Шалость

Глава 4

Англия, ноябрь 1809 года

В этом году зима выдалась холодной и ранней. Уже в ноябре лег снег, укрыв землю пушистым одеялом. Людям же, чтобы согреться, приходилось не жалеть дров. В имении, названном каким-то чудаком из предков Шрусбери Крез-Холлом, на дровах старались не экономить, но что толку: огонь с ревом рвался в каминную трубу, лишь немного разгоняя холод, прочно засевший в дальних уголках комнаты, в которой обычно подавали завтрак. Крез-Холл находился всего в двадцати трех милях от Лондона — до высшего общества рукой подать, если говорить о расстоянии, но оно, это высшее общество, было столь же недосягаемо для обитателей имения, как если бы находилось милях в двухстах или того дальше. Вокруг, насколько хватал взгляд, простирались ровные поля и слегка холмистые лужайки. В деревенской глуши сестры Шрусбери мечтали о балах и праздниках, которые готовил им Лондон. Увы, мечтам этим не суждено было сбыться, ибо у сестер Шрусбери не было никого, кто организовал бы для них выход в свет. Светская жизнь проходила без их присутствия. Впереди были рождественские балы и приемы, но и в этом году едва ли во всем Лондоне нашелся бы человек, пожелавший оказать отпрыскам Шрусбери милость и представить их высшему обществу, которому они принадлежали. Можно было подумать, что родственники и родственницы дочерей лорда Эббота отличались поразительной черствостью, но на деле все обстояло не совсем так. Своему бедственному положению «цветы из букета Шрусбери» были обязаны исключительно себе. Ложное чувство собственной значимости при полном отсутствии воспитания, присущее всем пятерым, могло бы отвратить самого доброжелательного из возможных спонсоров.

Леди Уэлси, которая имела неосторожность пригласить как-то сестер на чай, заявила со всей определенностью:

— Букет Шрусбери? Да в нем каждый «цветок» брызжет ядом.

Слуги под руководством бессменного и многострадального дворецкого Бершема кое-как приспособились к существованию под одной крышей с отпрысками покойного лорда, привычно избегая показываться сестрам на глаза. Но сегодня утром все обстояло по-другому. Все слуги старательно ловили каждое слово сестер, включая даже гувернантку мисс Уиллоу. Примостившись возле буфета, приткнувшегося к столу, ломившемуся под тяжестью весьма и весьма плотного завтрака, она вытягивала шею, боясь потерять нить разговора. Слуг можно было понять: сегодня сестры обсуждали неминуемый приезд нежданно-негаданно обретенной мачехи.

За столом главенствовала мисс Гиацинта Эббот. Она и направляла обсуждение в нужное ей русло. Нескладная, с длинным лошадиным лицом, казавшимся еще длиннее и уже из-за прямого пробора, на который она неизменно зачесывала свои сальные темные волосы, она словно не знала, куда девать непропорционально длинные ноги и руки. — Лично я с ней даже говорить не буду. Ни одного слова не скажу! Много чести! Представить не могу, отчего папа решил жениться на своей сиделке.

— Сиделка! Хороша сиделка, если отца уморила. Не сомневаюсь, что она ему яду подсыпала. Я так ей и скажу прямо в лицо, — заявила Лорел, смачно пережевывая жареные почки. Неконтролируемая страсть к жареной дичи, пирожным и пудингу превратила ее лицо в шар. Ее располневшее тело с каждым днем все труднее было втискивать в платье, трещавшее по швам.

— Не могу в это поверить. Папа не мог бы жениться на женщине, способной на… на такое, — заикаясь, произнесла средняя из сестер, настоящая красавица, единственная из пятерых.

— Что, кроме козней дьявола, могло заставить папу жениться на женщине ниже его по статусу и положению? — вопрошала мисс Цинния, четырнадцатилетняя барышня, отличающаяся на редкость злобным нравом.

— Может быть, она лучше, чем нам кажется? — стыдливо предположила Пиона, младшая из сестер, пребывающая в нежном возрасте двенадцати лет, и обвела сестер взглядом, ища сочувствия.

— Да ты бы даже в змее, что укусила Клеопатру, отыскала что-то доброе! — воскликнула Цинния и брезгливо отодвинула тарелку с почками, так и не попробовав еду.

— Кто такая Клеопатра? — спросила Пиона. Слушать ее было нелегко из-за сильного заикания.

— Да не бери в голову, дорогая, — ответила Лорел, внимательно изучая тост на предмет обнаружения долгоносиков, которые могли оказаться в хлебе по нерадивости или злому умыслу зловредной кухарки. Может, она и зря обвинила женщину в воровстве, но только счета за еду в последнее время достигали такой суммы, будто в доме жили не пять девиц, а пять прожорливых великанов.

— Все это очень странно, — протянула Бегония. — Отчего она тянула с приездом в Англию целый год?

— Может, не могла пуститься в плавание из-за того, что очень тосковала и все время плакала? — предположила Пиона, единственная из сестер, носившая траур по отцу, которого едва знала. Впрочем, все они его едва знали.

— Это не помешало ей отправить бедного папочку на родину так, словно он был куском вяленой говядины, — заметила Цинния.

— Скорее всего она истратила все, что дал ей папа, и надеется, что здесь сможет наложить лапу на все имущество Шрусбери!

— Это означает, что дамочка такова, какой мы ее представляем. Не лучше и не хуже. Но что еще можно ожидать от туземки.

— Она не туземка. — Лорел смотрела на сестер свысока. О том, что мачеха должна вскоре прибыть в Англию, сестры узнали из писем Джапоники семейному юристу. А главным специалистом по чтению чужих писем была Лорел. — Она англичанка по происхождению.

— Пусть так, но какова ее родословная! — с чувством воскликнула Гиацинта. Она тоже успела ознакомиться с ответами поверенного. — Эта выскочка — двоюродная сестра лондонского бакалейщика! — Гиацинта повела плечами. — Помяните мои слова, от нее будет вонять продуктовой лавкой.

— Но при этом она наверняка ждет, что брак поднимет ее выше предков-лавочников, — добавила Лорел.

— Она еще, возможно, думает, что и над нами! — воскликнула Бегония.

— Именно. Если мы не нанесем упреждающий удар, то вскоре окажемся у нее на побегушках. Но этому не бывать.

— Но как же так? — Пиона яростно зачесала голову. Сестры ее привычно посторонились.

— Опять завшивела? — озабоченно поинтересовалась Бегония.

— Нет, — не слишком уверенно ответила девочка. Привычка проводить время на конюшне и при этом отсутствие привычки мыть голову приводили к тому, что вши водились у Пионы постоянно.

— Не смей выходить из комнаты! — буркнула Цинния. — Ты вообще не должна была сюда приходить. Иди корми вшей у себя в спальне!

— Не пойду, и ты меня не заставишь! — закричала в ответ Пиона.

Цинния замахнулась на сестру кулаком:

— Сейчас как дам!

— Сестры, успокойтесь! — Гиацинта постучала вилкой о тарелку, призывая к тишине. — Мы еще не договорились, как нам быть с этой, с этой… особой!

— Мне кажется, я знаю, что нам делать. — Круглое лицо Лорел сияло от самодовольства. — Нам надо обратиться за защитой к новому виконту.

— Мы его совсем не знаем, — резонно возразила Бегония.

— Пустое! Он наш дальний родственник, к тому же не женат. — Лорел наклонилась над столом, изогнувшись так, будто собралась показать, как будет соблазнять виконта своими женственными округлостями, дерзко выпирающими из глубокого, слишком глубокого декольте. — И следовательно, свободен. Во всех смыслах.

— Одинокий джентльмен, обладающий и титулом, и, что еще важнее, состоянием, не может отказаться от обязательств в отношении своих родственниц, — согласилась Гиацинта.

— Но этот вопрос еще следует обдумать, — сказала Бегония, хотя, будучи третьей по очереди среди сестер, по возрасту подходящих в невесты, она понимала, что шансов окрутить виконта у нее нет. Но это се не слишком заботило. Пастор местной церкви, мистер Чарлз Репингтон, произвел на нес неизгладимое впечатление. Если только тэна не ошиблась, младший сын баронета задержал на ней взгляд на мгновение дольше необходимого после того, как их представили друг другу после службы. Было это примерно неделю назад. О нем говорили, будто он живет больше чем на тысячу фунтов в год. Она бережно хранила этот маленький секрет в своем сердце. Ей было чем утешить себя. Что же поделаешь, если виконт для нее навсегда потерян!

— А я знаю, что виконт хромой на обе ноги и весь в оспинах! — торжественно объявила Цинния тем тоном, каким заявляют, что в пудинге муха.

Лорел продолжала загадочно улыбаться.

— Ему нет и тридцати. Он прославленный офицер, недавно вернувшийся из Калькутты!

— Военный? — заикаясь от волнения, протянула Пиона. Глаза ее сияли от восторга. — Мне так нравятся джентльмены в красных мундирах!

— Ожидается, что он приедет в Лондон не позднее конца месяца, — с триумфом закончила Лорел.

— Откуда ты столько всего знаешь? — с подозрением поинтересовалась Цинния.

— Газеты надо читать, — ответила сестра. На самом деле в ее руках перебывали все письма, полученные от поверенного. Она весьма рано поняла, что для того, чтобы завоевать надежное положение в доме, где распоряжаются женщины, без хитрости не обойтись. — Такого рода джентльмен, — продолжала Лорел, — пробывший вдали от приличного общества весьма длительный срок, нуждается в супруге, способной держаться с достоинством, соответствующим его новому статусу, и вести дом как подобает.

— О каком доме ты говоришь? — наивно поинтересовалась Пиона.

— Об этом, а каком же еще? Ну и всех прочих, что принадлежат Шрусбери. — Лорел неопределенно повела плечами. — Насколько мне известно, в Лондоне есть еще один дом, быть может, виконт предпочтет жить там. Все лучше, чем в деревне. Так что, девочки, вот что я предлагаю: мы должны поехать в Лондон и ждать возвращения виконта в лондонской резиденции Шрусбери. И сделать это надо немедленно.

Ее предложение было воспринято с живым одобрением.

—Ура!

— Мы сможем купить себе новые шляпки!

— И туфельки!

— И платья!

— И навести справки о сумме, положенной на наше содержание, — сказала Лорел. Она была девушкой весьма разумной.

Хотя формально Гиацинта считалась главой семейства и вела дом, она слишком много времени проводила в заботах об огромном саде отца. Лорел вела бухгалтерские книги. Прямого ответа от поверенного относительно суммы содержания она не получила, и денег, которые обычно выплачивались сразу после сбора урожая, в этом году тоже получено не было. Вместо денег мистер Симмонс предоставил сестрам информацию о прибытии в Англию вдовствующей виконтессы, которая, по словам поверенного, «уладит все материальные проблемы». «А значит, — мрачно подумала Лорел, — вскоре мы потеряем контроль над тем немногим, что у нас еще осталось».

— Итак, решено. — Гиацинта удовлетворенно, что было для нее редкостью, кивнула. — Мы съездим в Лондон и навестим виконта.

Лорел подозрительно взглянула на Бегонию, подумывая о том, что надо бы уговорить сестру надеть что-нибудь тусклое и безвкусное, дабы ее природная красота не слишком бросалась в глаза.

— Полагаю, что мне не придется долго трудиться, чтобы убедить нашего родственника с таким звучным титулом и деньгами в том, что брак с одной из сироток-родственниц — хорошее и благородное дело. Ведь иначе человек чести поступить не может.

— Ты хочешь сказать, что хорошее дело — это брак с тобой? — поддела сестру Цинния. — Вообще-то проинструктировать его на сей счет больше пристало Гиацинте, она старшая.

— Только не мне! — Гиацинта поднялась с места. — Я не буду выставлять себя напоказ, словно корова на ярмарке. Если у него не хватает здравого смысла и порядочности, чтобы увидеть преимущества этого брака, я отказываюсь убеждать его в этом.

— А у меня нет подобных предрассудков. — Лорел улыбнулась. — Уж я-то постараюсь предстать перед виконтом в лучшем виде!

Пиона радостно захлопала в ладоши:

— Если Лорел выйдет за виконта, никому из нас уже никогда не придется покидать этот дом.

— Кстати, о доме. Мне совсем не нравится перспектива жить под одной крышей с четырьмя сестрами, которые постоянно будут путаться под ногами. Я одна буду здесь хозяйкой. — Лорел улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок, так что на круглом лице заиграли ямочки. — Но я позабочусь о том, чтобы у вас была крыша над головой и удобное жилье. К примеру, в охотничьем домике отца, что в Эдинбурге.

— Ты не посмеешь! — хором воскликнули все четверо.

— Там ветер по комнатам гуляет…

— Там ни одной нормальной кровати нет…

— И слуг тоже…

— И печек с каминами…

К тому времени как в комнату заглянул дворецкий, словесная перепалка переросла в обычную для сестер потасовку с непременным швырянием друг в друга тарелок с едой и прочими атрибутами кабацкой драки.

Гиацинта заметила дворецкого первой и постучала вилкой о стакан, призывая сестер утихомириться.

— В чем дело, Бершем?

Многострадальный дворецкий даже глазом не моргнул, когда в опасной близости от его уха пролетел бисквит.

— Мисс Эббот, сюда направляется почтовый дилижанс. Лорел опустила ложку, занесенную для того, чтобы ударить Циннию по лбу.

— Ты говоришь «дилижанс»?

— Да, мисс. — Бершем украдкой взглянул на обои, прикидывая, каким способом оттереть с них джем.

— Пойдем посмотрим, что мы можем в этой связи сделать. — Гиацинта поднялась и с выражением непреклоиной решимости на лице направилась к выходу.

Сестры метнулись за ней, в спешке сбивая стулья. В дверях возникла заминка. Девочки толкались, пихались и наступали друг другу на подолы, лишь бы не уступать.

Наконец все сгрудились у окна парадного холла, и как раз вовремя. Черная карета свернула на дорожку, ведущую к дому, возница тряхнул поводья, крепко выругался, громадные гнедые кони резко остановились и, пуская из ноздрей клубы белого пара, принялись бить копытами землю. Сестры впервые имели счастье лицезреть дилижанс, общественным транспортом они никогда не пользовались.

— Бершем, спроси у возницы, с чего это он позволяет своим лошадям портить наши дорожки!

К тому времени, как Бершем успел открыть дверь, форейтор соскочил с козел.

— Крез-Холл, есть кто-нибудь! — заорал возница так, словно звал хозяина трактира или постоялого двора. — Стоянка не больше минуты! — Между тем форейтор открыл дверцу и опустил лестницу.

— Господи! — выдохнула Цинния. — Готова поспорить, это она!

— Вот так чудеса! Наша новоявленная мачеха является в дом в простом дилижансе!

Пока пассажиры высовывали носы из кареты, чтобы подышать свежим утренним воздухом, пятеро сестер следили за процессом затаив дыхание.

— Это она? — с придыханием спросила Цинния, заметив за кружевной занавеской окна женщину средних лет.

— Покуда она не представится, как мы узнаем? — вопросом ответила Гиацинта. Она тоже решила, что мачеха — женщина в костюме из коричневой саржи, чье широкое лицо, насколько позволяла увидеть шляпа, не отличалось привлекательностью.

— Она не коричневая, как все колонисты, — заметила Цинния.

— Она не похожа на леди, — протянула Бегония.

— Говорят, в колониях женщин мало и красивых вовсе нет. Все они с причудами. Так что нам надо готовиться к встрече с настоящим чудовищем.

Кроме женщины в коричневом костюме, подходящих кандидатов на роль мачехи не находилось. Двое пассажиров были мужчинами: один фермер, другой военный. Четвертой и последней пассажиркой дилижанса была молодая женщина, даже девушка, хрупкая и маленькая, едва доходившая до плеча военному, который подал ей руку, помогая сойти. На ней была глубоко надвинутая на глаза черная шляпка и нечто совершенно немыслимое из овчины — одеяние, которое мог бы наскоро стачать для тепла пастух, и то, чтобы не носить на улицу, а греться у очага.

Между тем из кареты вытащили в приведенной последовательности один очень большой сундук и три маленьких саквояжа и оставили на дороге. Форейтор громовым голосом объявил об отправлении, и пассажиры, те, кто вышел подышать, вернулись в экипаж. На дороге вместе с багажом остались стоять лишь юная особа в овечьей шкуре да четыре единицы багажа. Все прочие пассажиры вернулись в дилижанс.

— Это она? — заикаясь, спросила Пиона. Она все пыталась протиснуться к окну, и если ей удалось что-то увидеть, то лишь заглядывая сестрам через плечо.

— Уверена, что нет, — с сомнением протянула Бегония.

— Но она молодая! — с досадой сказала Лорел. — Очень молодая!

— Даже моложе, чем… — начала было Цинния. Гиацинта молчала, но то, что она думала, было видно и без слов. Она не спускала глаз с юной и хрупкой незнакомки, казавшейся ей пугающим чудовищем. Это чудовище, широко улыбаясь, направлялось к Бершему. И в руках у незнакомки был саквояж с гербом Шрусбери!

— Вот сейчас будет Афтон-Нерве, мадам. — Молодой офицер, кивнул в сторону окна кареты. —

Крез-Холл уже неподалеку, с другой стороны. — Когда Джапоника подняла взгляд, молодой человек ей подмигнул. — Едете работать? Гувернанткой, наверное?

Джапоника отвернулась, проигнорировав вопрос излишне дружелюбного военного. Это была далеко не первая попытка с его стороны завести разговор, но всякий раз она намеренно не замечала этого. Она решила, что он подкупил возницу, чтобы тот сказал ему, куда она едет. Но зачем она едет в имение, он не мог знать, поскольку Джапоника никому этого не говорила. Почтенный господин и его супруга, остальные двое пассажиров дилижанса, ни разу к ней не обратились. Впрочем, Джапоника ничего не имела против. Она и сама не сочла нужным представиться: то, что она виконтесса, не обязательно знать всем и каждому, тем более что она была намерена отказаться от титула.

Джапоника отодвинула кожаный экран на окне. Прохожие были закутаны так, что со стороны напоминали комочки хлопковой ваты. Многие останавливались и смотрели вслед дилижансу. Джапоника смотрела в окно до тех пор, пока запотевшее стекло не схватилось морозцем и потеряло прозрачность. Надо сказать, что самым потрясающим открытием для нее стал английский климат.

Два дня назад, ближе к вечеру, дилижанс остановился у небольшой гостиницы на ночь. Джапоника сошла с подножки кареты и оказалась в вихре серебристых, сверкающих в свете фонарей и луны мелких снежинок. Она слышала о том, что такое снег, но до сих пор не видела его. В восторге девушка закружилась, подставляя ладони мелким иголочкам, но эйфория скоро прошла: она поняла, что холод создаст для нее немалые проблемы.

Рожденная и выросшая в краях, где цветы цветут круглый год, где в году бывает лишь два сезона — влажный и засушливый, — она тяжко страдала от холода. Вот и сегодня руки и ноги ее ныли, словно кто-то скручивал из них веревки. Холод пробирал до костей, то и дело моросил ледяной дождь, и вода затекала в карету. Ее дорожный костюм был практически испорчен, да и от былого бодрого настроя мало что осталось. Она бы ни за что не отправилась сюда, если бы не обещание, данное лорду Эбботу. Сколько раз за прошедший год она корила себя за допущенную слабость, но сделанного уже не вернешь.

Много раз Джапоника задавалась вопросом: хватило бы у нее дерзости на то, чтобы родить ребенка в доме предков ее мужа? Но ответа на него она так и не смогла дать, ибо жизнь распорядилась по-своему.

Прошлой весной корабль, на котором Джапоника плыла в Англию, зашел в порт Лиссабон. Именно в это время войска Наполеона захватили портовый город. Поэтому несколько месяцев экипаж судна и пассажиры были вынуждены провести в Лиссабоне в качестве не слишком желанных гостей французов, и смогли снова тронуться в путь лишь после того, как войска лорда Веллингтона прибыли в город и освободили заложников. Но к тому времени у Джапоники подошел срок рожать, и она не стала рисковать, предпринимая еще одно длительное морское путешествие. Тем временем сам Веллингтон проследил затем, чтобы тело лорда Эббота было переправлено в Англию.

Первого августа, когда луна была в созвездии Льва, Джапоника родила мальчика с черными волосами и глазами странного золотистого оттенка — словно золотая дымка подернула голубизну. Да, Хинд-Див совершил-таки чудо, оставил ей свое предсмертное заклятие. У нее родился мальчик, и мальчик пошел в отца.

Какие уж там советы мудрой Агги! Все в жизни Джапоники запуталось, но в центре всей этой жуткой путаницы была любовь, мучительно сладкая любовь к своему новорожденному сыну. Если бы ребенок родился в Англии и был бы воспринят обществом как отпрыск лорда Эббота, он бы стал наследником имущества Шрусбери! Джапоника не привыкла лгать, а в ее случае ложь приняла бы слишком серьезные масштабы с далеко идущими последствиями. Итак, она решила сохранить рождение ребенка в тайне. Никто в Англии не должен знать о том, что у нее растет сын, малютка Джейми, названный Джапоникой в честь ее отца.

Джапоника прикусила дрожащую губу. До сих пор она не понимала, как смогла набраться мужества, чтобы покинуть младенца, оставив его на попечение Агги. Решение было вынужденным. Она не могла рисковать здоровьем новорожденного, да и внешность младенца могла породить нежелательные вопросы. Ребенка нарекли бы бастардом, и, узнай люди правду об обстоятельствах его зачатия, никто все равно не проникся бы сочувствием ни к матери, ни к ребенку. Да и как самому Джейми объяснить двойственную природу его родителя, известного под многозначительным именем Хинд-Див. Нет, лучше и ему ничего не знать.

Но любовь, рожденная обманом, все равно остается любовью. И то сильнейшее чувство, что родилось в ней, едва она впервые увидела своего мальчика, стремление защитить его от всех бед и сделать счастливым, нисколько не уменьшилось со временем. Ничто и никто не причинит ему вреда, пока она жива. Скоро, очень скоро она сможет всецело отдаться воспитанию своего чада, но долг есть долг. И его Джапоника обязана выполнить.

Пусть мир назовет ее испорченной женщиной, но человеком она была честным и достойным доверия. Она поклялась лорду Эбботу, что присмотрит за его маленькими девочками, и, пока клятва не будет исполнена, своей жизни у нее не будет. А значит, путешествие в Англию неизбежно.

Джапоника сдержанно вздохнула.

Дилижанс резко свернул с главной дороги, и возница громко объявил:

— Следующая остановка Крез-Холл.

Джапоника подалась вперед и подняла кожаный экран. Она догадывалась, что дом будет выглядеть внушительно, но при виде большого нарядного строения из серого камня, проглядывавшего сквозь ветви зимних деревьев, девушка просто задохнулась от восторга. В этом краю неопрятных осинников и орешников с густым непроходимым подлеском трехэтажный особняк со стройным рядом каминных труб на крыше с вьющимся над ними дымком казался воплощением порядка и домовитости. Вдали показалась змейка реки, впадавшей в озеро с романтичной беседкой на берегу. Если бы виконт пережил болезнь, здесь был бы теперь и ее дом.

Джапоника поймала себя на том, что смотрит на окружающее с некоторой опаской, и это тревожное чувство лишь усилилось, когда дилижанс резко затормозил на гравийной дорожке, ведущей к парадному входу. Джапоника привыкла к роли хозяйки, но в доме отца слуг было всего пятеро, а хозяев, в число которых она включала и Агги, и того меньше. Но здесь, судя по размерам дома, работала целая армия слуг, иначе с таким хозяйством не справиться, и на нее, как на хозяйку, ложилась ответственность многократно больше той, к которой она привыкла.

Когда возница рывком остановил большую черную карету, все пассажиры поспешили выйти, чтобы размять ноги. Джапоника намеренно ждала, пока не останется в экипаже одна. Ей хотелось незаметно стряхнуть с себя дорожную пыль, произвести хорошее впечатление на домочадцев. Поверенный в делах семьи обещал Джапонике, что по прибытии в Портсмут ее встретит карета Шрусбери, но из-за шторма корабль, на котором она плыла, остановился в порту на западном берегу Корнуолла. В Фалмуте не нашлось ни одного частного экипажа, который мог бы доставить ее к месту назначения, не стесняя присутствием других пассажиров.

— Все разобрали морские офицеры — из-за погоды много их оказалось в наших краях. Есть только дилижанс, мисс, который отправляется сегодня. Но если вы готовы подождать пару дней, то для вас найдется и отдельный экипаж, — объяснил ей клерк в транспортном агентстве.

Но Джапоника не желала терять ни минуты. Каждый лишний день, проведенный в разлуке с сыном, казался ей вечностью, и потому она решилась проделать путь длиной в двести миль в общественном транспорте.

Она вышла из кареты, опираясь на галантно протянутую молодым военным руку, изображая воодушевление и радость, которых совсем не испытывала.

— Удачи вам, мисс, — пожелал ей офицер, фамильярно сжав локоток, после чего лихо скакнул на подножку кареты.

Джапоника подняла саквояж и направилась к пожилому мужчине, одетому как слуга, который хмуро разглядывал ее, не делая попыток помочь с сумками. Кислая мина, казалось, навечно застыла на его вытянутой физиономии. Джапоника любезно улыбнулась:

— Добрый день. Я — Джапоника Форт…

— Кто она такая, Бершем?

Джапоника, вздрогнув от неожиданности, подняла глаза на обладательницу командирского голоса. На верхней площадке лестницы стояла высокая молодая женщина в кричаще ярком лиловом платье.

— Доброе утро, — поздоровалась Джапоника с женщиной.

К тому моменту, как она достигла подножия лестницы, к первой присоединились еще четыре девушки. Они были одеты слишком вычурно. Можно было подумать, что все пятеро только-только побывали в потасовке, поскольку прически у них были страшно растрепаны, а платья были перемазаны и измяты. Быть может, служанки решили «принарядиться», чтобы произвести на гостью хорошее впечатление? Но откуда им известно о ее приезде?

Не зная, как представиться, Джапоника решила действовать напрямик:

— Я — Джапоника Эббот, жена покойного лорда Эббота.

— Господи! — закричала самая низенькая и пухлая. — Это она!

— Наша новая мачеха? — переспросила самая младшая. Не удостоив Джапонику взглядом, та самая, высокая, в лиловом, громогласно крикнула:

— Эй, ты там, двигай!

Пристяжные, очевидно, сразу поняли, что обращаются К НИМ, И ДВИНУЛИСЬ В Путь. Дама в лиловом подождала, пока стихнет шум, производимый тряским дилижансом, и только потом вновь обратила свой взор на Джапонику.

— Я — Гиацинта Эббот, старшая дочь лорда Эббота. Полагаю, вы должны войти. Не говорю, что вы должны остаться.

Глава 5

— Здесь какая-то ошибка, — проговорила Джапоника, растерянно оглядывая сестер, взиравших на нее с неприкрытой враждебностью. В саквояже, стоявшем у ее ног, лежали ленты и сладости, купленные для детей. — Мне сказали, что дочери лорда Эббота пребывают в весьма юном возрасте, почти в младенчестве.

— А нам сказали, что сюда приедет леди. — Гиацинта выразительно окинула взглядом запыленный и непритязательный дорожный костюм Джапоиики. — Похоже, нас всех дезинформировали.

Джапоника оказалась в ситуации, к которой совершенно не была готова. «Букет Шрусбери», как выяснилось, состоял отнюдь не из херувимчиков. Ей предстояло иметь дело не с детьми, а с молодыми женщинами, и, если она правильно оценила возраст старшей, не такими уж молодыми. Гиацинта была лет на десять старше самой Джапоиики! Ну что же, придется все начинать заново.

Джапоника изобразила приветливую улыбку — насколько это у нее получилось, учитывая крайнюю усталость после долгой дороги и накатившую вдруг тошноту.

— Нас всех ждал сюрприз, — жизнерадостно сказала она. — Но сюрпризы бывают и приятными, не так ли? Уверена, мы славно поладим.

— Я вот в этом сильно сомневаюсь, — ответила Гиацинта. — Как я догадываюсь, вы настолько же ниже нас, насколько мы вас выше. — Гиацинта при этом вытянулась в струнку, словно хотела подчеркнуть разницу в росте, которая и в самом деле была поразительной. Получалось, что ее слова можно было понимать и буквально, и фигурально. — Ваш приезд сюда в почтовом дилижансе сам по себе о многом говорит! Какой позор! Вы и представления не имеете о приличиях. Полагаю, ваша горничная прибудет сюда в телеге, запряженной пони!

— У меня нет горничной, — со всей прямолинейностью заявила Джапоника.

— Нет горничной? — переспросила Лорел тоном, заставившим Джапонику покраснеть. — Каждая леди имеет горничную, — назидательно сообщила девушка, делая упор на слове «леди».

Кровь стучала в висках, головная боль становилась невыносимой.

— Путешествие было долгим и утомительным, и я проделала весь путь лишь для того, чтобы познакомиться…

— Нам совершенно неинтересно, что побудило вас наконец сюда явиться. Если бы вы имели хоть какое-то представление о том, что такое чуткость, вы приехали бы сюда сразу после смерти папы. — Гиацинта нетерпеливо взмахнула рукой. Она была здесь хозяйкой и не собиралась уступать позиции.

— Я изложила в письме причины задержки. — Кровь отхлынула от лица юной мачехи.

— Вы можете оправдывать себя чем угодно, — презрительно процедила Гиацинта, — но при этом должны понимать, что для вас здесь нет места. Никто из нас не воспринимает вас как родственницу. Ни в малейшей степени.

— И уж конечно, мы не видим в вас мать! — добавила Лорел.

— Это точно! — хором сказали оставшиеся трое девиц.

Джапоника опустила глаза. В ней боролись два чувства: гнев и смущение. Она и не ждала, что ее примут с распростертыми объятиями, но никак не была готова к такой атаке. Она предполагала встретиться с настороженностью, возможно, с враждебностью, но никак не со столь явно выраженной ненавистью. Та ненависть, что видела Джапоника в глазах отпрысков лорда Эббота, заставляла её испытывать тошноту. А может, ее тошнило от голода. Из глубины дома сюда проникал запах вареного мяса и свежеиспеченного хлеба. Уже несколько дней Джапоника не ела нормальной пищи. Впрочем, сейчас надо думать не о еде. Чем бы отвлечься?

Джапоника обвела глазами помещение. Дверь из холла в гостиную была приоткрыта, и оттуда тянуло теплом. В камине, видневшемся в дверном проеме, весело потрескивали дрова. Согреться — вот что необходимо сделать в первую очередь, и если хозяева дома ее не приглашают, что же — она не собирается из-за них коченеть от холода.

— Как чудесно! Живой огонь! — воскликнула Джапоника и решительно направилась к камину, на ходу снимая шляпку.

— Рыжая! — услышала она возглас у себя за спиной.

— А у туземок рыжие волосы?

— У полукровок — да!

Джапоника сделала вид, что не слышит, и оглядываться не стала. Она остановилась у низкого столика с тем, чтобы положить на него шляпу, и, сбросив тяжелую афганскую дубленку, аккуратно повесила ее на спинку кушетки, стоявшей возле стола.

С наслаждением протянув руки к огню, Джапоника наконец почувствовала себя поувереннее. Тепло, почти как дома! Вот чего ей так давно не хватало!

Широко улыбаясь, она обернулась к хозяевам. Дочери лорда Эббота вошли следом за гостьей, но предпочли держаться на расстоянии.

— Нам пора познакомиться. Почему бы вам не рассказать мне о себе?

— Не вижу повода, — тут же ответила Гиацинта.

— Тогда я, пожалуй, дам вам повод, — весело сказала Джапоника, потирая покрытые цыпками руки. От резкого перепада температур кожа на руках потрескалась. Вообще-то она не собиралась начинать знакомство с выдвижения условий мирного сосуществования, но на войне как на войне. Девицы Шрусбери сами задали тон их отношениям. Быть может, они не знали, на каких условиях, согласно завещанию виконта, должны строиться их с мачехой отношения. Хотя рано или поздно этот вопрос пришлось бы поднять. Быть может, даже лучше, если все точки над i будут расставлены с самого начала.

— Я пообещала вашему отцу, что буду официально опекать каждую из вас, пока вы не выйдете замуж, или… — Джапоника с сомнением взглянула на Гиацинту, — я смогу устроить вас как-то по-другому.

— Вы хотите, чтобы мы поверили, будто отец по доброй воле сделал вас виконтессой? — Гиацинта смотрела на мачеху так, будто видела перед собой какое-то омерзительное чудовище. — Да у вас нет ни стиля, ни лоска. Ваше лицо, как и акцент, выдает в вас простолюдинку!

Словно по подсказке Лорел тут же схватилась за свою пышную грудь и театрально воскликнула:

— Бедный папочка! Бедный старый больной папочка! Как тебя обманули там, на чужбине!

Цинния сделал шаг навстречу незваной гостье:

— Признайтесь, вы заставили отца на вас жениться!

— Если, конечно, этот странный брак и в самом деле имел место, — подхватила Гиацинта.

От Джапоники не укрылось то, что две дочки, одна самая младшая, другая средняя, хоть и наблюдали с живым интересом за развитием событий, пока не предпринимали попыток атаковать. Быть может, они-то как раз и готовы внимательно ее выслушать.

— На самом деле предложение вашего отца стало для меня полной неожиданностью, и я совершенно не намеревалась его принимать.

— Вы лжете! Мы вам не верим! — Цинния раскраснелась от злости, отчего прыщи на ее лице стали еще заметнее. — С чего это папе было делать вам предложение?

— Я уверена, что вы отравили папочку! — с горящими глазами и вздымающейся грудью Лорел надвигалась на Джапонику. Лорел переигрывала, как всегда, но такова была ее натура. Еще один шаг, и она вцепится мачехе в волосы… Неожиданно она наступила на оторванный в пылу утренней схватки подол, и чуть было не упала. — Когда папа настолько ослаб, что уже не мог протестовать, вы заставили его подписать контракт! — все же выкрикнула она.

— Шлюха! — сквозь зубы процедила Цинния.

Наконец-то Джапоника увидела Гиацинту улыбающейся, хотя улыбка мало ее украсила: и без того тонкие губы вытянулись в нитку.

— Если вам хоть сколько-нибудь дорога память об отце, вы уедете немедленно! — Гиацинта бросила взгляд направо, затем налево и, кивнув, пригласила своих сестер последовать за ней. Девушки дружно вышли из гостиной.

— Ты молодец, — сказала себе Джапоника и посмотрела на собственные руки. Она сжала их так, что задубевшая от холода кожа кое-где потрескалась и выступила кровь. Стараясь не думать о боли, девушка подошла к креслу-качалке и со вздохом облегчения опустилась в него.

Выходило, что лорд Эббот со всеми шестью сыграл весьма злую шутку.

— И зачем он это сделал? — пробормотала Джапоника. Может, он думал, что она больше подходит на роль дуэньи для дочерей на выданье, чем на роль опекунши для малолетних детей? Но эти девицы оказались не только гораздо старше, чем он дал ей понять, они оказались еще и гораздо хуже воспитаны, чем можно было предположить!

Джапоника думала, что девочки из семей аристократии всегда хорошо и чисто одеты, причесаны, умыты. Но эти больше походили на отпрысков базарной тетки, выросших на рыночной площади и всю жизнь впитывавших в себя базарную брань! Только старшая, судя по всему, умывалась утром. А что до их волос… Нет, лучше не думать о них сейчас, не то снова затошнит. Едва ли удастся выдать хоть одну из них замуж!

— Черт, — прошептала Джапоника. Три вполне зрелые падчерицы и еще две, которые вот-вот войдут в возраст. Что же с ними делать? Она думала… Впрочем, это уже не имеет значения. Будь они младенцами или невестами, ее это больше не должно волновать.

— Мисс… Миледи?

Худая женщина средних лет в фартуке и коричневом рабочем платье стояла в дверях, нервно потирая руки.

— Я не хотела побеспокоить вас, миледи. — Служанка присела в реверансе. — Я — мисс Дороти Уиллоу, гувернантка сестер Шрусбери.

— Добрый день, мисс Уиллоу.

«Бедняжка, — подумала Джапоника, — она больше похожа на тень от тростинки, чем на живого человека. Сколько же ей, должно быть, приходится терпеть от несносных „деток“».

— Что я могу для вас сделать? Гувернантка опустила глаза.

— Я бы хотела попросить увольнения.

— Вы желаете уволиться? Но вы не можете сделать это сейчас. Мне нужны союзники. Без вас мне не привести дом и домочадцев в надлежащий порядок. Скажите, что вы остаетесь!

Гувернантка сгорбилась и пролепетала:

— Я вынуждена настаивать, миледи. Девочки уже не в том возрасте, когда…

В дверях показался дворецкий.

— Так мне подавать карету, мадам? Джапоника в недоумении подняла бровь:

— С какой это стати?

— Мне сказали… — дворецкий обменялся взглядами с гувернанткой. — Мне сказали, что мадам останется ночевать на постоялом дворе в Афтон-Нерве.

Итак, «девочки» пустили в ход тяжелую артиллерию. Но Джапоника была не из тех, кто сдается под натиском врага.

— Напротив. Велите принести мои вещи наверх. Мне все равно, какую комнату вы мне отведете, но перед чаем я хотела бы принять ванну, чтобы смыть с себя дорожную пыль.

Бершем украдкой оглянулся. В парадном два лакея переминались в нерешительности с багажом гостьи в руках. Пока никто из домочадцев однозначно не воспринимал ее как полноправную хозяйку дома и имения. Быть может, она и растерялась от неподготовленности, но умение быстро перестраиваться было у нее в крови. Джапоника мысленно приготовилась к затяжной позиционной войне.

— Вы что, все здесь новички? Не знаете своих обязанностей?

Длинное лицо дворецкого приняло выражение почтительного испуга:

— Жду указаний, мадам.

— Я не хотела бы настаивать на формальностях, но хочу, чтобы вы себе уяснили: я хорошо понимаю положение вещей: я — виконтесса, а вы — дворецкий.

Бершем уловил нотки гнева в голосе Джапоники и застыл от ужаса.

— Да, госпожа, — пролепетал он.

— Вы получили распоряжения. Пока это все.

Джапоника подхватила мокрый шлейф своего индийского муслинового платья и, не оглядываясь, с самым независимым видом прошествовала мимо остолбеневших привратников к парадной лестнице. Втайне она мечтала лишь о том, чтобы никто из слуг не решился проверить на деле ее способность командовать. Все и вся здесь были против нее. На ее стороне оставалось лишь сознание правоты своего дела, но на этом, как известно, далеко не уедешь.

На полпути наверх она оглянулась и бросила ждущей внизу прислуге:

— О да, мисс Уиллоу. Вы можете составить мне компанию во время чая. Всем остальным: пока я все не обдумаю, ни от кого прошение об отставке не принимается. Пожалуйста, проинформируйте дочерей лорда Эббота, что они тоже могут присоединиться к нам с мисс Уиллоу, когда мы будем пить чай.

Мисс Уиллоу покраснела как вишня.

— Я не хотела обидеть вас, миледи, но…

Сверху что-то полетело, и в тот же миг на пол упала разбитая тарелка и послышался гневный вопль.

— Господи прости! — воскликнула Джапоника. — Что это было?

—. У девочек буйный нрав, миледи, — многозначительно сообщил дворецкий и тяжко вздохнул.

— В самом деле? — Джапоника поджала губы. — Тогда им нужно найти того, кто держал бы их в узде.

— Верно, моя госпожа. — Старый слуга сурово смотрел на девушку из-под кустистых бровей.

«Но этим кем-то буду не я», — решительно напомнила себе Джапоника. Она возненавидела Англию всей душой. И под этой крышей не проведет ни на мгновение больше того, чем необходимо. По крайней мере теперь ей было совершенно ясно, что делать. Как можно скорее она поедет в Лондон, встретится там с поверенным Шрусбери и выяснит, что именно от нее требуется, чтобы освободить себя от обязательств по отношению к шрусберским фуриям.

…Приторно-сладкий аромат благовоний мешался с запахом апельсинового цвета. Над головой простиралось небесно-голубое небо, и этот цвет спорил совершенством со светло-синим сапфиром, украшавшим перстень на руке паши. Древние горы, морщинистые от времени, отшлифованные ветрами, подставляли хребты извечному солнцу. Серые стволы деревьев набуг, чьи корни жадно впитывали влагу, дарованную извилистой серебристой рекой, с трудом удерживали тяжелые от многочисленных плодов ветви. Дальше простирались апельсиновые сады, а там, вдалеке, вдоль русла реки, благословившей этот край, оставшийся бы без целительных вод пустыней, росли гранаты.

Сумерки наступили внезапно. День обернулся ночью, словно на пальце шаха сверкнул драгоценный перстень. Но ночь была сладка и ароматна. Она дарила прохладу и приглашала к неге.

Что-то шевельнулось во тьме. Во мраке сверкнули золотистые кошачьи глаза. Бросок вперед. Сгусток мышц под покрытой роскошными полосами шкуры. Это существо с равной вероятностью можно было принять и за арабского леопарда, и за человека. Это лицо было способно восхищать и пугать: пронзительный странный взгляд обещал нечто особенное, искушал и дразнил. Химера, воплощенная в жизнь.

Его поцелуй! Такое наслаждение! Да, да! Здесь, в его объятиях была юдоль наслаждений, но какую цену пришлось за них платить! На все в этом мире есть цена.

Кровь на простынях. Ярко-алые потеки. Словно пролился кувшин с вином. Кровь текла из ран, что нанес ей получеловек-полулеопард.

Джапоника рывком села в кровати. Она задыхалась, по ее щекам текли слезы. Свеча погасла. Комната была погружена в полную темноту. Какое-то время девушка не могла понять, где находится. В комнате больше не пахло ни благовониями, ни пряностями. Потом она вспомнила, что находится за много миль от Персии. Она находилась в Англии.

Хинд-Див мертв…

Джапоника повалилась на кровать и зажмурилась. Сколько времени прошло, надо было бы привыкнуть. Какой смысл горевать о том, кого презираешь? Должно быть, эти слезы на щеках от слабости и забот.

Она вздохнула, прижав ладонь к животу, к тому самому месту, где еще четыре месяца назад бился ребенок.

— О, Джейми, любовь моя…

С каждым часом в ней оставалось все меньше уверенности в том, что, приехав сюда, она поступила правильно. После того, что случилось утром, ей вообще не хотелось иметь никаких дел с родственниками Шрусбери!

Всякий раз, когда Джапоника вспоминала события прошедшего дня, на сердце становилось тяжко. Эта тяжесть едва не задушила ее ночью — она с трудом могла дышать. Джапоника попыталась расправить плечи и вдохнуть полной грудью, но не могла.

И тут она зашлась кашлем. Поднявшись с постели, она, спотыкаясь, побрела к тому углу, где, как помнила, были умывальник и кувшин с водой. Глотнула воды, но облегчения не последовало. Голова кружилась, в ногах ощущалась сильная слабость, тело ломило. Вся в испарине, Джапоника вернулась к кровати. Пот тек по лицу, ноги и руки дрожали. Она не должна поддаваться слабости, не имеет права болеть! Она не могла терять время! Как можно скорее надо выбираться отсюда, возвращаться в Лиссабон, к сыну. И тогда…

Кашель начался снова. Второй приступ едва не надорвал ей легкие.

Наконец она смогла отдышаться. Джапоника нашла трутницу и зажгла свечу. К счастью, она захватила с собой в дорогу разнообразные травяные сборы и эликсиры на случай болезни. Ромашка помогает при боле в горле, а также анис и душица. Джапоника хотела было приготовить отвар, но, спустив ноги на пол, едва не упала.

— Я заболела, — прошептала она. Нет-нет, она не должна болеть! На это нет времени. Она просто очень устала, просто устала. Надо поспать. Через неделю или две, когда все уладится, она вернется к тем двум близким ей людям, кого любит больше всех на свете, и забудет о том, что она когда-то была вдовствующей графиней, вообще забудет о том, что когда-то была замужем.

Джапоника провалилась в темноту.

— Послать за доктором?

— Конечно, нет. Ты же сама слышала: она попросила ее не беспокоить, только и всего.

Джапоника открыла глаза. Над ней стояли две женщины, прикрывая лица носовыми платками.

Сколько времени, хотелось бы знать, они тут находились? Она не могла вспомнить. Помнила лишь, что слышала голоса, и какая-то добрая душа регулярно кормила ее бульоном с ложечки.

— У нее три дня жар. Что, если она умрет?

— Даже не надейся.

— Лорел!

— Ты знаешь, что я хочу сказать. Кроме того, здесь есть, кому о ней позаботиться. Мисс Уиллоу всегда рядом. Пойдем отсюда, пока кто-то из нас не заразился. Не удивлюсь, если она привезла с собой тропическую лихорадку. Господи спаси! Она всех нас могла бы погубить!

— Ангина, — с трудом проговорила Джапоника — гланды опухли так, что мешали дышать.

— Она что-то сказала? Что именно? Гиацинта склонилась над Джапоникой:

— Мы вас не слышим.

— Ангина.

— А, — Гиацинта распрямилась, — она говорит, что у нее простая ангина. Это не смертельно.

— Нам ее болезнь даже на руку. Было время, чтобы покопаться в ее вещах, но я… Ой! За что ты меня ущипнула? — взвизгнула Лорел.

— Заткнись и пошли отсюда, — приказала Гиацинта. — Она могла тебя услышать.

— Она все равно не запомнит, что мы говорили. У нее слишком высокая температура. Если она и прибрала к рукам те денежки, что оставил ей наш отец, то ничего ценного я у нее не нашла. Ни одной драгоценности, ни одного симпатичного наряда! И все же я нашла кое-что себе в утешение. Пять жестянок восточных сладостей от «Фортнама и Мейсона»! Мои любимые сладости! Думаю, ничего не случится, если она одной недосчитается.

Голоса постепенно затихли. Погас и свет. Но Джапонику этот факт не огорчил. Нет, умирать она не собиралась. Да и весть.о том, что в ее вещах копались, тоже не слишком расстроила. Она лишь улыбнулась запекшимися от лихорадки губами. Теперь девушка знала, что приемные дочери не считали зазорным копаться в чужих вещах. И шпионить. Правильно она сделала, что засунула свое незаконченное письмо Агги под матрас.

Глава 6

Декабрь 1809 года

Примерно в тридцати милях от Лондона в номере гостиницы, что в местечке Хартфорд-Бридж, пятеро британских офицеров засиделись за поздним ужином. В дополнение к традиционным отбивным и устрицам богатым постояльцам подали фазанов в желе, украшенных крабами и креветками, а также мясо в горшочках в пряном соусе, свежайшую ветчину и глазированные пирожные, пропитанные коньяком. Все эти деликатесы по требованию постояльцев были немедленно доставлены из Лондона, из торгового дома «Фортнам и Мейсон». Ни одна уважающая себя компания офицеров не могла бы поужинать, не заказав что-то у Фортнама. Плотно покушав, покуривая табак и попивая кларет, провезенный в Англию под самым носом у бдительной таможни, офицеры принялись играть в карты, и далеко не «по маленькой».

— Я уже забыл, как холодно и противно в Англии зимой. — Говоривший служил в армии его величества в Калькутте. Игра у него не шла, и надо было найти виновного в неудачах. Английская погода прекрасно подходила для этой роли. — В сутках от силы шесть светлых часов. Чертов дождь и снег даже превращает в сумерки.

— Служба за границей тебя изнежила. — Мистер Хау поднял ногу в золоченом ботфорте на медную решетку камина.

— И ленивым, — добавил мистер Фрамптон, распечатывая новую колоду.

— Эта страна стала изнеженной и ленивой, — сказал Хемпхилл и взял в руки газету, которую отложил было в сторону. — Здесь говорится, что война с Францией приняла дурной оборот. Кажется, мало надежды на то, что положение изменится.

— Плохое командование. — Винслоу потер у себя под носом то место, где еще неделю назад красовались усы. — Из-за того, что герцог Йорк вынужден был подать в отставку, армия осталась без командующего. Скандал из-за юбки! Большего позора не придумаешь!

— Верно, старина! — отозвался Хемпхилл. — Лучше уж умереть в бою, чем сгнить, как эти ленивые ублюдки под Антверпеном прошлой весной.

Сотоварищи закивали в ответ. После неудачной попытки атаковать войска Наполеона под Антверпеном британские силы оказались отрезанными от своих на маленьком острове. Болезнь косила людей сотнями. В итоге погибли четыре тысячи солдат и еще одиннадцать тысяч остались инвалидами.

— Не армию надо винить, а парламент! — пробормотал Хау. — Что-то он совсем себя не проявляет. Спит на ходу!

— И что еще хуже, американцы осмелились заручиться помошью французов в торговле на континенте, — добавил Фрамптон.

— Попомни мои слова, нам еще предстоят крупные неприятности с колониями.

— Не думаю, что ты хотел бы в этих разборках участвовать, — усмехнулся Винслоу. — Как бы ты содержал в чистоте все эти кружева вне всякой цивилизации?

— Мы бы не успели запаршиветь, — сказал Фрамптон, подмигнув Хау. — Таким молодцам, как мы, не потребуется много месяцев, чтобы разобраться с врагами.

Хау и Фрамптон были полны хвастливой гордости от понимания того, что служба в лейб-гвардейском полку его величества дает им неоспоримое преимущество перед прочими военными. Даже над теми из сотоварищей, кто в более высоком звании служил в индийской армии. Даже форма у тех и других отличалась. Тогда как индийские пехотинцы были одеты в удобный, но невзрачный мундир, офицеры лейб-гвардейского полка носили дорогие красные мундиры с блестящими золочеными пуговицами — не оловянными, как другие, — обшлага рукавов были обшиты золотыми галунами, а белоснежные лосины заправлялись в начищенные до блеска сапоги из хорошей кожи. Даже сейчас, играя в карты, они не снимали шпаг с золоченым полукруглым эфесом. Шпага была символом их положения и носилась с гордостью.

— Позор, что мы потеряли колонии, — продолжал Хау. — Этот грубый промах лежит на совести у монарха. — Он наклонился и зашептал, понизив голос: — На троне Англии сидит безумец!

Индийские офицеры переглянулись. Немногие англичане осмеливались говорить о здоровье короля. Принимая во внимание характер их миссии, на теме этой лежало строгое табу. Они служили в почетном эскорте персидского посланника, мирзы Абу Хасан Шираза, который прибыл в Англию на борту «Грозного» ровно неделю назад.

После очередной сдачи Хау взглянул на пятерых доселе молчавших компаньонов.

— Ты ничего не можешь сказать по этому вопросу, Синклер?

Единственный человек в компании, облаченный в штатское, держался несколько поодаль. Под резко очерченными черными бровями сверкали желтовато-карие глаза. В неровном свете свечи лицо его казалось мистически странным: резкий переход от света к тени, никаких полутонов. Лоб рассекал глубокий шрам, но о происхождении этой раны он никогда не говорил. Взгляд его было нелегко вынести. Сейчас он был устремлен на Хау.

