Шипы и розы (Шепот роз)

22

Сверкающая черным лаком карета катилась по узким горным дорогам, заваленным тающим снегом. Дугал и Элизабет покачивались на мягких сиденьях в полном молчании. Они не слышали грохота водопада в глубоком ущелье, не замечали полевых цветов, высыпавших на горных склонах — словом, оставались безразличны ко всем прелестям чудесного весеннего дня, стоявшего в горной Шотландии.

Руки Элизабет лежали на коленях и казались столь безжизненными, будто на них были надеты не шелковые, а стальные перчатки.

— Что, если он откажется принять нас? — заговорил Дугал, нервно тронув подбородок.

— Он должен принять нас, — уверенно заявила Элизабет. — Просто обязан сделать это ради Сабрины. Если бы не Морган, она бы не оказалась в нынешнем ужасном положении.

«Если бы не ее отец», — безмолвно поправил жену Дугал, и эта мысль отдалась острой болью в голове. Он внутренне содрогнулся, когда карета накренилась на крутом повороте, едва не стоившем жизни его дочери.

В первые дни после возвращения Сабрины в отчий дом вся семья пережила немало мучительных минут, наблюдая за тем, как у молодой женщины неудержимо дрожат руки, как льются слезы по самому ничтожному поводу и каким неимоверным трудом ей даются простейшие занятия, которыми она так увлекалась в прошлом, будь то рукоделие либо игра на лютне. Рождество в замке Камеронов в этом году отмечали в гнетущей атмосфере, все деланно улыбались и неумело изображали веселье, за праздничным столом почти не притрагивались к заманчивым блюдам.

Дугал точно не мог бы сказать когда, но вскоре после Рождества обстановка стала еще напряженнее. Боль в глазах Сабрины обострилась; вся она напоминала сухую ветку, готовую вспыхнуть жарким пламенем от одной искры.

Как-то вечером Дугал перенес дочь в гостиную и усадил в кресло возле камина, и семейство приготовилось к обычному ритуалу, во время которого все должны были делать вид, будто в жизни их ничто не изменилось.

— Спасибо, папочка, — поблагодарила Сабрина, пока отец укутывал ее пледом.

— Не стоит благодарности, я это делаю с удовольствием.

— Не спеть ли нам сегодня дуэтом, дорогая? — осведомилась Элизабет, поднимая глаза от рукоделия.

— Что-то не хочется, мама. Я немного задремала, а когда проснулась, то почувствовала, будто саднит в горле, — в подтверждение своих слов Сабрина прокашлялась.

Брайан придвинул низенький столик и начал расставлять на доске шахматные фигуры.

— Сегодня наша детка запоет иную песенку. Сегодня она будет молить меня о пощаде. Готов побиться об заклад, что за пару минут сделаю тебе мат. Что скажешь? — Брайан игриво дернул сестру за локон.

— Рано радуешься, братец. Наша сестра только с виду кажется простушкой, а когда дело дойдет до игры, того и гляди стянет с доски пару твоих фигур и скажет, что так и было. Та еще плутовка. — Алекс залился смехом, прозвучавшим так фальшиво, что Элизабет невольно поморщилась.

Сабрина улыбнулась слабым подобием своей обычной лукавой улыбки, у Дугала больно сжалось сердце.

— Не говори глупостей, Алекс, — укоризненно сказала больная. — Я никогда не мошенничаю. Разве что когда вижу, что проигрываю.

Дугал разбирал деловые бумаги за письменным столом, но не смог удержаться и стал внимательно наблюдать за игрой, которую затеяли его младшие отпрыски, задумчиво склонившие головы над шахматной доской. На фоне огня, пылавшего в камине, Сабрина в профиль выглядела очень грустной, брови ее были нахмурены. Несколько раз за время игры она рассеянно потирала виски тонкими пальцами.

— Твоя взяла! — вскричал неожиданно Брайан и откинулся в кресле с видом человека, получившего смертельное ранение. — Как тебе это удалось? Вы только посмотрите, она поставила мне мат! Ах, горек вкус поражения! Я этого не переживу.

Алекс восторженно закатил глаза, отдавая дань актерским талантам своего брата. Сабрина с весьма странным видом вглядывалась в шахматную доску. Внезапно она резко взмахнула рукой. Тяжелая доска полетела на пол, фигурки рассыпались по комнате. Брайан от удивления разинул рот.

— Ты играл со мной в поддавки! — воскликнула Сабрина, гневно сверкая глазами. — Ты думал, я не замечу? Ты считаешь меня идиоткой? Думаешь, я ударилась головой, когда сорвалась со скалы?

