Шепот блуждающих песков

Глава 2

Я глянула на ящера, в сторону которого мотнул головой мой новоявленный супружник. Здоровенная тварюга, чешуя которой отливала под палящим солнцем всеми оттенками последних лучей заката. Короткий толстый хвост с шипом на конце делал зверушку не только ездовой, но и боевой. Впрочем, как и зубы, каждый – с мой указательный палец длиной. На такую не только два, все четыре седла приладить можно.

Хантеру было не до любований собственным транспортным средством. Он, так и не выпустив моей руки, потащил за собою внутрь постоялого двора. К моему шагу сиятельный и не подумал приноровиться, отчего на лестнице, которая вела из зала салуна на второй этаж, я узнала, что стремительно со ступеней можно не только скатываться, но и взлетать на них в буквальном смысле этого слова: силясь успеть, я едва не перелетела полпролета в прыжке.

В свой номер муженек ворвался так же стремительно, и только заперев дверь, удосужился отпустить мою руку.

– Постой немного, – бросил он и, не дожидаясь моего ответа, начал снимать с себя сюртук.

Я уставилась на сиятельного. Нет, я слышала, конечно, что после свадьбы мужьям надо отдавать какой-то долг, и супруги любят его принимать почему-то не в совсем одетом виде. Но мы еще и получаса не женаты, и я у Хантера ничего такого не брала, чтобы успела вырасти кредиторская задолженность.

Блондинюка закатал рукава рубахи и, пробормотав себе под нос: «Проверим», размял пальцы. Короткое «постой не шевелясь» – и мне в лоб тут же полетел пучок света, сорвавшийся с пальцев муженька.

Не знаю, может, прислуга приказов этой сиятельной занозы и слушалась беспрекословно, а у меня летящий в лицо магический хук рождал лишь чувство острой, как отравление, любви. Любви к собственной жизни. Такой юной и прекрасной. Посему я, не хуже чем пехотинец нашей доблестной армии, упала ниц и, используя любимый способ передвижения завсегдатаев кабака Сэма, по-пластунски шустро поползла к кровати. Ввинтилась в просвет между полом и днищем и залегла.

В озадаченное лицо муженька, появившееся спустя пару секунд, полетела походная сумка, квартировавшая под кроватью.

Послышалось сдавленное шипение. Видать, попала-таки по сиятельному носу. Прозвучавшие далее слова, смысл которых никак не вязался с интонацией, в которой проскальзывали явные матерные нотки, заставил меня занервничать еще больше. Хотя казалось: куда уж сильнее-то?

– Леди, я прошу прощения, что не предупредил вас, но объяснение моих поступков займет уйму времени, которого у нас с вами нет. Прошу, вылезайте из-под кровати…

«Да чтобы у тебя все клапана заклинило! Нашел дуру», – подумала я со злостью. Рука потянулась к голенищу сапога, где был припрятан мой любимый гаечный ключ: без боя не дамся.

То ли Хантер почувствовал, что при повторной попытке выступить парламентером огребет по полной, то ли просто решил отвлечь меня болтовней, готовя какую-то грандиозную гадость, но попыток штурма моей пыльной и паутинной обители больше не последовало. Зато в тишине прозвучало:

– Вчера вы дотронулись до горбуна, которого я преследовал, и непонятным мне образом сумели разорвать привязку. Я отчетливо почувствовал переход души.

– Это ты про полупрозрачного хмыря в кителе? – уточнила я, поудобнее перехватывая гаечный ключ.

Ответом мне была тишина.

– Вы его видели? – голос говорившего заметно осип. Как будто для него это было потрясением.

– Не только видели, но и послали, – в нашу беседу включился третий. Вернее, третья – моя шизофрения.

Ее призрачные подметки как раз оказались на уровне моего носа. Подозреваю, что верхняя часть полупрозрачного корпуса сейчас как раз вынырнула из середины кровати.

– Простите… что? – прокашлял Хантер, словно чуть не подавился собственными словами.

– Вот так, дорогой лорд Элмер. Еще недавно о личной аудиенции со мной просили лучшие красавицы империи, а не далее как вчера я узнал много интересных выражений, – продолжил как ни в чем не бывало этот ябеда.

– Ваше высочество, но как вам сейчас самостоятельно удалось покинуть тело носителя? – уже гораздо более уверенно спросил Хантер.

До меня же, как до глупого джейрана, начало доходить: накануне я чуть не обложила кронпринца. В свое оправдание могу лишь сказать, что я руководствовалась принципом: мало или неправильно посланный призрак, как и парень, становится жутко надоедливым.

– У моей носительницы оказалось до невероятного стабильное сознание – это настолько крепкий якорь, что я могу спокойно покидать ее тело.

– Тогда, ваше высочество… – по смыслу так и просилось слово «какого», но блондин предпочел заменить его не менее красноречивой паузой, – не предупредили меня о том, что вы в ней? Мне бы не пришлось применять заклинание экзорцизма и затем лицезреть этот тараканий забег под кровать.

– Все оказалось весьма внезапно и… интересно, – хмыкнул фантомистый собеседник. – К тому же столько позитивных впечатлений разом я давно не получал: кому при дворе расскажи, что в первую брачную ночь холодный как лед разбиватель сердец и глава имперского сыска будет выманивать свою жену из-под кровати, – не поверят. Кстати, советую вам, лорд, надеть на голову шлем, если решите еще пообщаться с этой юной особой. У нее в руках разводной гаечный ключ.

– Я тебе… то есть вам это припомню, ваше призрачное высочество, – я смутно представляла, как обращаться к венценосным особам, но вроде как «тыкать» им все же не положено.

– Вылезайте уже… леди Элмер, – последние слова прозвучали с издевкой. – Клянусь честью, что более не буду применять к вам заклинания и пытаться убить. Все, что надо, я уже увидел.

– А откуда мне знать, есть ли у вас вообще то, чем вы клянетесь? – пошла я на наглость. – Вон старушка Эмма всегда говорит «зуб даю» и при этом ухмыляется во весь рот. А в нем, кстати, даже захардяшного клыка с дуплом уже лет двадцать как нет.

Думала, Хантер, как и всякий уязвленный аристократ, разозлится: как же – усомнилась в самом дорогом. Ведь судя по поговорке, что ходила о сиятельных: «душу – двуликому, сердце – возлюбленной, жизнь – императору, честь – никому», эти ушастые лорды могли заложить ростовщику последние портянки, но не эту самую честь.

То ли молва врала, то ли сиятельный мне попался бракованный, но вместо того, чтобы замолчать, обидеться и уйти (лучший из вариантов) или в гневе испепелить меня пульсаром (увы, и такой исход был возможен), этот ненормальный расхохотался.

Я, огорошенная таким поворотом, решила спросить у самого адекватного в нашей компании – у своей шизофрении:

– Ваше величество… – вспомнила, что император вроде как еще жив, и решила исправиться: – то есть высой… чхи! – В нос попала пыль и не дала мне договорить – я чихнула, треснувшись макушкой о днище кровати. Решила, что это знак свыше: не нужно пытаться освоить дворцовый этикет в столь сжатые сроки. Плюнула на расшаркивание и обратилась к видению, как привыкла: – Не знаешь, призрачный, чего это он?