— Вам нечего сказать, сир? — с вызовом повторил Хау, ибо не любил чувства страха, а взгляд Синклера производил на него более пугающее впечатление, чем он готов был признать. — Или же вы считаете себя несведущим в таких вопросах?

Синклер левой рукой потянулся к картам, что раздал ему Винслоу.

— Если бы я имел контакт с герцогом Йорком, или герцогом Портлендом, или даже с самим монархом, я бы нашел, что посоветовать. Результат оказался лучше того, что мы имеем сейчас.

— Уверен, что вы так бы и поступили, — благодушно протянул Фрамптон. — Именно поэтому нам ничего не остается, как колесить по стране, помогая вам троим разыгрывать горничных при умственно отсталом язычнике, мнящем себя послом.

— Мужчины, наряжающегося в женские шелка! — добавил Хау. — Кажется, только Синклер его и понимает, даже когда он пытается говорить на английском. Но как мне кажется, это вполне естественно для того, — он бросил взгляд в сторону Синклера, — кто совсем отуземился.

В комнате повисло неловкое молчание. Все взгляды устремились на Синклера, но он оставался невозмутим.

До памятной даты шестимесячной давности Девлин Синклер считался мертвым. По крайней мере товарищи считали его погибшим. Согласно официальной версии, он был убит в афганских горах в 1807 году. Но в июле этого года чудом возник из небытия, появившись в доме генерал-губернатора Калькутты. Стоило лишь мельком взглянуть на него в тот момент, чтобы понять: его подвергали пыткам.

Одетый в лохмотья, с гнойными незаживающими ранами, он балансировал на грани жизни и смерти в течение месяца и лишь потом пошел на поправку. Но и когда состояние его стабилизировалось, Синклер не смог или не захотел объяснить, что происходило с ним в течение тех двух лет, когда его считали мертвым.

О том, как он мог бы провести эти годы, рождалось множество слухов и версий. Кто-то утверждал, что доподлинно знает, будто Синклер был в плену у хинди. Другие говорили, что офицер, спасшись из афганского плена, прятался в горах, живя среди диких племен, расселившихся вдоль афгано-персидской границы. Поговаривали даже о том, что он снюхался с русскими. Губернатор, будучи человеком здравомыслящим и практичным, решил не устраивать Синклеру допросов и не возбуждать официального преследования. Он ограничился тем, что заявил властям о том, что Синклер находился в плену у врагов Англии, и при первой возможности отправил его назад в Англию, подальше от греха.

Друзья не оставили Синклера, но между собой решили, что он стал совсем другим. Во время путешествия в Англию он пугал их криками во сне на языках, которых никто из офицеров не знал. Но ни у кого не хватало духу сообщить Синклеру об этих его странностях. У него и раньше характер не отличался мягкостью, а после двух лет таинственных скитаний стал просто опасным, жутким в своей непредсказуемости.

Хау откинулся на спинку стула и поставил вторую ногу на каминную решетку. За неделю, проведенную вместе, с тех пор как он присоединился к эскорту мирзы в Портсмуте, Хау все сильнее завидовал Синклеру. Его неприятно задевал тот факт, что Хемлхилл и Винслоу с пиететом относились к человеку, которого он, Хау, считал наполовину сумасшедшим. До сих пор он пытался избегать общения с Синклером, но сегодня отчего-то решил, что больше не желает мириться с тем, что Синклер его игнорирует.

— Дипломатия — нудная штука, недостойная настоящего солдата. — Хау краем глаза взглянул на штатского, бросая карту. — Пусть ею занимаются престарелые неудачники, которым другая работа не под силу.

— Я бы не мешкая запросил об отставке, если бы, как Синклер, унаследовал титул, — с наигранной веселостью отозвался Винслоу.

— Я бы не стал отказываться от службы, пока не состарюсь, — сказал Фрамптон, бросая карту. — Лучше умереть в бою, чем дожить до маразма.

Синклер не удостоил взглядом ни того, ни другого. Но через несколько минут он положил на стол не руку, а металлический крюк, жутковато посверкивающий в пламени свечи.

Хау отвернулся, зябко подернув плечом, и что-то пробормотал себе под нос.

— Говорят, мирза в Тегеране держит гарем из маленьких мальчиков, — сказал Фрамптон, чтобы поддержать разговор.

— Тогда понятно, почему сир Хартфорд послал за Хемпхиллом, — отозвался Хау.

Хемпхилл зарделся от смущения.

— Зачем порочить репутацию мужчины подобными разговорами, — сказал он, бросая карту.

— Надо же! Паренек обиделся! — заворковал Хау, довольный тем, что попал в цель. — Этот перс путешествует исключительно в мужской компании. Если он и в самом деле так любит женское общество, где же его гарем?

— Я читал о привычках магометан, — многозначительно заметил Фрамптон. — Могу поклясться, что восемь слуг мужчин, что не отходят от мирзы, служат не одними лишь охранниками.

Синклер оторвал глаза от карт и впился взглядом в Фрамптона:

— О мирзе говорят, что он способен удовлетворить полдюжины женщин за ночь.

— Полдюжины! — восхищенно воскликнул Хемпхилл.

— Откуда вам это знать? — требовательно поинтересовался Хау.

— Я присутствовал на одной такой вечеринке.

— А я-то думал, что вы потеряли память, — не унимался Хау.

Выражение лица Синклера изменилось, как будто он был настолько же удивлен своим откровением, как и все прочие присутствовавшие в номере.

— Я просто не могу на нее положиться.

— Насколько нам известно, ваше прошлое столь же темно и ненадежно, как ваша память о нем. — Хау был счастлив тем, что наконец нащупал слабое место Синклера, и не мог избежать искушения продолжить тему. — Кто-то называет вас героем, но есть люди, считающие вас трусом и изменником.

— Слухи — пища глупцов.

Хау раздраженно поджал губы, все прочие тихо засмеялись.

— Вы не могли бы изъясняться определеннее, сир? Синклер продолжал смотреть в карты, лишь один мускул на щеке предательски дернулся.

— Смею сказать, сир, лучше бы вам меня об этом не просить. — Он неуловимым движением левой руки выхватил карту из веера, затем подвинул ее к центру стола уродливым крюком.

Винслоу присвистнул:

— Чтоб тебе пусто было! Ты не потерял хватку! — Но, взглянув на уродливый крюк, Винслоу густо покраснел и забормотал слова извинения: — Прости, я не хотел сказать, что…

Синклер крюком обхватил бокал и поднес его к губам. Стальной захват удерживал хрупкое стекло не слишком надежно, и все же Синклер смог допить вино до дна и вернуть пустой бокал на стол, нисколько не повредив его. Лишь одна капля кларета цвета крови осталась на крюке, и эта кровавая капля привлекла всеобщие взгляды. Она словно служила напоминанием о том, каким опасным врагом был некогда человек, сидевший в этой комнате.

Раздраженный тем напряженным вниманием, каким присутствующие провожали каждое движение Синклера, Хау не удержался от колкости:

— Уважаю способных людей, если даже они не вполне целостны.

Синклер резко встал.

— Не вечер, а пустое времяпрепровождение!

Хау воспринял это замечание как знак отступления и решил дожать:

— Но ведь вы еще можете нас развлечь. Давайте же! Какие еще трюки вы прячете в рукаве?

Синклер стремительно обернулся и подцепил своим зловещим крюком борт кителя Хау.

— Что вы думаете об этом трюке? — спросил он, подтаскивая Хау поближе.

— Отпустите меня немедленно! — прорычал тот, не делая при этом попытки отстраниться. В глазах Синклера он прочел то, что должен был прочесть: такой человек способен быть беспощадным.

Все повскакивали с мест. Винслоу заговорил первым:

— Он того не стоит, Девлин. Хемпхилл положил руку на плечо Хау:

— Не горячись, это просто плохая погода да скука играют с нами злые шутки.

— Брось, Синклер. Выпей лучше еще стаканчик вина. Левой рукой Синклер схватил со стола бокал и плеснул вино в лицо Фрамптону.

— Вот ты и пей его! — бросил он и, взглянув на человека, которого продолжал удерживать с помощью протеза, спросил: — Вы все еще желаете вызвать меня на дуэль?

Хау презрительно поморщился. Он воспрянул духом, — осознавая, что сейчас наблюдавшие за перепалкой были на его стороне.

— Я не дерусь с калеками! Лицо Синклера свело судорогой.

— Пока вы не испытаете то, что испытал я, вы никогда не поймете того, что я понимаю, — загадочно произнес он и оттолкнул Хау от себя.

Хау едва не упал, обнаружив перед всеми свой доселе тщательно скрываемый страх. Чтобы загладить оплошность, он сказал:

— Мы все наслышаны о вашем взрывном темпераменте. — Одернул мундир. — Но иногда даже офицер из колоний должен отвечать за свои поступки.

— Осторожнее, сир! — обиженно воскликнул Хемпхилл при столь пренебрежительном упоминании о военных колониального контингента. — Вы оскорбляете не одного лишь Синклера.

— Позвольте мне показать вам, как солдат из колонии может себя защитить, — сказал Синклер, подхватив лежащий на блюде с бифштексами разделочный нож.

Винслоу в тревоге шепнул:

— Не надо, Девлин. Ты позоришь себя.

— Не лезь! — Синклер схватил Винслоу за грудки и отшвырнул от себя. Тот упал, едва не опрокинув карточный стол и расплескав вино.

И вдруг Синклер отшвырнул нож и, прижав ладонь к вискам, застонал.

— Что с тобой? — воскликнул Фрамптон, но друг, словно не слыша его, покачиваясь и что-то бормоча вышел за дверь.

— Да он пьян, — презрительно процедил Хау.

— Это все его дурацкий нрав. Когда-нибудь он кончит в Бедламе.

Хемпхилл подошел к Винслоу и помог ему встать.

— Что это на Девлина нашло?

— Откуда я знаю? Хоть мы с ним и друзья, иногда я думаю, что он заходит слишком далеко.

— Чертова голова! — бормотал Девлин Синклер. Он брел через дорогу, сжимая голову обеими руками. Ему казалось, что сейчас его череп лопнет, как переспелая дыня. Боль накатывала всякий раз, как он пытался соединить воедино отрывочные воспоминания о забытом прошлом.

Иногда боль подбиралась исподволь, вначале почти незаметная, но постепенно разраставшаяся так, что глаза застилало кровавым туманом. В такие дни он старался вообще не бывать на людях. Иногда, как сегодня, например, боль набрасывалась внезапно, вкупе с яростью, способной разорвать его изнутри, словно ядро пушку. Девлин злился на себя за неспособность удерживать под контролем и ярость, и боль, но от этого голова болела еще сильнее.

Оказавшись на мосту, Синклер перегнулся через перила. Мундир сдавливал грудь, мешая дышать, и он, не понимая, что делает, принялся рвать его на себе и рукой, и крюком. Сорвав пуговицы, он наконец освободился от одежды. Синклер раскинул руки. Ночной холод оказался спасительным. Он притуплял чувства.

Синклер глубоко вдохнул. Перед глазами встали лица товарищей, которых он только что покинул. Все смотрели на него как на сумасшедшего. Нет, не все. Кто-то считал, что он играет в какую-то странную и дурную игру. Как бы там ни было, после того, что произошло сегодня, для всех стал очевидным тот факт, что он не годится на пост, на который получил назначение.

Приступы ярости, дикой, неконтролируемой, как правило, сопровождались приступами головной боли такой силы, что хотелось биться головой обо что-нибудь твердое, чтобы избавить себя от адских страданий. Но эта боль не была единственной, что мучила его. Временами фантомная боль в утраченной конечности жгла его, как каленым железом. Будь его воля, он бы сам отрубил себе руку, лишь бы избавиться от мук.

Врачи и в Калькутте, и в Тегеране прыгали вокруг него, кудахтая как курицы, качали головами, сокрушаясь его болезни, но ни один так и не смог его вылечить. Все, что они могли предложить на текущий момент, это опиум и молитвы. Опиуму он не доверял, а в молитвы не верил.

Губернатор Калькутты полагал, что возвращение в Англию поможет исцелению. Но, согласившись войти в эскорт, сопровождавший мирзу в Лондон, Синклер поставил себя в двойственное положение. Вынужденное общество бывших сотоварищей, которые считали его другом, но к которым после двух покрытых мраком лет он не испытывал ни малейшей привязанности, делали путешествие невыносимым. Чаще, чем раньше, он испытывал приступы дикой ярости и столь же дикой головной боли.

Синклер понимал, что находится на краю бездны, в которую может рухнуть в любой момент.

В груди мерзким холодным клубком, словно змея, притаилось презрение к себе. Какой толк от человека, который и собой-то править не в силах? На что годится мужчина, не способный ни кусок мяса легко отрезать, ни ширинку быстро расстегнуть? Когда-то он считался отличным наездником и знатным фехтовальщиком. Сегодня пятилетний ребенок во многих вещах даст ему фору. Но не это было самым страшным, самым страшным было другое: он не понимал до конца, кто он такой и как относится к себе.

— Лучше бы я умер, — пробормотал Девлин сквозь зубы.

Боль жгла его раскаленным клинком чуть пониже того места, где пролегал шрам, по диагонали рассекший лоб от правого виска к переносице, поперек брови. Он совершил ошибку, согласившись принять новый пост. Больше он не был тем, кем был раньше. А кем он стал, Девлин и сам не мог ни постичь, ни принять.

Смерти он не боялся. Смерть — неизменная спутница солдата, он часто видел ее, уводящую за собой то одного, то другого из его друзей и товарищей, да и врагов тоже. Нет, не смерти он боялся, он боялся позора и жалкой участи калеки.

Постепенно Синклер начал осознавать, где находится. Он услышал нежный плеск воды, влагу на губах, которая не была слезой. Подтянулся, опираясь на перила. Вдруг ему пришло в голову сделать то, о чем он никогда всерьез не думал раньше.

Темная холодная вода. Тихо уходишь в глубину, на дно. Никто не увидит.

Просто случайность. Несчастный случай. Так это воспримут другие. Такое бывает. Ночь, мост, обледенелая дорога, неверный шаг… и все.

Как просто уйти в небытие. Лучший выход для…

— Для меня…

Он зажмурился, и слезы потекли по лицу. Он не был трусом. Он даже не знал, наверное, отчего вдруг так зацепился за эту мысль. Возможно, потому, что она одна оставалась бодрствовать, когда боль усыпляла все остальные, делала его глухим и слепым к тому, что окружало его. Если бы он был трусом, он мог бы разом покончить со всем этим.

Он не знал, как долго стоял на месте. Когда вновь пришел в себя, плечи его укрывала светлая мантия снега и лицо закоченело от слез, замерзавших на ветру. Он стоял на коленях посреди дороги. Когда Синклер встал, то обнаружил, что бриджи его стояли колом — промокли и заледенели. Его тошнило, но и гнев, и боль ушли.

Он развернулся и, покачиваясь, словно пьяный, пошел к гостинице, спрашивая себя, захочет ли Винслоу делить с ним постель после того, что произошло сегодня. Офицеры в гостинице обычно спали в кровати по двое. Синклер помнил, что незаслуженно обидел друга, публично оскорбив его. У каждого человека есть гордость. И когда дело заходит слишком далеко, даже друзья могут схватиться за шпаги и пистолеты. Так что лучше не рисковать. Синклер не настолько доверял себе, чтобы исключить вероятность еще одного нервного срыва.

Он оказался на конюшне еще до того, как смог полностью дать себе отчет в своих намерениях. Кто-то мог бы сказать, что он маскируется своими обязанностями. Но с другой стороны, еще утром предыдущего дня он написал рапорт с просьбой освободить его от обязанности сопровождать мирзу. Он ссылался на то, что в Лондоне его ждут важные личные дела, требующие незамедлительного вмешательства. Он решил, что как только с .делами будет покончено, он покинет и Англию, и армию навсегда.

Он заказал лошадь и оставил указания, куда отправить его личные вещи, которые оставались в номере.

Неловко забравшись в седло, Синклер тронулся с места. Править приходилось левой рукой, что для него было все еще непривычно. Пробормотав ругательство, он дернул поводья: лошадь не желала слушаться. Синклер выругался. Если кобыла выбросит его из седла и придавит копытами, то, с одной стороны, это и к лучшему; смерть избавит его от хлопот, — но, с другой стороны, такая смерть посрамила бы бывшего отважного гусара. Синклер, поколебавшись с минуту, спешился и заказал экипаж.

Ожидая, пока подготовят карету, Синклер переминался с ноги на ногу, чувствуя себя нерадивым школьником в ожидании встречи с учителем. Он не хотел быть виконтом. То, чего он хотел, он не мог больше иметь: он не мог жить как солдат, как герой. Но он не мог представить себе, что иная жизнь способна принести ему радость, Лучше пропасть в пустыне, чем жить безумцем и отшельником в Лондоне.

— Куда ехать, сир? — крикнул ему возница. Экипаж уже был подан.

— В резиденцию Шрусбери в Мейфэр! — крикнул в ответ Синклер.

Глава 7

На звук разбиваемого стекла Джапоника никак не отреагировала. Лицо ее сохраняло безмятежное выражение, рука, разливавшая суп, не дрогнула. Уже третий раз с утра билась посуда. Девушка постепенно осознавала, что попала в сумасшедший дом. Ее падчерицы орали, дрались и безумствовали целыми днями напролет, одним словом, вели себя как настоящие сумасшедшие.

Несмотря на все старания Джапоники и предложенное щедрое жалованье, мисс Уиллоу не захотела остаться в этом доме. Она собралась и покинула жилище с такой поспешностью и таким счастливым видом, что даже младенцу было бы ясно: никаких теплых чувств по отношению к своим подопечным гувернантка не испытывала.

— Я тоже не стану задерживаться, — сообщила Джапоника пустой столовой. Чтобы сохранить душевный покой, надо по возможности избегать встреч с падчерицами, и посему Джапоника взяла за правило не спускаться в столовую, пока сестры не покончат с едой.

Две недели, проведенные под одной крышей с сестрами Шрусбери, окончательно убедили Джапонику в том, что в ее присутствии здесь, в Англии, нет никакого смысла. Девушки не имели ни малейшего желания меняться к лучшему. Две старшие унижали Джапонику и насмехались над ней при каждой ее попытке выразить им дружеское расположение. Младшие, зажатые в тиски страха: с одной стороны, страх расправы старших сестер, посмей они их ослушаться, с другой — перед мачехой, — чаще всего в присутствии Джапоники затравленно помалкивали.

Джапоника написала лондонскому нотариусу Шрусбери, предупредив его о своих намерениях посетить его вместе с приемными дочерьми. Визит должен был состояться сегодня. Если бы не болезнь, приковавшая Джапонику к постели на две недели, она бы давно покончила с этим делом и уехала из ненавистной страны.

Джапоника все еще была очень слаба. Она избегала смотреть в зеркало, готовя себя к путешествию в Лондон. Решившись все же взглянуть на себя, она обнаружила именно то, что ожидала увидеть. И чего боялась. Цвет ее лица стал болезненно желтым, щеки ввалились, глаза казались слишком большими. Даже волосы потеряли свой блеск, выглядели тусклыми и свалявшимися, так что она выбрала самый глухой чепец, чтобы закрыть их.

— Это не выход в свет, — напомнила она себе…

— Карета подана, миледи. — Бершем стоял в дверях столовой. — И ваши вещи погружены.

— Спасибо. — Оставалось лишь сообщить девушкам, что она не вернется в Крез-Холл. После того как дела с нотариусом будут улажены, Джапоника намеревалась заказать билет на корабль до Португалии, а в ожидании отъезда пожить в Лондоне.

Джапоника в тревоге прислушалась. Где-то сильно хлопнула дверь.

— Вы можете проинформировать девушек, что экипаж отъезжает через пятнадцать минут. Если они опоздают, я поеду в Лондон без них.

Через полчаса шесть женщин мчались со скоростью пятнадцать миль в час по направлению к Лондону.

Из-под полуопущенных ресниц Джапоника наблюдала за своими воспитанницами. Она оделась по погоде — в теплые ботинки на толстой подошве и афганский салоп. Сестры вырядились, по мнению Джапоники, просто безобразно. На тонкие платья из белого муслина они нацепили боа из перьев и шелковые пелерины со шлейфом с кисточками. На белых чепцах красовались весенние цветочки и множество ярких лент, выглядевших зимой весьма нелепо. Глядя на них, казалось, что они напялили на себя все то, что сумели украдкой раздобыть в материнском шкафу.

К несчастью, своим нарядам девочки уделили куда больше времени, чем гигиене. От сильного запаха духов, исходивших от Лорел, у Джапоники едва не начался приступ удушья. Цинния, что сидела рядом, духами не пользовалась, и от нее пахло вовсе не розами, а редькой и прелым сыром. От немытых тел девочек несло то ли вареной капустой, то ли еще чем похуже. Джапоника уткнулась носом в воротник салопа и принялась читать стихи — книжку она одолжила в библиотеке.

К счастью, и девочки позаботились о том, чтобы взять в дорогу что-то для развлечения. Гиацинта трудилась над вышивкой, в то время как Лорел занялась изучением картинок, скопированных с модного журнала. Цинния и Бегония играли в слова, и только Пиона все никак не могла найти себе места, возясь с грязной французской куклой.

Через некоторое время Цинния и Пиона принялись перешептываться. Джапоника хоть и понимала, что речь идет о ней, делала вид, что ничего не замечает, и тут Пиона выпалила:

— Есть ли на свете тигры, которые пьют из чашек? Джапоника улыбнулась. Вчера вечером она пыталась развлечь девочек рассказами о Персии. Гиацинта и Лорел очень быстро осадили своих младших любознательных сестер.

— Я была бы счастлива рассказать вам историю, но ваши сестры считают, что я забиваю вам голову чепухой.

— Именно чепухой, — процедила Гиацинта.

— Пусть чепуха, — заикаясь, проговорила Пиона, — но я хочу послушать про тигров. — Девочка отчаянно зачесалась. — Пожалуйста, расскажи.

Джапоника встретилась взглядом с Гиацинтой. Выражение лица последней было весьма кислым.

— Я вижу, что мой рассказ вам совсем неинтересен, но вы можете меня не слушать. Вам ведь есть чем заняться. — Джапоника кивнула на пяльцы.

Гиацинте не оставили выбора.

— Чепуха, — повторила она, с яростью втыкая иголку в ткань.

— Итак, на чем мы остановились?

Пиона подалась вперед в напряженном ожидании.

— Когда тигр выпил весь чай!

— Ах да! Моя мама рассказала эту историю, когда я была вдвое младше тебя. Всегда, когда позволяла погода, наши соседи пили чай в саду. Но однажды традиционное предвечернее чаепитие было нарушено большим переполохом. В сад влетел перепуганный слуга и сообщил, что ручная мангуста, которую моя соседка привезла из Индии, поймала в кладовой крысу.

— Кто такая мангуста?

— Это такой зверек, похожий на хорька.

— Хищник вредитель, — непререкаемым тоном заявила Цинния.

— В самом деле? В Индии мангусту часто держат дома как собаку или кошку. Скорее, как кошку. Только она куда более активная. И полезная. Мангуста убивает даже ядовитых змей.

— Змей? — воскликнула Лорел. — Тоже мне нашли тему! Мне сейчас будет плохо!

— А как насчет тигра? — гнула свое Пиона.

— Ах да, непрошеный гость. — Джапоника похлопала девчушку пальцем по носу. — Пока хозяйка занималась тем, что отдавала распоряжения, как избавиться от крысы, за чайным столом никого не осталось. Но по возвращении она обнаружила, что чай был выпит и все бисквиты съедены. След из крошек вел в близлежащие заросли. — Джапоника жестом изобразила след из крошек. Она прекрасно понимала, что ее аудитория состоит из пяти человек, хотя трое и не желали признавать своей заинтересованности. — Движимая любопытством, хозяйка проследила, куда ведут крошки. Вот она раздвинула траву у края сада и… Что бы вы думали? Из зарослей на нее смотрели два желтых глаза.

— Господи! И что было потом? — возбужденно воскликнула Пиона.

— Как что? Не успела дама пошевельнуть и пальцем, как два глаза исчезли…

— Исчезли? — разочарованно протянула Пиона.

— Глаза исчезли. Но как только исчезли глаза, леди увидела роскошную полосатую шкуру тигра, прогуливавшегося в тростнике возле пруда. Когда он вышел на открытое пространство, она увидела, что вокруг шеи у него была повязана ее самая лучшая льняная салфетка. А на салфетке виднелось пятно от джема: того самого, что подавали в тот вечер к чаю. Она могла прийти к единственному заключению: тигр пробрался в сад и угостился чаем!

— Не верю ни одному слову! — заявила Цинния, откинулась на сиденье и сложила руки на груди.

— Не могу тебя за это винить, — согласилась Джапоника, — ибо до сих пор никто не видел тигров, забиравшихся так далеко на юг. Друзья той леди тоже ей не поверили. Но не прошло и недели, как другие соседи стали рассказывать о встрече с тигром во время чаепития. Вскоре после описанных событий до Бушира дошли слухи о том, что местный торговец чаем, потерявшийся где-то в индийских джунглях, был съеден хищником. Ходили слухи, что душа торговца, переселившись в тело тигра, все никак не может обрести покой, заставляя того бродить по окрестностям и угощаться чаем. И тогда во всех буширских домах люди стали оставлять нетронутой чашку чаю и блюдце с печеньем для торговца в облике тигра, чтобы ему не пришлось воровать чай, а наоборот, чувствовать себя желанным гостем.

— Какая замечательная история! — с застенчивой улыбкой сказала Бегония.

— По-моему, очень глупая сказка, — фыркнула Лорел. Пиона задрала личико кверху и, заикаясь, спросила:

— А в буширских садах много всяких чудищ, вроде тигров?

— Тигры не чудища. Это красивые дикие звери.

— Ничего себе красавцы! Красавчики людоеды! — высказалась Лорел.

— Но люди тоже едят зверей.

— Я ни одного не съела! — заявила Пиона. Джапоника ласково улыбнулась:

— О нет, съела, и не одного. Как ты думаешь, откуда берутся почки для пирога, ветчина и сардельки?

Гиацинта фыркнула и отвернулась.

— В Персии много великолепных зверей, которые совсем неопасны. Антилопы. Верблюды. Правда, верблюды бывают страшными грубиянами. — Джапоника не могла удержаться от искушения посмотреть Гиацинте в глаза. — В Индии по берегам озер и прудов живут белые цапли. Безобидные птицы, по несчастью украшенные плюмажем из нарядных перьев, которые так нравятся некоторым английским дамам. И еще там водятся павлины с замечательным радужным опереньем. Сколько в нем цветов, и не сосчитать!

— У Лорел есть веер из перьев павлина, — сказала Пиона, — но она не дает нам его трогать.

— Его прислал отец. Он всегда присылал каждой из нас подарки.

— Наш папа был самым замечательным во всей Англии, — сказала Гиацинта и отвернулась.

Джапоника задумалась. Замечательный отец? Лорд Эббот даже не счел нужным сообщить ей истинный возраст своих дочерей. А может, он продолжал считать их маленькими девочками.

— Когда ты последний раз видела отца, Пиона?

— Пять лет назад.

— Так давно?

— Маленькая обманщица! — тут же воскликнула Цинния. — Папа приезжал домой два года назад!

Пиона опустила голову.

— Но у меня была корь, и он не стал заходить ко мне, чтобы не заразиться.

— Он не захотел с тобой встречаться? — Джапоника была в шоке и не сумела этого скрыть.

— Наш папа никогда не задерживался дома, но мыслями он всегда был с нами, — торжественно заявила Гиацинта. — Каждый месяц мы получали от него посылки.

— Ты хочешь сказать, что садовник получал от него посылки, — съязвила Цинния.

— Сады нашего папы не имеют равных даже в столице! — запальчиво проговорила Гиацинта. — Он всю жизнь им посвятил. — Девушка смерила мачеху презрительным взглядом. — Не думаю, что вы знаете о том, насколько он известен как ученый-садовод. А вот я знакома с каждым растением из его коллекции.

— На самом деле я немного знакома с садоводством и могла бы обойтись без сопровождающего в научно-познавательной прогулке по саду. — Если поездка в Лондон увенчается успехом, едва ли у Джапоники будет возможность познакомиться с любимым детищем лорда Эббота.

— Папа всех нас одинаково любил, — сказала Лорел. Она не могла не вставить свое слово в строку. — Он и имена нам всем дал цветочные.

— Только вот иногда забывал поздравить нас с днем рождения, — робко заметила самая младшая из сестер. — Хотела бы я, чтобы папа подольше бывал с нами.

— Не переживай. Ты ведь не одна, смотри, сколько у тебя сестер. — Джапоника похлопала двенадцатилетнюю девочку по плечу.

Должно быть, Гиацинта уловила жалость в тоне мачехи и вскинула голову с видом оскорбленной невинности.

— В семьях аристократов не принято баловать детей. Нас воспитывают по-другому. Слишком много нежности размягчает мозги.

— А мне кажется, недостаток внимания делает ребенка одиноким, — осторожно заметила Джапоника. — Но признаться, у меня было совсем другое детство — не такое, как у вас.

— И где вы жили? — с любопытством спросила Цинния.

— В соломенной хижине? — предположила Пиона. — Гиацинта говорит, что иностранцы только такой дом и могут себе позволить. И еще что они спят на полу.

Джапоника улыбнулась:

— Гиацинта права в одном. В Персии очень богатые люди имеют дома без дверей и спят на соломенных матрасах.

— А дикие звери бродят в округе, распивая хозяйский чай?

— О нет, в таких домах тигры не водятся. — отвечала, но воображение уже рисовало тот образ, что навеки запечатлелся в памяти. Раскрашенное под леопарда лицо Хинд-Дива. Шатер, парчовые подушки и шелковые покрывала…

— Что с вами, вы как-то странно выглядите! — воскликнула Пиона с детской прямотой.

С некоторым запозданием Джапоника заметила, что пять пар глаз очень пристально изучают ее лицо.

— Я вспомнила об одном жителе Багдада — он был леопардом.

— Вы все время говорите чепуху, — пренебрегло жительно заметила Лорел.

— Но я с ним встречалась лично. Звали его Хинд-Див. Его дом был такой большой и красивый, с мраморными полами и множеством фонтанов. Вместо дверей там висели самые красивые портьеры, которые я только видела в жизни. Некоторые были сделаны из стеклянных бус, другие из шелка, все в красновато-оранжевых тонах — цветах заката. Как бы ни было жарко на улице днем, воздух под крышей его дома всегда был ароматен и чист. И. что самое удивительное, стоит только гостю подумать о своем желании, например о том, что ему хочется выпить что-то прохладное, как все желаемое немедленно появлялось, и без всякого шума, если не считать шелеста шагов слуги по мраморному полу.

— И где спал леопард? — спросила Пиона, завороженная сказкой. .

— Кроватью ему служила низкая деревянная платформа, на которой грудились шелковые подушки: багряные, золотые и лазурно-синие.

— Как будто в волшебном замке! — выдохнула Бегония. — Только леопард в эту сказку не вписывается.

— В какой сказке нет троллей, людоедов или драконов? — задумчиво проговорила Джапоника в ответ. Она-то знала, какую цену ей пришлось заплатить за гостеприимство.

— Расскажи нам еще о Персии, — попросила Пиона. Почувствовав, что ей наконец удалось продвинуться в деле завоевания симпатии по крайней мере одного цветочка из «букета Шрусбери», Джапоника тем не менее сумела не поддаться искушению пойти у ребенка на поводу. Вместо того чтобы продолжить баловать сестер сказками, она достала из сумки жестяные коробочки.

— Кто хочет попробовать восточных сладостей? Я была уверена, что у меня было пять коробочек, но одна куда-то запропастилась.

Краем глаза Джапоника заметила, как Лорел поджала губы.

Внимательно просмотрев документы, поверенный Шрусбери обвел свою немногочисленную аудиторию взглядом из-под пенсне и бодро улыбнулся.

Жена предварительно проинструктировала его о том, как следует вести себя с новоявленной виконтессой, и он строго следовал ее наставлениям, оказывая Джапонике всяческое внимание. Скромный поверенный знал, что супруга потребует от него самого детального отчета о каждой минуте встречи — миссис Симмонс слыла среди подруг главным поставщиком сплетен о высшем свете.

Несмотря на то что предыдущий посетитель порядком утомил и расстроил мистера Симмонса, едва виконтесса зашла к нему в приемную, поверенный Шрусбери тут же забыл о неприятностях.

Покойный лорд Шрусбери женился на девушке моложе, чем его старшая дочь!

Но пикантность ситуации заключалась не только в этом. У миссис Эббот имелся забавный акцент, который, хотя и несколько сглаженный, все равно свидетельствовал о том, что корни ее там, в колониях. Девушка выглядела болезненно бледной и слишком худой, так что Симмонс вынужден был признаться себе в том, что ошибался, считая, что жениться на ней виконта заставили ее женские чары, а не те соображения, которые он излагал в письме незадолго до смерти. Ибо если изжелта-бледное лицо и худоба могли объясняться болезнью, то рыжеватые брови и ресницы того же оттенка, что и волосы, которые он сумел разглядеть под видавшим виды чепцом, едва ли могли воспламенить в мужчине страсть. Заурядная — пожалуй, иначе про нее и не скажешь.

Он мог бы доложить своей жене о том, что сестры Шрусбери были, как всегда, разряжены, надушены до тошноты и при этом не мыты. Будучи верным апологетом Браммела, Симмонс то и дело подносил к носу надушенный пачулями платок, призванный ослабить пагубное влияние на организм вони немытых тел.

— Вот, мои дамы, такова правда. Все просто и ясно.

— Не могу поверить, — пролепетала Гиацинта, внезапно побледнев. — Там ни слова не сказано о том, где мы будем жить.

— Но это так легко объяснить. — Добродушный смешок Симмонса никак не подействовал на его клиенток. По правде говоря, едва встретившись взглядом с Гиацинтой, живо напомнившей ему миф о горгоне Медузе, Симмонс покрылся холодным потом. Мисс Гиацинта кого угодно могла вогнать в ужас своим взглядом.

— Вам обеспечено содержание из пенсиона вдовы.

— Из пенсиона вдовы? — Гиацинта зло сверкнула глазами, чуть было не прожгла мачеху насквозь, и мистер Симмонс невольно зауважал леди Эббот за то хладнокровие, с которым она встретила взгляд падчерицы. — Мы что, больше не будем получать содержания? Своего собственного? Нас что, лишили наследства, мистер Симмонс?

Мистер Симмонс облился холодным потом. Он постарался подсластить пилюлю как мог. Тон его был нежным и липким, как масло:

— Не торопитесь с выводами, мои дамы. Вам просто нечего наследовать.

— Но у отца были какие-то средства?

— Боюсь, у него ничего не осталось. — Мистер Симмонс поправил пенсне и прокашлялся. — Вы знаете, что собственные средства он тратил на занятия научным садоводством, а это увлечение не из дешевых. Но повода для тревоги нет. Леди Эббот является вашей официальной опекуншей и будет о вас заботиться.

— Но именно этому мы хотели бы помешать. — Лорел встала и закинула боа на плечо. — Мы хотим обратиться к виконту Шрусбери с просьбой быть нашим опекуном.

— Мне тоже кажется, что такое решение было бы наилучшим, — неожиданно для всех заявила, поднявшись с места, Джапоника.

— Ну-ну, не будем торопиться, мои дамы. — На этот раз мистер Симмонс воспользовался надушенным платком, чтобы стереть пот со лба. Он-то лучше других знал, что если кто и способен дать утешение страждущему, то никак не лорд Шрусбери. Лично он, Симмонс, в последнюю очередь стал бы обращаться к нему за помощью, ибо тот самый посетитель, что вывел Симмонса из себя накануне приезда вдовы с падчерицами, и был виконтом.

Не стесняясь в выражениях, виконт первым делом заявил, что отказывается от титула. После увещеваний со стороны Симмонса он поставил поверенного в известность, что, если и примет титул, то отказывается брать на себя какие бы то ни было обязательства, связанные со вступлением в наследство.

Мистер Симмонс зашевелил губами, вспоминая тот ужас, что испытал, случайно увидев стальной зловещий крюк, торчащий из рукава виконта там, где должна быть кисть правой руки. Видит Бог, если сестры Шрусбери надумают подразнить этого бешеного пса, то он от них и мокрого места не оставит.

Повинуясь привычке, мистер Симмонс потянулся к графину на столе, но, встретив осуждающий взгляд Гиацинты, так и не донес руки до крышки. В горле саднило, и не мешало бы его промочить, но с Симмонса хватило одного представителя безумной семейки. Надо было срочно найти слова, чтобы сгладить ужасающий смысл того, что ему предстояло всем им сообщить.

— Условия наследования абсолютно ясны: виконт не имеет никаких обязательств в отношении своих родственников женского пола.

— Но это жестоко! Бесчувственно!

— Спокойно, спокойно, — заворковал Симмонс. — Именно поэтому в завещании предусмотрено содержание для вдовы. Пока леди Эббот живет с вами в Крез-Холле, ваше существование будет вполне комфортным.

Джапоника почувствовала, как под взглядами пяти сестер волоски на ее теле встают дыбом.

— Разве такой ужасный документ может иметь право на существование?

Этот крик отчаяния, произнесенный звенящим от слез голосом Бегонии, не мог не тронуть самое очерствевшее сердце. Единственная из сестер, Бегония, была красива. Но Симмонс ничего не мог для нее сделать. Он мог лишь предложить ей свое сочувствие.

— Дело не в вас, милые леди. Условия наследования были составлены давным-давно первым виконтом Шрусбери. Он получил титул в благодарность за помощь Карлу Второму. К несчастью, чтобы стать виконтом, ему пришлось вступить в брак. Король сам выбрал для него невесту, виконтессу Эббот, у которой уже было пятеро дочерей от первого брака. Мне говорили, что это обстоятельство подвигло его написать дополнительное распоряжение к завещанию, касающееся детей женского пола.

Джапоника злорадно усмехнулась. Она, конечно, не одобряла того способа мести, что выбрал предок лорда Эббота, но не могла не согласиться с тем, что, окажись предок отчимом девиц с холодностью Гиацинты, желчностью Циннии и подлостью Лорел, его можно было бы понять.

— Вижу, мы здесь ничего не добьемся, — ледяным тоном заявила Гиацинта. — В любом случае я достигла совершеннолетия и желаю получить то, что мне причитается для свадьбы.

Мистер Симмонс поспешил укрыться от неласкового взгляда девушки, уткнувшись носом в документ.

— Боюсь, это не так просто. В соответствии с условием завещания вы получите деньги только в том случае, если выйдете замуж. — Он провел пальцем по пунктам завещания, прежде чем, прокашлявшись, зачитал: — «В случае брака дочери, она получает двадцать тысяч фунтов, которые должны быть ей заплачены в качестве компенсации супругу за… — Симмонс замялся и покраснел, — за его неудачный выбор невесты».

— Это возмутительно! — воскликнула Джапоника, заставив нотариуса вздрогнуть. — Мне стыдно за вас! Как можно читать такое юным девушкам!

— Мы в вашей защите не нуждаемся, — осадила ее Гиацинта, — мне-то ясно, в чем ваш интерес. Но пусть те жалкие тридцать сребреников, что получили вы от отца, принесут вам одно лишь несчастье! Мы едем домой. И если в вас осталось хоть что-нибудь человеческое, вы будете держаться от нас подальше. — Сестры встали словно по команде и вышли следом за Гиацинтой гуськом, как птенцы за уткой.

Дождавшись, когда закроется дверь, Джапоника вновь обратилась к нотариусу:

— Вы порядком все запутали!

— Но, миледи…

— Леди Шрусбери, — поправила его Джапоника, чуть приподняв бровь в знак неодобрительного недоумения.

— Верно, леди Шрусбери, — быстро поправился Сим-монс и встал. — Я… я прошу прощения, — подавленно закончил он, отметив не без удивления, что ее темные глаза сияют как бриллианты, когда она взволнована.

— Итак, что может быть сделано?

— Немногое, леди Шрусбери. Документы, которые вы приложили к своему письму, подтверждают ваше заявление о том, что вы действительно являетесь женой покойного лорда Эббота. По крайней мере в этом вопросе вашим детям оспаривать нечего.

— Весьма сомневаюсь, — сказала Джапоника и села, сложив на коленях руки. — Если мои приемные дочери служат наглядным примером того, что собой представляет лондонская аристократия, ничего хорошего от жизни здесь я не получу. Пока я остаюсь в этой треклятой стране, кто-нибудь постоянно будет пытаться вставить мне палки в колеса.

Мистер Симмонс улыбнулся:

— У вас весьма своеобразная манера выражать свои мысли, госпожа виконтесса.

— Вы имеете в виду, что я прямо говорю о том, что думаю? — Мистер Симмонс поймал себя на том, что совершил ту же ошибку, что совершают многие при первом знакомстве с человеком. Они принимают ее молчаливость за свидетельство того, что ей нечего сказать, не догадываясь о том, что так выражается смущение. — Да, я вижу, что в Лондоне мало о чем принято говорить прямо. — Джапоника глубоко, вздохнула. — В следующий раз я не допущу, чтобы обстоятельства захватили меня врасплох. Пожалуйста, объясните мне ситуацию точно и в деталях.

Мистер Симмонс широко развел руками:

— Не стоит напрягать свою маленькую головку подобного рода проблемами, миледи. Как защитить ваши интересы — моя забота. Я буду служить вам, как служил Шрусбери последние лет двадцать.

Джапоника искренне старалась оценивать нотариуса беспристрастно, но что-то в его манере держать себя вызывало раздражение. Может, дело было в его уверенности в том, что она желает, чтобы он все решал за нее. Или в том, что он не верил, что она способна разобраться в финансовых вопросах. Он не мог знать, что она, дочь купца, научилась вести бухгалтерские книги и сводить дебет с кредитом еще до того, как ей исполнилось двенадцать. Не мог он знать и того, что она намеревалась вести весьма строгий учет тех сумм, что мистер Симмонс должен был выплачивать ей согласно завещанию.

— Присаживайтесь, мистер Симмонс. — Ее любезная улыбка так и не коснулась глаз, — мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя поудобнее, пока будете давать объяснения по поводу всех, повторяю, всех условий и ограничений, касающихся наследства лорда Эббота.

Слегка поджав губы, Симмонс повиновался.

— Вот они, аристократы! — пробормотал он полтора часа спустя, оставшись наконец наедине со своим графином с виски.

Только представьте себе! Женщина, которая разбирается в финансах и кредитах не хуже его самого! От ее головки сырку, пожалуй, не отщипнешь. Более того, как он заподозрил, эта дамочка специально дала ему это понять. Да, кажется, он ее недооценил. По каждому из пунктов. Хотел бы он присутствовать при том, как леди Эббот воздаст мисс Гиацинте по заслугам! А в том, что она это сделает, сомнений не было. Нет, она вовсе не заурядная женщина. В гневе она производила весьма внушительное впечатление. С запозданием мистер Симмонс подумал о том, что легендарный темперамент, присущий рыжеволосым, все равно в чем-то да должен себя проявить, и миссис Эббот была тому наглядным подтверждением. Ах, она, маленькая лиса! Здорово устроилась, женив на себе старого дурака. Вне всяких сомнений, он уходил в могилу, уверенный в том, что масло не станет таять на ее языке. Конечно, во всем этом была какая-то тайна.

Мистер Симмонс налил себе привычную дозу виски, но, подумав, удвоил порцию. Двух посещений — лорда Синклера и леди Эббот — вполне хватило, чтобы возбудить в организме жажду. Он заслужил утешение. Мистер Симмонс надеялся на то, что жена приготовила на обед и ростбиф, и пудинг. Новостей хватит, чтобы развлечь ее обстоятельной беседой за столь же обстоятельным угощением.

— Вначале он не хочет титула, потом она не хочет титула!

Симмонс мог бы поклясться, что нет на свете человека, который по доброй воле лишил бы себя статуса аристократа. Сегодня он встретил целых двух!

— Бежать из страны, вот чего хотят они оба! — Он поднял стакан за окончание безумного рабочего дня. — Аристократы! Безумцы! Сумасшедшие! Вот кто они!

Джапоника села в личный экипаж мистера Симмонса. Он вынужден был предложить ей свой, когда оказалось, что сестры Эббот уехали, не дождавшись мачехи. Но эта неприятность казалась пустяком по сравнению с тем открытием, что она только что совершила.

— Если одна из сестер выйдет замуж, она может взять на себя заботу об остальных. Это обстоятельство — единственное, что может освободить вас от ваших обязательств по отношению к дочерям лорда Эббота. Хотя я не думаю…

— И я тоже не думаю, — пробормотала Джапоника. Гиацинта — невеста? Вряд ли. Лорел? Взможно, если бы она могла… Нет, это бесполезно. — Нет ли иной лазейки, посредством которой я могла бы уйти от обязательств?

Нотариус покачал головой.

— Короче говоря, вопрос закрыт, если только вы не покинете Англию. В случае вашего отъезда вы теряете право на вдовий пансион.

Вдовий пансион! Чем мистер Симмонс пытался ее запугать? Лорд Эббот, как и обещал, при заключении брака оставил ей в полное распоряжение состояние, завещанное Джапонике отцом. Она была не бедной женщиной и совершенно не нуждалась в пансионе. Так что, по сути, могла в любой момент уехать отсюда, забыв про сестер Шрусбери, как про страшный сон. Но существовало единственное препятствие на пути к свободе: если она, Джапоника, поступит так, как хочет, сестры окажутся в нищете — бездомные и лишенные средств к существованию.

«Так им и надо!»

Джапоника быстро отогнала от себя эти мысли. Все оказалось даже серьезнее, чем она думала. Пансион она могла получать лишь при условии, что будет жить в Англии. Если она покинет эту страну, дети потеряют все. А что касается перспектив брака, Бегония имела наилучшие шансы. Но чтобы выдать ее замуж, потребуются месяцы, если вообще удастся это сделать.

Но быть в разлуке с сыном Джапоника не могла. Всякий раз при мысли о своем ребенке сердце ее болезненно сжималось. Нет, надолго в Англии она не останется. Вопрос в том, с какой стороны приступить к решению проблемы?

Джапоника посмотрела из окна на медленно плывущий мимо город. Гомон толпы, скрип колес, стук копыт о мостовую. От всего этого болела голова. Что же касается воздуха, то на улице его было не больше, чем в помещении со сломанной печной заслонкой: весь дым и сажа скапливаются внутри. Даже в середине дня солнца не было видно. Лабиринт грязных и кривых улиц все время тонул в полумраке. Вот он, знаменитый Лондон! Век бы его не видеть!

Джапоника вздохнула и отвернулась. Она должна уехать отсюда. На это у нее были все права. Целые поколения Шрусбери подчинялись дурацкому правилу наследования, но как-то умудрялись выживать. Кто она такая, чтобы ниспровергать устои? Джейми и Агги ждали ее в Лиссабоне. Господи, как она скучала по сыну! Ничто в мире, за исключением чувства долга, не могло бы заставить ее разлучиться с ним. Но собственный кодекс чести побуждал Джапонику медлить с отъездом. Сколько еще пройдет времени, прежде чем от Агги придет ответ? Джапоника не знала, как здоровье сына, хорошо ли он ест, растет ли, набирает ли в весе как положено. Может, у него уже начали прорезаться зубки! Лорд Веллингтон обещал…

— О! — Джапоника откинулась на сиденье. Было нечто, что она могла сделать уже сейчас. Она обещала отправить припасы в измученный войною Лиссабон. В кармане ее салопа хранились записки с просьбами от офицеров Веллингтона, испытывающих нехватку во всем — от свечей и мыла до масла и сыра.

Постучав по крыше экипажа, она велела вознице ехать в «Фортнам и Мейсон» на Пиккадилли.

Глава 8

— Спасибо, что проводили меня до экипажа, мистер Фортнам.

— Ну что вы, для меня это большая честь. Наконец-то наша «индийская» родственница выбрала время навестить пас в Лондоне, — говорил Ричард Фортнам, праправнук Уильяма Фортнама, того самого, кто вместе с Мейсоном стал родоначальником ныне столь известного бизнеса. — Жаль, что вы не согласились принять мое приглашение и не остались пожить у нас.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз. — Джапоника не чаяла оказаться внутри кареты — к этому часу повалил мокрый снег, который она успела возненавидеть.

— Вы ведь заглянете к нам еще раз до отъезда?

— Надеюсь, но я обязательно сообщу вам о своих планах.

Лакей поднял приступок, и Джапоника выдохнула с облегчением. Она так и не поняла, приобрела ли в лице родственника союзника или, наоборот, нажила врага, открыв слишком многое из того, что не следовало говорить.

— Куда едем, миледи? — спросил лакей.

— В самом деле, куда? — пробормотала Джапоника. Она не имела права злоупотреблять добротой Симмонса и гнать его экипаж до самого Крез-Холла. — В резиденцию Шрусбери в Мейфэр, — приказала она.

— Хорошо, миледи.

Карета тронулась, и девушка высунулась из окна, чтобы помахать на прощание Фортнаму.

Джапоника не стала поднимать шум по поводу своего приезда. Она направилась прямо в кабинет, где старший продавец принял ее заказ. Он был столь внушительный, что можно было обеспечить целую армию. Собственно, так оно и было, учитывая тот факт, что заказы ей давали офицеры британской армии. Едва бумага была подписана, старший продавец извинился и вышел, и уже через минуту Джапонику приветствовал сам Ричард Фортнам.

Гордый тем, что является совладельцем столь процветающего предприятия, Ричард Фортнам был с клиенткой весьма любезен, тем более что вскоре узнал, что приходится Джапонике дальним родственником. Он проводил ее в свою гостиную, где угостил вином и печеньем. За угощением Фортнам расспрашивал девушку о том, как живет заграница, отметив при этом, что, если бы не дела, он с удовольствием сам бы отправился в путешествие, чтобы полюбоваться экзотическими красотами Ближнего Востока.

Джапоника, стараясь вести себя как можно более сдержанно, дала весьма расплывчатый ответ на вопрос о причинах, побудивших ее приехать в столицу. Раз она в самом начале не сообщила, что является виконтессой Шрусбери, она и в дальнейшем не видела причин говорить об этом. Но когда она уже собралась уходить, Фортнам спросил, по какому адресу она проживает в Лондоне. Он хотел послать по нему приглашение отобедать с семьей. Польщенная, Джапоника оговорилась, что в Лондоне у нее пока нет квартиры, на что Фортнам, сама галантность, тут же предложил пожить у него.

Джапоника мгновенно сообразила, что это не выход, но тогда возникала новая проблема, и слава Богу, что она вовремя вспомнила о доме в Мейфэре.

