Шарада

Глава 35 Кольт

Мои ноги отяжелели, но мне как — то удается их передвигать. Шай остается в коридо-ре, когда я закрываю дверь в мамину спальню.

Не знаю, нормально ли это, правильно или так я становлюсь самым слабым сукиным сыном на планете, но я залезаю к ней в кровать, надеясь и молясь, что не делаю ей больно. Все, что я знаю, — это то, что она нужна мне.

Я накрываю ее рукой. Сворачиваюсь на боку. Я чувствую себя маленьким… как в дет-стве. Как я залезал к ней в кровать, когда мне снился кошмар или соседи так громко крича-ли, что пугали меня.

— Мой милый, милый мальчик, — произносит она. Не знаю, как ей удается говорить так отчетливо, сильно. Возможно, из-за меня. Потому что она знает, что мне это нужно.

— Живи своей жизнью, — наконец, говорит она. Мне приходится поднять к ней глаза, потому что я не понимаю, что она имеет в виду.

Она вздыхает. Закусывает свою потрескавшуюся губу.

— Ты можешь делать все, что хочешь, Кольтон. Это все, что я хотела, чтобы ты знал. Ты лучше меня. Лучше своего отца. У тебя может быть все. Ты можешь быть кем угодно. Де-лать, что угодно… но живи своей жизнью. Если ты решишь, что колледж не для тебя, то не делай этого из-за меня. Я хочу, чтобы ты нашел то, что сможет сделать тебя счастливым, и удержал это. Чтобы ты ухватился за это изо всех сил. Если я к чему — то и подталкивала тебя, то лишь потому что хотела, чтобы ты знал, что ты лучше того, чтобы продавать наркотики или сидеть в тюрьме. Чтобы собирать деньги по крохам, как я.

Продавать наркотики. Сидеть в тюрьме.

Звучит знакомо? Все те вещи, за которые я ненавидел отца.

Ее глаза пристально глядят в мои.

— Просто будь хорошим… будь счастливым. Все, чего я хочу для тебя. И чтобы ты знал, какой ты уникальный. Ты сильный, верный, заботливый. Ты вызываешь у той девочки такую улыбку, будто она в ладони держит целый мир. — Она замолкает, тяжело дыша от попытки так много говорить. А потом шепчет: — Ты подарил мне мир.

Я упрашиваю себя хоть что-нибудь сказать, но не могу подобрать слов. Они заперты внутри меня. Каждый раз, когда они пытаются выскользнуть, их закрывает какая-то дверь, не давай выйти.

— Ты подарил мне мир, — снова говорит она. — Ты единственный в моей жизни, кто что-то значит.

— Ты сделала меня тем, кто я есть, — все, что мне удается выговорить. Надеюсь, этого достаточно. Надеюсь, это правильно. Когда я гляжу на нее, ее лицо влажное. Слезы дарят влагу губам, изогнутым в улыбке.

Проходят часы. Я даже понятия не имею, сколько. Они идут, пока она спит и хрипло дышит. Она уже долгое время больше не просыпалась. Сейчас середина ночи. А мне прихо-дится лишь смотреть на часы, но у меня нет сил.

Шайен стоит у окна, вглядываясь в темноту. Включен только маленький светильник у маминой кровати. Уличные фонари освещают мою танцовщицу.

Глядя на нее, я вдруг нуждаюсь в ней. Ощутить ее, поговорить с ней. Она подпрыги-вает, когда кресло скрипит, и я встаю. Не говоря ни слова, я подхожу к ней и притягиваю в свои объятья. Зарываюсь лицом в ее шею, а она цепляется за мою спину.

И почему-то… я чувствую себя лучше. Все еще разбит, потерян, зол, но не так одинок.

Я делаю шаг вперед, а Шайен назад. Она прислоняется к стене и позволяет мне обни-мать ее. Она обнимает меня.

— Я теряю ее, — срывается с моих губ в ее шею. — Черт возьми, я теряю ее. Я больше не хочу терять тех, кого люблю. Я не хочу потерять тебя. — Не знаю, откуда вдруг берутся эти слова, но я не могу их остановить. Не могу вернуть их обратно. — Большую часть време-ни я веду себя как придурок, но ты делаешь меня лучше. Ты делаешь меня счастливым. Я не хочу потерять тебя. Я люблю тебя. Я не хочу тебя потерять.

— Я тоже тебя люблю. Я никуда не ухожу. Мы делаем друг друга лучше.