Полупрозрачные сапоги потоптались у моего носа, послышался шепот на уровне ультразвука, а потом ноги кронпринца и вовсе исчезли, провалившись под пол. Зато на уровне моего лица, прямо из досок, возникла призрачная голова, сверкающая хитрой улыбкой от уха до уха.

– Юная леди, вы весьма проницательны. Насколько мне известно…

Договорить он не успел, поскольку его витиеватую речь прервал истошный женский визг, а затем грохот и ор. Как и всякий крик души – исключительно матом.

Хантер, догадавшийся о причине ударной звуковой волны, лишь ехидно заметил:

– Думается, что ноги вашего высочества произвели неизгладимое впечатление на местных прелестниц.

Я прыснула, представив тетушку Фло, поцелованную черной оспой и способную одним ударом уложить взбесившегося быка в роли «прелестницы». Да будь этот кронпринц хоть на грамм материален – могу поспорить на последний медяк, она бы выдернула его из потолка за ноги и не погнушалась вымыть привиденистым высочеством пол – чтобы не пугал своими благородными ходулями благочестивых столичных горожанок.

Принц же, узнавший много нового о своем династическом древе, а также получивший в родственники много новых лиц: от шелудивой дворняги до всенижних инфернов, моментально вынырнул из-под пола и даже завис в воздухе в двух ладонях над досками. Хантер же вернулся к предмету свой клятвы:

– Жертвуют честью, чтобы спасти репутацию, в основном фрейлины императрицы. Я же к оным не отношусь даже с натяжкой. А посему я клянусь тем, чего у меня отнять попросту нельзя.

– Кстати, о том, что лорд Хантер – бесчестный человек, ему постоянно напоминают, – съехидничал призрак, – правда, в основном когда он отказывается взять в жены очередную любовницу, возомнившую себя без пяти минут леди Элмер.

Кажется, я начала понимать, почему кронпринц ныне пребывает в привиденистом виде: из-за такого отвратительного характера даже у меня, знавшую высочество меньше суток, чесались руки его придушить. Что уж говорить о тех, кому ежедневно приходилось выносить эту язву. Впрочем, вслух я сказала совершенно иное:

– Я смотрю, вашу дружбу даже песчаные демоны не разорвут…

– О да, – тут же откликнулся Хантер, – наша «дружба», как ты, моя дорогая супруга, выразилась, долгая и продуктивная. Я уже семь лет вытаскиваю высочество из неприятностей. Но в этот раз Микаэль умудрился потерять в своих «приключениях» не просто голову, но и все тело.

Призрак ничего не ответил на это едкое замечание, и я уже было подумала, что он предпочел гордо отмолчаться, когда Микаэль заговорил:

– А ты думал, каково это, когда просыпаешься и засыпаешь под взглядами твоих шпиков? Когда каждый твой вздох, жест, улыбку – оценивают, взвешивают. Может, мне иногда хотелось просто побыть одному?

Так, судя по всему, кого-то из венценосных прорвало. Вот только Хантер не имел за душой и крупинки сочувствия:

– И ты предпочитал «быть один» преимущественно в игорных клубах, на бойцовских рингах и в «крольчатниках» с веселыми девочками?

Мне стало интересно, чем будет крыть наследничек, и я даже высунулась из своего укрытия. Полупрозрачный кронпринц, к моему удивлению, не изображал оскорбленную невинность и даже не выглядел надменно-неприступным. Этот подлец только бросил:

– Твоя жена вылезла из-под кровати, хватай ее!

Я задохнулась от возмущения. Оказывается, весь этот спектакль с визгами-ногами эти двое разыграли с одной-единственной целью: выкурить меня из убежища. Не иначе, я испугаюсь и сигану из-под кровати. Но когда не выгорело, в ход пошли чистосердечные признания – самая лакомая наживка для женского любопытства. На что я, как и всякая девушка, купилась.

Эту простую истину и осознала, болтаясь не хуже кутенка, когда Хантер держал меня за шкирку.

– Ваше высочество, спасибо, что подыграли, – отстраненно поблагодарил супружник.

Микаэль лишь поджал губы и процедил:

– Не за что, но упоминать про крольчатник было излишне, это все же личное.

– А нельзя меня было просто попросить вылезти? – решила и я вставить свой медяк в расшаркивания сиятельных.

– Ты бы не вылезла, – веско бросил мой ушастый супружник, ставя меня на пол. – Не вздумай убегать. В следующий раз я не буду столь любезен, а попросту спеленаю тебя заклинанием и вытащу из норы, в которую забьешься, хоть за ногу, хоть за волосы.

Я ничего не ответила, лишь мысленно погладила любимый гаечный ключ, который выронила в результате короткого и неравного боя со своим новоиспеченным муженьком.

– И еще: никогда не сомневайся в чести сиятельного, если не хочешь лишиться головы, – холодно бросил Хантер.

Его фраза окончательно убедила меня: у моего мужа чести нет вовсе.

Меж тем лорд, больше не обращая на меня внимания, поднял с пола сюртук и выудил из здоровенной походной сумки, которую я недалече использовала в качестве метательного снаряда, замшевую куртку наездника. Выгоревшая настолько, что темно-коричневый цвет местами стал почти желтым, потрепанная, она говорила о своем хозяине красноречивее его самого.

Не иначе, этот сиятельный провел в седле не меньше месяца. Интересно, а сколько же минуло с тех пор, как кронпринц стал привидением? До нашей Столицы вести всегда доходили с опозданием: так у леди Изольды несколько лет висел портрет «нынешнего» канцлера, пока ей один ушлый караванщик не сказал, что почтенный «Железный лорд» уже четыре года, как преставился. И тут же предложил купить у него портретик нового министра. Должно же в государственном приюте иметься изображение главного по имперским богадельням?

На коммерсанта директриса тогда плюнула. Отдавать целый золотой за посредственную мазню – не в ее правилах. Она поступила гораздо мудрее: затерла характерные черты лица на изображении почившего «Железного лорда» влажной тряпкой так, что теперь каждый смотрящий на картину, используя собственное воображение, мог сам представить, как выглядит новый министр. А что? Удобно и каждый раз портретик нового чиновника покупать не нужно. А одежда у всех канцлеров одинаковая – парадный мундир.

Хантер же, не подозревая о моих мыслях, рылся в своем бауле. Блондин нашел какую-то пеструю ткань и скривился, но потом, кивнув своим мыслям, выдал: «Подойдет» – и вручил мне сверток.

Когда я развернула яркую тряпку, оказалось, что это широченный шарф, которым меня можно обмотать с ног до головы. Странно… Этот предмет явно из женского гардероба. Что он делает в мужской походной сумке?

– Никак матушка постаралась? – понимающе ухмыльнулся призрак, глядя на мое вытянувшееся лицо и недовольную гримасу Элмера.

– Да, – со вздохом признался супружник и, отринув этикет, по-простому перешел на «ты». – Представь, когда она вручала мне этот шарф, снятый, к слову, с собственной шеи, то говорила, чтобы я не вздумал простудиться.