Мистер Симмонс сообщил ей накануне, что по завещанию она имеет право жить в лондонской резиденции. Он также сообщил, что хотя дом не использовался в течение двух лет, пока лорд Эббот отсутствовал, состояние жилья вполне приличное, поскольку все это время там, в мансарде, жила пара слуг, в чьи задачи входил уход за жилищем.

Джапоника откинулась на сиденье и с удовольствием открыла жестяную баночку с португальским черносливом. Фортнам уговорил ее взять эту баночку на пробу в качестве рекламного образца новой продукции. Действительно вкусно.

Как хорошо, что на время у нее появился свой уголок. Свой собственный, где ей не станут досаждать несносные падчерицы!

— Бершем? — Джапоника не смогла сдержать удивление, когда дворецкий Крез-Холла открыл перед ней дверь лондонской резиденции. — Как вы предусмотрительны! — продолжала она, развязывая ленты под подбородком. Чепец успел вымокнуть. — Однако ваши добрые намерения пропали всуе. Сестры Эббот уже вернулись в Крез-Холл, где, как мне кажется, им понадобится ваша помощь куда больше, чем мне здесь.

— Благодарю вас, — дворецкий с прилипшей к лицу кислой миной вежливо поклонился, — но я прибыл в Лондон не потому, что предчувствовал ваши намерения. Меня сюда вызвали.

— Вызвали? Кто?

— Виконт Шрусбери, миледи. Через полчаса после вашего отъезда нарочный прибыл в имение с распоряжением от виконта Шрусбери немедленно отправиться в город.

— Виконт здесь? Какая удача! Именно с ним мне и надо поговорить. — Джапоника протянула дворецкому влажный салоп и шляпу. — Пожалуйста, проинформируйте виконта о том, что я хочу переговорить с ним по весьма срочному делу.

— Он вас не примет, миледи. Он сказал мне, что его ни для кого нет дома.

— Но я не гостья, я родственница, — заявила Джапоника с тем апломбом, которого не испытывала.

Из гостиной на первом этаже доносились звуки женских голосов.

— У виконта гости? — Джапонику этот факт даже порадовал, ибо с коммуникабельным, общительным человеком ей было бы легче договориться. И еще, чем скорее они встретятся, тем скорее можно уладить дела.

Джапоника пригладила влажные кудряшки и, попросив Бершема не трудиться представлять ее, направилась к двери в гостиную.

— Простите мое вторже… — Джапоника так и застыла с открытым ртом. Пятеро девиц сидели за столом и распивали чай. Виконта нигде не было видно.

Все пятеро смотрели на мачеху с тем же досадливым недоумением, что и она на них.

— Вот, я же говорила! — Лорел обращалась к Гиацинте. — Ей нельзя доверять!

— Я думала, вы едете в Крез-Холл. — Джапоника закрыла за собой дверь.

— А мы думали, что вы согласились оставить нас в покое. — Гиацинта со стуком опустила чашку на блюдце. — Зачем вы здесь?

Джапоника не стала показывать, что разочарована.

— Я приехала, чтобы повидаться с виконтом.

— Я знала! — воскликнула Лорел, стряхивая крошки на пол. — Вы явились, чтобы интриговать за нашими спинами.

— Он не станет с вами встречаться, — заявила Гиацинта в полной уверенности, говорящей об осведомленности.

— И почему? — Джапоника прошла в комнату. — Что вы ему обо мне сказали?

На губах Лорел заиграла злобная ухмылка.

— С чего вы решили, что мы будем говорить с ним о ком-то далеко не из нашего круга?

Джапоника подбоченилась, копируя Агги, когда та бывала в боевом настроении.

— Значит, вы с ним не разговаривали.

— Он не захотел, — заикаясь пролепетала Пиона. Четыре сестры разом закричали на нее.

— Он не захотел с вами общаться, — сказала Джапоника, дружески улыбаясь Пионе. Она могла поздравить себя с обретением союзницы в стане врага, — но зато он увидится со мной. Я вдовствующая виконтесса. И потому на социальной лестнице стою выше его. Если только он не женат.

Лорел прищурилась при упоминании о матримониальном статусе виконта. Сейчас, когда щеки Джапоники раскраснелись от ветра, а волосы не прикрывала ни дурацкая шляпка, ни чепец, мачеха выглядела… достаточно привлекательной!

— Виконт — старый дряхлый придурок. Убежденный холостяк. — Лорел посмотрела через плечо, ожидая получить поддержку сестер. — Кроме того, он болен. И скорее всего это чума. Он весь в красных гнойных прыщах.

— Вы успели разглядеть прыщи, а самого виконта не заметили? Как такое возможно? — вежливо поин тересовалась Джапоника.

— Бершем сказал нам, что виконт болен, — ответила Гиацинта, бросив уничижительный взгляд на сестру.

— Виконт болен, Бершем подтвердит, — запальчиво сказала Бегония.

Джапоника обвела взглядом девушек. В их рядах наблюдалось расслоение. Кроме того, накануне ее прихода здесь явно что-то произошло. Бегония сидела с заплаканными глазами, да и у Циннии физиономия была кислой. Но Пеона подарила Джапонике улыбку, слабую, пусть застенчивую, но улыбку. Выделять малышку, обращаться с ней не так, как с другими, Джапоника не могла. Иначе сестры замучат бедняжку.

— Цинния, мой багаж все еще в экипаже Шрусбери?

— Да, мисс, — опустив голову, ответила девушка.

— Хорошо. — Джапоника перевела взгляд на Лорел. — Я подумала было, что его скинут в Темзу.

Лорел покраснела и отвернулась. Наконец Джапоника обратилась к Бершему, который прошел в гостиную следом за ней:

— Занесите сюда мои вещи.

— Да, миледи.

— Не хотите ли вы сказать, что остаетесь? — раздраженно воскликнула Лорел. — А как насчет того, что в этом доме заразный больной?

— Вы бы предпочли, чтобы я сопровождала вас в Крез-Холл?

Лорел нечем было крыть, и она опустилась на кушетку, разочарованно надув губы.

— Я вот что думаю, — сказала Джапоника. — Пока я не переговорю с лордом… Как его зовут?

— Синклер, — заикаясь подсказала Пиона.

— Пока я не переговорю с лордом Синклером, разрешаю вам остаться здесь.

— Вы нам разрешаете?

— Как вы смеете!

— Она в самом деле может нас выставить?

Джапоника поспешила выйти из комнаты, чтобы не слышать этой какофонии, состоящей из голословных обвинений, домыслов и гадостей.

— Итак, вдова приехала. Будь она неладна! Весь дом заражен этими Шрусбери!

Девлин Синклер швырнул бокал с кларетом в стену. Хрупкий хрусталь разлетелся на осколки, вино залило ковер.

— Это были любимые бокалы лорда Эббота, — укоризненно заметил Бершем.

Девлин круто повернулся.

— Теперь они принадлежат мне. Захочу, все здесь разобью!

Старик опустил взгляд.

— Как вам будет угодно, милорд.

Девлин смахнул со стола правой рукой все то, что осталось от обеда: фарфор, серебряные приборы, блюда с остатками еды. Картофель, кости, подлива — все полетело в стороны и приземлилось на ковре. Из трех бутылок на столе осталась лишь одна, в которой еще оставался кларет. Схватив ее, Синклер нетвердой походкой направился к камину и тяжело опустился в хорошо сохранившееся кресло времен королевы Анны.

Бершем поморщился при жалобном скрипе тонких ножек драгоценного предмета мебели.

— Это кресло древнее и ненадежное. Может, мне велеть лакею принести сюда что-то более подходящее?

Лорд Синклер не ответил. Он глубже вжался в кресло и протянул ноги в сапогах к каминной решетке. В камине догорали уголья, и красноватый свет от них был единственным, что освещал комнату.

Бершем подбросил еще угля. Зашипев и злобно подпрыгнув, вверх устремились язычки пламени, цветом своим и чем-то еще неуловимым сильно напоминая золотистые глаза нового хозяина дома. Но глаза — еще не самое жуткое в нем. Куда более жуткое зрелище представлял собой стальной крюк, торчащий вместо правой кисти. Крюк, на металлической поверхности которого играли кровавые отблески пламени. Бершем был напуган, но постарался этого не показывать. Кто знает, что может выкинуть новый виконт в пьяном угаре.

С тех пор как лорд Шрусбери появился в доме, он только и делал, что пил. Он прибыл сюда еще до Бершема, на рассвете, и о том, чем новый хозяин занимался до его прибытия, Бершем узнал у слуг, живущих в мансарде. Из страха, что не справятся, они послали за Бершемом. Все люди, служившие у Шрусбери, видели в этом работнике ветерана и советчика, ибо он один мог направлять их в нелегкой службе. Но на этот раз Бершем тоже, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. В последний раз он видел молодого виконта лет десять назад. Тогда, как и все аристократы, начинающие военную карьеру, он был в меру самонадеянным, подтянутым и восторженным. Но тот человек, которого он увидел сейчас, опустошенный, словно одержимый манией преследования, с изуродованным шрамом лицом и крюком вместо руки, казался Бершему незнакомцем, которого следует опасаться и побаиваться.

— Чего эта престарелая квочка с ее выводком от меня хотят? — вдруг спросил Синклер.

— Я не могу сказать, милорд. — Бершем решил, что, если откроет виконту глаза на то, что собой представляет вдова, которую новый хозяин считает старухой, и многочисленное потомство лорда Эббота, никто ему спасибо не скажет. Бершем чувствовал, что готов возненавидеть виконта, ибо, судя по сегодняшнему впечатлению, человека более неприятного старый дворецкий в жизни не встречал. — Вы хотите, чтобы я спросил?

— Господи, нет! Они для меня ничто! Ничто!

— Как пожелаете. — Бершем повернулся, намереваясь позвать слугу, чтобы тот убрал посуду и грязь с пола. Бершем едва сдержался, заметив царапину на серебряной крышке блюда, доставшегося в подарок первому виконту Шрусбери от короля Карла Второго. Надо будет убрать все ценное подальше.

Не замечая слугу, явившегося, чтобы убрать грязь, Девлин потер шрам на лбу. Пониже раны начинала разрастаться знакомая боль. Та боль, что всегда появлялась, стоило Девлину попытаться вспомнить прошлое. Чем отчетливее были воспоминания, тем невыносимее становилась боль. Итак, он, Синклер Девлин, стал виконтом Шрусбери. Этот факт никак не желал укладываться в голове, да и как он мог уложиться, если Девлин не помнил ни покойного виконта, ни даже кем ему приходится.

Нотариус попытался объяснить ему кто есть кто. Что-то говорил о том, что он, Девлин Синклер, седьмой или восьмой родственник по мужской линии, но, поскольку все мужчины рода Шрусбери сгинули в Лету, он, Синклер Девлин, оказался последним из живущих и наследником титула.

— Вы последний в роде Шрусбери, — торжественным тоном заявил мистер Симмонс.

— Лучше сказать, последний в роду безумцев, — пробормотал Синклер, ни к кому конкретно не обращаясь. Денег он унаследовал совсем немного, куда больше долгов и ответственности. Тот самый дом, в котором он сейчас находился, рушился на глазах, в то время как сад мог соперничать роскошью с садом самого короля. Вклад лорда Эббота в ботанику, как гордо заметил Бершем.

Девлин поднял правую руку и уставился на уродливый крюк. Ему не нравилось, как люди смотрели на него, когда замечали его уродство. Казалось, будто они боятся, что он возьмет да и ни с того ни с сего схватит их вот этим крюком. Мистер Симмонс никак не мог глаз от крюка отвести. Однажды Синклер просто по привычке взмахнул рукой, так нотариус едва язык не проглотил от страха. Выйдя от поверенного, Синклер вдруг стал замечать, сколько на улицах Лондона калек — слепых и безногих. Многим приходилось ничуть не лучше, чем ему. Но увы, этот факт не принес утешения. Он считал себя стократ несчастнее самого жалкого из уродов. Но больше всего Синклера злило, что судьба отняла у него память.

Он поднес бутылку к губам и опрокинул в рот все, что там оставалось. Он пил и знал, что лучше ему от этого не будет. Во всем мире не найдется достаточно алкоголя, чтобы избавить его от боли, избавить от беспричинной ярости, от которых раскалывалась голова.

Одержимый яростью, он сжимал бутылку с такой силой, что она готова была расколоться. Неужели он мало страдал? Теперь еще его начнут терзать родственники.

— Ты говоришь, что виконтесса прибыла сюда, чтобы повидаться со мной?

Бершем стремительно обернулся. До сих пор он молча наблюдал за работой слуги. Вопрос заставил его вздрогнуть. Виконт уже дважды задавал ему один и тот же вопрос. Конечно, все дело было в вине. Вино в голову — мозги вон!

Он подвинулся ближе к креслу.

— Не совсем так, милорд. Виконтесса не знала, что вы здесь. Она приезжала в город по делам.

— Плевать мне на те привилегии, что отписал для нее покойный супруг! Пока я здесь, никого с собой под одной крышей не потерплю! Вели им вызвать карету и пусть убираются!

Бершем задумался. Ответ должен был звучать благоразумно.

— Леди Эббот сказала, что хочет отправить дочерей в Крез-Холл как раз сейчас. — Ответом было молчание. — Путешествие при хорошей погоде займет часа три. Но при таком тумане, который опустился на город к вечеру, времени понадобится вдвое больше. Если выехать утром…

Лорд Синклер не отвечал и даже не шевельнулся. Бершем дал знак слуге уходить. В комнате было убрано.

— Если от меня более ничего не требуется, милорд, я хотел бы удалиться.

Дворецкий с возрастом не растерял сноровки, но старые кости есть старые кости. Он едва успел увернуться от летящей в него бутылки и, уже прикрывая за собой дверь, услышал, как вслед ему донеслось:

— Убирайся!

— Безумец, он настоящий безумец! — завопил лакей на манер визгливой горничной.

— Пьяница! — с мудростью, вскормленной опытом, заключил дворецкий. — Безумие для простолюдинов. Аристократы могут позволить себе любую эксцентричность, не рискуя попасть в Бедлам.

Дома в Англии могли создавать немалые неудобства своим обитателям. И для этого существовало множество способов — открытие, которое Джапоника не назвала бы приятным. Если Крез-Холл пропах сыростью, золой и пылью, а кровати в доме больше напоминали кочковатую утоптанную дорогу, чем постель, то лондонская резиденция Шрусбери отличалась сквозняками, которым позавидовал бы любой дом в Багдаде. Ветер завывал в растрескавшихся оконных рамах, приподнимал портьеры, ревел в дымоходах. Холодный ужин, поданный Бершемом, не добавил Джапонике энтузиазма, как и тот факт, что виконт категорически отказался встречаться с кем бы то ни было из семейства Шрусбери. Джапоника все еще не могла уснуть, когда часы пробили два часа ночи.

От первого крика она подскочила в постели. Вглядываясь в темноту, девушка напряженно прислушалась, пытаясь уловить какие-нибудь признаки жизни в доме. Может, крик ей почудился?

Еще один крик, скорее, не крик, а рев, стон боли, обрывавшийся на самой высокой ноте.

— Господи, — пробормотала Джапоника, обшаривая тумбочку в поисках трутницы.

Руки ее дрожали так сильно, что она не смогла зажечь свечу с первого раза. Но едва свеча разгорелась, послышались стоны. Джапоника стала шептать молитву, упрашивая Всевышнего оградить ее от того ужаса, что притаился задверью.

Джапоника не была трусихой, но, дотянувшись до шали и сунув ноги в тапочки, она спросила себя, правильно ли поступает, отправляясь на поиски источника криков. Что она сможет сделать, если увидит, как кто-то корчится от боли, терзаемый убийцей? У нее не было даже прочной палки, чтобы защитить себя и предполагаемую жертву. Джапоника схватила свечу и огляделась.

Где-то на чердаке послышался звук быстрых шагов, и Джапоника вздохнула с облегчением. Слуги тоже проснулись. Из саквояжа она достала маленький кинжал, который предусмотрительная Агги дала ей — «чтобы отгонять вороватых англичан». Вдохнув полной грудью, Джапоника пошла к двери.

Не успела она поднять задвижку, как пятеро девиц в ночных рубашках и ночных колпаках распахнули дверь.

Пиона и Бегония бросились к ней, едва не сбив с ног:

— Помоги нам! Спаси нас! Пожалуйста!

— Да, спаси нас! — заскулила Лорел. — Нас чуть было не прикончили прямо в постелях!

Гиацинта, вне себя от страха — куда только делось ее презрительное спокойствие? — влетела в комнату с квадратными от страха глазами. Подсвечник в ее руке предательски дрожал.

— Вы должны что-то предпринять!

Цинния, вбежавшая в комнату последней, быстро закрыла дверь на засов.

— Это дьявол пришел за нами!

— Тихо, — приказала Джапоника, хотя сама боялась не меньше сестер, что прибежали к ней за поддержкой. — Что вы видели и слышали?

Крики возобновились еще до того, как хоть одна из них открыла рот. Пиона пошатнулась и спрятала лицо у Бегонии на плече.

— Кого-то убивают! — испуганным шепотом заключила Лорел, словно боялась, что, назвав дьявола, сама призвала его.

— О, госпожа Джапоника, не уходите! — воскликнула Бегония, увидев, что Джапоника направилась к двери.

Но крики отчаяния взывали к жалости, и Джапоника не могла остаться к ним безучастной. Кто-то был в беде. И кто-то должен помочь.

— Подождите здесь, — решительным тоном приказала она. — Закройте за мной дверь на засов. Я вернусь, когда смогу.

Никто из девиц не возразил, лишь Пиона прошептала:

— О, мисс Джапоника, будьте осторожны.

Глава 9

Выйдя из спальни, Джапоника оказалась в кромешной темноте, если не считать лучика света, что давала свеча в ее руке. Страх окутал ее, пробрал до костей. Но оцепенение длилось недолго. В конце коридора девушка увидела слабый свет и вскоре смогла разглядеть морщинистое лицо дворецкого. Поспешив к нему, Джапоника заметила, что рядом с дворецким была какая-то женщина.

— Что происходит? — спросила Джапоника у Бершема, стоявшего в рубашке и в длинном ночном колпаке.

— Не могу сказать, миледи. — Дворецкий махнул в сторону двухстворчатой двери в дальнем углу холла. — Там комната виконта.

— Вы там были? — спросила Джапоника. Стоны из-за двери зазвучали вновь.

— Комната заперта, миледи, заперта изнутри, — ответила женщина, которая, как догадалась Джапоника, приходилась женой домоправителя. — Мой Джейми сейчас обходит дом в поисках другого входа.

— А другого ключа нет? Бершем достал из кармана ключ.

— Есть, но мы не имеем права воспользоваться им без разрешения господина.

— Не имеем права… — Новый крик снял последние сомнения. — Я имею право!

Джапоника видела, как дворецкий и служанка переглянулись, но крики за дверью вызывали больше сочувствия, чем страха.

— Должно быть, он заболел или поранился, и ничего в этом пугающего нет, — заявила Джапоника, чтобы приободрить себя. В конце концов, опыт лечения больных у нее был. И все же рука ее дрожала, когда она вставляла ключ в отверстие замка. Она с трудом смогла провернуть его.

В комнате было темно и холодно, как в склепе. Джапоника сразу уловила специфический запах больного тела.

— Подождите здесь. — Джапоника расправила плечи и подняла свечу, чтобы осветить больше пространства. — Лорд Синклер?

Она быстро обвела взглядом комнату. Дверцы старинного буфета были отворены и болтались на несмазанных петлях. За дверцей в углу она заметила скорчившегося человека. Вдруг он раскинул руки и бросился к ней с криком:

— Аллах милосердный, избавь меня от боли! Джапоника вздрогнула. Но поразил ее не его жест, а то, что он говорил на персидском. Она подошла ближе. Он продолжал бормотать обрывки фраз еще на каком-то странном арабском диалекте, которого Джапоника не знала.

— Лорд Синклер? Вы больны, мой господин? — Джапоника повысила голос едва не до визга.

Лорд бросился на кровать и выгнул спину, крича от боли. Лицо его сводила судорога.

Джапоника отшатнулась. Быть может, она ошиблась. Быть может, он был одержим не болезнью, а приступом безумия!

Она никогда не имела дела с сумасшедшими, но знала, что безумцы часто бывают опасными и непредсказуемыми.

С губ его сорвался то ли свист, то ли шипение. Каждый мускул напрягся, вены и сухожилия выступили наружу. В тот момент, когда она потянулась за лежавшим в кармане кинжалом, он выкрикнул:

— Аллах милосердный, возьми мою жизнь!

Невозможно было представить всю меру отчаяния, вложенного в этот крик! Джапоника разжала руку, и нож скользнул обратно в карман. Она приблизилась к постели.

Кольцо света легло на кровать. Он лежал молча. Глаза его оставались закрытыми. Спал ли он? Может ли ночной кошмар так терзать спящего?

— Лорд Синклер? — спросила Джапоника. Она где-то читала, что резкий звук может до смерти напугать лунатика.

Он повернул к ней лицо, но глаза его оставались закрытыми. С растрепанными черными волосами, в помятой рубашке, он скорее походил на пугало, чем на благородного хозяина дома. В тени его лицо казалось на удивление смуглым и изборожденным складками, но что это было — возрастные морщины или гримаса боли, — Джапоника сказать не могла. Во всяком случае, на англичанина лорд Синклер похож не был. Неужели этот человек в самом деле виконт Шрусбери?

Джапоника поставила свечу на стол и взяла несчастного за плечо. Уж лучше умереть, чем так страдать.

— Проснитесь, вам снится дурной сон.

Он не ответил, и она повторила ту же фразу по-персидски.

Больной разом расслабился. Джапоника не смела дышать. Те несколько секунд, которые прошли между тем, как боль оставила его, и тем, что он открыл глаза, показались ей вечностью. Но взгляд его не был осмысленным. Он шарил глазами по комнате, не в силах сфокусироваться на чем-то конкретном.

— Успокойтесь и расслабьтесь. Вы заболели.

Он стремительно обернулся на ее голос. В глазах его был испуг.

Со смуглого постаревшего лица на нее смотрели глаза, которые она не в силах была забыть. Золотые глаза, прожигавшие насквозь, являвшиеся ей каждую ночь. Глаза Хинд-Дива!

Сердце Джапоники успело сделать лишь три удара. Но за это время она испытала больше, чем иной за всю жизнь. Ураган нахлынувших чувств унес ее в другие края, в другую постель, когда глаза эти заманили ее в ловушку, соблазнили и заставили совершить первый в ее размеренной и упорядоченной жизни опрометчивый шаг.

Казалось, комнату наполнил запах цветущих апельсиновых деревьев и сладких благовоний. Легкий ветерок доносил сюда звуки арфы и жалобное пение тромбона.

— Нет! — Она в ужасе выбросила перед собой руки, словно хотела оттолкнуть наваждение. — Этого не может быть!

— Что с вами, миледи?

Вопрос, прозвучавший на привычно-скучном английском, вернул ее к реальности.

В дверях стояли Бершем и жена сторожа. Мир вдруг встал на место. Это просто усталость играет с ней злые шутки. Никакого Хинд-Дива здесь нет. Перед ней лорд Синклер, виконт.

— Нет, нет, ничего, — ответила Джапоника.

Действительно, ничего не произошло. Собственные слова эхом отдавались у нее в голове. Если бы она могла действительно заключить, что ничего не произошло! Сердце стучало как сумасшедшее, ноги подкашивались, бравада сошла на нет. Почему он говорил с ней по-персидски?

Больной застонал, и Джапоника едва не подпрыгнула.

— Так не бывает, — сказала она себе и шагнула к кровати. При этом она понимала, что если хочет узнать правду, то должна заставить себя посмотреть на него во второй раз. Джапоника взяла свечу и подошла поближе.

Словно испуганная антилопа, она взирала на мужчину. И чем дольше смотрела на него, тем меньше доверяла собственным ощущениям.

По сути дела, она не видела настоящего лица Хинд-Дива. Тогда его лицо было раскрашено широкими тигриными полосами, что не давало возможности составить истинное представление о его внешности. Кожа Хинд-Дива была смуглой, пропеченной жарким солнцем пустыни, но теперь, когда она всмотрелась в лицо виконта попристальнее, то поняла, что ошибалась, решив, что он смуглый. Лицо его было бледным, как та простыня, на которой он лежал. Искривленный от боли рот ни в коей мере не походил на тот, что покрывал когда-то поцелуями ее тело. Она помнила его волосы иссиня-черными, не отмеченными сединой, как сейчас.

Быть может, на ее суждение повлияло желание увидеть различие, отбросить шальную мысль о том, что виконт Шрусбери и Хинд-Див — один и тот же человек. Много англичан, в основном из числа военных, перебывали в Персии. Многие успели выучить язык. Неудивительно, что этот мужчина, бывший офицер, знал несколько фраз на местном наречии. Человек, что лежал перед ней, жалкий, измученный, имел мало общего с тем всесильным созданием, что встретился Джапонике на жизненном пути. Глаза… Да, их цвет был таким же, но, кроме глаз, ничто не напоминало того мужчину, что смог пробудить в ней страсть.

Джапоника уже почти убедила себя в том, что сходство больного виконта с Хинд-Дивом ей почудилось, когда несчастный открыл глаза и вонзился в нее взглядом. И в этот миг она испытала сильнейший шок. Неужели эти глаза можно забыть? Неужели этот взгляд можно с чем-то спутать? Кто этот человек?!

Но Хинд-Див никогда бы не отвел взгляд первым.

— Ах, пери, ты пришла, чтобы мучить меня, — сказал больной, отвернувшись.

Может, он все еше спал? Кто знает…

— Я не волшебница, сагиб. — осторожно прикоснулась к влажному лбу больного и провела по нему рукой. — Почувствуй мое прикосновение. Мы оба все еще здесь, в этом мире. — На самом деле сейчас она не была в этом уверена. В этом мире встречи с Хинд-Дивом произойти не могло.

— Мне так больно… — Он с усилием сглотнул слюну. Его обведенные красноватыми кругами глаза смотрели в пустоту. Что он видел в бреду, она не знала. — Никто не в силах мне помочь.

— Я попытаюсь, если на то есть воля Аллаха. — Она не замечала того, что продолжала говорить на персидском. Впрочем, этот язык, кажется, действовал на него успокаивающе.

Он попытался приподняться на локте. Неуклюже, что неудивительно для человека, так жестоко страдающего от боли.

— Я должен спастись, — произнес он так тихо, что она скорее догадалась о значении его слов, чем расслышала их.

— Спастись? — переспросила она. Должно быть, кошмар цепко держал его в когтях, не желал отпускать. — Но вы здесь, у себя дома.

— Ложь! — истекая потом, он опустился на постель. Его трясло.

Инстинкт сострадания, извечная женская жалость побудили ее положить руку ему на плечо. Джапоника чувствовала, как болезненно напряглись его мускулы, он был в огне.

— Я не лгу. Вы больны, у вас лихорадка, отсюда этот кошмар.

Глаза его на мгновение подернулись дымкой. Жизнь едва теплилась в его душе. Огонек жизни был не ярче пламени той свечи, что освещала его лицо. Легкого дуновения хватило бы, чтобы задуть его.

— Если ты и впрямь хочешь помочь мне, пери, останови боль. Даже если для этого придется взять мою жизнь. Прошу тебя, прекрати мои страдания!

В его голосе не было надежды. Он искренне молил о смерти, и это не могло оставить ее равнодушной.

— Миледи?

Нахмурившись, Джапоника оглянулась на голос. Бершем и жена сторожа все еще стояли в дверях.

— Лорд Синклер серьезно болен, Бершем. Он бредит от жара, — громко сказала она и, обращаясь к женщине, добавила: — Принесите таз с очень горячей водой и мыло. И можете передать девушкам, что сидят в моей комнате, чтобы ложились спать. Им не о чем беспокоиться. Это всего лишь болезнь. Бершем, зайдите в комнату. Мне потребуется ваша помощь.

— Хорошо, миледи.

— Аррак! — хрипло прошептал больной.

— Что он говорит?

— Просит дать ему спиртное покрепче, — не без язвительности перевела Джапоника. В комнате сильно пахло перегаром. — Он часто напивается до бесчувствия?

Ответ Бершема был весьма осмотрительным. Как-никак виконт был теперь его работодателем.

— Его честь действительно употреблял содержимое кладовых сегодня.

— Скорее злоупотреблял. — Джапоника только сейчас заметила бутылки из-под кларета, разбросанные на полу. Возможно, у него просто белая горячка. Джапоника была наслышана об этой болезни хронических пьяниц. Но жар мог иметь иную природу. В самом деле, с этим человеком что-то было не так. — Он весь пропотел. Рубашку хоть отжимай. Мы должны переодеть его, пока он не простудился.

— Хорошо, мадам.

Но в тот момент, когда дворецкий коснулся пуговицы на рубашке, чтобы расстегнуть ее, виконт внезапно приподнялся и отшвырнул руку Бершема:

— Убирайся!

Дворецкий неуверенно взглянул на Джапонику:

— Если вы подержите его за плечи, я, пожалуй, справлюсь.

Но не успела она расстегнуть первую пуговицу, как виконт поднялся, взревев от ярости. Он пнул Бершема ногой, отчего тот отлетел на несколько футов, и левой рукой схватил Джапонику за запястье. Одним быстрым движением он притянул ее к себе так близко, что дыхание его обожгло ей щеку.

— Так, значит, ты вернулась, бахия, чтобы убить меня!

Этот голос! За те несколько секунд, пока Бершем успел подняться и что-то крикнуть, Джапоника уже почти поверила, что сейчас он убьет их обоих. Она не сомневалась в том, что он на это способен. Пусть он весь дрожал от жара и озноба, сил у него хватит. Хватку он не потерял. Но это безысходное отчаяние, эта боль в его взгляде! Джапоника не могла бы сказать, что подвигло ее коснуться его щеки, погладить ее нежно. Быть может, она просто хотела стереть с его лица эту гримасу боли.

Он поморщился, но не отстранился.

— Нет, я не хочу убивать тебя, — прошептала она. Подушечками пальцев нежно, едва касаясь, она провела по шраму, пересекшему бровь. — Ни один смертный не в силах убить Хинд-Дива.

Виконт встрепенулся.

— Ты знаешь! — Это был и вопрос, и утверждение одновременно.

Когда он отпустил ее руку, она не пошевельнулась, она не могла отвести взгляда от этих золотых глаз. Хинд-Див жив!

Дрожа, она закрыла глаза и сползла на пол.

Бершем тут же подскочил к ней и помог подняться.

— Вы здоровы, миледи?

— Да, я себя прекрасно чувствую, — пробормотала она, но взгляд ее против воли вернулся к тому, кто лежал на постели. Он отодвинулся, лег на бок и прикрыл лицо правой рукой. Вот тогда она заметила, что вместо кисти торчал обрубок, замотанный окровавленными бинтами.

— Господи! — выдохнула она.

— Его честь потерял руку на войне, — по существу заметил Бершем.

Лорд Синклер вздрогнул и стремительно обернулся к говорившему, едва не ударив Джапонику по лицу культей.

— Лжец! Ублюдок сатаны! — Он ткнул в Бершема кровавым обрубком. Говорил он на персидском. — Ты отнял у меня руку, исчадие ада! За то, что я сопротивлялся тебе! Ты отрезал мою руку!

Бершем испуганно отшатнулся, столько злобы и ярости было в выражении лица его господина.

— Что он говорит, миледи? Джапоника покачала головой:

— Ему кажется… Да так, ничего. — Она не могла сказать дворецкому, что Синклер принимает их за его мучителей.

Возможно, враги и в самом деле захватили его, как сказал ей резидент Ост-Индской компании. Но он сумел убежать. И вот он здесь, в Лондоне, перед ней. Самое настоящее чудо, достойное Хинд-Дива, мага и волшебника.

Заговорив, Джапоника была сама поражена тому спокойствию, с которым она произносила слова. Прежде всего она протянула ему кинжал, рукоятью вперед:

— Вы в безопасности. Вы спаслись. Я всего лишь хочу облегчить ваши страдания. Но вы должны доверять мне, сагиб. Возьмите это оружие, если с ним вам будет спокойнее.

Виконт испытал смятение. По его лицу пробежала судорога. Длинный кривой шрам в форме молнии разгладился. Очень осторожно он протянул к девушке руку и тронул за рукав.

— Не думаю, что во мне остались силы, чтобы отвергнуть ваше участие. — Он отвернулся. — Делайте то, что считаете нужным.

Джапоника опустила взгляд на свою руку, туда, где остался кровавый след. Схватив ее, он сломал себе ногти. Она могла бы задать ему тысячу вопросов. Ей хотелось знать, что случилось с ним в ту ночь, когда они расстались. Ночь более чем годичной давности. Она хотела знать, как он попал в Англию и в самом ли деле был виконтом Шрусбери.

Джапоника слишком хорошо понимала, что значило для нее возвращение Хинд-Дива к жизни. Возвращение его в ее жизнь. Нет, об этом она сейчас не станет думать. Виконт часто и тяжело задышал, словно готовя себя к очередной порции страданий. Он был на волоске от безумия, если уже не скатился в пропасть.

— Что будем делать, миледи? Джапоника словно очнулась ото сна.

— Продолжим начатое.

На этот раз лорд Синклер спокойно позволил Бершему раздеть себя. Джапоника старалась сосредоточиться на текущей задаче и не думать о том, что произойдет, когда ее пациент осознает, кто она такая. Но для того чтобы он пришел в чувство, потребуется время.

Вот он, Хинд-Див! Беспомощный и больной, и весь в ее власти. Искушение зацепиться за эту подлую мысль было велико, но она не позволяла себе этого.

Работая быстро и споро, Джапоника сняла с больного рваную и грязную повязку и промыла рану. Несмотря на то что в жизни ей приходилось лечить всякие раны, она не могла не вскрикнуть, когда развязала бинты.

От локтя до запястья рука мужчины опухла. Она была покрыта синяками и ссадинами, застарелыми и недавними. Обрубок кровоточил. Казалось, будто он бил им о стену или иную твердую поверхность. Он просил остановить боль. Быть может, именно это он пытался сделать сам, разбив обрубок в кровь. Так мог бы поступать раненый зверь, отгрызающий себе лапу в бездумных усилиях прекратить страдания. Но боль от этого становилась лишь сильнее. Неудивительно, что лорд Синклер довел себя до болевого шока. Кажется, он больше не бредил. Дыхание его несколько выровнялось. Теперь надо было постараться снять воспаление.

Джапоника взглянула в сторону окна, закрытого тяжелыми портьерами.

— Там все еще снег?

— Скорее всего, миледи.

— Тогда пошлите кого-то на улицу и велите наполнить снегом таз. Еще мне нужен чистый лен для бинтов и чистое постельное белье. И поскорее!

Знакомый аромат благовоний разбудил лорда. При свете одинокой свечи он увидел Джапонику и улыбнулся. Она сидела в кресле с прямой спинкой. Голова ее свесилась набок — девушка спала. Он не мог видеть ее лица, но вуаль бледно-рыжих волос ему была знакома.

Он вызвал ее к жизни силой своей мечты. Она приснилась ему и обрела плоть. Не часто, но иногда, когда мучительная боль становилась совершенно невыносимой, она являлась к нему.

Он даже не попытался дотянуться до нее. Он знал, что попытка обречена на провал. Он смотрел на нее, такую маленькую и хрупкую, едва видимую в темноте, и был счастлив.

Если бы еще вспомнить, кто она такая!

Он многого не помнил. Может, и к лучшему? Ибо обрывочные воспоминания порой приводили его в дрожь. А может, это были всего лишь обрывки ночных видений.

Девушка пошевельнулась, услышав стон. Он прикусил губу, пристыженный тем, что разбудил ее. Сейчас она исчезнет. Как жаль! О многом теперь ему приходилось лишь сожалеть.

Она встала. Раньше она являлась к нему в восточном вышитом наряде, но сегодня пришла в трауре. Черное платье. Сердце Синклера сжалось. Пришла ли она затем, чтобы сообщить, что его жизнь подходит к концу?

Вот она наклонилась над ним, и ее волосы водопадом упали на его грудь. Синклер почувствовал их шелковистое прикосновение. Это было уже слишком, он и не смел о таком мечтать… Щеку .его свела судорога. Слезы, непрошеные, постыдные для мужчины, подступили к глазам. Он быстро зажмурился в надежде прогнать их. Он думал, что закроет глаза, пусть на миг, и это будет стоить ему счастья созерцать ее. Но нет, она все еще была здесь, рядом, она была ближе, чем когда бы то ни было раньше.

— Вам больно?

Больно? Когда она рядом? Нет, боли не было, была лишь громадная, распирающая грудь благодарность.

Пораженный, он почувствовал, как она взяла его за руку, и это прикосновение было не менее реальным, чем его собственное дыхание. Зубы его начали выбивать дробь.

— Температура спала, — сказала девушка. — Поэтому вам холодно.

Она ушла, пропала. Он закрыл глаза, испытывая горькое разочарование.

— Огонь в камине потух, — услышал он откуда-то издалека.

Синклер не мог в это поверить! Она вернулась, она присела на кровать рядом с ним. Он чувствовал тепло ее тела. Она прилегла рядом, прижалась к нему спиной, и он обнял ее за талию.

— Так лучше?

Лучше ему не бывало в жизни. Но он не мог сказать ни слова. Темнота сомкнулась над ним. Если такова смерть, то он приветствовал ее.

Он выпростал руку и накрыл ею ее ладонь, что она положила ему на сердце.

— Аллах всемогущий, — пробормотал Синклер.

Глава 10

Бегония так и эдак вертелась перед зеркалом, примеряя зеленую шелковую шляпку с большим черным бархатным бантом на полях.

— Ну разве не прелесть?

— Ничего себе шляпка. Жаль, тебе она совсем не идет, — отозвалась Лорел.

Улыбка Бегонии разом поблекла.

— Что ты имеешь в виду?

— Сама напросилась. Знаешь, на твоей голове она выглядит как перевернутое ведро. Тебе такие шляпы не подходят из-за того, что черты лица слишком мелкие. А вот у меня как раз такие щеки и подбородок, которые уравновешивают поля.

— Твои щеки и подбородок могут уравновесить и четырехместное ландо! — встряла Цинния, для выразительности раздув шеки.

— Да замолчи ты! — Лорел обернулась к модистке, которая примеряла на нее новый небесно-голубой спенсер. — Терпеть не могу детей, которые все время суетятся из-за тряпок. Как будто разбираются в моде! Не понимаю, почему нельзя было их оставить дома.

Джапоника ничего не сказала. Это она решила вывезти всех пятерых на Оксфорд-стрит за покупками. Три дня, проведенные под одной крышей с лордом Синклером, три мучительных дня — она думала, что взорвется, если куда-нибудь не уедет.

Все эти трое суток Джапоника посвятила уборке. Казалось, что дом десятилетиями нормально не убирали. Жить среди рухляди не слишком приятно, но кипы залежалого старья действовали на нервы, казалось, ей одной. Итак, она велела слугам нанять с десяток подручных, чтобы те помогли им привести дом в порядок. И как обычно бывает в таких случаях, на первом этапе уборки грязи было больше, чем до ее начала. Пыль, сажа и паутина поднялись вверх и носились в воздухе. Чтобы не мешать слугам, Джапоника решила предпринять поход по магазинам. Была на то еще одна причина: убежав из дома, она могла не опасаться встретиться с лордом Синклером.

Хинд-Див не умер! Он был в Лондоне и жил под одной с ней крышей. Он, конечно, изменился, но не настолько, чтобы в один прекрасный день не вспомнить где и при каких обстоятельствах произошла их первая встреча.

Джапоника зябко ежилась всякий раз, думая об их встрече. На следующее утро Бершем застал ее спящей с виконтом в одной постели! Она не имела в виду ничего плохого, только хотела согреть больного, чтобы он перестал дрожать. Согреть и вернуться в кресло. Но ночь была такой холодной и темной, и спать в постели было так естественно…

Джапоника поспешила отвернуться к окну. Только бы никто не заметил, как она покраснела.

Отец Джейми был жив! Но Синклер никогда не должен узнать о том, что у него растет сын.

Джапоника не переставала думать об этом. Она с трудом держала себя в руках последние три дня. Тот факт, что лорд Синклер запретил всем, кроме Бершема, заходить к нему, не облегчил ее страданий. Рано или поздно он вспомнит о ее существовании, и ей придется предстать перед ним. Единственный выход — как можно скорее бежать из Лондона.

Она не была настолько труслива. Но и вернуться в комнату лорда у нее тоже не хватало духу.

Сестры Шрусбери тоже, казалось, попали под влияние Синклера. Его незримое, но ощутимое присутствие значительно снизило количество ссор и скандалов. Увы, как только сестры оказались на значительном расстоянии от дома и вне досягаемости таинственного и грозного виконта, ссоры и скандалы возобновились. Привычки брали свое.

— Что вы об этом думаете, мисс? — спросила Пиона. Она, единственная из сестер, обращалась к своей мачехе «мисс», в то время как остальные избегали вообще как-то ее называть. Девочка сделала перед ней реверанс, расправив широкие юбки нарядного розового платья с завышенной талией и голубой лентой под грудью.

— Оно идет тебе, — сказала Джапоника, — но, перед тем как его надевать, стоит как следует вымыть шею.

— Да уж, у тебя в ушах скоро репа вырастет, а вши так и прыгают с кудряшек, — съязвила Цинния.

— Неправда! — У Пионы задрожала нижняя губа. — Зато у меня нет прыщей размером с блюдце по всему лицу!

— Вшивая!

— Прыщавая!

— Девочки, прекратите! — Джапоника прижала ладонь ко лбу. Голова трещала. Она обещала себе ни во что не вмешиваться, что бы сестры ни говорили и как бы себя ни вели. Не ее это дело. Но два часа, проведенные в их компании, заставили усомниться в правильности своего решения уехать из дома. Лучше бы ей остаться и выбивать половики! — Мне кажется, нам пора забрать покупки и уходить.

Мадам Соти выбрала именно этот момент, чтобы вмешаться в эту непрезентабельную сцену из жизни аристократов.

— Я сберегла напоследок самое лучшее! — Она хлопнула в ладоши, и две помощницы вынесли из рабочей комнаты, скрытой за портьерами, роскошный вечерний наряд. — Мое последнее творение!

То был наряд из индийского муслина такого тонкого и воздушного, что он заколыхался, когда одна из помощниц перевернула его, чтобы показать покрой. Золотое кружево окаймляло весьма глубокое декольте и короткие рукава платья с модной завышенной талией. Нижняя часть, расшитая блестками в виде крохотных веточек, удерживалась поясом в виде широкой ленты с вышитыми букетиками, украшенными тонкими ленточками. Белая лента, расшитая блестящими веточками, окаймляла подол. На плечи полагалась пелерина в том же стиле.

— Вот именно то, о чем я мечтала! — воскликнула Лорел, потянувшись к наряду.

— Но это платье, наверное, для мадемуазель Эббот, — с хитрой улыбочкой заметила модистка.

— Она хочет сказать, что ты для него слишком жирная, — с удовольствием перевела Цинния.

— Чучело огородное! — крикнула Лорел и вцепилась в воздушный подол.

Гиацинта нетерпеливо фыркнула:

— Мадам Соти хочет сказать, что это платье предназначено для более взрослой девушки.

— Этот наряд для замужней дамы. — Модистка со значением улыбнулась Джапонике.

С большой неохотой Лорел ослабила хватку.

Мадам Соти обвела взглядом скандальное семейство, задержав взгляд на вдовствующей виконтессе. Она, конечно, уже знала о том, что лорд Эббот неожиданно для всех обзавелся женой в колониях. Знала и о том, что виконт взял в жены женщину не из своего круга и намного моложе. Знала мадам Соти и о том, что виконтесса не появлялась в обществе и, следовательно, никто не мог сказать о ней ничего определенного. Вот в этом-то как раз и состояла великая, нежданно свалившаяся на модистку удача: теперь она была единственной обладательницей достоверной информации о загадочной виконтессе Шрусбери. Господь благословил ее, направив леди Эббот именно в ее салон за покупками. Стоит лишь пустить слушок о том, что госпожа Эббот заглянула сюда, как от покупательниц отбою не будет; Да и сама госпожа Эббот уже выбрала товаров на солидную сумму. Иметь такую покупательницу в постоянных клиентках другие только мечтают. Итак, самое время завоевать сердце и кошелек вдовствующей виконтессы. Но для того чтобы план осуществился, надо произвести на новую патронессу хорошее впечатление.

Несмотря на то что виконтесса была одета в невзрачное платье из коричневой саржи, а прическа ее была просто ужасна, в этой женщине чувствовалось что-то от настоящей леди: красивая осанка, врожденная пластика, свободная грация движений. Надо было только все это подчеркнуть, и гадкий утенок превратится в лебедя. Модистка раскинула платье перед Джапоникой.

— Ну, скажите, разве не прелесть? Такое элегантное, и подходит только для женщины с идеальной фигурой, такой, как у вас. Может, леди Эббот захочет его примерить? Просто для того, чтобы я смогла увидеть, как оно должно смотреться.

— Я? — удивленно переспросила Джапоника. — О нет, мне такие роскошные наряды ни к чему.

Модистка удивленно приподняла бровь:

— Ни к чему? Но через пару недель начнется сезон, и вам потребуется дюжина таких нарядов!

— Я не… — Джапоника вовремя осеклась. Она чуть было не проговорилась о том, что не собирается задерживаться в Лондоне до начала сезона. Но падчерицам знать об этом ни к чему: как только они убедятся в том, что мачеха скоро исчезнет из их жизни, они превратят последние дни ее пребывания в Англии в ад. И вообще, зачем их обнадеживать? Пусть помучаются. — Я не рассчитываю, что меня станут приглашать.

— Вы не ждете приглашений? Уверяю вас, совершенно напрасно! Новое лицо в городе? Молодая вдова с такими роскошными рыжими волосами? Мадам будет гвоздем сезона! Настоящей звездой!

— О, мисс, почему бы вам его не примерить? — несмело предложила Пиона.

— Да, милая мачеха, почему бы нет? — поддакнула Лорел в надежде на то, что в бальном платье мачеха будет выглядеть глупо и нелепо. Все сразу поймут, что она за птица, эта наглая особа, посмевшая вторгнуться в чужую семью.

— Ну, я не… — Джапоника взглянула на модистку. Она искала у нее одобрения. — Примерить? — Мадам Соти и ее помощницы закивали в знак одобрения и даже захлопали в ладоши.

Джапонику долго упрашивать не пришлось. Давным-давно она не покупала себе ничего нового. Тем более у лондонской модистки.

В примерочной мадам Соти помогла клиентке раздеться до рубашки и чулок.

Потерев между пальцами грубый хлопок ниж него белья Джапоники, привыкшей оценивать белье с точки зрения удобства и комфорта, но не производимого впечатления, модистка заявила со всей безапелляционностью:

— Прочь все это. Начнем с нуля.

Несколько мгновений крайней неловкости, пока Джапоника стояла в примерочной совершенно голая, показались ей вечностью. Потом ей принесли тончайшие телесного цвета шелковые чулки с изящными подвязками, украшенными розочками, и короткую нательную рубашку, едва прикрывавшую срам.

Мадам Соти суетилась вокруг Джапоники, стоявшей на возвышении.

— Потребуется лишь легкий корсет и никакой набивки для лифа. Вы быстро оправились после рождения младенца, — сказала она, фамильярно похлопав Джапонику по плоскому животу.

— Я… — Джапоника густо покраснела.

— О, мадам, я, должно быть, ошиблась, — поспешила отреагировать находчивая модистка, — но я много прожила на свете и достаточно мудра для того, чтобы признавать свои ошибки.

Джапоника пристально посмотрела женщине в глаза, но ничего, кроме искреннего сожаления, в них не увидела.

— Это очень запутанная и деликатная история, — начала было Джапоника, но модистка перебила ее, заверив, что в Лондоне таких сложных и запутанных историй больше, чем можно представить.

— Какие только тайны не становятся известны модисткам, — сказала она, — но мы умеем их хранить, чтобы быть достойными доверия своих клиентов.

Джапоника прикусила губу. Теперь ей оставалось лишь положиться на порядочность этой женщины.

Пока ее затягивали в корсет, Джапоника ругала себя за дурацкое тщеславие на чем свет стоит. Ей никогда не приходило в голову, что тело может ее предать. Если бы не желание покрасоваться в новом наряде, никто ничего бы не узнал. А теперь тайна оказалась известна той, у которой не было никакого резона хранить ее. Джапоника подумала было предложить модистке денег, но боялась оскорбить ее. Мадам Соти и так ясно дала понять, что не станет никому ничего говорить о своей догадке. Но если держать язык за зубами было не в ее правилах, никакие деньги тут не помогут.

К тому моменту, как ее облачили в платье, настроение Джапоники испортилось настолько, что ей уже было все равно, как она выглядит.

— Платье действительно очень милое, — сказала Джапоника, даже не взглянув в зеркало. — Но не для меня.

— Но мадам должна преподать своим приемным дочерям… так сказать… урок.

— Конечно. — Девушка еще не успела забыть, что двигало ею, когда она согласилась примерить наряд, и потому решительно направилась к выходу из примерочной.

— Подождите! — остановила ее модистка, и одна из помощниц поставила перед Джапоникой пару золотистых бальных туфелек. Мадам Соти хлопнула в ладоши, и в примерочную влетели еще две помощницы с гребнями и заколками. У одной в руках были горячие щипцы для завивки. Не дав Джапонике и слова сказать, они распустили ее волосы и принялись трудиться над непослушной шевелюрой. Работа в четыре руки спорилась, и прическа была готова минут за десять, не больше. В довершение всего на уложенную голову водрузили диадему. Еще одна помощница принесла длинные, по локоть, бальные перчатки и натянула их Джапонике на руки. Никогда в жизни Джапоника не румянила щеки, но не стала возражать, когда ее щек коснулась бархатка с пудрой, а губ — помада. Может, мадам Соти и считалась служанкой у английских аристократок, зато в пределах своего магазина она была настоящей генеральшей, строгой и требовательной, привыкшей к безусловному подчинению. И даже ее клиентки порой терялись под таким жестким напором. Впрочем, результат всегда оправдывал средства.

Работая над клиенткой, мадам Соти раздумывала над тем, какими словами станет описывать виконтессу тем привилегированным покупательницам, которые вскоре заскочат к ней за покупками. Она прекрасно понимала, как много от нее зависит. Ведь это ее суждение, суждение модистки, будут потом на все лады повторять роскошные лондонские дамы в светских салонах, естественно, не называя автора.

«Виконтесса словно создана для нарядов, которые только я одна и могу для нее создавать. Хрупкая, даже слишком худенькая — это верно. Но какие плечи и какая грудь! Многие юные девушки могут позавидовать. В моих руках она расцветет! Такая молодая, а уже вдова. Но чувствуется, во вдовах ей ходить долго не придется. Ибо кто может устоять перед рыжими кудрями самой лисе на зависть!»