Все уставились на нее, изумленные тем, как могла девушка с ангельским характером внезапно превратиться в злую фурию. Даже в раннем детстве Сабрина никогда не была склонна к капризам и вспышкам раздражения. Но если бы в прошлом такое и случилось, родители сумели бы быстро привести ее в чувство, а сейчас оставалось лишь делать вид, будто ничего не произошло. Элизабет смяла рукоделие трясущимися руками и промолчала.

Сабрина обвела гостиную пылающими гневом глазами, как бы давая понять, что винит в случившемся всех присутствующих.

— Мне надоело играть роль певчей птички в клетке. Вы не сводите с меня глаз, не даете свободно вздохнуть. Я не могу этого больше выносить. Ходите вокруг меня на цыпочках, глупо шутите и ожидаете, чтобы я при этом смеялась. Вечно играете со мной в поддавки, как будто я никогда раньше не проигрывала! — Она перешла почти на визг. — Ну что вы на меня все уставились? Никогда не видели калеку, что ли?

Дугал не мог больше этого терпеть. Он подошел к дочери и встал перед ней на колени. Она была в такой ярости, что на миг ему показалось, будто дочь готова его ударить, и отчасти даже желал этого. Но она неожиданно склонила голову, шелковистые ресницы скрыли пылающий в глазах гнев. Можно было подумать, что случившаяся минуту назад вспышка всем только почудилась.

— Отнеси меня обратно в спальню, папа, — жалобно попросила Сабрина. — Так болит голова, что я ничего не соображаю…

…Дугала вернул к настоящему сильный толчок — это экипаж, въехав во двор замка Макдоннеллов, резко остановился. Огромное здание казалось пустым и заброшенным. Высокие крепостные стены загораживали солнечный свет, весна будто и не наступила. Выбравшись из кареты, Элизабет зябко повела плечами и плотнее укуталась в теплую шаль.

В щели между камнями на стенах впились толстые щупальца вьюнка, грозившего разорвать строение на части. На нежданных гостей незряче пялились темные глазницы окон. Боязливо осматриваясь по сторонам, сопровождавшие Камеронов слуги на всякий случай вынули из ножен мечи.

— Уберите оружие! — скомандовал Дугал, чуть вздрогнув при звуке собственного голоса, разорвавшего стылую тишину. — Чего вы хотите добиться? Уж не желаете ли начать войну?

Обменявшись смущенными взглядами, слуги молча повиновались, но старый кучер пробормотал что-то насчет «подлых Макдоннеллов» и не убрал свой мушкет с колен.

Дугал толкнул дверь, и она со скрипом отворилась. Не успел он возразить, как Элизабет первой прошествовала внутрь.

Дугал поспешил за ней и едва не уткнулся в спину жены, когда та внезапно остановилась, будто налетев грудью на стену.

— Ты позволил нашей дочери жить в такой грязи! — проговорила Элизабет, с омерзением глядя на представший перед ее глазами захламленный парадный зал замка.

Дугал оглядывал царивший вокруг хаос с удивлением и отвращением. Вся мебель была переломана, вверх ножками торчали разрубленные пополам столы и деревянные скамьи. На пустых канделябрах осела густая пыль, повсюду с потолка свисали клочья паутины, слегка колыхавшиеся на сквозняке. Через узкие бойницы в помещение пролезли побеги вьюнка, жадно вцепились щупальцами в щели на стенах, будто давая понять, что через очень короткое время единственным хозяином замка будут заросли зеленого плюща.

Создавалось впечатление, будто на замке лежит проклятие и он находится при последнем издыхании.

— Нет, — покачал головой, Дугал, — здесь наша дочь не жила. — Он говорил шепотом, словно боялся нарушить зловещую тишину.

Элизабет скорчила брезгливую гримасу, приподняла юбки и двинулась вперед, осторожно переступая через кучки воробьиного помета и дочиста обглоданные кости каких-то мелких животных. В дальнем углу тяжело заворочался явно более крупный зверь. Дугал выхватил пистолет и заслонил жену своим телом.

— Не стреляйте, милорд! У меня нет оружия, — раздался из темноты дрожащий голос, и на свет выступил, подняв руки, человек довольно странного вида.

Дугал несколько оторопел при виде знакомых, необычных для Макдоннеллов темных волос, выдававших в незнакомце кузена Моргана, сгоряча тихо выругался и засунул пистолет за пояс. Однако ему не хотелось, чтобы жена поняла, с кем имеет дело, и он не стал обращаться к Рэналду по имени.

