Шейх

Глава 7

Кадир

– Отец девушек развернул целую кампанию по спасению своих дочерей, Кадир. В принципе, это было ожидаемо. Он едет к тебе во дворец, – сообщает Юсуф на следующее утро.

Я могу справиться с Николаем легко. Но зачем воевать и напрашиваться на неприятности, если можно их избежать?

– Скажи, чтобы подготовили самолет, – приказываю Юсуфу.

– Полетишь на родину? – спрашивает он удивленно. – Хочешь лицом к лицу с безутешным отцом увидеться?

– Да. Встречу его, как и подобает, гостеприимно. Да, и пусть Ксения тоже будет в самолете. Со мной полетит.

– Ты уверен, что она не расплачется и не расскажет отцу правду?

– Отчим. Он ее отчим, и насколько я ее изучил, сильных чувств ни к нему, ни тем более к сводной сестре она не питает. Посмотрим заодно предел ее подлости.

О да, мне нравится наблюдать за человеческой натурой, за пороками. Еще с детства я заметил за собой этот интерес. Испытывать человека деньгами, властью. Испытывать женщину еще интереснее. Мне интересно было интересно понять, почему женщины так легко предают, изменяют. Бросают своих детей. Как моя мать.

***

Когда поднимаюсь на борт самолета, Ксения уже там. Заметно трепещет от предвкушения, явно напридумывала себе всякой романтической хрени. О нет, у меня ни капли интереса нет к этой суке. Я думаю лишь о блондинке, которая валяется сейчас за решеткой, в сырости. Эта мысль заставляет нахмуриться. Я хочу укротить нрав гордячки, но больная с пневмонией мне не нужна. Поэтому киваю своей спутнице, сажусь в кресло, жестом показываю, что надо пристегнуться, затем достаю мобильный.

– Как там заключенная? – спрашиваю на арабском своего человека, которому велено присматривать за Виталией.

– Отказывается от еды. Но больше не зовет на помощь.

– Отлично. Проследи, чтобы не заболела. Дай горячую пищу, теплое одеяло. Мне она не нужна полуживая и изможденная.

– Тут не спа-курорт, шейх Эль Дин. Тут тюрьма. Ты велел сломать эту девушку.

– Не сломать. Поумерить гордость. Но она нужна мне здоровой.

– Она только пьет. От еды отказывается.

– Я уверен, ты найдешь способ накормить ее. Я все сказал.

Отключаюсь. Смотрю в иллюминатор. Мне нравится то что я услышал. Девочка боец, оказывается. Попала в страшное место. Но борется как может. Это вызывает уважение.

– Тебе не кажется невежливым говорить на языке, который я не знаю? – раздается обиженный голос с соседнего кресла, и я поворачиваю голову, смотрю на Ксению. На ней арабское платье, которое, надо признать, сидит неплохо. Но все равно, смотря на нее, чувствую лишь отвращение.

– Ты смеешь упрекнуть меня в том, что я говорю на родном языке, женщина? – перехожу на английский.

– Нет, – судорожно сглатывает моя собеседница, ее подбородок начинает дрожать. – Прости пожалуйста, шейх. Я глупость сморозила.

Боится. Это хорошо, что она боится.

– Что ты сделал с моей сестрой?

– Тебе это важно? Или просто хочешь посмаковать подробности?

– Что-то ужасное? – в глазах девушки мелькает ужас.

– Что тебе до нее? Ты ее продала.

– Да. Ради тебя. Я хочу быть твоей, шейх. Мне понравилось быть в твоем гареме.

Эта идиотка даже не поняла, что гарем не мой, – усмехаюсь про себя. Я не имел никогда гарема. Слишком много времени провел на западе. Лучшие европейский школы, потом университет в Америке. Приезжал домой лишь на каникулы, понимая, что отец специально отдаляет меня. Я напоминал ему о матери. Это не могло не дать плоды – мое мышление, образ жизни больше склонялось к европейскому. Гарем казался мне абсолютным пережитком прошлого. Иметь обязательства перед кучкой женщин. Пусть даже они покорны тебе и существуют для твоего удовольствия. Мне попросту не хотелось тратить на это время. Женщин и так хватало, любых. И каждая меня начинала раздражать через сутки. В моем дворце любая мечтала ублажить меня. Но все они были для меня скучны, не интересны. Я предпочитал белых, европеек. Мыслящих более свободно.

– Куда мы летим? – снова подает голос Ксения.

– В мой дворец. Встретимся с твоим отцом.