Наконец мадам Соти отступила с довольным видом:

— Voila! Вот теперь, виконтесса, вы готовы к выходу! Когда Джапоника вышла в общий зал, все головы повернулись в ее сторону.

— Надо же! — Некий джентльмен, сидевший в углу, даже привстал.

Дамы забыли про свои покупки и, раскрыв рты, смотрели на Джапонику.

— Но вы красивая! — воскликнула Бегония так, будто до сих пор никогда не видела мачеху.

— Мадам, вы — само совершенство, — сказала модистка у нее за спиной. Джапоника никогда в жизни не получала столько комплиментов, и, что было всего приятнее, — эти комплименты, судя по всему, делались совершенно искренне.

Раскрасневшись от смущения, она огляделась и поймала взглядом свое отражение в зеркале. Увидела и обомлела. Она сама себя не узнавала. Да, это было ее лицо, несколько преображенное прической и косметикой. Впервые в жизни ей открылось то, что она никак не считала возможным. Она могла быть красивой!

Пиона подошла к мачехе, глядя на нее с изумленным восторгом, словно видела перед собой фею из волшебной сказки.

— О, мисс, вы самая красивая женщина в Лондоне!

— Я бы так не сказала. — Лорел надеялась, что наряд поможет выставить мачеху на посмешище, но каким-то чудом произошло прямо противоположное. Платье преобразило ненавистную родственницу, сделав поразительно, шокирующе привлекательной.

В чем было дело: в хитром крое декольте, таком, что грудь мачехи неожиданно стала казаться пышной, или в прическе, благодаря которой волосы вдруг стали блестящими и яркими? Лорел не могла понять и от этого страшно злилась.

— Она выглядит совсем неплохо для простолюдинки.

— Она выглядит как сказочная принцесса! — воскликнула Пиона.

Цинния и Бегония согласно кивнули. Только Гиацинта фыркнула и отвернулась, такая же недовольная и раздосадованная, как и ее ближайшая по возрасту сестра.

— Я заверну его для виконтессы, — сказала модистка.

— Да, я его беру, — словно издалека услышала свой голос Джапоника, а ведь минуту назад она решила, что не станет покупать платье.

— Вы же сказали, что у вас не будет случая его надеть, — напомнила ей Лорел.

— Возможно, это и так, но я буду чувствовать себя лучше, зная, что у меня есть такой наряд. Итак, вы уже сделали свой выбор?

— Вы хотите сказать, что у вас еще осталось несколько пенни на нас? — Гиацинта повысила голос до визга. — А я уже было подумала, что вы все наше содержание решили потратить себе на наряды!

Мадам Соти задохнулась от возмущения. Она повидала всякое, но с такой дерзостью встречалась впервые.

— Отродье лавочника! — прошипела Лорел так, чтобы ее могла слышать лишь одна Джапоника.

Но мачеха не осталась в долгу. Она крепко взяла Лорел под локоток и сказала тихо, но внятно:

— Ты можешь думать обо мне все, что угодно, но если ты хоть раз позволишь себе что-то сказать о моих родителях, я прилюдно дам тебе пощечину. А теперь, — Джапоника подошла к Гиацинте, — ты передо мной извинишься.

— Никогда, — раздувая ноздри, сказала девушка.

— Хорошо, тогда по возвращении ты отправишься прямо к себе в комнату и будешь сидеть там до тех пор, пока тебе не станет за себя стыдно.

Гиацинта вспыхнула, но у нее хватило ума попридержать язык.

Больше никто не сказал ни слова. Вернувшись в примерочную, Джапоника вся дрожала от гнева.

Модистка, помогая снимать ей платье, шепнула:

— Виконтесса, может, и похожа внешне на ягненка, но у нее сердце льва. Браво, мадам!

Несколько минут спустя «букет Шрусбери» правда, весьма поникший, уже мок под дождем в ожидании, пока многочисленные пакеты и свертки укладывали на багажник кареты.

По настоянию мадам Соти Джапоника приобрела накидку из легкой шелковой тафты глубокого зеленого цвета. Модистка сказала, что не допустит, чтобы ее клиентка выходила из ее салона, одетая в невзрачное повседневное платье. Зеленый цвет, слишком смелый оттенок для той, у которой волосы рыжие, как поспешила заметить Лорел, напоминая о веселой зелени лета и, о чудо, в разгар зимней непогоды подарил ей весеннее настроение.

Подойдя к карете, Джапоника услышача отдаленный гул толпы и с любопытством огляделась.

— Что происходит? — спросила она у первого встречного.

Молодой человек был явно удивлен тем, что дама, вышедшая из дорогого французского салона, вот так запросто обратилась к нему, но не растерялся и сказал:

— Вы не знаете? Персидский посол в городе. Говорят, он из каждого своего появления на улице делает настоящее представление.

Последние слова паренька потонули в нараставшем шуме толпы. Все повернули головы в ту сторону, откуда доносились приветственные крики. Джапоника отчего-то разволновалась. Персия! Какое сладкое слово! Она впервые по-настоящему затосковала по дому, по солнцу, по теплу.

— Толпа движется в нашу сторону, миледи. Нам лучше поторопиться, — напомнил лакей.

— Я хочу увидеть перса, — заныла Пиона. — Пожалуйста, давайте подождем и посмотрим на процессию.

— Да, пожалуйста, — подхватили ее просьбу еще три сестры. Только Гиацинта молчала, разобиженная и надутая, как мокрая кошка.

— Пожалуй, — согласилась Джапоника, хотя ее не слишком радовала перспектива торчать под дождем. — Я буду ждать вас в карете в конце улицы. — Подождав, пока девушки выйдут, она махнула вознице, и карета тронулась.

Возница свернул с Оксфорд-стрит на маленькую улочку под названием Мэнсфилд-стрит и остановил лошадей. Когда шум толпы приблизился, Джапоника не совладала с любопытством и высунулась из окна.

Мимо нее на большой скорости проехала карета, колеса которой, казалось, собрали всю дорожную грязь. Черная жижа летела во все стороны. Карета притормозила возле элегантного особняка в неоклассическом стиле, получившего название по имени одного из братьев Адам — шотландских архитекторов. Слуги, которые, вне всякого сомнения, уже ждали прибытия важной персоны, сбежали вниз с украшенного колоннами портика с зонтиками наготове.

Джапоника увидела, как моложавый мужчина приятной наружности сошел со ступеней кареты.

Он был высок. Из-под парчового тюрбана на плечи ниспадали длинные блестящие черные волосы. Черная густая борода перса была весьма живописна, но еще более живописным казался наряд — богато расшитый яркий халат, переливами цвета спорящий с оперением павлина. Прожив немало лет в Бушире, Джапоника ничего подобного не видела. Впрочем, женщины во дворец персидского шаха не допускались. Джапоника могла лишь довольствоваться рассказами отца. Но мирза, как ей показалось, сошел со страниц сказок «Тысяча и одна ночь».

И вдруг, словно по волшебству, на улочку хлынула толпа — люди бежали следом за каретой. Посла приветствовали так, будто он был членом королевской семьи или по крайней мере прославленным героем войны. Словно из ниоткуда в руках людей появились стяги и платки восточной расцветки. Привязанные к древкам, они развевались над морем голов.

Джапоника вглядывалась в лица других людей, выходивших из экипажа мирзы, в надежде увидеть кого-то из знакомых. Но кажется, никого из буширских знакомых в сопровождении посла не было. Впрочем, она не была в этом абсолютно уверена. Двое мужчин носили форму лейб-гвардейского конного полка, а с военными британского гарнизона судьба сводила ее не раз. Людей, одетых в гражданское платье, Джапоника не знала. Все, кроме самого мирзы, казались весьма довольными оказанным приемом. Перс довольным не выглядел — с каменным лицом он постоял немного перед толпой, после чего позволил увести себя в дом.

Теперь Джапоника имела возможность получше рассмотреть тех, кто сопровождал индийского посла. Внимание ее привлек высокий, очень худой мужчина с черными волосами и ястребиным взором. Взгляд его беспокойно скользил по толпе зрителей. Словно почувствовав на себе взгляд девушки, он обернулся, и Джапоника, ошеломленная, поспешила спрятаться в глубине кареты.

Лорд Синклер оправился от болезни и разъезжал по Лондону в компании мирзы Абул Хасана. Нет, она не ошиблась: лорд Синклер, он же Хинд-Див, сопровождал персидского вельможу.

Голова закружилась, стало трудно дышать. Джапоника сделала над собой усилие и глубоко вдохнула. Она понимала, что долго не сможет выдержать этой нервотрепки. Она должна сделать первый шаг, каким бы трудным он ни казался. Если лорд Синклер затеял с ней игру, смысл которой оставался ей непонятен, пусть играет в свои игры в одиночестве. Она, Джапоника Фортнам, не желала принимать участия в чужих играх. Да будет так, сказала она себе. Раз ей выпало на долю брать льва в его пристанище, так тому и быть. Если ей суждено быть съеденной хищником, то по крайней мере она может утешиться тем, что сама вызвала льва на поединок.

— Но когда? — пробормотала она вслух.

И в этот момент дверца кареты открылась. Пятеро девиц забрались внутрь.

Ровно в четверть четвертого следующего дня лорд Синклер принимал дома гостей. Вообще-то Девлин Синклер последнее время предпочитал одиночество любой компании, но, раз уж гости явились без приглашения, он счел себя обязанным принять их. Вот уже четверть часа, как они пили вино, закусывая печеньем, и вели светские разговоры ни о чем. Гости чувствовали себя в его доме вполне уютно, чего не скажешь о хозяине. Быть может, они решили, что он забыл об обстоятельствах их последней встречи? Нет, так легко его не обманешь. Синклер понимал, что друзья явились не просто так, а с определенной целью.

Благодаря Винслоу, приславшему ему записку, Синклер смог встретить конвой мирзы на окраине города и въехать в Лондон вместе с остальным эскортом. И к себе домой он вернулся лишь после того, как мирза отошел ко сну.

— Ты выглядишь отдохнувшим, — сказал Винслоу, бросив украдкой взгляд на правую руку хозяина. Крюка не было, рукав был аккуратно заколот.

— Я выгляжу отвратительно, даже когда мне бывает получше, — не слишком любезно ответил Девлин. — Но ведь вы пришли сюда не для того, чтобы справиться о моем самочувствии, так что выкладывайте все начистоту.

— Мы пришли напомнить тебе о твоих обязанностях, — без обиняков ответил Хау.

— И в чем они состоят?

— В том, чтобы сохранить перышки посла необщипанными. Надеюсь, ты с этим справишься. Этот перс чувствителен, словно тепличное растение.

— Ты видел, как он вчера себя вел? — спросил Фрамптон, подливая себе вина. — Велел задвинуть шторы в карете, когда толпа вышла его поприветствовать. Неслыханная наглость!

— Как ни прискорбно признать, Хау прав, — сказал Хемпхилл. — Мирза чуть что — сразу обижается.

— Да уж, каждую мелочь воспринимает как личное оскорбление, — вторил другу Винслоу. — Говорит, что такой прием под стать мешку с контрабандным товаром. Столько же почтения и чести. Все возмущается по поводу того, что король не удостоил его торжественной аудиенции. Толпы наших соотечественников, следующие за ним по пятам, его не впечатляют. Подавай ему самого короля.

Девлин кивнул:

— Восток — дело тонкое.

— Он, черт его подери, верно, ждал, что сам король расстелит перед ним ковер и упадет на колени! — раздраженно воскликнул Фрамптоп.

— С его точки зрения это было бы вполне уместно. В конце концов, род мирзы куда древнее нашего королевского рода, — спокойно заметил Девлин. — Так почему же ему отказали в официальном приеме?

— Кто знает, что у нашего короля на уме? — пробурчал Хау. — И все же не подобает иностранцу думать, что он может диктовать англичанам, как поступать. В чужой монастырь да со своим уставом!

— Но он в Лондоне! Столице империи! Неужели вы не можете придумать, чем его развлечь? — Девлин зевнул, подчеркнув тем самым свое полное безразличие к обсуждаемому вопросу. — Можно сводить его в театр или в игорный дом, или найти ему любовницу по вкусу.

— Вот об этом и речь, — сказал Хемпхилл. — Мирза поклялся своему господину, что ни шагу не ступит из своего дома, пока не доставит верительные грамоты его величеству.

— Ты ведь знаешь, какой у этих азиатов характер. — Хау закатил глаза. — Они дьявольски изобретательны и поднаторели в интригах. Наложив на себя домашний арест, он пытается заставить двор действовать быстрее.

— Как я понял, задержка с приемом вызвана здоровьем короля?

— Не знаю и знать не хочу. — Хау подался вперед и ткнул в Девлина пальцем: — Это твоя забота. Мы свое дело сделали. Теперь пусть голова болит у тебя. У лейб-гвардейцев короля есть заботы поважнее, чем сдувать пылинки с восточного павлина.

— Ах да! Выгуливать королевскую суку куда почетнее. — Впервые за все время Девлин улыбнулся. — В листке новостей сообщалось, что сука принцессы Амелии наконец ощенилась. Теперь у вас работы хоть отбавляй.

— Ну, хватит об этом! — поспешил сказать Винслоу, с опаской поглядывая на Хау. Последний уже бормотал ругательства себе под нос. — Кто-то должен развлечь мирзу. Отвлечь его, не дать сплести интригу. И ты… ты…

Винслоу громко чихнул.

— Будь здоров, — усмехнувшись, сказал Девлин. Придя в себя, Винслоу огляделся и впервые заметил отсутствие штор на окнах, ковра на полу. В комнате угадывался запах камфары и политуры.

— Какого дьявола, Девлин? Кто делает ремонт в декабре?

— Генеральная уборка, — со вздохом пояснил Синклер. — Идея виконтессы.

При упоминании о виконтессе Хау оживился:

— Не в ней ли причина твоего затворничества?

— Точно не в ней, поскольку я ни разу ее не видел.

— Что? — хором воскликнули все четверо.

— Ты даже не здороваешься с ней? — уточнил Винслоу, не скрывая недоумения.

— Она предпочитает меня не беспокоить. Я отвечаю тем же. — Девлин уже пожалел о том, что затронул эту тему. — У нее пятеро дочерей, так что ей есть чем заняться.

— Пятеро дочерей? Бог мой! Она, должно быть, расползлась, как квашня, или высохла, как хворостина. Ни то, ни другое меня не прельщает.

— Хотя что-то, может, в ней еще осталось, — задумчиво проговорил Фрамптон. — Искра, темперамент…

— Или отчаяние, — предположил Хемпхилл. — Вдовы, говорят, наводят тоску одним своим присутствием. К тому же молва гласит, что встреча с вдовой приносит несчастье.

— Не скажи, — хохотнул Хау. — Вдовы бывают разные. Иная вдовушка так изголодается по мужскому вниманию, что готова сама на тебя наброситься! А если ее приласкать, то из благодарности сделает все, что угодно. Я говорю буквально, господа, все, что только ни попросишь!

Гости рассмеялись над сальной шуткой. Все, кроме Девлина. Тот, услышав, что дверь гостиной приоткрылась, повернул голову. На пороге стояла молодая женщина в чепце и простом саржевом платье.

— Я занят! Уйдите отсюда!

Но женщина и не думала уходить, чем привела Девлина в ужас.

— Простите, лорд Синклер, мое вторжение, но, поскольку вы, как я вижу, оправились от болезни настолько, что принимаете гостей, я нахожу этот момент вполне удобным для того, чтобы вы меня представили своим гостям.

Девлин чувствовал себя окончательно сбитым с толку.

— Какого черта я должен представлять вас моим гостям?

Женщина прикрыла за собой дверь.

— Поскольку я в Лондоне впервые, и ваш долг ввести меня в общество.

— Впусти ее, Синклер! — Хау поднялся навстречу даме в чепце с широкой улыбкой на красивом лице. — Я, признаться, соскучился по женскому обществу и буду только рад, если вы разбавите нашу мужскую компанию!

Девлин зло прищурился. Кто эта нахалка, посмевшая покуситься на его авторитет хозяина?

— Я не развлекаю гувернанток.

Женщина воззрилась на него в недоумении, но тут ее лицо прояснилось, и она приветливо улыбнулась.

— Ну конечно, вы же не знаете, кто я. Официального представления не было. — Она сделала шаг навстречу Девлину и протянула ему руку: — Джапоника Эббот.

— Виконтесса Эббот? — Девлин не мог скрыть удивления. Он был потрясен настолько, что оставил протянутую руку висеть в воздухе, ибо этой вдове с пятью дочерьми было от силы лет двадцать.

— Именно, лорд Синклер. — Дама в чепце весело улыбалась. Изумление присутствующих ее явно забавляло. — Так можно мне присоединиться к вашей компании?

— Разумеется! — хором воскликнули Фрамптон и Хау, предлагая ей сесть.

Девлин тоже отреагировал достаточно быстро. Он решительно подошел к двери, закрыл ее на задвижку и, обернувшись к гостям, сказал:

— Господа, поскольку вы уже собрались уходить, я буду краток. Леди Эббот, позвольте представить полковника Хемпхилла, капитана Винслоу, капитана Хау и капитана Фрамптона. Господа, виконтесса Шрусбери.

Джапоника сделал реверанс, офицеры склонились в почтительном поклоне. Девлин не знал, кто был больше смущен, его друзья офицеры или она. У всех лица горели.

Девлин предпочел сделать вид, что ничего не заметил.

— Хорошего вам дня, джентльмены. Встретимся во время ужина на Мэнсфилд-стрит. Бершем вас проводит.

Поскольку Девлин не оставил никому из них выбора, гости пролепетали положенные слова сожаления и прощания и вышли за дверь. Все, кроме Хау, который подошел к виконтессе и с нарочитой медлительностью поцеловал ей руку.

— Теперь, когда нас представили, госпожа Эббот, я буду с нетерпением ждать следующей встречи, — сказал он с вкрадчивыми интонациями врожденного соблазнителя.

Девлин с удовольствием отметил, что Джапоника Эббот отреагировала именно так, как рассчитывал Хау, — порозовела и смутилась. Итак, она не была синим чулком, как можно было бы подумать на первый взгляд.

Девлин не спеша закрыл дверь. Перед ним была та, о которой рассказывал Бершем. Та самая женщина, которая выходила его, пришла на помощь в ночь кризиса. Но она так молода, совсем девочка! Девлин был в смятении. Чего было больше в его чувстве: досады, раздражения, ужаса, он не мог бы сказать. Слишком странными были его воспоминания о той ночи. О юной деве, забравшейся к нему в постель… Господи, должно быть, это в бреду ему привиделось! Виной всему жар!

Он не мог догадаться о том, какие мысли бродили у нее в голове. И все же он достаточно хорошо знал женщин, чтобы предположить, что она избрала такую тактику не случайно, точно рассчитав момент, чтобы вмешаться в его жизнь. Не может быть, чтобы ее появление как раз в тот момент, когда он принимал гостей, было случайным совпадением. Вот уже несколько дней они жили в одном доме, и у нее хватало возможностей познакомиться с ним раньше. Она чего-то от него хотела. Но чего? Существовал только один способ выяснить это.

— Итак, мадам, какого дьявола вы лезете в мои личные дела? — спросил лорд Синклер, злобно глядя на свою родственницу.

Глава 11

Джапоника спрашивала себя, не совершила ли ошибку. Все эти дни она считала, что встречи с Синклером избегает она. Но в тот день, когда она случайно увидела его в эскорте мирзы, лорд Синклер явился домой только ночью и ушел на рассвете, она поняла, что он делает все возможное, чтобы с ней не встречаться.

Осознание этого факта плюс добрый стаканчик хереса, хранящегося в буфете столовой, придали ей храбрости. И Джапоника решила, что должна застать лорда врасплох. Не дать ему ускользнуть. Оттого и выбрала время, когда он был не один. Глядя на Синклера сейчас, она не могла придумать ни одной разумной причины, чтобы оправдать свое вторжение. Он же смотрел на нее так, словно она была змеей, коварно выскользнувшей из-под колоды.

— Еще раз спрашиваю: какого черта вы это сделали?

— Я хотела с вами познакомиться, лорд Синклер, и на это у меня есть две причины.

— Ни одна женщина, с которой я желал бы познакомиться, не представлялась мне в такой возмутительной и грубой манере. — Он говорил пренебрежительно-снисходительным тоном, словно очень хотел подчеркнуть аристократизм своего происхождения. Общаясь с выскочкой из простолюдинок, он изо всех сил, должно быть, стремился не ударить в грязь лицом перед портретами, висящими по стенам Крез-Холла.

Джапоника отвела взгляд, но не от смущения, а от инстинктивной неприязни к тем, кто кичится своим аристократизмом. Она могла бы простить ему первую неадекватную реакцию на ее приход, когда из-за наряда он и принял ее за гувернантку, то теперь, когда он понимал, кто перед ним, какое право он имел разговаривать с ней так, будто она приходилась ему служанкой?

— Быть может, вам и не хочется признавать мое родство, но спешу заверить: мой статус вдовствующей виконтессы позволяет мне входить в любую комнату этого дома. — И дабы закрепить произведенное впечатление, а больше для храбрости, она подошла к кушетке и села. — Если нам суждено конфликтовать, то лучше делать это, соблюдая рамки приличия. Если вы, конечно, не хотите сделать содержание нашей беседы достоянием слуг.

Он метнул на нее быстрый взгляд. Он напомнил ей дикую кошку из джунглей, которая высматривает добычу. Синклер повернул ключ в замке. Раздался щелчок, отчего-то показавшийся Джапонике очень громким. Облава началась.

— А теперь, мадам, — сказал он, подойдя к ней вплотную и едва не нависнув над ней всем корпусом, — я хочу знать, кто вы такая?

Джапоника позволила себе окинуть его весьма дерзким взглядом. Зачем он делает вид, что они незнакомы? Она была готова увидеть в его глазах удивление, гнев, готова была к любой отповеди, но он, врожденный хищник, занял позицию нападающего, а ее заставил защищаться. Таков был Хинд-Див.

Джапоника отвела взгляд. Сердце ее часто забилось. Нет, она не даст себя сломать. Решимость ее крепла. Несомненно, он лишь оттягивает момент истины. Что же, она готова играть по его правилам.

— Пока мы не перешли к другим темам, могу я спросить, как вы себя чувствуете?

Он резко отвернулся к камину.

— Вас это не касается.

Удивленная его внезапным отступлением, Джапоника решила дожать:

— Возможно, хотя по моим представлениям, некоторое участие в вашем выздоровлении я все же приняла. Вы могли бы по крайней мере поблагодарить меня за то, что я купировала приступ.

Девлин бросил на нее сердитый взгляд.

— О чем вы там лопочете?

Джапоника вспыхнула от обиды.

— Вы, может, ничего и не знаете о том, что я давно и успешно занимаюсь траволечением, лорд Синклер. Именно моему искусству вы обязаны тем, что вам стало легче. Но вы и сами знаете толк в зельях. Правда, ваша специализация — алкогольные напитки. Не так ли?

Девлин угрюмо скривился.

— Понятие не имею, о чем вы.

Джапоника удивленно заморгала. Что это? Очередная игра умов? Он пытается заманить ее в ловушку? Или ждет, что она сама заговорит о том, как он ее соблазнил? Какой позор! Нет, этот человек настоящее чудовище.

Джапоника переплела пальцы, чтобы не дрожали. Чем дальше, тем вернее она скатывалась на позицию пешки в той игре, где правила диктовал Синклер.

— Хорошо, давайте обсудим недавние события. Вы ведь помните, как я оказалась в вашей комнате в ту ночь? Как ваши крики подняли на ноги весь дом? Вы помните, как мы говорили и как я… — С каждым ее словом глаза его все больше расширялись от удивления. Джапоника перестала понимать, что происходит. — Вы… не помните?

Он отвел взгляд, пошарил глазами по столу, достал из коробки сигару и лишь потом посмотрел на собеседницу, пригвоздив ее к кушетке своим странным блестящим взглядом.

— Мадам, если только я не растерял последние остатки ума, могу поклясться, что вижу вас в первый раз.

Джапоника пристально вглядывалась в его лицо, чтобы уловить хотя бы намек на насмешку, озорной блеск, изобличающий ложь, но ничего подобного не увидела.

— Не хотите ли вы, чтобы я поверила в то, что вы ничего не помните? Совсем ничего?

Он опустил глаза.

— Я страдаю провалами в памяти. Из-за ранения… — Он поднял взгляд, и в этих золотистых глазах она прочла правду. Он действительно ничего не помнил.

Джапоника смотрела на него, слегка приоткрыв рот и все никак не могла смириться с тем, что ей открылось. Он выбил почву у нее из-под ног! Но только в том случае, если говорил правду. Хинд-Див всегда был мастером удивлять и обескураживать. Если он действительно ничего не помнил — ничего из того, что было связано с ней, — то и ей бояться было нечего.

Или она заблуждалась, и лорд не Хинд-Див.

Джапоника закрыла глаза, стараясь вызвать в памяти его черты как можно отчетливее. Если представить его худые щеки выбритыми… Если мысленно прикрепить к его волевому подбородку бородку клинышком… Так он или не он?

— Где мы с вами встречались?

— Что? — Джапоника открыла глаза и заморгала. Он подошел ближе. Эти желтые глаза… Она могла бы поклясться, что узнает их.

— Вы говорите, что мы знакомы. — Под его скулами заходили желваки. — Где мы встречались? — повторил он с иной интонацией, без угрозы.

Джапонику охватила паника. «Успокойся, девочка», — сказала она себе. Так любил говорить ее отец, когда видел, что его дочь вот-вот допустит промах. Не так поздно отступить. Пока ни один из ее секретов не был ему известен. Слабость этого человека работала на нее. Джапоника выпрямилась.

— Перед тем как ответить, я хочу задать вам вопрос. — Он молча ждал продолжения. — Как давно вы страдаете потерей памяти?

Девлин весь сжался, словно сгруппировался, чтобы принять удар. Никто до сих пор не смел говорить с ним о его увечьях.

— Я вас оскорбила, — сказала она спокойно. — Прошу прощения. Не думала, что вы такой чувствительный.

— Чувствительный?

Девлин смотрел на нее во все глаза. Надо было лучше прислушаться к рассказу нотариуса о тех.пикантных обстоятельствах, при которых эта простолюдинка стала виконтессой. Но ему было не до того. С первого дня, как он поселился в этом доме, Девлин непрерывно страдал, страдал от боли, вызванной желанием вспомнить прошлое. Итак, это она пришла к нему в ту первую ночь. Неужели она побывала в его постели? На вид эта женщина была не слишком бойкой. Он заметил, что виконтесса краснеет и прячет глаза даже тогда, когда для этого нет видимых причин. Если она решилась на этот разговор, то между ними действительно что-то было. То, чего он не помнил. Девлину вдруг отчаянно захотелось узнать подробности. Узнать и понять.

Синклер больше не делал попыток заставить ее уйти. Он сел в кресло напротив с сигарой в руке, которую забыл зажечь.

— Сколько вам лет?

— Двадцать один.

Он медленно окинул Джапонику взглядом. Фигура ее, насколько он мог судить, учитывая безобразный покрой платья, была юношески стройной. Лицо, весьма своеобразное и запоминающееся, могло бы показаться приятным, если бы не было так напряжено. Она казалась весьма ранимой и хрупкой, но эта подрагивающая нижняя губа, спелая и сочная, как зрелая клубника, так и просилась, чтобы в нее впились поцелуем. Что заставило эту симпатичную малышку выйти замуж за человека в два с половиной раза старше себя?

Ответ пришел быстро. Деньги, что же еще? Мистер Симмонс что-то об этом говорил. Она вышла замуж за умирающего аристократа ради денег. Как правило, такого рода женщины бывают авантюристками со скандальной репутацией, умеющими сыграть на тщеславии сластолюбивых старцев. Эта женщина была исключением из правил. Веснушки, рассыпанные по переносице, придавали ее лицу особую прелесть, да и ум в глазах говорил в ее пользу. Но в целом она не принадлежала к тому типу женщин, который будит в мужчинах животные инстинкты. Так чем тогда она смогла завлечь виконта?

Девлин глубже опустился в кресло, полуприкрыл глаза.

— Расскажите мне подробнее о том вечере.

Не зная, в чем он ее подозревает, Джапоника описала события первой ночи кратко, избегая останавливаться на подробностях, способных вызвать его любопытство. Она не стала говорить о том, что полагает, будто он — Хинд-Див, и о том, что говорили они с ним на персидском.

— Это… все?

— Что еще могло быть?

Синклер заметил, как виконтесса покраснела. Но она ни словом не обмолвилась о том, что залезла к нему в постель. А он не настолько полагался на свою память, чтобы решиться заговорить об этом. Такая барышня может и в обморок упасть. Но отчего-то Девлин подозревал, что эта женщина не так наивна, как кажется.

После затянувшейся паузы, когда тишину нарушало только злобное шипение огня в камине, Девлин заговорил:

— Я страдаю от головных болей. Бывают моменты, когда я не вполне… управляю собой. — Он говорил неуверенно, будто признание давалось ему с большим трудом.

— Потеря памяти и приступы ярости — таковы симптомы вашего заболевания?

Девлин усмехнулся про себя. Она цепко хваталась за услышанное, понуждая его открыть еще больше, при этом сама ничего не открывала. Он был прав, когда решил не доверять ей вопреки первому побуждению. Возможно, в этом и крылся ее секрет: в особой хитрости, в умении прикинуться сочувствующей и готовой помочь, тогда как в действительности она была коварна и вероломна, как библейская Иезавель.

Он шагнул к ней и выставил перед собой правую руку:

— Вы заметили это…

Джапоника ответила не сразу. Он навис над ней, как грозная башня, и на его мертвенно-бледном лице жили лишь одни желтые глаза.

— Вы знаете ответ на этот вопрос. Я сама перевязывала вашу рану.

Ее ответ взбесил его. Он рванул сколотый конец рукава, обнажив уродливый обрубок.

— Смотрите! Разве вам не противно? Вот это или, — он указал на шрам на лбу, — вот это?

Джапоника опустила глаза на обрубок руки, потом спокойно подняла взгляд. Он наклонился так, чтобы глаза их были на одном уровне.

— Что бы я ни испытывала, — сказала Джапоника, — это не идет ни в какое сравнение с тем, что испытываете вы. Вам жить с этим, не мне.

В глазах ее были лишь грусть и сочувствие. Ни страха, ни злорадства. Девлину стало неловко. Он вдруг увидел себя со стороны. Ей он казался жалким калекой, разыгрывающим патетический спектакль. С другой стороны, он не мог доверять этой женщине, ибо не был вполне уверен в правдивости своих воспоминаний. Эта маленькая серая птичка держалась так, будто не боялась, что ей могут пощипать перышки.

Джапоника не знала, о чем он думает. Она просто протянула руку и дотронулась до шрама там, где некогда была кисть. Она видела его кровоточащим и воспаленным. Теперь рана потихоньку заживала.

— У вас все время тут болит?

Он отшатнулся, словно боялся, что она вцепится в него когтями и начнет рвать на куски.

— Не смейте меня опекать!

Была ли то реакция гордеца или одержимого приступами ярости безумца? Джапоника могла лишь надеяться на то, что этот окрик не положил начало новому приступу.

— Вы просили меня говорить прямо. Если вы не хотите обсуждать эту тему, могли бы ее не поднимать.

Девлин отвернулся и торопливо спрятал культю в рукав, кое-как замотав в порванную манжету. Тем временем он пытался собраться с мыслями, придумать, какую позицию занять, чтобы оказаться в преимущественном положении. К тому времени, как он вернулся в кресло, план уже был выработан.

— Вот этот удар, — он коснулся шрама на лбу, — как сказали мне врачи, сделал из меня сумасшедшего. — Он смотрел ей прямо в глаза. — Что вы по этому поводу думаете?

— Вам очень повезло, раз вы остались живы. И еще более повезло потому, что к вам вернулся рассудок.

— Откуда вам известно, что я в здравом уме? Я не помню, кем был до того, как меня ранили. Я вполне мог быть сумасшедшим или преступником. Кем угодно.

— Я принимаю эту поправку, — спокойно ответила она, не опуская глаз. Конечно, Джапоника знала, кем он был и слыл, но сообщать ему об этом не желала. — Должна признаться, что вердикт врачей кое-что объясняет. Недостаток доброжелательности в вашей весьма грубой и оскорбительной манере общаться.

Синклер издал то ли стон, то ли рычание и откинулся на спинку кресла. Он теперь наблюдал за ней из-под полуопущенных век. Даже если перед ним была последняя шельма, которых он перевидал немало, то факт оставался фактом: с тех пор как он обменивался колкостями с женщинами своего круга, прошло немало времени. Большинство, едва заметив его увечья, пугливо избегали встречаться с ним глазами, другие чувствовали себя крайне неловко, настолько, что разговор просто не клеился. Но леди Эббот была не из тех. Она была другой, и эта неожиданность, новизна развлекали его. Он не хотел так скоро с ней расставаться.

— Если вы решили здесь задержаться, могли бы что-нибудь для меня сделать. Скажем, налить мне вина.

Джапоника беспрекословно выполнила его просьбу. Наблюдая за ее движениями, Девлин вдруг поймал себя на совершенно неожиданной мысли. «Я хочу ее», — пронеслось у него в голове. Впервые за многие месяцы — или годы? — грубое желание заявило о себе в полный голос.

И вдруг она перестала казаться ему простушкой. Он окинул ее совсем другим взглядом, отметив тонкую талию, полную грудь и красивую линию бедер, очертания которых прорисовывались под старомодным платьем. Что же до ее полных сочных губ, он обратил на них внимание уже давно, но сейчас желание вонзиться в их сочную мягкость стало почти непреодолимым.

Итак, они знают друг друга. Они уже встречались дважды до сего дня. Она сама об этом сказала в самом начале своего визита. Чувствовала ли она себя оскорбленной потому, что он не помнил этого? Девлин встрепенулся. Он почувствовал, что стоит на пороге отгадки. В ее рыжих кудрях угадывалось что-то очень знакомое. И что-то знакомое в манере разговора — держать оборону, отражая возможное нападение.

Синклеру показалось, что черные провалы в его мозгу начинают обретать смутные очертания. Но туман, не успев рассеяться, сгустился вновь, оставив ему лишь головную боль — первые признаки подступающего кошмара.

Когда она повернулась, чтобы протянуть ему бокал, он заметил еще одну вещь.

— Что это на вас?

— Самое обычное платье, — ответила она, с сомнением посмотрев на виконта.

— Я имею в виду ваш запах. — Он подался вперед. Духи ее создавали шлейф, запах не исчезал, даже когда она уходила. — Так что это за духи?

— А, это… — Смутившись, она прикоснулась к щеке, а потом к крохотной золотой сережке с жемчужиной, украшавшей маленькое розовое ухо. — Духи собственного изготовления. На основе эссенции сипринум.

— Цветка хны? — Девлин округлил глаза. — С каких это пор английские леди пользуются такими… — Он с наслаждением вдохнул сильный цветочный аромат. Этот запах так и манил заняться любовью. Картины одна соблазнительнее другой вставали у него перед глазами. — Сильный запах, — сказал он наконец. — Очень сильный.

На краткий миг Джапонике показалось, что она увидела в его глазах желание. Желание Хинд-Дива.

— Этот запах напоминает мне о… — Она задержала дыхание.

Лицо Синклера перекосила боль. Он пытался вспомнить, прилагая к тому нечеловеческие усилия. Может, он уже начал вспоминать? Джапоника не пользовалась духами несколько месяцев, поскольку запах этот раздражал Джейми. Только сегодня она решилась воспользоваться ими снова. Этот запах придавал ей уверенности. Она нанесла их совсем чуть-чуть — на шею и запястья.

— Не могу вспомнить точно, — сказал Синклер, но по выражению его лица она видела, что он не оставил попыток найти ответ.

— Может, вы уловили этот запах где-то в доме, в холле, например, оказавшись там сразу после меня, — предположила Джапоника, надеясь, что сможет пустить его по ложному следу.

— Нет, здесь кроется нечто большее. — Он смотрел на нее так, будто мог прочесть в ее взгляде ответ. — Что-то куда более существенное…

— Неудивительно, что запах показался вам знакомым, — защебетала Джапоника. Пока не поздно, надо выдвинуть еще несколько версий, авось одна из них покажется ему правдоподобной. — Цветочные ароматы используются так широко. Вы знаете, что камфара предупреждает появление насекомых в одежде? А гвоздичное масло может замаскировать запах уборной? Я хочу поджечь благовония во всех убранных комнатах дома, чтобы изгнать запах разложения…

— Нет, ассоциации не те!

Он так посмотрел на нее, что Джапонике разом расхотелось читать лекцию о пользе эфирных масел. Она попятилась к кушетке и села.

Девлин глотнул вина и выругался неслышно. Черт бы побрал его больную голову! Он не мог вспомнить! Но он точно знал: этот аромат был не для вялой и пугливой барышни, какой хотела казаться его новая родственница. То был аромат обольщения. Инстинкт не мог его обмануть. Итак, она играет с ним. Сейчас ему было безразлично, кто из них двоих одержит победу. Безразлично, ибо ее запах, сама эта женщина сулили ему наслаждение.

— Вы сказали, что у вас есть две причины для того, чтобы мне представиться.

— Да. — Джапоника улыбнулась, почувствовав себя наконец на твердой почве. — Я хотела бы поговорить с вами по поводу пятерых…

— А! Потуши немедленно!

Следом за воплем отчаяния послышался стук бегущих по лестнице ног.

— Бисмалла! — воскликнула Джапоника и бросилась к двери.

Она открыла дверь и увидела Лорел, несущуюся навстречу с пылающим факелом над головой.

Бегония бежала следом, в мольбе протягивая руки:

— Отдай! Это моя шляпа!

Лорел злобно рассмеялась, оглянулась у наружной двери и распахнула ее.

— У нас нет выхода. Ее нужно выбросить!

С этими словами она метнула горящий предмет в дверной проем. Бегония захлебывалась от крика.

— Что происходит? — строго спросила Джапоника, подойдя к девушкам.

— Я всех нас спасла, — гордо заявила Лорел и указала на дверь.

Джапоника высунула голову на улицу и только тогда признала в обгорелых останках на заснеженной улице новую шляпку Бегонии.

— Мне пришлось от нее избавиться, — сказала Лорел, — не то от нее мог бы загореться весь дом. — Лорел смотрелась героиней. — Я всем спасла жизнь, — повторила она, обращаясь к лорду Синклеру, который вышел следом за Джапоникой, чтобы посмотреть, что происходит.

— Почему шляпа горела? — начала допрос Джапоника.

— Лорел опрокинула мою шляпу на свечу! — выкрикнула Бегония, вне себя от горя. Но и в скорби она была прекрасна. Слезы зажгли звезды в ее глазах. — Эта шляпка — самое красивое, что у меня было.

— Если бы ты была поосмотрительнее, этого бы не случилось, — ответила сестре Лорел, при этом не сводя глаз с джентльмена, единственного среди них. — Правильно я говорю, лорд Синклер?

— Я была осторожна. Ты ее опрокинула!

— Я не дотрагивалась…

— Дотрагивалась! Дотрагивалась! — присоединилась к ним неслышно подошедшая Пиона. — Лорел ее примеряла, пока Бегония не видела.

— Она хотела побыстрее вернуть шляпку на место, пока Бегония не повернулась, и опрокинула на нее свечу, — высказала свою версию произошедшего Цинния. Вдвоем с Гиацинтой они спускались по лестнице.

. — Нет, она нарочно это сделала, — настаивала Пиона.

— Ты, маленькая дура! — Лорел развернулась и со всего размаху ударила сестру по щеке. Звук от этой пощечины был подобен ружейному залпу.

Джапоника схватила Лорел за руку. Пиона громко завыла.

— Не смей трогать ее! Или я тоже дам тебе пощечину! Именно этого момента все и ждали. Поднялся страшный крик, сестры начали спорить и ругаться.

— Убирайтесь отсюда! Все вы! — Голос лорда Синклера был подобен грому. Дети затихли в один момент. Наступила напряженная пауза. — Ну? — Односложное слово подействовало на сестер как удар кнута. В одно мгновение все бросились к лестнице.

Дождавшись, когда сестры скроются из виду, Синклер обратился к Джапонике. Голос его просто звенел от ярости:

— А вы, мадам, ступайте за мной. Виконтесса повиновалась. Устраивать дискуссию с лордом Синклером в коридоре она не могла, но то, что он стал свидетелем столь безобразной сцены, не только злило ее, но рождало чувство неловкости.

— Я сожалею, что вы познакомились с девочками при таких обстоятельствах. Обычно они ведут себя тихо и…

Лорд насмешливо приподнял бровь, и Джапоника замолчала. Врать не было смысла, как и оправдываться.

— Если их поведение — результат вашего влияния, то вы для них плохая опекунша.

Джапоника мудро решила, что оскорбительный намек можно и проглотить, если несчастливый эпизод привел их непосредственно к тому вопросу, который она намеревалась обсудить с лордом с самого начала.

— Я готова сделать все возможное, чтобы избавить себя от этой роли.

— Не сомневаюсь, что в этом случае выиграют обе стороны.

— При всем самоуважении, должна признать, что я им не ровня. Их воспитанием и опекой должен заняться тот, кто по своему происхождению и воспитанию им ближе. — Джапоника выдержала многозначительную паузу. — Такой человек, как вы. Лорд несколько долгих секунд пристально смотрел на виконтессу.

— Я бы предпочел, чтобы бешеный верблюд пятьдесят миль тащил меня за собой по джунглям, — сказал он наконец.

Джапоника еле сдержала улыбку.

— С ними иногда нелегко.

— Лучше бы их утопили при рождении. Джапоника едва не вскрикнула.

— Как жестоко!

— Зато честно. — Он усмехнулся. — Даже если взять лучшее у каждой, на одну приличную девушку все равно не хватит. Слава Богу, их воспитание не входит в мои обязанности.

Честно говоря, Джапоника хотела бы услышать иное. Она решила испробовать другую тактику:

— Их отец высказал пожелание, чтобы одна из старших сестер была как можно скорее выдана замуж. В этом вы, конечно, помочь сможете. Разве среди офицеров, что были у вас сегодня в гостях, нет холостяков?

Девлин смотрел на Джапонику так, будто у нее выросли рога. Он был абсолютно уверен в том, что разговор о сватовстве дочерей лорда Эббота был только уловкой, предлогом для чего-то другого. Умные женщины начинают разговор о чем-то, совершенно к делу не относящемуся, лишь для того, чтобы сделать удачный маневр и перейти к сути в совершенно неожиданный момент.

— Позвольте мне быть откровенным до грубости. Я и пальцем не пошевелю, чтобы напустить этот бродячий зверинец на кого-нибудь из своих знакомых.

Задетая его снобизмом, Джапоника сказала:

— Я отвечу вам взаимностью и буду столь же откровенна. Ваше наследство сделало их нищими. Другой на вашем месте счел бы для себя долгом чести выдать кого-нибудь из них замуж.

Посмотрев на носки своих ботинок, лорд Синклер протянул:

— Мадам, я скорее женился бы на вас.

— Женились на мне?

Он наслаждался выражением неприкрытого изумления на ее лице. Как хорошо она разыгрывала невинность! Действительно, жениться на ней!

— Это всего лишь фигура речи, — холодноватым тоном пояснил он. — Полагаю, вы слишком заняты возложенными на вас обязанностями по патронажу приемных дочерей, чтобы обременять себя новым ухажером.

Джапоника почувствовала, что покраснела до корней волос.

— Вы абсолютно правы, если имеете в виду себя в качестве утешителя моей вдовьей доли.

Девлин спрятал улыбку. В самом деле, какое неподдельное возмущение в голосе! Да уж, рыжие волосы не обманули. В этом хрупком теле скрывалась женщина с жарким темпераментом. Это его возбуждало.

— Вы виконтесса, а одеваетесь как гувернантка, попавшая в нужду. Что это за смехотворный предмет? — Он выпростал руку и сдернул с головы Джапоники чепец так быстро, что она не успела ему помешать.

Случайно он задел узел, шпильки выскочили, и рыжие кудри упали на ее спину и плечи. Девушка увидела, как расширились его зрачки, и больше не сомневалась в природе его чувства. В глазах лорда был голод, животный голод самца.

Голос ее слегка дрожал от возмущения:

— Вы самый грубый мужчина, с кем мне приходилось иметь дело.

Он бросил чепец к ее ногам и, молитвенно сложив на груди руки, сказал:

— Поверьте мне, я такой, как все.

— Ну что же, я подозреваю, что вы надеетесь, будто я стану вам возражать, — ответила она презрительно. «Какой несносный, надменный тип!»

Джапоника нe знала, что и думать, когда в ответ лорд Синклер улыбнулся:

— Вы хотите сказать, что возражаете против моей компании и намерены покинуть мои пенаты.

Джапоника вдруг поняла, что попалась в ловушку. В тот первый раз все начиналось так же. Он загнал ее в угол, прежде чем начать торговаться о цене за его услугу. На этот раз она не могла ничего придумать для того, чтобы уговорить его пойти ей навстречу и помочь сосватать хотя бы одну мисс Эббот.

Девушка наклонилась, чтобы поднять чепец с пола, но он опередил ее и протянул чепец с лучезарной улыбкой на лице. Джапоника попыталась взять головной убор двумя пальцами, давая понять, что даже случайное соприкосновение рук считает для себя оскорбительным.

Догадавшись о том, что стоит за ее действиями, Девлин в последнюю секунду спрятал чепец за спину.

— Давайте же. Неужели вы так легко сдадитесь? Джапоника сжала губы, мрачным взглядом встретила его довольное выражение лица. Синклер забавлялся, и это ее бесило. Может, эти слова про потерянную память были ложью, попыткой заставить ее сделать неверный шаг, раскрыть карты? Или сейчас человек, что был перед ней, вел себя так, как требовала его природа? «Ты еще должна меня удивить, — когда-то говорил, поддразнивая ее, Хинд-Див. — Будь умной и думай быстрее!»

Джапоника сложила руки на груди и заговорила голосом, являвшим полное противоречие ритму ее бешено бьющегося сердца:

— Если я смогу сделать сестер Эббот, скажем, за месяц такими, чтобы они не вызывали у вас неприятия, вы не могли бы представить старших девочек лондонскому обществу?

Лорд улыбнулся, но улыбку его нельзя было назвать приятной.

— Мадам, если вы могли бы изменить их хоть на йоту, я мог бы пересмотреть свою позицию. — Он приблизился к ней вплотную, так что она вынуждена была смотреть на него снизу вверх. — Но послушайте меня. Я не верю в чудеса и не жду их. Таким образом, пока это не произойдет, я не хочу, чтобы вы или ваше потомство показывались мне на глаза.

Джапоника гордо вскинула голову:

— Дайте мне месяц. А до тех пор скатертью дорожка туда, куда вы там собрались отправляться, и черт с вами.

Когда она захлопнула за собой дверь, улыбка на лице Синклера поблекла. Как бы там ни было, он не привык, чтобы в споре с ним последнее слово оставалось за женщиной. К тому же виконтесса вела себя так, как будто была с ним одного поля ягода. Да, по рангу вдовствующая виконтесса даже немного выше, чем он.

Но ведь это результат мезальянса! Может, она ведет себя так потому, что считает, что он должен ее помнить?

Но ведь он потерял память!

После всех объяснений, касавшихся событий трехдневной давности, Синклер не имел ни малейшего представления о том, что ему следовало бы о ней знать. Но что-то между ними было. Он видел испуг в ее карих глазах. Если даже она сама того не замечала, то он видел, как начинала подрагивать ее нижняя губа всякий раз, как он приближался. И еще кое-что очень существенное. Он чувствовал себя как семнадцатилетний мальчик в присутствии доступной женщины. Сама похоть!

А он-то думал, что больше с ним такого не будет. И не было… пока он не встретился глазами с леди Эббот.

Его восхищала ее манера изредка касаться шеи и золотой серьги в ухе. Жест, усвоенный в детстве, теперь, когда она стала женщиной, приобрел весьма соблазнительное звучание. Она весьма твердо напомнила ему о том, что он — мужчина, мужчина, у которого очень долго не было женщины.

Девлин улыбнулся. Он не мог бы сказать, что ему очень понравилась леди Эббот. Он даже не мог бы сказать, что его сильно к ней влечет. Но он не мог бы утверждать, что остался к ней равнодушен. Не мог, когда тело его налилось, являя собой неопровержимое доказательство обратного. Итак, что же делать?

— В самом деле, что? — пробормотал лорд, рассеянно дернув за веревку звонка, вызывая дворецкого.

Соблазнить вдову, живущую с ним под одной крышей? Это вызовет скандал, что значительно усложнит его жизнь, какой бы соблазнительной ни казалась перспектива при первом рассмотрении. Что делать с ней, когда притягательность новизны исчезнет? Нет, лучше не гадить в собственном гнезде. В Лондоне в избытке женщин, более красивых и доступных, чем леди Эббот, и не менее страстных, чем она. Достаточно удовлетворить естественные потребности организма, и все пройдет. Должно пройти.

— Милорд?

Девлин взглянул на дворецкого:

— Пусть подгонят карету к дому. Да, Бершем, что ты знаешь о виконтессе? Пользовалась ли она успехом на лондонском рынке невест, пока не подцепила лорда Эббота?

— Леди Эббот в Лондоне впервые. Она вообще не из Англии, милорд. Лорд Эббот встретил ее и женился во время своего последнего пребывания в Персии.

Девлин вздрогнул.

— Ты сказал, в Персии?

— Именно так, милорд. Леди Эббот выросла в восточно-индийских Колониях.

— Откуда тебе это известно?

— Сама леди об этом сказала. — Бершем позволил себе улыбнуться, что случалось с ним крайне редко. — Весь дом смотрел на нее в страхе. То, как она обращалась с вами в тот вечер, невозможно забыть. А потом, когда мы услышали, как она говорит с вами на иностранном языке…

— Что? — Девлин не мог скрыть удивления.

— Леди Эббот сказала, что в лихорадке вы говорили с ней на персидском. — Бершем зябко поежился. Он не мог забыть ту ночь и тот мистический ужас, что испытал, глядя на своих новых хозяев. — Я думал, милорд, вы помните.

— Нет, — ответил Девлин и сжал в руках чепец. Он бросил на него взгляд, и новая мысль молнией пронзила его мозг.

Итак, все обстояло именно так, как он и подозревал. Дочь колониста! Должно быть, они встретились в Персии. Если бы он только мог вспомнить!

