Шантаж

Глава 8 ПРИНЦИПЫ ГРИГОРЬЕВА

Солидная «Чайка» Григорьева затормозила у подъезда его красивого дома на Патриарших прудах. В последние годы этот тихий московский микрорайон близ Никитских ворот стал одним из самых престижных.

Иван Кузьмич вышел из машины и в сопровождении водителя, несшего солидный кейс и объемистые сумки, доверху набитые пакетами с провизией, быстрым шагом направился к дому. Пожилой водитель еле за ним поспевал.

Кивнув в ответ на услужливое приветствие вахтера, Григорьев проследовал к лифтам. Вместе с водителем они поднялись на шестой этаж. «Наверно, собрались уже все. – Иван Кузьмич, нажав кнопку звонка, ощутил укол совести. – Предупредить надо было, что задерживаюсь. Ведь обещал Вере привезти к столу деликатесы. Ждут ведь, без меня не сядут».

За прошедшие десять лет Иван Кузьмич заметно прибавил в весе, обрюзг, полысел; крестьянская, коренастая фигура несколько оплыла, появился двойной подбородок. Открытое его лицо и широкая улыбка по-прежнему вызывали симпатию, но взгляд светло-голубых глаз стал настороженным, холодным.

«Ничего страшного, – решил он, оправдывая себя. – Свои люди – не баре, потерпят! Должны понимать: мои дела поважнее». Дверь распахнулась, и Вера Петровна, веселая, нарядная, на пороге встретила мужа.

– Наконец-то, Ванюша! Заждались! Вечно тебя задерживают! Знаю, знаю! У вас там заботы – не нашим чета. Но и о семье помнить надо!

Если Григорьев заметно сдал, то Веру Петровну прошедшие годы миловали. Она стала немного полнее, что в сочетании с хорошим ростом и природной стройностью делало ее еще женственнее и привлекательнее. Кожа на румяном, с ямочками на щеках лице по-прежнему гладкая, серые глаза такие же ясные; гладкая строгая прическа будто создана для ее милого, домашнего облика.

– Ну ладно! Давай скорее что привез! – перешла она на деловитый тон. – Пора за стол садиться – голодные все, как волки!

– Савелий Ильич, – попросила она водителя, – отнесите, пожалуйста, это на кухню и передайте Агаше!

– Ванечка, дорогой, – снова повернулась она к мужу, ласково помогая ему снять пиджак, – иди-ка быстро умойся – и к гостям! Я повешу.

Убрав все лишнее в стенной шкаф, Вера Петровна прошла на свою образцово оборудованную кухню. О таких вещах, как огромный финский холодильник и немецкая плита с грилем, рядовые граждане могли только мечтать.

– Давай-ка я займусь закусками, а ты иди на стол накрывай, – предложила она суетившейся на кухне Агаше и с ходу принялась нарезать, раскладывать по тарелкам, украшать зеленью и лимоном привезенные Иваном Кузьмичом сервелат, осетрину, икру.

Агаша – минувшие годы превратили ее в маленькую, сухонькую старушку – побежала в столовую выполнять указание хозяйки. Вскоре все красовалось на столе – свежее, аппетитное.

Семейное торжество в доме Григорьевых организовано было по случаю помолвки Варвары, младшей и единственной сестры Веры Петровны. Бойкой, острой на словцо, ей долго не везло в личной жизни: за тридцать уже, а замужем не была.

Привлекательная, как и старшая сестра, и такая же добрая душа, она отпугивала претендентов на свою руку кажущейся несерьезностью и легкомыслием. Отзывчивая, увлекающаяся по натуре, так строила свои романы, что все они оказывались скоротечными.

Вера Петровна и тетя Дуся, самые близкие люди, поставили было на ней крест, как вдруг в ее судьбе произошел поворот. Очередной роман – с молодым доктором, всего год назад прибывшим в больницу, где работала Варя, – перерос в истинное чувство и привел к благополучному финалу.

– Слава мой без комплексов, – счастливо улыбаясь, поведала Варя сестре и тетке. – Ему до лампочки, что у меня раньше там было. Потому что знает: люблю его одного – всей душой. И он меня обожает, мне сердце сказало, а оно не обманывает. Мы со Славой – на всю жизнь!

– Вот и не верь после этого, что браки заключаются на небесах! – радовались за нее и Вера, и тетя Дуся.

Жених Вари – Вячеслав Никитин, среднего роста молодой человек, в очках – красотой не блистал; но во всем его облике – худощавой, подтянутой фигуре, продолговатом лице, увенчанном шапкой распадающихся надвое русых волос, – было много мужского обаяния.

– Слава без отца вырос, – рассказывала Варя. – Мать его, Калерия Ивановна, сумела его воспитать и трудолюбивым, и самостоятельным. Мечтала, чтоб продолжил дело ее отца – знаменитого нефтяника. Но Слава захотел детским врачом стать – и стал. Представляете – она и словечка не сказала против! Какая женщина!

Естественно, Григорьевым хотелось узнать будущего родственника поближе, вот они и устроили обед: Слава и Варя как раз приехали в Москву – делать покупки перед свадьбой – в провинции с продуктами по-прежнему туго.

Когда Иван Кузьмич вошел, гости смотрели цветной телевизор. Варя вскочила, подбежала, обняла шурина.

– Ванечка! Как я рада тебя видеть! – Она сияла счастьем. – Разреши тебя познакомить со Славой. Он уже знает, какой ты большой начальник, побаивается, конечно. – И рассмеялась, ободряюще взглянув на смущенного Никитина.

Подвела Григорьева к жениху, тот встал им навстречу; мужчины пожали друг другу руки.

– А почему я Светочку не вижу? – обведя гостиную взглядом, удивился Иван Кузьмич. – Она что, у себя в комнате отсиживается ?

– Вера сказала – у подружки: к зачету по музыке готовятся, дуэтом будут петь, – объяснила Варя. – Светочка с нами обедать не будет, придет попозже. Надеюсь, кавалера у меня не отобьет – слишком старенький для нее, – пошутила она, ласково прижимаясь к Славе и показывая в улыбке ровные белые зубы.

За столом разговор долго не клеился. Хотя женщины с присущим им радушием окружили Славу вниманием, а Иван Кузьмич не чинясь, по-свойски расспрашивал о больничных делах, Никитин поначалу робел и отмалчивался, смущенный роскошью обстановки и высоким положением будущего родственника. Но когда подали чай, уже освоился и стал активно участвовать в общей беседе: охотно отвечал на вопросы, делился своими планами.

– Слава, а хотели бы вы перебраться в центр, в какую-нибудь клиническую больницу? – поинтересовалась Вера Петровна. – В сельской, хоть и большой, вам, наверно, не у кого поучиться?

Вопрос она задала неспроста: давно втайне лелеяла мечту, чтобы сестра перебралась жить поближе, а лучше всего – в Москву.

– Думаю, мне полезно поработать самостоятельно, набраться опыта, – убежденно ответил Никитин. – У меня сейчас такая богатая практика, какой нигде не будет, а это для врача главное. Мне никто не помогает, самому приходится принимать ответственные решения; читать много, работать над собой. В нашей тиши это все сподручнее!

В прихожей раздался нетерпеливый звонок.

– Ну вот, опять ключи забыла! – добродушно посетовала Вера Петровна и позвала домработницу: – Агаша, открой Светочке дверь!

– Явилась наконец! – приветствовала она дочь, когда та, наскоро умывшись и причесавшись, вошла в столовую. – Познакомься с Вячеславом Андреевичем. Ты знаешь – скоро он станет нашим родственником.

Светлана, на пороге своего шестнадцатилетия, такая же серьезная, цельная натура, как мать, внешне совсем на нее не походила. Ростом выше, белокурая, синеглазая, с горделиво посаженной головой – величавая, как принцесса. Это впечатление усиливали неторопливые движения, плавная походка – сказались гены Розанова.

Подводя дочь к Никитину, Вера Петровна пошутила:

– Это и есть наша Светочка – будущая знаменитая певица. Для твоей пациентки она слишком взрослая, не находишь?

– Рада с вами познакомиться! – не смущаясь словами матери, приветливо улыбнулась Светлана вставшему навстречу Никитину. – А тебя, Варенька, поздравляю от всей души! – Девушка не назвала ее тетей, чтобы не подчеркивать разницу в возрасте. – Пусть ваша семейная жизнь будет счастливой и радостной! – С этими словами она обняла и расцеловала тронутую до слез Варвару, шепнув ей на ухо: – А он симпатичный!

– Ну что ты все ворочаешься? И мне заснуть не даешь, – проворчал Григорьев, чуя, что жена мучается без сна, чем-то озабоченная. – Не пойму, что тебя так растревожило. Ведь все прошло хорошо. По-моему, Варя с женихом остались довольны тем, как их приняли.

– Дело не в этом, – после некоторого молчания призналась Вера Петровна. – Можешь считать, что я ненормальная, но у меня на душе кошки скребут. Считаешь, я должна плясать от радости, раз Варя замуж выходит? – И, видя, что муж молчит, удивленно ее слушает, грустно продолжала: – Лежу вот и думаю: ну что за жизнь у них будет? Переживаю. Жалко мне их обоих!

– Не понимаю устройства твоих мозгов. – Иван Кузьмич придвинулся к ней поближе. – Просто интересно – что тебя так огорчает? Вроде оба вполне всем довольны...

– Был бы повнимательней – не удивлялся бы... – обиженно откликнулась она. – Сколько лет тебе об этом твержу!

– Давай, Вера, без загадок, а? – попросил он недовольно. – На что это я не отреагировал? Кажется, ни в чем тебе не было отказа.

– А сколько раз я тебе жаловалась на тяжелую жизнь тети Дуси и Вари в деревне? Сколько говорила: мечтаю, чтобы и они в хороших условиях жили. Чтоб Варя работала в коллективе, где больше интересных людей. Может, тогда раньше устроила бы свою жизнь. Ведь ей уже за тридцать! – всхлипнула она, доставая носовой платок и утирая навернувшиеся слезы.

– Ну вот, приехали! Веселились-радовались, а теперь в слезы! Пойми-ка женскую логику! Верно говорят: женщина – друг человека, – пошутил Григорьев, пытаясь развеять дурное настроение жены. – Дело-то прошлое. Надо смотреть вперед!

– Вот я и пытаюсь – какое у них будущее... Ничего отрадного не вижу: однообразная деревенская жизнь, постоянная нужда... Ванечка, дорогой, – горячо обратилась она к мужу, решив сделать еще одну попытку, – ты же многое можешь! Неужели нельзя устроить Вячеслава в какой-нибудь крупный медицинский центр? В большом городе, а лучше – здесь, в Москве? Их же так много! – Приняв его молчание за благоприятный признак, она продолжала: – Ведь видно, Вячеслав способный, трудолюбивый – он себя проявит! Да и Варя работать умеет, всегда была на хорошем счету. А, Ванечка? Боюсь, засосет их там болото.

Иван Кузьмич молчал, обдумывая ответ. В нем боролись противоречивые чувства. Давнишний их спор – по его убеждению, от родственников лучше держаться подальше. Но он любил жену – жаль, что она из-за этого расстраивается. Вообще-то, перевести Никитина в центр – для него пара пустяков. Однако решил не изменять своим принципам; вздохнул, взял ее за руку, сказал ласково, но твердо:

– Вот что, Веруся, давай покончим с этим раз и навсегда! Ты права, я и раньше старался уйти от этого вопроса, потому что не имею права ничего делать для родственников и знакомых. – Как ее убедить, какими словами? – Понимаешь ведь: на меня как на члена Центрального Комитета устремлены миллионы глаз, я просто обязан быть примером для других. Ну как я могу разводить кумовство, когда сам за это наказываю?

– А как же ты Лидке Деяшкиной устроил квартиру? По блату! – не без ехидства напомнила мужу Вера Петровна, поймав его на противоречии. – Ты и тогда говорил: «Рискую авторитетом, будут неприятности!» Ведь ничего страшного не произошло! Ну что плохого, когда помогают родным и друзьям? Если, конечно, они этого заслуживают, – недоумевающе подняла она на него ясные серые глаза. – Например: почему не посодействуешь братьям? – Перевела дыхание и продолжала неодобрительно: – Разве не достойны они лучшей жизни? Отличные мужики – работящие, способные. А ты пальцем о палец для них не ударил. Как копошились в навозе, так там и остались.

– Нет, ничего ты не поняла за долгие годы! – искренне возмутился Григорьев, решив не уступать. – Ты, Вера, как жена партийного руководителя, должна знать: у нас каждому открыты все пути, без протекции брата или свата, – напомнил он менторским тоном агитационную истину. – Кто мне помогал, когда я пробивался? Может, братья? Как бы не так! Пусть сами стараются! Бог их не обидел ни умом, ни здоровьем. Нужно больше инициативы проявлять! – И, чувствуя по молчанию жены, что не убедил, усилил аргументацию: – Пойми наконец: кумовство, протекция – страшный партийный грех. Пошатнись я, допусти серьезную ошибку в работе – и это тут же поставят мне в строку. Сожрут с потрохами! Вокруг меня – серые волки, не люди! – впервые откровенно признался он. – Да, для себя и членов семьи я могу обо всем просить, и мне пойдут навстречу, воспримут как должное. А друзьям и родственникам – не положено! Это наши принципы! Правила, которым я обязан следовать. Ну хватит кукситься, давай спать. Выключи-ка свет – мешает.

«Вот пристала ко мне со своей Варькой, как банный лист! Уж слишком она с ней носится», – вспомнил на следующий день Иван Кузьмич ночной разговор с женой. Он прогуливался по своему огромному кабинету, разминаясь после работы с неотложными документами.

Кабинет его – типичные рабочие апартаменты советских сановников высокого ранга. В глубине, прямо против входа, – внушительных размеров рабочий стол с множеством телефонных аппаратов; над ним – большой портрет Брежнева. Вдоль окон – длинный стол для совещаний с рядами стульев; по стенам – книжные шкафы, портреты членов Политбюро. В углу кабинета – диван, журнальный столик, два мягких кресла.

Григорьев испытывал беспокойство, непривычную для себя растерянность: впервые между ним и женой пробежала черная кошка. Утром, когда он собирался на работу, Вера Петровна, всегда провожавшая его, осталась в постели, сославшись на головную боль.

«Прости меня, Ваня, – и еще глаза отвела, – мне нездоровится. Агаша покормит тебя завтраком». Ничего, у нее это пройдет, – успокаивал он себя. – Вера отходчивая. А поступил он разумно: нужно видеть дальше своего носа! Подумав, утвердился он в своей правоте. Допустим, исполнил бы ее просьбу – что тогда? Конец домашнему покою! Взаимные визиты, общие заботы – ни минуты свободной у Веры. Нет уж! От родственников лучше держаться подальше. Пусть сами карабкаются, если смогут! Он самодовольно уселся в кресло – надо продолжать работу.

– Иван Кузьмич, вас Нехорошее спрашивает, по городскому, – сообщил секретарь, входя в кабинет. – Соединить или сказать, что заняты?

– Ладно, поговорю. Ему отказывать не стоит, – согласно кивнул Григорьев. – Ведь частенько заказываешь у него билеты?

С Нехорошевым, первым заместителем министра культуры, Иван Кузьмич постоянно контактировал в связи с различными мероприятиями.

– Привет, Владимир Николаевич! Как здоровье супруги? Слышал, операция прошла благополучно? – с подчеркнутым вниманием приветствовал его Григорьев как равного, давая понять, что у него полная информация о тех, с кем имеет дело. – Не стоит благодарить! Я ценю вас как очень полезного для нас человека. Так какие проблемы? Ну что ж, послушаем, – доброжелательно добавил он и умолк; несколько минут выслушивал собеседника.

На лице его появилось брезгливое выражение – видно, просьба Нехорошева ему не понравилась; досадливо поморщился, вздохнул, задумчиво произнес:

– Что ж, добро. Посмотрю, Владимир Николаевич, что можно для тебя сделать. Говоришь, твой зять из Краснодара, главврач санатория? А стаж какой? Анкета чистая? Родственников за границей, судимостей нет? Так, так... А по национальности – не из этих?.. Характер? Ладно, я с тобой свяжусь. Рано благодарить!

Хотел уже положить трубку, не дожидаясь конца благодарственных излияний Нехорошева, но приостановился, как бы вспомнив важное.

– Постой, Владимир Николаевич, я люблю должников, – повеселев, сообщил он уже более мягким тоном. – Пожалуй, есть подходящее предложение. Возьми ручку, запиши. – Он помолчал и продолжал четко и деловито: – Мы открываем под Москвой новый шикарный санаторий. Красивейшее место, в часе езды от центра города. Всего на восемьдесят мест – для работников аппарата. Современнейшая отделка, импортное медицинское оборудование. Набираем двести человек персонала. Будут жить в кирпичных домах со всеми удобствами, в меблированных квартирах с цветными телевизорами. Через три года безупречной работы – московская прописка! Каково?

Сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, и произнес наконец то, чего от него ожидали:

– Главный врач уже назначен, но нужен зам. Подумайте, но недолго. Время еще есть. Если подойдет, все данные сообщи моему секретарю и всю дальнейшую связь держите с ним. Ну пока! – И с довольным видом положил трубку, не дав оторопевшему от радости Нехорошеву выразить свою благодарность. «Пусть мучается со своими родственниками, – злорадно усмехнулся Иван Кузьмич, – а я пока воздержусь!»

– Входи, Капочка! Я так соскучилась по тебе и всей вашей семье! – приветливо встретила Вера Петровна приятельницу, которую давно не видела.

Капитолина Львовна заехала к ней, чтобы потом, как они условились по телефону, отправиться вместе в меховое ателье на примерку: у них там заказаны новые шубки.

– Как редко мы стали встречаться, не то что раньше, когда были соседями, – посетовала Григорьева. – Ну, пойдем в гостиную. Посидим поболтаем. Ты мне обо всех расскажешь по порядку.

Удобно устроились на диване; Капитолина Львовна поведала о своих семейных новостях:

– У нас все благополучно, слава Богу! Сергей с Инной живут дружно, ждут ребенка. Скоро произведут меня в бабушки! – И сделала вид, будто огорчена, но глаза выражали радость. – С мужем ладим, но вот что беспокоит: неприятности у него на работе.

– А что случилось? Он ведь ценный специалист, – сочувственно поинтересовалась Вера Петровна.

– Работает успешно, да мешают ему, нервы треплют. Завелась какая-то сволочь – пишет анонимки, возводит на него всякую напраслину.

– Это почему же?

– Да всем же не угодишь! Наверно, отказал кому-то. Человек обиделся и мстит. По его должности часто приходится отказывать: он не может удовлетворять любые просьбы.

– Но каким же образом ему нервы мотают? Ведь анонимки по закону не рассматриваются. Это же подметные письма, подлость!

– На бумаге – так, а в жизни все по-другому! Бездельники в парткоме только и ждут таких «сигналов»: создают всякие... комиссии по расследованию. Борис Ефимович нормально работать не может! Человек он честный, трудится хорошо, и, конечно, проверяющие ничего не накопают. Но удар по авторитету и репутации огромный – врагу не пожелаешь! Ну хватит о плохом! У тебя своих забот достаточно, – спохватилась Капитолина Львовна, что слишком докучает приятельнице своей бедой. – Как у тебя, Веруся? Иван Кузьмич, говорят, все в гору идет? Не отражается это на ваших с ним отношениях?

– Я понимаю, о чем ты. Да нет, Бог миловал. Ко мне и к Свете по-прежнему внимателен. Любит. Стал, правда, посуше, поэгоистичнее. Видимо, положение его, большая ответственность сказываются. Устает очень – работает по двенадцать часов. У них стиль такой – друг друга пересиживать. Приходит усталый, раздраженный. Но мы умеем его успокаивать, – засмеялась Вера Петровна и немного смутилась своей откровенности.

– Значит, у вас с ним все в порядке, – заключила Капитолина Львовна. – А как музыкальные успехи у Светочки? Она что, увлеклась пением?

– Представляешь, Капочка, педагоги уверяют, что у нее неплохое сопрано, – похвасталась Вера Петровна. – Слух абсолютный. Она и раньше хорошо пела, но мне как-то не верилось – у подростков ведь часто голос меняется. – И поделилась мечтательно: – Если у Светочки и правда настоящий голос, отдадим после школы в консерваторию. Таланту нельзя дать пропасть!

– А как у нее насчет мальчиков? – затронула приятельница важнейшую для каждой матери тему. – Наверное, отбоя нет? Ведь обещает стать прямо красавицей!

– Представляешь, к удивлению и счастью, пока героя что-то не видно. Конечно, мальчики проявляют к ней интерес. Особенно племянник очень влиятельного сослуживца Ивана Кузьмича – зовут Олегом. Свете он нравится. – Умолкла на мгновение, как бы припоминая поклонников дочери, добавила: – Есть еще один мальчик, из музыкального училища. Провожает ее каждый день, как паж. Но он вроде не очень ее интересует. Дремлют в ней еще инстинкты, хоть с виду уже взрослая. А на деле – еще ребенок! – с довольным видом закончила она характеристику дочери.

– Ну а вообще что нового, хорошего?

– Большая радость есть в нашей семье – долгожданная свадьба Вареньки. Дай-то Бог ей счастья! – Глаза у Веры Петровны засветились радостью за сестру. – Мы со Светочкой ездили – погуляли. Жаль, Иван Кузьмич из-за работы не смог выбраться, молодожены огорчились.

Помолчала, раздумывая: стоит ли говорить приятельнице о новой привилегии Григорьева?

– Да, Капочка! Я тебе еще не рассказывала: летом будем жить на новой даче – там же, в Серебряном бору, только на другом берегу Москвы-реки. Ивану Кузьмичу она положена по их иерархии. – И напомнила: – Вы ведь с мужем бывали у нас на старой. Хорошая была дача, но с соседями и территория маленькая. А новая – прекрасный зимний дом, с большим участком соснового леса, со своим маленьким пляжем. Мы уже там побывали. Красотища! Да вы сами посмотрите – пожалуете ведь к нам в гости.

– Принеси нам по чашечке кофе и сам знаешь, что еще, – красноречиво щелкнув пальцами, отдал распоряжение Иван Кузьмич своему вышколенному секретарю.

Он удобно расположился в мягком кресле у журнального столика у себя в кабинете. Николай Егорович с обычным своим хозяйским видом сидел в таком же кресле напротив. Время его сильно изменило. Он и тогда был не молод, а сейчас перед Григорьевым восседал высохший, седой как лунь старец. Но глаза его смотрели так же высокомерно и холодно. Он не только сохранил и упрочил свое положение, но обрел еще большую власть.

Как всегда, без предупреждения, запросто, будто к себе, зашел к Григорьеву, и тот сразу же отложил в сторону все дела.

– Так чем могу служить, дорогой Николай Егорович? – Он преданно взглянул в глаза своему старшему другу и начальнику. – Я весь в вашем распоряжении!

– Да я так, по дороге. Не будет поручений, – приветливо улыбнулся шеф, но его прозрачные глаза не изменили выражения. – Ты, Кузьмич, мужик умный и не допускаешь ошибок. Ведешь себя правильно. Давай так и дальше!