– Что? Как? Что мы будем делать? – женщина захлебывается вопросами.

– Ты расскажешь ему о том, как влюбилась в меня по уши и сбежала. Успокоишь его. Уверишь, что я ничего не знаю о второй сестре.

– Но это неправда? Она у тебя?

– Ты задаешь слишком много вопросов. Делай что велено. Убеди его, что тебя никто не похищал. Что наоборот, ты сама мечтаешь быть моей гостьей. Тем более, это ведь правда?

Смотрю на девушку вопросительно.

– Да, правда. Я хочу быть с тобой. Твоей гостьей. Рабой. Как скажешь.

– Ты не пожалеешь. Я дам тебе много золота.

– А моей сестре? – снова упирается Ксения. – Ей тоже заплатишь?

– Конечно.

– Где она?

– Почему тебе так важно? Ты же ее продала за бесценок.

– Нет! Я сделала это потому что люблю тебя!

– Ты меня совсем не знаешь. Я лишь трахнул тебя однажды. Как можно после этого влюбиться? Ты сама не понимаешь, как смешно это звучит.

– Не знаю, но я люблю тебя. Правда! Поверь мне! Она не будет тебя любить так никогда! Она холодная. Она любит своего парня, которого оставила в России. Она не такая как я. Она не позволит тебе все.

– Я не прошу позволения. Просто беру. Ты можешь расстегнуть ремень. Мы взлетели.

Показываю, что разговор окончен.

***

Николай объявился через пару часов после того как мы прибыли в мой главный дворец. Взбешенный, пылающий праведным гневом:

– Что ты позволяешь себе, шейх? Похищение дочерей работника дипломатического корпуса! Ты хочешь международного скандала?

– Похоже, скандала хочешь ты, Николай. Твоя дочь у меня. И она здесь добровольно.

Мужчина становится бледным как полотно. Входит Ксения.

– Привет… прости, что так получилось. Но я правда здесь нахожусь по собственной воле. Я совершеннолетняя.

– Где Виталия?! – ревет Николай. – Где моя дочь?

– Она ведь тоже совершеннолетняя? – спрашиваю спокойно. В глубине души шевелится что-то похожее на сочувствие. Но тут же напоминаю себе, как надменно вела себя Виталия. Если бы она не ударила меня по лицу, возможно я бы не стал так грубо похищать ее, принуждать. Она сама выбрала свою судьбу. А этот безутешный отец должен был правильнее воспитывать дочерей.

– Ты подонок! Хочешь спровоцировать войну между нашими странами? – ревет Николай.

– Никакой войны не будет. Я впустил тебя в свой дом. Ты можешь обойти его целиком. Здесь нет пленников. Только те, кто приехал по своей воле. Если Ксения пожелает, она может вернуться с тобой.

– Нет… я не желаю, – подает голос женщина.

– Где Виталия? – поворачивается к ней Николай. – Скажи, умоляю тебя.

– Я не знаю. Была авария…

– Ты понимаешь, что все это подстроено? Неужели ты такая дура? На что купилась? Сколько они тебе заплатили? Ведь он не тебя хочет! – Николай демонстрирует потрясающую проницательность. – Ему Виталия нужна. Весь этот цирк ради нее! Ты – лишь марионетка.

– Да пошел ты, папочка! Ты никогда не воспринимал нас всерьез! Только за родную кровиночку трясся! Не знаю я где твоя дочь! И мне насрать, ясно? Хоть всем кланом ее отымели какие-нибудь арабы, плевать? Что, думаешь ее невинность еще можно спасти? Да ни хуя! Она конченая уже. Останется подстилкой…

– Хватит! – рявкаю на Ксению, яд которой забрызгал всю комнату. После ее речи, грубой, омерзительно, хочется немедленно вымыться. – Замолчи. Это перебор. Николай…

Мой собеседник бледнеет, хватается за грудь и падает к моим ногам.

– Николай! Что с вами?

Нащупываю пульс, он совсем слабый. Лицо как закаменевшая маска.

– Юсуф! Немедленно вызови моего врача! И скорую. Звони в скорую.

– У него сердечный приступ? – слабым голосом спрашивает Ксения.

– Пошла вон отсюда, – рявкаю на нее.

– Я сделала… как ты просил.