Меня при его словах заклинило не хуже, чем проржавевшие шестеренки. Подхватить простуду в наших краях – все равно что наткнуться на головореза-проповедника. Вроде как теоретически и возможно, но…

Видно, у моего муженька очень заботливая матушка. А потом до меня, как до безголового голема, дошло: это не только его родительница. Это и моя свекровь! И пусть угроза казалась чисто гипотетической – слинять от лорда Элмера я планировала гораздо раньше, но все же. Если она о своем великовозрастном дитяте так печется, что шарфики от простуды ему вручает, то что может ждать меня?

Из ступора меня вывел голос блондина:

– Накинь на макушку, а то напечет и голова будет болеть.

Подумала, что у меня, кажется, башка уже и так трещит, безо всякого солнечного нокаута.

И лишь потом поняла – несмотря на все закидоны лорда, он все же решил обо мне позаботиться: южное солнце целует кожу столь горячо, что может и содрать ее.

В первый год жизни здесь я напоминала ящерицу, постоянно сбрасывавшую шкуру. Правда, кусками. Но потом светило то ли приняло меня за свою, то ли я притерпелась… Но и сейчас – не будешь осторожен, палящие лучи плеснут на тебя солнечного кипятка.

Призрак меж тем озадачился совершенно другим вопросом:

– Выяснили, кто виновен в моем теперешнем состоянии и почему все это произошло? А то я ничего не помню с того момента, как на дирижабле мне на шею накинули силовой аркан.

– Да, – деловито бросил Хантер, надевая куртку. – И кто виновен, и почему. Вот только если мы не поторопимся, то призраков станет на две души больше.

Его заявление возымело эффект скипидара. Я отбросила размышления и споро начала наматывать на голову и лицо шарф. Раз муж сказал, что нужно делать ноги, – значит, делаем. Ведь не даром кочевники говорят, что бег весьма способствует продлению жизни: сумел удрать от неприятностей – сумел и выжить. Преисполненная мудростью странников песков, я вместе с муженьком (кронпринц предпочел исчезнуть, растворившись в воздухе) покинула комнату и уже через несколько минут уселась в седло ящера, даже не подозревая, что это начало забега через всю империю.

Я оказалась в переднем седле, а Хантер уселся сзади. Зверюга мотнула лобастой башкой. Недовольно брякнули удила.

Сиятельный бросил короткое: «Но!» – и ящер, загребая массивными лапами, тронулся в путь. Сначала неспешно, пока мы ехали по улицам. Но как только оказались за околицей – припустил во всю прыть. Никогда бы не подумала, что воздух может быть таким холодным и твердым.

Нет, на ящерах ездить мне доводилось, но только сейчас я поняла, что до этого мне попадались лишь дохлые ползуны. Децли оказался таким же ненормальным, как его хозяин. За полдня в седле мы преодолели недельный путь караванщиков и пересекли границу Анчара.

Впереди показались предгорья, а на горизонте, в голубой дымке – плато Раздора.

Рассказывали, что оно, когда-то ровное, как ладонь, оказалось рассечено, если верить патеру, гневом двуединого. Видать, тяжелый характер у нашего божества: больно уж часто, можно сказать – по расписанию, оно гневалось, насылая всякие напасти. Как по мне, регулярнее двуединого сердилась только жена пропойцы Эмтира, который добирался до дома каждый день в одинаково проспиртованном состоянии, но новым способом: то на бровях, то в зюзю, в дрова, в хлам, нахрюкавшись, заложив за воротник, залив зенки или в уматину.

По другой версии, разлом появился на плато оттого, что земля просто тяжело вздохнула. Сама же я не верила до конца ни в одну из версий, потому как не видела этого самого плато ни разу в жизни, хотя слышала о нем столько, что хватит на три пары ушей.

Суховей немилосердно кидал пригоршни песка мне в лицо, ящер несся так, словно под хвост ему вылили ведро горящего черного земляного масла, Хантер держал меня стальной хваткой: захоти я убиться, выпрыгнув из седла, даже дернуться бы не получилось. Призрак хранил полумолчание. От полного безмолвия оно отличалось тем, что сопровождалось едким хмыканьем, когда шальной Децли разгонялся настолько, что я малодушно закрывала глаза, молясь. К слову, просила я двуединого в основном о том, чтобы в случае падения моя шея сломалась сразу и я не мучилась несколько дней без воды и еды одна, с перебитым хребтом: с этой ненормальной тварюги упасть, отделавшись раздробленной ключицей или оторванной рукой, казалось, было нереальным счастьем. Правда, иногда увещевания божеству разбавлялись проклятиями в адрес двух сиятельных. Одного – эфемерного, второго – вполне реального.

В общем, наша прогулка представляла собой идиллию, в которой муж невозмутим, жена – звереет.

Когда Хантер объявил привал, солнце уже перешло зенит и светило втрое яростнее утреннего.

Ящер остановился столь резко, что я едва ласточкой не сиганула через холку рептилистого транспорта. Спасибо крепкой хватке благородного супружника.

Тишину вокруг разбавляли лишь песнь ветра и шуршание сухой травы, обретавшейся меж песчаника лишаистыми проплешинами. Впереди сиял серебром солончак, настолько похожий издали на озерца, что это напоминало издевательский кукиш матушки-природы незадачливым путникам.

Сиятельный, первым спрыгнув с ящера, протянул ко мне руки и скомандовал:

– Давай слезай!

Шуршание повторилось еще ближе, вызвав у меня не самые приятные воспоминания. По спине, несмотря на жару, пробежали мурашки.

– Умирать не хочу! И тебе не советую, – крикнула я и повела себя в лучших традициях недотроги из сказочной башни. Правда, за неимением длиннющей косы, протянула Хантеру руку, чтобы тот быстрее взобрался в седло.

Сиятельный с недоумением воззрился на аналог косы Опунцель (вроде бы героиню легенды назвали именно так, в честь кактуса, а может, и наоборот: кактус в ее честь; если последнее – значит, принцесса была той еще «красоткой»).

Мое пояснение: «Гремучник!» – сопровождаемое ритуальной фразой хромого Джо, когда тот с размаху целовал затылком перекладину в мастерской, не возымело должного эффекта. Я-то думала, что Хантер залезет в седло, на худой конец – как-то озаботится спасением своей чокнутой головы от полоза. Последний, двадцати локтей длиной, раззявил свою пасть. Как-то сразу вспомнилось, что укус этой твари заставляет откинуть подметки через пару вздохов.

Не то чтобы вдовий наряд мне не шел… Черный хорошо смотрится на смуглянках. Но как-то становиться бывшей миссис Элмер посреди песков, когда до ближайшего жилья – сотни лиг, а ящер навряд ли послушается моей руки, удовольствие сомнительное. Так что я поспешила сообщить этому аристократистому тормозу о том, что за зверушка покачивает перед ним своей треугольной головой, приближаясь и гремя хвостом.

– Знаешь, кажется, мы вторглись во владения песчаного хозяина. Самое разумное – извиниться и уйти, – начала я шипеть разъяснительную лекцию, не переходя на крик, чтобы не провоцировать полоза. – И к сведению: на гремучников не действует магия. Они ею питаются. Поэтому магов любят особенно. А сиятельные, подозреваю, для них вообще – редкое и питательное лакомство.