Он был доволен своим протеже. На бюро, иногда в очень сложной обстановке, Григорьев всегда умел найти способ, верный ход, чтобы поддержать своего шефа.

– Я вот о чем хотел тебя спросить, – наконец выдал Николай Егорович цель своего визита. – Ты уже видел дачу, которую тебе выделили? Доволен?

– Конечно! Такая роскошь! Но я – человек скромный. Меня и прежняя вполне устраивала, – соврал Григорьев, зная, что его собеседнику это приятно услышать. – А что?

– Мы же соседи, ты не знал? – не поверил ему Николай Егорович. – Я специально это устроил, хотя тебе такая дача еще не по чину. Ну-ну, не благодари, – сделал он жест рукой, останавливая Ивана Кузьмича, порывавшегося выразить свою признательность. – Я это сделал из своекорыстных соображений. – И, поймав удивленный взгляд Григорьева, пояснил: – Люблю я вас с Верочкой, да и Светлана мне очень нравится. Словом, вся ваша дружная семья. Рядом будем отдыхать – чаще сможем видеться. – Лукаво взглянул, улыбнувшись одним ртом, добавил: – У меня хоть и диета, но надеюсь, мне еще кое-что перепадет из стряпни Веры Петровны.

Бесшумно вошел секретарь, поставил перед ними бутылку французского коньяка, две рюмки, открытую коробку шоколада, фрукты.

– Слышал я краем уха, племянник мой, Олег, интересуется твоей дочкой, Кузьмич. Ты в курсе?

– Да знаю, что они еще с детских лет знакомы, но какие такие интересы? Света еще ребенок! – уверенно заявил Григорьев, настороженно взглянув на шефа и не понимая, куда тот клонит – к хорошему это или к худому.

– А мне понра-авилась эта перспектива, – серьезно, даже немного мечтательно протянул Николай Егорович, с искренней приязнью глядя на своего верного сподвижника. – Олег – парень видный, учится неплохо, собирается поступать в МГИМО: дипломатом мечтает стать. Чем не пара для твоей Светы?

И, отлично понимая, что Иван Кузьмич вряд ли откажется от такой чести, если возникнет реальная ситуация, предложил:

– Налей-ка по маленькой за то, чтобы наши молодые поладили. Или, может, не хочешь со мной породниться?

– Обижаешь, Николай Егорович! Разве я заслужил? – изобразил радостное оживление Григорьев, поблагодарив шефа своей широкой, симпатичной улыбкой.

Глава 9 СВЕТЛАНА

– Привет, Марик! Хочешь проводить меня в училище? Идет! Жди напротив булочной. Через десять минут, – ответила Света приятелю, с которым вместе училась музыке, и положила трубку.

Она уже собралась на занятия, но никак не могла отыскать ноты последнего урока. Наконец нашла, положила в папку и стала прихорашиваться перед зеркалом.

Накануне получения паспорта Светлана выглядела вполне взрослой девушкой и была хорошо сложена: высокая, тонкая, с узкой талией и длинными, стройными ногами. Весь ее облик оставлял ощущение редкой женственности, трогательной беззащитности. Оно еще усиливалось, когда она обращала на собеседника вопрошающий взгляд ярко-синих, чистых, как родниковая вода, глаз. Ее яркая индивидуальность в сочетании с естественной скромностью и душевной чуткостью притягивали к ней сверстниц, ставили в центр внимания. Но подруги относились к ней хорошо, и жилось ей легко. Она ни перед кем не заискивала, но и не выказывала своего превосходства, не была выскочкой; училась средне – сказывались занятия музыкой, отнимавшие много времени и сил.

Света набросила на плечи пальто и, не застегиваясь, выскочила на улицу. Хотя май выдался не очень теплым, погода стояла хорошая – тихая, солнечная. В назначенном месте ее уже ждал верный оруженосец Марк. Он взял у нее из рук папку, и они, весело болтая, двинулись по направлению к училищу, расположенному не так далеко.

Марк, одного с ней возраста, выглядел моложе: не ниже ее ростом, но довольно хрупкого сложения, узкоплеч и по-мальчишески неловок. Но выглядел он приятно: всегда дорого и со вкусом одет, опрятен, хорошо подстрижен; черные глаза за стеклами очков светились умом; черты лица правильные; прямые темные волосы красиво причесаны на косой пробор.

Они со Светой уже несколько лет учились по классу фортепиано. Но в последнее время, когда девушка увлеклась пением, виделись редко – не совпадали часы занятий.

Марк был влюблен в нее давно. По внешности незрелый юнец, он отличался темпераментом и был инициативен. На одном из вечеров в училище, когда они со Светой отдыхали в укромном уголке, юноша признался ей в своих чувствах и попытался дать волю рукам. Светлана испугалась и обиделась: Марк не вызывал у нее никаких чувственных эмоций, даже любопытства.

– Немедленно прекрати! – возмущенно прошептала она, пугливо оглядываясь, не видал ли кто этого безобразия. – Иначе я с тобой дружить не буду!

Он покорно послушался, покраснел:

– Светочка, прости, я больше не буду!

И так он умоляюще на нее смотрел, что она смягчилась:

– Ладно, забудем. Останемся друзьями. – И, улыбнувшись, нашла выход из неловкого положения: – Лучше пойдем потанцуем!

Увлекла его, все еще смущенного, в ярко освещенный зал, и они закружились среди других пар.

После этого эпизода Марик активности больше не проявлял, вел себя как покорный раб, безропотно выполнял любые ее поручения. Часто провожал ее до дома и нес папку с нотами. Многие, не зная сути их отношений, считали Марка и Свету состоявшейся парой, и «ходоки» к ней не приставали.

В общеобразовательной английской спецшколе, где училась Светлана, никто из мальчиков к ней и близко не подходил. Все знали, кто от родителей, кто от учителей, что она дочь большого начальника, аж со Старой площади, и ее боялись. Даже самые смелые и нахальные из школьных кумиров опасались последствий своей возможной победы. Зная ее скромный и строгий характер, ловеласы выбирали в качестве объектов внимания более доступных школьных красоток.

В музыкальном училище монополия Марка пошатнулась, лишь когда в вокальный класс поступил новенький. Его отца, военного, с Дальнего Востока перевели на работу в Москву. По фамилии Курский, звали его Денисом, но в училище к нему почему-то сразу приклеилось некрасивое прозвище Курица, – наверное, из-за фамилии. Прозвище Денису не подходило; длинного, с веснушчатым лицом и бронзовыми волосами, его, скорее, можно было прозвать Рыжиком. В детстве он обладал чистым альтом, а когда подрос и голос изменился, обещал стать сочным баритоном.

Денис рано возмужал, имел уже опыт общения с девочками. Вскоре после начала занятий он, что называется, положил глаз на Свету: бросал красноречивые взгляды, писал любовные записочки – все тщетно. Не дождавшись отклика, однажды после занятий, когда Марик по какой-то причине отсутствовал и Светлана собиралась возвращаться домой одна, Курица подошел к ней и без предисловий нахально предложил:

– Света, разреши тебя проводить? Ты мне давно нравишься, сама знаешь. Давай дружить, гулять вместе. Я парень что надо!

Светлану Денис не интересовал; больше того, она смотреть на него не могла без смеха. «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!» – всякий раз, глядя на него, вспоминала она детскую дразнилку. Но чуткая душа не позволяла ей обидеть человека – она спокойно ответила:

– Деня, гулять мне еще рано, мне этого не нужно! А провожатый у меня есть, ты его знаешь – это Марик. Мы с ним уже много лет дружим.

Курица – он был выше ее ростом – насмешливо воззрился на девушку сверху вниз и брякнул с откровенной злостью и презрением:

– И что ты нашла в этом еврее? Неужели, кроме него, нет хороших ребят?

– Вот ты и высказался, а еще дружить предлагаешь! – возмутилась Света. – Ты комсомолец или расист? Чем тебе евреи не угодили? Они что, не такие люди, как все?

– Конечно, не такие! Лезут всюду! Хуже негров... Россия – для русских!

– Темный ты человек, Курица! – оборвала его Светлана, невольно применив прозвище. – У нас не Россия, а Советский Союз, братство народов! Или первый раз это слышишь? Тогда брось комсомольский билет и иди в эсэсовцы! – Повернулась к нему спиной и пошла домой.

Парень так и остался стоять с разинутым ртом, не нашелся, что сказать в ответ.

Прошло немного времени, и в один прекрасный день Света и Марк, подходя к музыкальному училищу, увидели у входа в здание группу ребят, которые курили и балагурили, и среди них – Курицу. Чувствовалось, что он тут заводила. Поравнявшись с ними, Света услышала, как во внезапно возникшем враждебном молчании Курица процедил сквозь зубы:

– Этого жиденка надо проучить – пусть не лезет к нашим девочкам!

Он проговорил это тихо, но отчетливо, явно чтоб дошло до их ушей, и достиг своей цели. Марик остановился и пропустил Свету вперед:

– Иди, Светочка, а то опоздаешь. Мне нужно сказать кое-что этому подонку.

Светлана справедливо опасалась, что этот конфликт плохо кончится, но она и впрямь уже опаздывала. Преодолела испуг, быстро прошла в дверь и направилась в свой класс, успокаивая себя: «Мальчишки сами разберутся».

Марк приблизился к Курице и, бесстрашно глядя снизу вверх ему в глаза, громко произнес:

– Вижу, ты из тех храбрецов, что всемером одного не боятся. Здесь, сам знаешь, нам не поговорить – исключат обоих. Меня – так уж точно! Назначай сам – где хочешь. Я тебя не боюсь! Только чур – один на один!

Понимая, что отстает в физическом развитии, Марк уже год занимался в боксерской секции и был уверен: сумеет противостоять и более сильному противнику.

Курица смотрел на него с нехорошей усмешкой; пренебрежительно бросил:

– Обязательно встретимся – я тебе обещаю. Сам тебя подкараулю. Ты у меня попляшешь, гад!

О том, что встреча Марка с Курицей состоялась, Светлана узнала только через неделю: она простудилась и пропустила несколько занятий в училище.

– Ну расскажи, как все было, – попросила она Марика, когда они вместе возвращались домой. – Все говорят, ты проучил Курицу. Вот уж не думала, что сумеешь с ним справиться! – И с уважением окинула синим взглядом совсем не героическую фигуру приятеля.

– Почему не позвонил? Это же здорово!

– А чем гордиться-то? Что в этом здорового? Дикость одна! – нахмурился Марик. – Не люблю трепаться о таких вещах.

– Ну, ладно скромничать. Расскажи! Неужели он караулил тебя около дома?

– Я только вошел в Малый Афанасьевский – смотрю, он и еще трое ребят стоят у подворотни, что ведет в наш дворик, – неохотно начал Марк. – Тут я сразу понял – драки не избежать.

– А дальше что было? Говори, а не то обижусь! – потребовала Света.

– Ладно, слушай, – сдался Марик. – Значит, подхожу я к нему и говорю: «Ты что же, телохранителей привел? Боишься, что ли?» Он смерил меня взглядом: «Тебя, что ли, бояться, гнида? Да я один тебя по стене размажу! Это зрители: не могу лишить их удовольствия». И смазал меня по морде – так, знаешь, сверху вниз.

– Ну а ты почему не убежал? – удивилась Света. – Их же четверо, да и Курица на голову выше тебя!

– Во-первых, не выше, а длиннее, а во-вторых, лучшая защита – это нападение! Я ведь думал, что его дружки и вправду пришли поболеть – вроде секундантов.

Ну, в общем, решил – пора действовать. Со всей силой двинул снизу ему под подбородок – он аж язык прикусил. Нас в боксе так учат.

– И что, они отвалили?

– Если бы! – вздохнул Марик, – Курица опешил, стушевался. Я его еще раз – в солнечное сплетение, резко так – дыхание сбил. Он согнулся, а я ему – между глаз! Третий день с фингалом ходит!

– Ну и что, Курица успокоился?

– Он-то отключился, но его дружки не выдержали и набросились на меня. Двое сзади за руки ухватили, а третий свободно съездил меня по носу. Кровь пошла, очки разбились – жалко.

– Здорово побили? – посочувствовала Света.

– Прилично. Потому что Курица очухался и тоже пару раз мне врезал. Но я изловчился и двумя ногами так ему в Живот двинул, что он завопил от боли. – Марик вздохнул и решил закрыть неприятную тему: – Вообще, могли вчетвером и прибить, но тут Мишка из нашего двора подоспел. Он самбо занимается, здоровенный малый. Ну он им и дал! Долго будут помнить.

– И чем все кончилось? Говори же, интересно! – возмутилась Света. – То болтаешь всю дорогу без умолку, а сейчас – клещами слово не вытянешь!

– "Секунданты" сразу деру дали. Ушиблись, когда он их об асфальт шарахнул. А Курица неуклюжий хотел бежать, но Мишка съездил ему кулаком по роже, подсек – он и свалился, как куль. Мишка завернул ему руку за спину, прижал коленом и предупредил: «Если хоть пальцем Марика тронешь – я до тебя доберусь!» Тут мы ушли, а Курица так и остался сидеть – плохо, видно, соображал.

Светлана не одобряла рукоприкладства, но на этот раз сочла, что Курица получил по заслугам. И действительно, Денис с тех пор их не задирал, к ней больше не подкатывался, а при встрече отводил глаза в сторону.

Иногда, читая любовные романы, Светлана удивлялась самой себе, недоумевая: «Почему меня так мало волнуют мужчины? В романах описываются такие страсти, а я не испытываю ничего подобного! Может, по натуре холодная? Или у меня какой-то дефект?» Так она задумывалась все чаще, не в силах в кого-нибудь влюбиться. Ей очень хотелось этого – ведь почти у всех подруг уже свои любовные истории и тайны. Убедилась, что ошибается в себе, только вновь встретив Олега.

Произошло это зимой, когда Светлана с несколькими школьными подругами отправилась на Петровку покататься на коньках. Была прекрасная погода – небольшой морозец. «Вьется легкий вечерний снежок, голубые мерцают огни» – лилась из репродукторов нежная старая мелодия. Круг за кругом они скользили по отличному льду, падали, вставали, хохотали, радовались зиме и своей молодости...

Неожиданно на Свету налетел высокий парень в красивом цветном свитере с оленями: он размашисто «расписывал» лед на «норвегах» и, зацепив, сбил ее с ног.

– Простите, пожалуйста, девушка, я не нарочно! – горячо извинился он, искренне огорчившись. – Надеюсь, я вас не ушиб? Как вы себя чувствуете? – И, убедившись, что с ней все в порядке, широко улыбнулся, показав белые ровные зубы.

Света не на шутку испугалась, рассердилась, собралась уже выпалить что-нибудь резкое, но обаятельная улыбка, статная фигура, приятное лицо и такие извинения...

– Можно бы и поосторожнее, молодой человек! Вы же здесь не один! – тихо упрекнула она.

Улыбка его погасла, он хотел отъехать, но вдруг остановился, – похоже, что-то вспомнил.

– Еще раз прошу прощения, но... где я мог видеть вас раньше? – Это прозвучало вполне естественно. – У меня такое ощущение, что ваше лицо мне знакомо... Но вспомнить не могу... – Он беспомощно развел руками.

«Где мы с вами раньше встречались» – стандартный прием ловеласов, и Света дала бы отпор, но... тоже уловила что-то знакомое в чертах его лица, во взгляде, в этой белозубой улыбке... В памяти вдруг всплыли чудесные праздники новогодней елки в Колонном зале Дома Союзов: ведь родители привозили их туда в детстве, ведь они знали друг друга...

– А вы не Олег, племянник Николая Егоровича, который работает вместе с моим папой? – неуверенно произнесла она, вопросительно глядя на юношу.

– Ну конечно! Теперь вспомнил! – хлопнул себя по лбу Олег. – Вот голова дырявая! Потому и в школе у меня дела неважные! – пожаловался он с шутливой досадой. – Вы же Света Григорьева! Ведь так? Мы в детстве на новогодних елках встречались. Какая же вы, Светочка, за это время стали красавица! Это не комплимент, а истинная правда! Не надо смущаться – вы же смотритесь в зеркало? Давайте покатаемся вместе? – предложил он весело и просто, как старый знакомый. – Расскажете, что произошло с тех пор в вашей жизни.

И они, взявшись за руки, заскользили по льду. Олег двигался очень осторожно, боясь снова зацепить ее «канадки» своими длинными, острыми «норвегами». Удивленные подруги Светы недоуменно смотрели им вслед: от такой строгой, неприступной девицы подобного легкомыслия не ожидали...

С тех пор они часто встречались. Принятый у них дома как свой, Олег, бывало, запросто забегал повидать ее – по поводу и без повода. Родители между собой знакомы, и Света раза два бывала дома у Олега, на Котельнической набережной. Чувствовалось, что родные довольны их дружбой и поощряют ее.

Олег очень нравился Свете; ей даже казалось – он и есть идеал, о котором может мечтать девушка. В театрах, на концертах и выставках, на спортивных соревнованиях – везде, где они бывали вместе, она любовалась им, учащенно билось ее сердце, томило что-то сладкое, дотоле незнакомое...

Что же это, если не первая любовь? Свою влюбленность Светлана объясняла не только прекрасной внешностью Олега. А он действительно красив, как породистый жеребец: высокий, мощный, белокурый – прямо сказочный варяг. Резкие черты, нос с горбинкой, светлые, прозрачные глаза придавали его мужественному лицу суровое, надменное выражение, которое однако сразу исчезало, стоило ему добродушно улыбнуться. Вся его фигура дышала силой; он любил спорт и занимался тяжелой атлетикой.

Но Светлане казалось, что главная причина ее влюбленности – их духовная общность, единство взглядов на жизнь, на культуру и искусство. Спорили они редко, сходясь во мнениях по самым разным вопросам.

Преисполненная совершенно новым, неизведанным еще чувством, постоянно думая о нем, видя его в романтических снах, девушка с волнением ждала новых встреч.

В тот день, когда произошло свидание, принесшее Светлане первый любовный опыт и несколько охладившее разгоравшуюся страсть, она не ждала звонка Олега: он вместе с родителями собирался пойти куда-то в гости.

Света пришла из школы и, пообедав, села делать уроки. Когда настойчиво зазвонил телефон, она не сразу подняла трубку. «Неужели мама не может подойти? – досадливо морщась, подумала она. – Вечно мне приходится отрываться». Оказалось – Олег.

– Светочка, я соскучился. Все время думаю о тебе, не могу заниматься! – пожаловался он своим бархатным голосом, сдерживая волнение. – А ты что делаешь?

– Постой, а почему ты дома? Вы же собирались в гости! – удивилась Света.

– Что я там забыл? Скучища! Я сачканул, – весело признался он. – Сказался больным, и предки одни укатили. Ты знаешь, Светик, у меня идея, – выразительно сказал он заговорщицким тоном и сделал паузу, ожидая ее реакции.

– А что за идея? – охотно откликнулась она, ощутив, как внутри у нее все замирает от предчувствия чего-то необычного. – Мне тоже заниматься неохота.

– Знаешь, мне ребята дали на один день занятную книжку – кто-то привез тайком из-за бугра. – Олег старался говорить спокойно, но голос выдавал внутреннее напряжение. – Эротическую, с картинками. Хочешь взглянуть одним глазком? – невинным тоном предложил он. – Мы же взрослые.

Света ничего не ответила, но по ее учащенному дыханию он понял, что она борется с искушением.

– Думаешь, почему на Западе молодежь такая грамотная? А просто их не держат в темноте, как нас, – мягко уговаривал он ее. – Я посмотрел бегло и считаю – тебе тоже нужно.

– А как же я посмотрю? – наконец тихо отозвалась Света, стыдясь своего любопытства. – Ты же говоришь, дали всего на один день. Хочешь к нам приехать?

– Ну нет! У тебя неловко – могут внезапно войти. Ничего не получится, – усомнился Олег, как бы обсуждая эту возможность – для себя он уже давно все решил. – Вот что я тебе предлагаю: скажи своим, что я пригласил тебя в кино. Какой фильм мы недавно смотрели? Ага! Скажем – на него. Тогда нас не засекут. А сама бери такси – и ко мне! Если с финансами туго, я тебя выкуплю. Богат как Крез! – И умолк. Потом горячо, искренне взмолился:

– Светочка! Мне хочется тебя видеть!

Она ощутила, как чувственное возбуждение, сквозившее в его голосе, передалось и ей, заряжая нетерпеливым желанием увидеть любимого. Светлана понимала, конечно, что подвергает испытанию не только чувство к нему, но и свою стойкость и волю. Однако ей страстно хотелось все это пройти – решила ехать.

Сказав матери придуманную Олегом ложь, она не теряя времени выскользнула из дома, поймала такси и помчалась по знакомому адресу.

Повесив трубку, Олег в радостном возбуждении заметался по комнате. Об этом моменте в их отношениях со Светой он так долго мечтал! С первых встреч с ней он неистово желал ее, умело скрывая свою страсть под маской дружеской сдержанности.

Несмотря на свою красоту и физическую силу, Олег не имел большого любовного опыта. У него было несколько связей с женщинами старшего возраста, но краткосрочных – он их разочаровывал. Это развило в нем комплекс неполноценности, и он стал бояться распутных дам, стремился к связям только с неискушенными девушками.

– Светочка, наконец-то! – радостно воскликнул Олег, когда она вошла и, смутившись, остановилась, не зная, что делать и что говорить: впервые у него дома в отсутствие родителей, с ним наедине...

Олег, тоже с трудом справляясь с волнением, немного стеснялся. Чтобы разрядить возникшую неловкость, сказал первое, что пришло в голову:

– Ну как доехала? Быстро поймала тачку? Когда надо, их не найти, а когда ни к чему – стоят с зелеными огнями.

– На этот раз повезло, – благодарно взглянув, ухватилась Света за протянутую соломинку. – Правда, таксист нахальный такой, запросил двойную плату. Пришлось дать. – Она уже пришла в себя и немного успокоилась.

– Не горюй – убытки компенсирую. Джентльмен я или нет? – тоже обретая свою обычную уверенность, заверил Олег. Ласково, спокойно привлек ее к себе, напомнил: – Не будем терять времени – книга большая. Пойдем, она у меня в комнате. – Взял девушку за руку и, не ожидая ее согласия, увлек в свою небольшую комнату, где, кроме дивана-кровати, стояли только письменный стол и два кресла.

Усадив на диван, он раскрыл перед ней книгу, а сам в кресле у письменного стола с нетерпеливой надеждой стал наблюдать за ее реакцией, обуреваемый страстью и жаждой ею обладать, лихорадочно обдумывая: как лучше подготовить, не спугнуть...

Ему стоило немалого труда и денег раздобыть эту книгу – он наврал Свете, что ему дали ее на один день. Авось она успешно сыграет свою роль...

Олег нисколько не опасался Григорьева, как другие, не заботился о последствиях – наплевать. Если он ей понравится и она его полюбит – это здорово! Общаться с ней, бывать везде – прекрасно, но он хочет любовной связи – она наконец-то принесет ему, верно, физическое удовлетворение. «А если произойдет непредвиденное, – без страха и сомнений думал Олег о возможных последствиях близости, – я всегда готов! Лучше Светы мне никого не найти. Все наши будут только рады».