Не слушаю суку, опускаюсь на колени и начинаю делать непрямой массаж сердца Николаю, вдыхать в его горло кислород. Этим приемам я научился специально, когда мне было шестнадцать мой лучший друг умер на моих руках, его можно было спасти как я узнал потом, имей я хоть малейший опыт скорой помощи. Но тогда меня, мальчишку, сковал дикий ужас, я и пошевелиться не мог. Мои знания о массаже сердца и искусственном дыхании пригодились впервые. Меня трясло, прошлое накрывало, я дрожал, но продолжал делать все возможное, чтобы сохранить жизнь несчастному, у которого я украл самое дорогое. Только в этот момент я понял, насколько ужасен мой поступок.

Была ли мысль вернуть девушку? Хоть на миг?

Нет. Ни на секунду.

Виталия

Полная темнота. Ни единого лучика, который мог бы хоть немного осветить помещение. Крошечное окошко под самым потолком, явно выходившее не на улицу. Возможно, в соседнюю камеру. Я потеряла счет времени. Все чаще закрадывалась мысль, что останусь тут навеки. Что обо мне все позабыли. Даже похитители. Абсолютная тишина наводит на мысли, что это моя персональная тюрьма. Никаких звуков, ни криков заключенных, ни разговоров охранников. Только я и мой сторож-араб, который сейчас видимо ушел спать, с которым мы понимаем друг друга с трудом.

Первые сутки я металась по клетке как безумная, кричала, звала на помощь, дергала прутья решетки до полного изнеможения. Поэтому, меня на ночь крепко привязали к кровати, которую внесли в камеру. Старику, который хоть и отвратительно, но все же мог говорить по-английски, пришли на помощь еще трое арабов, молодых и крепких. У меня не было шансов противостоять такому количеству мужчин. Сначала нахлынул ужас, мысль что они изнасилуют меня буквально парализовала, лед сковал все тело, я не могла пошевелиться, не то что оказать сопротивление.

Мужчины не смотрели на меня как на женщину. Даже наоборот, они словно пытались как можно меньше дотрагиваться до меня, словно я была им противна. Это радовало, но в то же время наводило на мысли.

Мне стянули запястья веревкой и привязали к изголовью. Лодыжки тоже связали, я едва могла двигаться. Каждая мышца тела болела, особенно невыносимой была боль в плечах. Самым ужасным было то, что я понимала: сколько бы ни кричала, никто не придёт, чтобы облегчить мои страдания. А нарваться на худшие неприятности – легко. Поэтому я лишь тихо постанывала и тряслась от холода.

На меня накинули тонкое одеяло, но оно не спасало от сильно упавшей ночной температуры. Все тело сотрясали конвульсивные судороги.

Я заставляла себя собраться и не думать о физическом дискомфорте. Надо взять себя в руки и думать, соображать, если представится хоть малейшая возможность – быть готовой немедленно действовать, бежать.

Как угодно, куда угодно.

Мысли метались голове как безумные. Больше всего меня убивала мысль, как отец сейчас переживает, ищет меня. Что он думает о моем похищении? Винит ли меня?

Огромное чувство вины душит, разрушает. Ослушалась, вышла из дома. Хотя меня просили сидеть и не высовываться.

Переживаю за Ксению, что могли сделать с ней? Может она здесь же, недалеко, в соседней камере? Только ей еще хуже, ведь она пострадала в аварии!

Внезапно мне приходит в голову мысль о маме. Что если много лет назад с ней произошло нечто похожее? Я никогда не могла добиться от отца разговора о том, что произошло с ней. Только сухие факты. Пропала во время командировки в Арабские Эмираты. Папа всегда уходил от этих разговоров, моих расспросов. Я оправдывала его, говорила себе, что это потому что ему очень больно вспоминать все это. Жалею, что не расспрашивала. Не послушала отца. Была наивной и беспечной.

Такси, авария, все было построено, в этом не осталось сомнений. И я попалась как примитивное животное в капкан. Мысленно я не уставала просить у отца прощения за свою глупость… Как же больно думать о нём, как он сейчас переживает, ищет меня! Отец всегда был строг со мной и контролировал жестко. В последние годы меня раздражала такая пристальная опека, хотелось больше свободы.

В то же время, я знала, что отец это делал из любви и тревоги за мою безопасность. Он всегда интересовался моими друзьями и школьными делами. Старался быть в курсе моих тревог, и моих успехов. Никогда не был равнодушным. Если обещал позвонить, то звонок раздавался точно в оговорённое время. До появления в нашей семье марины и ее дочерей мы были очень близки. Начали отдаляться, как только папа женился, наверное, это было неизбежно. Я взрослела, была готова к самостоятельной жизни. Вот только я подвела отца. Очень сильно подвела.