— Мы приехали, чтобы переговорить с твоим предводителем, — сказал Камерон.

Рэналд почесал в затылке, переминаясь с ноги на ногу. Его смуглое прежде лицо было бледным, как если бы он не видел солнца много недель. Одна рука была как-то странно согнута, словно плохо срослась после ранения.

— Честно говоря, я бы вам этого не советовал, сэр. Морган не выходил из своей комнаты уже много дней. Он пускает меня к себе, только когда я приношу ему поесть… — отвел глаза в сторону, — …или выпить.

— Мы проделали долгий путь по козьим тропам, которые вы называете дорогами, и много раз рисковали жизнью. И мы не уедем, пока не повидаем Моргана. — Дугал говорил со всей доступной ему властностью.

В былые времена Рэналд непременно стал бы перечить высокомерному лорду. Сейчас он только пожал плечами.

— Как хотите. Но я бы советовал леди остаться здесь, внизу. Да не сверкайте так на меня глазами! Ничего с вашей женой не случится. Я провожу вас и вернусь присмотреть за ней.

Дугал с сомнением глянул на супругу. Она ответила ему ободряющей улыбкой.

— Ступай, любовь моя. Делай то, что собирался, и не беспокойся обо мне.

Рэналд повел Камерона вверх по лестнице. Они остановились перед дверью комнаты, которая прежде была спальней Сабрины. Рэналд тихо постучался, а когда никто не ответил, осторожно приоткрыл дверь. Дугал первым решил войти в комнату, но не успел сделать и шагу, как в ногу ему вцепилось какое-то странное существо. Вначале Камерон решил, что на него напала остервеневшая от голода крыса.

— Пагсли! Назад! — проревели из комнаты, и показалось, что дрогнули стены.

Пес удалился с обиженным видом и прилег за перевернутым столом. Дугал оглядел ногу, понял, что она не прокушена, и вытер платком лоб.

— Господи! Что это с ним? Пагсли всегда отличался дурным нравом, но я не могу припомнить, чтобы он…

Конец фразы застрял в горле, когда Дугал увидел предводителя Макдоннеллов, явившегося из хаоса комнаты в мир солнечных лучей, пробивавшихся из западного окна. Вождь Камеронов до сих пор не мог привыкнуть к великанским размерам Моргана. Почему-то Дугал по-прежнему ожидал увидеть его худым упрямым мальчишкой, каким запомнил когда-то. Но в этом гиганте с пустыми, ничего не выражающими глазами не осталось ничего ребяческого.

Морган являл собой жуткое зрелище. Давно не бритый, глаза в красных прожилках, шапка спутанных нечесаных и немытых волос. Торс вождя Макдоннеллов был обнажен, вокруг бедер повязан рваный плед. На фоне ярко освещенного окна Морган выглядел падшим ангелом, подручным Сатаны. И когда он подошел ближе, Дугал невольно поморщился, почуяв застарелый запах виски. Морган остановился перед незваным гостем, скрестив руки на груди.

Очень не хотелось Дугалу просить этого страшного человека о милости, но ради своей дочери он был готов сделать все, даже продать душу новому хозяину Моргана.

— Я приехал, чтобы поговорить с тобой о моей дочери.

— А что с ней? — равнодушно отозвался Морган. — Ей стало хуже? Или умерла? Или ты просто привез бумаги на развод, чтоб я подписал?

Морган перечислил все эти возможности с таким безразличием, что Дугал не на шутку рассердился.

— В разводе нет необходимости. Я добиваюсь в суде признания вашего брака недействительным.

Морган склонил голову набок. В глазах сверкнула насмешка.

— Умный ход. Вы, Камероны, всегда умели обойти закон. Что ты сказал судье? Грязный Макдоннелл так и не осквернил чистоту твоей дочери? — Он ядовито изогнул бровь. — Так вот, я ее осквернил. И между прочим, ей это понравилось.

Дугал сжал кулаки и напомнил себе, сколько раз во имя сохранения мира между кланами ему приходилось сносить пьяные оскорбления Ангуса Макдоннелла. Нельзя забывать, ради чего он сюда приехал. Если понадобится, он встанет на колени перед этим человеком.

Руки Дугала медленно разжались.

— Ты нужен моей дочери.

В ответ Морган разразился хохотом. Потом, пошатываясь, отошел к стене, привалившись к ней, и вытер выступившие на глаза слезы:

— О Боже, Дугал! Неужели того, что из-за меня она стала калекой, мало? Хочешь, чтобы я завершил начатое? Чтобы убил ее?