Книга, которая лежала перед Светой, называлась «Азбука любви», и текст ее был иллюстрирован таким количеством непристойных рисунков, что она, никогда не видевшая ничего подобного, пришла в смятение. Картинки поплыли перед глазами, от стыда и возбуждения кровь ударила в голову.

Осознав, что она во власти эротических переживаний и сам мучимый острым желанием, Олег горящим взором смотрел на нее, мысленно раздевая и завоевывая. Возбуждение его сделалось нестерпимым, он не выдержал и срывающимся голосом предложил:

– Света, давай вместе посмотрим, мне тоже хочется! Стараясь скрыть волнение и страстную дрожь, ласково обнял ее мощными руками, помог встать с дивана и, мучаясь от жгучего желания поскорее прижать ее к себе, увлек к письменному столу. Книгу положил на стол, развернув на самом пикантном месте.

– Сейчас устроимся в кресле... вот так... – прошептал он; сел в кресло, легко, словно пушинку, приподнял ее, усадил к себе на колени.

Ощутив его напряженную, втиснувшуюся в нее плоть, Света испытала стыд, смешанный с любопытством, и в то же время обнаружила, что ей приятно – по всему телу разлилась сладкая истома. Растерявшись, она уставилась в лежавшую на столе книгу, делая вид, что читает.

Выручило ее то, что Олег, почувствовав близко ее горячее тело, быстро удовлетворил свое желание, стиснув зубы от острого наслаждения. Азарт улетучился, и ему стало неловко.

– Кажется, кто-то звонит. Не вернулись ли предки? – находчиво вскрикнул он с фальшивой тревогой в голосе; быстро встал, поставив Свету на ноги, а затем опять усадил ее в кресло. – Подожди минуточку, посмотрю! – бросил он на ходу, стараясь, чтобы она не заметила мокрое пятно, быстро расползающееся на брюках.

Через несколько минут вернулся – спокойный, в легком спортивном костюме, выгодно подчеркивающем стать его атлетической фигуры.

– Решил переодеться по-домашнему – так удобнее, – как ни в чем не бывало пояснил он, придвигая второе кресло и садясь рядом со Светой. – Давай почитаем, а лучше посмотрим картинки, – предложил он, чувствуя, как желание вновь охватывает его.

Однако наваждение, временно завладевшее Светой, уже прошло. Она чувствовала себя подавленной и была разочарована своим состоянием. Не такими представляла она романтические любовные отношения. Все слишком грубо, прозаично... А главное, ей очень стыдно за себя, за свою несдержанность. «Теперь не будет меня уважать», – грустно подумала она, переживая случившееся.

Собралась с духом, встала с кресла и, стараясь говорить со спокойной иронией, тихо произнесла:

– Спасибо, Олежка, за теплый прием. Все было интересно – и немного пошло, – не удержалась она, чтобы не дать происшедшему оценку. – Хотя у меня, наверное, устаревшие взгляды. – И, видя, что разочарованный Олег порывается протестовать против ее ухода, сделала решительный жест рукой:

– Прошу тебя, не удерживай!

Ей стало немного жаль его – такого большого и беспомощного: она понимала, что он физически страдает.

– Серьезно, Олежка! Мне заниматься надо. Очень много задали. – Она старалась говорить как можно мягче, бросила на него ласковый взгляд. – Успокойся! Мы молодые, и у нас все впереди.

Олег понял, что ее не уговорить, с явным неудовольствием встал, чтобы проводить ее домой.

– Ты посмотри, Светочка, какие краски! – выразительным жестом Олег указал на знаменитую картину Яблонской: в очередной раз они пришли в Третьяковскую галерею.

Он восхищенно разглядывал сочно написанных румяных колхозниц, убирающих спелые яблоки, по-мужски оценивая пышущие здоровьем тела деревенских женщин. Как заразителен оптимизм жизни – им так и веет от этого полотна, – как прекрасно передан яркий день!

Ощутив обычное для себя чувственное волнение, Олег покосился на Свету, невольно сравнивая ее с этими задорно смеющимися, бойкими селянками. Стройная, тонкая, элегантно одетая – совсем на них не походит. Однако именно ее изящество и чистота вызывали у него куда больше эмоций, чем грубоватая женственность дородных фигур.

– Я тоже всегда останавливаюсь перед этой картиной, – охотно согласилась Светлана. – Изумительно – прямо шедевр реализма! А ведь многие считают реализм в живописи простой фотографией действительности. Здесь же есть и идея, и живая душа!

Они продолжали живо обсуждать картину, не обращая внимания на посетителей – иные приостанавливали шаг, награждая эту эффектную пару любопытными взглядами. Его – большого, мощного, в дорогом замшевом пиджаке и фланелевых брюках; ее – высокую, юную, в строгом, плотно облегающем красивую фигуру костюме из джерси. Оба яркие, светловолосые, они обращали на себя всеобщее внимание гармоничной красотой.

– Американцы, что ли? – донеслась до них приглушенная реплика. – Ну прямо парочка королевских кровей!

Пожалуй, это не было преувеличением – столько в них чувствовалось сытого лоска и молодого величия.

После волнующей интимной встречи молодые люди продолжали видеться и проводить вместе время как ни в чем не бывало. Им по-прежнему было хорошо в обществе друг друга, да и льстило всеобщее внимание и восхищение. Но Олег вследствие постигшего девушку разочарования не вызывал уже в ней затаенных чувств и мечтаний, как прежде. Больше него никто ей все же не нравился: замечательный у нее спутник, все женщины на него смотрят и ей завидуют.

«Наверно, возвышенная любовь существует только в воображении романистов, – печально думала Света, успокаивая свое непослушное сердце. – Я должна любить Олежку таким, какой он есть».

В то время Светлана была уверена, что лучше него нет и не может быть никого во всем мире.

Глава 10 НАДЕЖДА

В тот год майские праздники омрачила плохая погода. Второго мая, в пасмурное, дождливое утро Василий Семенович и Лидия Сергеевна завтракали у нее на квартире: привычно опохмелялись после обильного первомайского возлияния и бурно, как всегда, проведенной ночи.

Накануне Чайкин участвовал в демонстрации на Красной площади, возглавляя свой коллектив. Он пришел к Лидии Сергеевне сразу после окончания, не заходя домой, и не расставался с ней до сих пор.

– Ну, Лидушка, ты просто женщина-вампир! Никогда не жаловался на здоровье, а тут чувствую, – посетовал он, прижав ладонь к левой стороне груди, – сердчишко стало пошаливать. Перебои, что ли? Стучит, стучит... потом – пауза...

Видя, что Лидия Сергеевна подняла на него насмешливый, недоверчивый взгляд, он рассмеялся:

– Да ты не бойся, утомляй! Выдюжу! Люблю это занятие!

За прошедшие годы Василий Семенович здорово постарел. Остатки волос исчезли, голова стала голой как колено: выросло и выдавалось вперед бюрократическое брюшко. Костюм из-за него сидел неважно – весь облик стал каким: то неряшливым. Но характер у Чайкина оставался прежним – легкомысленным и жизнерадостным.

– Ты знаешь, Лида, какое сногсшибательное открытие я сделал недавно? – Он округлил глаза. – Как ты думаешь, почему я не тороплюсь домой?

Лидия Сергеевна и сама удивлялась: Чайкин всегда боялся недоразумений с женой и ночевал не дома, только когда та куда-нибудь уезжала. А сегодня тем более – праздник...

– Наверно, твоя «колода» опять уехала гостить к сестре? – предположила она самое очевидное.

– А вот и ошибаешься! – помрачнев, возразил Чайкин. – Как раз наоборот: так называемая сестра приехала к ней погостить на праздники – что-то понадобилось ей в Москве.

– Тогда как же тебе удалось от них вырваться, Васенька? Им же тебя будет недоставать, – иронически усмехнулась Лидия Сергеевна.

– Им вполне хватает общества друг друга. Поняла? – Он горько усмехнулся.

Видя, что Лида, удивленно и недоверчиво вытаращила глаза, он подтвердил ее догадку:

– Вот именно! Лесбиянки... Я их застукал на следующий день после приезда «сестрицы». Понадобилось мне вернуться домой; вхожу тихо; слышу какую-то возню в спальне... Заглядываю, а они там... Представляешь, какая гадость? Бесполезно и отпираться!

Лидия Сергеевна, пораженная услышанным, не знала, что и сказать, а он с мстительной радостью заключил:

– Теперь она будет у меня как шелковая. Пусть только попробует вякнуть! Если бы не позор и угроза подорвать авторитет, а это, сама понимаешь, конец карьеры, – Чайкин выразительно посмотрел на нее, – немедленно все бросил бы и ушел к тебе. Приняла бы?

Уверенный, что ее молчание – знак согласия, повеселел и, наливая по новой, беспечно заявил:

– Пусть милуются сколько хотят, мне это до фени. Я теперь вольный казак! Давай выпьем, подруга дней моих суровых, за свободную, естественную любовь!

Они чокнулись, продолжая болтать и быстро хмелея.

– Все пьете? – неодобрительно заметила Надежда, входя в комнату и окидывая хмурым взором грязь и беспорядок вокруг.

Девушка возвратилась с утренней пробежки и еще не полностью успокоила дыхание. Как истинная спортсменка-разрядница, она строго соблюдала режим, и для нее не существовало ни выходных, ни праздников. Не слушая невнятных оправданий захмелевших взрослых, она ушла в свою комнату.

Надежда бросила спортивную сумку в угол и уселась перед зеркалом, рассматривая себя, рассуждая. Собой она очень хороша, это она знает. Рослая, пропорционально сложенная, физически развитая, она в то же время не походила на тех грубо сколоченных девчат, вместе с которыми занималась в спортшколе. Фигура у нее женственная, сложение как У Венеры, а кожа на теле и лице бело-розовая, нежная. Горделиво посаженная темноволосая головка, спокойный, уверенный взгляд ярко-синих глаз.

Думала она о матери, о ее и своей жизни. Ведь мать еще красивее ее, а так низко опустилась... Ей в начале пути не мешает сделать для себя полезные выводы. Что же предпринять, как переломить злую судьбу? Пока все складывается для нее не лучшим образом. И почему ей так не везет? Ведь так она старается быть лучше всех!

С самого детства, в школьной учебе, в занятиях спортом Надя, поощряемая матерью, напрягала все силы, полностью выкладывалась, чтобы быть первой среди своих сверстниц, но удавалось ей это редко. Невезение, конечно, есть, но ведь фортуне нужно помогать! Своим рвением, эгоизмом Надя отпугивала подруг и всегда оставалась в одиночестве – ее обходили. Коллективная поддержка немало значит, а ей никогда никто не помогал – так независимо она держалась, демонстрируя превосходство: мол, я в помощи не нуждаюсь!

В ней рано пробудились темперамент и сексуальное любопытство, чему немало способствовало сожительство матери с Чайкиным, их неумеренные, бурные любовные отношения – они давно уж не стеснялись подрастающей Нади.

По этой причине, да еще потому, что была хорошо физически развита и выглядела старше своего возраста, Надя, когда ей не исполнилось и четырнадцати, потеряла невинность. На нее обратил внимание красивый пионервожатый Павел – все девчонки из ее отряда были в него влюблены. Он прекрасно видел, что и она трепещет при виде его. Однажды после отбоя он увел ее на прогулку, обсуждая разные пустяки из лагерной жизни. Проходя мимо густых зарослей акации, Павел прижал к себе дрожащую от его близости и сладкого предвкушения девочку. Чутко уловив ее состояние, потащил Надю под сень ветвей, жарко шепча:

– Ну давай, давай, Наденька! Я же вижу – ты тоже этого хочешь! Тебе будет хорошо... У меня железный!

Вспоминая, как она при встречах строила ему глазки, он не сомневался, что у нее уже были связи с мальчишками, и действовал уверенно, энергично. Повалил на землю, задрал платье, прижал грудью, так что она не могла пошевелиться, и без прелюдий принялся за дело. Быстро расстегнул брюки, щелкнул какой-то резинкой и уткнулся в нее своим «железным», помогая ему пальцами войти внутрь. Сопел от усилий, но у него ничего не выходило.

– Да ты целочка! – удивленно и испуганно прошептал он, поняв, в чем дело. – Вот уж не думал!

Но остановиться не захотел; действуя резко и грубо, справился наконец со своей задачей. Наде было и больно, и приятно от новых, неизведанных ощущений; тепло его уже стало разливаться по ее телу... Но вот в результате долгих усилий Павел утолил свою страсть, ослаб и, отвалившись, пробубнил с нескрываемой досадой:

– Ну, Надя! Знал бы, что ты целка, – никогда бы на тебя не полез. Не люблю сопливых! – Помолчал и добавил: – Да что теперь делать? Назад не вернешь. Иди-ка спать! – И, воровато оглянувшись – не видел ли их кто, – удалился.

Надя, натянув трусики, пошла к себе в палату как оплеванная. Больше он к ней не подходил до конца смены, при встречах смотрел в сторону. И она не проявляла к нему интереса, страдая от обиды и разочарования.

Не вынесла она ничего хорошего из своего первого интимного контакта и посчитала, что навсегда утратила естественное влечение к противоположному полу. Целиком переключила свою энергию на спорт и сделала немалые успехи. Физическая сила и выносливость, упорные регулярные тренировки позволили ей добиться высоких результатов. К шестнадцати годам она стала кандидатом в мастера спорта по плаванию, имела первый спортивный разряд по лыжам и водному поло.

Занятия спортом поглощали ее целиком, и потому Надя не сразу заметила, что мощный красавец грузин, тренировавший их по водному поло, стал выделять ее из других членов команды, бросая красноречивые взгляды жгучих черных глаз. Постепенно ему удалось пробудить в ней ответное желание, и она, глядя на его атлетическую фигуру и туго натянутые плавки, стала мечтать об интимном свидании.

Однажды, когда она по какой-то причине задержалась в раздевалке, когда все подруги уже ушли домой, он заглянул в дверь. Убедившись, что она одна, быстро вошел и заключил ее в свои могучие объятия.

Охваченная страстным желанием и дрожа от нетерпения, она обвила его шею руками, плотно прижалась к нему, чтобы лучше ощущать его близость. Так, не говоря ни слова, они стояли несколько минут, сжимая друг друга в объятиях, слив в жарком поцелуе... Потом, не сговариваясь, подошли к столику у окна. Он помог ей стянуть тренировочные брюки, нагнул спину; немного помешкав, предохраняясь, мощно вошел в нее сзади и резкими толчками стал наносить удары, как бешеный бык, завывая от страсти.

Надя сгорала от жажды наслаждения, но испытывала в основном боль и страх. Однако постепенно ощущение его мужской силы наполнило ее теплотой, предвкушением острого удовольствия... И в этот момент он вдруг резко остановился, зарычал и, ослабнув, навалился на нее всей тяжестью. Полежав несколько мгновений, выпрямился, мгновенно оделся и выбросил что-то в урну. Надя все еще стояла, согнувшись, не понимая, что случилось и ожидая продолжения. Он не удержался от грубого смеха:

– Ты что, совсем глупая?! Хорошенького понемножку! Давай быстро одевайся, пока нас не застукали! – Подождал, пока она облачится в тренировочный костюм, и, насвистывая, направился к выходу.

Надя шла за ним, опустив голову, как побитая собачонка. Проходя мимо вахтера и всей кожей ощущая его мерзкую, понимающую ухмылку, так и зарделась от стыда и отвращения к себе. На улице они без единого слова разошлись в разные стороны.

Небольшой, но неудачный любовный опыт привел Надю к убеждению, что половая жизнь – не главный фактор человеческого счастья. Такому выводу способствовала и любвеобильная связь матери с Чайкиным.

«Ну что дала маме эта страстная любовь? Чего она добилась в жизни? – всякий раз твердила она себе и решила твердо: – Нужно добиться материальных благ и положения в обществе. А любовь, наслаждения – это все, наверно, приложится».

С отцом Надежда редко виделась, и это тоже способствовало самостоятельному формированию ее жизненной философии.

Прошедшие десять лет изменили в жизни Розанова очень многое, по существу, поставили ее с головы на ноги. Внешне пережитые невзгоды и огромное напряжение мало на нем отразились. Он носил теперь дорогие, прекрасно сшитые костюмы и казался еще крупнее и представительнее. В волосах появилась седина, на лице там и здесь пролегли морщинки.

Но глаза остались такими же ярко-синими, а весь его облик – подтянутым и моложавым.

За это время, целиком отдавшись напряженной работе, он защитил наконец кандидатскую диссертацию; не переводя дыхания и не давая себе расслабиться, тут же принялся за докторскую.

– Ты что, загнать себя хочешь? – не одобрял его рвения старый друг Игорь Иванов. – Передохни немного! Куда так спешишь?

– Нельзя иначе, слишком много времени потеряно, – не соглашался Розанов. – Да и интересно мне – в этом вся моя жизнь!

Он успешно справился с поставленной задачей и блестяще защитился. Степан Алексеевич сохранил свою контактность и обаяние; стал профессором педагогического института; завоевал известность как специалист по методам Макаренко; его приглашали для выступлений на радио и телевидение.

Однако профессор Розанов оказался не из тех, у кого голова кружится от успехов, хоть и испытывал удовлетворение достигнутым. «Просто ирония судьбы: учу других, как воспитывать молодежь, а сам не смог воспитать собственную дочь, – мысленно критиковал он себя. – Но что я мог противопоставить влиянию матери?» Он не мог упрекнуть себя, что после развода с Лидией бросил дочь на произвол судьбы. «Можно повидать Наденьку?» – много раз просил он ее, звоня по телефону на работе или дома, но, не утруждая себя поисками предлога, бывшая жена отвечала отказом.

«Не нужно нервировать ребенка! – был ее стереотипный ответ. – Она о тебе и не думает».

Розанову удавалось ежемесячно видеть дочь только после защиты докторской, когда он догадался собственноручно вручать ей алименты. Лидия Сергеевна не оформляла исполнительный лист, зная, что он подрабатывает на стороне, – так ей выгоднее.

В силу своего характера она не щадила его чувства и не жалела, что оставила его, даже когда он пошел в гору, – жила чувствами.

– Мамуля! Папу передают по телеку! Представляешь? ! – сообщила ей однажды сияющая Наденька, вбежав на кухню. – Я у соседки видела! Скорее включай ящик!

– А что мне на него пялиться? – не поворачиваясь от плиты, равнодушно встретила Лидия Сергеевна эту потрясающую новость. – Насмотрелась, больше не надо!

– За что ты его так не любишь? – непонимающе поглядела на нее Надя. – Папа такой хороший, красивый! Что он тебе сделал плохого? Твой Васючок против него просто клоп, а ты его обожаешь... Да я такого урода на порог не пустила бы!

Лидия Сергеевна считала неправильным говорить с дочерью о своих сердечных делах, но ее грубая натура дала себя знать и, не выдержав этого укола, она взорвалась:

– Да я ни за что не променяю своего Васеньку на этого импотента! Будь он хоть академиком! Много ты понимаешь в мужиках, соплячка! Поживи и помучайся с мое, как я – с твоим папочкой. Только молодость с ним загубила! Ну что с тобой говорить? Станешь взрослой – все поймешь, – заключила она уже миролюбиво, утирая непрошеные слезы.

Только когда Надя подросла и сама стала приезжать к отцу за деньгами в его маленькую, опрятную, уютную квартирку, он получил возможность оказывать на нее влияние. Вот и сегодня – он так обрадовался ее звонку.

– Это ты, Наденька? Наконец-то! А я уже усомнился, приедешь ли. Только поторопись, чтобы у нас с тобой было побольше времени: вечером я должен принять коллегу.

«Знаем мы этих коллег», – мысленно улыбнулась Надя. По чистоте, особо тщательно наведенной в квартире отца, было ясно: здесь не обошлось без женских рук. Вслух она весело пообещала:

– Полечу как на крыльях, папуля, – со скоростью самолета. Я соскучилась по тебе! Мне нужно было только знать, дома ли ты!

Розанов по-прежнему жил в «хрущобе»: хоть у него и стали водиться деньги, не считал необходимым улучшить жилищные условия. В женщинах он разочаровался и, наученный горьким опытом, вторично надевать на себя ярмо не собирался.

Сделал в своей маленькой квартире отличный ремонт, обставил ее хорошей мебелью, завел неплохую библиотеку; жил в тишине и покое – одному ему места вполне хватало.

– Вот и ты, моя голубка! – приветливо встретил он дочку, раскрасневшуюся от быстрой ходьбы и подъема на пятый этаж. – Куда пойдем? На кухню или в комнату? Есть хочешь?

– А что у тебя вкусненького, отче? – шутливым басом вопросила Надя. – Как насчет ананасов в шампанском?

– Деликатесов нет. Их доставать надо, а у меня ни связей, ни времени, – серьезно объяснил Степан Алексеевич. – Но яйца, молоко, кефир, масло в холодильнике есть. – И добавил, улыбнувшись: – Могу предложить коробку шоколада – всегда держу для любимых дам.

– Тогда бери эту коробку и пойдем посидим рядышком на диване, – предложила Надя. – Я сегодня уже обедала.

– Возьми сразу деньги и положи при мне в сумочку, а то забудешь, – напомнил ей Розанов и повел в комнату. Ну, что новенького? Как твои спортивные успехи? В школе у тебя вроде хорошо? – забросал он ее вопросами, когда они удобно устроились на подушках широкого, мягкого дивана.

– Результаты растут: скоро буду чемпионкой! – бодро пообещала Надя, улыбаясь, и, посерьезнев, добавила: – Но для этого, папуля, приходится очень много трудиться. Никакой романтики – один упорный труд.

– Само собой понятно – без труда не вытащишь и рыбку из пруда, – одобрил ее отец. – Так повелось испокон веку. А помимо спортшколы и соревнований, где бываешь? Что за последнее время прочитала? Вы с матерью выписываете какие-нибудь газеты, журналы?

– Да нигде не бываю, – серьезно и грустно ответила Надя. – Ни сил, ни времени нет. Не помню, когда брала в руки книгу, кроме учебников. Газеты мама выписала – «Правду» и «Вечерку», – но их я даже не вижу. По-моему, мать в них селедку заворачивает. – Когда достанет, конечно, – весело рассмеялась она; потом опять опечалилась. – А в театре, не помню, когда и была. Разве что с подружками в кино схожу. Представляешь – даже телек не смотрю!

– Может, не стоит надрываться, а жить, как другие девочки? – озабоченно высказался Степан Алексеевич. – Уж слишком много сил ты отдаешь спорту. По-моему, такое одностороннее развитие тебе повредит, доченька. Нужно уделять внимание не только физическому, но и духовному развитию!

– А как же я поступлю в Инфизкульт? Не будет результатов – не пройду по конкурсу! – уверенная в своей правоте, заявила Надя. – Для меня главное – физическая культура. Я верю в свой спортивный талант! Повезет – стану рекордсменкой! А тогда-а... – мечтательно протянула она, – известность, заграница, деньги, модные тряпки... Словом, роскошная жизнь! – Она помолчала. – Ну что меня ждет, если я займусь своим, как ты говоришь, культурным развитием? – вопросительно посмотрела она на отца. – Кем стану? Что получу? Жалкие гроши, как все? Нетушки! Не хочу!