Вот только судя по реакции Хантера, он страдал эпизодической глухотой, слепотой и к тому же имел зачаточный инстинкт самосохранения: на мои слова, протянутую руку и понукания его животины он никак не прореагировал. Зато его кисть с пряжки ремня плавно двинулась вбок.

Гремучнику этот жест понравился еще меньше, чем мне, и он, обнажив клыки, совершил бросок вперед не хуже распрямившейся пружины.

То, что произошло дальше, заставило меня вскрикнуть, ездового ящера недовольно мотнуть башкой, змею – распрощаться с головой, а Хантера – поморщиться.

– И незачем было так орать. Я прекрасно знаю, что представляет собой эта рептилия, – невозмутимо заявил блондин, убирая револьвер обратно в кобуру. – К твоему сведению, этот так называемый гремучник – лярва степная. Класс опасности – третий. Условная нежить.

– Ик! – выдала я с перепугу в ответ на его просветительскую речь.

Передо мной лежала мертвая змеюка, а перед глазами стояла совершенно другая картина: окраина города, пустырь и мы, приютские, сбежавшие с очередного урока «облагораживания духа», или попросту прополки грядок. Гремучник тогда попался небольшой, полтора локтя всего. Ползучий гад тяпнул Мэта за лодыжку и начал пить.

Пацана спас в тот раз Хромой Джо, посланный за нами леди Изольдой, обнаружившей огородный саботаж. Нож, пришпиливший тело гремучника. Извивающийся хвост гада и навсегда перекошенное лицо Мэта. Парень так до сих пор и улыбается лишь половиной рта и смотрит на мир одним глазом.

Я тряхнула головой, прогоняя картины прошлого, и уставилась на панораму настоящего.

– Знаешь, мне не особо интересны титульные позывные гада, желающего мной подзакусить. Достаточно знать, как он выглядит и как его можно прикончить, – изрекла я, спрыгивая на уже безопасную землю.

– Печально, что моя, пусть и временная, и недалекая, как только что выяснилось, супруга не желает тянуться к знаниям и развивать свой скудный интеллект, – последние слова Хантер почти прошептал мне в ухо, умудрившись меня поймать, как я ни старалась приземлиться самостоятельно.

Ирония в его голосе показалась мне сродни глотку виски: жгучая, вызывающая желание поскорее «заесть» ее ответным колким словцом.

– А я где-то слышала, что благородные так воспитаны, что не хамят женщинам. Выходит, ты либо не настоящий лорд, либо твои родители экономили на воспитании.

– Сиятельные лорды не «хамят», как ты выразилась, истинным леди. Ты же, Тэсс, к ним явно не относишься. Поэтому знай свое место.

Мы стояли близко. Очень близко. Я даже могла почувствовать стук его сердца, его запах, в котором перемешались ноты хвои, моря и грозы. Разглядеть череду дырочек в мочке уха, услышать дыхание.

«Романтишная поза», – так выразилась бы Кайма – любительница сплетен и лямурных историй (хотя порою это одно и то же) и моя соседка по койке по совместительству. Откуда она почерпнула это выражение, как и ему подобные, – оставалось для меня глубокой тайной и по сей день, но щеголяла она ими регулярно к месту и не очень. Но я ее ценила не за эту тягу к словесам.

Рыженькая подруга наверняка увидела бы в сложившейся ситуации едва ли не преддверие первого поцелуя. Я же оценила свое положение сильной степени прижатости к мужскому телу с другой стороны: захоти врезать – ничего не получится. Замахнуться нельзя, ногу согнуть – проблематично, разве что лбом в переносицу. Но тут опять же – попробуй до этого прямого аристократического носа еще допрыгни. Хотя…

– Даже не думай, – словно прочитав мои мысли, предостерег Хантер и еще крепче сжал мои плечи, – вчера тебе удалось застать меня врасплох лишь по одной причине: я не спал трое суток подряд. Сегодня этот номер не пройдет.

– Не больно-то и хотелось, – буркнула я и сделала то единственное, что могла. Протестующе запыхтела, как ушастый песчаный ёж.

– Давай расставим все точки над рунами, – примирительно начал Хантер, здраво рассудивший, что нет хуже врага, чем женщина, задумавшая месть. Хотя в моем случае не совсем женщина. И не месть, а скорее обиду. Но все же.

Предусмотрительно сиятельный сделал полшага назад. Впрочем, не отпуская меня, словно я могла задать стрекача.

– Мне пришлось на тебе жениться, чтобы как можно скорее доставить в Альбион. Так уж вышло, что ты стала двоедушницей. Видимо, у тебя есть способность к магии, иначе разорвать плетение ты бы попросту не смогла. И твой разум, сознание достаточно… – он замялся, словно подбирая подходящее слово, – стабильны, чтобы удержать еще и дух Микаэля, как иные маги удерживают в мыслях матрицу заклинания.

Под конец своей речи Хантер все же не удержался от подколки:

– Хотя, возможно, ты так легко утянула душу кронпринца, потому что твоя голова абсолютно пуста…

Именно этот момент выбрал предмет нашего обсуждения, чтобы объявиться.

– Простите, что вмешиваюсь в ваш обмен любезностями, но хочу заметить: неплохо бы добраться до плато к ночи. Здешние пески, насколько я помню из книг, весьма опасны после заката.

Я хмыкнула про себя: по мне, так обитатели домов благополучного Альбиона куда как страшнее. Здесь опасность – гремучники и варраваны, мелкие скорпионы и здоровенные подземные щитники с глотками, полными зубов. Последние любят выныривать из дюн с намерением подзакусить лодыжкой очередного глупца. Хорошо, что они обитают только в долине блуждающих песков.

А вот благообразные горожане Альбиона… У них нет зубов и когтей, луженых глоток и щупалец. Зато их доносы могут лишить не только ноги или руки, но семьи и крова. И сиятельный судья не будет особо вникать в суть, потому что поскорее захочет отделаться от очередного подсудимого и отправиться домой, где наверняка его ждут теплый семейный ужин, камин, расторопные слуги.

– Высочество боится потерять еще одно тело? – съерничала я. – Не стоит переживать. У нас есть один ненормальный. Думаю, ради короны он позволит подзакусить собой, пока мы будем удирать.

Хантер иронично изогнул бровь и, отпустив меня, выдал:

– Даже не рассчитывай. Я еще не сошел с ума.

Оставив за собой последнее слово, мой временный муженек гордо повернулся спиной и зашагал к безголовому гремучнику, который виртуозно прикидывался шлангом.

Я лишь покачала головой. Но видимо, не в правилах кронпринца было оставлять последнее слово за противником, поскольку в спину лорда стихий полетело:

– И о своей нормальности говорит тот, кто поджег корпус боевых магов…

– Я просто хотел узнать, выучили ли адепты параграф «Экстренная эвакуация»… – бросил Хантер через плечо.

Мне стало интересно: неужели этот сиятельный даже студиозусом отличался оригинальным мышлением?