Тем временем внизу в зале Элизабет сидела в кресле с прямой спинкой, которое отыскал для нее Рэналд, и нетерпеливо постукивала по ручкам полированными ноготками. Кузен Моргана пристроился возле очага, как провинившийся пес, время от времени застенчиво поглядывая на важную гостью из-под на удивление длинных ресниц. «Жаль, что такому красивому созданию выпало родиться столь убогой обстановке», — подумала Элизабет. Она возвела глаза к потолку с массивными балками. Сверху не доносилось ни звука, лишь тихонько шелестели нити пыльной паутины на сквозняке.

Внезапно Рэналд громко хрустнул костяшками пальцев. Элизабет чуть не подскочила от неожиданности. Гнетущая атмосфера замка явно начала действовать ей на нервы.

— А где же все остальные ваши соплеменники? — спросила она, только чтобы нарушить затянувшееся молчание.

Рэналд пожал плечами.

— Да кто где. Морган велел им разойтись. Раздал овец, коров, все, кроме нескольких куриц и небольшого запаса солонины.

— А ты? Почему решил остаться здесь?

Рэналд ответил не сразу, низко склонил голову и принялся старательно стирать пятно сажи с грязной ладони.

— Морган мне приходится кузеном. Не мог же я бросить его здесь умирать в одиночестве, верно?

Это признание заинтриговало Элизабет, никак не ожидавшую, что Макдоннелл способен пойти на такую жертву ради родственника. Она внимательно присмотрелась к красивой физиономии молодого человека:

— Ты в самом деле считаешь, что без тебя Морган может умереть?

Он взглянул ей прямо в глаза.

— Нет, миледи. Не без меня. Он может умереть, если останется без меня один.

Элизабет была потрясена этим откровением и даже не нашлась что ответить. В этот момент на лестнице показался расстроенный Дугал. На вопрошающий взгляд жены он покачал головой.

— Я просил, умолял. Только на коленях не ползал перед ним, но все бесполезно. Он не соглашается.

Вначале он подумал, что странный блеск в глазах жены вызван слезами, но, когда приблизился, чтобы утешить ее, Элизабет обошла его и направилась вверх по лестнице.

— Бет! Не ходи туда! — воскликнул Дугал, бросаясь за ней следом.

Рэналд тоже вскочил и двинулся за супругами.

— На вашем месте я бы туда не ходил, — вторил он Дугалу. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Не говорите потом, что я вас не предупреждал, если что случится.

Элизабет остановилась в коридоре, не зная, куда идти дальше, и здесь ей помог Рэналд, сам того не желая. Он заскочил вперед и заслонил своим телом дверь комнаты, где находился Морган.

— Отойдите в сторону, сэр! — скомандовала Элизабет.

Склонив голову, Рэналд повиновался. Элизабет положила ладонь на грудь мужа. В ее глазах сверкнула железная решимость.

— Отправляйтесь вниз. Оба. И что бы вы ни услышали, не смейте подниматься сюда, если я вас сама не позову. Вы все поняли?

На какой-то момент Дугалу стало так весело, что он едва не рассмеялся. Он не мог припомнить, когда собственная жена вызывала в нем большее восхищение. Дугал отступил, давая Элизабет дорогу, и галантно поклонился.

— Как вам будет угодно, миледи.

Элизабет распахнула дверь. Дугал успел рассмотреть поверх ее головы ошеломленное лицо Моргана. Совершенно не ожидавший подобного развития событий, он был явно растерян.

Элизабет уперлась руками в бока.

— Первым делом закрой рот, Морган Макдоннелл, а то челюсть вывихнешь! Если ты думаешь, что я пришла пожалеть тебя, то жестоко ошибаешься.

Она величественно вплыла в комнату и захлопнула дверь перед носом Дугала.

— Теперь, парень, тебе остается только молиться за своего предводителя, — сказал Дугал, дружески хлопнув Рэналда по плечу. — Моргану предстоит испытание, какое еще не выпадало самым закоренелым грешникам в аду.

Они вернулись в зал. Рэналд раздобыл фляжку пива и молча разлил по глиняным кружкам. Прошел час, другой. Макдоннелл вздрагивал при каждом звуке, зато Дугал хранил полное спокойствие, время от времени встряхивая пиво в кружке и пряча в бороде лукавую усмешку.

Вначале сверху доносились только громкие голоса, потом раздался оглушительный треск. Рэналд так дернулся, что расплескал пиво.

