тайна? Раскрытый секрет все равно ничего не изменит – Зоран скоро и без того исчезнет из ее жизни.

Но Бояна вдруг набралась решимости. Наверняка потому, что мысли ее были точь-в-точь противоположны думам Русланы.

– Я хорошо знала мать Зорана, – начала она потускневшим голосом. Почти не моргая, смотрела в пол, ибо внутренний взор был устремлен в воспоминания. – Мы с детства дружили с Веселиной, мечтали в один день собрать сердцецветы и замуж выйти, а потом также, в один день, родить детей. Я девочку, а она мальчика.

Бояна улыбнулась искренне, но грустно. У истории Веселины не будет счастливого конца, догадалась Руслана, и на душе почему-то стало тяжело и горестно. А ведь она никогда не знала этой женщины…

– Сыграть в один день свадьбу не вышло. Веселина была старше и собрала сердцецветы, когда ей едва исполнилось шестнадцать. Она вышла замуж на три года раньше меня, а моего мужа, Моймира, даже увидеть ни разу не успела…

Руслана тяжело сглотнула. Она уже знала, что случится с Веселиной. Видела жестокую правду в потускневших глазах матери, слышала ее в голосе, полном скорби. Она нутром ощущала, что история эта мрачная и вовсе не похожа на счастливую сказку о нареченных, связанных самой матерью сырой землей.

Она хотела остановить матушку, попросить не терзать сердце горькими воспоминаниями. Да только язык прилип к нёбу, и не хватало духу перебить рассказ, вырванный из самых глубин души.

– Тогда были тяжелые времена. Князь Ивад расширял земли Бирянского княжества, из-за чего начались распри с соседями. Таафеитские люди были готовы вырывать глотки зубами, стоило Иваду хотя бы глянуть в сторону их земли. Война была недолгой, но жестокой и бесплодной. Государи остались при своем, но народу полегло столько… Вспоминать страшно. Те сражения забрали у меня отца, а у Веселины – мужа. А ведь они и пожить толком вместе не успели – времени у них было от полнолуния до растаявшего месяца.

– Они любили друг друга?

– Очень. – Матушка улыбнулась так, что в горле Русланы встал горький ком. – Это была любовь, о какой рассказывают сказки. Чистая, искренняя, беспрекословная. Она же и сгубила Веселину.

Огонь в топке трещал уже не так живо. Он притих, будто тоже внимая чужим тайнам. Надо было поворошить дрова да новых подкинуть, но Руслана не шелохнулась.

– Радогор, муж Веселины, погиб в первые же дни, как оказался на поле боя. Он не умел сражаться и был юн… Именно так сказал гонец, который принес ужасную весть. Веселина была безутешна. Она осталась одна в доме почившего мужа – матери у Радогора не было, а отец тоже сражался за этот проклятый кусок земли. Я ходила к Веселине столько, сколько позволяли мне родители. Пыталась поддержать ее, быть рядом… Она и Радогор действительно были связаны судьбой, ведь, когда его не стало, Веселина начала постепенно увядать. Каждый раз, глядя на нее, я видела потухающее солнце.

Вот она – обратная сторона великой любви. Окрыляя, она возносит к самым небесам, но потом может безжалостно швырнуть с высоты на камни. Руслана поежилась, думая о том, как несоизмерима была плата Веселины за короткое счастье.

– А потом… – Матушка шумно втянула носом воздух, обхватила себя руками, набираясь сил, чтобы сказать. – Потом Веселина будто сошла с ума. Однажды я пришла к ней, ожидая увидеть ее, как обычно, сидящую у окна. Так она проводила дни напролет и могла даже не шевелиться с полудня до вечера. Но в тот день встретила меня с улыбкой, такой широкой и искренней, что мне стало страшно от столь резкой перемены. Тогда Веселина впервые со дня смерти мужа сказала, что ночью виделась с Радогором. Помню, как я рассмеялась в ответ, но саму в дрожь бросило. Я говорила Веселине, что то был сон, а она все твердила – он приходил. Настоящий, осязаемый. А потом эти ее рассказы начали повторяться изо дня в день. Я испугалась, перестала ходить к Веселине. Вдруг она не сошла с ума и то правда дух Радогора ее навещает? Страшно было, никто ведь не знал, как хоронили умерших на войне. Предавали ли их тела огню, как положено? Или не согретые пламенем души и правда по земле бро- дили?

Руслана слушала мать и старательно гнала от себя образ Зорана, что стоял перед глазами. Гнала из мыслей голос, неумело убаюкивающий колыбелью. Не хотела думать о том, что сам Зоран, возможно, даже не знает о трагичном прошлом своей семьи. Мать ведь ото всех это в тайне держала…

Загрузка...