– И как отреагировали его одногруппники? – решила я узнать развязку этой истории, обращаясь к привиденистому кронпринцу.

– Почему одногруппники? – удивился дух. – Он тогда преподавал в академии.

На это заявление я лишь помотала головой: с таким оригинальным подходом к решению проблем страшно даже предположить, каким способом Хантер отыскал душу кронпринца.

Муженек, не подозревая о моих мыслях, уверенным шагом подошел к гремучнику, достал нож из-за голенища сапога и оттяпал то, что осталось от башки ползучего гада, от змеевистого тела. Поддев на лезвие ошметки головы полоза, он замахнулся и отправил их в полет. А потом невозмутимо повернулся к ездовому ящеру и скомандовал:

– Еда.

Децли накинулся на гремучника не хуже профессиональной свахи на симпатичного богатого холостяка. Не выпуская из пасти туши полоза, ящер с энтузиазмом и упоением начал его заглатывать.

Мне же от Хантера досталась гораздо менее питательная фляжка. Сделав небольшой глоток, я подержала воду во рту, несколько раз прогнав ее по деснам. Привычка, приобретенная в Анчаре, позволявшая напиться гораздо быстрее и меньшим количеством жидкости.

Я отдала фляжку сиятельному, отпив ровно половину. Хантер на это лишь хмыкнул и осушил ее одним глотком. Глядя на этот жест, я подумала, что на такого непутевого благородного воды в песках не напасешься. Зато привиденистый дух в этом плане – эталон экономии. Ему жидкости не требовалось вовсе, впрочем, как и еды. О последнем желудок напомнил негромким, но настойчивым завыванием, как блеяние побирушки, требующей милостыню.

Блондин, взявший на себя роль шеф-повара, на прозвучавшую руладу поинтересовался:

– У меня есть вяленое мясо, сыр и хлеб, – начал перечислять он, выуживая из котомки свертки. – Что будешь?

И он еще спрашивал?

– Ага! – воодушевленно сообщила я, и схватила одной рукой кусок сыра, второй – ломоть хлеба.

Откусив от каждой добычи и тем самым приватизировав ее, я начала споро закидывать калории в себя, как машинист паровоза – магические шары в топку.

С утра у меня во рту не было ни крошки, к тому же такие волнительные события, как собственная свадьба, весьма способствуют аппетиту, а уж если тебе предлагают не баланду из бахчи или отрубей, а вкуснющий сыр и белый сдобный хлеб… В общем, не более чем за пять минут Хантер обеднел на внушительный кусок сыра и полковриги.

– И куда в нее только влезает, с виду такая тощая… – донеслось до моего слуха едкое замечание кронпринца, когда я расправлялась с остатками хлеба.

– А ваше полупрозрачное высочество вообще на просвет можно рассматривать, а если ветер подует – то и вовсе улетит, даже мундир не спасет, – не осталась я в долгу.

К слову, про ветер я не врала: действительно, даже несильные порывы заставляли облик духа идти рябью. Это обстоятельство, судя по всему, доставляло привиденистому кронпринцу явное неудобство. Он то и дело морщился, но упрямо поджимал губы, делая вид, что так и задумано.

После короткой стоянки и плотного (для меня) и наисвежайшего, только что ползавшего (для ящера) обеда мы вновь двинулись в путь.

Плато, которое, сколько бы лиг мы ни преодолели, не становилось ближе, начало казаться мне каким-то заговоренным. О чем я и сообщила своим спутникам. Кронпринц, предпочитавший лишь звуковое присутствие, отринув визуальную ипостась, загадочно сообщил, что это эффект гор. Хантер пояснил куда понятнее: плато слишком большое, вот в удивительно прозрачном воздухе пустыни и создается обманчивое впечатление, что оно ближе, чем есть.

Однако сиятельные в один голос заверили, что, дескать, к ночи мы обязательно доберемся. Ну а главного реализатора этого «доберемся» – ездового ящера – эти умники почему-то не спросили, а стоило бы.

До плато Раздора к закату мы так и не доехали. Застряли мы аккурат у подножия. Хантер заявил, что в сумерках взбираться вверх, да еще и на ящере, – значит свернуть себе шею качественно и наверняка. Оттого решили заночевать в предгорье. Благо мы наткнулись на ручеек, русло которого было не шире ладони.

На ночлег устраивались основательно. Ящер долго крутился, словно вытаптывал себе гнездо, и наконец улегся. Супружник достал из своего баула огненный камень и водрузил на него котелок с намерением приготовить что-нибудь горячее, призрак на манер флагштока поднялся над нами и обозрел окрестности. Я же размяла закаменевшую поясницу. Пока пыталась вернуть нижней части спины чувствительность, нет-нет да краем глаза косила на багровый камень – редкий и весьма ценный предмет, который мог позволить себе далеко не каждый. Он раскалялся за считаные минуты, не дымил, согревал и дарил свет, как костер, но не требовал дани в виде дров, торфа или кизяка. А еще никогда не подводил и исправно работал, даже будучи брошенным в прорубь. Вот только «камнем» его лишь называли. На деле это была здоровенная прямоугольная каменная шкатулка с залитыми свинцом швами, внутри которой находились сложный механизм и магический аккумулятор.

Хантер придирчиво рассматривал содержимое мешочка. Долго, пристально, как будто улику изучал. Потом высыпал на ладонь горсть зерна, в котором отметились крупяные вошки, и, скривившись, вернул его в недра котомки. Лорд стихий уже начал стягивать веревку, когда рассеянно глянул на меня. Остановился.

– Тэсс, – начал он с сомнением. – А ты вообще умеешь готовить?

Ну, сиятельный… Умудрился задать вопрос, оскорбительный как для благородной леди, так и для кухарки. Правда, если высокородная, скривившись, бросит сквозь зубы: «Конечно же нет!» (и правда, утруждать холеные ручки готовкой – нонсенс), то повелительница половников и сковородок оскорбится до глубины души. А как иначе – ведь усомнились в ее профессиональных навыках.

Впрочем, я не была ни той, ни другой, поэтому лишь уточнила:

– Смотря что.

– Кашу. Обычную кашу, – протянул блондин и всучил мне в руки котомку. Пока я подыскивала подходящий ответ, Хантер решил закрепить успех и высказать свои гастрономические пожелания: – И желательно, чтобы она не напоминала клейстер.

– Не переживай, милый супруг, твой фирменный рецепт повторять не буду, – я ткнула пальцем в небо, но по тому, как скривился лорд, поняла: таки попала! Мне в мужья достался тот еще кулинар.

Пришлось оказывать помощь этому безрукому: я перебрала крупу, закинула ее в котел, посолила и начала помешивать.

Когда каша разварилась как следует, Хантер напоминал влюбленного, изнывающего под окнами дамы своего сердца. Он нарезал круги, гипнотизируя ложку, помешивавшую варево, вздыхал на жестокосердную меня, не позволявшую воссоединиться двум половинкам, и томился от нетерпения.

Наконец добравшись до еды, сиятельный начал активно орудовать ложкой, но делал это, к моей черной зависти, не теряя изящества, словно был на приеме.