Дугал поднял свою кружку. — За здоровье Бет, — прошептал он. Шум сражения в комнате Моргана все нарастал. Яростный мужской рев был прерван звоном разбитого стекла. Последовали новые выкрики, а за ними явственный звук пощечины. Рэналд вытаращил глаза. Дугал нагнул голову, прислушиваясь к наступившему после пощечины молчанию. Зловещая тишина затянулась надолго. Даже Дугал начал беспокойно ерзать в кресле и достал из кармана часы.

На верхней площадке лестницы появилась Элизабет. Юбки были словно оторочены пылью и испещрены пятнами, похожими на следы гигантской пятерни. Неспешно спускаясь по ступеням, она пригладила растрепавшуюся прическу. Лицо ее сияло радостью и торжеством.

Элизабет протянула руки к мужу.

— Он дал слово помочь нам. Пообещал сделать для Сабрины все, что в его силах. Чего бы это ему ни стоило.

Залпом осушив кружку, Рэналд вскочил на ноги.

— Я знал, что наша Сабрина не бросит Моргана. За всю жизнь не встречал такой душевной и отзывчивой девушки.

С радости Рэналд пустился в пляс, не замечая удивленно вскинутых бровей Дугала и не видя, как Элизабет прижала палец к губам мужа, призывая его хранить молчание.

— Ну до чего ты тупая! Я же сказала, чтобы мне принесли пирожки с клубникой, а не с яблоками!

Горничная растерянно смотрела на серебряный поднос, стоявший на коленях Сабрины.

— Извините, мисс, но вы просили пирожки с яблоками, клянусь. Я точно слышала.

— Сейчас же убери эту гадость! — Сабрина брезгливо оттолкнула поднос. — Я, конечно, калека, но вовсе не слабоумная. Я очень хорошо помню, что просила принести пирожки с клубникой. И не смей мне перечить!

Поднос в трясущихся руках горничной накренился, и горячий пирожок шлепнулся на колени больной.

— Черт бы тебя побрал! — закричала Сабрина. — Мало того, что тупая, так еще и неловкая!

Прикусив дрожащую нижнюю губу, горничная подняла пирожок и принялась вытирать масляное пятно на домашнем халате больной. Сабрина вздохнула с видом мученицы и откинула голову на подушки дивана, словно ослабевшая шея больше не способна была держать ее голову.

— Ладно, оставь меня в покое, — она махнула горничной безжизненной рукой. — Все равно пропал аппетит. Я так расстроилась, что не смогу сейчас есть.

Вконец расстроенная девушка на цыпочках двинулась из гостиной. Другая горничная, занятая уборкой, тут же прервала свое занятие. Укоризненно посмотрев на Сабрину, она принялась утешать подругу, приглушив голос. Но в послеполуденной тишине городского особняка Бельмонтов Сабрина явственно слышала каждое слово.

Не надо плакать, девочка. Когда их высочество начинают капризничать, им ничем не угодишь. Сегодня утром, видите ли, велела мне подать книгу, а ведь вполне могла сама ее взять, стоило только руку протянуть. Помяни мое слово, скоро начнет вопить: «Головы им всем долой!» Всякий раз, как ей что-то не понравится.

«Вот дряни», — мысленно осудила служанок Сабрина, потрогала лоб, проверяя, не поднялась ли температура, и тяжело задумалась. Она прекрасно знала, что все слуги дома Бельмонтов большую часть времени проводят на кухне, обсуждая поведение увечной племянницы своего хозяина. «А какое мне до них дело, собственно говоря? — подумала больная. — Пусть уж лучше осуждают меня, чем жалеют. Да и не приходится удивляться, что вечно толкуют только обо мне. Так уж создан человек, что его неодолимо влечет трепать языком о калеках и уродах. Все необычное неизбежно возбуждает нездоровое любопытство». Словно в подтверждение этой мысли в гостиную вошла Энид, размахивая тонкой брошюрой, и с места в карьер затараторила:

— Ты посмотри, что мне принес Стивен! — Толстушка упала в кресло эпохи Людовика XIX и принялась в восторге дрыгать ногами. — Он приобрел эту книженцию у уличного торговца. Только послушай, что здесь написано: «Миссис Мэри Тофт из Годалминга недавно родила четырнадцатого кролика». Как тебе это нравится?

— Очень интересно, — без особого воодушевления откликнулась Сабрина. — Энид, ты не могла бы потрогать мой лоб? По-моему, у меня поднимается температура.