Розанову не по душе пришлась философия дочери, ее чрезмерный прагматизм, но что скажешь – во всем этом много жизненной правды... Он все же счел своим долгом заметить:

– Что ж, ты уже взрослая, Наденька. Сегодня я это как-то особенно ясно увидел. Делай что считаешь нужным, к чему лежит душа. Но прислушайся иной раз к отцу. Любя тебе говорю: не станешь культурным человеком – с тобой будет общаться неинтересно. В личной жизни трудно придется... Подумай, дочь!

Наученная неудачным любовным опытом, Надежда не поощряла ухаживаний мужчин: все они эгоисты и заботятся лишь о том, чтобы удовлетворить свою похоть. Но однажды все же не выдержала характер. Бескорыстная преданность и постоянное дружеское внимание долговязого, сутуловатого Кости из мужской волейбольной команды возымели свое действие. Не скрывая, что влюблен, он почему-то всегда оказывался у нее под рукой.

Спрашивал с дружеской улыбкой:

– Как дела, Наденька? Какие у нас проблемы?

И если таковые были – приходил на помощь. Мужской красотой он не блистал, но был физически развит, силен и резок в игре. Надя знала, что ребята его побаиваются – был скор на руку, если надо дать сдачи. Несколько раз он уже защитил ее от хамства «ходоков», которые к ней приставали. Постепенно она привыкла, что Костя всегда ждет ее после тренировок, провожает домой, болеет за нее на соревнованиях, и стала отвечать взаимностью.

Ходили вместе в кино, на танцы, и ни разу Костя не докучал объяснениями – видел: не расположена она к еще большему сближению. Его терпение и выдержка наконец заинтриговали девушку. «Интересно, а он вообще нормальный парень? – думала она иногда. – Если нет, тогда зачем он за мной ходит?» Так, незаметно для нее самой, в Наде проснулся к нему чисто женский интерес, и она вдруг открыла, что он привлекателен как мужчина, что волнует ее.

Однажды, когда они возвращались домой после тренировок, Костя повел ее новым путем.

– Это куда же ты меня потащил? – запротестовала Надя. – Мы здесь никогда не ходили.

– Погоди немного, узнаешь. – Он посмотрел на нее загадочно и широко улыбнулся. – Есть одно дело!

Что ж, прогуляться она не против – погода прекрасная, время не поджимает... Вышли на Сретенку; Костя завернул в узкий переулок и остановился у старой, облупленной трехэтажки.

– Вот здесь я живу, вместе с мамой. Может, зайдем?

– Никак соблазнить меня решил? – рассмеялась Надя. – Долго же собирался!

– Лучше поздно, чем никогда, – так же весело ответил он. – Не хочешь познакомиться с моей мамой?

– Если ты, Костя, жениться на мне решил, то зря, – в том же шутливом тоне заметила Надя. – Я еще несовершеннолетняя – ничего не выйдет!

– А что, это идея! – не сдавался он, сохраняя тон шутки. – До твоего совершеннолетия рукой подать, а вместе жить веселее.

– Как знать, всякое может быть, – посерьезнела Надя, но тут же, как бы отбросив сомнения, тряхнула головой. – А впрочем, пойдем посмотрим! Думаю, твоя мама тоже хороший человек!

Костиной мамы, конечно, не оказалось дома, – Надя поняла, что это только предлог, но это не смутило. Она беспечно уселась на узкий диван в его маленькой комнатке.

– Ну что, правильно я оценила твое коварство? Решил подвергнуть меня искушению?

Не боялась она ничуть: он сильный, но, если захочет, она сумеет дать достойный отпор.

– Ты права, как всегда, – не смущаясь, признался Костя. – Мне давно уже надо с тобой поговорить, да все откладывал, опасался плохих для себя результатов. – И поднял на нее теплые карие глаза. – Как видишь, наконец решился. А к себе привел, потому что дома и стены помогают.

– Так что ты хотел сказать? Говори! – Надя все еще пыталась дружески шутить. – Боюсь, если сейчас не скажешь – еще на полгода замолчишь!

– Тогда слушай. – Он сел рядом, коснулся ее рукой.

Ей тут же передалось его волнение, его трепет и искренность.

– Я почему тебя заметил и полюбил? – без предисловий начал он, горячо глядя ей прямо в глаза. – Видел, как ты нуждаешься в поддержке, понял – жестоко кем-то обижена. Это ведь не скроешь под маской безразличия – ну там ко мне, к другим... кому ты нравилась.

Видя, что Надя молчит потупив взгляд, он понял, что недалек от истины, и с жаром продолжал:

– Ты красивая, Наденька, очень, но есть и другие симпатичные девчонки. Я не мальчик и сразу понял: тебя мучает сердечная боль. Вот ты сразу и запала мне в душу. Мужчина создан, чтобы защищать женщину! – Сел поближе, прижал ее к себе, обхватив большой, сильной рукой. – Что же стряслось с тобой, Наденька? Ты нормальный человек, а сколько я провел с тобой времени – ты на меня вот ничуть не реагировала. А ведь я знаю, что нравлюсь женщинам. – И, повернув ее лицом к себе, нежно обнял обеими руками, прижал ее волнующуюся грудь к своей – широкой, мускулистой.

Ей и хорошо было с ним, и очень жалко себя. Он по-человечески к ней относится – с любовью и заботой. В его поведении нет и намека на животное стремление лишь удовлетворить плотское желание, чем отпугнули ее прежние избранники. Но она все еще не верит ему, нет... "Неужели и он такая же скотина? Неужели лжет, разыгрывает комедию, чтоб доверилась? Ну если и в нем я ошибаюсь... – с болью в сердце думала она и, не выдержав горьких воспоминаний, разрыдалась.

Он растерялся, чувствуя к ней подлинное сострадание. Не зная, как утешить, стал покрывать поцелуями ее лицо и шею, постепенно загораясь желанием и страстью. Захлебываясь слезами, ручьем лившимися из глаз, она доверчиво к нему прижалась, отвечая страстными поцелуями. Такой бурный отклик с ее стороны после долгого безразличия совсем его распалил, но он любил ее и сдержался. Не стал спешить: нежно, едва касаясь, расстегнул на ее груди блузку, стал тихо ласкать большой, теплой рукой.

– Поверь, Наденька... ты мне так дорога... я так желаю тебе счастья... – шептал он, задыхаясь от избытка чувств. – Просто нет у меня слов!

Девушку захлестнула горячая волна страстного томления – ни о чем не надо думать... отдаться желанию... пусть это произойдет, и поскорее! Сама сняла с себя трусики, откинулась на спину, увлекая его за собой.

– Костенька, Костенька!... – шептали ее губы. – Больше она ничего не могла вымолвить, только стонала от нетерпения.

Он тихонько разделся, не торопясь, давая ей время, и лег рядом; стал целовать, ласкать руками, губами ее горячее, юное тело. Он был терпелив и нежен, он довел ее до сладкого исступления и только тогда, помогая себе рукой, мягко, осторожно – не дай Бог сделать ей больно, неприятно, – вошел в нее и стал медленно двигаться, чутко прислушиваясь к ней, к ее дыханию, к ее эмоциям.

Когда она застонала, страстно прижимая его к себе, он усилил темп, и Надя впервые испытала высшее наслаждение, осознала, что теперь лишь, с ним, стала женщиной... Он продолжает двигаться, ей все еще так изумительно сладко... Но вдруг он остановился, отстранился с мучительным стоном, и вскочил, выбежал из комнаты... Вернулся быстро, ласково обнял, поцеловал:

– Прости меня, так было нужно.

Надя не произнесла ни слова, только благодарно улыбнулась и, обняв, прижалась к нему всем телом. «Какая же я была дура! – Есть же настоящие мужчины!»

Они лежали рядом, молчали, отдыхали, радовались оба, что судьба соединила их. А потом снова обняли друг друга...

Жарким июльским днем, в воскресенье, когда тысячи москвичей отдыхают, устремляются за город, на природу, поближе к деревьям и к воде, Костя позвонил.

– Наденька, тут ребята из команды собрались поехать на пляж в Татарово – в волейбол поиграть вместо тренировки. Не хочешь присоединиться? Тоже потренируешься: вода в Москве-реке теплая. А потом... – он сделал паузу и жарко прошептал: – Ко мне заглянем. Маманя моя в гости собралась. Ну как ты?.. Как тебе такая перспектива?..

Ей понравились его неуверенность, его горячий шепот в телефонную трубку.

– Сам знаешь... – И зарделась, чувствуя, как горят щеки и грудь. – С тобой – хоть на край света!

– Тогда живо собирайся – встречаемся на «Соколе» в десять. И не опаздывай! – с шутливой строгостью приказал он. – Ребята наверняка прихватят девчонок – не одна будешь.

Когда шумная компания добралась до модного Татаровского пляжа, уже стоял полдень. Нашли подходящее место, пристроили вещи и затеяли пляжный волейбол.

Загорая на пушистом мелком песочке, Надя наблюдала: классно играют, и все такие стройные, сильные, молодые...

– Люблю своего Костика! – вдруг прошептала она, радуясь переполнявшему ее горячему чувству, искренней вере: он – ее судьба.

Перерыв... Костя, тяжело дыша, опустился рядом с ней на песок.

– Знаешь, уже после того, как ты из дома выехала, я чуть всех не подвел, – сообщил он ей то, чего не хотел говорить раньше, чтобы не испортить настроения. – Мама прихворнула, так что планы наши на сегодня... сама понимаешь... рухнули. Мне надо пораньше домой вернуться. Огорчена ты, да? – И ласково растрепал ее коротко остриженные волосы.

Вместо ответа Надя попросила:

– Давай полежим немного рядышком, поговорим... Мы так мало знаем друг о друге.

– Да я и сам хотел... – Он перевернулся на спину. – О чем сначала? Выбирай сама, Надюша.

– Я вот давно не решаюсь тебя спросить... Почему вы с мамой живете вдвоем? А где отец?

– Не люблю говорить на эту тему, но тебе скажу. Разошлись они – другую нашел. Банальная история.

– А кто он? Вы с ним видитесь?

– Очень редко. Он сейчас большой человек – областной прокурор. В Иркутске. Его мадам против наших встреч.

– А он вам не помогает? Вы так бедно живете...

– Очень слабо помогает. А последнее время – никак.

Мама с ним не была зарегистрирована.

– Поня-ятно... У меня ведь похожая история, Костик.

– Похожая, да не совсем. Твой отец – порядочный человек, хоть и не прокурор. – Нахмурил брови и, желая закончить неприятный разговор, признался: – Теперь понимаешь, почему я землю рою на тренировках, стараюсь поскорее мастером спорта стать, попасть в сборную!.. Ничего так не хочу, как утереть нос этому законнику – он знать не хочет собственного сына. Вот прославлюсь – пожалеет тогда! – Вздохнул, спохватился, что грустить не время и не место. – Пойдем лучше искупаемся, а? Поговорим о чем-нибудь более приятном...

Они взялись за руки, побежали к воде и с разбега окунулись в речную прохладу. Плавали, ныряли, окатывали друг друга водой, радуясь жизни, молодости и прекрасному летнему дню, – чувствовали себя счастливыми.

Глава 11 СПАСЕНИЕ НА ВОДАХ

В начале того лета город оказался во власти антициклона – стояла жара; вода в Москве-реке прогрелась до 23 градусов, как в теплом море. Москвичи задыхались от духоты и пыли в раскаленном городе.

Но на шикарной даче Григорьевых царила тенистая прохлада (рядом большой участок соснового леса, и потому воздух чистый, свежий). Света, свободная от всех дел, позавтракав на террасе, удобно расположилась в кресле-качалке с «Иностранной литературой» в руках – давно собиралась почитать новый роман. Ох, конечно, зазвонил телефон, а трубку снять некому – родители ушли на утреннюю прогулку. Девушка, досадливо поморщившись, неохотно встала – вот некстати!

– Светлана Ивановна! Тут к вам молодые люди пришли. Передаю трубку Олегу Хлебникову, – услышала она голос дежурного охранника: он хорошо знал Олега, часто приезжавшего к Григорьевым и к своему дяде, на соседнюю дачу, но правила службы требовали – докладывать.

– Пропусти их, Степаныч! – разрешила она.

Вздохнула невольно: сегодня почему-то хочется побыть одной, усталость, видно, накопилась. «Сейчас, конечно, потащат к реке – купаться, кататься на лодке...» – подумала безрадостно. Плавает она плохо, воды боится – в детстве не учили. Мама плаванием не увлекалась: у них в деревне и речки не было настоящей – так, узкий ручей. А Иван Кузьмич все умел, но тут как-то оказалось недосуг. Вот идут по аллее Олег, его школьный приятель Вадик... Светлана отложила журнал, встала и пошла им навстречу.

– Так и знал – в тени отсиживаешься. Это в такой-то чудесный день! Непорядок! – с энтузиазмом воскликнул Олег, тепло пожимая ей руки и ласково глядя в глаза; поцеловать ее при Вадике все же не решился – счел неудобным.

– Прости, что мы без предупреждения. Собирался к дяде Коле нагрянуть – у него тоже своя лодочная станция. Ведь на общем пляже сейчас не протолкнешься! – Он будто оправдывался. – А по дороге вот передумал. – И горячо посмотрел на Свету. – Так вдруг захотелось тебя повидать, пообщаться! Ты ведь знакома с Вадимом? Помнишь, мы встречались с ним в театре?

– И не только в театре, – еще на концерте в консерватории, на футболе... Ты, верно, забыл? – поправил его Вадим, подходя к Свете. – Здравствуй, Светочка, и, пожалуйста, относись ко мне как к старому знакомому!

Ростом он немного пониже Олега, но такой же крупный, тяжелый; вместе они занимались штангой. Молодые люди стояли, переговариваясь, у террасы огромного бревенчатого дома, с широкими, светлыми окнами в резных наличниках, утопающего в декоративных кустарниках и цветах. Вся территория вокруг тщательно ухожена. Болтая, они и не заметили, как к ним подошли, поднимаясь по склону от реки, Иван Кузьмич и Вера Петровна.

– Так у нас гости? – удивилась хозяйка и поздоровалась. – Ты, Олег, всегда сваливаешься как снег на голову, – слегка пожурила она. – А кто этот мальчик с тобой?

– Мой товарищ Вадим – мы с ним вместе и в школе, и на тренировках; штангу толкаем, – весело представил Олег приятеля. – Светочка меня уже простила за вторжение. И у вас прошу прощения! – Он с шутливой покорностью склонил белокурую шевелюру. – Повинную голову меч не сечет!

– Ну ладно, придется простить. Как, папочка? – взглянула на мужа Вера Петровна: она любила молодежь, и кутерьма, которую всегда затевала юная компания, ей не досаждала. – Чайку хотите? Или чего-нибудь посущественнее? – радушно предложила она. – Мы с Иваном Кузьмичом, например, проголодались после прогулки.

– Спасибо огромное, но мы с утра хорошо заправились, – за обоих ответил Олег. – Наша единственная цель – песочек, река, лодочка! Мы пришли, чтоб и Светочку вовлечь в эти удовольствия.

– Ну и отлично! Только, пожалуйста, будьте поосторожнее! – напутствовала Вера Петровна.

После недолгих сборов троица вышла из дома, переодетая по-пляжному. Светлана, выступавшая с царственной грацией, – в красивом двухцветном купальнике, облегающем ее юные, соблазнительные формы, и босоножках; ребята, оставившие верхнюю одежду на даче, – в безрукавках нараспашку, плавках и сандалиях на босу ногу.

По травянистому склону спустились к крошечному пляжу, с кабиной для переодевания и деревянным помостом для схода в воду. К нему пришвартована моторка, привязаны цепью две маленькие свежеокрашенные лодки.

– Эх, жаль, никто из нас с мотором не умеет обращаться! – огорчился Вадим. – А здорово бы по реке прокатиться, на людей поглядеть, полюбоваться окрестностями...

– Пустяки! Мы и на лодочке... Вам, лодырям, грести не придется, не бойтесь! – заверил Олег, поводя широкими плечами и немного рисуясь. – Мне полезно немного размяться.

– Ну как, поплывем? – дуэтом обратились ребята к Светлане.

– Да я не против! – охотно согласилась она. – Только обещайте не бузить: я очень боюсь воды и плохо плаваю. – Сказать «совсем не умею» почему-то постеснялась.

– С нами тебе нечего бояться, – снисходительно заверил Олег. – Ты только посмотри, какие мы сильные! Ну а плаваем как рыбы!

Взяли весла и уключины из раздевалки, отвязали лодку, удобно в ней устроились: Олег сел на весла, а Вадим и Света – на широкую, удобную лавочку на корме. Вадик управлял рулем. Мощными гребками, красиво раскачиваясь в такт атлетическим торсом и получая от этого большое удовольствие, Олег быстро вывел лодку на середину реки.

Поплыли мимо Серебряного бора, с огромным пляжем, усыпанным до отказа отдыхающими. Москвичи любили Серебники – здесь все, что необходимо для отдыха: благоустроенный пляж со спасательной станцией, кафе, закусочные, кинотеатр. В общем, одна из заповедных зон отдыха. Главное достоинство – чистый воздух, сосновый лес – все заботливо оберегается. Здесь ведь и частные дачи, и казенные, и пансионаты, спортивные базы. Вот и приезжали сюда в большинстве простые москвичи – в выходные дни, семьями, компаниями и поодиночке.

Блеск воды, солнечные лучи, пестрый калейдоскоп «жанровых сценок»... а сколько лодок, сколько купающихся переплывают с берега на берег... Ребятам, видно, нелегко давалось управление лодкой в этой тесноте и многолюдье.

– Светочка, здесь что-то слишком много народу. Давай обратно, в сторону Татарово, а? Там река свободнее! – предложил Олег, переглянувшись с приятелем.

– Да как хотите, мне все равно... – Света блаженно откинулась на спинку сиденья, с бумажкой, приклеенной к носу, – она загорала.

Осторожно, чтобы не задеть головы купающихся, молодые люди развернули лодку и поплыли в обратном направлении.

В этот солнечный, жаркий день на молодежном пляже в Татарово, на берегу Москвы-реки неподалеку от Серебряного бора, народу было полно, конечно, – не меньше, пожалуй, чем там, откуда наши герои уплыли на лодке.

В одной из маленьких компаний, усеявших весь пляж, среди группы товарок из команды по водному поло, загорала Надежда Розанова. Не развлечься в такой замечательный выходной день грешно, да и форму надо поддерживать, плавать, готовиться.

Надя предпочла бы очутиться здесь сегодня с Костей – она очень к нему привязалась. Но друг ее отбыл с командой на Украину – на межреспубликанские соревнования. Встречались они в последнее время редко из-за беспрестанных разъездов: то сборы, то состязания... Спортивные профессии у них разные, да пусть хоть и одна – все равно у мужчин и женщин пути расходятся.

Но существовала и еще одна, может, даже более огорчительная причина: Костю не приняла, знать не хотела Лидия Сергеевна. Ревностно следила она за спортивными делами дочери и заметила, разумеется, что у Нади появился постоянный друг – часто провожает до дома.

Лидию Сергеевну давно удивляло, что, несмотря на красоту и привлекательность дочери, у нее до сих пор нет подходящего (по ее материнским меркам) ухажера. «Не везет, что ли, Наденьке на мужиков, как когда-то мне?.. Не дай-то Бог! – невольно думала она и печалилась, и гнала от себя неприятные мысли. – Мала еще... Пусть пока что спорту себя посвящает...»

Но вот на горизонте замаячила долговязая фигура Кости; Лидия Сергеевна терпеливо ждала – поделится ведь дочка... Но надежды ее не сбывались, и однажды она спросила как бы между прочим:

– А что это за парня я возле тебя приметила? Длинный такой, вроде твоего папаши. Твой новый приятель?

Надя собиралась рассказать матери о своем чувстве, не открывая, конечно, всей правды об их отношениях. Все равно придется, не избежать – шила в мешке не утаишь. Ей хотелось, чтобы он приходил к ним как свой, запросто: ведь у нее есть хоть и маленькая, но своя, отдельная комната, где они могут побыть наедине... Но решиться на это признание никак не могла: смущала свинская обстановка пьянок матери и Василия Семеновича, которые происходили все чаще. Стыдно – так не хочется, чтобы Костя стал свидетелем этих сцен, – осудит мать, да и к ней станет по-другому относиться... Понимала и то, что Лидия Сергеевна сочтет Костю «неперспективным», препятствовать станет их встречам.

Так и случилось, когда на вопрос матери Надя вкратце поведала, что да, влюблена в этого парня, и не скрыла ничего, что о нем знала.

– Ну вот, идешь по моим стопам! – огорченно всплеснула руками Лидия Сергеевна. – Безотцовщина, нищий! Живет с мамочкой, а куда он от нее денется, даже если и захочет? ! Об этом ли я для тебя мечтала?! А ты что же? Такого же хочешь благополучия, как у меня с твоим отцом?!

И, разгневанная неразумным поведением дочери, расстроенная роковой невезучестью, заплакала, роняя злые слезы, кляня незадачливую судьбу. Но потом внезапно успокоилась и решительно выпрямилась.

– Но что это я так расквасилась? Ты у меня еще несовершеннолетняя. Пусть только попробует что-нибудь с тобой сделать – я его в тюрьму посажу! – Сверкнула на дочь черными глазами и властно приказала: – Чтобы духу его здесь не было! Знаешь, доченька, как я тебя люблю! Живу лишь тобой. Но ослушаешься – рассержусь. Так и знай! – Как всегда, завелась, повысила голос: – Ты должна знать себе цену, не продешевить, как твоя мать! Будешь умницей – поднимешься на самый верх. Все тебе будет доступно. Опомнись! Константин не тот, кто тебе нужен: он потянет тебя вниз!

«Да-а, моя мамочка – это серьезная проблема, – грустно рассуждала про себя Надежда, навзничь растянувшись на песке и закрывая рукой глаза от солнца. – А может, она права?.. Ведь любит меня, лучшего желает...» Вздохнула, перевернулась на живот – пусть загар ровно ложится.

– Надька! У тебя вся спина красная. Сгоришь! – заметила лежавшая рядом подруга. – Пойдем-ка лучше сплаваем, охладимся.

Девушки встали, стряхнули с себя песок и, войдя в воду, поплыли кролем, красиво выбрасывая руки.

– Вот и Татарово! Может, повернем обратно? Есть уже захотелось, – предложил Олег, – не хотелось признаваться, что просто изрядно устал.

– У матросов нет вопросов! – пошутила Света. – Поворачивай!

Хватит с нее этого удовольствия – солнце уже ее утомило, и она мечтала о каком-нибудь тенистом уголке. Вадим промолчал: он-то заметил, что Олег устал, и понял его горделивое нежелание сдаваться перед девушкой.

– Что-то я засиделся, – пришел он на выручку другу. – Слушай, Олежка, не будь эгоистом, дай и мне немножко погрести!

– Не хотел я нарушать ваш покой, да разве другу откажешь, – с деланной неохотой согласился Олег, радуясь, что может наконец растянуться на лавочке. – Ну что ж, давай пересаживаться!