Боль сдавила виски, как это случалось всякий раз, когда Синклер пытался вспомнить прошлое. Непроизвольно он сжал в ладони льняной, с кружевной оборкой чепец, и запах, тот самый пьянящий персидский аромат, стал сильнее. Наполнил собой воздух, делая леди Эббот соблазнительно ближе. В серых воробьиных перышках таилась душа гурии.

Что-то новое зашевелилось в нем, нечто такое, что не напоминало о себе ни разу за весь год. Инстинкт охотника. Возбуждение, сопутствующее охоте! Быть может, он перестал быть солдатом, способным совладать с врагом. Не было у него вкуса к политике, к дипломатической карьере. Но безразличие его покинуло. Теперь Синклеру стало не все равно, как сложится жизнь. В настоящий момент судьба бросала ему вызов в виде секретов маленькой юной женщины, в чьих руках был ключ к воспоминаниям, которые ему очень хотелось вызвать к жизни.

Впервые за долгое время он улыбнулся широко и ясно.

Глава 12

Мирза Абул Хасан Шираз, полномочный посол иранского султана, надежды вселенной, его величества падишаха, был болен.

Консилиум врачей пришел к выводу, что болезнь его была вызвана тоской по дому и усилиями организма приспособиться к английскому холоду. Больше никакие увеселения и развлечения не могли поднять его с постели. Мирза лежал и жаловался на жар и боль в сердце. С этим надо было срочно что-то делать. Нельзя долго оставлять правителя Ирана в неведении относительно здоровья его полномочного представителя в Англии. Именно этому щекотливому обстоятельству Девлин Синклер и был обязан встречей с сиром Гором Узли этим субботним утром.

Сидя за изысканно выполненной шахматной доской, подаренной сэру Узли индийским раджей, в не менее изысканно декорированной зеленым бархатом и позолотой гостиной баронета Узли, они обсуждали государственные дела, притворяясь, будто играют в шахматы.

— Нельзя допустить дипломатический скандал, — говорил Узли, советник короля Георга.

Король поручил Узли принять гостя из Ирана у себя, так что он был ответствен за все, что происходило с мирзой здесь, в Лондоне. — Как вы знаете, мирза отклоняет все приглашения, отказываясь покинуть дом до тех пор, пока его официально не примет у себя его величество. Большое расстояние между теперешней резиденцией короля и Лондоном не позволяет нам точно рассчитать время и подготовить все необходимое для публичной королевской аудиенции. И это плохо, ибо по городу начинают ходить опасные слухи. Некоторые радикальные газеты уже высказали предположение, что задержка с приемом всего лишь предлог для того, чтобы задержать мирзу под домашним арестом. Если просочится слух о том, что болезнь его безнадежна, то это серьезно осложнит подписание англо-персидского договора. Что, как вы понимаете, весьма на руку Бонапарту.

Девлин рассеянно кивнул и взял в руки фигуру. Договор 1807 года между французами и Персией оставался в силе менее полугода. То, что шах выразил настойчивое желание возобновить отношения с Англией, не могло не вызывать беспокойства у врага.

— Ходят слухи, что Лондон — это ружье, выстрелом из которого французские шпионы надеются посеять смуту среди английских союзников. Хотелось бы верить, что эта новость утолит вашу печаль по поводу бесцельности пребывания во вверенной должности.

— Напротив, — достаточно вежливо ответил Девлин, — я полагаю, мое возвращение в Индию принесло бы двойную пользу — и мне, и Англии.

Узли нахмурился, глядя, как его более молодой оппонент ставит фигуру на доску.

— Когда-то вы принесли неоценимую пользу стране. Жаль, что подобных героев не принято чествовать публично. Но я могу сказать откровенно: свой вклад в общее дело вы внесли, и немалый.

— Мне было бы куда лестнее это слышать, если бы я мог припомнить, о каких услугах вы ведете речь, — сказал Девлин и жестом пригласил Узли сделать свой ход.

— Вот так. — Узли передвинул пешку. — Память не хочет возвращаться, не так ли?

— Не хочет. — Девлин обнаружил, что, если не глушить головную боль алкоголем, то приступы ярости, которые всегда сопровождали эту боль, можно удерживать под контролем. Но советнику короля не стоило рассказывать ни о пристрастии к спиртному, ни о приступах гнева. — Мало радости играть роль сторожевой собаки, которая лает, но укусить не может. Я бы предпочел вернуться к исполнению своих прежних обязанностей.

Узли сдвинул брови.

— Но, мой дорогой, вы же сами не помните, в чем состояли ваши обязанности.

— Они были так необычны даже для опытного военного?

— Можно сказать, они были уникальны. — Узли взял пешку и задумчиво покрутил ее между пальцами. — Вам давали весьма деликатные поручения. Уникальные, как я уже сказал. Но тут главное — соблюдение секретности. Ваши ранения, увы, сделали вас… запоминающимся.

Девлин нахмурился и как бы невзначай потер то место на рукаве, из-под которого торчал крюк.

— Никто не желает обсуждать со мной ту работу, которую я делал для Англии. А ведь меня пытали и едва не замучили насмерть именно для того, чтобы я раскрыл какие-то секреты, которые знал, как вы говорите, по долгу службы. Вам не кажется такое положение вещей несколько несправедливым?

Узли в ответ лишь с улыбкой поставил фигуру на место. Он был дипломатом и знал, как благополучно обходить опасные рифы.

— Я заметил, как часто мирза обращается к вам в течение дня. Разговоры с вами его развлекают. Вы разделяете его любовь к восточной поэзии и музыке, что, согласитесь, редкость среди нашего брата военных. Ваш персидский настолько беглый, что он сомневается в том, что вы — англичанин. Девлин пожал плечами.

— Да, это для меня самого остается тайной. Слова просто приходят тогда, когда надо. И когда говорят, я тоже все понимаю, как на английском. Но ничего не помню о том, чтобы учил персидский или знакомился с их культурой.

Узли кивнул. Лорд Синклер владел арабскими языками и языками хинди лучше, чем сам Узли.

— Мирза места себе не находит. Каждый день к нему являются курьеры с сообщениями, побуждающими поторопиться с возвращением. Каждый день промедления грозит навлечь праведный гнев Али Шаха.

— Я его понимаю, — сказал Девлин и быстро передвинул фигуру. — Ибо мирза потерял дядю, ставшего жертвой гнева шаха. Насколько я помню, дядю его сварили в масле.

Узли брезгливо поморщился.

— В столице бывает не один десяток полномочных представителей всевозможных государств, которые месяцами ждут королевской аудиенции. И ничего, не жалуются. Хотя они не ограничены в тех увеселениях, что им предлагает Лондон. А это существенно помогает скоротать время. Хасана нужно развлечь, — заключил Узли с улыбкой, после чего взял пешку Девлина. — Как мне кажется, женское общество было бы всего предпочтительнее.

Девлин поднял глаза в весьма неприятном удивлении:

— Вы ведь не хотите сказать, что предлагаете мне роль сводника?

— Нет. — Узли потер подбородок. Выражение его лица было кислым. — Но мирза становится чертовски упрям, когда речь заходит о тех клятвах, что он давал шаху. Кстати, он поклялся соблюдать целомудрие, пока не исполнит задачу, поставленную перед ним его совереном. Чертовски неудобно! Несколько вечеров в опере с последующей вечеринкой в обществе хористок могли бы значительно улучшить его настроение.

Девлин улыбнулся, не поднимая глаз от доски.

— Именно поэтому шах и взял с него такую клятву. Мужчина в расцвете лет, поклявшийся оградить себя от удовольствий, которые дарит женское общество, имеет весьма сильную мотивацию для скорейшего исполнения долга.

Узли негромко рассмеялся:

— Принцип, который ни за что не сработал бы в британской армии. Мы платим шлюхам, разъезжающим по фронтам, чтобы сохранить мотивацию в наших мужчинах. Хотя шаху не откажешь в мудрости. И все же даже если мирза не может воспользоваться всеми преимуществами женского общества, это не значит, что он останется равнодушным к женщине, способной его развлечь на ином, так сказать, интеллектуальном уровне. Он не раз упоминал о том, что ему нравятся английские леди. Мне пришло в голову, что полупрозрачные наряды, вошедшие в моду, поражают его новизной и вызывают желание видеть их почаще. Хотелось найти человека, который помог бы найти стильную английскую даму благородного происхождения. Она, конечно же, должна быть замужем. Достаточно молодая, чтобы радовать глаз, и в то же время достаточно остроумная, чтобы развлечь гостя беседой. И такая, чтобы ее не отталкивала его восточная манера общения.

— Сколько требований к одному человеку!

— Но все они продиктованы лишь необходимостью. Мне сказали, что одна дама упала в обморок при виде бороды нашего мирзы. Мы ведь не можем держать наготове с десяток нянек, чтобы привели даму в чувство на случай, если ей случится упасть в обморок! — Узли наклонился над доской, пытаясь вникнуть в тактику противника. Он только что потерял пешку. — Нам нужна дама, которая говорила бы немного по-персидски! Мирза пытается учить английский, но пока успехи его незначительны. Общество женщины может подстегнуть интерес к языку.

Девлин не вполне был уверен в том, что стоит озвучивать мысль, которая родилась у него уже давно.

— Возможно, я знаю такую даму.

— Замечательно! Мистер Грант, председатель Ост-Индской компании, и его помощник, мистер Астелл, приглашены на обед с мирзой на следующей неделе. Мы были бы рады включить в число приглашенных вас и вашу даму.

— Я не…

Узли предупредительно поднял руку:

— Это не просьба, а приказ, полковник Синклер. Девлин вздохнул, отчасти чтобы замаскировать раздражение.

— Хорошо, сир. Но сегодня я не смогу ей сообщить. Она живет за городом. Кроме того, я не вполне уверен в том, что смогу ее убедить принять приглашение. Она вдова, и у нее есть дети, за которыми надо присматривать.

— Великолепно! — воскликнул Узли и откинулся на спинку стула с довольной улыбкой.

Двумя часами спустя Девлин уже сидел в карете Шрусбери, неспешно катившей по Бонд-стрит. Он улыбался. И радовало его то, что у него появилась цель — то, чего ему не хватало в течение многих месяцев. И тот факт, что цель, его была несколько фривольного содержания, не омрачал радости. У него появился предлог взяться за осуществление иной задачи, задачи, которую он даже самому себе не формулировал четко, ибо сам не хотел признаваться в том, что желает встречи с леди Эббот.

Он почувствовал, что переиграл, когда на следующий день после их разговора виконтесса вместе со своими подопечными съехала с лондонской квартиры. Было это неделю назад. Синклер действительно не желал встречаться с ее падчерицами, но он никак не думал, что она так буквально поймет его пожелание и бросится вон из города. Он думал, что она останется в городе, только жить будет где-то в другом месте.

— Чертовка!

Леди Эббот вернулась в Крез-Холл. Если бы она продолжала жить в городе, у него нашлось бы с десяток поводов встретиться с ней. Но как он мог поехать в графство Суррей? Возможно, что виконтесса восприняла бы его приезд как попытку преследования? До сих пор он не мог этого сделать. Узли дал ему повод.

Синклер выглянул из окна. Карета как раз проезжала мимо модного магазина. В витрине он увидел платье изумрудного цвета из ткани столь тонкой, что она скорее напоминала вуаль, и только очень смелая леди могла решиться надеть его. И когда Синклер представил себе Джапонику Эббот в этом одеянии, он на миг обомлел.

Стильная женщина, говорил Узли. Леди Эббот не имела стиля, если только полное отсутствие такового не воспринимать как собственный стиль. Если она согласится помочь ему, ее придется одеть с головы до пят. И одеть, как полагается. Чтобы она могла произвести впечатление на перса, имеющего пристрастие ко всему яркому, богато украшенному. Очевидно, ей понадобится его помощь.

Не заботясь о том, что могут подумать о джентльмене, входящем в дамский магазин в одиночестве, без дамы, выбежавшей поприветствовать его модистке Девлин сразу указал на платье в витрине и велел его завернуть.

Модистка, сразу заметившая, что господин покупает платье не по прихоти и с какой-то серьезной целью, ободряюще улыбнулась:

— У месье великолепный вкус. Может, он хочет приобрести для своей дамы еще некоторые мелочи? К платью?

— А у вас они есть? — Он нетерпеливо окинул рукой магазин.

— Разумеется! Позвольте показать господину…

— Меня зовут лорд Синклер.

Хотя господин явно спешил, хозяйка магазина не могла не отметить, что к своей задаче покупатель подошел со всей серьезностью. Он очень тщательно отобрал из того, что было предложено, все аксессуары к платью, начиная от нижнего белья и чулок и заканчивая туфельками, шалью и заколкой для волос. И еще — этот господин отличался отменным вкусом.

— Счастливого Рождества вам, лорд Синклер! — весело крикнула ему вслед модистка, при этом ее фальшивый французский акцент куда-то пропал, потонувши в радости от заработанной суммы. Чудо из чудес! Этот аристократ не выписал вексель, что чаще всего с ними бывало, а расплатился наличными!

— Ну конечно, подарок на Рождество! — Девлин испытывал гордость за себя. Теперь у него появился очередной повод, чтобы наведаться к леди Эббот. То, как она отреагирует на предложение, покажет, кто она такая на самом деле.

— Я рада, что дома. — Бегония стыдливо улыбалась, вплетая ленты в новую шляпку, которую купила ей Джапоника. У Бегонии был талант украшать шляпки. — Только в нашей маленькой церкви я хотела бы встречать Рождество. В другом месте это было бы совсем не то.

— С каких это пор ты полюбила посещать церковь? — спросила Лорел.

— С тех пор, как там появился новый викарий, — насмешливо заметила Цинния. — Бегония считает, что он душка.

— Священнослужитель? — Озадаченное выражение на лице Лорел казалось вполне искренним. — Не могу представить, чтобы какая-нибудь леди искренне увлеклась человеком, который все свои интересы свел к заботам о горестях и болезнях других людей. Пасти заблудшие души — тоже мне занятие для мужчины! Вот уж его никогда бы не выбрала себе в мужья! Уж если выходить замуж, то за человека, который, — тут она принялась загибать пальцы, — обходительный — раз, красив лицом — два, имеет состояние, которым может распоряжаться, — три…

— О чем это вы? — спросила Джапоника, заходя в комнату.

За то время, которое Джапоника провела с падчерицами, их отношение к мачехе изменилось коренным образом. Старшие сестры уже не выказывали своей враждебности открыто. Они просто не замечали ее, как не замечают слуг.

Вот и сейчас девочки переглянулись, как заговорщицы, и по молчаливому согласию предоставили право ответа Гиацинте, которая, явно забавляясь, ответила:

— Лорел перечисляла ценные, по ее мнению, качества мужчины, с которым намерена вступить в брак.

Джапоника кивнула:

— Мне было бы интересно узнать, какой брак вы бы сочли удачным.

— Естественно, интересно. — Лорел вызывающе улыбалась. — Откуда вам знать, что такое удачный брак для аристократки. Женщины нашего круга выходят замуж за мужчин, имеющих достаточный доход, чтобы составить хорошее дополнение к нашему приданому, и чье воспитание и происхождение не бросят тень на родословную — чтобы никто не посмел сказать, что брак был неравный.

Джапоника оставалась невозмутимой:

— И ты нашла себе такого человека?

— Бегония нашла! — В восторге от собственной шалости Пиона запрыгала и захлопала в ладоши. — Она влюбилась в викария!

— Обманщица! — Бегония вспыхнула. — Если ты кому-нибудь скажешь, я…

— Что, «я»? Обольешь всех нас слезами? Как будто мало тебе повода проливать слезы, когда ты выйдешь за священника, благочестивого святошу, который только и будет тратить свои и твои деньги на помощь несчастным? Так лучше уж тогда за простолюдина выйти!

И снова Джапоника сделала вид, что не поняла намека. Она пришла сюда с определенной целью.

— А как ты намерена найти себе подходящую пару? Лорел просияла. Очевидно, эта тема была ей по душе.

— Я найду мужа в Лондоне во время сезона.

— Во время сезона, — задумчиво повторила Джапоника и села. — А что именно означает «сезон»?

Сестры наперебой принялись посвящать ее в детали. — Это время, когда самые благородные и знаменитые семейства приезжают в Лондон…

— Время открытия зависит от того, когда открывается парламент…

— Но лишь после того, как морозы сходят на нет и лисы начинают приносить потомство…

— Это значит, что многие семьи остаются за городом до марта.

— Но некоторые приезжают в Лондон сразу после Рождества.

— Во время сезона так много всего: балы и рауты, опера…

— Ужины и суаре…

— Весной выставки и концерты…

— Балы и театры…

— Танцы и спортивные соревнования…

— И балы! — в третий раз сказала Лорел. Джапоника удивилась тому, сколько эмоций вызвало в девушках одно упоминание о сезоне.

— И это важно для замужества?

— Да, мисс. Только там можно найти подходящую партию.

— Для того чтобы познакомиться…

— И выйти замуж.

— Но вначале, конечно, надо получить право выхода, — веско заметила Гиацинта.

— И что это значит?

— Когда молодые леди достигают возраста семнадцати лет, их представляют королю в Сент-Джеймсе. До тех пор, пока они не удостоены этой чести, они не могут появляться в обществе и посещать ужины и приемы.

— И что, все молодые женщины должны встретиться с королем? — удивленно спросила Джапоника.

— Все, кто хочет удачно выйти замуж, — коротко ответила Гиацинта.

— Ну, тогда вы уже были на приеме?

Гиацинта густо покраснела, раздраженно поджав и без того тонкие губы.

— Ни одна из нас не получила права выхода, — ледяным тоном сообщила Лорел, — поскольку для этого нужен спонсор. Надеюсь, теперь в лице лорда Синклера мы такового обрели.

— На это не рассчитывайте, — тихо, почти неслышно, пробормотала Джапоника.

Она не могла прогнать из памяти насмешливую ухмылку, которая преследовала ее на всем пути в Крез-Холл. Не станет он представлять дочерей лорда Эббота своим друзьям. И уж тем более не будет хлопотать, чтобы «букет Шрусбери» был принят при дворе.

«Он не помнит меня!» Это ранило Джапонику сильнее, чем она считала возможным. Отец ее ребенка был жив, но для нее это ровно ничего не значило! Не могло значить!

И вдруг она почувствовала, как слезы прихлынули к глазам. Еще немного, и она расплачется.

Джапоника быстро встала.

— Я… У меня в глаз что-то попало. Простите меня. — С этими словами она выскочила из комнаты.

Уже в коридоре она зажала себе рот ладонью, чтобы сдержать рыдания. Оглядевшись, она заметила в дальнем конце коридора дверь. Она была приоткрыта и вела в музыкальную комнату. Джапоника только успела прикрыть за собой дверь, как непрошеные слезы покатили из глаз, а из груди вырвались рыдания. Девушка прислонилась к двери спиной и медленно сползла по ней на пол. Она плакала так, как будто жизнь для нее кончалась.

Глава 13

Джапоника не могла справиться с собой. Она рыдала в голос, уже более не заботясь о том, что ее могут услышать. Последнее время она вообще перестала себя понимать. Никогда раньше она так часто не плакала.

Должно быть, все потому, что она скучала по Джейми. Почти месяц прошел с тех пор, как она уехала, оставив своего ребенка там, в далекой Португалии. Какой будет их встреча? Узнает ли он свою мать? Или побоится подойти? Каждый день, закончив писать Агги очередное письмо, Джапоника лила слезы. Столько писем она успела отослать, и ни одного не получила. В каждой весточке она умоляла старую няню как можно подробнее рассказывать о Джейми, понимая при этом, что с младенцем на руках у служанки едва ли хватает времени на подробные отчеты. К тому же Агги едва умела писать. Отсутствие писем, конечно, влияло на состояние Джапоники, но дело было не в одной лишь почте.

О, как жестока и несправедлива была к ней жизнь! Джапоника уже смирилась с тем, что ей придется растить ребенка без отца. Она была готова к чему угодно, только не к тому, что Хинд-Див жив!

Он не узнал ее! Конечно, нет! Но дело не только в том, что он потерял память. Дочь торговца с заурядной внешностью едва ли могла произвести впечатление на Хинд-Дива.

— Гувернантка, в самом деле! — жаловалась она в перерывах между всхлипываниями. Его бестактные реплики были так унизительны, что ей хотелось провалиться под землю!

Джапоника поднялась с пола, вытащила из рукава носовой платок и громко высморкалась. Почему ей не все равно, что он о ней думает? Ведь и раньше, до встречи с ним, ее никто не называл ослепительной красавицей. Никто и никогда не видел в ней ничего примечательного. В шестнадцать лет у нее был опыт общения с противоположным полом, но, как оказалось, ее ухажеру нужны были лишь ее деньги. Так что те слова, которые говорил ей лейтенант из британского гарнизона, не в счет.

— Невыносимый тип! — Джапоника попыталась найти отдушину в гневе. Увы, то была лишь жалкая попытка уйти от горькой правды, которой она должна наконец посмотреть в глаза.

Джапоника была потрясена, когда, проанализировав свое поведение, увидела, что она страдает от всех этих женских штучек, к которым, как она полагала, у нее давно выработался иммунитет. Гордость, тщеславие и желание быть любимой. Она не стремилась произвести на лорда Синклера хорошее впечатление, но сейчас девушка с горечью сказала себе, что как женщина она показала себя из рук вон плохо.

— Это все не важно! Все! — шептала она. Он все равно не мог вспомнить ни Багдад, ни свое пребывание в роли Хинд-Дива, ни маленькую «гури», которая посмела торговаться с ним. Которая просила у него спасти ей жизнь, а в итоге потеряла невинность. Так какая ей теперь разница? Джапоника принялась ходить взад-вперед, надеясь, что движение поможет усмирить слезы.

Как странно, как поразительно то, что им случилось встретиться. И произошло это за тысячи миль от Персии! Как поразительно то, что новым виконтом суждено было стать ему! Необъяснимо, как она могла выйти замуж за его родственника! Казалось, сам космос решил сыграть над ней злую, жестокую шутку.

Джапоника подошла к пианино и села на скамью. Просто так, чтобы собраться с мыслями, подумать о чем-то более насущном, чем о той сделке, что она заключила когда-то с получеловеком-полулеопардом.

Обаятельной леди из нее не получилось. Так, может, из нее получилась неплохая гувернантка? Увы, и в этой роли она показала себя из рук вон плохо. Жестокая карикатура на пятерых воспитанниц Джапоники, та; что словесно изобразил лорд Синклер, была подозрительно похожа на правду. Затем у него хватило наглости приписать отсутствие у них хороших манер ее влиянию. Это ее задело еще сильнее. Отчего? С каких это пор она стала такой уязвимой к досужему вымыслу? Так, может быть, она так болезненно реагировала на его замечания потому, что в них все же было зерно истины?

Нет, не так! Джапоника перевела дух. Никто не может превратить черта в ангела за один месяц.

— Что случилось, мисс? — Джапоника не заметила, как Пиона открыла дверь.

Виконтесса Эббот отвернулась и провела ладонью по лицу. Слезы она стерла, но покрасневшие припухшие глаза все равно не спрячешь.

— Я просто нездорова.

— Что это было? Она плакала? Над чем это, интересно знать, она могла так сокрушаться? — Голос Гиацинты действовал на Джапонику, как скрежет металла по стеклу.

Джапоника повернула голову и увидела, что все пятеро стоят в дверях. Несомненно, именно этого они и ждали — застать ее в слезах. Они порадуются, решат, что это их рук дело.

Последняя слезинка скатилась с подбородка в руку, и это решило дело. Джапоника разозлилась на себя, и гнев придал ей решимости и сил. Как смеют они лезть ей в душу? Как смеют они спрашивать, о чем она думает и над чем плачет, когда считают ее неспособной мыслить и неспособной чувствовать!

— Если вы намерены войти, то оставьте дверь открытой. Я боюсь задохнуться, оказавшись взаперти со всеми вами пятью!

— Что вы хотите сказать? — с нажимом в голосе спросила Гиацинта. — Требую объяснений!

— От вас воняет. — Джапоника встала. Сейчас она все им скажет напрямик. Пусть поплачут, если эта правда доведет их до слез. Какими задаваками выглядят старшие девушки. Но они не понимают того, что знает она. В этом мире они никому не нужны. Может, и к лучшему, что у них не хватает мозгов это понять. Выросшие в обстановке полнейшего попустительства, они и представления не имеют о том, что такое характер и что такое порядочность. Они не понимают, что стоит ей уйти из их жизни, и они попадут в беду, о масштабах которой даже не хочется думать.

Она была уже готова произнести эти слова вслух. Они жгли Джапонике язык. Но она ничего не сказала. Гиацинта и Лорел, исполненные совершенно неуместной, смехотворной гордыни, смотрели на мачеху сверху вниз, и она пожалела их. Не стала разбивать вдребезги эту слепую веру в то, что мир относится к ним благосклонно.

Несмотря на то что Лорел была Джапонике ровесницей, а Гиацинта и того старше, эти девушки были не в пример глупее ее. Глупые, наивные создания. Такие уверенные в себе. Это была их страна, их дом, и они с пеленок росли с убеждением, что их благородное происхождение упасет от всех возможных бед. Они не могли постичь того, что стоит ей, Джапонике, сделать то, о чем они мечтают — покинуть их навсегда, — и вся их благополучная жизнь разлетится вдребезги.

Она, Джапоника, приняла ответственность за них. Совесть. Она не даст ей об этом забыть. Может, месяц и недостаточный срок для того, чтобы сделать дочерей шелковыми, но навести лоск она сумеет! Должна суметь. Но вначале надо овладеть ситуацией — решить задачу тактическую, стратегические задачи она будет решать потом.

— Понятие о личной гигиене, леди, у вас отсутствует напрочь. — Джапоника словно издалека слышала свой голос. Спокойный, уверенно-рассудочный. — Начиная с сегодняшнего дня вы будете мыться два раза в неделю.

— Дважды в неделю? — Цинния взвизгнула, будто ей приказали нырнуть в прорубь.

Джапоника спокойно продолжала:

— Вы также будете мыть лицо, шею и руки каждое утро и менять нательное белье через день.

— Это слишком. Никто так часто не моется. Джапоника остановилась перед Гиацинтой.

— Вот тут ты не права. В Персии женщины тратят много часов в день, наводя красоту и втирая в тело ароматные благовония. В персидском высшем обществе никто не станет принимать человека, от которого дурно пахнет… Как из свинарника.

— От нас пахнет свинарником? — Лорел вся раздувалась от гнева. — Как вы смеете! Как вы…

— Свинарником! — решительно повторила Джапоника. — Вы можете менять платья по шесть раз на дню и поливать себя дорогими духами, но вам это не поможет. Пока вы не избавитесь от кислого запаха немытых тел, вам не удастся найти в Англии джентльмена, который захотел бы приблизиться к вам настолько близко, чтобы насладиться произведенным эффектом.

Лорел раздувала щеки и краснела, но на этот раз сказать ей было нечего.

И вот тогда младшие сделали то, чего никогда бы не сделали раньше. Они захихикали.

Джапоника быстро обернулась к ним. Бегония, Цинния и Пиона стали ее союзницами.

— Итак, мы пришли к согласию. Начиная с сегодняшнего дня вы будете учиться двигаться и говорить как настоящие юные леди. Никакой больше беготни и никаких криков ни дома, ни на улице. Вы должны научиться себя вести в обществе.

— Мы не пони, чтобы нас дрессировали, — заявила Гиацинта.

— Нет, вы не так вышколены, как дрессированные пони. Вы грубы и дурно воспитаны, своими манерами вы позорите себя и свой род. Так дальше продолжаться не может. — Джапоника улыбнулась. Пора было менять кнут на пряник. — Уверена, что хотя бы одна из вас стремится попасть на прием в Сент-Джеймс?

— На прием к королю? — Лорел очнулась. — Она говорила о приеме у короля?

— Что мы должны делать? — хором спросили три младшие, намеренно игнорируя неодобрительные мины старших.

— Вам придется много трудиться, чтобы заслужить эту привилегию. — Джапоника открыла крышку фортепьяно. — Кто из вас играет на этом инструменте?

— Я играю, — с готовностью отозвалась Лорел.

— Мы все играем, — поправила сестру Цинния. — Монсеньор Моллет был нашим учителем. Его для нас наняла наша прежняя гувернантка, мисс Хавершам.

— Лорел больше всех получила уроков, — сказала Бегония.

Джапоника заметила, как озорно переглянулись Цинния и Пиона, но ничего не сказала.

— Сыграй для нас, Лорел.

Лорел просияла:

— Конечно. Я неплохо знаю Моцарта, но я умею играть кое-что из Бетховена и Гайдна тоже.

— Моцарт меня устроит, — сказала Джапоника и села на стул неподалеку от инструмента.

Лорел играла весьма выразительно и экспрессивно, если судить лишь по выражению ее лица. Увы, пальцы ее совсем не слушались. Они все время соскальзывали с клавиш, да и ритм она не могла выдержать. То мелодия неправильно воспроизводилась, то части произведения путались местами. Но, закончив, она обернулась к присутствующим с улыбкой триумфатора.

— Может, ты неплохо знаешь Моцарта, но играешь ты его очень плохо, — заявила Джапоника. — Тебе надо много тренироваться, девочка моя, очень много.

Лорел фыркнула:

— Откуда вам знать, как должен звучать Моцарт? Джапоника согнала Лорел с табурета, размяла пальцы и заиграла тот же отрывок в нужном темпе, допустив всего одну ошибку.

Закончив, она улыбнулась, довольная собой.

— У нас, в Персии, тоже есть преподаватели музыки. Когда каждая из вас научится играть не хуже меня, вы получите по сотне фунтов, чтобы заказать наряды у мадам Соти.

— О! — воскликнули три из пяти. Гиацинта презрительно поджала губы.

— Я не нуждаюсь в новых нарядах, хотя я бы в любом случае не стала принимать ваши подачки.

Вам не пристало швыряться деньгами Шрусбери, как будто они ваши.

Джапоника окинула девушку тем же уничижительно-презрительным взглядом, которым та весьма часто смотрела на мачеху:

— Ты сама не устала от своей дурацкой патетики?

Гиацинта густо покраснела, и Джапоника успела подумать, что ей совсем не идет краснеть, ибо со стороны могло показаться, что она вдруг заразилась крапивницей.

Удовлетворенная уже тем, что заставила своих двух главных врагинь перейти на оборонительные позиции, Джапоника решила нанести последний, сокрушающий удар:

— Лорел, ты тоже готова швырнуть мне в лицо мои подачки?

Лорел, физически неспособная отказаться от нового платья, отвернулась от старшей сестры.

— Я не вижу разницы в том, кто будет платить, ибо эти деньги все равно наши.

И все же, когда Джапоника отвернулась, Лорел послала ей в спину весьма неприязненный взгляд. Ее унизили! А этого Лорел не могла простить маленькой самозванке, вероломно вторгшейся в их семью.

— Я буду тренироваться первая! — воскликнула Пиона, но Цинния столкнула ее с табурета.

Джапоника вздохнула. Чудеса случаются только в сказке.

— Я составлю вам расписание. Будете заниматься по очереди с утра и до обеда. — Джапоника бросила взгляд на Гиацинту, которая не стала просить, чтобы для нее сделали исключение.

— Ай, больно! Ты мне все волосы выдерешь!

Джапоника лишь кивнула молоденькой горничной, давая ей знак продолжать втирать в волосы Лорел шампунь с добавлением камфары и борного порошка. Удаление многослойных залежей жирной помады, которой сестры приглаживали волосы, вместо того чтобы их мыть, требовало немалых усилий.

Чуть подальше, в сторонке, помалкивали Цинния и Пиона. Вид у них был жалкий. Дегтярная мазь, которой им намазали голову, чтобы избавить от вшей, капала на простыню, накинутую на плечи.

Две служанки, которые обычно занимались в доме мытьем полов, были призваны на помощь. Они гребнем пытались разодрать спутанные, хотя и отмытые патлы Бегонии и Гиацинты.

— Эй! Ты меня лысой сделаешь! — Гиацинта ткнула острым локтем под ребро служанке. — Тупая корова!

— Это будет стоить тебе один фунт, — спокойно констатировала Джапоника. — За сегодняшнее утро уже четыре фунта. Если будешь продолжать в том же духе, твоего содержания не хватит даже на ленту для волос, не говоря уже о платье. Если тебе что-то не нравится, расчесывай свои волосы сама.

— Я всего лишь хотела попросить ее быть повнимательнее. Если ей предстоит стать моей горничной, пусть учится.

Ого! Гиацинта совсем не против иметь личную горничную. Тщеславие врага с легкостью можно обернуть в свою пользу.

Вопрос о хорошей горничной нельзя было решить за один день. Но нанять служанку для своих подопечных, хотя бы для старших, Джапоника считала своим долгом. У нее сложилось впечатление, что с младенческого возраста сестры Эббот звали на помощь кого придется, чтобы помогли им одеться, причесаться и так далее. А если дозваться не получалось или не хотелось, так и ходили нечесаные и полуодетые. Насколько Джапоника могла судить, англичане были добрее со слугами, чем хозяева в Персии, но подлость по отношению к человеку, вынужденному тебя обслуживать, Джапоника не потерпела бы. Поэтому она и назначила штраф, который взимала со своих воспитанниц всякий раз, когда ловила их на неблаговидных поступках по отношению к слугам.

Следующий час прошел вполне сносно. Только Циннии пришлось пригрозить домашним арестом за ее поведение в ванной. Кто бы мог подумать, что девушка в четырнадцать лет искренне верит в то, что может утонуть в ванне, где воды налито на четыре дюйма?

Потом она посадила все еще завернутых в простыни после купания воспитанниц перед собой и, открыв саквояж с гербом Шрусбери, принялась доставать оттуда склянки.

— Вот паста, которую вы должны накладывать на лицо каждое утро. Будете делать это до тех пор, пока я не увижу улучшения.

Бегония открыла крышку и с подозрением принюхалась к содержимому.

— Что это?

— Паста из косточек миндаля, лимонного сока и розовой воды. Вчера приобрела у Фортнама. Если вы будете пользоваться ею регулярно, то через две недели увидите, как изменится ваша кожа.

Джапоника открыла баночку и сама начала втирать мазь в щеки Циннии.

— Это яичный белок, взбитый с лимонным соком и медом. От этой смеси прыщи будут казаться бледнее, а потом намажешь другой, которая не даст выскочить новым.

— Конец прыщам, Цинния! — запела Пиона, за что получила от сестры затрещину.

— Один фунт, — спокойно констатировала Джапоника. — Я заказала для вас лосьоны, которые вы будете втирать в кожу ног и рук. У каждой будет лосьон с собственным запахом. Гиацинта, для тебя — тимьян. Лаванда для Лорел, мята для Бегонии, розмарин для Циннии. И лимон для Пионы. Как-нибудь на днях я покажу вам, как делать лосьон самим, чтобы он у вас всегда был под рукой.

Лорел с подозрением уставилась на мачеху:

— Зачем вы все это для нас делаете?

— Ты о моей доброте, вежливости и готовности помочь? Чтобы подать вам пример. А теперь, когда вы оденетесь к ужину, мы с вами проведем урок хороших манер за столом.

Джапоника испытала законную гордость, восседая за обеденным столом в окружении отмытых подопечных с сияющими чистотой волосами. Запах камфары и бора был неизбежным злом. Начало было положено неплохое. Однако после еды Джапоника намеревалась вернуться к себе, чтобы отдохнуть с книгой в руках, потягивая херес. Восемь часов непрерывного пребывания в обществе подопечных истощили ее нервную систему.

— Начнем с супа, — сказала Джапоника и кивком головы попросила слугу разлить суп по тарелкам.

— Что это? — Гиацинта с недоумением перевела взгляд с содержимого тарелки на Джапонику. — Это просто жидкая похлебка какая-то!

Цинния демонстративно отодвинула тарелку.

— Я не буду это есть! — с вызовом заявила она. Лорел с вожделением взглянула на тот край стола, где под серебряными крышками были расставлены вторые блюда.

— Дайте мне йоркширский пудинг, который я заказала!

Джапоника, не отвечая, взяла ложку и принялась есть.

— Я взяла на себя труд пересмотреть меню, — сказала она, выдержав паузу, и добавила: — Воспользовалась своим правом хозяйки. Чтобы было поменьше мясных и жирных блюд. На обед сегодня, как вы видите, каштановый суп и постная говядина на второе. На десерт подадут свежие груши из нашего сада и сыр.

— А пудинга не будет? — разочарованно протянули младшие.

Джапоника заранее настроилась на этот разговор.

— Я удивлена, — сказала она, обращаясь к Гиацинте, — что вы тратите такие огромные деньги на пищу. Непонятно, куда она вся девается. Будь нас вдвое больше, мы и то не сумели бы все это съесть. Я урезала еженедельные расходы на еду вдвое, чтобы сэкономленным деньгам найти лучшее применение.

— Вы собираетесь заморить нас голодом! Вы, которая живет за наш счет! — Лорел не могла обойтись без патетики.

— Я думаю, тебе будет легче пережить нехватку пищи, если ты будешь думать о том, что получишь взамен. Стройная фигура и хорошая кожа — это не так уж мало в обмен на некоторые ограничения.

— Почему мы все должны быть наказаны? — огрызнулась Цинния. — Мы же не такие толстые, как Лорел!

— Я не толстая! — закричала сестра. — Ты завидуешь, потому что у меня есть грудь, а ты плоская как доска!

— Кто станет завидовать жирной корове! — не осталась в долгу Цинния.

Джапоника, которая подумала, что худшее уже позади, увидела, как Лорел привстала с места и подняла супницу. Она догадалась о ее намерениях.

— Нет, Лорел, нет!

Джапоника вскочила, но было уже поздно. Содержимое супницы с громким плеском опрокинулось на стол, заливая скатерть. Булочки, которые были поданы к первому блюду, полетели в Лорел. И в этот самый момент Бершем, который, насколько было известно Джапонике, должен был находиться в Лондоне, настежь распахнул двери столовой.

— Что вы здесь делаете? — испуганно воскликнула виконтесса.

Торжественным тоном, до смешного не вязавшимся со всем антуражем этой сцены, Бершем объявил:

— Лорд Синклер изволили приехать, леди Эббот.

В комнату вошел лакей с множеством коробок и свертков, перевязанных лентами. Следом за ним вошел сам Девлин Синклер.

— С Рождеством! — сказал он.

Последние звуки его приветствия потонули в крике восторга.

— Подарки! — хором завизжали сестры и бросились выхватывать у лакея коробки.

Джапоника онемела от шока. Схватив тяжелый серебряный половник, оставшийся валяться на полу после выходки Лорел, она пошла, как бык на красную тряпку, на своих воспитанниц, ругаясь по-персидски:

— Если вы сейчас же не прекратите, я вас отлуплю! Всех! Аллах мне свидетель!

Глава 14

Позор, ужас! Немыслимое унижение!

Джапоника в недоумении смотрела на половник, который продолжала держать в руках.

— Я готова была их отлупить. Пожалуй, надо было так и сделать.

Она не понимала, почему виконт сам не дал каждой хорошего пинка. Сестры расхватали коробки и удрали с ними с поразительной проворностью. Джапоника не смогла их остановить. Уже на пороге эти негодницы присели в реверансе, мурлыча слова благодарности. Похоже, страх перед виконтом отступил, когда речь зашла о получении подарков.

Джапоника машинально отметила, что виконт выглядел как нельзя лучше. Неужели он так разоделся по ее поводу? У Джапоники даже на миг голова закружилась от восторга. Но тут взгляд виконтессы упал на металлический крюк, грозно поблескивающий там, где должна была быть правая кисть, и когда она подняла голову, чтобы встретиться с лордом Синклером взглядом, то увидела глаза, поблескивающие так же зловеще, как и достопамятный протез. Виконт был в ярости. Джапоника по-чувствовала, как по спине пробежал холодок. Она слишком хорошо знала, что Девлин Синклер не станет с ней церемониться, тактично подбирая слова. «Стоп, — приказала она себе, — что бы он сейчас ни сказал, надо воспринять как должное и не принимать близко к сердцу».

— Вот так вы их воспитываете? Я бы со стаей бешеных собак лучше справился!

Не в силах снести презрения, Джапоника опустила глаза.

— Прошу вас, не бейте их… Я не позволю вам их обижать. Да, они заслужили наказание, но ведь девочки росли сиротками, а их отец даже не позаботился о том, чтобы…

— Так вы намерены защищать их от меня? Для этого вы, вероятно, вооружились половником? Мадам, ваш метод ведения хозяйства и воспитания я бы назвал весьма необычным!

Девлин чуть не шипел от злобы.

— Необычным? — как во сне повторила Джапоника. Она словно со стороны увидела всю омерзительную картину, коей виконт только что стал свидетелем. Увидела себя с половником наперевес, изрыгающую ругательства. Дальше катиться было некуда. И вдруг Джапоника начала хохотать.

Она заметила, как в глазах мужчины блеснуло удивление. Но он очень быстро овладел собой. Она хотела бы остановить смех, но не могла. У нее началась истерика.

Девлин быстрым шагом подошел к ней, взял под руку и усадил на стул. Он потянулся к бокалу, чтобы налить вина, но, заметив, что все на столе перемазано каштановой массой, брезгливо отшвырнул взятый бокал.

— Бершем! Принесите кларет из кладовой! Быстрее! Девлин взял продолжающую истерически смеяться Джапонику под руку и повел прочь из столовой.

— Вам надо немного побыть одной, — заключил он. — Я вас провожу.

Она выпила несколько больше вина, чем следовало. На самом деле Джапоника вообще не хотела ничего пить. Но лорд Синклер вел себя непререкаемо. Когда она мелкими глотками выпила первый бокал, он, не говоря ни слова, налил ей еще, потом еще. Сам же не глотнул ни капли.

«Ну что же, на этот раз он не мог ничего туда подсыпать», — подумала она, когда смех прекратился. И теперь он уже ни за что не примет ее за гурию, за которую можно пожертвовать райским блаженством. Джапоника опустила глаза и зажала рукой рот — истерика могла начаться вновь.

— Теперь, как я вижу, вам стало лучше, не так ли? — спросил лорд, приподняв бровь.

— Да. — Выпитое вино позволило ей посмотреть на ситуацию несколько с другой стороны. К тому же Девлин более не казался таким грозным. Раздраженным — да, но не более. Ей даже показалось, что в глазах его мелькнула улыбка.

— Вы всегда призываете на помощь Аллаха в критические минуты?

Она пристыженно взглянула на него. Лучше бы он ее не слышал. Если этот мужчина утратил память о прошлом, то все, происходящее в настоящем, он фиксировал весьма исправно.

— Я повторила излюбленное выражение моего отца.

Казалось, что ему очень хочется поподробнее расспросить о ее семье или о том, отчего ее батюшка так любил вспоминать Аллаха, но Девлин, похоже, передумал.

— Как-нибудь вы мне о нем расскажете.

— Мне очень жаль, что так получилось с вашими подарками, лорд Синклер. Ваша доброта безгранична. Уверена, девочки не станут дожидаться Рождества. Думаю, они уже открыли коробки и очень скоро появятся здесь со словами благодарности. Они не так бесчувственны, как можно подумать.

— Бесчувственны? — Девлин произнес это слово так, как будто оно было иностранным. — Вот так вы характеризуете эту свору бешеных су… собак, набросившихся на меня?

— Ужасное поведение. — Джапоника взмахнула рукой, с удивлением обнаружив, что держит в ней бокал. Немного вина расплескалось на одежду.

— С вас довольно. — Девлин наклонился, чтобы забрать бокал, пользуясь при этом крюком. Прикосновение металла к коже вспугнуло Джапонику, и она невольно отстранилась. В результате еще немного вина пролилось на ковер. Она слышала, как он выругался себе под нос, ставя бокал на стол.

Джапоника не могла отвести взгляд от его протеза. Ей хотелось спросить, почему он выбрал из всех возможных именно это жуткое приспособление, но выражение его лица было исполнено таким высокомерным презрением, что она не решилась задать вопрос.

— Вам бы повязку на глаз, — для пущей выразительности Джапоника прикрыла правый глаз рукой, — и, йо-хо-хо, бутылку рома! — Довольная собственным остроумием, она захихикала.

Девлин нахмурился.

— Да, вина, пожалуй, оказалось даже слишком много. Но Девлин вовсе не испытывал того отвращения при виде леди Эббот, которое усиленно стремился продемонстрировать. Скорее ситуация его забавляла. Большинство знакомых стыдливо отводили глаза при виде протеза. У нее хватило духу не только, не стесняясь, разглядывать его крюк, но еще и позабавиться на его счет. Леди Эббот раскраснелась и казалась вполне довольной жизнью, прямо светилась радостью. Хорошенькой он бы ее не назвал, но в ней присутствовало нечто более ценное, она была чертовски обаятельна!

Синклер сел напротив. Пора было переходить к делу.

— Итак, я оказал вашему маленькому семейству милость, хотя и не намеренно.

Джапоника кивнула медленно, ибо чувствовала себя несколько странно, тело не слушалось ее. С чего это она решила, что он суровый и хмурый? Вполне обаятельный мужчина, даже красивый. Не то чтобы он был похож на романтического принца, и все-таки… Если бы он перестал хмуриться, то опять стал бы похож на Хинд-Дива. Большинство мужчин и не догадываются, сколько силы духа требуется женщине, чтобы с достоинством принимать внимание джентльмена.

Может, ей показалось, или он в самом деле улыбнулся? Может, и не совсем по-дружески, но неотразимо, это точно.

— Похоже, я была о вас не того мнения, — пробормотала она не вполне в тему.

— Неужели моток лент с кружевами так много значат?

— Для юной девушки нет лучшего подарка, чем какая-нибудь глупая, но дорогая безделушка, которой она может похвастаться перед подругами.

— Понятно. — Он отвел глаза на мгновение, а потом вдруг выпалил: — Все подарки предназначались только вам.

— Мне? — Джапоника склонила голову набок. Она решила, что теперь не только тело ее стало чужим, но и слух начал отказывать. — Вы мне принесли подарки?

Девлин испытывал неловкость, хоть и не смел этого показать. Она была не только поражена, он видел в ее глазах благодарность. Вдруг в голову пришла мысль, что он не хотел этого. Благодарность, искренняя благодарность рождает привязанность, а привязанность несет с собой обязательства. Он не хотел пробуждать в ней высокие, красивые чувства. Это было бы нечестно. Ведь его поступок диктовался только личными, эгоистическими соображениями.

— На то была причина.

— Причина? — Глаза ее разом потухли, и это, как ни странно, расстроило Синклера. Ее темные глаза, цвета ириса, потемнели еще сильнее. — Вы хотите сказать, что пытаетесь со мной договориться, но вначале решили подкупить?

— Именно. — Лучше так, чем ходить вокруг да около. Девлин нагнулся, чтобы поднять коробку — ту единственную, что нес лично и потому не доставшуюся «бешеной своре», как он назвал сестер Эббот.

— По крайней мере этот подарок — главный — мне удалось спасти, дабы вручить законной владелице.

Джапоника смотрела на коробку, не пытаясь ее открыть.

— Никто не дарил мне подарков с тех пор, как умер отец. — Джапоника не собиралась высказывать свои мысли вслух, просто так получилось. В ее теперешнем состоянии трудно было провести границу между тем, что думаешь, и тем, что говоришь. — Нет, — покачав головой, сказала она, — я не могу его принять.

— Разве не вы только что сказали, что нет на свете леди, которая отказалась бы от коробки, перевязанной лентой? — насмешливо спросил он.

Взглянув в глаза лорда, она не увидела в них холодного сарказма, присущего их последним стычкам. В них было искреннее желание того, чтобы она взяла подарок. И что-то еще, что она не решалась подвергнуть анализу. Джапоника взяла коробку, положила ее себе на колени и сложила руки на груди.

— Хорошо, согласна.

Он продолжал стоять над ней, глядя на нее сверху вниз. Лучше бы он отошел на пару шагов. Ей действительно этого хотелось. Он не мог знать, что творит с ней его близость.

— Вы не станете ее открывать?

— Но если это к Рождеству…

— Я скажу, к чему это! Открывайте!

Даже теперь, хмельная от вина, Джапоника не желала, чтобы ей приказывали. Все в ней восставало против такого насилия над ее волей.

— Но у меня нет для вас ответного подарка. Девлин мрачно уставился на собеседницу, и в этом взгляде не было ничего рождественского.

— Хватит жеманничать! Откройте немедленно!

— Не слишком подходящий тон для Рождества, — сказала она, потянув за ленточку. — Вы все испортили.

Развернув тисненую бумагу, она достала наряд, держа платье за плечи. Тончайший шелк блеснул изумрудом.

— Да это… — Джапоника онемела от удивления.

— Итак, вам понравилось?

Отчего-то ему захотелось получить в ответ нечто большее, чем изумленное молчание. В конце концов, он заслужил награду уже за то, что выставил себя дураком, решив, что должен ее нарядить. Она могла бы сказать что-то, чтобы утвердить его в мысли, что идиотизм его выбора превзошел дурацкую идею купить платье.

— И чем же продиктован такой подарок? Джапоника уже что-то заподозрила. Она перевела взгляд с платья из тончайшего шелка на дарителя и густо покраснела.

— О! — только и смогла сказать она.

— Это совсем не то, что вы думаете, — сурово сказал Девлин. — Спонтанное решение. Увидел, когда проезжал мимо. И вспомнил о вас. О ваших волосах… О цвете… — Ее недоуменно поднятая бровь заставила Девлина смущенно замолкнуть.

Джапоника еще раз взглянула на предмет, способный потешить тщеславие любой особи женского пола, и очень сухо заметила:

— Значит оно напомнило вам обо мне. Похоже, вы были пьяны еще сильнее, чем я сегодня.

Девлин не мог удержаться от смеха.

— Поверьте, я не выпил ни капли. — Хотя сейчас он бы не отказался от доброго бокала вина. Он искренне сожалел, что все это затеял. Единственное, что он мог в этой ситуации сделать, это перейти к делу непосредственно. — К платью прилагается приглашение. На ужин. На следующей неделе. В Лондоне. Это дипломатическое мероприятие, которое вы найдете весьма скучным. — С каждой новой фразой ее лицо становилось все более озадаченным.

— Понимаю. — Очень осторожно, словно стараясь медленными движениями приструнить сильно бьющееся сердце, Джапоника сложила платье и убрала его обратно в коробку. — Спасибо, лорд Синклер, но я не могу принять от джентльмена столь дорогой подарок.

— Не будьте дурой, — сказал он грубо. — Это вам не талисман любви. Мы теперь родственники. — Впрочем, в данный момент родственных чувств он к ней не испытывал. Достаточно было один раз увидеть, как она приложила платье к груди, и он мог думать лишь о том, какова она в этом платье, и больше ни о чем другом. Мадам Соти уверила его в том, что с таким нарядом можно носить только чулки и тонкую нижнюю рубашку. Больше ничего. А поскольку он лично выбирал и рубашку, и чулки, то знал, что это — почти ничего. Девлин подумал было о том, что придет в голову сестрам Эббот, когда они увидят эти весьма интимные вещи, по быстро прогнал эту мысль прочь.