Не отрываясь от брошюры, Энид рассеянно потрогала лоб кузины и как ни в чем не бывало продолжала:

— Нет, ты только послушай! Тут говорится, что врач самого короля был направлен в Годалминг, чтобы на месте расследовать необычное явление, и прибыл в дом миссис Тафт как раз в тот момент, когда нужно было принять роды пятнадцатого… Нет у тебя никакой температуры, дорогая, все в порядке.

— Откуда ты знаешь? Ты же не врач! — капризно надула губки Сабрина. — На самом деле тебе на меня наплевать. Я бы могла представлять для тебя интерес, только если бы вдруг разродилась целым выводком ежей прямо здесь, в гостиной твоей матушки.

Энид отложила брошюру и мило улыбнулась, но в ее глазах была обида. Сабрина хотела было извиниться, но не смогла найти нужных слов, которые порастеряла и подзабыла в последнее время. Извиняться или благодарить стало для нее в минувшие месяцы все труднее и труднее. И вообще, достаточно ей было открыть рот, чтобы попросить дополнительную подушку или сделать замечание о погоде, как вместо этого с языка срывался злобный упрек или капризное требование. Можно ли винить Энид за то, что она сейчас смотрит на подругу как на чужого человека, если Сабрина сама себя не узнает?

— Конечно, ты права, дорогая, — сочувственно сказала Энид, плотнее укутывая Сабрину кашемировой шалью. — Я действительно ужасная эгоистка. Болтаю о всякой чепухе и совсем позабыла о том, как ты все это должна воспринимать. Хочешь, я тебе почитаю вслух? — Она взяла толстый том, лежавший у локтя кузины. — Опять Гомера читаешь?

Сабрина кивнула, и Энид начала с того места, где говорилось о путешествии Одиссея в царство мертвых, но больная не получала ни малейшего удовольствия от знакомого сюжета. Теперь она считала героя Гомера скучным и неинтересным, а его верную супругу Пенелопу — законченной идиоткой. Какой же нужно быть дурой, чтобы всю жизнь ждать возлюбленного без всякой надежды на его возвращение?

Сабрина повернула голову к окну и стала разглядывать ухоженные окрестности Ганновер-сквера, вспомнила, как ее везли сюда по извилистой дороге. В то время лицо ласкал нежный ветерок, в воздухе пахло цветущими гиацинтами и разогретой солнцем землей.

Когда стало ясно, что никаких улучшений в состоянии здоровья Сабрины ожидать не приходится, ее родители, следуя совету доктора Монтджоя, решили перевезти дочь в Лондон в надежде на то, что перемена обстановки окажет на больную благотворное воздействие. По крайней мере, вдали от отчего дома ничто не будет напоминать ей о трагическом прошлом.

Но надежды не оправдались. Сабрина томилась, скучала по дикой природе Шотландии и наконец впала в полное уныние.

Вот и сейчас голос Энид только раздражал больную, поскольку своей монотонностью портил величественную поэму. Вполуха слушая кузину, Сабрина нервно теребила конец шали и вспоминала, как провела первые дни в отчем доме по возвращении из замка Макдоннеллов.

Тогда она каждый вечер засыпала со слезами на глазах. Но даже в то время, когда тоска и отчаяние рвали душу, глубоко в сердце все еще теплилась надежда. Крохотная, едва заметная искорка светила путеводной звездой и озаряла молитвы, с которыми Сабрина обращалась к Богу перед сном и каждое утро, как только открывала глаза.

В канун Рождества ее постигло горькое разочарование. Господь не сжалился и не подарил ей дитя Моргана, так что теперь не осталось надежды всегда иметь рядом частицу возлюбленного. В ту ночь Сабрина проплакала до рассвета, сухие надрывные рыдания раздирали грудь, терзали душу. С тех пор она не проронила ни единой слезинки и никогда ни о чем, даже в мыслях, не просила Бога. Она просто перестала молиться. Какой смысл обращаться к тому, кому совершенно нет дела до ее страданий?

Вскоре после этого Сабрину начали преследовать симптомы новых заболеваний. То невыносимой болью сжимало грудь, то ломило в висках, то нападал чудовищный кашель, то кололо в разных частях тела. Чем больше она думала о своих болячках, тем хуже ей становилось, и однажды она проснулась в полной уверенности, что умрет с минуты на минуту. После чего родители спешно снарядили карету и отвезли дочь в Лондон.