Эти мысли не дают покоя, ужас и потрясение от сложившейся ситуации душат меня, пока не проваливаюсь в бездну беспамятства, но ненадолго. Чтобы снова вынырнуть на поверхность и всхлипнуть от отчаяния в темноте, связанная, несчастная, беззащитная.

Понимаю, что паника в этом деле мне не поможет, поэтому изо всех сил борюсь с нею.

Взращиваю в себе ярость на подонков, сотворивших со мной все это. Все чаще приходит на ум шейх, которых хотел купить меня. Выложивший напрямую свои желания перед моим отцом. Неслыханная дерзость.

Человек, уверенный в собственной безнаказанности.

Мог ли такой человек спланировать похищение? Да, безусловно.

Сейчас, привязанная к кровати, с многочисленными синяками на бледной коже, я чувствовала, как примитивная, неудержимая ярость растет внутри меня. Заставляя дать клятву. Что не позволю этим – безымянным, злобным «этим» – строить планы на мой счет. Если убьют, так тому и быть. К смерти я готова, но не к покорности.

***

Спустя три ночи я уже готова молить о пощаде. Больше меня не связывают, нет. И одеяло мне принесли теплое, и одежду – черный балахон, но я рада ему. Даже еду носят горячую, мне все сложнее отказываться от нее. Старик стражник фыркает, бормочет, что скоро начнет кормить меня через силу. Значит, мне еще долго тут находиться? Этот вывод приводит в отчаяние.

Больше всего меня угнетает невозможность помыться. Не принимать душ ежедневно – пытка. Все тело чешется, появляется запах. Хотя понимаю, что это скорее психологическое. Мне хотелось смыть с себя запахи этого места. Прикосновения мужчин, привязывающих меня.

Должно же что-то измениться! Должна открыться причина, по которой меня похитили!

– Когда это закончится? Или я заперта здесь на годы? – спрашиваю своего тюремщика, когда он в следующий раз приносит мне еду.

– Ты должна стать покорной.

От его ответа на корявом английском внутри разливается раскаленный гнев, даже нечеловеческая усталость его не усмиряет.

Этого они не получат, не дождутся. Не собираюсь поддаваться слабости, не позволю им взять верх, превратить меня в послушную рабыню!

Расправляю плечи, смотрю прямо на монстра:

– Я стану покорной, лишь когда отец заберет меня отсюда, а вы, твари, получите по заслугам!

Толкаю от себя поднос с едой, что он принес, суп разливается по бетонному полу камеры. В глазах тюремщика вспыхивает злоба. Он даже рефлекторно заносит руку над моей головой. Но замирает, видимо вспоминая что-то. Скорее всего инструкции, что дал хозяин. Кем бы он ни был, меня видимо запретили бить.

Рада ли я этому? Не знаю. Такое ощущение, что попав сюда, я разучилась ощущать подобное. В моем сердце лишь тьма и отчаяние.

Старик что-то бормочет на арабском себе под нос и уходит. А я без сил падаю на кровать, прислушиваясь к окружающим звукам, которые могут подсказать, что происходит в здании.

Увы, как обычно полная тишина.

Меня начинает сотрясать озноб. Горячий суп помог бы согреться, но я разлила его. От голода кружится голова. Ступни и лодыжки одеревенели от холода. Поджимаю их под себя, с головой закутываюсь в одеяло. Непереносимой тяжестью наваливается усталость.

Я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от того, что парю в воздухе. Испугавшись, начинаю вырываться. Меня несут куда-то, завернутую в одеяло. Суют в огромный джип. Как только дверь машины захлопывается, тут же принимаю сидячее положение, пытаюсь понять что происходит. Окна тонированы, за окном непроглядная тьма. Видна только дорога, кажется, мы несемся по пустыне. За рулем молодой араб с длинной бородой, на голове черная куфия, впрочем, и остальная одежда черная, то же самое у мужчины, который сидит рядом с водителем.

– Что происходит, куда меня везут?

Они, похоже, не знают английского. Ответом мне служит молчание. На меня не обращают внимания.

Машина едет около часа. Меня начинает мучить жажда. Вижу бутылку с водой, сбоку от моего сиденья. Отвинчиваю крышку, нюхаю.

– Мау, – произносит тот что сидит на переднем пассажирском мужчина. И все, больше не слова. Надеюсь, по-арабски это вода. Делаю несколько глотков. Потом еще. Жажда отступает. Устав вглядываться в окно, закрываю глаза, которые жжет. Сознание постепенно отключается, меня поглощает забытье.