Отужинав, мы залегли спать. Уже проваливаясь в объятия дремы, я почувствовала, как чьи-то руки заботливо поправляют плед и подтыкают края, чтоб я не замерзла. Ночи в предгорьях, как и в песках, – отнюдь не жаркие. А вот пробуждение оказалось не столь приятным и радостным – от холодка лезвия, приставленного к моему горлу.

Открыв глаза, я убедилась, что Хантер находится не в лучшем положении: с ятаганом у груди и связанными руками.

Те, кто выступил в качестве будильника, устроив нам столь оригинальный подъем, не были похожи ни на бандитов, ни на кочевников. Для первых – слишком чисты и опрятны (драные локти сюртуков, грязные ботинки – не в счет), да и лиц косынками не закрывали, для вторых – чересчур странно одеты (ни тебе чалмы, венчающей чело, ни халата, а все больше изыски моды Альбиона, где царствуют дамские корсеты и мужские пиджаки). В общем, крайне странные типы, с оружием, неуместно смотрящимся в их руках. Как будто карабины и ятаганы они выменяли у местных, а то и вовсе подобрали на помойке. Родной нож или рукоять любимого револьвера так в ладони не лежат.

Скосив взгляд на одно из лезвий, которым основательно подзакусила ржавчина, я все больше склонялась ко второму варианту. Такой сталью тяжело резать плоть. Да что резать, даже пилить – и то проблематично. Тем не менее парень, больше всего напоминавший столичного студиозуса, гордо тыкал этой железякой в грудь Хантера. Трое его коллег по разбойничьему цеху бдели рядом. Один – громила с кулаками, напоминавшими кузнечные молоты, и рукояткой ножа, торчавшей из голенища сапога, второй – пижонистого вида хмырь в очках с красными стеклами, в цилиндре и при карабине, а третий, вернее, третья – девица разбитного вида. Она-то и жаждала пошинковать мою шейку на манер молочного кабачка.

Муженек почему-то не особо проникся грозящей нам участью.

– Говори, куда ты, паскуда, дел кулон! – фальцетом взвизгнул пацан, чуть вдавив острие в грудь сиятельного.

Студиозус ожидал, что сталь хотя бы проткнет ткань и разрежет кожу, чтобы капли крови эффектно скатились по лезвию. Но оружие, смененное по дешевке, повело себя в лучших традициях шарлатана: не выполнило возложенных на него надежд и прогнулось коромыслом.

В отличие от стушевавшегося паренька, Хантера это не смутило. Супружник зевнул и изрек:

– Какой еще кулон? Я с утра без трубки связно не могу мыслить…

Амбалу, бывшему в этом квартете силовиком, слово «переговоры» было незнакомо. А как иначе объяснить то, что он стремительным шагом подошел к сиятельному и врезал ему в челюсть?

Хантер, не будь дурак, на второй удар этого отбойного молотка не стал нарываться, а благополучно потерял сознание.

– Достал этот пустозвон, – изрек громила в ответ на осуждающий взгляд пижона.

– Тебя он достал… – протянул любитель смотреть на мир в кровавых тонах. – А нам теперь что прикажешь делать?

– Может, она что-то знает? – последовал кивок студиозуса, оставшегося без своего «клиента», в мою сторону.

Признаться, быть солисткой, на которой сошлись взгляды всех зрителей, мне отчего-то не понравилось.

Ящер, изображавший овощ на полставки, лежал неподвижно. Слишком неподвижно. В то время как вертикальный зрачок бешено перемещался с одного бандита на другого.

«Заклинание стазиса», – подсказал откуда-то голос кронпринца. Сам венценосный дух предпочел оставаться невидимым. Может, это и к лучшему. Грозное и неожиданное «Ух!», выкрикнутое в ухо, может иметь ошеломляющий эффект. Особенно если тот, кто его услышит, стоит на краю обрыва…

– Может, и знает, – задумчиво протянул щеголь, подходя ближе.

Внимательный и какой-то липкий, раздевающий взгляд прошелся вверх от подошв моих сапог, задержался чуть выше корсета, аккурат где квартировал вырез блузки, а потом приклеился к лицу.

Хлыщ мотнул головой, и громила в два шага оказался рядом со мной.

– Итак, я полагаю, передо мной юная миссис Элмер? – начал, паясничая, главарь.

В том, что пижон и есть главнюк этой банды, сомневаться не приходилось. Слишком уверенно распоряжается остальными, отдавая приказы даже не словом, взглядом. С амбалом тоже все ясно. Паренек – судя по его замашкам – подбрех, что тявкает, пока чувствует за спиной силу, а вот девица… Что она здесь забыла? Хотя и без нее компания, мягко говоря, странная.

Я почувствовала, как лезвие отстранилось от моего горла, но не успела выдохнуть, как под подбородком оказалась рука громилы, сдавившая шею.

Амбал приподнял меня, так что ноги засучили в локте от земли. Я выразительно захрипела.

– И что нам поведает новоиспеченная леди Элмер об одном милом кулоне, который наверняка сейчас находится у ее супруга? – начал хмырь.

Под конец его речи меня даже опустили на землю. Ну как опустили: носками я едва могла коснуться камней под ногами. Тем не менее вздохнуть получилось.

Пока мы с главнюком вели великосветскую беседу, девица бесцеремонно обшаривала наши вещи. Видимо, разговоры разговорами, а проверка лишней не бывает.

– Какой еще кулон? – я постаралась потянуть время.

– Принадлежавший нашему другу, Гансу. Парень был хороший, хоть и горбун, – с наигранной печалью присовокупил хлыщ. – Как рассказали свидетели, его вчера убил твой муженек. Пульсаром. Да еще и сжег кучу всего.

Теперь мне все стало понятно. Вот только боюсь, что, если расскажу всю правду об участи, постигшей амулет, жить мне останется совсем чуть-чуть. Мозг лихорадочно заработал, ища выход.

Меж тем главарь, задумчиво изучавший меня, изрек:

– Интересно, а зачем лорду было жениться на деревенщине, у которой ни копейки за душой, да еще и тащить ее с собой в столицу? И не просто так, а в качестве законной супруги? Хотя не спорю, мордашка у тебя симпатичная, но, думаю, она не окупит всего. А может, ты в постели дашь форы столичным куртизанкам?

Он протянул руку и бесцеремонно ощупал грудь сквозь рубашку.

Я не могла дернуться – громила все еще держал меня за шею.

Девица предвкушающее оскалилась в ожидании потехи. Но вот недоуменный взгляд пацана отрезвил. Студентик смотрел на главаря так, словно для него такое поведение хлыща было внове. И я поняла, что меня провоцируют.

Если угроза смерти не развязывает язык, то, может быть, угроза потери чести будет более действенной?

Вот только эти столичные бандиты не учли одного: высокородные леди действительно порою трясутся над своей репутацией пуще жизни, но на юге зачастую, если не умеешь отстоять свою жизнь, не будет у тебя и никакой репутации. Ни плохой, ни хорошей. И тебя не будет. Вообще.

Вот только этому хмырю, как и его подручным, эту простую истину знать пока не следует. Я решила подыграть главнюку.