Приподнялись и осторожно, чтобы не нарушить равновесия лодки, стали меняться местами. Оба крупные, неповоротливые – типичные тяжелоатлеты, – молодые люди не справились со своей задачей. Зацепившись длинной ногой за сиденье, Олег пошатнулся, невольно ухватившись за Вадима. Тот передвигался по другому борту, старательно балансируя, но не сумел удержать веса приятеля – потерял равновесие и полетел в воду. Олег оторвался от него – поздно... Утратив противовес, лодка резко накренилась в его сторону, зачерпнула воды и опрокинулась. Олег и Света пошли ко дну...

Характеризуя себя как отличного пловца, Олег сильно преувеличивал: плавать он умел, даже нырять, но никогда не переплывал более или менее широкой реки. На море, где соленая вода лучше держит, позволял себе плавать до бакена, больше надеясь на свою физическую силу, но, как правило, старался не удаляться от берега.

Вадим вообще плавал только «по-собачьи» – просто держался на поверхности, не тонул. Первым вынырнув на поверхность – он бешено колотил по воде мощными руками, – добрался лишь до перевернутой лодки и судорожно ухватился за нее, стараясь забраться повыше.

А Света, – она не успела даже сообразить, в чем дело, даже испугаться, – так быстро все произошло. Вода сразу сомкнулась над ее головой, и она ушла на глубину... Смертельный ужас пронизал все ее существо: что ей грозит гибель – это дошло до ее сознания. Догадавшись при падении сомкнуть рот, отчаянно, неумело двигая руками и ногами, она показалась на поверхности, громко взывая о помощи, и тут же опять погрузилась в воду...

Олег, с его тяжелым телом, погрузился почти до самого дна – река в этом месте неглубокая, и на поверхность вынырнул последним. Света... где она?.. Нет ее поблизости... Лодка перевернута... А вот и Вадик... вцепился в нее... Олег сделал несколько сильных взмахов длинными руками – и добрался до лодки, ухватился за борт рядом с другом. В этот момент из воды показалась голова Светы – и девушка, успев сдавленно крикнуть: «Помоги-ите!..» – снова ушла под воду.

– Света-а, держи-ись! – крикнул Олег и, оторвавшись от лодки, поплыл на выручку.

С татаровского берега видели, как одна из лодок перевернулась и трое сидевших в ней оказались в воде. Никто не придал этому значения, лишь посмеялись – такое часто случалось. Но отчаянный девичий вопль о помощи возымел действие: многие вскочили, побежали к берегу; некоторые пловцы сразу попрыгали в воду – надо спасать!..

Надя и ее подруга – они как раз оказались поблизости от места происшествия, – едва услышав крики, со всей скоростью, на какую были способны, устремились на помощь.

В очередной раз Света вынырнула с поднятой рукой буквально в трех метрах от плывущего к ней Олега. Он сделал отчаянный рывок, пытаясь схватить ее за руку, не дотянулся и ушел глубоко в воду... Когда его вынесло на поверхность, Олег испугался: рывок стоил ему больших усилий, он потерял уверенность и думал только одно: «К лодке... скорее... скорее!..»

– Нырять надо – иначе не спасти! – раздался рядом с ним задыхающийся мужской голос – кто-то подплывал. – Да здесь... говорят... омут!..

«Этого еще не хватало!.. – мелькнула у Олега паническая мысль. – Я-то уж точно не выплыву!..» Но совесть, совесть... ведь Света тонет!.. И, устыдившись своей слабости, он решился. Преодолел страх, собрал все свое мужество – и отчаянно нырнул с открытыми глазами... В мутной темноте он не видел ничего, лишь почувствовал – сила подводного течения тянет его вниз... Паника завладела им. «Света... жаль ее... но себя... тоже... Что делать?.. Кому нужны два трупа?..» Он инстинктивно вынырнул на поверхность – воды наглотался вдоволь и, уже не думая ни о чем и ни о ком, кроме себя, из последних сил устремился к лодке. Доплыл до нее, мертвой хваткой уцепился за край и замотал головой, отряхиваясь, сплевывая воду...

– Жаль девушку! Совсем еще молоденькая, – переговаривались пловцы, достигшие места аварии. – Говорят, сейчас осводрвцы прибудут – им сообщили. Может, еще спасут?..

Надя – она плыла, как торпеда, – в момент, когда Света вынырнула из воды с поднятой рукой, была еще далеко. «Еще раз покажется – все сделаю, что смогу, все... Обязательно спасу!» – честолюбиво решила она, не снижая темпа. И ей повезло. Света, уже захлебнулась, но из каких-то последних резервов здорового молодого организма, полного жажды жизни, вновь попыталась всплыть на поверхность, – но на этот раз из воды показалась только ее рука...

Увидев в каком-то метре, сбоку от себя, эту руку, Надежда, молниеносно отреагировав, резко развернулась и в невероятном прыжке, в полете по воздуху, попыталась ухватиться за нее – не удалось... Рука мгновенно снова ушла под воду... Надя не сдалась – бесстрашно нырнула, стала осматриваться вокруг, пытаясь сориентироваться и в воде, и под водой. Напрягая зрение в замутненном полумраке, она сразу приметила внизу светлое пятно: это струились золотистые волосы Светланы... Добравшись до этой струи и схватив ее накрепко рукой, она устремилась вверх, мощно отталкиваясь от воды, напрягая все силы. Но водоворот притягивал жертву, усилия Надежды, казалось, тщетны... Она долго умела держаться под водой, но всему есть предел. Боролась с течением – безуспешно! – старалась не поддаваться отчаянию, чувствовала: еще немного – и она не выдержит, у нее просто не хватит кислорода в легких...

Но все же ее воля, упорство спортсменки, мобилизация всех сил взяли верх – с восторгом она ощутила, что устремляется ввысь... Выскочила на поверхность как пробка, крепко сжимая золотистую мокрую массу.

Это ее первая большая победа!.. Только одержав ее, девушка почувствовала: все, силы полностью исчерпаны... Не все ли равно теперь?.. Какое-то безразличие, апатия ее охватили; голова затуманилась – Надя потеряла сознание.

Обе – тонувшая и ее спасительница – снова ушли под воду, но их тут же подхватили сильные руки – множество рук...

Надежда пришла в себя только на пляже – ее и Свету перевезли сюда осводовцы: как раз вовремя подоспели... Она открыла глаза: какие-то люди хлопочут вокруг нее... Ах да, это медики! Сразу все вспомнила, вяло, еле разжимая губы, проговорила:

– Что... что с девушкой?.. Жива?..

– Жива-жива, не волнуйся! Давно откачали! Она и под водой-то пробыла всего ничего, – успокоила Надю пожилая медсестра. – Сама-то ты еле жива осталась! Такое перенапряжение! Мы уж думали – инфаркт. Это в твоем-то возрасте! Оказалось – просто шок. И воды здорово наглоталась.

– Где же... она... эта девушка ?.. Хочу... на нее посмотреть... – Голос спасительницы еще не окреп – еле слышался.

– Вот она сидит, – показала глазами медсестра, – тебя ждет не дождется. За ней папаша на машине приехал – ва-ажный такой... Сразу как сообщили. Только что ушел. И мать здесь – рядом с дочерью.

Надя приподняла голову: высокая, худенькая блондинка, глаза заплаканы... Она ей понравилась – симпатичная... И ее мать тоже: темноволосая, красивая, все время утирает слезы, держит дочь за руку, будто боится – отнимут... «Стоило потрудиться...» – почему-то мелькнуло в голове. А что все могло для нее самой скверно кончиться – об этом не думала тогда.

Надежду уже окружила небольшая толпа: и девчонки из команды, и двое незнакомых здоровенных парней (ей сказали, те самые ребята с перевернутой лодки), и сама спасенная со своей все еще плачущей мамой, и еще какие-то незнакомые люди. Все они – как смешно губы двигаются – что-то лопочут, восхищение выражают... ну да, говорят: «подвигом», благодарят за спасение... А теперь потихоньку расходятся – остались только ее девчонки и та морская царевна с мамой и своими богатырями...

– Наденька, Наденька! Так ведь вас зовут? – с неизбывной благодарностью и лаской глядя на нее, обратилась к ней темноволосая мама.

Вера Петровна уже осознала – страшное осталось позади, – отплакалась и не знала теперь, как выразить свои горячие чувства, свою признательность этой храброй, доброй незнакомой девушке – единственную ее дочку спасла, от смерти увела!

– Наденька... Надюша! Сами понимаете, чем наша семья вам обязана! Мы в неоплатном перед вами долгу теперь! Слов у меня нет... Вы столько пережили, потерпели... не оправились еще... шок у вас... – Вера Петровна судорожно вздохнула, борясь с вновь подступающими слезами. – Очень прошу, дорогая, родная! Поедемте сейчас вместе с нами на дачу к нам – это рядом совсем! Вас и Свету врач хороший осмотрит – мы уже вызвали. Вы отдохнете, подкрепитесь. А потом... потом, когда захотите, отправим вас домой, на машине, конечно. Девочки ведь не будут возражать? – повернулась она к Надиным подругам.

Те молча, с удивлением слушали, что говорит эта... дама – такая интересная, одета так хорошо.

– Так ведь для Наденьки лучше, да, девочки? К ней еще не полностью силы вернулись!

Надя, которая еще не пришла в себя до конца, тоже молчала, растерянная. Что сказать?.. Она так устала... Новые приключения? Нет, что-то не привлекают, хотя интересно, конечно... Домой бы сейчас, в свою постель... и чтоб не шумел никто...

Видя, что Надя колеблется, а мама пострадавшей девушки терпеливо ждет, как она решит, а уговорить не умеет, Таня Сидоренко, самая серьезная, умная в команде ватерполисток, наклонившись, заглянула ободряюще подруге прямо в глаза.

– Соглашайся, Надя! Так лучше. Не переоценивай своих сил! – И не выдержала: – Ну ты и молодчина! Не ожидали от тебя такой прыти! Я бы так, наверно, не смогла! – С искренним чувством восхищения чмокнула Надю в щеку (чего никогда раньше не делала) и, снова став серьезной, скомандовала:

– Все, мы поехали! Девчата, за мной! Беспокоиться нечего – Надя наша в надежных руках!

За все время Света не произнесла ни слова – никак не могла осознать происшедшего. В сомнамбулическом состоянии – в полудреме, не в силах вернуться к реальности, она только уставила широко раскрытые глаза на свою спасительницу, пытаясь представить – как все это было... и ничего не помнила. Надя казалась ей какой-то необыкновенной, загадочной... Узнать ее лучше, не отпускать от себя...

– А если я тебя попрошу, Надя? – схватила ее за руку, умоляюще глядя ей в лицо такими же, как у нее, ярко-синими глазами. – Мама хочет сделать как лучше! Ведь ты теперь нам не чужая... Поедем, а?..

Не дожидаясь ответа, все вместе окружили Надю, подхватили под руки, забрали у девчонок ее одежду, сумку и буквально силком повели к машине. Уселись все в «ЗиМ» и поехали на дачу, где уже ждал врач.

– С тобой мы потом поговорим, – ледяным тоном пообещала Вера Петровна Олегу – (тот сидел рядом с ней, понурив голову). – Не ожидала, что ты бросишь Свету в беде!

Врач, вызванный Григорьевым из Кремлевки, внимательно осмотрел девушек и заверил, что их молодому здоровью ничто не угрожает. Тогда Вера Петровна отправила Олега и Вадима домой.

Непростительно, что они подвергли девушку, ее дочь, смертельной опасности! Но подробностей она знать не желает: вновь переживать весь этот ужас – нет, с нее хватит.

– Забирайте свои вещи и уезжайте! – велела она ребятам. – Сегодня я... вас больше видеть не могу. Не знаю, что там произошло, но никогда, видно, не пойму: почему два таких бугая не сделали того, что совершила Наденька?! Потом разберемся... Вот успокоюсь... Если после такого вообще можно успокоиться! – добавила она, не забывая все же, чей племянник Олег.

Те, сознавая свою вину, топтались, обескураженные, не пытаясь оправдаться. Куда девалась их обычная самоуверенность!

– Мы, Вера Петровна, только подождем, что скажет врач, – хмуро, но упрямо заявил Олег. – Что бы вы ни думали, а Свету я люблю.

Вскоре они исчезли – самим хотелось очутиться как можно дальше от места своего позора.

Во время обеда Надя, которую Григорьевы окружили благодарным вниманием и не знали, куда усадить и чем еще попотчевать, рассказала о себе, о своих спортивных достижениях.

– Ты для нас, Наденька, теперь член нашей семьи, никогда тебе этого не забуду! Считай, что у тебя есть еще один отец! – заявил ей Иван Кузьмич с дружеской улыбкой, которая ему так шла и стала в последнее время редкостью. В нем говорило не только чувство отцовской благодарности – Надя ему и внешне, и вообще очень понравилась. – А как твоя фамилия и отчество?

– Розанова, а по отчеству Степановна. А что, это важно? Мне еще работать рано, – ответила Надя.

Вопрос понятный, но почему-то вызвал у нее неприятное чувство, и она сочла за благо ощетиниться.

– Красивая фамилия и отчество подходящее. Что-то есть, кажется мне, знако-омое... – протянул Григорьев, явно не припоминая: забыл за давностью лет мужнину фамилию Лиды, ведь эпизод с ее квартирой лишь мелочь в масштабе дел, которыми он ворочал.

Но Вера Петровна, естественно, все помнила. Услышав, что сказала Надя, она поперхнулась и закашлялась. "Да быть такого не может! Это же ирония судьбы! – молнией пронеслось у нее в мозгу. – Неужели... дочь Лидки и Степана?.. Может, совпадение? Случается ведь... – твердила про себя с надеждой – и сама не верила. Сердце ее обливалось кровью: она обязана жизнью Светочки дочери своей злейшей врагини!.. Обуреваемая противоречивыми чувствами, смотрела широко раскрытыми глазами на Надю, стараясь найти в ней черты Лиды и Степана, и не видела сходства...

Надежда походила на отца только ярко-синими глазами – очень красивый контраст в сочетании с темно-русой головкой. От матери у нее ничего – правда, вот высокий рост, вызывающая стать... Лидка-то – жгучая брюнетка, на цыганку походит, а эта нет, совсем другая. Но так ли, иначе, а Наденька не в ответе за грехи родителей. А если бы не она... И представить страшно!

«Да это Божий промысел, что Светочку спасла родная сестра! Судьба мне посылает новое испытание – пусть, значит, так надо. Будь что будет! Пусть Наденька войдет в нашу семью!»

– Это ты, Наденька? Поздравляю! – услышала Надежда взволнованный голос отца: Розанов позвонил с работы, как только узнал радостную новость. – Читала сегодняшнюю «Комсомолку»?

– Папочка, я так тороплюсь! Уже собралась выходить, а тут звонок... У нас сегодня игра со второй командой. – Надя ерзала от нетерпения – догадалась, о чем речь пойдет, но на всякий случай спросила. – А что там сногсшибательного?

– Будто не знаешь! Статья, фотография! О твоем смелом поступке... да что я говорю – подвиге! – Чувствовалось, что отец горд и счастлив.

– Ах об этом, – спокойно откликнулась Надя. – Ладно. Прости, но сейчас не могу говорить. Заскочу, раз тебя так радует мое геройство, и все подробно расскажу. Будешь дома? Тогда целую!

Игра, на которую так спешила Надежда, – обычная тренировка, но она пригласила прийти поболеть Свету: они часто в последнее время виделись, и Надя прониклась к ней большой симпатией. Ведь всегда больше любишь тех, кто тебя обязан, а не благодетелей.

Да и вообще, у Григорьевых бывать интересно, приятно ощущать их благодарное внимание, желание угодить... Видеть воочию то благополучие, к которому сама так настойчиво стремишься...

Света, не зная, не ведая, что у них в жидах течет одна кровь, чувствовала истинное тяготение к своей спасительнице. Ей импонировали Надины черты – самостоятельность, целеустремленность, сила, смелость. Переполняло желание получше узнать новую подругу, теснее сблизиться; если потребуется – помочь; словом, отплатить добром за добро.

Когда Надя прибыла во Дворец спорта и по дороге в раздевалку заглянула в зал, она увидела среди болельщиков Свету и Олега.

– Привет, помощнички! – шутливо приветствовала она их. – Прошу болеть не жалея сил – игра предстоит трудная.

– Света плохо разбирается в поло, но я ей все объясню. – Олег с нескрываемым восхищением смотрел на блестящие от воды атлетические фигуры ватерполисток. – Я же в спорте кое-что смыслю. Если это зависит от нашей поддержки – победа вам обеспечена!

После игры все настойчиво звали Надю посидеть в кафе-мороженое на улице Горького – там всегда полно молодежи: и весело, и интересно.

– К сожалению, не могу – у меня встреча с блудным отцом, – отказалась она. – В другой раз – с удовольствием!

Надя помчалась в Новые Черемушки – давно хотелось побыть с отцом.

– Ну садись и расскажи, как все было, – задушевно предложил он дочери, усаживая ее на диван (они уже поели на кухне и попили чаю). – Газета газетой, но первоисточник – важнее. Там тебя захвалили!

– Профессия у них такая, – заметила Надя с взрослым прагматизмом. – Я бы на их месте тоже расписывала. А вообще-то нам, спортсменам, слава во как нужна! – Она сделала выразительный жест рукой. – Мы с прессой дружим. Газету мне читать ни к чему – догадываюсь, что там сплошные восклицательные знаки. – Она посерьезнела и испытующе взглянула на Степана Алексеевича: как он отреагирует? – Если хочешь знать правду, то, как ты есть мой законный отец, скажу: ты мог свободно потерять дочь.

– Это как же понимать? Эта девушка, что тонула... Потащила тебя за собой? – испугался Розанов. – Ты что, тоже тонула? В газете об этом ни слова. Там упирают на то, что вокруг, мол, много мужиков, а никто не помог, кроме хрупкой девчонки. Хотя какая же ты хрупкая? – И он с гордостью оглядел ее – статную, крепкую.

– Понимаешь, папа, ее водоворот засосал, я еле оторвала, думала – сил не хватит нам выбраться. Была на грани фола. – Надя уже перешла на свой обычный, шутливый тон. – Воды наглоталась... теперь век пить ее не стану. Перейду, как мать, на спиртное.

– А что это за семья – Григорьевы? Приличные люди? Он какой-то большой чин...

– Для кого – чин, а для меня – просто Иван Кузьмич. Очень даже симпатичный лысенький старикан. Меня любит, удочерить предлагает – твой конкурент. – Надя и не подозревала, как близка к истине.

– Погоди, доченька, не так быстро... – У Розанова мелькнула догадка. – А как... маму этой девочки зовут? Кажется, ее саму – Светлана?

– Маму – Вера Петровна. Очень милая, представительная дама. Совсем не чинится – душевная, добрая. Ко мне они, как к дочери, относятся, а Света... просто мечтает стать мне поближе, стать моей подругой.

Радостный энтузиазм Розанова как рукой сняло, он умолк растерянный. Ну и дела! Поистине пути Господни неисповедимы. Что же теперь будет?

– Скажи, доченька, – осторожно осведомился он, – Григорьевы поинтересовались, кто ты, откуда, кто отец и мать? Ведь большие люди, с кем попало им водиться нельзя.

– А-а, мне до лампочки! Не хотят меня звать – и не надо! Хоть Иван Кузьмич допытывался: как фамилия, имя-отчество и все. Будто на работы брал. Обещал, между прочим, во всем содействовать. Каково? Теперь моя карьера обеспечена, а?

– Ты этим не шути, – с упреком посмотрел на нее отец. – Полно балагурить! Этот и карьеру тебе может устроить – запросто! – Он подумал, помолчал. – Вот что, – заговорил наконец как-то строго. – Ты... хочу, чтоб ты знала: ты для них и правда не посторонняя. И не потому, что спасла их дочь. Они тебя знают... вернее, меня и маму. Так получилось. Ты с их Светой ходила в один детский сад, – И, видя, что у Нади от изумления стали круглые глаза, мягко добавил: – Ты же, доченька, меня знаешь. Раз я говорю – так и есть. Хотят дружить с тобой? Что ж, я не против. Люди они хорошие, особенно мать Светланы. А что, маме ты об этом рассказывала?

– Так, в общих чертах. Она подробностями не интересовалась. Все спрашивала, будет ли вознаграждение.

– Наверно, в газетах прочитала?

– Я же тебе говорила – она их не читает, хоть и выписывает. Думаю, на работе заставляют. А может, для макулатуры.

– Почему ее так твое вознаграждение волнует? Мало зарабатывает? На жизнь-то вам хватает?

– Вполне хватало бы, да пьют они с Васючком слишком много. Тут никаких денег не напасешься. А интересует ее только одно – как увести своего хомяка от законной супруги. – Чувствовалось, что Надя немало страдает из-за такого поведения матери и осуждает ее.

– Запомни, Надежда, – строго взглянул на нее отец, – ты знаешь, я добрых чувств к ней не питаю. Но прошу тебя – уважай законы этики: говори о матери хорошо или молчи!

Глава 12 НОВОЕ ЧУВСТВО

Прошло больше месяца, прежде чем Светлана обрела душевный покой и сумела хоть как-то простить Олега. Не доходило до нее: такой мощный парень, да еще вместе с Вадимом, не выручил ее из беды, а спасла девушка – ведь намного слабее его. Находчивый Олег, обстоятельно все обдумав, сочинил как будто приемлемую версию.

– Напрасно обижаешься, Светик! – твердил он всякий раз при встречах. Это просто злой рок! Ну спроси у Вадика, у всех, кто там был! Я не бросил тебя, не бежал, – нырял, искал! Беда в том, что я в воде ничего не вижу! Верь мне, прошу! – взывал он к ней с истинным пафосом. – Не допустил бы я крайности! Если б не Надя – сам бы тебя вытащил! И ОСВОД бы не потребовался! Поверь, пойми! – горячо убеждал он. – И маме все объясни, а то она меня возненавидит!

По-прежнему они вместе ходили в кино, театр, на стадион, бывали всюду, где им хотелось. Вскоре Олег снова стал появляться у Григорьевых и на даче, к вящему удовольствию Ивана Кузьмича и Николая Егоровича. Светлане было с ним и легко и интересно – все как раньше; но ореол сказочного героя, несколько померкший уже после достопамятного интимного эпизода, погас теперь навсегда. Девушка уже не любовалась его мужеством и мощью, – не проявил их в минуту грозившей ей смертельной опасности. Наступило разочарование, сердце ее вновь свободно...

На попытки Олега возобновить интимные отношения она отвечала:

– Прости, но я поняла, что еще не созрела для этого. Когда соберусь замуж, может быть... А если тебе невтерпеж, – добавляла она, начиная сердиться, – я ведь тебя не держу! Вон сколько дамочек на тебя пялятся – только выбирай. Могу предложить только дружбу.

Понимая, что ничего не добьется, Олег смирился. У него нет пока девушки лучше Светы, и ему приятно появляться с ней везде, ловить восхищенные, порой завистливые взгляды, которые все на них кидают... Так бы у них, видимо, и долго тянулось, если бы не произошло событие, расставившее все точки над "i".

Однажды поздно вечером – Григорьевы еще жили на даче – раздался телефонный звонок. Трубку подняла Светлана – родители уже спали.

– Марик, ты? – Голос ее звучал недовольно, приглушенно. – Почему так поздно?