Просыпаюсь от звука тормозов. Машина резко останавливается, мужчины выскакивают наружу. Все тело ломит и пульсирует от боли, когда меня вытаскивают из машины и толкнув в спину приказывают идти. Все тело сотрясает дрожь, от холода зуб на зуб не попадает. Ночью температура в этих краях сильно падает, а на мне – обрывки платья. Старик сторож принес мне одежду – черный балахон, но я отказалась надевать его. Оставалась в своей одежде… Пусть и чувствовала себя омерзительно пахнущей, грязной. Мое положение было невыносимо унизительно. Рваная одежда, почти неделя без горячей воды и средств гигиены.

Пытаюсь бороться с моими стражниками, но у меня ужасно кружится голова, твердая земля под ногами не избавляет от ощущения, что мир рушится. Сердце едва не выскакивает из груди, от дурного предчувствия. Вдруг я вижу белоснежный самолет. Меня охватывает отчаяние. Они могут увезти меня бог знает куда. Отец никогда не найдет меня…

– Куда? Куда вы везете меня? – задыхаюсь, хочется кричать, но не получается. В голове вертятся еще тысячи вопросов, но от усталости и шока снова теряю сознание, на пару мгновений. Прихожу в сознание снова в воздухе. Меня несут вверх по трапу. Больше нет сил даже пошевелиться. Меня вталкивают в роскошный салон частного самолета. Не удержав равновесие падаю на колени. И когда поднимаю голову, вижу сидящего в большом белом кресле мужчину.

Никогда прежде я не встречала его. Это не шейх. Но я не знаю, что испытываю по этому поводу. Облегчение или еще больший страх…

– Почему вы так непочтительны? – рявкает мужчина, и оба моих конвоира тут же склоняются в глубоком поклоне.

– Прости, господин. Это вышло случайно.

– Идите. Вы выполнили свою работу.

Остаюсь на коленях, просто потому что нет сил подняться. А мужчина продолжает наблюдать. Это он пожелал сделать меня пленницей? Судя по властному тону, он из богачей. Из тех кому достается что не пожелаешь.

И он определенно знает толк в том, как сломать человека.

Без применения угроз и насилия. В присутствии этого мужчины ощущаю всепоглощающий ужас, и одновременно чудовищное напряжение.

Психологически он меня растоптал. Грязная, дурно пахнущая, в его роскошном самолете, на коленях.

Чувствовала себя дерьмом под его ногами.

Интересно, зачем он похитил меня?

Неужели, просто потому что ему вдруг меня захотелось?

Неужели, он хочет меня вот такую? Вонючую и грязную?

Слезы просятся наружу, желудок колет от боли – все эти дни я отказывалась от еды. Знаю, глупо. Только еще больше ослабела, а значит еще меньше осталось сил к сопротивлению.

Есть ли смысл бороться? Самолет говорил о том, что все кончено. Этот мужчина может увезти меня на край света. Убежать не получится. Я больше никогда не увижу отца, семью, друзей.

Теперь я игрушка в руках маньяка. Потому что так жестоко поступать может только абсолютный псих.

– Садись в кресло, – низкий голос мужчины прорезает тишину как плетью.

Он, видимо, брезгует касаться меня. При этом его не волнует, что испорчу обивку кресла в роскошном самолете?

Приходится приложить массу усилий, но кое как встаю. Падаю в кресло напротив мужчины. Даже пристегиваюсь. Я тоже не хочу, чтобы он касался меня.

– Зачем… вам… это, – еле шевелю пересохшими губами.

– Я лишь выполняю приказ.

Чистый английский. Разговор образованного человека. Он не слуга, но у него есть хозяин.

– Кто? Кому я так нужна, что со мной столько возятся?

– Хочешь совет?

– Нет… Хотя ладно, выслушаю. Почему нет.

– Твоя излишняя дерзость тебя погубит. Тут это не принято. Так нельзя.

– Куда и зачем вы меня везете? Я должна знать, чтобы решить, применять ли ваш совет.

– Хитрая. Наглая. Дерзкая. Конечно сочетание интересное. Но ты сгоришь, Белоснежка. Если не поумеришь свой гонор – сгоришь. Сейчас – спи. Тебе дали снотворное. Я люблю летать в тишине. Не ожидай светской беседы.

Снотворное? Сначала удивляюсь его словам, а потом… Не зря у меня все время кружится голова, и случаются провалы в сознании. Они начались, когда я выпила воды в машине. Губы пересохли. Спать хочется неимоверно. Снова проваливаюсь в бездну. В глубине сознания понимая, что следующее пробуждение будет в логове Дьявола.