— Мне нужна компаньонка на один вечер. Возможно, на несколько вечеров. Замужняя дама, желательно не совсем дура, весьма подошла бы на эту роль. Леди, которая не поставила бы меня в неловкое положение.

— После событий сегодняшнего вечера я могу лишь гадать, на чем основывается ваша уверенность в том, что я та, которая вам нужна.

Девлин безразлично взмахнул рукой.

— Не стоит брать на себя ответственность за то, что делают эти девицы. Не думаю, что вы живете с ними больше года.

— На самом деле я здесь меньше месяца. — Заметив его удивленные глаза, Джапоника решила быстро закрыть тему. — В Лондоне найдется немало дам, которые были бы счастливы составить вам компанию, — сказала она и завязала ленту.

— Я не знаю лондонских дам. Всю сознательную жизнь я провел в колониях.

— Дочь какого-нибудь вашего друга…

— Зеленая девица, которая скорее всего примет мое приглашение за знак особого внимания? Нет, только не это.

— Сестра, кузина, тетушка…

— Я лучше горло себе перережу.

Джапоника улыбнулась. Ситуция показалась ей забавной.

— Похоже, вы уже все обдумали.

— Весьма тщательно, — солгал он, ибо с самого начала не представлял в этой роли никого, кроме нее. — Увы, мадам, вы — моя последняя надежда.

— Как галантно сказано! Вы меня просто очаровали. О да, вы вскружили мне голову своей лестью.

— Мадам, вы можете дурачиться сколько угодно. Не хотите — не надо. — Он протянул правую руку и, подхватив ленту крюком, убрал коробку с ее колен.

Джапоника встретила его рассерженный взгляд и внезапно пожалела о том, что отказалась от платья. Теперь она уже не понимала, почему так упорно стояла на своем. Может, он и не помнил, что было между ними, но она-то знала. И после того, что он сделал, любой подарок с его стороны не был бы чрезмерным. Теперь о платье придется забыть, но что касается его приглашения…

— У меня есть к вам предложение. Я понимаю, что для леди, которая еще не была представлена при дворе, появляться в обществе не совсем обычно, но думаю, что во всяких правилах бывают исключения. Почему бы вам не позволить Бегонии сопровождать вас? Она красива и вне общества сестер может вести себя прилично. Если ей выпадет случай попасться на глаза какому-нибудь приличному холостяку…

— Довольно! — Он посмотрел на нее так, будто она просила не за падчерицу, а за себя. — Я вам не сводня!

— Тогда не знаю, как вам помочь.

И тут слезы, которые полчаса назад едва не брызнули из глаз, слезы, которые она подменила смехом, подступили так близко, что Джапонике пришлось прижать пальцы к уголкам глаз в надежде остановить их.

— Я бы сама все сделала, но у меня нет знакомых в высшем свете! А без этого я не могу выполнить последнее желание умирающего. Я так запуталась. Так запу…

— Вы что, плачете? Я запрещаю вам плакать!

— Вы невыносимы! — Она встала, хмельная, но полная негодования. — Вы дурно воспитаны, у вас отвратительный характер и вы никого не видите на свете, кроме себя. Неудивительно, что у вас так мало друзей и нет жены. Какая бы женщина захотела иметь с вами дело?

Он отшвырнул коробку и шагнул к ней, впившись в нее своими желтыми глазами.

— Вы, вне сомнения, смогли бы иметь со мной дело.

— Вероятно. Но, смею поклясться, дело бы того не стоило.

Он усмехнулся:

— У вас есть немного храбрости.

Джапоника вздрогнула. Он повторил те самые слова, что сказал в первую ночь их встречи в Лондоне.

— Вы пугаете меня, — сказала она.

— Бисмалла! — пробормотал Синклер и обнял Джапонику. Глаза его стали какими-то странными. Он привлек ее к себе и заговорил на персидском: — Вы нарушили покой моей души. Я хочу знать, что за тайна кроется за этим взглядом.

Шок от прикосновения его губ к ее длился всего мгновение. Затем пришло горячее желание узнать, так ли сладко-мучителен его поцелуй, как лобзания Хинд-Дива.

Она не была разочарована. Жар его объятий, обволакивающая нежность его губ, дразнящие движения языка — все было, как было. Она ничего себе не напридумывала. Как она могла сомневаться?! И то существо, что продолжало жить в ней, то существо, что напрашивалось на приключения и, наконец, получило просимое, зашевелилось в ней. Но на этот раз то было не любопытство невинности. То было томление плоти, разгорающейся страстью. Женское сердце распознало то, о чем ему еще только предстояло догадаться. Этот озлобленный, израненный незнакомец был ее первым и единственным любовником. И связь между ними не была разрушена. Если бы только он мог вспомнить! Если бы она могла сказать ему!..

Слишком быстро Синклер поднял голову. Испытывая головокружение от удивления и страсти, Джапоника смотрела в его глаза. Там была страсть, которую она ни с чем не могла спутать. Вновь она смотрела в золотые незабываемые глаза Хинд-Дива, султана несуществующего царства, повелителя чудес, навеки оставшегося у нее в сердце.

Но чудо продлилось недолго. У нее на глазах страсть сменилась удивлением, затем растерянностью и, наконец, раздраженным непониманием.

— Черт меня дери! Что это за безумие? — Голос его звучал рассерженно, будто кто-то заманил его в ловушку.

Кровь ударила ей в голову, краска залила щеки.

— Это всего лишь поцелуй, мой господин!

Ее ответ словно вывел его из состояния прострации. Он встрепенулся:

— Откуда вы знаете персидский?

Джапоника пристально смотрела в его глаза. Действительно ли он совсем ничего не помнит? О, зато она помнит все. Помнит текстуру его кожи, помнит силу его тела, помнит, как он двигался в ней… В какой-то миг она чуть было не выболтала правду. Нет, она не могла, не имела права помочь ему вспомнить то, что может разрушить ее жизнь. Она отвернулась.

— Тот же вопрос я могу задать вам.

— Я… — Он так ничего и не сказал.

Она видела внезапную тревогу в его взгляде, даже страх. Хинд-Див был многолик. Он умел быть хвастливым и храбрым, надменным, презрительным, чувственным, но он никогда не был беззащитно-беспомощным. Но перед ней был не легендарный Хинд-Див, перед ней был человек без прошлого. Она протянула руку и коснулась его щеки.

— Это не важно.

Это нежное прикосновение решило дело.

— Не смейте! — Он оттолкнул ее, и крюк его протеза задел за рукав платья. Она попятилась, и оба услышали треск рвущейся материи.

Джапоника опустила глаза и увидела, что левая половина лифа порвана. Из-под него торчит рубашка и изрядно обнажившаяся грудь. Смущенно она попыталась закрыться.

Увидев, что натворил, Девлин почувствовал, что краснеет от стыда. И тут же разозлился на себя за это. Он возненавидел и ее за ту власть, что она имела над ним. Отчего он не мог держать в узде свои эмоции? Лучше бы вообще никогда ее не касаться. Если он и сумел сохранить достоинство, то к тому, что от него осталось, нужно было относиться очень бережно. Лучше пусть она его ненавидит, чем испытывает к нему жалость.

— Я вас сейчас оставлю. И если у вас еще остался здравый смысл, вы поторопитесь к себе и запрете дверь.

Джапоника скрестила на груди руки и гордо вскинула голову.

— С чего бы мне уходить?

Она не сомневалась, что медленный, раздевающий взгляд, скользящий по ее телу, к тому же сопровождавшийся неторопливым движением языка по губам, был предназначен для того, чтобы оскорбить ее.

— Я был на грани того, чтобы повалить вас на ковер, а вы, в вашем теперешнем состоянии, кажется, не имеете достаточно здравого смысла, чтобы отказать мне.

Он увидел, что попал в цель, когда Джапоника покраснела до корней волос.

— Вы невыносимы!

— Помните об этом и держитесь от меня подальше. — Он повернулся спиной, злой оттого, что пришлось отступить, но отчаянно желавший как можно скорее убраться подальше, не видеть ее, не чувствовать этого влекущего аромата. Бог видит, как он хотел ее! Желание жгло мозг словно огнем.

Он остановился у двери, не сумев отказать себе в том, чтобы не бросить виконтессе очередной вызов.

— Вы забудете о произошедшем.

— Разумеется. — Шокированная собственными чувствами, понимая, что должна остерегаться его, нет, бежать от него, Джапоника нагнулась, подняла коробку и, протянув ему, сказала: — Вам это может понадобиться.

Он отмахнулся:

— Это пригодится вам, когда вы будете сопровождать меня в Лондон.

— Разумеется, я не буду вас сопровождать.

— Будете. — Синклер больше не удостоил ее ни словом и громко хлопнул дверью.

Хлопнул дверью так, что хлипкая черная лестница, на которой прятались Лорел и Гиацинта, задрожала. Темный лестничный пролет был весьма удобным местом, чтобы шпионить и подслушивать.

— Ну, что ты услышала? — Гиацинта больно ущипнула сестру, прижимавшую ухо к замочной скважине.

Лорел распрямилась.

— Он берет ее в Лондон!

— А нас, значит, здесь оставят?

— Похоже на то. — В темноте не было видно, как Лорел вся побагровела от зависти.

— Ну и скатертью дорожка! У меня волосы до сих пор карболкой воняют, а от ее лосьонов кожа чешется. Если она думает, что может кормить нас одной травой… Что такое? — воскликнула Гиацинта, Лорел ударила ее по плечу.

— Да замолчи ты, если бы только из-за еды волноваться! Тут дела похуже.

— Ты о чем?

— Разве ты не понимаешь? Они пробудут вместе достаточно долго для того, чтобы она настроила его против нас. Разве тебе этого мало? — Лорел не сказала главного. Она не сказала, что видела, как лорд Синклер целовал их мачеху! Просто в голове не укладывалось! Только она собралась соблазнить виконта, как проклятая мачеха и тут поставила ей подножку. — Только подумать, что эта рыжая веснушчатая потаскуха… — Лорел поджала губы, но было уже поздно — предательское слово сорвалось с уст.

Сестры побежали наверх распаковывать коробки. Поскольку открыток они не нашли, то решили, что каждая возьмет то, что ей нравится. Пиона открыла коробку с кружевной рубашкой, Бегония — с розовыми шелковыми чулками, Гиацинта — с подвязками, Цинния нашла в своей коробке заколку для волос с перьями, а она, Лорел, индийскую шаль. Ни один из подарков, кроме шали, не мог быть подарен джентльменом своей родственнице, если только она не являлась его женой или любовницей. Теперь все стало на свои места. Она слышала, как лорд Синклер сказал, что все подарки предназначались одной Джапонике.

— Потаскуха! — пробормотала Лорел. Вот они, подарки новой шлюхе виконта.

Как они это устроили? Вроде бы и времени для этого не было. Напрашивался только один вывод: они знали друг друга раньше.

— Ну конечно! Эта иностранная тарабарщина, на которой они общались! Да они спутались уже давно…

— Спутались? О чем ты? — прошептала Гиацинта.

— Ни о чем. — Лорел поджала губы. Юная грудь ее полнилась негодованием. Она чувствовала, что пока не время раскрывать карты. Она еще найдет способ вставить палки в колеса ненавистной мачехе, а для этого надо держать язык за зубами. Пока ее час не пробил.

Послышалось тихое шуршание, и Гиацинта в страхе схватила сестру за руку.

— Что это было? Лорел раздраженно отстранилась. — Крыса, наверное.

— Крыса?! — Гиацинта взвизгнула. Лорел зажала сестре рот рукой.

— Пошли со мной. Мы должны отправить в Лондон письмо. Вернее, несколько писем.

Не найдя иного способа развлечься в деревне, Лорел пристрастилась к эпистолярному жанру. Письма стали ее страстью. Лорел быстро нацарапала письмо семейному нотариусу, дальнему родственнику, заседавшему в палате лордов, и начальству лейб-гвардейского полка, где служил лорд Синклер, в котором наводила справки о виконте. Она точно не знала, что именно хотела бы узнать, но эти двое новоявленных родственников, мачеха и виконт, внесли смуту в ее жизнь. Она лишь хотела убедиться в том, что ей не о чем беспокоиться. В конце концов, под одной крышей с двумя взрослыми людьми, не связанными кровными узами, жили еще трое малолетних девиц.

Лорел запечатала конверты и протянула их Гиацинте:

— Позвони лакею. Время ужина давно прошло, а у меня во рту маковой росинки не было. Я хочу подкрепиться!

На зов явился Бершем.

— А, дорогуша, — интрига подняла ей настроение и аппетит заодно, — мы с сестрой проголодались. Ничего тяжелого. Немного копченой селедки, ветчины и яиц. Да, и еще нашего фирменного пирога.

— Леди Эббот составила меню на ужин, — сказал Бершем, явно испытывая неловкость. — Я сейчас вам принесу.

— Мне наплевать, какое меню составила эта женщина. Я хочу получить то, что прошу! Принеси немедленно!

— Я не могу идти против воли хозяйки дома, — болезненно морщась, сообщил дворецкий.

Лорел переглянулась с Гиацинтой, и они вдвоем пошли на старика, словно в бой.

— Послушай ты, старый дурак. Может, она сейчас и хозяйка, но долго это не продлится. Когда ее здесь не будет, тебе придется иметь дело со мной. Ты понял? — Взгляд Гиацинты упал на поднос в руках дворецкого. — Что это у тебя?

— Письма для леди Эббот, — ответил Бершем.

— Дай мне их! — воскликнула Лорел, бросившись к дворецкому. — Дай мне их, я сказала! — Поскольку Бершем не исполнил ее приказ немедленно, она сама схватила послания с подноса.

— Леди Эббот уже несколько недель ждет важное сообщение, — с нажимом проговорил дворецкий. Я привез письма из Лондона, чтобы вручить их ей в руки немедленно.

— Мы позаботимся о том, чтобы она их получила, — сказала Гиацинта. — Лорел сама их ей принесет.

Лорел рассматривала конверты с пристальным вниманием, которое ни Гиацинта, ни дворецкий ни за что не могли принять за праздное любопытство. Внезапно она подняла глаза, увидев, что за ней наблюдают.

— Ну, чего ждешь? Уходи!

— Я передам леди Эббот, что письма у вас. Прямо сейчас.

Не успел Бершем уйти, как Гиацинта бросилась к Лорел:

— Ну, от кого они?

— Не знаю. Они запечатаны в конверты полевой почты. Из Лиссабона.

— Из Лиссабона? Но ведь она жила в Персии.

— Это она так говорит. Я всегда считала ее лгуньей и обманщицей. Думаю, их все же стоит вскрыть.

— Нет! — испуганно воскликнула Гиацинта. — Она узнает!

— А тебе какое дело? — Лорел обернулась к сестре со злобной усмешкой. — Я буду делать все, что считаю нужным, чтобы избавить семью от самозванки и авантюристки! И ты ничего не можешь мне сказать. Поскольку если ты скажешь, то я сумею тебе отплатить!

Обескураженная ничем не спровоцированной агрессией со стороны сестры, Гиацинта лишь развела руками:

— Ты этого не сделаешь!

— Еще как сделаю! — Лорел расправила плечи. Наконец ее жизнь обрела долгожданную интригу. И это почти притупило ее аппетит ко всему прочему. Лорел похлопала письмами по губам, приговаривая: — Надеюсь, Бершем не станет медлить с ужином. Я просто умираю от голода.

Глава 15

Девлин с трудом верил в то, что позволил уговорить себя пойти в церковь. Не то чтобы он не считал себя особенно религиозным человеком, хотя на войне бывали случаи, когда начинаешь задумываться о природе сущего, он просто не любил выставлять себя напоказ. Но именно так оно и случилось. Число молящихся удвоилось с момента начала проповеди до той минуты, когда все вместе стали петь псалмы. Вне сомнений, едва разнесся слух о том, что новый виконт Шрусбери появился в церкви, ленивые прихожане повскакивали с постелей и помчались на него поглазеть.

Семейная скамья Шрусбери, украшенная изысканной резьбой и бархатными подушечками, была расположена так, чтобы прочие прихожане могли неустанно наблюдать за тем, как молятся аристократы. Девлину захотелось нахлобучить шляпу, чтобы прикрыть от них свой профиль. Терпение его было на исходе. Он был уверен в том, что, хотя правая его рука, покоящаяся на коленях, не была видна прочей публике, об отсутствии на ней кисти знали все. По этому поводу утром уже произошел инцидент.

Девин поджал губы. Утром, как раз в тот момент, когда он выходил из столовой, закончив завтрак, самая толстая из сестер Шрусбери, та, что напоминала гусыню своей грациозностью, подошла к нему, кутаясь в шаль, которую он купил для Джапоники, и начала многословно и назойливо благодарить его за «чудесный драгоценный подарок». Гусыня водила плечами, всячески выставляя напоказ свой внушительный бюст, и Девлин невольно задумался о том, какие еще части тела она стала бы демонстрировать перед ним, если бы ей достались подарки из тех коробок, в которых были чулки или нижнее белье.

— Хотелось бы знать, что вы подарили нашей новой матушке, — жеманничая, спросила Лорел. — Можно подумать, будто у нее есть свой ребеночек, на котором она успела попрактиковаться в воспитании отпрысков, но ведь это невозможно, не так ли? Такая хорошая матушка и совсем неопытная в этой роли.

Девлин ни на мгновение не сомневался, что гусыня не считает Джапонику хорошей воспитательницей, но он не мог понять, зачем она решила высказать это в столь неподходящий момент. Лишь после того, как толстуха уронила кружевной носовой платок, он понял, что с ним флиртуют.

Девлин поступил так, как поступил бы любой на его месте: нагнулся и поднял его. И вот тогда она заметила его протез. Куда только делась слащавая фальшивая улыбка, которой гусыня, видно, стремилась его завлечь? При виде протеза глаза ее стали квадратными от ужаса. И тут она начала визжать, как ошпаренная кошка. Если она и упала в обморок нарочно, то просчиталась, ибо падение ее было безобразно, словно наземь рухнул мешок с песком. Девлин был слишком раздосадован, чтобы броситься поднимать ее. Однако заметил, что головой об пол она не ударилась.

Старшая сестра с лошадиным лицом, та, что сейчас сидела от него по левую руку, бросилась гусыне на помощь и, надо сказать, подоспела вовремя. Угадать ее к себе отношение Девлину было нетрудно. Прямая как жердь, она пребывала в нервном напряжении от того, что вынуждена сидеть рядом с уродом. Синклер вдруг подумал о том, что будет, если он заденет ее плечом. Скорее всего она примется лупить его сумочкой. Что касается трех остальных, они напоминали жаб. Глаза их так и бегали. Вот-вот одна из них высунет язык и поймает зазевавшуюся муху.

Единственным человеком, с которым он чувствовал себя менее напряженно, чем с другими, была леди Эббот, сидевшая от него по правую руку. Он был удивлен, обнаружив, что у нее приятный низковатый голос, более подходящий для исполнения деревенских песен, чем для церковных гимнов, но тем не менее он ему понравился. Леди Эббот то и дело сжимала и разжимала пальцы и покусывала нижнюю губу. Она злилась оттого, что на нее смотрят практически все прихожане.

Лорд посмотрел на нее, и, уже не первый раз за время службы, в тот же самый момент она посмотрела на него. Он мог бы поклясться, что Джапоника ждет от него поддержки, хотя вслух она об этом не говорила. «Мужайся, — сказал он ей взглядом. — Скоро все кончится». Скорей бы уж!

Она была виновата в том, что он сюда явился. После дурацкого эпизода в столовой леди Эббот, встретив его на верхней площадке лестницы, сообщила, что вопреки его желанию с ним в Лондон она не поедет. Он уже не помнил, что ей ответил, помнил лишь, что у них произошел спор, который тем не менее здорово поднял ему настроение.

Они дошли до того, что устроили сцену. Она накричала на него, а он огрызнулся. Когда он отправил Бершема упаковывать ее вещи, она заявила, что все равно никуда не уедет, пусть он хоть все вещи ее упакует. Тогда Девлин проинформировал виконтессу о том, что, если она откажется сама садиться в карету, он притащит ее туда на руках и сам запихнет внутрь.

Полыхая негодованием, Джапоника заявила, что она — взрослая женщина, успевшая побывать замужем и овдоветь, и поэтому вольна делать то, что считает нужным. И не его дело, почему она не желает ехать в Лондон. Он ответил, что будет трясти ее как грушу до тех пор, пока не вытрясет из нее дурацкое упрямство.

Сцена была отвратительная и совершенно бессмысленная. Продолжалась она до тех пор, пока три младшие сестры не вышли из своих комнат и не сообщили, что желают ехать в церковь.

Ему оставалось лишь снять шляпу перед сообразительностью леди Эббот. Она запихнула девочек в карету, уже поданную к дому потому, что на ней лорд Синклер собрался в Лондон, и приказала вознице ехать в Афтон-Нерве.

Но теперь он ее поймал!

Девлин едва не рассмеялся. Он заметил ее взгляд, но на этот раз он не осмелился встретиться с ней глазами. До того как войти в карету, удивляясь собственной решимости сопровождать весь этот курятник в церковь, Девлин успел распорядиться насчет того, чтобы вещи Джапоники упаковали и во время службы погрузили в карету. Он также позаботился о том, чтобы второй экипаж довез сестер до дома. Леди Эббот он не собирался говорить об этом до той самой минуты, пока она не сядет в карету по окончании службы.

Синклер улыбнулся. Ему отчего-то нравилось выводить леди Эббот из себя. Когда она забывала о том, что должна напускать на себя приличествующую вдовствующей виконтессе солидность, лицо ее оживало и становилось довольно интересным. Да, и еще поцелуй. Тот поцелуй накануне вечером. Она целовала его со страстью. Чем больше он об этом думал, тем более убеждался в том, что они не были чужими друг другу. Но почему, если это правда, она не желает это признавать?

Итак, им предстояло провести вместе три часа. Наедине в карете. Более чем достаточно, чтобы завести интрижку. Сама мысль об этом разгорячила кровь.

Девлин беспокойно заерзал. В церкви вообще-то не место подобным мыслям и подобным реакциям тела.

Служба, как ему показалось, длилась дольше обычного. Потом последовал сбор пожертвований. Последний псалом, и все закончилось. Синклеру было приятно видеть, что Джапоника не проявляла особой заинтересованности в ритуальном общении на церковном дворе. После краткого прощания с викарием она направилась прямо к карете. Он слышал, как перешептывались люди в толпе, но поступил в точности как она, раскланиваясь направо и налево, но не останавливаясь ни на миг, чтобы не дать повода заговорить с собой. Он сразу заметил, что на багажнике кареты добавилось еще два саквояжа. Лакей открыл дверцу. Джапоника вошла первой, Девлин забрался следом и поднял приступок.

Только после этого она заговорила с ним:

— Что вы делаете? С нами едут девочки!

— Только через мой труп, — заявил он непререкаемым тоном и крикнул вознице: — В Лондон!

Джапоника подскочила, когда лорд с силой захлопнул дверцу кареты.

— Откройте немедленно! Девочки поедут с нами!

— Бершем о них позаботится. Впрочем, им и без вас неплохо. — Девлин кивнул в сторону церкви. Бегония беседовала с викарием, а Пиона и Цинния окружали сладкую парочку с флангов. Гиацинта беседовала с двумя престарелыми дамами. Похоже, только Лорел смотрела в сторону отъехавшей кареты. И ее толстое лицо перекосило от гнева.

— Вы меня выкрали, как разбойник! — рассерженно констатировала Джапоника.

Девлин безразлично пожал плечами.

— Называйте меня кем хотите, но вы едете со мной в Лондон.

— Я уже говорила вам, что у меня нет никакого желания это делать. Если вы не остановите карету немедленно, я выпрыгну из нее на полном ходу.

Девлин наклонился над ней:

— Я сяду к вам на колени, чтобы вы этого не сделали. Джапоника усмехнулась:

— Вы несносный человек!

— Вы преувеличиваете.

Виконтесса с удивлением обнаружила, что словесные перепалки с Синклером ей даже нравятся. В ней просыпался азарт. И как человек азартный, она не могла позволить ему одержать над собой верх.

— Вы не сможете в Лондоне держать меня взаперти. Я сбегу при первой возможности.

Девлин потянулся за бархатным пледом, отороченным мехом, непременной принадлежностью зимнего путешествия в карете.

— Я нуждаюсь в вашем обществе на один-два вечера, не более. Неужели ваш график такой напряженный, а неприязнь ко мне так сильна, что вы не можете пережить один вечер в моей компании ради нашего короля?

— О чем вы говорите? Какой у меня может быть долг перед королем?

Девлин бережно укрыл ее колени пледом.

— Ах, вы такая же, как все женщины. Стоит помянуть монарха, и вот вы уже вся внимание.

— Полагаю, вы говорите мне это в осуждение. Увы, я несведуща в таких вопросах, поэтому вам придется объяснить, что именно вы имеете в виду. — Джапоника беспокойно заерзала, когда он принялся подбивать плед вокруг ее талии. — Пожалуй, один вечер я смогу вам уделить, — внезапно сказала она, когда он принялся укутывать ее бедра с явным намерением опуститься ниже.

Девлин откинулся на сиденье и закинул ногу на ногу.

— Женщины готовы пуститься во все тяжкие и терпеть любые неудобства ради того, чтобы подняться выше в глазах общества.

— А мужчина, конечно же, и палец о палец не ударит ради карьеры. Он в жизни не покинет дом, не отправится в странствия на чужбине, не станет рисковать жизнью ради такой безделицы, как долг перед родиной и монархом.

Синклер пробурчал в ответ нечто невразумительное и надвинул на глаза шляпу, чтобы ему не мешали ни свет, ни присутствие Джапоники Эббот.

Джапоника чувствовала удовлетворение. Последнее слово все равно осталось за ней. На самом деле ей было более чем любопытно увидеть Лондон глазами виконта. Ей пришло в голову, что она могла бы и сама, без его помощи, завести полезные знакомства ради того, чтобы выдать замуж хотя бы одну из сестер Эббот. Вести из Лиссабона подхлестывали ее решимость действовать с напором.

Джапоника наконец получила четыре письма от Агги. Она была так счастлива, что даже спать легла, положив весточки под подушку. И сейчас они грели ей грудь.

Джейми рос «мякенький и сливочный, как масло», говоря словами Агги. И голос у него под стать аппетиту. Кормилица говорила, что он сосет больше молока, чем до этого у нее высасывали близнецы.

Тоска по сыну сжимала сердце Джапоники. Она была готова даже забыть о своем обещании покойному лорду Эбботу и поехать в Лиссабон. Но как быть потом?

С каждым днем в ней все больше разрастался страх. Рано или поздно до Лондона может дойти весть о том, что в Лиссабоне у нее растет сын. Джапоника думала, что сумела скрыть беременность и рождение сына от офицеров Веллингтона, но кто знает, о чем там шептались у нее за спиной. До того как слухи дойдут до столицы империи, она должна покинуть Лондон.

— Вы, вижу, глубоко задумались.

Лорд Синклер отложил в сторону шляпу и смотрел на нее пристальным взглядом Хинд-Дива.

— Пришло время нам познакомиться поближе. Я даже не могу припомнить, как вас зовут по имени.

Джапоника не поверила его кажущемуся простодушию, но решила, что не будет ничего страшного, если она назовет свое имя:

— Джапоника.

Лорд Синклер улыбнулся:

— Куст с чудными красными цветами? Вам подходит, хотя для английской дамы имя явно странное.

Джапоника покраснела. Он делал ей комплимент! Но она не должна была принимать лесть близко к сердцу. Мать всегда считала цвет волос дочери крайне неудачным.

— Уверена, что я никогда не слышала вашего имени.

— Девлин.

— Девлин. А вот ваше имя как нельзя лучше подходит для джентльмена. Девлин — храбрый, неустрашимый и галантный. Увы, конкретно к вам это относится не вполне.

— Не вполне? — удивленно приподнял бровь лорд.

— Неопределенно, неясно, нечетко… Девлин усмехнулся:

— Я не просил вас давать полный перечень синонимов. Вы сомневаетесь в том, что я не менее храбр, неустрашим и галантен, чем любой другой джентльмен?

Джапоника окинула собеседника оценивающим взглядом и отвернулась к окну.

— Мое суждение не сделает вам чести.

Девлин схватил ее за плечи и потребовал, чтобы она объяснилась. Он не посмел поднять на нее руку, хоть ему очень этого хотелось. Джапоника лишь презрительно повела плечом.

— Какое бы вы имя дали ребенку мужеского пола? — решил несколько отойти от темы Девлин.

— Что вы сказали? — Джапоника подняла глаза, полные невыразимого ужаса.

— Как бы вы назвали своего сына?

Казалось бы, что может быть безопаснее, чем обсуждать этимологию имен. Однако лорд Синклер, он же Хинд-Див, сумел и здесь создать ей проблемы. Как бы она назвала ребенка… Слишком легко поскользнуться и выболтать лишнее. Джапоника приказала себе быть предельно внимательной.

— Ну, я… — Может, он все знает? Нет, он не стал бы в таком тоне вести разговор о предполагаемом наследнике своего титула. Впрочем, Хинд-Див был способен на все, что угодно.

Джапоника опустила глаза на руки, потом посмотрела в окно. Она держалась из последних сил.

— Почему вы спрашиваете?

Тревога в ее голосе удивила Синклера. Потом он заметил, что у нее дрожит подбородок. И эта дрожь пробудила в нем не одно лишь сочувствие, но и менее достойные чувства. Как может в одной женщине непосредственность, граничащая с неуклюжестью, сочетаться с загадочной, потрясающей притягательностью!

— Просто так, мадам. Болтаю ни о чем. Удачный способ убить время для человека без памяти.

Джапоника сглотнула комок. Господи, да он ничего не помнит. Как она могла забыть? Нет никакого повода для волнения. Он не может ни о чем догадаться, и даже если до него дошли какие-то слухи о том, что его новая родственница не так давно разрешилась от бремени, то возомнить себя отцом ее отпрыска ему ни за что не придет в голову.

— Джеймсом, или ласкательным Джейми. Я бы назвала сына Джейми, — повторила Джапоника, стараясь держаться как можно непринужденнее.

— Джеймс. Хорошее имя. Два английских короля носили, его.

— Зачем так высоко заноситься. Моего отца звали Джеймсом. Джеймс Фортнам, бывший житель Бушира, из Персии.

— Персия, — медленно повторил он, наблюдая за тем, как она медленно сжимает ручки ридикюля. Отчего она так неохотно говорит о семье? Инстинктивно, словно хищник, выслеживающий добычу, он прощупывал слабые места своей потенциальной жертвы и, почуяв ее уязвимость, стал дожимать. Эта тема внезапно пробудила в нем интерес. — Вот, оказывается, откуда вы знаете персидский. Ваш отец, как я полагаю, был офицером в индийском контингенте.

— Нет, он был купцом в Ост-Индской компании.

— В самом деле? Вы, случайно, не приходитесь родственницей владельцу «Фортнама и Мейсона»? — Джапоника с готовностью кивнула, но глаза из-под рыжих ресниц поглядывали тревожно. — У вас много родственников в Англии?

— Близких — ни одного.

Он не столько слушал ответы Джапоники, сколько приглядывался к ней, наблюдал за реакциями. Какой у нее чудный рот! Губы полные и нежные, как сочный персик.

— Вам, должно быть, тоскливо жить так далеко от дома и родителей.

— Мои родители умерли.

Глаза ее молили о пощаде. Он хотел сказать, чтобы она перестала бояться. Он хотел убедить ее в том, что сохранит ее тайну, какой бы страшной или постыдной она ни была. Он хотел просить ее поделиться с ним своей ношей и тем самым облегчить бремя. Но он очень быстро отказался от этой глупой идеи. Девлин потерял память о прошлом и не мог помнить, как относился к ближним до того, как с ним произошло несчастье. Но он не мог представить, что когда-либо особенно интересовался чувствами и переживаниями других людей. Его влекло ее тело, а тайны этой женщины лишь подхлестывали желание. Ни к чему взваливать на себя ношу чужих грехов и обид, когда в этом нет нужды. Все так, но похоть становилась невыносимой.

— Мы были знакомы в Персии?

— Я никогда не встречалась с человеком по имени, Девлин Синклер, — осторожно ответила Джапоника.

Она не стала отвечать на вопрос прямо. Следовательно, они были знакомы. Но в каком качестве знали они друг друга в той, другой жизни?

Она все еще держалась настороженно, не желала довериться. Мудрый человек знает, когда идти в наступление и когда отступить.

— Как вы познакомились с лордом Эбботом?

Джапоника не спешила с ответом. Глядя в глаза Синклера, смотревшие так пристально, горевшие так ярхо, она не могла не вспоминать его губы, этот безумный поцелуй накануне вечером.

Глупо! Абсурдно! Чего она добьется, разжигая в нем интерес? Он может принести ей лишь печаль и сердечную муку. Даже если брак с лордом Эбботом поднял ее в глазах общества до его уровня, это не значит, что он готов воспринимать ее как ровню. В жизни ее было немало такого, что он может не захотеть принять. Джейми. Поверит ли Он, что это его сын? С чего бы ему в это поверить? Но даже если поверит, что это даст? Согласно морали его класса, он будет считать ее чем-то чуть лучше шлюхи, а сына бастардом. Нет, лучше для них обоих, если он будет продолжать считать ее, как и все прочие, авантюристкой, заставившей знатного господина жениться на простолюдинке.

— Ост-Индская компания наняла меня ухаживать за лордом Эбботом. Насколько мне известно, нет ничего необычного в том, что пожилой господин начинает верить, что любит женщину, которая за ним ухаживает. Некоторые из таких господ имеют глупость даже предложить своей сиделке руку и сердце. А теперь, если у вас больше нет ко мне вопросов, я хотела бы помолчать. Беседа меня утомила. — Джапоника отвернулась к окну, сжав руки в кулаки так, что заломило костяшки пальцев.

Девлин заметил, как виконтесса побледнела, и пожалел о том, что разговор принял столь нежелательный оборот. Он не хотел отталкивать ее от себя, но теперь видел, что именно это и произошло. Несомненно, она страдала и страдает от тех слухов, что ходят о ее браке. Бершем при всей своей тактичности все же ясно дал Девлину понять, что сестры Шрусбери открыто ненавидят мачеху. Возможно, она считает, что он испытывает к ней ту же неприязненную враждебность. Как она ошибалась! Он считал ее равной себе и даже более. Он видел в ней интересного человека.

Девлин угрюмо смотрел в окно. Дождь усилился. Он не мог расслабиться. В ее присутствии он испытывал сильнейшее желание, похоть сродни лихорадке. Странное дело, желание делало его неуклюжим. Он подозревал, что не всегда был настолько неловок с женщинами. Но ее запах, тепло, исходящее от ее тела, сводили его с ума, заставляли забыть обо всех с юности усвоенных приемах обольщения.

— Больше не пользуйтесь этими духами в моем присутствии.

— Что? — Джапоника обернулась. Ее взгляд был удивленно-рассеянным.

— Никогда больше не пользуйтесь при мне этими духами. Запах меня беспокоит.

— Беспокоит?

— Раздражает, досаждает мне. Сидит у меня в печенках. Этого мало?

— Понимаю.

Он осторожно обвел взглядом карету, прежде чем встретиться с ней глазами.

— В самом деле понимаете?

Он заигрывает, подумала Джапоника и испытала неожиданное и острое удовольствие. Нет, она не могла позволить себе ответить той же монетой. Она резко отстранилась, словно даже случайное соприкосновение было бы для нее оскорбительным.

— Если вы и в самом деле находите мое присутствие столь отвратительным, почему бы вам не взять лошадь и не поехать отдельно, верхом?

— Верхом на ком? — Он демонстративно обнажил протез. — Теперь я едва ли могу оседлать коня, но в том, что касается всего остального, я еще вполне дееспособен.

Джапоника посмотрела на его правую руку.

— Разве вы не могли… — Гнев в его глазах заставил ее замолчать на полуслове. Но вместо одной мысли родилась другая. Страх подстегнул ее. Он не имел права говорить с ней так, будто они уже были любовниками. — Я бы предпочла держать мое мнение о вас при себе, если вы позволите. Что же касается духов, то я буду пользоваться ими тогда, когда захочу, а если вам что-то не нравится, или терпите, или держитесь от меня подальше.

— Боюсь, вы не понимаете природы моих мук. Позвольте вам продемонстрировать… — Девлин уже не мог сдерживаться. Схватив Джапонику за предплечье, он подтащил ее чуть ли не к себе на колени. — А теперь скажите, что вы бы не стали задирать нос, если бы знали, как сильно меня возбуждает ваш запах!

— Полагаю, я не должна бояться быть собой, каковы бы ни были последствия, — ответила леди Эббот, явственно слыша стук собственного сердца.

Синклер не слышал биения се сердца, зато он видел биение ее пульса на шее, как раз там, где она, должно быть, прикоснулась к коже духами. Голова его кружилась, ибо запах стал многократно сильнее. Он, этот влекущий аромат, вызывал в нем сладкое, ни с чем не сравнимое томление, ставшее неотъемлемой частью его общения с ней, частью Джапоники Эббот. Он смотрел в ее глаза, видел ее лицо так близко — всего в нескольких дюймах от своего, , видел эти абсурдные красновато-золотистые кудряшки, выбившиеся из-под шляпы, рыжие ресницы и чувствовал, нет, знал, что они были вместе задолго до этого часа. Что он целовал ее задолго до прошлого вечера и что она целовала его со страстью, которую лишь прикрывало обличье скромности, но не могло от него скрыть. Что с того, что она не хочет говорить ему, когда и при каких обстоятельствах они любили друг друга? Она была здесь, с ним, в его объятиях, и она не противилась. Эта женщина побывала замужем, напомнил себе Девлин, так что притворной девичьей стыдливости можно не опасаться.

— Я хочу тебя. И я вижу, что ты хочешь меня. Так зачем себе в этом отказывать?

Джапоника замерла. Бедра ее были прижаты к его ногам. При каждом ее вдохе мышцы его бедер напряженно сжимались. Он был здесь, с ней, реальный, как никогда прежде. Мужчина из плоти и крови: не фантом из ее снов и не маг-искуситель, каким она воспринимала его сквозь затуманенное опием сознание. Она видела собственное отражение в его глазах, чувствовала желание. Его губы легли на ее уста…

И в этот самый миг карета резко накренилась. Она услышала, как тревожно заржали кони, потом хриплый окрик конюха и удар плетью. Кадета покатилась на двух колесах, и Джапонику резко швырнуло к дверце, следом покатился Девлин, затем карета встала на место. При этом экипаж подпрыгнул, хрустнула ось и Джапоника невольно вскрикнула. От толчка ее подбросило и, хотя Девлин успел подхватить ее, она все же ударилась головой о стену экипажа. Перед глазами поплыли красные круги, потом стало темно. Она слышала, будто кто-то несколько раз повторил ее имя, но голос казался глухим и далеким, словно шел из глубины колодца.

Ругаясь, как старый солдат, Девлин поднялся с пола и выглянул наружу. Дверца была открыта настежь и болталась на искореженных петлях. В густой пелене дождя угадывались очертания двух экипажей. Лакей и возница, переругиваясь, освобождали коней от упряжи.

— Там, впереди, случилась авария, — сказал Синклер, обращаясь к Джапонике. — Вы не ушиблись? — Поскольку ответа не последовало, он обернулся и увидел, что она лежит на полу. На ее лбу была кровь и из уголка рта стекала кровавая струйка.

Девлин, применив испытанный прием, нащупал пульс. Жива! Прошептав благодарственную молитву, он опустился возле Джапоники на колени. В этот самый миг карета крякнула и осела. Судя по тому, как она накренилась, отскочило колесо. Но состояние экипажа не столь волновало его, сколько состояние женщины, которую он практически насильно увез с собой. Она по-прежнему была без сознания. Первым делом он развязал ленты шляпы и снял ее. Как можно осторожнее просунул правую руку ей под плечи и приподнял тело.

— Вы сильно ушиблись, миледи?

Глаза ее открылись. Он увидел в них изумление и трогательную беспомощность.

— Это вы, мемсагиб? — спросила она на персидском.

— Кто я, бахия? — нахмурившись, переспросил он.

По телу ее пробежала чувственная дрожь, губы ее приоткрылись. Он уловил миг, когда она пришла в чувство. И в тот же миг вернулись сомнение и нерешительность, которые словно срослись с ней.

— Лорд Синклер. А почему вы спрашиваете? Девлин испытывал разочарование. Мгновение оказалось упущенным. Она, конечно, собиралась сказать совсем другое, но теперь он даже не знал, как подступиться к тому, чтобы выяснить, что она собиралась сказать.

— Мы потеряли колесо. — Он прижал ее голову к груди. Ее кожа, гладкая как атлас, была холодна как лед. — Вам больно?

Она покачала головой:

— Так, пустяк. Отделалась синяками.

Он не поверил, поскольку, попытавшись отодвинуться от него, она застонала и прикусила губу.

— Не шевелитесь!

Синклер осторожно пробежал рукой по ее плечам, предплечьям и после от подмышек к талии.

— Здесь не болит? — в тревоге спрашивал он всякий раз.

И всякий раз она отвечала почти беззвучным «нет». Он прощупал ей живот, а потом затылок.

— Попробуйте пошевелить ногами, — велел лорд, и, когда она осторожно пошевелила сначала правой, потом левой ногой, внимательно наблюдал за ее движениями. В первый раз он позволил себе улыбнуться. — Пожалуй, вы правы. Вы не сильно пострадали. — Он дотронулся до ее губы. — Зуб не шатается?

Джапоника медленно ощупала языком зубы и столь же медленно покачала головой:

— Нет, только язык прикусила. Возница просунул голову в дверной проем:

— Вы в порядке, господин? А леди Эббот, она…

— Мы оба в относительном порядке. Так, пара синяков. Из-за чего авария?

— Фаэтон врезался в почтовую карету. Возник затор. Я попытался объехать, клянусь, пытался! Но все случилось слишком внезапно. Мы потеряли колесо, да еще и дорога мокрая…

— Пойди посмотри, что можно сделать. Я пока останусь здесь. — Девлин посмотрел на Джапонику: — Вы не возражаете?

— Вовсе нет. Со мной все будет в порядке, честно. — Она говорила ровным голосом и даже улыбалась. — Главное, достоинство мое не пострадало.

Он пристально смотрел на нее, не желая выпускать из объятий.

К чему отказывать себе в удовольствии, если оба, мужчина и женщина, хотят одного и того же? Она так и не ответила на этот вопрос, но сейчас продолжать разговор на прежнюю тему показалось неуместным. Он помог ей сесть на скособоченную скамью и прикрыл пледом.

— Не шевелитесь, я мигом.

Он выбрался из экипажа и зашагал сквозь туманную морось вперед, туда, где виднелись силуэты двух попавших в аварию карет. На этой дороге движение было достаточно оживленным. Многие выходили из экипажей и предлагали помощь.

— Дело труба, господин. Кучер беговых дрожек сильно пострадал, когда экипаж перевернулся.

— Тогда от нас проку мало. Пойду попробую договориться с кем-нибудь, чтобы взяли на борт леди Эббот.

— Нет нужды, милорд. Я уже попросил этим заняться лакея. Но только сейчас все равно ничего сделать нельзя. Пройдет время, пока дорогу расчистят и движение восстановится.

— Замечательно. — Девлин повернулся и зашагал к карете. В этот момент он не думал о том, что ждать этого придется в холодной карете, тем более он промок под ледяным дождем. Не думал он и о том, что ожидание пойдет не на пользу леди Эббот.

Она сидела на покосившейся скамье, закинув ногу на противоположное сиденье.

— Я повредила лодыжку, — сказала она, улыбнувшись одними губами. — Ничего серьезного.

Синклер осторожно забрался на скамью рядом с ней и устало сгорбился.

— Нам придется побыть здесь немного. Колесо сломалось.

— Нам повезло, — задумчиво отозвалась Джапоника. — Я слышала, что кто-то серьезно пострадал.

— Дурак в легкой повозке решил обогнать почтовый дилижанс. Чертов дурак. — Девлин протянул руку к ее лицу и, взяв за подбородок, повернул лоб к свету. Убедившись, что она действительно отделалась одним синяком, он облегченно вздохнул и, обняв ее за талию, прижал к себе.

— Нам повезло, — повторил он. — Очень повезло.

Джапоника приникла к его груди. Ее била дрожь. Какой он был твердый, сильный, надежный и какой она сама себе казалась слабой! Ей даже захотелось плакать. И она не могла ничего сказать ему о своих чувствах.

— Вы замерзли? — спросил Синклер, укрывая ее пледом и подбивая под плечи края. — Так лучше?

Джапоника неохотно приподняла голову от его плеча.

— Нет.

Она увидела в его глазах вопрос за мгновение до того, как он, склонившись над ней, накрыл ее уста своими губами.

Тепло от его дыхания проникло в нее сквозь полураскрытые губы, такие влажные и жаркие. Он легко провел языком по ее губам. Она чуть слышно вскрикнула, и тогда его язык проник в нее. Удовольствие было слишком сильным, чтобы себе в нем отказать. Она протянула руку и провела ладонью по его горлу, обняла за шею и отдалась на волю желания. Ее язык и губы дарили ему тот же восторг, что и он дарил ей. Руки его сомкнулись у нее за спиной. Синклер усадил Джапонику к себе на колени.

Они целовались в тишине, прерываемой лишь хриплыми вздохами. Его ладонь коснулась ее груди. Она извивалась всем телом, жадно приветствуя те чувства, в существование которых в реальном мире она практически не верила. Теперь тело ее требовало продолжения.

Синклер неохотно оторвался от ее губ и, задыхаясь, спросил:

— Что вы для меня?

Она отвернулась.

— Если вы не можете вспомнить, я не могу сказать.

— Не могу или не хочу?

Она покачала головой, и рыжий завиток ударил ее по щеке.

— Тогда мне придется самому выяснить правду.

Он прижал ее голову к груди и уткнулся в ее волосы. Она пахла хной и раем. На этот раз Джапоника даже не стала притворяться, что они чужие. Он решил, что женщина имеет право на тайны в том, что касается сердечных дел. А теперь он не сомневался в том, что тайна ее была деликатного свойства. Он не смел причинять ей боль. Он сумеет перетерпеть. Все можно вынести, даже невыносимое желание, что терзало его тело. И в этот миг впервые за долгое время лорд Синклер почувствовал себя в ладу с миром и собой.

Глава 16

— Она не похожа на вдову. — Лорнет в черепаховой оправе поднялся, чтобы прикрыть пару глаз, бледно-серых, как день за окнами городского дома Шрусбери.

Джапоника с трудом заставляла себя не ерзать под этим бессовестно оценивающим взглядом высокой элегантной леди, стоявшей на пороге столовой. Она решила, что старомодный лорнет был причудой дамы, ибо все остальное отвечало последнему слову моды. На ней было прогулочное платье из шелковой полосатой тафты с длинными рукавами, малиновый бархатный берет, украшенный жемчугом и страусовыми перьями, покачивающимися, когда она разговаривала.

Покончив с инспекцией, дама похлопала лорнетом по ладони.

— Девлин, ты мог бы меня представить.

Девлин, который при ее появлении поднялся с места, был сама безмятежность.

— Вам же сказали, что нас нет дома, тетя Лейси.

— Чепуха, Дев. Я — член семьи. Кстати, до смерти хочу есть. — Дама подплыла к Синклеру и подставила ему шеку, которую тот послушно чмокнул. Довольная, она позволила лакею усадить себя за стол.

Усевшись, тетушка Лейси обласкала Джапонику сладкой улыбкой.

— Не нервничайте так, дитя мое. Девлин мне как сын, а я ему последние двадцать лет как мать. Но он всегда был несносным ребенком. Утверждает, что не может меня вспомнить.

— Увы, тетя. Это факт: несколько лет напрочь выпали из моей памяти.

— Обманщик! Кое-что ты помнишь. Разве не ты написал мне пару недель назад письмо, в котором советовал держаться подальше от Лондона? Любая мать на моем месте поняла бы, что ты отчаянно во мне нуждаешься.

— Так мать или тетя? — прошептала Джапоника, взглянув на Девлина. Незваная гостья выглядела ни на день старше, чем ее то ли сын, то ли племянник.

— Это сложное уравнение, — пробурчал Девлин. Леди Симмс покачала головой, при этом в движение пришли не одни лишь жемчуга и перья, но еще и черные кудри, обрамлявшие ее пикантное лицо.

— Не обращайте внимания на его характер. С мужчинами всегда трудно. Они грубят и хамят, а потом ждут помощи в трудную минуту. — Она снова посмотрела на Синклера, взгляд ее сильно напоминал совиный — такой же неподвижный и пугающий. — Я в городе уже два дня, но они мне каждый раз говорили, что ты в отъезде.

— Так и было, — немногословно ответил Девлин.

— Ладно, я тебе поверила. Но теперь-то я здесь. — Она взяла салфетку и встряхнула ее, расправляя. — Мы сейчас мигом все разложим по местам. Суп уже подали?

Девлин обернулся к Джапонике с выражением усталого раздражения, которое она с ним полностью разделяла.

— Я думал, что сумею устроить так, что на сегодня для вас испытания закончатся. Жаль, что мне это не удалось. Простите за непредвиденное вмешательство и позвольте представить мою тетю леди Симмс. Тетя, это Джапоника Эббот, вдовствующая виконтесса Шрусбери.

Джапоника привстала и сделала реверанс:

— Приятно наконец встретить еще одного члена семьи Шрусбери, леди Симмс.

— Мы не родственники. — Леди Симмс говорила отрывисто и высокомерно — манера речи, принятая среди бомонда. Однако Джапоника не чувствовала неприязни к этой женщине, быть может, потому что та вела себя с подкупающей непосредственностью. Во время разговора она щедро намазывала рогалик маслом. — Я слышала, что вдовствующая виконтесса родом из колоний, как и о том, что она молода. Девлин, но это же просто смешно! Как ты завел знакомство со школьной мисс?

— Мне следует объясниться? — поинтересовалась Джапоника у Девлина, прекрасно понимая, что к ней никто не обращался.

Леди Симмс бросила в сторону племянника многозначительный взгляд и отправила намазанный маслом рогалик в рот.

— Мне вообще наплевать, что тут между вами двумя происходит. Я хорошо понимаю, почему ты уединился здесь. Надо же, такая удача: вернуться домой с титулом виконта в кармане и миловидной вдовушкой, живущей с тобой под одной крышей, — чем не сказка! Слишком большое искушение для мужчины, на столь длительный срок отлученного от благ цивилизации. Но, Девлин, наслаждаясь жизнью, как мог ты столь эгоистично забыть об обществе, сгорающем от желания познакомиться с индийской виконтессой? Девлин, ты забываешь о приличиях. Бывать в обществе, появляться на людях — вот залог успеха!