– Прости, Светочка, но уже второй день не могу с тобой соединиться. Виноват ваш коммутатор, а не я, – поспешно оправдывался он. – Дело срочное.

Света была удивлена и заинтригована: что такое? Во время летних каникул они никогда не встречались.

– Ну и что это за дело?

– У меня послезавтра день рождения, – немножко обиженно напомнил он. – Ты ведь бывала у меня раньше.

– Мало ли что «раньше» – то в детстве, – попыталась отшутиться Света. – Не стоит делать из этого далеко идущие выводы.

– Но это же особенный день рождения – шестнадцать лет! Мне очень хочется, чтобы ты пришла! Я же всегда у тебя бываю, когда зовешь!

И правда, Марик – постоянный член компании на всех ее празднествах: ведет себя скромно, аккомпанирует ей, если просят спеть. Любит джаз, знает все шлягеры и, когда надоедают пластинки, прекрасно исполняет модные вещи... Света быстро прикинула в уме свои планы на ближайшие дни – нет, приглашение это их не нарушает. Ну что ж...

– Хорошо, Марик, я приду. А можно прийти с подругой?

– Это не с той, что тебя из воды вытащила? – заинтересовался Марик. – Я в «Комсомолке» прочитал. Звонил, хотел тебе сочувствие выразить, так к вам и не пробился. А она красивая? Ложку-вилку в руках держать умеет? Мои предки ведь аристократы – не хочу опозориться.

– Для твоих аристократов Надя вполне подходит: очень милая, умная девушка.

– Ну так и быть! Можешь даже своего Олега привести. Если хочешь, я его приглашу. Он не откажется. Я бы на его месте тоже тебя одну не отпустил! Ну как?

– Хорошая мысль! Олег компании не испортит и домой нас с Надей проводит. Так ведь надежней?

– Вот и отлично. До встречи! Еще раз извини за поздний звонок. – Марик, видно, не очень рассчитывал на успех и был счастлив.

Собираясь к Марику на день рождения, Светлана испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, ей хотелось порадовать своего верного оруженосца: безнадежно влюблен, а она, хоть и не питает ответных чувств, дорожит им. Приятный мальчик – интересный собеседник, талантливый музыкант.

Что ей не очень нравилось – так это атмосфера его дома. Родители Марика – люди, кажется, интеллигентные, достойно держатся, прекрасно, со вкусом одеваются... Отец – полный, выше среднего роста, с крупными чертами лица, важный, представительный. Мать – маленькая, хрупкая брюнетка, всегда элегантная, эффектная, сверкает дорогими, с толком подобранными украшениями.

Но запомнилось Свете неприятное ощущение заискивающей приторности в их внимании к ней – в детстве и юности люди остро чувствуют неискренность, фальшь. Ощущение это усиливалось отрицательным отношением к этой семье Ивана Кузьмича: он категорически возражал против знакомства домами; как оказалось, знал отца Марика. Отзывался он о нем пренебрежительно.

– Темный человек, торгаш. Директор самой крупной базы промтоваров. От таких лучше держаться подальше.

Однако Марик во время прогулок рассказывал об отце совсем другое.

– Папа – замечательный человек: фронтовик, инвалид войны. По специальности акустик, управлял передвижной громкоговорящей установкой. Представляешь? Каждый раз рисковал жизнью!

– Каким же образом? – не поняла Света.

– Эта машина перемещалась вдоль передовой, – охотно объяснил Марик, – агитировала фашистов сдаваться. Конечно, по ней били из всего, что могло стрелять!

– Вот это да! – поразилась она. – Счастье, что после этого жив остался.

– Но несколько раз был ранен, – получил тяжелую контузию, оглох. Вернулся домой – не мог работать по специальности, – Марик помолчал. – Друзья помогли, награды. Подлечился отец и устроился на новую работу.

– Но как же он работает, если не слышит? Ведь он же у тебя директор, – значит, руководит людьми.

– У него слуховой аппарат. И вообще... он добрый, отзывчивый; хорошо ладит и с начальством, и с подчиненными.

Когда Светлана объявила, что идет на день рождения к Марику, Вера Петровна поморщилась, но возражать не стала.

– Ладно, как-никак – шестнадцатилетие! Хорошо, что идешь с Олегом и Надей, – так мне будет спокойнее. – Подумала и добавила: – А отцу мы ничего не скажем. Придет он поздно, как всегда, и сразу спать ляжет. Что-то последнее время сильно переутомляется – даже не ужинает. – И наказала дочери строго: – Но ты не задерживайся!

Встретиться договорились в вестибюле метро «Арбатская» – Олег, Светлана и Надя.

– Ну, женщины верны себе! И почему считаете необходимым всегда опаздывать? – посетовал истомившийся от долгого ожидания Олег, когда Света и Надя наконец к нему подошли – почти одновременно. – Чем вы там занимаетесь так долго? Таким красоткам и косметика не нужна!

Сам он выглядел очень импозантно: темно-синий в полоску импортный костюм сидел как влитой на его атлетической фигуре, эффектно оттеняя светлые вьющиеся волосы; белоснежная рубашка с ярким галстуком в «турецкий» рисунок; в руках – красивая сумка с подарками и большой букет цветов.

– Это я для вас купил на всякий случай: вдруг пригодится, – улыбнулся он девушкам, протягивая букет.

Все вместе быстрым шагом двинулись к выходу из метро: уже здорово опаздывали. Пересекли Арбатскую площадь, свернули в Малый Афанасьевский переулок; вот и тесный дворик, окруженный старыми кирпичными домами. Семья Марика жила в обшарпанной трехэтажке с дровяным отоплением и газовыми колонками. Крутая лестница, последний этаж; дверь не заперта... Молодые люди вошли – и невольно остановились, пораженные роскошью квартиры. Все безукоризненно отремонтировано, простор, чистота, высокие потолки; дорогая мебель, хрустальные люстры и светильники, богатая, изящная отделка – прямо дворцовый блеск...

Когда девушки, быстро «почистив перышки» перед огромным трюмо в холле, вступили в сопровождении Олега в большую, светлую комнату, где был сервирован стол, пир уже начался. Все шумно, радостными возгласами приветствовали вновь прибывших.

– Наконец-то, Светочка! Я уж боялся, что не придете! – Марик встал из-за стола и устремился им навстречу. – Спасибо вам всем за внимание! – Принял он поздравления и подарки. Обернулся к гостям, представил: – Светлана, моя подруга по училищу, ее друзья – Надежда и Олег. Прошу любить и жаловать! А теперь к столу! – сделал он широкий жест рукой и, когда все заняли места, весело скомандовал: – Налить опоздавшим штрафные!

На праздничном столе разве птичьего молока не было: шампанское, французский коньяк, марочные вина, разные водки; изысканные, дорогие закуски; даже осетр и поросенок – целиком. Надя, в жизни не видевшая такого изобилия, даже у Григорьевых, подумала: «Не зря иностранцы удивляются, что в магазинах у нас пусто, а на столах такое, чего у них не бывает».

Свету – она-то этому великолепию не особенно удивилась – больше интересовал не стол, а те, кто за ним сидел. Родители Марика хоть и постарели, но выглядят еще более холеными – хоть куда, а на матери, кажется, еще больше бриллиантов, отметила она.

С трудом узнавала товарищей Марика – видела ведь их у него совсем еще маленькими. Вот этот крупный молодой парень, ее визави, с веселым загорелым лицом и теплыми карими глазами (как красиво контрастируют с ними прямые соломенные волосы!), – неужели... ну да, Миша! Разговаривает со своей соседкой по столу – этакая очаровательная худенькая брюнеточка, видно, он хорошо ее знает...

Перед мысленным взором Светланы вдруг всплыл образ ершистого, белобрысого мальчишки, запомнившегося ей из-за скандала, что произошел когда-то на дне рождения Марика. Мальчишка этот обычно отмалчивался, уплетая угощение с аппетитом голодного волчонка. А тут обиделся на какое-то насмешливое замечание Марика и, не смущаясь тем, где находится, врезал хозяину «леща», разбив ему нос, повернулся и спокойно отбыл восвояси... Все тогда – и родители, и гости – были шокированы. Но Марика быстренько умыли, успокоили, и праздник продолжался.

«Уж не тот ли это Мишка, друг Марика, который избавил нас от приставаний Курицы?!» – размышляла Света, с интересом разглядывая исподтишка интересного юношу, – он ей нравился все больше.

Танцевали в просторном кабинете хозяина – там и пианино, и шикарная радиола, и магнитофон.

Светлана оказалась как-то на отшибе: она плохо танцевала модный шейк, а рок-н-ролл ей вообще не давался. Олег сразу переключился на Надю – та в этих танцах показывала высший пилотаж, – и они образовали великолепную танцевальную пару. Он, высокий и мощный, и она, стройная и сильная, отлично подходили друг другу и виртуозно владели самыми сложными па. Олег всегда классно танцевал рок и вечно страдал из-за отсутствия равной партнерши; Надежда продемонстрировала, что мало в чем ему уступает, и он от нее уже не отходил.

– Ну ты и даешь, подруга! – восхищался он, едва отдышавшись. – Да ты просто мечта поэта! Давно не получал такого удовольствия.

Олег и крутил Наденьку, и бросал через голову – в общем, выделывал такие трюки, что все расступились, образовав круг, и азартно хлопали в ладоши, пока они исполняли свой сольный номер.

Светлану чаще других приглашал Марик, но его отвлекали обязанности хозяина. Она не скучала – ей не по душе были резкие движения, быстрые ритмы: по натуре неторопливая, она предпочитала медленные, плавные танцы. А что касается Олега, так она к нему вполне охладела и ничуть не ревновала к подруге, наоборот, – с удовольствием наблюдала, как они здорово танцуют. Но истинное внимание было приковано к Мише – она тайно продолжала наблюдать за ним: ей нравилось, как он говорит, двигается, какое у него выражение лица, – весь его облик симпатичен ей... Девушка вдруг почувствовала – что-то шевельнулось в душе, сердце забилось сильнее...

Женственной, нежной, ей всегда импонировали сильные, уверенные в себе мужчины – такие, как отец, как Олег... Теперь, невольно сравнивая их с Михаилом, отметила: отец явно приземист; Олег, пожалуй, грузноват, физически переразвит. Внешность Михаила – идеальна... Нельзя сказать, что он красив, как голливудский киногерой. Лицо типично славянское, с широко поставленными глазами и заметно выдающимися скулами; полная шея, крутые плечи, сильные руки борца гармонично сочетаются с узкой талией и бедрами, длинными, стройными ногами. Он еще совсем юный, но высокий, прекрасно физически развит – фигура взрослого мужчины. Никогда еще ни один молодой человек не казался ей столь привлекательным.

Танцевал он почти все время со своей соседкой по столу, той самой худенькой брюнеточкой, – ей он, по всей видимости, очень нравится. Они все время весело болтают, обмениваются улыбками... Но Света безошибочным женским чутьем отметила: нет у него особого интереса к партнерше. Кажется, что ее саму он будто и не замечает...

Прием хорошо владеющего собой мужчины – это она тоже вскоре поняла: в один из перерывов он как бы ненароком поравнялся с ней.

– Похоже, Света, вас не привлекают эти современные танцы? А как танго, вальс? Правильно я угадал? – Михаил мягко гладил ее взглядом ярких карих глаз, не скрывая намерения завязать разговор, а может быть, и знакомство.

– Я люблю смотреть, как танцуют рок и шейк, но мне они плохо даются, – честно без всякого кокетства призналась она.

Вновь зазвучала радиола – Марик очень кстати поставил «Студенточку» Лещенко: у него целая коллекция пластинок этого чудного исполнителя – Света его очень любила.

– От танго, надеюсь, вы не откажетесь? – И, не дожидаясь согласия, Миша решительно увлек ее в гущу танцующих.

Он вел уверенно, четко следуя ритму, и Света покорно подчинялась его безмолвной силе. Ни с кем раньше у нее так здорово не получались все па танго, даже сложные. Светлана и Михаил так увлеклись слаженностью и гармонией танца, им так хорошо оказалось в объятиях друг друга, прислушиваться к трепету своих сердец, что они и не заметили – пластинка кончилась... Оба продолжали ритмично двигаться, пока их блаженное состояние не нарушили смех и аплодисменты.

– Не находите ли, друзья, что вы несколько увлеклись? – заметил им немного раздосадованный Марик. – Светочка, следующий танец по праву – за мной!

Всего восемь вечера, веселье в самом разгаре, но Светлана не забыла о своем обещании маме – не задерживаться допоздна, обернуться до прихода Ивана Кузьмича. Пора возвращаться домой! Однако ее спутникам, Олегу и Наде, уходить не хотелось.

– Светочка, может, чаю попьем? Такой аппетитный торт на кухне дожидается! – попыталась остановить ее Наденька.

Но Светлана была непреклонна:

– Вы оставайтесь.

Без Светланы оставаться как-то неудобно... Пришлось и им распрощаться с хозяевами. Марик огорчился, что эта троица покидает его праздник, но уговаривать бесполезно.

– Ну что поделаешь! Только я обязательно провожу вас до метро. Миша! Пойдем прогуляемся – составь компанию, – обратился он к приятелю. – Нужно Светочку проводить.

То ли он что-то приметил в поведении Михаила, то ли от него не ускользнуло безразличие Светы к Олегу, Михаил будто этого и ждал – мгновенно поднялся и последовал за ними. Они гурьбой спустились по лестнице, пересекли дворик и вышли в Малый Афанасьевский.

После душной, несмотря на распахнутые окна, квартиры так приятна вечерняя прохлада – дышалось легко и свободно. Светлана понимала – надо поторапливаться, а то не успеет до прихода отца; но домой не хочется... «И чего я так боюсь папу? Съест он меня, что ли? Ведь я уже взрослая», – рассуждала она, в общем-то, здраво. Даже обрадовалась, когда на углу у Гоголевского бульвара Марик неожиданно предложил:

– Ребята, давайте прогуляемся до метро «Кропоткинская», а? Сядете в метро там. Хочется подышать воздухом. У вас на это уйдет лишних пять минут, а нам-то с Мишей возвращаться – душновато в доме.

Возражений не последовало, и все пятеро направились по бульвару к станции метро «Кропоткинская»: впереди – Олег с девушками, немного позади – Марик и Миша. В этот теплый августовский вечер на Гоголевском было еще многолюдно: шли по аллее прохожие, гуляли пожилые и юные пары; веселились компании молодежи.

Одна из таких, разухабистая, неприятная, разместилась на лавочках по обе стороны главной аллеи: подвыпившие парни блатного вида что-то мычали под гитару, наяривали цыганочку прямо поперек дороги. Стоило Олегу со Светланой и Надей с ними поравняться, как путь загородили двое.

– Вот это крали! – восхищенно воскликнул один. – Куда торопитесь? Присоединяйтесь-ка к нам! – И с неуклюжей, издевательской галантностью протянул руки девушкам, будто их спутника не существовало.

– Ребята, вы что, не видите? Девушки заняты, – с суровым видом, но миролюбиво выступил вперед Олег, выпрямившись во весь свой могучий рост и расправляя плечи.

Страха он не чувствовал: в этот час, на виду у многочисленной публики шпана не посмеет затеять драку.

– А ты, шкаф, подвинься! – презрительно-добродушно посоветовал жилистый тип, с белобрысой челкой, спадающей на глаза из-под кепки. – Лучше двигай-ка отсюда, не то перо в бок получишь, – почти ласково прошепелявил он.

– Ты слушай, слушай, что тебе говорят, слоненок! – так же тихо, приветливо обратился к нему второй, повыше и покрепче на вид. – Не лезь на рожон – не стоит.

Олег понял – с ними не шутят; страх охватил его. Он оглянулся: Марк и Миша остановились позади, наблюдают за развитием событий. Он приободрился, собрался с духом и, рисуясь перед девушками своей мощью, сделав угрожающий шаг вперед, предупредил.

– Вы что, парни? А ну, прочь с дороги! Кого путаете? Вон, милиция рядом! На нары захотели?

При этих словах вся компания вскочила на ноги как по команде. Ах так?! Теперь уж не до девушек! Жилистый так двинул Олегу кулаком ниже пояса, что тот, взвыв от боли, согнулся пополам. Тогда противник нанес ему удар в лицо – заплыл глаз, потекли «кровавые сопли». Вся остальная компания вмиг набросилась на Олега со всех сторон, и он завертелся среди них, как медведь среди своры охотничьих собак, вопя:

– Что вы делаете?! За что?!

Он даже не пытался дать сдачи – не умел драться: рос большим и сильным от природы; самый рослый в классе, никого не обижал; ну и к нему не лезли – побаивались. Сам он считал, что, если понадобится, постоять за себя сумеет. А теперь вот растерялся, поддался...

И Марк, и Михаил ребят этих из своего района давно знали – о них шла дурная слава – и потому не вмешивались – авось все кончится миром. Да и от Олега веет силой, вид у него суровый и внушительный, а урки силу уважают. Но, поняв, что из него сейчас сделают отбивную, а может, и ножом пырнут, не сговариваясь бросились на выручку.

– Ребята, атас! Смывайтесь! Эй, Батон, ты что – не видишь? – Подбежав, Марк схватил за руку коренастого, толстого громилу, замахнувшегося на Олега ногой. – Кончай! Это свой парень!

– А ты чего здесь мельтешишь? – огрызнулся, узнав его, Батон. – Вали отсюда, а то и тебе достанется!

Михаил не разговаривал, – он действовал умело и быстро: в мгновение ока расшвырял нападавших, загородил Олега своим большим телом и, бесстрашно глядя на это хулиганье, решительно заявил:

– Хватит, братва! Вы его прилично отделали. Говорят вам – это свой парень. Кто его тронет – будет иметь дело со мной!

«Братва» заколебалась – Михаила здесь хорошо знали.

– Это Мишка-самбист... Крутой малый... – слышалось в прошелестевшем ропоте.

Справиться-то они с ним справятся – их вон сколько, – да не стоит связываться: не всегда ведь ходят компанией...

– Светочка, тихо-тихо идите в метро, – подойдя сбоку, шепнул Марик, воспользовавшись возникшим замешательством. – Это опасные ребята, мы тут сами разберемся. Выручим Олега!

Неизвестно, чем кончилась бы стычка, если бы вдруг не раздался истошный крик:

– Полу-ундра! Фарао-оны!!

От метро, не слишком торопясь, бежали в сторону «происшествия» два милиционера, – видимо, кто-то из прохожих сообщил, что на бульваре драка, и потребовал от них действий. Шпана бросилась врассыпную. Миша и Марик под руки подвели избитого, растерзанного Олега к лавочке, усадили и стали приводить в чувство.

Подоспевшие, как всегда, поздно стражи порядка хотели составить протокол, благо в свидетелях недостатка не ощущалось. Поначалу Олег согласился, переполненный жаждой мести за боль и унижение. Но друзья, выручившие его из беды, отсоветовали:

– Это уголовная шпана, Олег, – многие сидели. Тебе же будет хуже, с ними лучше не связываться!

– А вы что же не предупредили, ведь видели, как они пристают?! – набросился на них Олег. – Тоже мне друзья! Вы же их знаете!

– Мы бы помогли. Тебе не стоило им угрожать – для них это что красная тряпка для быка, – спокойно объяснил Марик. – Не обижайся! Нескладно вышло, но царапины заживут, а нам еще отдуваться.

– Никогда не имел дела с подонками и, надеюсь, не буду! – проворчал Олег, потирая ушибы и поправляя на себе костюм, потерявший, разумеется, в драке свой шикарный вид.

Он уже полностью оправился от шока, боли не чувствовал, но обидно ведь и стыдно – проявил полную беспомощность, так и не сумел дать сдачи...

После нового удара, нанесенного его мужскому достоинству и авторитету, Олег понял: в сердечных делах со Светланой он потерпел окончательное фиаско. Она теперь долго этого не забудет – женщины беспомощности не прощают! Вот не везет! Мало было этой несчастной лодки, так шпану нечистый на него наслал! Дяде не понравится – недоволен будет, если Светлана от него отвернется. Что поделаешь, придется разыгрывать бескорыстного друга, а там он что-нибудь придумает. К нему скоро возвратился природный оптимизм – Олег не привык унывать. «Позвоню-ка Наденьке, – решил он, – благо вниманием не избалована: кроме спорта, ничего не видит. Зато танцует – высший класс! Может, с ее помощью и Свету подзаведу?»

Однако надежды Олега были беспочвенны: Светлана не придала новому инциденту большого значения; он не открыл для нее в Олеге ничего нового, лишь подтвердил, что он герой не ее романа. Огорчительное, конечно, происшествие, жаль Олега – ведь он пострадал из-за них с Надей. Но ее больше занимал Михаил – она восхищалась, как отважно он вступил в схватку с опасными подонками из своего района и, что самое главное, вышел победителем. Какое счастье, что она согласилась пойти к Марику, – ведь иначе не познакомилась бы с Мишей... К нему прикованы сейчас все ее помыслы. Вот как случается – никогда нельзя знать заранее, что тебя ожидает.

Так размышляла она, уютно устроившись в кресле у открытого окна. Здесь, на даче, в своей комнате, ей хорошо: из сада струится душистый сосновый воздух августовского леса, не жарко, тишина... Встретиться бы с ним еще раз, убедиться, что не ошибается в нем, что не обманывает ее опять природный женский инстинкт...

Из этой мечтательной задумчивости девушку вывел телефонный звонок. Никого в доме нет – Света подняла отводную трубку.

– Марик! – обрадовалась она. – Как раз о тебе вспоминала! Удивлен, что легко дозвонился? А у меня аппарат такой: когда мне надо – сразу соединяет! – Не испортило ли впечатления вчерашнее? Да нет, нисколько! Удивлен? – Вздохнула – как ему лучше объяснить? – Понимаешь, жалею я Олега, что ему крепко досталось. Но... он такой большой, сильный парень – должен бы уметь постоять за себя. А он даже не сопротивлялся. Поделом ему – пусть учится! Понравилось ли мне у тебя? Даже более того! Не знала, что у тебя такие интересные друзья! Заметил, что я Мишей заинтересовалась? А почему бы нет? Он что, недостоин? Жена и много детей ? Да не-ет, не разыгрывай – когда ему так преуспеть! – И умолкла, слушая, что говорит Марик; посерьезнела. – Вовсе не портит он тебе перспективу! На этот счет, по-моему, мы с тобой уже договорились – и давай больше не будем! К Олегу ведь ты не ревновал и тут не надо! Тем более что Миша – твой друг. – Вдруг ее осенила неожиданная мысль.

– Вот что: если правда, что он обо мне расспрашивал, пожалуй, дам ему шанс. – Она делала вид, что шутит, но сильно волновалась. – Приезжайте ко мне в ближайшие выходные! Когда вам удобнее... Мы скоро уже в город переезжаем, а на даче у нас так здорово! Вам с Мишей понравится... – Согласится Марик или нет? Она замерла в ожидании. – Ну что, поговоришь с ним? Буду ждать твоего звонка – нужно предупредить охрану.

В субботу после обеда Света вернулась с прогулки по лесу, грустно отметив явные признаки уходящего лета – пожухшие травы, пожелтевшую листву деревьев... На пороге террасы ее окликнула мать:

– Светочка! Тебе Марик звонил. Я сказала, что тебя нет, и он просил, чтобы ты срочно перезвонила. Что ему от тебя понадобилось? Надеюсь, у вас с ним ничего нет? Папе он не нравится!