Я отстраняюсь от нее. Кладу ладони на ее бедра. Впиваюсь в них ногтями, потому что мне нужно держать ее как можно крепче. А потом наклоняюсь вперед и целую ее. Поцелуй медленный и спасительный. Она стонет, и я проглатываю ее стон. Пробую на вкус каждую частичку ее губ. Отдаю ей свои. Впиваюсь в нее. Прижимаю к себе.

— Я хочу быть кем-то, — отодвигаясь, говорю я. — Не знаю, кем. Я лишь знаю, что не хочу быть парнем, продающим травку. Тем, который разбивает свой телефон о дерево, когда понимает, что влюблен в девушку. Который сидит в тюрьме и вымещает свою злость на нее из-за того, что она рядом с его мамой, когда он не может быть.

— Ты лучше этого, — шепчет она.

— Не знаю, так ли это, но я хочу быть таким.

— Моя мама любила меня, — говорит Шайен, шокируя меня. — Не знаю, хотела ли она оставлять меня, но она любила меня. И я не идеальна. Я и не хочу ею быть. У меня па-нические атаки, с которыми я не разбираюсь, но мне нужно. Я разберусь.

Я снова ее целую, потому что она чертовски сильная. В это мгновение, в полутемной комнате, пока моя мама спит на кровати рядом с нами, мы даем друг другу клятвы. Пере-стать притворяться. Повзрослеть. Делать то, что нужно нам, не быть теми людьми, которым приходится играть в дурацкие шарады, чтобы влюбиться.

Мы оба молчим. Мамино дыхание — единственный звук в комнате. Мы стоим, при-слонившись к стене и обняв друг друга.

— Я не смог бы пережить это без тебя, Маленькая Танцовщица.

— Я не смогла бы находиться в другом месте.

Я делаю пару глубоких вздохов, а потом говорю:

— Я не хочу с ней прощаться.

Но я должен. Я это знаю. Знаю, что она, возможно, этого ждет.

— Знаю. Мне жаль.

Я снова ее целую.

— Я знаю.

Дневной свет показался и снова исчез. Следующая ночь. Мама так больше и не про-сыпалась. Приходят и уходят Мэгги и медсестра из хосписа. Дают лекарства. Грустные улыбки. Ее рука больше не сжимает мою, но я стараюсь держать ее крепко за нас обоих.

Я знаю, что мне нужно сделать. Каждый раз, когда я открываю рот, ничего не выхо-дит. Поэтому я просто сижу. Смотрю, как она умирает. Смотрю на ее страдания. Жду.

Мама не издает других звуков, кроме дыхания, звучащего практически мучительно.

Да сделай уже, черт возьми!

Я оглядываюсь на Шайен, а она смотрит на меня. Я пытаюсь сказать ей глазами. Дать ей знать, что я отпускаю ее. Она слегка кивает мне головой.

Я напуган до смерти тем, что должен сделать, но в то же время и горд. Горд, потому что отпускаю ее. Выпускаю на солнечный свет.

Я наклоняюсь вперед, прижимаясь губами к ее уху. Мои слова звучат тихо, только для нее и меня.

— В прошлый раз, когда ты спрашивала, я тебе солгал, но я хочу, чтобы ты знала, я счастлив. Ты никогда меня не подталкивала, пока меня не нужно было подтолкнуть. Ты да-ла мне все, и клянусь Богом, ты будешь мною гордиться. Ради тебя… и ради меня. Я тебя люблю… — Мой голос прерывается. Слова прорывают плотину, удерживающую мои слезы, и я, в конце концов, плачу. Плачу из-за нее. Из-за себя. За весь чертов мир, который ее те-ряет. — Я счастлив. Со мной все будет хорошо. Я буду жить ради себя и ради тебя. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Ты можешь идти… У меня есть Шайен, и я чертовски ее люб-лю. Господи. Я не должен сейчас ругаться, но я люблю ее. Правда. С нами все будет хорошо.

Клянусь, ее ладонь сжимает мою. Больше ничего не двигается. Дыхание не меняется, но я знаю, что она меня слышит. Я знаю, что она гордится мною. Я горжусь собою.

— Я люблю тебя. Со мной все хорошо, — снова говорю я.

Я переплетаю свои пальцы с ее и сажусь на краешек кровати. Я смотрю на Шай, и она подходит ко мне. Она садится рядом со мной, одну руку кладет на меня, вторую — на маму.

И мы ждем.

Секунды.

Минуты.

Полчаса.

Ее дыхание замедляется. Успокаивается.

— Со мной все хорошо, — снова говорю я. Поднимаю ее запястье. Целую свое имя на нем.

Еще один вздох.

Я жду.

И жду.

Она больше не дышит.

Она умерла.