– Кулон, – прохрипела я, делая вид, что сейчас лишусь чувств. Маневр возымел эффект. Меня поставили на ноги, так, что я смогла дышать не в половину, а полной грудью. – Сиятельный… Проглотил его вчера. Сказал, что так надежнее.

Все произошло в точности, как я рассчитывала: взгляды бандитов метнулись к Хантеру, чем я немедленно и воспользовалась. Резко согнув ногу в колене, дотянулась до любимого гаечного ключа и со всей дури заехала разводным по затылку отвернувшегося громилы. Звук получился такой, словно я залупила по колоколу.

Зато амбал на мгновение ослабил хватку, позволив мне высвободиться. Но это оказалось не все. Пока я мило беседовала с бандитами, сиятельный не только пришел в себя, но и умудрился высвободить руки из пут. Судя по едва уловимому душку, огненный камень сжег не только бечеву, но и подпалил лорду кожу на запястьях.

Перекатившись, Хантер метнулся к своему револьверу, валявшемуся в стороне. Как раз вовремя, поскольку место, где он мгновение назад находился, нервный главнюк, державший оружие на изготовке, изрядно удобрил свинцом.

Любоваться тем, как сиятельный уворачивается от пуль, было увлекательно, но увы, я не могла позволить себе такой роскоши, поскольку оказалась занята не менее важным процессом. А конкретно – убеганием. Выронив любимый гаечный ключ, я уносила ноги в стиле «сайгак»: быстро, качественно, перепрыгивая через валуны, которые в другой ситуации не смогла бы преодолеть, даже если бы меня подсадили.

За спиной раздался выстрел. Громыхнуло и запахло озоном. «Все-таки дотянулся», – мелькнула мысль.

Заклинания эффективны, но для них нужны свободные руки и пара мгновений, чтобы сосредоточиться. А также мозги, для мыслительного процесса. Зато револьверу – только руки. Вернее, одна рука. Голова при стрельбе не обязательна, если есть его величество выработанный рефлекс. Прямо как у курицы, которая способна носиться по двору и хлопать крыльями с оттяпанной башкой.

Я неслась не разбирая дороги, ощущая себя как та героиня из легенды, за которой гнался великан ЖЭК-потрошитель. За спиной усиленно топали, матюгались, требовали остановиться и грозились порезать меня на ремни, когда поймают. Я верила, а потому и не думала сбавлять скорость, забирая по серпантину все выше и выше. Преследователь не отставал.

Вдох. Выдох. Еще один вдох. Открытый рот. Воздух, обжигающий легкие. Галька под ногами и пласт породы, оказавшийся столь же надежным, как обещание, данное себе самому. Про такое точно знаешь: если нарушишь – тебя поймут и простят.

Я даже не споткнулась. Лишь почувствовала, как земля уходит из-под ног и я мчусь в радушно распахнутые объятия амбала.

Ладонь уже привычно сжалась на моей шее.

Спустя минуту окрестности огласил крик:

– Сдавайся, сиятельный, или я прикончу девчонку.

Я же болталась над пропастью, боясь лишний раз шелохнуться. Высота небольшая, но способная превратить меня в качественную отбивную, весьма способствовала проявлению таких черт характера, как покорность и смирение. Хотя бы внешне.

Муженек, находившийся внизу, как раз под нами, задрал голову.

Мне тяжело было разглядеть, что там творилось, но судя по тому, что пальба стихла и громила обращался не к своим, а к лорду, победа осталась все же за муженьком.

– Кидай ее вниз! Не надо будет разводиться! – крикнул Хантер.

Не знаю, кто из нас двоих больше опешил от такого заявления. Похоже, все же амбал, поскольку он пошатнулся. Порыв ветра, подкрепленный видом летящего в лицо горящего черепа, довершил начатое. Здоровяк оступился и сорвался вниз. Ну и я с ним в качестве гири, придавшей дополнительного ускорения.

Поэт, вопросивший «отчего люди не летают, как птицы?», был в корне не прав. Нужно обязательно уточнить: «Как птицы вверх», поскольку вниз мы пикировали не хуже горного орла.

Уже на подлете к земле я почувствовала, как меня за подол резко дернуло вверх. Амбал пролетел мимо и, грохнувшись, размозжил череп об один из камней.

Я сглотнула и медленно подняла голову к небу. Мне хитро щурился ящер, а его челюсти смыкались на крае моего подола.

– Умница, Децли, – Хантер подошел и похлопал своего скакуна по ноге.

В этот момент я поняла, что симпатизирую этой рептилии куда больше, чем ее двуногому хозяину. Последнему хотелось как следует врезать за его «Не надо будет разводиться».

Ящер, словно прочитав мои членовредительские мысли в отношении сиятельного, раззявил пасть, и я шмякнулась на землю, ощутимо приложившись копчиком.

Зажмурилась, сосчитала про себя до десяти, чтобы с языка не сорвались все эпитеты в адрес дорогого супружника, и лишь после этого открыла глаза.

Зрелище, представшее передо мной, впечатляло: обугленный скелет с ятаганом, девица с пробитой на вылет грудью и простреленной ногой и хмырь – обладатель шикарной пенной бороды со сгустками крови.

– Итого – ни одного живого свидетеля, – резюмировал материализовавшийся дух кронпринца.

– И надо тебе было изображать горящий череп? – невпопад просипела я, потирая горло. Наверняка сейчас на нем след как от удавки.

Впрочем, призрак не обиделся на столь резкую смену темы:

– Я полагал, что физического воздействия в виде ветра будет недостаточно.

– И поэтому решил, раз угробить – то наверняка? – проворчала я.

– Как бы ты ни думала, но с тобой все в порядке. Я был уверен, что Хантер не даст тебе погибнуть.

Ага, был он уверен! Надутый павиан!

Тут я призадумалась, поскольку название птицы, что любит раскрывать свой хвост пестрым опахалом, звучало как-то неправильно. Но заморачиваться не стала. Я была слишком занята. Злилась. Но это продолжалось первые пару мгновений. Пока мне в плечо не ткнулась морда Децли.

– Это ты их так? – обратилась я уже к блондину.

Хантер досадливо поморщился:

– Парня нечаянно зацепило рикошетом заклинания, а вот у этого, похоже, – кара.

Что такое кара, знал каждый в империи. Кара – в значении не чего-то эфемерного, а вполне конкретного: если не сдержал обещания, данного на крови, тебя настигает такая вот расплата. Смерть хоть и не долгая, но мучительная. А как же иначе, когда горло и легкие стремительно покидают лживый рот? По мне, так большинство проклятий – и то милосерднее.

– А эта, – кронпринц совершенно не по-светски подлетел к телу вплотную, – что, сама умерла?

– Нет, ее облагодетельствовал главарь, когда понял, что я собираюсь атаковать его напарницу заклинанием стазиса. Видимо, он решил, что казематы хуже смерти. Конечно, с учетом, что казематы – для него, а смерть – для другого, – иронично хмыкнул муженек. – Не думал, что у него карабин с разрывными.

Да уж. Печально. Сиятельный, видимо, хотел оглушить «красотку», после того как запечатлел свинцовый поцелуй на ее бедре, но заклинание, рассчитанное на живого, прошило тело уже мертвой и рикошетом вдарило по студиозусу. Вот только чем поклялся этот хлыщ, что его так скрутило?