Бельмонты приняли больную родственницу с распростертыми объятиями, отвели ей место на диване в гостиной хозяйки дома, откуда Сабрина правила домом с апломбом капризной молодой королевы. Иногда, правда, больная наблюдала за собой со стороны, и тогда ей казалось, что она играет роль в какой-то плохой мелодраме.

Тяжкие раздумья Сабрины прервал скрип кресла под тяжестью Энид, решившей устроиться поудобнее. Сабрина никак не могла понять пристрастия Бельмонтов к хрупкой и крайне неудобной мебели, загромоздившей все комнаты огромного дома. Эти стулья, кресла и диваны могли служить бесплотным привидениям, но только не грузным людям. Каждый раз, когда кто-нибудь садился в позолоченное кресло, Сабрина наблюдала за этим процессом с затаенным дыханием, ожидая, что в любую секунду тонкие ножки подломятся.

Никто из семьи Бельмонтов не страдал худобой, но за последние месяцы Энид опередила всех родственников по объему талии. Она полнела и округлялась буквально на глазах, так что ни у кого не было сомнений относительно причин полноты, вызывавшей у Сабрины черную зависть. Положение Энид уже нельзя было скрыть ни корсетом, ни иными ухищрениями. Зато кожа ее приобрела дивный блеск, и глаза сверкали радостью. В то время как Сабрина внутренне постепенно превращалась в злобную старуху, лишь по виду оставаясь молодой, Энид расцветала на глазах от сознания того, что скоро родит ребенка от любимого человека.

Добродушный и жизнерадостный дядя Вилли, отец Энид, сник и закручинился, когда осознал, что попытка избежать скандала, отправив дочь в Шотландию, обернулась новым несчастьем. Особенно его раздражало то обстоятельство, что негодница наотрез отказывалась каяться в содеянном и почти откровенно радовалась перспективе стать матерью внебрачного ребенка, прижитого с каким-то голодранцем из Шотландии.

Вилли несколько воспрял духом после того, как однажды завлек мужа сестры в библиотеку, запер дверь, чтобы тот не сбежал, и вдвоем с ним придумал для дочери фиктивного мужа. После многочасовых трудов на свет появился никому доселе не ведомый шотландский лорд Натаниэль Маклеод; он якобы влюбился в Энид и женился на ней в далекой дикой Шотландии, а потом, к несчастью, погиб во время их медового месяца в том же трагическом несчастном случае с каретой, после которого Сабрина стала калекой.

История получилась весьма романтическая, и за очень короткий срок Энид стала в Лондоне чем-то вроде знаменитости. Мужчины поглядывали на нее с возрастающим интересом, а женщины искренне сочувствовали и искали ее дружбы. Наступил день, когда на пороге дома Бельмонтов появился бывший жених Энид, ограниченный и самодовольный Филип Маркхем, очевидно пытавшийся укрепить собственную репутацию благородным поступком, предложив признать своим ребенком дитя безвременно почившего шотландского лорда. Энид жадно впитывала знаки внимания, сияла и надувалась гордостью, так что Сабрина даже опасалась, как бы подруга не лопнула от переполнявших ее чувств. Что касается прошлого, молодые женщины без слов пришли к соглашению никогда не вспоминать время, проведенное ими в горах Шотландии, так как обе находили эту тему слишком болезненной.

Сейчас перед Сабриной из окна открывался вид на тщательно подстриженные газоны и чисто подметенные тротуары. Солнечный луч, согревавший ее колени, переместился и приласкал лицо обещанием скорого лета, но на душе было тяжело. Кузина в конечном итоге оказалась в более выгодном положении: по крайней мере, ее считали вдовой, и всем было понятно, почему временами по ее лицу пробегает тень грусти. Ей сочувствовали, а Сабрину просто жалели, что вызывало только раздражение и злость.

Чтобы облегчить процесс признания брака дочери недействительным, Дугал решил вообще никому в Лондоне, кроме судьи, не сообщать о замужестве Сабрины. Временами ей казалось, что Моргана никогда не было и ее эротические воспоминания навеяны рассказом о похождениях другой, абсолютно посторонней женщины. По ночам Сабрина часто просыпалась и долго не могла понять, где она находится, и лишь спустя некоторое время осознавала, что лежит в кровати под балдахином в доме родственников, а ее ноги по-прежнему отказываются служить.

Иногда ее охватывал страх перед возможностью окончательно сойти с ума, и тогда она вытаскивала из-под матраца Библию, быстро перелистывала, пока не натыкалась на засушенные желтые цветы. Перед глазами тут же возникало искаженное болью лицо Моргана, всплывали в памяти собственные обидные и жестокие слова, появлялась уверенность в том, что она не бредит и не придумала своего прошлого. После чего можно было снова спрятать цветы между страниц и успокоиться, руки переставали дрожать.