— Я не понимаю, — вмешалась Джапоника, которая слишком хорошо все понимала, — меня считают любовницей лорда Синклера?

— Сплетни, — коротко бросила леди Симмс. — Девлин ведет себя типично для мужчины, увлеченного женщиной. Моя дорогая, говорят, он вас даже одевает. — Леди Симмс нахмурилась. — Надеюсь, это платье для вас подбирал не он? Оно больше подходит для пожилой гувернантки, чем для юной вдовы. Но зеленый шелк… Вот это, наверное, сказка! При вашем цвете волос и кожи! Будь я на вашем месте, я бы каждый солнечный день разъезжала по городу в открытом экипаже и с непокрытой головой!

— Довольно! — Девлин не мог больше смотреть, как Джапоника краснеет и бледнеет. — Вы совершили большую ошибку, посчитав наши с виконтессой отношения отличными от родственных.

— В самом деле? — Леди Симмс недоумевающе переводила взгляд с Девлина на Джапонику и обратно. — Ну, тогда прошу прощения. Хотя это ничего не изменит. Сплетни мне не остановить. Весь Лондон подозревает вас в бурном романе. К тому же тебя видели покупающим ей одежду. Как вы неосторожны! Конечно, официально я должна выразить свое неодобрение. Ах, черепаховый суп! — в восторге воскликнула гостья, когда лакей поставил перед ней тарелку. — Бог услышал мои молитвы.

— Что же вы за мать, — в порыве негодования воскликнула Джапоника, — если с такой готовностью верите в грязные сплетни, что распускают о вашем сыне… или племяннике…

— На самом деле мы дальние родственники, — заметил Девлин. Что он при этом думал, оставалось для Джапоники полнейшей тайной.

Леди Симмс кивнула, зазвенев жемчугами и закачав перьями и кудрями.

— Мы взяли Девлина к себе, когда его родители умерли во время эпидемии 1788 года. Ему было восемь, мне — семнадцать. Я только что вышла замуж. Мой муж был сама доброта. Мы решили, что будем воспитывать Девлина как своего ребенка. Он был очень умным, хотя и загадочным малышом, с вечно меняющимся настроением и склонным к скрытности. Я взяла на себя роль матери, поскольку собственных детей у меня никогда не было. И я, и муж очень любили Девлина и заботились о том, чтобы у него было будущее. — Леди Симмс с теплотой посмотрела на Джапонику. — Я хочу знать, а вам… он небезразличен?

— Разумеется, нет, — медленно проговорила Джапоника. Дама казалась ей весьма необычной, слишком резко она отличалась от всех тех, с кем Джапонике приходилось иметь дело. — Но позвольте заверить вас, леди Симмс, что мы не провели ни одной ночи под одной крышей наедине. Мои приемные дочери все время находились при мне.

— Да, весьма скандальная получается картина. — Леди Симмс сделала паузу для того, чтобы глотнуть суп. — Разумеется, такого рода сплетни напрямую мне никто не передавал. Но Лей, мой дорогой муж, порядком наслышался непристойностей в клубе. Может, Девлин и прожил последние десять лет на Востоке, но это не значит, что общество простит ему привычки халифа. Говорят, у него в Персии был собственный гарем!

— Довольно, тетя! — Синклер видел, что Джапонике вот-вот станет плохо. С каким удовольствием он запихнул бы свою болтливую родственницу в ее же собственный экипаж и сбросил бы в Темзу! — Ты расстраиваешь леди Эббот.

— Неужели? — Леди Симмс казалась искренне удивленной. — Но я привезла вам такую пикантную новость, которая могла бы украсить любой ужин. Разве я вас не развеселила?

Джапоника чувствовала на себе взгляд Девлина. Он был тяжел, словно длань правосудия. Она не решалась поднять на него глаза. Знал ли он о том, что о них говорят? Есть ли ему до этого дело? Джапоника достаточно хорошо знала жизнь, чтобы понимать, каким образом подобные слухи укрепляют его мужскую репутацию. Но для нее и для дочерей лорда Эббота подобные сплетни были катастрофой. Решив узнать, каковы масштабы возможной беды, Джапоника спросила:

— Как член семьи, вы, конечно, тут же бросились спасать дочерей лорда Эббота.

— Спасать «букет Шрусбери»? — Леди Симмс пожала плечами. — Их надо было при рождении всех утопить.

Девлин одобрительно усмехнулся. Джапоника припомнила, что он в свое время отозвался о девушках подобным образом.

— Леди Симмс, это уж слишком.

Тетушка с удовольствием потянула носом. Слуга принес второе блюдо — бараньи отбивные.

— Лорд Эббот никогда не сидел на месте, пока был жив. Все катался по миру. Вам никогда не приходило в голову, почему? Чтобы держаться подальше от сборища ведьм, произведенных на свет от его ни на что не годного семени.

— Тетя, ну в самом деле! — пробормотал Синклер. Леди Симмс рассеянно окинула Джапонику взглядом, раздумывая, с какого конца приступить к отбивной.

— О, я заставила вас покраснеть. Такая редкость увидеть в наше время девушку, способную краснеть!

— Вы заблуждаетесь относительно лорда Эббота, — осторожно сказала Джапоника. — Он очень любил своих дочерей. Он умирал с мыслью о них, и их касалась его последняя воля.

— Ну что же, возможно. Ведь он был на пороге райских врат, и ему предстояло держать ответ перед святым Петром. Над родом Эббот тяготело проклятие: все они были способны производить на свет только адских фурий и сутулых хиляков. — Леди Симмс положила себе отбивную. — Девлин является тем, что вы видите, именно потому, что очень слабо связан с Эбботами родством. Слава Богу, что ствол генеалогического древа Эбботов усох со смертью вашего мужа.

Грубые нападки леди Симмс пробудили в Джапонике желание защитить честь новообретенной семьи.

— Даже если все, что вы сказали, правда, то девочки ни в чем не виноваты. Нельзя винить их за то, что они такими уродились.

Леди Симмс впервые удостоила Джапонику взглядом глаза в глаза.

— Вы хорошо говорите. Если бы я никогда не имела дела с «букетом Шрусбери», сердце мое было бы тронуто. Прошлой весной я предприняла попытку слегка навести лоск на двух старшеньких. Но еще до наступления вечера первого дня, посвященного походу по магазинам, младшей стало плохо в карете, шляпка ее безнадежно пострадала во время потасовки в галантерейной лавке, а старшая опрокинула чайник на голову швее лишь потому, что та ее случайно уколола! С тех пор я боюсь появиться мадам Ивонне на глаза!

Джапоника заметила, как в глазах Девлина блеснул озорной огонек, но он продолжал хранить молчание.

— Девочки изменились. Они приобрели некую солидность в манерах и отчасти научились справляться с… со своими порывами.

Леди Симмс одарила Джапонику рыбьим взглядом:

— Не могу представить себе, что с ними надо делать, чтобы привести их в состояние, необходимое для того, чтобы их хотя бы просто терпели в обществе. Должна сказать, что я вам, мамаша, нисколько не завидую.

— Возможно, леди Эббот сделана из более прочного теста, чем те, кто пытался заняться ими до нее, — предположил Девлин.

— Чтобы с ними справиться, нужно что-то пожестче, чем индийская пемза! — заметила леди Симмс и, нахмурившись, осмотрела блюдо с жареной картошкой. — Ни одна женщина на этой стороне Ла-Манша не согласилась бы на дьявольские условия брака с лордом Эбботом. Дьявольские — по-другому их не назовешь. Женившись на вас, простолюдинке, лорд Эббот обеспечил свое проклятое потомство уступчивой и обходительной мамашей и кошельком. Последний шаг отчаявшегося человека!

Выбрав картофель, леди Симмс взмахом руки отослала слугу прочь и уставилась на Джапонику, у которой от возмущения отнялся язык.

— И все же вы выжили и начинаете устраиваться, не так ли? Ваша связь с моим племянником может быть истолкована не только против вас, но и в вашу пользу. Принимая во внимание отсутствие родословной, вы не можете ждать, что вас примут с распростертыми объятиями высокие персоны. Но в определенных кругах света репутация и известность принимаются в расчет. Итак, что касается вас, с чего начнем?

Джапоника уже не знала, как реагировать на этот поток оскорблений.

— Полагаю, вы желаете мне только добра, леди Симмс, но, уверяю, в вашей помощи нет необходимости.

Леди Симмс воззрилась на Девлина:

— Она всегда такая упрямая?

— Необычайно, — уклончиво ответил лорд. Иссиня-черная бровь вспорхнула вверх, леди Симмс вскинула голову, словно экзотическая птица.

— Вы действительно необычайная женщина. Вы смогли вытащить Девлина из его панциря. Возможно, он скажет своей возлюбленной то, что никогда не скажет члену семьи.

Она обожгла Девлина взглядом.

— Амнезия и поврежденный мозг. Не могу в это поверить. Правда спрятана где-то внутри тебя. Что же касается твоих увечий, — тут она ткнула золоченой вилкой в сторону его рассеченной брови, — то все это не важно. Во времена моего отца, когда джентльмены чуть ли не ежедневно дрались на дуэли, мужчину без шрама считали либо трусом, либо церковником. Что же до этого, — она ткнула в сторону стального крюка, — тебе очень хочется привлечь к себе внимание?

Джапоника была поражена тем, что Девлин позволял так с собой разговаривать. Он не только не огрызался, но и слушал, как его отчитывают, с покорным видом. Увы, Джапоника не испытывала подобного уважения к незваной гостье. Сначала ее назвали шлюхой, потом самозванкой, а теперь делали вид, что ее вообще не существует. С нее было довольно! Она встала.

— Хватит! — Девлин и леди Симмс разом повернули к ней головы. — Это мой дом. Поэтому я могу говорить то, что считаю нужным. А думаю я вот что: я не развратница и не прожигательница жизни, коей вы меня, видимо, считаете, леди Симмс. И вы, как я полагаю, тоже не являетесь неисправимой сплетницей, получающей удовольствие от того, что портите людям жизнь. Какой вы мне показались. — Джапоника заметила, как уголки губ гостьи слегка поднялись. — Я устала и оставляю вас заботам вашего племянника.

Когда Джапоника ушла, леди Симмс обратилась к Девлину:

— Мне она нравится. У нее есть характер, темперамент и мужество. Рядом с тобой у нее все пойдет весьма неплохо.

— Она и без меня неплохо справляется, — холодно заметил Девлин. — Начать с того, что она получила титул виконтессы без моего участия.

— Она еще дитя, Девлин. Леди, такой юной и неопытной, не придется ждать долго, чтобы у нее появилась толпа поклонников, готовых дать ей утешение в том, чего она лишена.

— Неопытная? Разве не ты только что сказала, что весь Лондон думает, что я изъездил ее вдоль и поперек?

— Кто прислушивается к сплетням? — Леди Симмс положила вилку. — Лично я — никогда.

— Ты с таким рвением засунула нос в мои дела, хотя тебя никто об этом не просил.

— Имею право по преимуществу старшинства, — рассеянно сказала леди Симмс. — Кроме того, ты сам спрашивал мое мнение.

— Не спрашивал.

— Нет? Должно быть, я сама прочла вопрос на твоем лице. Да брось ты изображать эту мерзкую гримасу! Ты словно фальшивая нота в сонате, которая зовется жизнью. Да, фортуна с тобой обошлась жестоко. — Леди Симмс протянула руку и накрыла его крюк ладонью. — Но скажи мне, Девлин, изувечено ли у тебя что-нибудь из того, чтобы превратить жизнь какой-нибудь незадачливой леди в бесконечную череду зачатий и рождений и подарить ей кучу отпрысков, которые бы сделали ее существование осмысленным?

Девлин улыбнулся:

— На это я вполне способен. Ты считаешь, что мне повезло?

Леди Симмс подалась вперед и прижала щеку к его изувеченной руке.

— Тогда, дорогой мой Дев, у тебя есть все, чтобы считать себя счастливым. — Она выпрямилась и продолжила трапезу. — То, что ты потерял память о нескольких годах жизни, может обернуться для тебя благом. Подумай о дамах, которые хотят, нет, жаждут освежить твою память. — Не за этот крюк, — леди Симмс ткнула вилкой в протез, — они захотят зацепиться.

— Ты стала циничной, тетушка. Леди Симмс весело рассмеялась.

— Все оттого, что я жена политика. Лей порой приходит от меня в отчаяние, но самые пикантные анекдоты он поверяет именно мне. Ты слышал историю, которую принц-регент рассказывает о невероятных размерах пениса собственного брата?

— Тетя!

— Ладно. Вернемся к леди Эббот. От нее прямо несет средним классом, что мне совсем не нравится. Что делать? Завтра я отправлю к ней свою горничную, пока не смогу подыскать для нее что-то приличное. — Леди Симмс нахмурилась. — Твои злобные родственницы могут быть просто извергами по отношению к тем, кого считают ниже себя. Полагаю, избавиться от «букета Шрусбери» уже не удастся?

Впервые за все время Девлин рассмеялся:

— Пожалуй.

— Жаль. Но если мы хотим прижать к ногтю всех, кто сплетничает о леди Эббот, то ей надо показаться в городе, и чем быстрее, тем лучше. Куда ты собираешься отвести ее в первую очередь?

— Завтра вечером мы обедаем у мирзы. Глаза леди Симмс загорелись.

— Но это же замечательно! Так мало людей его видели. Хозяйки лондонских салонов в отчаянии. Он отвергает все приглашения. Если леди Эббот окажется в числе первых, кто с ним встретится…

Леди Симмс оборвала свою речь и приложила ладонь к груди Девлина.

— О, но только сердце береги. Я так рада видеть тебя, мой мальчик. Я не могла поверить, что ты погиб. — Она сморгнула накатившие слезы. — Ты больше не солдат, ты виконт! Как здорово! Ты заслужил свою порцию счастья. Обещай мне, что найдешь его. Или погоди, леди Эббот поможет тебе его отыскать. — Леди Симмс отодвинулась и продолжила прерванный ужин. — Она в тебя влюблена. Ты это понимаешь?

— Я думаю, ты прочла слишком много романов, — ответил он. — Чувства леди Эббот по отношению ко мне совсем иной природы.

— Для человека с твоим жизненным опытом у тебя явные проблемы с интуицией. Леди Джапоника — Боже, какое ужасное имя! — вышла замуж за старика, за умирающего. Несомненно, ее романтические мечты так и остались мечтами. На самом деле, если предположить, что ты еще не совершил того, чего от тебя ждал весь Лондон, она, возможно, так и осталась нетронутой. Девственницей.

Девлин был шокирован подобным предположением. Леди Симмс располагала теми же кусочками мозаики, что и он, но узор у него получился совсем иным. Замужем побывала, а в постели — нет. Это многое объясняет. Объясняет ее настороженность, несмотря на очевидное взаимное влечение.

— Ты уверена? Я мог бы поклясться…

— Думаете то, что вам хочется думать! Мужчины то и дело совершают ошибки из-за своей ограниченности. Предполагают, что женщина знает слишком мало или слишком много, в зависимости от того, что им в данный момент выгоднее предположить. Что льстит их самолюбию. — Лицо леди Симмс приняло несвойственное ей задумчивое выражение. — Значит, ты еще с ней не переспал. Она не похожа на сирену. Ее внешность не такова, чтобы привлекать мужчин, ищущих легкой интрижки.

— Ты права, она птица не того полета.

— Разве я сказала, что она серая мышка? Ерунда! В ней что-то есть! Ты слышал, как она набросилась на меня, когда я стала критиковать отпрысков Шрусбери? Она темпераментна, и, знаешь, я видела, как она на тебя смотрит, Девлин. Если ты не хочешь разбить ей сердце, немедленно покинь этот дом.

Личная горничная леди Симмс заверила Джапонику, что парикмахер, которого она пригласила, умеет работать со всеми типами волос. И все же она сомневалась в том, что его услугами стоит воспользоваться.

— Может, на этот раз мы оставим все как есть? У горничной округлились глаза:

— О, миледи, вы в самом деле так думаете? Джапоника посмотрела в зеркало. Греческий узел, что она завязала, больше походил на Везувий после извержения, чем на аккуратную прическу в классическом стиле. Она обернулась к парикмахеру, молодому человеку в тесных бриджах и жилетке до талии.

— Что вы по этому поводу думаете? Он покачал головой.

— С вашего разрешения, я предпринял бы что-то более затейливое, но достаточно умеренное. Леди Симмс сказала, что при первом появлении в обществе не стоит делать ультрамодную прическу.

Джапоника нахмурилась. Оказывается, быть лондонской леди совсем непросто. Существует целый свод правил относительно того, что следует делать, и еще более длинный список того, что делать не следует. Джапонике начало казаться, что все эти «нельзя» жмут ей, как тесные туфли.

— Хорошо. У вас получится не хуже, чем у меня, и даже лучше.

Джапоника не могла определиться в своем отношении к леди Симмс. То ли она ее ненавидела, то ли, наоборот, тетушка лорда Синклера ей нравилась. При том что леди Симмс отправила к ней горничную, парикмахера и две коробки бельгийских шоколадных конфет, Джапоника чувствовала, что доверять ей не следует. А может, леди Симмс всего лишь позволила Джапонике заглянуть в то кривое зеркало, в котором отражалось отношение общества к их с лордом Синклером предполагаемой связи.

Любовница лорда Синклера! И весь Лондон об этом говорит! Наложница из гарема!

Она долго не могла выбросить из головы вчерашнюю беседу, заставившую ее испытать жгучее чувство стыда. И дело не только в том, что была разрушена ее репутация, речь шла о разрушенной репутации тех, кто был с ней связан.

К счастью, лорд Синклер весь день отсутствовал, так что ей не пришлось встречаться с ним ни за завтраком, ни за ленчем. Она видела раздражение в его взгляде, когда посмела украдкой переглянуться с ним вчера за ужином. Но раздражало его все и вся, что же касается иных чувств к ней, более личного плана — о них Джапоника предпочитала не думать.

Зато она совершенно точно знала, что сама к нему чувствует.

До того как встретиться за ужином с леди Симмс, Джапоника успела сказать себе, что все лучшее и все худшее, что случилось за день, принадлежит ей. Проторчав в сломанной карете больше часа, она успела вздремнуть в объятиях лорда Синклера и проснулась с ясным сознанием того, что именно по причине ее чувств к нему она не может позволить лорду прикасаться к себе. Несмотря ни на что, ее тянуло к человеку, которого она едва знала, а еще менее понимала. И все же вот она готовится выйти с ним в общество, будто не было у них ни вчерашнего дня, ни позавчерашнего.

— Ты дура, Джапоника Эббот, — прошептала она собственному отражению.

Лорд Синклер прислал ей записку, уведомив о том, что она должна быть готова ужинать с ним вечером. Ужинать на людях после того, что, как она теперь знала, о них говорят? Как сможет она прямо держать голову после этого?

— Что вы по этому поводу думаете, миледи?

То, что Джапоника увидела в зеркале, заставило ее улыбнуться. Ее необузданные кудри были подняты наверх и свернуты в тугой узел, прикрытый серебристой сеткой с подкладкой из пурпурного шелка и отороченной серебристым гофрированным кружевом, кокетливо опускающимся на левое ухо.

— Вы кудесник. Где вы раздобыли этот головной убор?

— Леди Симмс велела мне его захватить. — Парикмахер склонил голову набок. — Челку можно было немного подрезать, но цвет — то, что надо, и эффект получился весьма милый.

— Вы чрезвычайно помогли мне, задав нужный тон в моем начинании, — сказала Джапоника в надежде на то, что прическе будет соответствовать все остальное.

Несколько минут спустя леди Эббот уже ждала горничную в своей гардеробной. Девушка вошла, неся платье из зеленого шелка.

— Я не это платье выбрала.

— Я знаю, миледи. — Горничная покраснела и сделала реверанс. — Но леди Симмс очень настаивала на том, чтобы вы надели именно это платье. Другие, хотя и очень милые, недостаточно нарядные для ужина. А это… — Горничная взмахнула платьем так, что подол прошелестел по полу.

Джапоника прикусила губу. Если верить леди Симмс, все в Лондоне знали, что это платье лорд Синклер купил для нее. Если она наденет его, то лишь подольет масла в огонь, а в нем итак уже полыхала ее репутация. Но черное платье, которое она хотела надеть, действительно слишком унылое. И тут внутри ее словно вспыхнула искра. Если уж все считают, что она любовница лорда, что же — она сыграет эту роль с честью. И оденется соответственно.

Девлин появился в резиденции Шрусбери незадолго до того, как часы пробили девять. Он уехал из дома еще утром и оделся в клубе. Его тетя была бы счастлива узнать о том, что он забросил крюк в нижний выдвижной ящик комода и приказал своему пажу заказать новые рубашки с зашитым правым рукавом. Если он сумел угодить тете, то она, увы, сильно разочаровала его своим поведением. Она даже заставила его засомневаться в том, что пребывает в здравом рассудке. Быть может, он слишком долго жил вдали от столицы и утратил чувство юмора, свойственное только лондонцам, ибо шуточки тети он счел весьма сомнительного вкуса. Девлин ехал в клуб, уверенный в том, что именно тетя и разожгла у публики интерес к виконтессе, но там он убедился в обратном. Кто-то другой пустил мерзкий слушок и даже если искра давно угасла, дым от нее продолжал расползаться по лондонским салонам.

Итак, Синклер выяснил, что благодарить за все должен в первую очередь Фрамптона и Хау. Они всем и всюду рассказали об обстоятельствах знакомства с виконтессой. Кроме того, упорное нежелание Девлина выступить на сцене общественного театра, каким являлся высший свет, и загадочные обстоятельства приезда «индийской виконтессы», как ее называли в определенных кругах, еще сильнее разожгли праздное любопытство. Из этой ситуации Девлин видел лишь один выход — как можно скорее выйти в свет и тем самым заставить замолчать тех, кто сделал слишком поспешные выводы.

Синклер налил себе немного бренди. С угрюмым видом он ждал появления леди Эббот. Ему было наплевать, что думают о них люди, но вот как насчет нее? Слишком многое в глазах общества было против нее: вдова, родом из колоний, дочь купца, вышедшая замуж за умирающего аристократа, к тому же старше ее более чем вдвое. Даже весьма опытный игрок едва решился бы делать ставки с такими картами на руках.

Залпом опустошив содержимое бокала, Девлин обернулся — кто-то вошел в комнату.

То платье, что он столь спонтанно приобрел у модистки, сейчас украшало едва ли не лучшую женскую фигуру из тех, что ему приходилось видеть. Плотно облегающее грудь, платье ниспадало свободными складками до пола. Тонкая ткань не скрывала, а подчеркивала изящную линию бедер и колыхалось при ходьбе. Волосы ее были убраны назад под тонкий сетчатый берет, но при этом мудрый парикмахер оставил короткие кудри сияющего рыжего цвета, чтобы те обрамляли лицо. Единственным диссонансом в этой картине совершенной красоты было выражение ее лица. Что это: волнение или злость? Он не мог сказать. Он знал лишь, что с этим надо что-то делать.

Она остановилась в нескольких шагах от Синклера.

— Вы одобряете?

— Повернитесь.

В тот же миг ее лицо исказилось гневным презрением:

— Я не кобыла на ярмарке!

Он молча жестом дал ей знак повернуться. Джапоника все с тем же злобно-мрачным выражением медленно повернулась вокруг собственной оси.

Девлин задержался взглядом на полной груди, когда она оказалась к нему в профиль, отметил стройность и совершенство линий плеч и спины. Как он вообще мог посчитать ее заурядной простушкой? Разодетая в шелка, она из воробушка превратилась в колибри, изящную и потрясающе красивую маленькую птичку. Так, может, в этом была ее тайна? Может, он с самой первой минуты знакомства догадывался о том, что она собой представляет?

Как хотелось ему вспомнить все! Вес, что касалось обстоятельств их знакомства! Но он справился с искушением. Желание вспомнить всегда имело лишь одно последствие: неуправляемый гнев или страшную головную боль. Но сегодня он не имел права рисковать. Он должен быть во всеоружии. Никакой головной боли. Слишком многое решал этот выход в свет.

Сделав круг, Джапоника замерла под его золотистым взглядом. Сердце ее бешено колотилось. Она чувствовала себя так, будто стояла перед ним голой. Дурацкое ощущение! Не важно, что сказало ей зеркало — от него она пока не услышала ни одного доброго слова. Не надо было надевать этот наряд!

— Я переоденусь.

— Нет! — Синклер подался вперед, чтобы остановить Джапонику, и легко прикоснулся к ее плечу. И тогда он улыбнулся, неотразимо, обезоруживающе искренне. — Простите меня. Я забыл выразить свое восхищение, леди Эббот.

Джапоника скрестила на груди руки.

— Могли бы сразу сказать.

Девлин невольно скользнул взглядом по той части ее тела, к которой своим жестом она непроизвольно привлекла внимание, и почувствовал прилив тепла внизу живота. Если бы она догадывалась, какое оказывает на него влияние, то, наверное, отказалась бы вообще где бы то ни было с ним появляться. Но теперь он действительно хотел, чтобы его увидели вместе с ней. Хотел сильнее, чем когда бы то ни было раньше.

— Итак, вы готовы? Джапоника кивнула.

— Леди Симмс присоединится к нам?

— Конечно, нет. Ей было велено держаться от вас как можно дальше.

— Отчего же?

Ее умоляющий взгляд словно просил заверить, что все, что наговорила его взбалмошная тетушка, и гроша ломаного не стоит. Но он не мог солгать ей. Он не знал, какой урон был нанесен ее репутации, и не узнает об этом до тех пор, пока она не появится в обществе. И что бы он ни думал о своей тете, она сделала для Джапоники благое дело. Было бы жестоко вывести Джапонику в свет, совершенно не подготовленную к тому, с чем она может встретиться. Теперь на ее стороне была осведомленность, и она будет держаться настороже.

— Я ушла, потому что хотела побыть одна, — запальчиво сообщила Джапоника, и Девлин внезапно пожалел о том, что до сих пор не относился к ней с подобающей галантностью. Но виконтесса была не из тех, кто останется в долгу. — Впрочем, вам, я полагаю, безразлично, насколько сильно запятнана моя репутация.

— Разве я хоть с чем-нибудь из того, что она сказала, согласился?

— Вы ей не возражали.

Синклер чувствовал себя трусом оттого, что не отвечал ей, как она того хотела, но давать ей ложные надежды было бы неблагоразумно.

— Правда никогда не вставит палки в колеса сплетен. Надежда на спасение умерла, и он прочел это в ее глазах.

— Значит, вас не волнует то, что меня называют вашей любовницей, а вас — развратным типом, устраивающим оргии на глазах у пятерых юных девиц.

— Мадам, если бы я полагал, что этот фарс воспринимается серьезно, я бы застрелился. А поскольку я считаю подобный слух одиозным, я его просто игнорирую.

Она молчала, и тогда лорд накинул ей на плечи меховое манто.

— На улице холодно. Возможно, опять пойдет снег. Джапоника затаила дыхание. Он нежно обернул ее плечи в мех. Хотелось бы обрести веру в себя, такую же, как у него. В конце концов, не все ли равно, что думают о ней в лондонском обществе? Зачем ей этот титул? Скоро она все равно окажется далеко отсюда и от лорда Синклера тоже.

Девлин наблюдал за тем, как менялось ее лицо. Одна эмоция сменяла другую. От внутренней борьбы щеки ее разгорелись, именно этого — румянца — ей до сих пор не хватало. Итак, цель его оказалась достигнутой, пусть и ценой некоторой жертвы: он понимал, что румянец ей придала злость на него, Девлина. Надо было все так и оставить. Но он не мог.

В тот момент, когда Джапоника подняла руку, чтобы застегнуть у подбородка манто, он накрыл ее ладонь своей и прошептал:

— Ты красива. Тебе никто об этом не говорил?

Джапоника отвернулась. Она не напрашивалась на комплименты, и это нежное прикосновение, которое словно огнем обожгло ее, было неуместно. Он заставил ее почувствовать себя в его власти. Но этого она не могла себе позволить.

— Ваши комплименты, лорд Синклер, слишком преувеличены, чтобы я могла принять их.

Он взял ее за подбородок двумя пальцами и повернул к себе лицо Джапоники.

— Ты красива. Поверь в это, — прошептал он, глядя в ее глаза.

Еще до того, как она успела подготовить себя к его последующим действиям, она оказалась в его объятиях. Столько всяких восхитительных мелочей успела заметить Джапоника до того, как Синклер склонился к ее губам: аромат сардара, морозный хруст его нарядного камзола, снежную белизну рубашки, мускулистую твердость тела… Поцелуй был мимолетен, легкое касание, ничего больше, но и от него у Джапоники едва не остановилось сердце.

Когда она посмела поднять глаза, Синклер улыбался. Он взял ее руку.

— Вперед, леди Эббот. Нам предстоит взять ЛОНДОН.

Глава 17

Фасад здания на Мэнсфилд-стрит горел, словно рождественская елка. Вдоль ведущей к дому аллеи сияли факелы. Зеваки, которых не пускали на другую сторону дороги полицейские, в восторге разевали рты, глядя на хрустальные, сиявшие серебром и золотом канделябры в широких окнах особняка. Столько свечей, сколько все жители Ист-Энда не сожгут и за год. Лакеи в красных ливреях в два ряда стояли у входа. Красные ливреи были переданы в распоряжение мирзы британским правительством. Зрители не могли не отметить того, что лакеи были в красном, ибо эта форма была отличительным знаком тех, кто был в услужении у короля и наследного принца. Женщины с великой завистью взирали на два ряда золотых кружев, проглядывавших из ливрей. Жилеткам из зеленой и золотой парчи могли позавидовать даже денди. О таком почтении к иностранному послу раньше и не слыхивали. Неудивительно, что личность загадочного посланника Персии вызывала столько любопытства.

Число зрителей увеличивалось, как и число слуг, спешащих встретить гостей, выходящих из экипажей возле особняка.

— Что это за дом? — спросила Джапоника, озираясь.

— Разве я не сказал? — рассеянно переспросил Девлин. — Сегодня мы ужинаем у его превосходительства Абул Хасана.

— У персидского посла?

Синклер улыбнулся ее растерянному недоумению. Как может особа, столь сообразительная и бойкая, быть в подобных ситуациях столь очаровательно неуклюжей? Ему хотелось погладить ее по щеке, приободрить поцелуем, но он лишь сказал:

— Держись, бахия!

Их провели в комнату, залитую сияющим светом всю увешанную зеркалами, отражавшими свет и делавшими помещение еще ослепительнее. Девлин сопровождал Джапонику, пока ее представляли целой процессии джентльменов, многие из которых были в полной военной форме, со всеми регалиями. Среди них Джапоника узнала лейтенантов Хемпхилла и Винслоу. Они улыбались ей, но держались на расстоянии, как, впрочем, и все остальные.

Только когда они приблизились к последней группе, Джапонике пришло в голову, что, кроме нее, здесь не было дам. Неужели сплетни действительно распространились так быстро, что все добропорядочные жены решили остаться дома, чтобы не запятнать себя знакомством со скандально известной виконтессой Эббот. Или все было еще проще? Может, поскольку она была из простых, жены аристократов не сочли нужным появляться в тех же кругах, что и она?

— Я тут единственная леди? — тихо спросила она у мужчины, который был с ней рядом.

Девлин посмотрел на Джапонику сверху вниз.

— Даже если так, джентльмены будут лишь рады тому обстоятельству, что им не придется делить внимание между вами и своими женами.

Он не ответил на ее вопрос, но она отметила, что лорд постарался ответить ей любезно, тогда как обычно он себя подобными мелочами не затруднял. Чего он добивается? Пытается приободрить, или на него тоже повлияли слухи, и он влез в роль кота, наслаждающегося игрой с полумертвой мышью?

— Я принесу вам оршад, — сказал Девлин и ушел до того, как она успела отказаться.

Джапоника посмотрела ему вслед. Лорд быстро вышел из комнаты. Леди Эббот испытала внезапный страх оттого, что осталась одна среди незнакомых мужчин. Может, он решил оставить ее здесь одну до конца вечера? Ответа долго ждать не пришлось. Дверь в главный зал распахнулась, и привратник объявил торжественным голосом:

— Его превосходительство, персидский министр Абул Хасан Шираз.

Вначале в зал ворвалось облако тяжелого и сладкого восточного аромата, а затем появился человек, источавший запах дорогих арабских духов. Мужчина столь же экзотичный, как и имя, что он носил.

Перс был на голову выше тех, кто шел по обеим сторонам от него. Его черная борода, умащенная благовонными маслами, блестела. Джапоника заметила, что глаза мирзы искрились умом и озорством. Он был молод, хорош собой — мужчина в самом расцвете сил, которому под стать был разве сам Хинд-Див.

Он был одет в богато расшитый парчовый халат. На плечах накинута изумрудного шелка мантия, отороченная соболями. Халат подвязан широким кушаком из расшитого красного шелка. За пояс были заткнуты ножны из кожи и золота, из которых торчала рукоять сабли, украшенная драгоценными камнями.

Джапоника мгновенно почувствовала духовное родство с этим благородным чужеземцем. Она понимала, что они не могли встречаться раньше, но видеть его здесь было все равно что получить долгожданное письмо из дома. Когда он, отыскав ее взглядом в дальнем углу комнаты, подошел к ней, Джапоника опустилась на колени, как если бы это был ее король. Может, она и была англичанкой по происхождению, но родилась в Персии и могла по праву назвать ее своей родиной.

— Кто эта леди? — услышала она голос, звучащий по-персидски. Мирза адресовал вопрос своим компаньонам, но Джапоника, хотя по восточной традиции и не поднимала глаз от пола, решилась ответить на вопрос сама.

— Служанка из Бушира, мой господин. Тысяча благодарностей за то, что заметили мое ничтожное присутствие, — сказала она на персидском.

Джапоника видела, как мирза удивленно отпрянул.

Не смея оторвать глаз от сапфировых, заостренных и вздернутых мысков его кожаных туфель, она не могла видеть его лица и слышала лишь возмущенный, хоть и приглушенный гул мужских голосов. Она преступила границы дозволенного, осмелившись заговорить с ним.

Перед ее глазами появилась рука. Крупная, но гладкая и ухоженная, как у юной женщины. На среднем пальце горел перстень с камнем настолько крупным, что он закрывал целых три фаланги.

— Поднимитесь, госпожа.

Опершись на предложенную руку, леди Эббот поднялась, но при этом продолжала смотреть в пол. Она молчала, чувствуя, что взгляды всех присутствующих прикованы к ней и мирзе.

— Ты не прикрываешь лицо, мемсагиб. Ты действительно моя соотечественница?

— По месту рождения и велению сердца, мой господин, если и не по национальности. — Она наконец решилась встретиться с ним глазами. — Одно из удовольствий путешествий состоит в наблюдении обычаев, столь отличных от обычаев родины. Разве английские обычаи не более приятны, чем те, что заставляют женщину скрывать лицо под вуалью?

То, что все вокруг затаили дыхание, удивило Джапонику, ибо она совершенно не думала нанести мирзе обиду. Восточный обычай поощряет женщин, которые умны и обворожительны с противоположным полом, и ничего не имеет против флирта, покуда своим поведением женщина не пробуждает ревность в супруге.

Джапоника увидела, как весело блеснули глаза мирзы, и поняла, что не ошиблась, выбрав такую тактику.

— В самом деле, английский обычай лучше. Женщина с опущенными глазами и в парандже что птица, вскормленная в клетке. Когда ее выпускают, она вдруг сознает, что крылья ее слишком слабы даже для того, чтобы разок облететь душистый сад. — Мирза наклонился к ней так, что борода его едва не коснулась ее лица, и процитировал на персидском:

Немало земель за свой век посетил,

Немало красавиц приметил.

Но ту, что любовь бы смогла пробудить,

Я так до тебя и не встретил .

— Ах, как это верно! «Друг узнает голос друга». — Джапоника процитировала в ответ персидскую пословицу.

Красавец посол был в восторге:

— Аллах всемогущий! Какой подарок! Здесь, в Англии, я говорю с прекрасной женщиной так, как если бы был дома! — Мирза откинул голову и громко, от всей души захохотал.

Мужчины, находящиеся в комнате, вежливо засмеялись в ответ. Обстановка разрядилась: пока посла устраивало неортодоксальное поведение дамы, все было в порядке.

— Кто она? — снова спросил мирза, на этот раз на английском с сильным акцентом.

— Могу я представить леди Эббот, ваше превосходительство, — сказал невесть откуда взявшийся лорд Синклер. — Вдова лорда Эббота, пятого виконта Шрусбери и бывшего члена правления Ост-Индской компании.

— Ах, все-таки английская аристократка, — с улыбкой ответил мирза. — Великолепно!

Джапонике очень хотелось обменяться взглядами с Девлином, чтобы увидеть, одобряет ли он ее поведение или нет, но лорд Синклер держался у нее за спиной.

Мирза окинул гостью взглядом, в котором царственность удивительным образом сочеталась с живым интересом.

— В Персии умная женщина бывает вознаграждена за свое остроумие золотом того же веса, что и она сама, госпожа.

— Тогда сегодня я буду есть от души, ваше превосходительство.

— Восхитительная леди! — воскликнул мирза и захлопал в ладоши. Дав ей знак идти рядом, он направился в столовую.

Столовая была декорирована таким образом, чтобы найти удобный компромисс между восточными и западными традициями. Персидские ковры устилали полы. Вместо стульев гостям предлагалось воспользоваться оттоманками с красными шелковыми подушками, украшенными золотым шитьем в три ряда. Низкие столы ломились от яств в золотых и серебряных блюдах. Некоторые из деликатесов Джапоника видела впервые. На каждой тарелке и чашке золоченой вязью было запечатлено имя шаха. В горшках, расставленных вдоль стен, росли ароматные кипарисы, можжевельник, цитрусовые и айва. Со стропил свисали металлические светильники в форме полумесяца и звезд. В дальнем конце зала английские музыканты наигрывали популярные мелодии.

Мирза улыбнулся. Декор столовой пришелся ему по вкусу.

— Сегодня мы ужинаем по персидскому и английскому обычаю. Мои слуги приготовили плов. Быть может, вы уже пробовали это блюдо раньше, мемсагиб?

— Если и пробовала, то это было лишь жалким подобием того, что предстоит отведать сегодня. Ибо общество мирзы делает любое блюдо стократ вкуснее.

— Вы будете сидеть со мной за ужином, мемсагиб.

— Как пожелаете, мой господин.

Девлин придерживал шаг. Держась за спиной мирзы и его очаровательной спутницы, он наблюдал за ними, в тревоге отмечая, что испытывает нечто такое, чего раньше никогда не испытывал. Да, он надеялся, что Джапоника не ударит в грязь лицом. Он знал, что ее остроумие и знание языка придут ей на помощь. Подозревал, что знание персидских обычаев облегчит ее задачу. Синклер ожидал и то, что миловидность Джапоники отчасти рассеет меланхолию перса, но такого воодушевления со стороны мирзы Девлин никак не ожидал. Как и того, что виконтесса будет смотреть на чужеземного посла с таким искренним восхищением. Как красиво она улыбалась ему!

Синклер подозревал, что Джапоника обладает живым и острым умом, но в общении с ним, Девлином, она редко пускала в ход свое остроумие и уж никогда не баловала его изысканной лестью. Но с персидским послом она была само обаяние. Джапоника так умело ласкала его мужское самолюбие, что бородатый перс едва не мурлыкал от удовольствия. Девлин искренне полагал, что леди Эббот вообще не умеет быть кокетливой.

Девлин испытывал явный дискомфорт, и, хотя подобного рода ощущения владели им впервые, он распознал их природу. Ревность! Синклер ревновал Джапонику!

Сэр Узли сиял улыбкой.

— Молодец, мой мальчик, — сказал он негромко, так, чтобы его мог слышать только Девлин. — Леди Эббот именно то, что нам нужно. Бог услышал наши молитвы. Мой дорогой друг Хасан впервые за две недели выглядит по-настоящему довольным жизнью. Она словно бальзам для персидской души. Где ты раздобыл это чудо?

— Она сама меня нашла, — сухо ответил Девлин.

— Да благословен тот случай, что свел вас. — Узли отвел Девлина в сторону, схватив за рукав. — Ну, нам тоже наконец повезло. Мне дали знать, хотя еще и не велели сообщать об этом официально, что король готов принять посла в среду на будущей неделе. А его ожидание, да помогут нам звезды, скрасит мирзе леди Эббот. Может, мы сумеем уговорить ее видеться с ним ежедневно.

Синклеру это предложение совсем не нравилось. На самом деле чем дальше, тем больше он убеждался в том, что просчитался, так легко согласившись познакомить Джапонику Эббот с персидским вельможей. Сидя по левую руку от Джапоники, он прекрасно мог наблюдать за развитием событий.

Наблюдая за тем, как они мило беседовали, как искренне смеялся мирза и как очаровательно улыбалась ему Джапоника, Девлин невольно оценивал свои шансы. Он не мог не заметить, что посол и его дама благоволят друг другу, что между ними, как говорят, проскочила искра. К тому же из-за разницы в росте персидскому послу, чтобы говорить с Джапоникой, приходилось постоянно наклоняться к ней, что, впрочем, похоже, не доставляло мирзе неудобств, а скорее наоборот. Девлин не мог не признать того, что Абул Хасан был мужчиной красивым, богатым и знатным, к тому же напоминал Джапонике о доме. Но ни богатством, ни знатностью собеседника нельзя было объяснить ту страстную дымку, что туманила взгляд Джапоники, когда она смотрела на своего знатного компаньона.

Леди Эббот, совершенно не догадываясь о том, какие мрачные мысли снедают ее спутника, от всей души наслаждалась общением со своим, можно сказать, соотечественником. За несколько месяцев, проведенных в Англии, ей так и не представилась возможность ни с кем нормально поговорить. И за всю жизнь ею ни разу так открыто и искренне не восхищались мужчины калибра мирзы. Даже Хинд-Див, сбитый с толку подведенными сурьмой глазами, вуалью, прикрывавшей лицо, и ложной смуглостью лица, принимал ее за другую. Впервые в жизни мужчину в ней привлекала она сама, а не сопутствующие обстоятельства. Все это кружило Джапонике голову, и она, сама того не замечая, прикладывалась к бокалу вина чаще, чем следовало.

Синклер сказал себе, что не ревность, не злость, а лишь забота о репутации Джапоники заставила его вмешаться в разговор, не получив на это приглашения, где-то между третьей и четвертой переменами блюд.

— Мы еще не слышали, ваше превосходительство, что вы думаете об английской погоде. — Эта тема, безусловно, самая безопасная.

— Я весьма расстроен английской погодой, — протянул мирза, обведя взглядом всех присутствующих, насчитывающих человек двадцать с лишним. — Воинство дня не в силах совладать с призрачным воинством ночи. Воины тьмы застят горизонт, едва солнце задумает уйти на покой. Ночь наступает еще до того, как дневное светило зайдет за горизонт.

— Это верно, ваше превосходительство, — ответил Узли, — но мы уже обсуждали с вами эту тему раньше. Дни начнут увеличиваться — придет время.

— Так-так.

— Это извечная битва, мой господин, из которой никто не может выйти победителем, — сказала Джапоника. — Хотя, с моей стороны, поспешно выносить суждения о том, чего я не видела своими глазами. Мне лишь говорили, что летом армия дня наступает на воинство ночи с не меньшей настойчивостью. В конце июня может показаться, что черные всадники ночи загнаны навек в западный угол неба.

— Так это верно?

— Лишь на несколько часов армия ночи берет верх. Но небо летом никогда не бывает совершенно темным, — вторил ей Девлин.

— Удивительный этот английский остров.

Вечер плавно сменился ночью. За разговорами, за шутками и обменом любезностями время текло незаметно. Все шло, как никогда, гладко. Только раз наступил неловкий момент, между первой и второй переменами блюд. Вначале подали традиционное английское кушанье: громадный кусок баранины, который предстояло разделать на глазах у сидевших за столом.

Джапоника краем глаза наблюдала за тем, как поведет себя Девлин, которому подали кусок мяса, требовавший воспользоваться ножом.

Виконтесса подняла руку, отказываясь за Девлина от угощения.

— Лорд Синклер ест только самые нежные кусочки мяса. Будучи хозяйкой в его доме, я об этом знаю. Он не положит в рот ни кусочка мяса, если оно не настолько нежное, чтобы его можно было отломить вилкой. Наша кухарка всегда страшно расстраивается из-за того, что хозяину не угодить. Столько еды возвращается на кухню нетронутой! — Джапоника знала, что производит впечатление бездумной болтушки, но иного способа замять ситуацию она не видела. — Я бы вам порекомендовала, лорд Синклер, подождать немного и дождаться плова. Изысканное кушанье из маринованной дичи, тушенной с рисом и специями. Нежное, как сливки!

Девлин лишь кивнул, принимая ее предложение. Но чуть позже, когда мирза отвлекся на минуту, Девлин наклонился к ней и прошептал:

— Не стану вас за это благодарить. Я сам способен решить собственные проблемы.

— Прекрасно об этом осведомлена, — ответила она, улыбаясь, так что со стороны могло показаться, что они обмениваются любезностями. — Но я слышала, что в Лондоне тем выше ценится человек, чем больше проблем он создает своему портному, повару и пажу. А вы способны всех с ума свести.

Он посмотрел на нее с такой злобой, что, будь они наедине, она, пожалуй, сочла бы за лучшее скрыться с его глаз долой.

Когда с едой было покончено, мирза потребовал устроить танцы. Хотя никто не стал возражать против желания мирзы, все понимали, что единственной танцующей парой могли бы стать перс и леди Эббот.

— Нельзя ли найти развлечение, которое разделило бы больше людей, ваше превосходительство? — спросила Джапоника, заметив хмурую мину Девлина. — Я здесь единственная дама. Разве смогу я составить достойную пару любому из этих бравых солдат, не говоря уже о вашей августейшей особе? Если позволите, мой господин, у меня есть предложение. — Джапоника дождалась, пока он кивнул в знак согласия, и продолжила: — Поэтическое соревнование. А приз победителю — танец.

— Какая вы восхитительная! — покачал головой мирза, хитро прищурившись. — Кто готов первым читать стихи наизусть, чтобы леди могла выбрать себе партнера? — спросил он, обращаясь к публике.

Несколько джентльменов читали стихи, заученные еще в школе, об английском патриотизме и любви к родной земле. Некоторые зачитали отрывки из Библии. Когда все закончили, мирза хлопнул в ладоши и, одарив Джапонику улыбкой и весьма недвусмысленным взглядом, сказал, что настала его очередь.

Мирза зачитал стихотворение на персидском, которое большинство из присутствующих не могли понять. Но Девлин, к несчастью, к большинству не принадлежал. Чувство дискомфорта, овладевшее им в самом начале вечера, лишь усилилось. Мирза читал чувственную романтическую оду влюбленного своей возлюбленной. К тому времени, как перс закончил, Джапоника была розовой от смущения.

Довольный собой, посол поднялся сам и помог встать ей.

— Итак, мемсагиб, кто из нас был лучшим и заслужил танец с вами?

Джапоника предвидела исход, но, говоря по правде, мирза действительно оказался лучшим оратором. Единственное «но» — его выбор произведения. Стихи, что он читал, не сводя с нее взгляда, делали ее положение несколько неловким.

— А мне вы не дадите шанс? — спросила она. Увидев, что брови персидского посла удивленно поползли вверх, она поспешила прочитать отрывок из Хафеза, одного из самых известных персидских поэтов. «Всякий раз, когда я смотрел на твои двери, мои глаза вспыхивали от счастья. Я говорил себе, что теперь со мной всегда будет рядом друг. Как я старался, как тянулось к тебе мое сердце! Увы, все мои усилия оказались напрасными».

К ее удивлению, глаза мирзы увлажнились от слез. Он прикусил губу и прижал ладонь к сердцу.

— Аллах свидетель, эта леди самая привлекательная, самая красноречивая и сладкоречивая из всех, кого я знаю. Я глубоко тронут той тоской по дому, что испытывает она в изгнании. Я решил, что она стала победительницей, и в качестве приза предлагаю избавить ее от необходимости танцевать.

Вскоре после этого, а именно в два часа после полуночи, прием был закончен.

Джапоника была удивлена, когда мирза, проводив ее до дверей и проследив за тем, чтобы личный слуга помог ей надеть меховую накидку, по-английски пригласил ее навестить его вновь.

— Сожалею, что не могу нанести вам ответный визит. Я поклялся, что не буду выходить из дома до тех пор, пока меня не примет английский король.

— Тогда, если вашему превосходительству будет угодно, я навещу вас сама, хотя уверена, что ваше добровольное заточение долго не продлится.

Мирза улыбнулся:

— Когда вы придете навестить меня вновь? Завтра после полудня? Я часто выезжаю верхом в соседний парк. Лорд Синклер привезет вас туда, — не терпящим возражения тоном заявил мирза.

Джапоника бросила взгляд в сторону Девлина. Лицо его было непроницаемым, но она чувствовала, что он ее не одобряет.

— Ваше превосходительство, но завтрашний день у меня уже расписан. Смиренно прошу вас простить меня.

Мирза не привык, чтобы женщины ему отказывали, и взгляд его красноречиво об этом свидетельствовал.

— Возможно, что-нибудь можно устроить, — сухо заявил Девлин.

Джапоника не решилась посмотреть в его сторону еще раз, но намек она поняла и среагировала быстро:

— Если вам будет угодно, я могла бы присоединиться к вашему превосходительству в парке послезавтра. Должна признаться, что я не очень хорошо катаюсь верхом. Возможно, лорд Синклер будет настолько любезен, что прокатит меня в своей новой коляске.

— Она еще в мастерской, — коротко бросил он. — Но я могу нанять двуколку.

Мирза улыбнулся:

— Ну что же, тогда до послезавтра.

Они быстро ушли, и при этом Девлин сжимал локоть Джапоники так, как будто она была преступницей, вот-вот готовой сбежать.

Она видела, что он злится. Впрочем, лорд был раздражен всегда. Джапоника блаженно улыбнулась, решив, что ни за что не позволит ему испортить ей вечер.

Кареты подавались к самым дверям, чтобы гости не успели вымокнуть и замерзнуть. Девлин помог Джапонике сесть в экипаж с демонстративной церемонностью. Но как только они оказались внутри, от его галантности не осталось и следа.

— Ну, мадам, — сказал он, опустившись на сиденье напротив Джапоники и сурово скрестив на груди руки, — надеюсь, вы остались вполне довольны собой!

— Да, вечер удался. Не помню, чтобы я когда-нибудь так хорошо проводила время.