Пока Хантер обходил убитых, словно ища, чем бы поживиться, я решила вернуть свое приданое, оброненное при бегстве от громилы. Когда я вернулась с любимым гаечным ключом в обнимку, сиятельный рассматривал тело главаря, а потом и вовсе наклонившись над ним, с энтузиазмом пирата, почувствовавшего близость сундука с сокровищами, закопошился у мертвого за пазухой. Итогом текстильных раскопок стали кошель с деньгами, свернутый в несколько раз пергамент, связка ключей, пустая фляжка и носовой платок, столь грязный, что рассада кабачков могла принять его за родную грядку и не прогадала бы.

На обыск девицы подтянулись и мы с Микаэлем. Он оказался не столь прибылен: пара серебрушек в ременном потаенном кармане, обрывок патографной ленты, такой маленький, что на нем уместились всего две точки, нож за голенищем и кусок хлеба, завернутый в промасленную бумагу.

Последнюю находку Хантер сразу же придирчиво изучил и… бросил мимо меня через плечо.

От звука лязгнувших рядом с ухом челюстей я вздрогнула. Оказалось, Децли, шедший за нами так тихо, что про него и вовсе забыли, поймал хозяйскую подачку.

– Ты всегда кормишь ящера тем, что судьба опрокинет тебе на голову?

– А почему бы и нет? – искренне удивился сиятельный, в этот момент напомнивший мне рачительного гнома.

Правда, бородатый народец вот уже двести лет как порвал всякие связи с людьми, и бородатых карликов не видели даже старухи, дожившие до праправнуков, но все же…

– А у тебя в родне, случаем…

Я не успела договорить, как Хантер безапелляционно закончил:

– Гномов не было!

Видимо, на моем лице удивление было написано аршинными рунами, раз его привиденистое высочество сочли своим долгом пояснить:

– А лорду Хантеру этот вопрос задают каждый раз, когда он начинает торговаться.

Представить себе сиятельного чистоплюя, пытающегося сбить цену на базаре за пучок петрушки, утверждавшего, что она не лучше полового веника? Да такое с утра вообразить бы не смог даже знаменитый на весь Анчар побасенник дед Похмель, любивший остограммиться раз этак дюжину за вечер.

После детального осмотра находок выяснилась преинтереснейшая вещь: свернутый в несколько раз пергамент оказался картой Анчара. Достаточно подробной, но старой и «официальной». Без отметин стоянок кочевников и блуждающих песков, о которых знает каждый местный, зато наша Столица именовалась как «поселение имени Сиятельной Тринхольдини-Оделин-Лиции Цеймер-Арих». Признаться, я и не знала, почему здешняя дыра именуется Столицей. А тут оказывается, вон оно что: тройное имя и двойная фамилия какой-то благородной задницы.

По карте красной прерывистой линией был отмечен путь к границе, туда, где зиял разлом великой стены, ныне запечатанный сиятельными магами. Когда я глядела на неровный пунктир, мне подумалось: «Так ли надежно запечатанной?»

Считалось, что с востока империю омывал океан Голри, с запада обитало множество своенравных соседей, в арсенале которых не имелось столь мощной армии, как наша. Потому они славились радушием и миролюбием в отношении грозной державы, разумеется, а не меж собой. Север пугал матерых покорителей холодом ледников и отсутствием всякой жизни. А вот юг… В Альбионе даже поговорка такая ходила: «Хочешь найти путь к всенижним – начни с раскаленных песков Анчара». Именно отсюда некогда пришли в наш мир приспешники всенижних богов, твари первозданной тьмы. От них-то сиятельные маги и воздвигли великую стену.

А вот мои спутники удивились другому: выпавшим рисункам, сделанным углем. С первого, к слову весьма точного, на нас взирал суровый лорд Хантер Элмер. Со второго – кронпринц. А с третьего – больше напоминавшего небрежный набросок – я. Вот только я на нем была какой-то другой. Чуть старше, серьезнее, симпатичнее, чем привыкла видеть себя в зеркале.

– Впечатляет… – протянул Хантер, держа в руках мое изображение. – Так точно воссоздать образ лишь по словесному портрету… Жаль, что такой талант сгорел. Его бы в управление безопасности.

– С чего ты решил, что художник – этот студент? – заинтересовалась я.

– С того, что пока парнишка так старательно пытался меня продырявить ятаганом, я заметил несколько деталей. Во-первых, на запястье его левой руки, той, в которой обычно держат палитру, засохли несколько капель эрлинских красок, причем разных цветов. А они славятся не только своей стойкостью и неизменным глянцевым блеском, но еще и ценой – такими забор расписывать не будешь, скорее уж холст. Во-вторых, мозоль на среднем пальце правой руки, так, словно он часто держал перо или кисть. Но если первое – тогда он чрезвычайно чистоплотен. Ни одного следа чернил на руках. В-третьих, взгляд – слишком внимательный, долгий, безэмоциональный и натренированный. Он выдает художника, как выправка – военного. К тому же, – сиятельный хитро посмотрел на меня, – если в этой столичной дыре жил бы столь талантливый художник, то, думаю, Тэсс его творение сразу же узнала бы… А судя по ее ошарашенному лицу – автор творения ей совершенно не знаком.

Вот ведь! Одно слово – сыскарь!

– И что нам теперь делать? – вопросил кронпринц, болтаясь в воздухе не хуже пододеяльника на просушке, прищепленного к веревке.

– Для начала – менять личины и маршрут. Думаю, об изменении моего статуса тот, кто руководил этими горе-бандитами, уже в курсе, как и о том, что амулет с духом Микаэля поменял хозяина. Иначе зачем им было телепатофонить? – мой взгляд ненароком упал на обрывок ленты с тремя точками.

Эти патофоны были еще одним магическим изобретением: длиннющая узкая лента, на которую с помощью точек и тире записывали послание. Называли адресата и сворачивали. Рулончик сгорал в руках отправителя и тут же материализовался у того, кому он предназначался. Единственное неудобство – нельзя писать рунами. При пересылке они сливались, менялись до неузнаваемости и превращались в нечто нечитаемое. Поэтому маги плюнули и изобрели наипростейший язык, всего из двух символов, которые невозможно перепутать. Вот только эта писанина оказалась сложнее обычной рунописи. А если учесть, что и последней-то владели не все…

– И как теперь добраться до Альбиона? Обходными путями – уйдет не меньше двух месяцев, а напрямик – тут же выследят по новой… – как наиболее пострадавший (лишился всего, даже головы, рук, сердца и прочего ливера – и не от любви!) возопил кронпринц.

– Маршрут – прежний. Вам, ваше высочество, нужно как можно скорее вернуться в столицу, – изрек Хантер как само собой разумеющееся и начал активно рыться в своем бауле.

Он извлек трубку, набил ее табаком и с наслаждением затянулся.

На мой вопросительный взгляд он пояснил:

– Так мне лучше думается.

Знала бы я, до чего докурится муженек, – самолично заставила бы его проглотить весь кисет с табаком и закусить трубкой.