– Ну знаешь, мама! Я что, должна выбирать друзей по папиной указке? Встречаться только с теми, кто ему нравится?! – возмутилась Света. – Это же домострой! – Одернула себя, объяснила: – Чтобы вы зря не волновались, могу заверить: Марик меня не интересует. Просто товарищ по училищу. – Открыть матери свою сердечную тайну? Так и тянет поделиться. – Мамулечка, дорогая, дело вот в чем... У Марика есть друг – Миша. Мы познакомились на дне рождения. Это такой парень... – Она остановилась – как его описать? – И лишь беспомощно махнула рукой. – Не могу подобрать слов!

Вера Петровна, обеспокоенная, смотрела на дочь.

– Доченька, ты что же – влюбилась? А как же Олег?

– С ним у меня все покончено!

Кажется, мать еще больше встревожилась – надо ее успокоить.

– Да ты не волнуйся, мам! Мы не поссорились, по-прежнему друзья. Но только он... он не настоящий мужчина, понимаешь?.. Я это еще тогда поняла... он же сплоховал на реке. – Девушка серьезно смотрела в глаза матери. – Нет у меня к нему больше уважения, разочаровалась... Значит, и полюбить не смогу!

Вера Петровна молча слушала; в душе ее шла борьба жизненного опыта с горячей любовью к дочери. Естественное чувство взяло верх.

– Вот что, доченька. По правде сказать, я давно поняла, что Олег, несмотря на рост и силу, человек слабовольный, да и слишком избалован родителями. – Она вздохнула и тихо продолжала, огорченно глядя на дочь ясными серыми глазами: – Но идеального в природе нет. Поживешь – сама убедишься. Ты совсем юная, и я как мать должна все за тебя взвешивать. Лучше ведь знаю жизнь.

Она взяла дочь за руку.

– Главная проблема, признаюсь тебе, – в папе. Он так настроен породниться с Николаем Егоровичем... И тебя очень любит. Но скажет: «Если не Олег, так выбери еще лучше» – по его меркам, конечно. Любого не примет. Он считает, что ты достойна самого лучшего, и он прав!

После такого ушата холодной воды Светлана стушевалась. Какие найти аргументы, чтобы мать разрешила пригласить Марика и Мишу на воскресенье? Не лучше ли всего не кривить душою перед ней, чистосердечно признаться, раскрыться... Она прижалась к матери, поцеловала ее нежно, заговорила еле слышно, но решительно:

– Мамулечка, мне очень нравится Миша. То, что ты сказала, справедливо. Но почему ты думаешь, что он хуже Олега? Сама же говоришь – папа не будет против, если окажется, что Миша лучше. – Она остановилась. – А я знаю: он лучше всех! Мне о нем вот оно все сказало. – Девушка прижала руку к сердцу – как сильно, часто бьется... Надо собраться с духом. – Мне хочется, мамочка, чтоб ты сама убедилась, посмотрела! Прошу тебя – разреши пригласить Мишу к нам на дачу – завтра!

Мать озадачена, не знает, что ответить, для нее эта просьба – полная неожиданность.

– Он вместе с Мариком приедет, иначе неудобно. Вы с папой, пожалуйста, с этим примиритесь. А Миша вам понравится – обязательно! Если же ошибаюсь – все! Буду жить только по твоей подсказке! – повеселев, пошутила она, видя что уговоры подействовали. – Мамуля, папа должен знать: у меня есть право выбора. Пусть не спешит расстраиваться. – Она лукаво улыбнулась. – Договорились, мамочка, да? Тогда пойду позвоню Марику.

– Ты знаешь, Ванечка, завтра тебя ждет сюрприз, – сообщила мужу Вера Петровна, когда они улеглись спать. – Светочка пригласила на завтра к себе ребят – Марика и его друга – Михаила. Этот парень ей очень нравится, – торопливо добавила она, памятуя, что Иван Кузьмич недолюбливает юного музыканта и против дружбы с ним дочери.

– А что, Олег больше не устраивает? – насторожился Григорьев. – Зачем ей еще какой-то Миша?

– Ну, Ванечка, ты уж слишком болеешь за Олега, – с вкрадчивой настойчивостью внушала ему жена, – сам знаешь. Я не против породниться с Николаем Егоровичем, и Олег, конечно, парень и интересный, и перспективный. Но согласись, избалован очень, эгоистичен. Разве это хорошо для Светы?

– Нехорошо... коли так. А почему ты решила, что он эгоистичен?

– Да уж больно дорожит собой. Как ты думаешь, почему он на реке оплошал?

– Пора забыть эту историю! И на старуху бывает проруха. Он же все объяснил.

– А Светочка не забыла. Они друзья по-прежнему, но вижу – не по сердцу он ей. Какая тогда жизнь? – И, заглядывая ему в глаза, ласкаясь, как бы ненароком предложила: – Может, дадим ей шанс, а Ванечка? Ты же любишь ее! Может, Миша этот по душе ей придется? И нам тоже. Как скажешь, а, Ванечка?

– Ну ладно, посмотрим, – благодушно отозвался Иван Кузьмич: он и в субботу работал, очень устал, и ему хотелось спать.

Таким образом вопрос был улажен, и на следующий день, около часа, Света побежала встречать гостей к проходной, как только вахтер сообщил – прибыли. До обеда еще далеко, можно повести их на прогулку. Прошли по большому участку соснового леса, по ухоженному парку, спустились к реке и обогнули дом.

Размеры и богатство государственной дачи Григорьева поразили Михаила – никогда подобного не видел, и представить не мог, что в Советском Союзе кто-то может жить в таких шикарных условиях, пусть и члены правительства.

– Это же настоящее поместье! Зачем семье государственного чиновника выделяется такая огромная территория? – удивлялся он, считая: нецелесообразно это, излишество. – А дом похож скорее на дворец, чем на дачу. Сколько же в нем комнат? Зачем вам так много?

Марик отнесся к увиденному спокойно. Он много знал от отца, но вопросы, заданные Мишей, и у него вызывали неподдельный интерес.

– Это на первый взгляд так кажется, Миша, – охотно объясняла Света. – Просто у нас люди не привыкли жить нормально. Увы, но пока это доступно лишь... ну, крупным государственным деятелям... народным артистам там... академикам, авиаконструкторам и всем таким. Но придет время – все так будут жить, все! Это папа говорит, а я... я ему верю! – Она перевела дыхание. – Вот сам посуди – много ли комнат. Прихожая, гостиная с камином, столовая... кабинет, музыкальный салон, три спальни – для нас и гостевая, – комната прислуги, кухня, кладовая... Как говорится, без излишеств. Просто комфорт! Ведь красиво жить не запретишь! – Света произнесла все это вполне серьезно, но глаза у нее смеялись – чувством юмора она обладала.

Однако Миша не воспринял юмора – он внимательно смотрел ей в глаза, словно желая прочитать в них, что она думает на самом деле.

– Все это было бы понятно, если б большинство имели хоть приличные человеческие условия. Хоть маленький клочок земли за городом – отдохнуть летом. А так... пир во время чумы получается. Прости, Света, за откровенность.

В ожидании обеда долго сидели у реки. Купальный сезон уже кончился; кататься на лодке ребята не предлагали, помня, что у Светы на этот счет теперь аллергия. Говорили в основном о кинофильмах – обсуждали содержание, игру известных актеров; потолковали и о школьных делах, и даже о международных событиях.

Света как хозяйка активно поддерживала разговор, но ее эти темы мало интересовали. Она страстно желала узнать все о Мише, о его жизни, увлечениях; главное – встречается ли он с кем-нибудь... с девушкой... Расспросить бы его, поговорить с ним одним... Но как к этому подступиться?..

За обедом беседа шла оживленная – всем было интересно. Приглашая ребят, Света очень боялась, что родители неласково его примут – из-за Олега, – и сам он станет дичиться и выкажет себя хуже, чем есть на самом деле. Но она ошибалась.

Михаил явно понравился обоим – и Вере Петровне, и, что особенно обрадовало Свету, Ивану Кузьмичу. Отец был строг, внимательно приглядывался к ее новому знакомому, как бы оценивая, на что тот годится, и не выказывал сразу возникшей несомненной симпатии.

Держался Михаил как ему свойственно – просто и уверенно, не стараясь «произвести впечатление»; охотно отвечал на вопросы и сам, не стесняясь, спрашивал обо всем, что его интересовало. Марик – тот больше молчал, опасливо косясь на Григорьева, – побаивался его, что ли. А Мишу, казалось, нисколько не смущало высокое положение хозяина дома.

– В идеальных условиях вы живете, Иван Кузьмич, – спокойно говорил он. – Я, конечно; еще молод и мало знаю жизнь, чтобы судить, но мне кажется, что наше руководство не может себе позволять излишества, пока уровень жизни народа так низок. Ведь известно: скромность вождей в быту помогает людям легче переносить трудности.

Тон его был дружелюбный, безукоризненно вежливый, но критический смысл высказывания от этого не уменьшался. Света заметила, что отцу эта сентенция пришлась не по вкусу. Тем не менее он взглянул на Михаила с уважением, приняв его речи как равного.

Как выяснилось, у Миши уже есть цель в жизни: отец его погиб от рук преступников, и он решил посвятить себя борьбе с этой язвой общества.

– Хочу работать следователем, а если повезет, стать прокурором – способствовать тому, чтобы в стране царил единый господин – закон! – без всякого пафоса высказал он свою мечту.

– Но это же война без линии фронта. Очень опасное дело! – сразу откликнулся Иван Кузьмич. – Вы уверены, что вам это по силам?

– Да вот готовлюсь уже поступать на юрфак; по физподготовке программу выполнил. – Миша непроизвольно, без всякой рисовки повел могучими плечами. – Мастера спорта получил – по самбо.

– Хороший парень у тебя появился! – шепнула Вера Петровна, когда Света собралась провожать гостей к проходной. – Молодец, дочка!

Иван Кузьмич внешне не проявил эмоций, но его предложение, произнесенное небрежным тоном, прозвучало достаточно красноречиво:

– Я распорядился, чтобы вас подбросили до города, машина ждет у проходной.

Прежде за ним такое не водилось – он никогда не баловал Светиных гостей. Для нее это свидетельствовало об одном: в Мише отец признал альтернативу Олегу.

– Что вы, Иван Кузьмич! – смущенно запротестовал Ма-рик. – Мы отлично доберемся общественным транспортом. – И взглянул на друга, ожидая от него проявления такой же скромности.

– Глупо отказываться, Марик. Спасибо, Иван Кузьмич, это очень кстати, – не поддержал его Миша. – Добираться от вас долго, а мне завтра рано на тренировку. – И добавил, улыбаясь: – Очень рад был познакомиться с родителями Светланы. Такими вас и представлял. У вас замечательная дочь! – Еще раз поблагодарил Веру Петровну за теплый прием, крепко пожал протянутую Григорьевым руку и, широко шагая, вышел из дома. Марик и Света с трудом за ним поспевали.

Прощаясь у проходной, Миша по робкому вопросительному взгляду Светы понял: девушка ждет от него какого-нибудь знака – для новой встречи. Он подождал, когда Марик пройдет первым, взял ее руки в свои большие ладони и ласково посмотрел ей в глаза.

– Чудесно провел день – как никогда. Очень хочется видеть тебя снова и снова. – Замолчал, понурил голову. – Но должен сказать честно – я смущен и растерян. Не знаю, что делать!

Света растерянно молчала, ничего не понимая. Он объяснил печально:

– Мы с тобой – на разных ступенях общества. Ты обитаешь в тепличных условиях. А я привык рассчитывать только на свои силы, милостей не ждать, – мне это претит. Боюсь, ничего у нас не выйдет. – Но, видя, что она чуть не плачет, смягчился и тепло улыбнулся ей на прощание. – Да ты подожди расстраиваться. Мне надо хорошенько подумать – уж очень трудно от тебя отказаться. С первого взгляда ты у меня – здесь! – И, повинуясь внезапному порыву, прижал ее руку к сердцу.

Светлана долго еще стояла у проходной, роняя слезы, – она была влюблена...

Глава 13 ДВОЙНАЯ ИГРА

– Что-то я давно не вижу твоего долговязого? – спросила Лидия Сергеевна Надю, когда они завтракали на кухне. – Вы еще с ним хороводитесь? – И насмешливо взглянула на дочь.

Надежда молчала. «И правда, как давно мы не были с ним вместе... – тоскливо думала она, пытаясь вспомнить: когда виделись последний раз? – Как я соскучилась!..»

Стояла жаркая пора – соревнования. Костя подавал большие надежды, обещая стать одним из лучших нападающих юношеской сборной, – упорные тренировки сделали свое дело. Он строго соблюдал режим, но, будучи нормальным, здоровым парнем, тяготился, конечно, разлукой с Надей, мечтал о новых встречах, видел ее в романтических снах. Но неумолимое расписание состязаний, сборов на спортивной базе исключало все возможности общения с любимой. Приходилось выбирать – или то, или другое. Честолюбивый Костя выбрал спортивную карьеру. Замкнутый по натуре, он переживал все это в душе, не подавал о себе вестей, не звонил Наде, не желая тревожить ни ее, ни себя.

После жарких встреч Надежда не могла понять: что случилось?.. «Неужели у него другая? – иногда приходила ей в голову ревнивая мысль, но она тут же ее отбрасывала. – Нет, Костя не такой, не бегает за каждой юбкой! Просто выматывается, отдает все силы спорту. Мне-то это понятно». И терпеливо ждала, когда он даст о себе знать. Тем более что скучать ей не приходилось: начались занятия в школе, регулярные спортивные тренировки; утром – уроки, вечером – спортзал и бассейн.

Да еще Олег, получивший отставку у Светланы, регулярно названивал: приглашал то на танцы, то еще в какие-нибудь заманчивые места. Но свободного времени так мало – и Надя редко отвечала ему согласием.

– А я только рада, если между вами кошка пробежала, – «обрабатывала» дочь Лидия Сергеевна. – Подумай сама: что тебя ждет, если свяжешь с ним свою судьбу?

Заметив, что Надя прислушивается, стала развивать свою мысль:

– Ну станет Костя знаменитым спортсменом. Если взаправду, как говоришь, талантливый волейболист. Ну а дальше-то что? – Сделала паузу, с видом превосходства уставила черные глаза на притихшую дочь. – Известно: поездит по заграницам, накупит шмоток, разного барахла; настрогает тебе деток в редкие побывки. Поживете, пожалуй, в достатке и почете лет десять. А потом что, ты подумала?

– Ну и что, по-твоему? – Надя насмешливо глядела на мать, но прогнозом заинтересовалась.

– А вот что – не жизнь, а сплошные слезы! Спортивная карьера – короткая! Как станет сдавать – все, никому не нужен. Все заслуги забудут! Что так посмотрела? Неправду, что ли, говорю? – И с еще большим жаром насела на дочь: – В лучшем случае чемпион твой станет захудалым тренером, а не получится и это – пойдет работать кем попало. Разочарованный неудачник – раздражительный, озлоблен на жизнь... Начнется у вас нужда неприкрытая. Ну, как тебе перспектива? Об этом мечтаешь? Отвечай, когда мать спрашивает! – в ее жгучих глазах блеснуло торжество: проняла-таки дочку.

– Тебя послушать – так у всех не жизнь, а одни страдания. А как же любовь, которая помогает все преодолеть? Хватит брюзжать, настроение портишь! – огрызнулась Надя, не желая принимать всерьез все эти злые пророчества.

Так хочется, так в молодости легко верить в свою удачу, в счастье... Но слова матери все же запали в душу – много в них житейской правды, с этим она не стала бы спорить.

Придя из школы и наскоро пообедав, Надежда погладила спортивную форму, стала укладывать в сумку – пора на тренировку. Уже в прихожей ее остановил телефонный звонок.

– Наденька, здравствуй! – услышала она в трубке бодрый голос Олега. – Какие планы на вечер? – И не дожидаясь ответа, предложил: – Пойдем в Театр Образцова! У меня два билета, сегодня там «Король-Олень». Говорят, очень хороший спектакль. Забываешь, что куклы играют! Ну как?

– Спасибо, Олежка, не смогу! – вздохнув, отказалась Надя. – У нас сегодня тренировка по поло. Скоро ответственная игра, а я – в основном составе. Не подводить же и тренера, и девчат!

– Жа-аль! – разочарованно протянул Олег. Он любил появляться с Надей повсюду не меньше, чем со Светланой: товарищи завидуют – какие у него красивые подружки. – А когда повидаемся? Куда бы ты хотела пойти? Как насчет Третьяковки?

Надю подкупили теплота, дружеский тон, каким это было предложено. В Третьяковской галерее ей довелось побывать всего один раз, и то во втором классе. Ничего уже, если честно, не помнит, а так хочется самой увидеть все эти прославленные шедевры живописи...

– Знаешь, мне эта идея нравится, я не прочь. Надо ведь повышать свой культурный уровень!

– Вот и отлично! Когда у тебя намечается «окошко»? – обрадовался Олег, уверенный: уж его знание живописи и умение красноречиво о ней рассказывать произведут должное впечатление.

– Пожалуй, лучше всего в четверг, – подумав, решила Надя. – У меня, правда, тренировка по плаванию, но куда ни шло, один разок пропущу. Как-нибудь оправдаюсь... А билеты туда трудно достать?

– Для кого – трудно, а для меня – нет вопроса! Лучше скажи, где и когда встретимся?

– Давай на «Библиотеке...», а оттуда пройдемся пешком, прогуляемся. Буду около четырех. Подойдет?

– Порядок! Жду тебя! – Очень довольный, Олег повесил трубку.

В четверг, собираясь на встречу с Олегом и прихорашиваясь перед зеркалом, Надежда размышляла: правильно ли она поступает? Она любит Костю, томится в ожидании свидания с ним, ей не нужен другой. Но самолюбию льстит, что такой видный, интересный парень оказывает ей внимание, а может быть, и влюблен. «Вот бы увидела его мама! – приходило ей в голову, когда они бывали вместе и на Олега пялились дамочки. – Пришла бы в восторг! Наверно, о таком кавалере для меня мечтает».

Надя не допускала мысли, что, встречаясь с Олегом, проводя с ним время, изменяет Косте. «Сам виноват! – оправдывала она себя. – Что мне, засохнуть от скуки, если его никогда нет рядом? Надо же хоть немного отдохнуть от занятий – потанцевать, повеселиться. Олег просто хороший товарищ».

Эту уверенность укрепляло и поведение Олега: не форсирует событий, не делает поползновений к физической близости. За Светой ведь ухаживает – поссорились небось, временная размолвка, отсюда и повышенное внимание к ее особе. Да и вообще, Олег ее ценит в основном как партнершу по танцам. Почему ей не иметь доброго приятеля – с ним интересно... Вот вернется ее Костя, и она порвет с Олегом, если любимый против. А пока Олег просто спасает – расширяет ее кругозор, приобщает к искусству. Нет, Костя не вправе предъявлять претензии!

Олег уже ждал ее в вестибюле метро, – элегантно одетый, представительный, заметен издали.

– Ну вот и я. Отправляемся! – Надя запыхалась от быстрой ходьбы.

Решила про себя: они быстро совершат задуманный культпоход, а вечером предстоит еще управиться с уроками. Ей приятно, что Олег так решительно берет ее под руку. Вышли из метро, пешком двинулись по направлению к Каменному мосту. Был прекрасный сентябрьский день – бабье лето. Пересекли мост, ненадолго остановились, залюбовавшись панорамой Кремля, с его древними зубчатыми стенами и золотыми куполами соборов.

– Красотища! – восторженно прошептала Надя и, как бы очнувшись, поторопила:

– Пойдем, Олежек! Мне хочется побольше увидеть в Третьяковке, а времени у нас мало.

Медленно ходили по залам галереи, останавливались, подробно обозревали то, что особенно привлекало.

– Нет, ты только посмотри на эти глаза, – обратил ее внимание Олег, когда подошли к знаменитой картине Репина.

Здесь, перед огромным полотном, он с жаром знатока, ценителя стал объяснять ей отдельные детали:

– Обрати внимание – какой в них ужас, сколько боли! Царь Иван Грозный осатанел – осознал, что в безудержном гневе он наделал. Есть версия, что эти безумные глаза Репин рисовал с натуры, – это глаза писателя Гарина-Михайловского. Тоже, наверно, параноиком был. – Рассмеялся Олег, довольный собственной остротой.

Надя с интересом рассматривала картину: да, не просто мастер – гений. Она не раз видела репродукции, но то, что переживаешь непосредственно здесь, конечно, несравнимо.

Олег, многократно видевший свои любимые картины, умел, надо отдать ему справедливость, всякий раз открывать их для себя заново, находить прежде не замеченные яркие детали. Особенно почитал русских классиков; они с Надей подолгу рассматривали портреты Репина, Тропинина; пейзажи Левитана, Саврасова; батальные полотна Верещагина; марины Айвазовского.

Сильнейшее воздействие на Надю, как на многих, кто впервые знакомился с шедеврами галереи, произвело гигантское полотно Иванова «Явление Христа народу»; «Апофеоз войны» Верещагина; «Боярыня Морозова» Сурикова; менее заметные, но не менее впечатляющие полотна ей еще предстояло узнавать, учиться понимать. У суриковской Морозовой провели почти полчаса – долго. Олег знакомил Надю с историей знаменитой раскольницы, обращал ее внимание на композицию, колорит, значение отдельных фигур.

Когда покидали эти священные стены, Надя, переполненная новыми чувствами, ощущая какое-то возвышенное просветление души, благодарно улыбнулась своему спутнику и уважительно пошутила:

– Ну, Олежка, ты настоящий профессор живописи! Ты сам-то не художник случайно?

– Вовсе нет, просто очень люблю это искусство, – честно признался он. – Впрочем, не только это. Я еще известный ценитель балета... особенно балерин. – Рассмеялся и добавил: – Надеюсь, скоро убедишься. У меня еще уйма достоинств.

Он проводил ее до станции метро «ВДНХ» – здесь, вблизи, она жила. Предложил сопровождать до дома. Надя заколебалась: такой он высокий, красивый, – лестно, чтоб увидели ее с таким кавалером. И она так благодарна за прекрасно проведенное время... но все же отказала:

– Нет, Олежка, не сегодня! Нагулялась – мне еще нужно заниматься.

Она же видела, как он на нее смотрит, – это провожание, а особенно расставание, займет немало времени. Правда, впервые у нее проснулся к нему чисто женский интерес: не только хорош собой, но привлекателен внутренним содержанием, культурой. Таких юношей она еще не встречала – это человек из другого мира.

В раздевалке, с мокрой после душа головой, Надя складывала вещи, собираясь домой. Внезапно дверь распахнулась – влетела Таня Сидоренко: вернулась сообщить подруге важную весть:

– А ну, Розанова, быстро на выход! – весело скомандовала она, подмигивая. – Догадываешься, кто тебя ждет?