— Да уж, спектакль вы устроили на славу! — Его тон и ухмылка были настолько ядовито-едкими, что могли бы проесть ржавчину. — У вас столько талантов! Кто знал, что вы так хорошо сыграете Клеопатру с мирзой в роли Цезаря? Надо было завернуть вас в ковер и развернуть у его ног, и картина была бы полной!

Ему все же удалось испортить ей настроение, как ни стремилась она не реагировать на его саркастические замечания.

— Вас не устраивает то, что я для вас сделала?

— Для меня? Я у вас ничего не просил!

— Разве не вы привезли меня к мирзе? С какой целью? Не с тем ли, чтобы я развлекла его, заставила улыбнуться и хотя бы на один вечер забыть о проклятом поручении, которое так далеко забросило его от родного дома, так же далеко, как мое забросило меня от моего?

— Я не просил вас флиртовать с ним, а тем более влюблять в себя!

— О, вы искренне считаете, что он в меня влюбился? — Джапоника откинулась на спинку сиденья. — Как это меня удивляет! Я думала, вы и представить не могли, чтобы кто-то счел меня желанной, и ясно дали мне это понять при первой же встрече.

— Я никогда не говорил, — начал было Девлин, но осекся. Лгать он не хотел. — Ладно. Но вы должны признать, что, будучи одетой, как обедневшая гувернантка, не могли произвести впечатления, которое заслуживаете. Но сегодня вы одеты, как…

— Как гурия? — сладким тоном подсказала она. — За это можете себе сказать спасибо. Разве вы сами не выбрали этот наряд для того, чтобы мирза мог отдыхать на мне взглядом? Разве я не сыграла роль угощения — побывала всего лишь одним блюдом из многих, предложенных ему для того, чтобы отвлечь от государственных дел?

Девлин смотрел на виконтессу во все глаза. Он не ожидал, что она так точно определит свою роль. Он ничего не говорил ей о полученном задании.

— Но вы явно выполняли свой долг с огоньком.

— Отчего бы не получить удовольствие от работы, когда это возможно? Я никогда не была в таком роскошном доме, в столь блистательном обществе, с таким блистательным мужчиной. — Последние слова она произнесла с особым нажимом. Она наслаждалась, впервые ощутив себя победительницей, женщиной, оцененной по достоинству.

— Так, значит, вы не против продолжать выполнять долг перед отечеством, развлекая мирзу? Вас не коробит возложенная на вас миссия?

— Абсолютно не коробит, — ответила Джапоника, даже не вспомнив о том, что не собиралась задерживаться в Лондоне.

— Значит, вас не покоробит и то, что мирза может потребовать от вас нечто большее, чем улыбки и стихи? С особами королевской крови пустой флирт не проходит. Он знает, что вы вдова и, следовательно, привычны к мужскому вниманию.

— Я в курсе его намерений. Он ясно дал мне понять, каковы его виды на меня. — Джапоника укутала плечи в пелерину. Девлин смотрел на собеседницу так, будто готов был убить взглядом. — Увы, он поклялся своему соверену в том, что будет соблюдать обет целомудрия до тех пор, пока не выполнит возложенное на него поручение.

— Он сам вам это сказал! Бисмалла! А вы что ему ответили?

Джапоника едва заметно усмехнулась:

— Что у меня как раз скоро кончается траур. И еще я сказала ему, что если в Персии женщин принуждают соблюдать целомудрие в трауре, англичанки блюдут себя по собственному выбору. Именно поэтому мы не считаем для себя зазорным выходить в свет и общаться с мужчинами как с друзьями. Мирза в ответ на это сказал, что он никогда еще не встречал англичанку с таким характером и таким добрым нравом. И пообещал, что не сделает ничего, что могло бы меня отпугнуть.

— Вы меня поражаете.

— Если бы я была красавицей, на которую все мужчины заглядываются, вас бы нисколько не удивил тот факт, что я еще и умная, и разговор могу поддержать. Или что другой мужчина считает мое общество вполне достойным.

— Вы так плохо обо мне думаете?

— Да, я именно так о вас думаю, — ответила Джапоника и улыбнулась. Он обиженно насупился, словно ребенок, которого незаслуженно наказали. — Вы не видели во мне ничего красивого до того момента, пока я не предстала перед вами в нарядном платье. Если несколько ярдов материи могут так вскружить вам голову, то я с той же легкостью потеряю вас, когда вам попадется на глаза кукла в одежде поярче и пороскошнее.

Синклер скривился.

— Вот я узнал вас еще с одной стороны. И не могу сказать, чтобы с этой стороны вы мне очень понравились.

— Вот и чудесно. Волноваться не о чем. Вам не придется терпеть мое общество долго.

— Что вы этим хотите сказать? Джапоника отвернулась.

— Да так, ничего особенного. Должно быть, во мне говорит хмель. Вы должны меня простить, если я не отвечаю всем вашим ожиданиям, вы слишком требовательны.

— По-вашему, я совершенно безнадежен.

— Я всего лишь пыталась сказать, что вам трудно угодить.

На этот раз он улыбнулся.

— Порой я не знаю, чего хочу больше: поцеловать вас или задушить.

Он сказал это невзначай, так, что если бы кто подслушал их разговор, воспринял бы эти слова как шутку, не более. Легкий флирт. Но отчего-то Джапоника не смогла ответить ему столь же беззаботной улыбкой. Слишком далеко зашла эта шутка. И касалась она вещей, в которых виконтесса больше не могла играть роль стороннего наблюдателя.

Девлин увидел, как затуманились ее глаза в тот момент, когда он всего лишь хотел заставить ее улыбнуться. Что это было? Чем вызвана эта внезапная бледность, сменившаяся лихорадочным румянцем? Тем ли, что она подвергла сомнению правдивость его слов, или надеждой на то, что Джапоника говорила всерьез?

— Я хочу отправиться на прогулку верхом завтра, — вдруг сказала она. — Вы не составите мне компанию?

— Я не выезжаю верхом.

Леди Эббот помолчала минуту, а потом сказала:

— Вы заметили, что конники из персидского легиона едва касаются поводьев? Они летят галопом во время битвы, имея свободными обе руки, чтобы можно было поражать врага стрелами. Они умеют править своими конями, сжимая коленями круп. Хитрый прием, не так ли?

Девлин не отвечал. Джапоника опять пыталась направлять лорда Синклера, и это ему не нравилось. Раздражало. Действительно, как Девлин раньше об этом не подумал? Мальчишкой он часто играл в рыцарей, представляя себя на коне со щитом в одной руке и копьем в другой. Конь рыцаря должен чувствовать седока, а всадник должен уметь управлять лошадью с помощью ступней и коленей. Да, он мог бы так ездить. Но ему не понравилось то, что она первой сказала о том, о чем он даже не подумал… скажем, из упрямства.

Джапоника наблюдала за Синклером и думала, отчего в его компании она должна постоянно оправдываться, словно в чем-то виновата. Она ни перед кем не стала бы ходить на задних лапках, и лорд не исключение. Как это на него похоже: сначала накричать, а потом забыть о ее существовании. Но сейчас Джапоника не желала оставлять его в покое. Вино и успех вскружили ей голову. Весь вечер она хотела одного: чтобы ею восхищался мужчина, и не просто мужчина, а тот, что, казалось, еще ни разу не подарил ей двух благосклонных взглядов подряд.

Она раздраженно смахнула кудряшки со лба, украдкой взглянув на Синклера. То, что она увидела, не слишком воодушевляло. Джапоника с трудом подавила желание пнуть его ногой.

— Вы дуетесь из-за того, что с успехом выполнили свою миссию? Или оттого, что я слишком хорошо справилась со своей задачей, и вы не можете признать того, что я на самом деле такая восхитительная и желанная?

— К черту! — Девлин бросился на нее, прижал своим телом к спинке сиденья. — Если вы будете продолжать в том же духе, я вынужден буду возвратиться домой пешком!

Джапоника вжалась в сиденье, но вовсе не из страха перед ним.

— Если вы будете продолжать в том же духе, то пешком пойду я!

— Но я не хотел вас обидеть. — Он, казалось, был искренне удивлен ее реакцией. Словно опомнившись, лорд забился в дальний угол противоположного сиденья.

Джапоника отвернулась к окну. Сердце ее билось как сумасшедшее. Она надеялась, что в полумраке он не сможет разглядеть выражение ее лица.

— Если вы думаете, что, купив мне это платье… — Джапоника кусала губы, слова давались ей с трудом. — Если вы думаете, что, купив платье, вы купили и меня, то глубоко заблуждаетесь!

— Прошу прощения. Я глубоко сожалею… — В этот момент он был готов сделать все, что угодно, лишь бы стереть с ее лица маску презрения.

— Вы не джентльмен! — процедила она сквозь зубы.

Все оставшееся время Девлин молча бранил себя за то, что был болваном, и ее за то, что Джапоника флиртовала и с ним, и с мирзой. Как она вообще могла смотреть на него как на мужчину, достойного ее внимания, если на самом деле видела в его лице мальчишку, школьника, которого еще воспитывать и воспитывать? Нет, ему показалось, что он ей симпатичен! Никогда она не увидит в нем мужчину, достойного себя, никогда она не увидит его таким, каким он когда-то был.

До сих пор Синклеру удавалось избегать ее жалости. Да, он был в этом уверен. Он почувствовал бы, будь оно так. Джапоника не умела прятать свои чувства — все, что она думала, отражали ее глаза. Лорд видел и то, что стоило им хотя бы случайно соприкоснуться, как в ее глазах появлялись тревога и настороженность. Она вся собиралась, вытягивалась в струнку. Черт возьми, она не желала, чтобы он до нее дотрагивался! Но Девлин не мог ее в этом винить. Ни разу он не дал ей понять, что те чувства, что распирали его, были настоящими и адресовались ей одной и никому больше.

— Глупость, какая глупость, — пробормотал он. Когда они наконец добрались до дома, Джапоника была на грани того, чтобы отказаться от его руки, которую он подал ей, чтобы помочь сойти. Слуга, нанятый недавно, открыл перед ней дверь, но Девлин задержал виконтессу.

— Я был бы весьма признателен, если бы вы уделили мне еще минуту вашего драгоценного времени, леди Эббот.

Джапоника вскинула голову. Он был, как всегда, раздражен, но, помимо раздражения, она прочла в его взгляде искреннее желание поговорить с ней.

— Хорошо. Скажите, в библиотеке еще не потушили камин? — спросила она, обращаясь к привратнику.

— Уже потушили, миледи, но через минуту огонь будет.

— Ничего. Не стоит беспокоиться. Мы обойдемся. Спокойной ночи.

Джапоника дождалась, пока привратник уйдет, и лишь после этого обернулась к Девлину:

— Итак, что бы вы хотели обсудить?

— Только одну вещь.

Во взгляде его она увидела нечто похожее на восхищение. Синклер прикоснулся к ее щеке, провел под подбородком.

— Я снова вас недооценил.

Выражение его лица изменилось, стало более нежным.

— В вас есть нечто такое, что вы так тщательно скрывали от меня. Вы предпочли бы, чтобы люди видели вас пресной и заурядной особой. Это вы боитесь того, что вас будут принимать такой, какая вы есть. Вот что меня возмущает, смущает и обольщает. — Лорд улыбнулся. — Отчего вы более щедры с незнакомцами, чем с тем, кто мог бы быть вашим другом?

— Вы слишком поспешно предлагаете мне свою дружбу, — осторожно заметила Джапоника, ибо пальцы его легко продвигались вдоль ее скулы и это мешало сосредоточиться. — Вы можете пожалеть об этом.

Он придвинулся ближе.

— Если и так, то разве это имеет значение? — Взгляд его скользнул с глаз к ее губам. — Что, если я вас сейчас поцелую? Что вы будете делать?

— Ничего, милорд, поскольку вы не станете рисковать. Я вам нужна в качестве компаньонки для мирзы и сомневаюсь, что мимолетная вспышка страсти, которой, насколько мне известно, подвержены мужчины, способна увести вас с выбранного курса.

— Вы почти убедили меня в своей правоте. Почти. Она совершенно не собиралась его провоцировать, но получилось именно так. Синклер склонился над ней. Лучший способ защиты — нападение.

Джапоника прикоснулась к его щеке за мгновение до того, как губы их встретились. На этот раз в действиях лорда не было ни спешки, ни раздражения, как будто он шел против воли, целуя ее. Она чувствовала его, от макушки до пяток, она ждала, что он яростно и жадно привлечет ее к себе, но Синклер этого не сделал. Не сделал. Он только очень бережно обнимал се. Прошло несколько томительных мгновений. Девлин поднял голову. Она посмотрела в его глаза. В них был вопрос.

Джапоника не думала о том, что делает, она вообще запретила себе думать. А чувство подсказывало ей, что все идет так, как надо. Она медленно повернулась к нему спиной и пошла вверх по лестнице. Она не оглядывалась, не приглашала его последовать за собой ни словом, ни жестом, и все же она благодарно вздохнула, когда услышала за спиной его шаги. Она быстро, но бесшумно прошла по коридору до своей спальни. Открыла дверь, вошла и наконец услышала, как в комнату вошел Синклер и закрыл дверь на задвижку. Джапоника скинула пелерину на пол и осталась молча ждать.

Глава 18

Он медленно подошел к ней сзади. Она почувствовала тепло его тела. В темной комнате было прохладно, и тепло, исходившее от Синклера, приятно согревало. Она не говорила. Джапоника не могла придумать ничего, что, будучи сказанным, могло внести смысл в то, что происходило сейчас. Она не могла придумать ни одного оправдания своим действиям. Она позволила чувствам взять верх над разумом, ею руководила насущная потребность что-то изменить в их отношениях, перевернуть страницу. Что это было — акт храбрости или глупости, — значения не имело. Еще немного, и она узнает, изменилось ли что-то между ними, произошло ли смещение баланса сил, будет ли эта ночь контрапунктом для той, что он не мог вспомнить, а она — забыть.

Понимая, что она предлагает, но, не будучи уверенным в том, что побудило ее предложить ему это, Девлин медлил. В том, что происходило, не было смысла после того, как леди Эббот провела вечер в обществе мужчин, во всех отношениях куда более приятных, чем он. Настоящих мужчин. Не калек. И в этот миг он ненавидел их всех за то, что они были такими благополучными.

Она не знала, что последние несколько часов он, онемевший, восхищался ее способностью развлекать мужчин такого высокого полета, как мирза. Она не знала, что он не раз закрывал глаза, чтобы вдохнуть и насладиться запахом ее духов. Не могла догадываться, какие химеры рождал в нем этот запах. Она не знала, что аромат уносил его в такие странные места, которые не имели реальных очертаний, но от этого казались не менее реальными, чем та действительность, в которой он жил сейчас. Он так долго ждал этого момента, так часто рисовал его в мечтах. Но после сегодняшнего вечера окончательно разуверился в том, что миг этот настанет.

И все же Синклер не мог повернуть назад, не мог отвернуться от женщины, чье присутствие терзало и мучило, искушало постоянно с того момента, как она вошла в его жизнь. Так, может, она сейчас сделает что-то, что не даст совершить им роковую ошибку.

Он обнял Джапонику правой рукой, привлек к себе. Она дрожала, но не оказывала сопротивления.

— Леди, я преклоняюсь перед вашей храбростью. Но подумайте, что вы делаете. Еще не поздно.

— Я не молила вас пойти за мной, — сказала она так тихо, что шепот мог бы показаться криком.

— Разве? — Он улыбнулся во тьме, положил ей руку на плечо и слегка пожал. — Разве?

Она повернула голову, прижимаясь щекой к его ладони.

— Возможно.

— Бесстрашие и храбрость — разные вещи. Храбрая душа знает об опасности и все же действует. Вы оценили опасность? — Зачем, зачем он идет наперекор собственному желанию?

Джапоника повернулась.

— Разве женщина не может быть такой же храброй, как мужчина?

— Леди! — Он произнес это слово на одном дыхании, и этим словом вовсе не хотел подчеркнуть ее принадлежность к определенному классу, а лишь восхищение мужчины перед женщиной, которую он желает. — Я бы помог вам стать еще храбрее, если бы вы мне позволили.

Сладкая грусть наполнила ее сердце. К ее глазам подступили слезы. Из-за него она уже сделала то, что навечно изменило ее жизнь, только он об этом не знает.

«Нет! — сказала она себе. — Пусть эта ночь станет только этой ночью. Никаких теней, никаких призраков». Все, чего она просила у звезд, так это дать ей достаточно храбрости, чтобы быть с ним.

— Чего вы от меня хотите?

Девлин ничего не знал о ее мыслях, но он мог догадаться о том, что вызывает в ней внутреннюю борьбу. Он чувствовал, что она дрожит. Он чувствовал, как она, не осознавая того, вздрагивает от его прикосновений. Тетя считала, что она девственна. Синклер понимал, что должен быть нежен, бесконечно нежен, но не знал, способен ли на это.

Он привлек Джапонику ближе, так что щека ее прижалась к его груди и тела их соприкоснулись от плеч до бедер. Он поднял руку и снял сетку с ее волос. Почувствовал, как ее волосы рассыпались по спине. Кудри, вздрагивая и опадая, источали аромат персидского сада.

Синклер склонился, коснулся губами мочки ее уха.

— Не бойся, бахия. Я не сделаю ничего, чего ты мне не позволишь.

Он легчайшим поцелуем коснулся ее щеки, провел, едва касаясь губами, по нежной бархатистой коже, пока губы их не встретились. Она вздрогнула, и он почувствовал, что возбужден. Он приоткрыл рот, и желание, которое лорд старательно сдерживал, прорвалось, заявило о себе. Какой сладкой она была! Рот ее был теплым и имел медовый привкус. Страсть овладела им, взяла верх над нежной осторожностью.

Джапоника так долго терзалась этим сладким томлением, и теперь странная смесь чувств, в которых было понемногу от всего: страха, гнева, отчаяния и желания, слились воедино, рождая чувство настолько болезненно острое, что ей показалось, она не вынесет остроты наслаждения.

Она подняла руки, переплела их с его руками и обняла Синклера, вцепилась ему в спину.

Она слышала, как лорд что-то прошептал, но вскоре уже не слышала ничего, слитая с ним в долгом страстном поцелуе.

Чувства пробили барьер, который она строила в течение года. Барьер, который должен был оградить ее от недоверия к себе, от стыда и предательства. Хинд-Див вернулся в ее жизнь, чтобы спасти или проклясть навеки. Этого она не могла знать. Впрочем, в тот момент ей было все равно. Она лишь хотела знать, будет ли чувство, рожденное в стыде той ночью, когда она ничего не могла изменить, под стать тому, что должно родиться из ее доброй воли, желания, страсти.

Боже, смилуйся, если она ошибется!

Если бы Джапоника могла и дальше пребывать в счастливом забытье! Но нет, стремительно, словно под напором ветра, открылся ящик Пандоры. Что, если через пару минут он просто задерет ей юбки и все закончится буднично и прозаично, что, если и страсть ее тоже была обманной? Что, если через час она снова окажется одураченной этим человеком?

С криком, больше похожим на стон, Джапоника оторвалась от его губ и высвободилась из объятий. Синклер, тут же ее отпустил.

Джапоника отошла от него на несколько шагов. Она дышала тяжело, словно за ней гнался дьявол. Она ничего не говорила, потому что была слишком ошеломлена тем, что сделала, чтобы придумать, что сказать.

— Итак, вы испугались.

— Да! — Это был быстрый отчаянный шепот.

— Леди вправе передумать.

В голосе его звучала покорная обреченность, в то время как она боялась шевельнуться, словно распростертая над пропастью.

— Это для вас так легко?

— Легко? — переспросил он тихо, но так, что у нее не осталось сомнений в его искренности. — Вы бы предпочли, чтобы мне было легко?

Джапоника покачала головой, хотя знала, что в темноте он мог различить лишь ее силуэт.

— Я не понимаю себя.

— Я тоже. — Голос его звучал так же растерянно. Джапоника понимала, что не может мыслить ясно, как надо, но знала, что, если Синклер подойдет и обнимет ее, она не сможет промолчать и скажет то, чего говорить не стоит. — У меня был мужчина. Однажды. Давно. Девлин весь вытянулся.

— Да, и что?

— Он был ослепителен.

Девлин услышал в ее голосе нотки стыда.

— Мне не стоило оставаться с ним наедине. Мне следовало проявить больше осмотрительности…

— Он вас использовал?

— О да. — Ему показалось по голосу, что она улыбается, но умом он понимал, что этого не может быть. Он протянул руку к ее плечу, чтобы привлечь к себе, но Джапоника отвернулась, а против воли он не хотел ее обнимать. — Он не был жесток или груб со мной, но произошло это против моей воли. Воля моя была подавлена вином с приправленным наркотическим зельем.

У Девлина зашевелились волосы на затылке. В этой истории улавливалось что-то знакомое. Что-то… Если только…

— Вас опоили и изнасиловали.

— Изнасиловали — слишком сильно сказано.

Джапоника прижала руку к щеке.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто. Хотела бы я знать, что это было. Не думаю, что я оказала ему сопротивление. Мне было любопытно. Любопытно… — Последнее слово потонуло во вздохе сожаления.

— Но воля ваша была подавлена, — просто констатировал Синклер. В его голосе не было ни сочувствия, ни жалости.

— Да. — Впервые Джапоника решилась посмотреть на него. — Я действовала не по своему выбору.

— У женщины всегда должен быть выбор.

Она смотрела на него и гадала, действительно ли он так думает. Он сказал «женщина», а не «леди». До вступления в брак, она была просто женщиной. Понимал ли он, как важно для нее это различие? Или он просто сказал то, что услужливо подсказало подсознание?

— Отчего мужчина может вести себя так по отношению к женщине?

— Может, он ее боялся. Или хотел ее наказать. Или думал, что она является тем, кем не являлась на самом деле. — Лорд пожал плечами. — Я его не защищаю. Я не знаю его.

— Может, и нет, — медленно и как-то неуверенно проговорила Джапоника. Нет, неправда — она точно знала, что перед ней Хинд-Див.

Она подошла к нему вплотную, заглянула в глаза, в тревоге пытаясь отыскать правду. Глаза его сияли, как желтые огни свечей. Настал момент истины, тот самый, которого, как ей думалось, придется ждать до Судного дня.

— Он жил в Багдаде. Его звали Хинд-Див.

— Имя мне знакомо.

— В самом деле? — Ей казалось, что сейчас в нее ударит молния, каждая жилка ее тела натянулась как струна.

— Иногда во сне ко мне приходит это имя. — Голос Синклера звучал словно с другой планеты, а между тем он был здесь, совсем рядом. — Бесплотное существо с лицом, раскрашенным под леопарда. Я думал, что это ночной кошмар, порождение моего больного мозга. — Он словно смотрел в себя и не верил тому, что видел. — Я не знал, что такой человек действительно существовал.

— Некоторые не стали бы называть его человеком. Говорят, он маг и волшебник. Еще говорили, что он демон или джинн.

— Как случилось, что вы узнали друг друга?

— Меня отправили к нему, чтобы я уговорила его помочь лорду Эбботу бежать из Багдада, когда город заняли французы. Я предложила ему деньги, но он потребовал другого вознаграждения.

— Девственность за жизнь.

Девственность за три жизни! Но в этом ключе она никогда не думала.

— Сделка состоялась уже… после.

Девлин сделал шаг, приблизившись к Джапонике почти вплотную.

— Неудивительно, что вы не доверяете мужчинам. Теперь я понимаю, почему вы не верите в собственную привлекательность. Однажды вы сильно на этом обожглись.

— О какой привлекательности вы говорите? — Она хотела заплакать, но вместо этого рассмеялась. — Не играйте со мной. Я — сама заурядность. Проста и очевидна, как глиняный горшок. Я не вызываю восхищения, я не…

— …знаю себе цену. — Он провел пальцем по ее щеке. — Зажгите свечу, миледи.

Джапоника сделала то, о чем он просил. Свет ударил по глазам, и она заморгала, но комната была достаточно велика, и единственная свеча не могла разрушить ощущение интимности, не могла прогнать тени, что прятались по углам.

И все же, когда она оглянулась, мужчина, стоявший перед ней, резко переменился. Пламя свечи исказило его черты. Складки у губ сделались глубже, словно у него появилась бородка. Тени легли вокруг глаз, словно они были подведены сурьмой. На мгновение она увидела перед собой не лорда Синклера, а Хинд-Дива собственной персоной.

— Вот, пожалуйста, — сдавленным шепотом проговорила она и отвернулась.

— Что с вами? — Голос его, глубокий и властный, отдавался эхом, словно звучал внутри ее, а не вовне.

Слезы, неразумные, непрошеные, наполнили ее глаза, придя на смену такому же иррациональному смеху. Но все это не принадлежало ей. Все ощущения сгрудились вокруг нее, не проникая внутрь, наступали на нее со всех сторон, сжимали кольцо. Джапоника была на грани того, чтобы потерять сознание, и единственной реальностью в этом дрожащем, как мираж, мире была его теплая ладонь на ее плече.

— Джапоника?

Она подняла глаза, она хотела заверить его в том, что с ней все в порядке, но в этот миг слова куда-то исчезли. Лицо его снова обрело реальные черты, черты лорда Синклера. Ей вдруг стало стыдно, стыдно за то, о чем она думала и чем собиралась заняться с мужчиной, которого любой разумный человек назвал бы ее злейшим врагом.

Девлин увидел сомнение в ее взгляде, но он не мог знать, в чем его причина.

— Идите ко мне, леди.

Синклер взял Джапонику за руку и подвел к зеркалу в углу. Взяв с камина свечу, высоко поднял ее, так, чтобы она осветила ее лицо.

— Посмотрите сюда и скажите, что вы не видите очарования в чертах лица, румянца щек и блеска в глазах.

Джапоника опустила глаза. У нее не было сил взглянуть правде в глаза. Наряд ее в этом освещении казался тусклым и скучным, и она себе казалась такой же. Уверенность оставила ее.

— Я не вижу ничего красивого.

Синклер взял ее за подбородок и приподнял лицо. На сей раз он обратился к ней на персидском:

— Умный купец выставляет напоказ все самое броское, кричащее. Он знает вкусы толпы. Но настоящие сокровища он прячет от праздного покупателя, который и не поймет, какой ценностью овладел. Только перед настоящим ценителем развернет он самое редкостное из своих сокровищ.

По мере того как он говорил, Девлин поворачивал се голову то вправо, то влево, рассматривая се под разными углами, так что свет, по-разному освещая ее лицо, то обрисовывал изящную линию щек, до высвечивал спелую полноту губ, то отражался сиянием в ее глазах.

— Посмотри-ка еще раз, бахия, и ты увидишь правду. Только ты сама в силах явить миру сокровище, коим являешься. Сегодня я увидел, как оно сверкнуло, увидел в числе всех тех мужчин, кто был там. — Рука его скользнула вниз, к ее плечу. Он повернул ее так, чтобы она посмотрела ему в лицо. В глазах ее по-прежнему виделось недоверие, но Синклер заметил и еще что-то. Зарождающуюся надежду. — Ты сомневаешься в том, что прочла в глазах мирзы? Ты сомневаешься в том, что видишь в моих глазах?

— Да! — хрипло пробормотала она, потому что боялась поверить.

— Лгунья! — улыбнулся он.

Девлин увидел, что его ответ заставил Джапонику покраснеть. Когда она закрыла глаза, не желая принимать его вызов, ее медно-рыжие ресницы коснулись щек, и в свете свечи волосы девушки вспыхнули как пламя, и над головой образовался золотой нимб. Боже, как она могла считать себя некрасивой?

Девлин улыбнулся. Быть может, желание творило с ним чудеса и он испытывал то же, что испытывает любой смертный в присутствии женщины, которую хочет?

— Ты всегда знала правду и поэтому избегала шумных толп, которые ищут легкой добычи и идут сплошным потоком, не останавливаясь для того, чтобы разглядеть что-то поистине драгоценное.

— Да, — выдохнула Джапоника, при этом по-прежнему избегая смотреть на Синклера.

Он наклонился и поцеловал по очереди каждое ее веко.

— Я остановился. Я сделал выбор. Я пришел познать твою настоящую цену.

Леди Эббот открыла глаза, и он увидел в них вопрос. Синклер не знал, как на него ответить, разве что задать свой собственный. Он коснулся подушечкой пальца ее нижней губы и ласково провел по ней.

— А ты чего ищешь, бахия?

Джапоника видела в его взгляде желание и более не сомневалась в искренности лорда. Но страх оставался. Он так легко мог разрушить весь ее внутренний мир, все, что было у нее дорогого, включая и это мгновение.

Она отвернулась, словно желала избежать запретной правды его взгляда.

— Это глупо, милорд. Нам не следует быть вместе. Вот так.

— Нет, не следует. — Его палец покинул ее губы и ласково очерчивал нежный изгиб подбородка. Затем легко, словно перышком, провел сверху вниз по горлу, до ямки у основания. — Но мы не говорим сейчас о том, что должно, и о том, что пристало. Здесь только вы и я. И никого больше.

— Но люди…

Синклер приложил палец к губам Джапоники. Она недовольно нахмурилась, и он улыбнулся.

— Только ты. — Он оторвал палец от ее губ. — И я. Для тебя я буду чем угодно и всем сразу, о чем ни попросишь.

Джапоника не могла не улыбнуться.

— Думала, что это я — ценный приз, а вы — покупатель. Разве мне не следует быть для вас всем, что вы ищете?

Лорд улыбнулся насмешливой улыбкой Хинд-Дива:

— Вы уже есть.

Его ладонь как бы невзначай скользнула по груди леди Эббот.

— У меня будешь ты. А что бы ты хотела иметь?

Джапоника поняла, что не может ответить честно. Она отшатнулась, но это было первое движение, а там, не зная как, она вновь повернулась к нему. Или это он к ней потянулся? Она прижала голову к его груди и стала слушать его сердце, шумевшее, как море в штормовую ночь. Дерзкая женщина, позвавшая его за собой в свою спальню, исчезла. Если она раскроет перед ним те чувства, что переполняли ее, то все — она пропала. Джапоника не могла желать того, что нашептывало ей собственное сердце. Она хотела большего, чем его тело. Хотела его любви, а это, конечно, полный абсурд.

Надо отправить его прочь, выгнать из своей спальни и из своей жизни, но вместо этого она еще крепче прижималась к Синклеру. Это безумие! Каким-то образом она должна взять себя в руки, чтобы спастись, не потеряться окончательно.

Девлин чувствовал, как она прижималась к нему, словно боящийся темноты ребенок. Но он не хотел, чтобы ее тянул к нему страх — страх быть отвергнутой. Однажды у нес уже отняли то, что она была вправе отдать сама. И он должен был знать наверняка, чего она хочет.

Синклер нежно отодвинул Джапонику от себя, и она вопросительно подняла на него глаза.

— Я — человек, потерявший прошлое, руку и иллюзии. Я могу предложить вам только эту ночь, здесь и сейчас, и не обещаю ничего больше.

Чтобы нe отвести взгляда, потребовалось немало мужества, и голос ее слегка дрогнул:

— Вы спрашиваете, чего я хочу? Он кивнул, на сей раз без улыбки.

— Тогда вот, милорд. Я… хочу знать, каково это быть с мужчиной, когда я делаю это по своей воле.

Она словно ударила его в солнечное сплетение.

— Вы хотите, чтобы я занялся с вами любовью?

— Не любовью! — почти в отчаянии воскликнула Джапоника. Зачем он выбрал именно это слово? — Я желаю вас. — Она скользнула взглядом мимо, она не хотела открываться ему целиком. — Все, что вы говорили и делали, утвердило меня в мысли, что и вы меня желаете.

Девлин позволил себе улыбнуться.

— Леди, вы слишком скромны. Я очень сильно хочу обнять вас и целовать до тех пор, пока вы ни о чем, кроме меня, не сможете думать. И лишь тогда я бы доставил удовольствие вам, дав отведать себя… и себе, отведав вас.

Джапоника вздрогнула. Только сейчас она поняла, что все это время они говорили на персидском. Они были как во сне, и изысканный, изобилующий украшениями язык как нельзя лучше подходил к этой минуте.

— Вы доставите мне удовольствие, мой господин?

— Непременно. Так, будто это станет моим последним деянием на земле.

Чувство, которое она так старательно подавляла в себе, рвалось наружу. Как было бы чудесно, чтобы и чувства их соответствовали тому высокому слогу, которым они о них говорили. Но сейчас они жили во сне, а во сне возможно все.

— С чего мы начнем? — спросила она, поднимая глаза. Дсвлин заметил тонкую перемену. Теперь Джапоника словно выставила новый щит. Она отдаст ему себя, но не всю. Он понимал, не только где источник ее страха, но и то, что она не сможет насладиться сполна, если будет настороже. Если ей предстоит лечь с ним в постель, она должна сделать это по велению души, не только тела.

Лорд обнял ее, погладил по спине, привлек ближе.

— Ты слышишь, как бьется мое сердце, бахия? Оно бьется для тебя. И ты можешь изменить его ритм одним мановением. Если ты поцелуешь меня, то услышишь, оно забьется быстрее. Ты не хочешь попробовать?

— Хорошо. — Джапоника посмотрела на его губы. Не такое уж трудное дело, подумала она. Тем более что и раньше она целовала его. Она подняла голову, закрыла глаза и прикоснулась губами к его губам.

Он замер. Его рот предлагал взамен только сухое тепло. Через несколько секунд она отпрянула, разочарованно хмурясь.

— Если ты не удовлетворена, бахия, может, тебе стоит попробовать иной метод?

Джапоника задумалась. Она знала, что можно целоваться и по-другому, но как сорвать с его губ этот другой поцелуй, она не знала. До этого он брал на себя инициативу. Быть может, если попробовать сымитировать его действия? Тогда все получится?

Она протянула руку и коснулась его лица, провела ладонью вдоль впалой щеки, пока пальцы не коснулись губ. Указательным пальцем она потерла губы, пока они не приоткрылись немного и тепло его дыхания не согрело кончик пальца. Приподнявшись на цыпочки, она быстро заменила палец своими губами, и ее приоткрытые губы предлагали ему сладость ее рта.

На этот раз его руки сжались крепче. Да, вот этого она хотела. Он был такой твердый, такой настоящий. И поцелуй вышел как надо. Ее руки вспорхнули, пальцы погрузились в густую смоль его волос. Схватив его голову, Джапоника прижала его губы еще ближе к своим.

Она услышала, как Синклер застонал от наслаждения, и испытала от своей маленькой победы чувство триумфа. Она неохотно оторвала губы от его рта.

Девлин улыбнулся, качая головой. Он был удивлен силой ее страсти не меньше, чем она сама.

— Драгоценнее рубинов твой поцелуй, — сказал он, дыша ей в волосы. — А теперь позволь мне показать, что я могу сделать для тебя.

Его рука скользнула по ее волосам — он повернул голову Джапоники так, чтобы она могла лучше принять его поцелуй. Языком нащупав край верхней губы, он лизнул его раз, другой, третий. Нижней губе он также воздал должное. Наконец, нежно зажав зубами самую полную часть ее губ, он втянул в себя, словно вгрызался в мякоть сочнейшего из плодов.

Поцелуй возымел действие сильное и стремительное. Джапоника ясно отдавала себе отчет в том, что хочет, чтобы Синклер как можно скорее занялся с ней любовью. Но она почти ничего не знала о том, как поощрить его ласку. И еще ей очень захотелось научиться этому.

Синклер улыбался.

— Теперь ты видишь, удовольствие можно давать и получать с обеих сторон.

Джапоника улыбнулась, но чувствовала себя гораздо менее уверенно, чем партнер.

— Я начинаю понимать. Но думаю, что познала только самые первые азы искусства наслаждения.

— Леди начинает жадничать. — Он обхватил ее голову рукой и принялся одаривать ее губы лаской, медленно водя по ним губами, потом языком, до тех пор пока у Джапоники не подкосились ноги.

Она не стала сопротивляться, когда Синклер расстегнул ее платье и спустил с плеч, освободив грудь. Он взял одну из них в руки, подушечкой большого пальца лаская сосок — медленно перекатывая набухший бутон между большим и указательным пальцами. Когда он склонил голову, чтобы поцеловать ее грудь, она изогнулась навстречу и тихо застонала.

— Нравится, моя госпожа? — прошептал он, лаская рукой ту грудь, которой не достался рот.

— Да! — Она чувствовала себя так, будто все ее тело охватил жар. Она не могла оставаться спокойной. Вертелась и изгибалась, стараясь как можно теснее прижаться к источнику наслаждения. Кожа ее разрумянилась. И все же Джапоника чувствовала себя глупой и неловкой и думала о том, нравится ли ему ее реакция.

Но лорд не смеялся над ней. Он поднял голову и поцеловал ее в губы — легко и нежно.

— Есть нечто большее. Мне показать?

Она открыла затуманенные страстью глаза и сказала «да».

Синклер подхватил ее на руки, прижал к себе так, что металлические пуговицы его мундира больно вжались в ее обнаженную грудь, напоминая о том, что между ними происходило, и, подарив самый нежный, самый сладкий поцелуй, понес к постели.

Уложив ее на кровать поверх покрывала, Девлин прилег рядом. Он не оставлял ее одну, не прерывал телесный контакт. Глаза Джапоники теперь были широко открыты. В их глубинах за смущением и неловкостью тлели угольки желания, которое ему еще предстояло разжечь в полную силу. И все же он не мог забыть о том, что она рассказала о своем соблазнителе, и о том, что он лишил ее права принимать решение. Больше чем когда-либо раньше Синклер желал, чтобы она чувствовала себя уверенно и бестревожно в том наслаждении, что открывалось перед двумя обоюдно желающими друг друга партнерами.

Он протянул руку и прикрыл ей глаза.

— Не бойся, бахия. Обещаю, ничего не случится такого, чего бы ты не хотела. — Он поцеловал ее в один уголок рта, потом в другой. — Ты теперь хозяйка ситуации. Веди меня. — Он поднял голову и очень нежно погладил ее по щеке. — Если тебе нужны доказательства моих чувств, достаточно лишь взглянуть мне в глаза.

Взгляд его был кротким и тревожным. Но от него по ее телу горячей волной прокатилось желание. В нем словно жили два человека: один стремился овладеть, другой — защитить ее.

— Правда? — прошептала Джапоника.

Решив, что лучшим ответом всем ее сомнениям будет нежность, он приподнял руку, задержав ее в миллиметре от ее груди.

— Можно мне потрогать тебя здесь?

— Да. — Казалось, она боялась собственного голоса.

— Можно мне вот так тебя потрогать? — Он начал ласкать ее сосок, слегка потягивая его и потирая между пальцами. Синклер все время продолжал смотреть ей в лицо, поэтому не пропустил момент, когда губы Джапоники сложились в удивленно-восхищенное «О». — Тебе нравится. Ты чувствуешь, что я могу дать тебе.

На этот раз она лишь вздохнула в ответ.

— Но есть нечто большее, Джапоника, нечто гораздо большее. — Ему хотелось зажечь сотни свечей, чтобы це спеша насладиться созерцанием ее прекрасного тела, которое так манило его. Впрочем, будет другой раз, когда он сможет раздеть ее и позволить с удовольствием рассматривать ее тело. Сейчас для него было важно лишь то, чтобы партнерша перестала его бояться. — Ты такая сладкая. — Он поцеловал сосок, заставив его отвердеть, а потом втянул его в рот.

Джапоника забылась. Она изогнулась навстречу его губам, бедро ее беспрерывно скользило вдоль его твердой мускулистой ноги. Она чувствовала, что в ней зреет, нарастает желание. Ей хотелось прижать его к себе и никогда не отпускать. И тогда она схватила Синклера за плечи так, что ее обнаженные руки наполнились теплом. То, что он делал с ней, было так странно и так чудесно. В этот миг она все бы отдала, лишь бы он не прекращал свою сладкую пытку.

Девлин всем телом распростерся над Джапоникой. Все в нем дарило ей наслаждение: запах сандала, исходивший от его кожи, шершавое прикосновение его лица к обнаженной, оказавшейся на удивление чувствительной груди, приятная тяжесть его тела. Она почувствовала, как что-то, ставшее особенно твердым, упиралось ей в живот. Движимая любопытством, Джапоника просунула руку между их телами, чтобы дотронуться до этого места, но, едва коснувшись, в нерешительности отдернула руку.

Девлин поднял голову.

— Хочешь узнать, как устроен мужчина? Она зажмурилась и покачала головой.

— Ты уверена, что не хочешь? — В его голосе чувствовалось разочарование.

Она открыла глаза и посмотрела в его лицо, показавшееся ей одновременно и чужим, и знакомым.

— Я боюсь.

Он засмеялся, но на этот раз в его тоне чувствовалась насмешка. Едва заметная, но насмешка.

— Ты тоже меня пугаешь. Ты так чудесна и так исполнена страсти. Я боюсь, что в итоге не смогу угодить тебе.

Она слегка нахмурилась:

— Отчего же? Улыбка его стала шире.

— Мужчина, который желает леди, становится пленником своей страсти. Он не всегда может ее контролировать. Например, когда ты целуешь меня, то заставляешь меня твердеть от желания. Когда ты касаешься меня… Ах, леди, я в вашей власти.

— В моей власти? — Джапоника изумленно улыбнулась.

— Так как тебе это? — Он взял ее руку в свою. — Тебе стоит лишь коснуться меня, погладить, и ты поймешь, что это так. — Он опустил ее руку вниз. — Расстегни застежку, и сама увидишь, что сделали со мной твои поцелуи.

Вначале рука ее бессильно лежала там, где он ее оставил. Потом она набралась смелости и начала расстегивать его бриджи, пуговица за пуговицей. Он немного приподнялся, помогая ей завершить начатое. Она вскрикнула, но не отшатнулась.

Синклер снова поцеловал ее, нежно, неторопливо.

— Не бойся дотронуться до меня. Я всего лишь человек, — тихо сказал он, согревая дыханием ее губы.

Всего лишь человек. Джапоника спрашивала себя, как могла считать его чем-то иным, когда его человеческие формы были столь выразительны. Она легко погладила его и сомкнула ладонь вокруг. И в тот же миг почувствовала, как он резко втянул воздух.

— Мне прекратить?

— Если пожелаете, — пробормотал он, — но я молю вас не останавливаться. Познай меня и сделай меня своим. Я ни в чем тебе не откажу.

Она стыдливо ласкала его, и он начал возвращать ей ласку, целуя ее плечи, грудь, живот. Всюду, где он оставлял влажный отпечаток своих губ, кожа ее занималась огнем. Но ласки так утомили ее, что она разжала пальцы, целиком отдавшись волнительным ощущениям. Джапоника чувствовала его всего. Она была полна его запахом, вкусом, теплом. Было так, словно он просочился сквозь поры ее кожи и стал навеки частью ее существа. Когда Синклер поднял ее юбки и прикоснулся ладонью к обнаженной коже ягодиц, она думала, что умрет в экстазе. Но это было не все. Он коленом раздвинул ее бедра и слегка приподнял.

— Не бойся меня, — шепнул он ей на ухо. — Ты создана для того, чтобы тебя ласкали там.

И когда его рука скользнула между раздвинутых бедер и он коснулся самой потаенной ее части, Джапоника вскрикнула и застонала, чувствуя себя предельно развратной. Бедра ее по собственной воле поднялись навстречу его ласкающей руке.

— Тело твое готово принять меня, бахия. А ты сама? Она открыла глаза и прошептала «да».

— Откройся для меня, — моя сладкая. Ты готова. Я не подведу тебя. О да… Так… так хорошо. Так тепло, так влажно, так готово для…

Забыв о скромности, стыде или страхе, забыв обо всем, кроме того что он сотворил с ней своей рукой, ртом, телом и словами, Джапоника отдала себя во власть наслаждения. Синклер шептал ей слова любви на персидском, хриплые мольбы и благодарные возгласы, поощрения. Они соприкасались грудью, соприкасались животами. Он приподнял ее бедра и вошел в нее.

Джапоника вскрикнула и издала долгий протяжный стон. Спина ее выгнулась ему навстречу, а руки сжали его бедра, притянули к себе. Он двигался медленно и умело. Он смотрел ей в лицо и улыбался, вбирая в себя ее стоны наслаждения. Где бы он ни коснулся ее, возникало новое, поразительной остроты ощущение. Джапоника слышала его хриплое дыхание, чувствовала, как под ее пальцами вздымаются мышцы его спины, она купалась в его нежности и восхищалась его силой, пока не осталось ничего, кроме древнего как мир ритма.

И вот тогда пали все барьеры, отделявшие их друг от друга. Они слились и стали одним существом.

Тела их требовали развязки. Когда пришел ни с чем не сравнимый взрыв экстаза, она громко закричала от удивления и восторга, и ответом ей был его благодарный стон.

Джапоника не знала, сколько времени прошло, пока она опять не почувствовала себя на земле. Свеча догорела, и слышалось только мерное дыхание мужчины, в чьих объятиях она лежала восхитительно и бесстыдно нагая.

— Так вот как это делается! Вот что все чувствуют! Девлин повернул голову, глядя на нее с благодарным изумлением. Ни разу в жизни он не испытывал ничего подобного тому, что только что испытал с ней, и сомневался в том, что даже самые изощренные в этом упражнении люди испытывают нечто близкое к тому, что было между ними. Если она сейчас открыла в себе редкую страстность, то в нем она открыла чувство еще более глубокое и более опасное для сердца. И все же он не решился сказать о том, что думает. Не решился по причинам, которые и сам не вполне осознавал.

— Часто это бывает довольно приятно, — осторожно сказал он, — и говорят, мужчинам получить удовольствие бывает легче, чем женщинам.

— О! — только и сказала она, стыдливо пряча лицо. Он приподнялся на локте и взял ее за подбородок.

— Как ты знаешь, бахия, сами по себе уроки любви могут дарить удовольствие, и чем больше мастерства приодит к тебе, тем приятнее; Но редко, когда чувство… — Синклер смотрел ей в глаза и поэтому точно знал, когда она начала понимать его. — Но редко, когда в формулу любви входит чувство, дающее такой результат.

— Так, значит, ключ к отгадке лежит в чувствах? Синклер кивнул. Он хотел рассказать о том, что чувствует, но боялся, что Джапоника не захочет его слушать.

— Ты думаешь, это наслаждение только для мужчин?

— Я не знаю. — Она приподнялась, чтобы он мог лучше видеть ее лицо. — Эти чувства для тебя внове?

— Эти чувства… — Он колебался, искушение скрыть от нее правду было велико. Но ведь он сам обещал ей, что сегодня будет в ее власти. В конце концов, чтобы не потерять ее, он должен быть с ней честным. Такова цена. — Могу поклясться, что я в жизни ничего подобного не испытывал.

Она сложила руки у него на груди и легла на них, приподняв голову так, что глаза ее были всего лишь в нескольких дюймах от его лица.

— Но ты ведь обычный мужчина. Как такое может быть?

— Ты уверена, что хочешь получить ответ на свой вопрос, леди?

— Да, — шепнула она торопливо, боясь, что испугается и попросит его не отвечать.

Он прикоснулся к ее щеке и сказал:

— Память — коварная штука, а со мной она вообще сыграла злую шутку. И все же я уверен: то, что я испытал сейчас, я мог испытать только с тобой.

Зрачки ее расширились, в синих, цвета ириса зрачках была сливовая глубина. Он поразил ее, да и себя тоже, но был лишь рад этому обстоятельству.

— Ты не скажешь мне, правда ли это? Джапоника не знала, как отвечать, да и стоит ли. Она отвернулась, уставившись в темноту, которая могла бы полностью скрыть ее мысли. Сказать правду означало лишь пробудить другие вопросы, на которые отвечать она ни за что не хотела.

— Вы, кажется, сожалеете о том, что потеряли память, милорд.

Он покачал головой:

— Нет, леди, я жалею лишь о том, что с двумя руками мог бы любить вас лучше.

Щеки ее вспыхнули — румянец, который мог бы посрамить ягоды остролиста.

— Не думаю, что смогла бы вынести любовь лучше, чем была у нас сегодня.

Девлин поднял глаза к потолку и вздохнул. Она не стала рассказывать ему о прошлом. Он не принадлежал к терпеливым людям, но мог подождать еще.

Синклер перекатился на бок, прихватив с собой и ее.

— Я был бы счастлив любить тебя столько, сколько ты захочешь.

«Столько, сколько захочешь»! Понимал ли он сейчас, что предлагал ей. Она уже сейчас готова была молить его о вечной любви.

Слова так и просились на уста. Они заслуживали того, чтобы Джапоника произнесла их, ибо они точно отражали те чувства, что питала она к лорду Синклеру. Ей стоило лишь заглянуть ему в глаза, чтобы увидеть: то, что чувствовала к нему она, воздавалось ей сторицей. Но он не говорил о любви, он говорил лишь о страсти. Она была всего лишь женшина, а даже очень храбрая женщина боится заговорить о своей любви первой.

Джапоника отвернулась, пощекотав ему нос своими кудрями.

— Так ты предлагаешь мне оставаться твоей любовницей, пока это устраивает нас обоих?

Он ответил не сразу.

— Если вам это будет угодно.

— Нет. — Она покачала головой и совершенно честно сказала: — Если у нас с тобой будет и дальше так, как сейчас, я никогда не смогу больше быть ни с одним мужчиной.

На этот раз он несколько раз со свистом вдохнул.

— И кто этот другой мужчина?

— Пока такого нет. И до сегодняшней ночи я думала, что и не будет. Но ты показал мне ту часть моего существа, о существовании которой я не догадывалась. И я тебе за это весьма благодарна.

— Но… разве меня недостаточно?

Она подняла голову. Он с трудом проговорил эти слова, будто они застревали у него в горле.

— Ты для меня — все. И поэтому я не должна прикипать к тебе сердцем. Я решу, что люблю тебя, и тогда… ну, сам понимаешь, что будет тогда. — И она невесело рассмеялась.

Синклер повернул голову так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

— Это такая ужасная участь?

Вот оно, случилось! Она попала в собственную ловушку!

— Нет, вовсе нет. Но я не должна тебя любить.

— Не должна меня любить? — эхом откликнулся он. — Из-за этого? — Он поднял свою изувеченную руку.

— О нет. — Она потянулась к его руке и поднесла ее к губам для поцелуя. — Это часть тебя и поэтому совершенно не важно, какая у тебя рука или что-то другое.

— Но тогда почему?

— Я не буду твоей любовницей. — Джапоника отвернулась. — Хотела бы я, чтобы ты больше не спрашивал меня об этом. — Она прижалась к нему теснее. — У нас есть эта ночь. Поцелуй меня еще раз и покажи, как ты можешь сделать меня счастливой.

Она ждала, что он поцелует ее и забудет об их разговоре, но Синклер внезапно сделался очень серьезным. Он коснулся ее щеки и убрал с лица упавшую прядь.

— У тебя есть власть взять мое сердце и вынуть его из груди. Я молю тебя быть доброй ко мне, бахия.