«Неужели Костя вернулся? – Сердце у Нади екнуло. – Конечно, он! Олег сюда не приходит, и девчонки его не знают». Вскочила с места и пулей бросилась к дверям, сияя от неожиданной радости. Да, Костя: сидит в вестибюле на лавочке, поджидает ее. Вот встал, идет ей навстречу, широко улыбаясь... За два месяца, что они не виделись, возмужал, кажется еще выше, мощнее...

Не стесняясь любопытных взглядов, обнял ее и поцеловал прямо в губы.

– Наконец-то! – прошептал, задохнувшись. – Только и думал о тебе все время!

– А я-то, Костик, как истосковалась – слов нет! – так же тихо шепнула она, косясь на невольных зрителей и заливаясь румянцем смущения. – Пойдем скорее отсюда! Неудобно – все смотрят...

Взявшись за руки, они вышли на улицу и побрели, тесно прижавшись друг к другу, куда глаза глядят. Моросил мелкий, противный дождик, но они его не замечали, счастливые встречей.

– Знаешь, Надюша, у меня для тебя сюрприз, – горячо глядя ей в глаза, объявил он. – Нам не обязательно путешествовать по улицам, у нас сегодня есть собственный дом.

– Что-то я не совсем понимаю... – вопросительно вскинула на него Надя счастливые глаза. Женским чутьем она сразу осознала, что он имеет в виду. – Ты... комнату снял?

– Все проще, – посерьезнел Костя, – маму положили в больницу. Да нет, ничего страшного, обычное обследование: у нее давно уже диабет. – Он остановился, обнял ее и страстно зашептал на ухо: – Можем вдоволь побыть наедине после этой долгой разлуки – без всяких помех, хоть всю ночь! Представляешь?..

Надя чувствовала всем своим существом, что он жаждет того мгновения, когда они окажутся друг у друга в объятиях. Она и сама ощущала, как по всему телу разливается сладкая истома, голова кружится, ноги слабеют в предвкушении близости... Поскорее бы очутиться рядом с ним в теплой постели...

Не видя ничего вокруг, не помня себя от охватившего их страстного желания, действуя как автоматы, они проделали путь до его квартиры. А достигнув заветной цели, сразу бросились друг другу в объятия, срывая на ходу одежду. Все окружающее, само время перестали для них существовать... Несколько часов, не вставая, как запойные пьяницы, без устали наслаждались друг другом. Надя опомнилась в третьем часу ночи.

"Что же я наделала?! Мама с ума сойдет! – Она пришла в ужас, лихорадочно обдумывая, как поступить. – Позвонить сейчас? Но телефона здесь нет... И что я ей скажу?.. – Чем больше думала о матери, тем сильнее боялась объяснения. – Я же несовершеннолетняя! Мать упечет Костю, это точно! А-а, ладно! Позвоню рано утром, по дороге домой. Ничего, до утра потерпит – она крепкая! – успокаивала себя Надя, прижимаясь к задремавшему Косте и чувствуя, как снова накатывает горячая волна желания...

Он словно почувствовал, мгновенно проснулся и с ненасытной жадностью человека, вернувшегося с необитаемого острова, вновь заключил ее в объятия. Не думая ни о чем, не опасаясь последствий, не испытывая ни усталости, ни голода, они любили друг друга, освежаясь лишь прохладой, струившейся из открытого окна.

Ранним утром Надя пробудилась – тревога за мать подняла ее с постели; она быстро оделась. Костя забылся коротким сном... Сначала она решила воспользоваться этим и незаметно уйти. Однако передумала: «Нехорошо... Что он подумает, когда проснется? Нам так хорошо вместе! – рассуждала она, боясь сделать неверный шаг. – Не поймет, почему я ушла не прощаясь. Да и договориться надо о встрече». Жалко как будить...

– Костенька, милый! – Она слегка тронула его за плечо. Он открыл глаза; она наклонилась к нему, поцеловала, прошептала:

– Мне домой надо, Костенька! Мама, наверно, извелась за ночь... Не расставаться бы, да что поделать? Когда увидимся? Когда позвонишь?

Костя сел на кровати, приходя в себя, стряхивая сон. Глаза его приняли осмысленное выражение, и вдруг он нахмурил брови, – видно, вспомнил о чем-то неприятном.

– Постой, Надюша! Присядь-ка на прощание. – Он старался не смотреть ей в глаза. – Мать и так скандал закатит, это ясно. Придумаешь что-нибудь, пока доедешь. Ты ее лучше знаешь.

Видя, что Надя смотрит на него с недоумением, испуганная происшедшей переменой, так же хмуро объяснил:

– У меня к тебе один неприятный вопрос. Не хотел вчера говорить об этом, чтобы настроения не портить – ни тебе, ни себе.

«Какой предусмотрительный, – невольно отметила про себя Надя, сердцем чувствуя – ничего хорошего не последует. – О чем это он?» Вслух ничего не сказала, только присела рядом с ним на постель.

– Я тут узнал от ребят, – со свойственной ему прямотой заявил Костя, испытующе глядя ей в глаза, – что тебя видели с каким-то пижоном. Таким гладеньким, холеным красавчиком. – Он сделал глотательное движение, будто ему мешал застрявший в горле кусок. – Я не поверил. Знаю, как ты ко мне относишься. Сегодня еще раз доказала. – Взгляд у него потеплел, но он продолжал: – У нас трепаться любят, мне ребята завидуют. Но дыма без огня не бывает. Хочу знать правду!

Надя растерянно молчала. Она уже не раз думала: как Костя отреагирует, узнав о ее встречах с Олегом? Что же ему сказать?.. Лучше всего – правду, да и не виновата она ни в чем.

– Я и не собираюсь ничего скрывать. Ты знаешь – я люблю тебя, и никто другой мне не нужен. Почему не спросишь прямо? Я скажу: не изменяла! – Прямо посмотрела ему в глаза, взяла за руку. – Ты мне должен верить, Костя! Ведь мы редко бываем вместе, а вокруг так много людей. Я же верю тебе!

– Мужчина и женщина в разном положении. Но ты ушла от ответа: что это за парень? Он действительно существует?

«Ну что ж, скажу все как есть, – отважилась Надя. – Нельзя Костю дурить – сама же уважать не буду».

– Я тебе ничего не сказала, зная твое самолюбие. Тем более что ничего серьезного в моих отношениях с Олегом нет. – Она старалась говорить спокойно, но голос дрожал. – Он друг моей новой знакомой, Светланы, – девушки, которую я летом спасла. Ты ведь знаешь.

– Ну а при чем здесь ты, если это ее парень? – не удержался он от естественного вопроса.

– У нас одна компания, а Света плохо танцует. Олег – мой постоянный партнер. Ты же знаешь, как я люблю танцы. И он тоже. Но у нас с ним ничего нет! – Она умолкла, собралась с духом. – Костик, тебя же никогда нет рядом! Ты хоть раз подумал, как мне скучно, когда я свободна? – Она невольно повысила голос, жалея себя, осуждая его за черствость. – Что же мне теперь – в монастырь записаться?

Костя не показал, какая буря бушует у него в душе, огромная выдержка помогла. Только еще сильнее насупил брови и горько заключил:

– Значит, ребята сказали правду! – Мрачно уставился на Надю, усмехнуся презрительно: – Красиво ты все описала... Но мне лапшу на уши не повесишь! Знаем мы эти товарищеские танцульки! – Помолчал немного. – Ну что ж, Надя! Вижу не по душе тебе наша скучная спортивная жизнь. Но у меня другой нет и не будет!

Он встал с постели, взял со стула ее спортивную сумку.

– Очень сочувствую, что заставил скучать. Но делить тебя ни с кем не желаю! Считаю ниже своего достоинства. Наверно, мы не подходим друг другу, и нам лучше не встречаться. Прощай и еще раз – прости!

Не помня себя от горя и обиды Надя и не сообразила, как очутилась на улице.

Почти весь путь от Колхозной площади до ВДНХ Надежда прошла пешком: в метро еще не пускали, а наземный транспорт почему-то попадался только навстречу. Но она не чувствовала усталости, оплакивая ссору с Костей. Неужели они расстались навсегда? Нет, ей не верится...

Только за Крестовским мостом ее нагнал троллейбус. Усевшись наконец и вытянув здорово уставшие ноги, она утерла слезы и стала обдумывать, что скажет матери, когда придет домой. По зрелом размышлении пришла к выводу, что открыть всю правду нельзя.

«Представляю, как мама взовьется, если узнает, что я всю ночь была у Кости. Да она меня запилит, а главное, его со свету сживет. Уж во всяком случае, добьется, чтоб его выгнали из сборной за аморалку. Знаю я мамину злую энергию! Что же делать? Что сказать?» – лихорадочно спрашивала она себя – и не находила ответа. Только уже у самого дома ей пришла в голову удачная мысль: вот выход! Она даже остановилась, обдумывая детали.

Конечно, обманывать нехорошо, но что поделаешь, другого ничего не придумаешь. А это угомонит маму – придется сыграть на ее тщеславии, тогда замолчит. Приняв решение, она успокоилась и с покаянным видом переступила порог своей квартиры. Услышав шорох в прихожей, выбежала ей навстречу Лидия Сергеевна, с опухшим от слез лицом. Даже ругать не стала, а только, всхлипывая, причитала жалобно:

– Доченька, солнышко мое! Слава Богу, живая! Всю ночь не спала, всех подняла на ноги! Больницы, морги обзвонила. Ох, горюшко-горе! – И дала волю слезам радости и облегчения.

Убедившись, что дочь, живая и здоровая, стоит понурившись, с виноватым видом, она пришла в себя и немного успокоилась. Слезы высохли, глаза зажглись гневом.

– Та-ак... я, кажется, догадываюсь, что с тобой произошло. Этого следовало ожидать, – тихо проговорила Лидия Сергеевна, поначалу сдерживая накопившуюся боль и негодование. – Не послушалась матери, не выдержала характера – уступила ему! Эх ты, слабачка! – И горестно всплеснула руками. – Ну что ж это, судьбой нам, бабам, такая участь предписана?

Видно, пережив за бессонную ночь все самое худшее, она считала случившееся наименьшим злом и смирилась.

Надя молча слушала мать, спокойно обдумывая свою версию и ее возможные последствия.

– Ну я ему теперь задам! Он у меня узнает, как несовершеннолетних совращать! Уж я до него доберусь! – Лидия Сергеевна, как обычно, перешла на крик. – Что на меня уставилась? Думаешь, я дура? – Голос у нее сорвался, и она, подбоченясь, уже спокойнее заявила, поучая дочь: – Подождем немного, посмотрим, какие последствия будут. Может, он тебе ребенка заделал?! Тогда придется крепко подумать. – Злоба и гнев ее захлестнули, мстительная ненависть прозвучала в голосе: – Ну а если обойдется – мокрого места от него не оставлю! Не видать ему спортивной карьеры!

Надежда терпеливо ждала – пусть мать немного выдохнется. Наконец наступил подходящий момент.

– Ты о ком это, мама? О Косте, что ли? Он здесь совсем ни при чем.

Произведенный эффект превзошел все ее ожидания – на Лидию Сергеевну жалко было смотреть: она стояла съежившись, с изумленно выпученными глазами, будто на нее вылили ушат холодной воды.

– Так это... не Костя? А кто... кто же тогда? – только и промолвила она запинаясь.

Наде стало так жаль и мать, и Костю, и себя, что слезы ручьем полились у нее из глаз – сказались и усталость, и нервное напряжение. Она опустилась в кресло и закрыла руками загоревшееся стыдом лицо. Стыдно за себя, за придуманную ею беспардонную ложь... Но другого выхода нет. Она опустила руки.

– Прости, мама, что не говорила тебе. У меня давно уже есть друг, мы с ним много раз встречались. – Надя подняла взор на мать и с упреком продолжала: – Ты же постоянно пилила меня за Костю, вот я и побоялась тебе признаться. Заметила, наверно, наряжаюсь, на танцы хожу, в театры. Кости же нет и в помине – он все время в разъездах, ты знаешь.

Лидия Сергеевна была ошеломлена и сбита с толку. Ей и в голову не приходило, что дочь может увлечься кем-то другим. Дать бы ей трепку хорошую за такое-то поведение, за свою бессонную ночь... Но как тогда узнаешь, кто тот негодяй, кому она уступила? Жгучее любопытство пересилило, и она, смирившись, изменила тактику – ведь по-плохому от дочери ничего не добьешься, это точно.

– Ну ладно! – Она вздохнула, подошла к Наде и подала руку, поднимая ее с кресла. – Слезами и руганью делу не поможешь. Пойдем сядем на диванчик и подумаем, что делать. Ты ведь теперь взрослая женщина, а? – произнесла она с горечью.

Надя с покорным видом встала и последовала за ней. Она не станет отмалчиваться, иначе мать не даст ей покоя. Они устроились на диване.

– Мам, я устала очень и спать хочу, но ты ведь ждешь, пока я тебе все скажу... – Надя нарочно сделала паузу – пусть мать сгорает от нетерпения. – Мне, знаешь, неудобно как-то... обсуждать подробности. Скажу главное, что ты хочешь знать, – кто мой возлюбленный. Он на два года меня старше; высокий, сильный; блондин; собирается поступать в Институт международных отношений – хочет быть дипломатом. И будет, я уверена. – И, видя, что Лидия Сергеевна скептически поджала губы, перешла в наступление: – Сомневаешься? Сейчас перестанешь! Олег – сын высокопоставленных людей, племянник члена Политбюро. Что, проняло?

Она заметила: у матери глаза заблестели от радостного удивления – уж очень ей хочется, чтоб все так и было.

– Эти люди все могут, сама знаешь. Познакомилась я с ним у той девушки, которую спасла. Олег за ней ухаживал, а я отбила. Она плохо танцует, а он отличный партнер. Парень что надо!

Кажется, мать еще не совсем верит – Надя пустила в ход убедительный довод:

– Да что ты волнуешься? Я тебя с ним познакомлю. Давно бы это сделала, просто боялась. Ты же поедом меня ешь: этот плох, тот не годится... А Олег, скажешь, слишком для меня хорош – не по себе, мол, дерево рублю! – Надя огорченно вздохнула и встала. – Ну все, мам! Спать – умираю. Не пойду ни в школу, ни на тренировку – нужно восстановиться. – И ушла к себе в комнату, оставив мать в радостном недоумении.

«Неисповедимы пути Господни! – размышляла растревоженная Лидия Сергеевна, как всегда, строя радужные планы на будущее. – Может, что у Нади и получится? Зря она, конечно, ему уступила... Но дальше будет умницей, – как знать?.. Ну а если подзалетела, а он ее бросит – я ему покажу! Не посмотрю на чины! Никого не побоюсь! Будет знать, как совращать малолеток. И не на таких управа есть!»

Зарядив себя таким образом на новое отчаянное сражение за счастье дочери, Лидия Сергеевна отправилась спать.

Прошло больше месяца после ссоры с Костей и объяснения с матерью; жизнь Нади вошла в обычную колею. Костя уехал на очередные сборы куда-то на юг, вестей о себе не подавал. Олег по-прежнему регулярно звонил, иногда они встречались.

Размолвка не охладила сердечное влечение к Косте, лишь усилила мечты о новой встрече. Он часто ей снился, и она не смотрела ни на кого, с ходу отвергая все попытки сближения.

Олег пытался усилить на нее давление, склоняя к близости, но безуспешно – он ее не волновал; она не могла забыть Костю. Да и вообще, ощущала к Олегу какое-то инстинктивное недоверие – он похож на красивый манекен...

Однако, развивая затеянную интригу, Надежда должна была представить матери Олега как своего возлюбленного, поэтому сохраняла с ним дружеские отношения, балансируя, наподобие канатоходца.

После жарких танцев или приятной прогулки, если он предпринимал слишком активные действия, она, всегда начеку, находила поводы уйти от решающего, отделываясь туманными обещаниями, вроде:

– Ну не горячись, остынь! Не могу я... Ты настоящий мужчина – владей собой! – И лукаво улыбаясь, ускользала из его объятий.

А когда приходилось особенно туго, использовала его ахиллесову пяту:

– А что, со Светой у тебя все кончилось? Больше не сватаешься? Не хочу ее обижать, мы же подруги. Объяви ей сам, что предпочитаешь меня!

После этого Олег обычно скисал и долго не приставал. Он еще не поставил крест, не отказался от Светланы, думал оптимистично: «Все впереди, многое может измениться», не желая смириться со своим поражением. А Надя никуда не денется, нужно только проявить выдержку – яблочко еще не созрело.

Однажды на вечеринке у приятеля он уже был близок к успеху. Надя не любила спиртного, но коктейли, которые мастерски сбивал Олег, охотно пробовала и по неопытности превысила свою норму. Разгоряченная, хмельная, позволила ему увлечь себя в кабинет хозяина квартиры; там, на широком кожаном диване, Олег, придавив ее своим мощным торсом, дал волю рукам.

Надя полулежала с закрытыми глазами, тело ее вспоминало ласки Кости, голова затуманилась, она чувствовала, что воля ее слабеет, что волна желания ее захлестывает... Думала только о Косте, ей казалось – это он рядом... Когда Олег попытался стянуть с нее трусики, она открыла глаза – обман рассеялся, она мгновенно опомнилась, вырвалась.

– Ну нет! Этого не будет! Только через ЗАГС!

– Наденька, милая, я же на все согласен! Зачем ждать так долго? – жарко шептал Олег, продолжая свои усилия. – Обещаю тебе!.. Неужели не веришь?..

Она ласково, но решительно отвела его руки.

– Ладно, Олежка, пойдем ко всем, а то неудобно. Подумаю. Но сначала хочу познакомить тебя с мамой. Не возражаешь?

– Конечно! Буду очень рад, – оживился приунывший Олег. – Я умею нравиться мамам! – И глубоко вздохнул, отгоняя возбуждение и досаду.

Она его обнадеживает? Отлично! Он, как всегда, не станет заботиться о последствиях – важно добиться желаемого. А Надю он покорит, сделает своей постоянной подружкой. Чистая девушка, – не то что эти развратные дамочки... С ней ему будет хорошо...

Он неохотно поднялся, оправил на себе помятую одежду, подал Наде руку, и они вернулись к остальной компании.

– Папочка, как я рада тебя видеть! – Надя расцеловала отца, в очередной раз заехав к нему за «получкой». – Хорошо выглядишь, только похудел немного. Много работаешь?

– Работаю в обычном режиме. – Розанов, как всегда, проводил дочь на свою уютную кухоньку. – Поедим-попьем, спокойно поговорим. «Чай не пьешь – совсем сил не будет» – так в Средней Азии говорят. – Он искренне радовался свиданию с дочерью. – А похудение у меня запланировано – брюшко что-то стало расти. Избавляюсь от лишнего веса: занялся пробежками, да немного, видимо, переборщил. А у тебя как обстоят дела? Как настроение?

– Если честно – паршивое, – призналась Надя, решив поделиться с отцом своими горестями. – Мама меня совсем запилила. Голова кругом идет!

– А ты открой мне все, не бойся, – предложил, любовно глядя на нее, Розанов. – Твой отец не ханжа – поймет!

– Ну ладно, папуля. Может, что посоветуешь? – Ей не терпелось излить, что накопилось на душе. – Вот скажи: как мне быть? – Откинулась на спинку стула и, решив быть до конца честной, открыла свою тайну: – Нравится мне один парень – очень. Любим мы друг друга. Но он – бедный: спортсмен, старается пробиться. Но выйдет ли? – Глаза ее сверкнули. – Мать в своем репертуаре – перепилила меня пополам: «Брось о нем и думать!» Тобой в глаза тычет: в какой, мол, нищете жили... Замучила... Знать моего Костю не хочет. – Надя судорожно вздохнула. – Вот я и позарилась на другого. Олег. Красивый парень, даже... сверх меры. Но он мне не по душе. А мама за него горой! То, о чем она для меня мечтает: сын большого человека, будущий дипломат. Стала я с ним встречаться. К тому же мой парень, Костя, все время в отлучке, на сборах. В общем, запуталась я, папа! – Горестно покачала головой, беспомощно взглянула на отца, как бы прося защиты и утешения. – Поссорились мы с Костей – крупно. Из-за Олега. Что делать – не знаю! – И умолкла, опустив голову.

Розанов слушал не проронив ни слова. Ему так близко и понятно состояние дочери, он сердечно ее жалеет. Жестокая все-таки штука жизнь! Как много значат в ней материальные обстоятельства... Сознавая сложность ситуации и свою ответственность перед дочерью, он решился высказать то, что подсказывали ему опыт, ум и сердце.

– Тебе придется самой решать свою судьбу, доченька. В таких делах и родители могут ошибиться. А совет мой простой: делай то, к чему душа зовет, но не бездумно. Все взвесь перед выбором. Ведь и чувства иной раз подводят. – Он задумался, нахмурился. – Материальное благополучие – не лишнее в жизни, но для счастья – вещь второстепенная. Это мое глубокое убеждение! Можно быть очень счастливым и при скромном достатке и несчастным – имея все блага.

Он встал – пора заканчивать разговор: надо еще зайти в библиотеку, там литература заказана.

– Больше ничего тебе не скажу. Ты уже взрослая – паспорт получаешь. Подумай над моими словами – сделаешь свой выбор сама.

Обнял и поцеловал дочь, проводил ее до дверей. Надя, раздумывая над его словами, отправилась на тренировку.

В вестибюле Дворца спорта группа волейболистов – товарищей Кости по команде вели взволнованный разговор. Как только вошла Надежда – сразу умолкли. Один вышел к ней навстречу, хмуро взглянул, сообщил:

– Тут для тебя, Розанова, одна новость есть – не из приятных.

«Что-то с Костей!» – екнуло у нее сердце, предчувствуя беду. Она остановилась как вкопанная, расширенными глазами глядя на парня, ожидая.

– Костя в больнице. Ногу повредил на тренировке – порвал связки. Операция предстоит. – Прозвучало это сурово. Он скривил губы в иронической усмешке. – Тебе, вижу, не очень это интересно? Другого нашла? – Круто развернулся и направился к товарищам.

В иной ситуации Надя достойно ответила бы на эту несправедливость, но сейчас не до этого! Нагнав парня, она схватила его за локоть.

– Где он? В какой больнице? – не спросила, а крикнула она, позабыв обо всем на свете.

– В Склифе, – буркнул тот не оборачиваясь.

Еле набрав денег и поймав «левака», Надя примчалась туда сломя голову, хотя предстоящая операция никакой угрозы для жизни не представляла.

– Мне нужно видеть Уколова, хирургическое. Какая палата? – обратилась она в окно справок, стараясь быть спокойной, унять сердцебиение: ведь так мчалась – боялась не успеть в позволенные часы.

Все еще взбудораженная, с замирающим сердцем, постучала, открыла дверь в палату – и сразу увидела Костю: побледнел, но в остальном такой, как всегда; лежит на первой от окна кровати, забинтованная нога вытянута поверх одеяла; газету читает – «Советский спорт»... Бросилась к нему, молча сжала его большую руку в горячих ладошках, боясь вымолвить хоть слово, выразить обуревающие ее чувства – здесь посторонние...

Костя встретил ее спокойно, будто между ними и не произошло тяжелой размолвки.

– А я знал, что ты сразу прискачешь, – не могла ты не пожалеть своего инвалида. – И окинул ее теплым, любящим взглядом, в котором она прочла, что давно им прощена.