В окно было видно, как улицу перебежал мальчишка с волосами цвета солнца в погоне за неуклюжим толстым щенком. Потом промелькнула парочка: мужчина влюбленно смотрел на улыбающуюся, светящуюся счастьем подругу. Серая невзрачная птичка издала тонкую трель, и защемило сердце от звуков сладкой мелодии. Сабрина натянула шаль до горла.

— Тебя не затруднит закрыть окно? — обратилась она к кузине. — Мне кажется, меня знобит. — Когда Энид встала, солнечный луч ударил Сабрине в лицо, она вздрогнула и зажмурилась. — Пожалуйста, задерни шторы. Глаза болят от яркого света.

Сабрина облегченно вздохнула, когда сдвинулись тяжелые шторы и комната погрузилась в полумрак.

23

— Превосходно! Восхитительно! — Портной-француз поцеловал свои собранные щепоткой пальцы, выражая тем самым высшую степень восхищения.

Морган фыркал и вздрагивал, как норовистый конь, готовый в любую секунду сорваться с места, и следил за манипуляциями суетившегося вокруг него крошечного человечка. Даже Пагсли проснулся и решил внести свою лепту, поднял голову и грозно заворчал.

Француз окинул Моргана оценивающим взглядом, осклабился и что-то сказал на родном языке.

— О чем это он? — осведомился Морган у Дугала. — Если ему что-то не нравится, может, его просто прикончить?

— Он назвал тебя великолепным зверем, — пояснил Дугал со своего места у окна. — Ничего обидного он не имел в виду, так что пусть живет. По крайней мере до той поры, пока не выставит счет за свои услуги. Мне говорили, что французы дерут с клиентов неимоверные деньги. Если потребует слишком много, поступай как знаешь, но дай ему закончить работу.

Рэналд, подражая французу, поцеловал кончики своих пальцев, послал Моргану шутливый воздушный поцелуй:

— Будь с ним поласковей, Морган. По-моему, он в тебя по уши влюбился.

За последнюю неделю светелка в замке Камеронов превратилась в портняжную мастерскую. По всем углам были разбросаны штуки сукна и шелка. Посреди комнаты возвышался деревянный манекен, взиравший на все происходящее с немым удовольствием.

Портной тем временем зажал в накрашенных губах несколько булавок и зашел сзади. Морган скосил глаза, не желая выпускать из виду этого напялившего парик чудака, которому он явно не доверял. Наихудшие подозрения подтвердились, когда Морган почувствовал, как его ласково поглаживают ниже талии. Он резко повернулся и едва не расстался с килтом, крепко зажатым в руке француза.

— Морган, ты чего стесняешься? — издевался Рэналд. — Ты что, боишься показать нам свой голый зад? Если память мне не изменяет, в прошлом ты сбрасывал килт при нужде без всякого стеснения.

— Это по нужде, а не в присутствии то ли мужика, то ли бабы, — возразил Морган и так сильно дернул на себя, что портной был вынужден выпустить ткань и отлетел к окну. Дугал на ходу перехватил незадачливого француза и предотвратил неизбежный полет до земли.

Портной зло выплюнул булавки и разразился проклятиями, смысла и значения которых не смог понять и оценить никто из присутствующих, даже Дугал, неплохо говоривший по-французски. Француз раскраснелся, затопал ножками и принялся размахивать кулачками в бессильной ярости. Морган посмотрел на него с новым интересом и уважением, подивившись тому, сколь бурные чувства кипят в такой хилой груди.

Со временем портной несколько успокоился и перешел на плохой английский в надежде быстрее добиться взаимопонимания с капризным клиентом.

— Я приехать издалека, из самого Парижа. Это надо ценить. Сейчас надо снять мерку. Не надо мешать. Стоять спокойно.

Дугал не на шутку испугался, что от перевозбуждения гостя может хватить апоплексический удар, и решил пустить в ход дипломатию, дружески обнял француза за плечи, предупредил Моргана грозным взглядом, чтобы не вмешивался, отвел портного в сторону от объекта его гнева и принялся утешать, мягко мурлыкая французские фразы.

В ходе схватки с портным изношенная ткань килта треснула, и Моргану стоило немалого труда привести себя в порядок, сохраняя хоть какое-то достоинство.

Рэналд решил приободрить кузена:

— Кончай дергаться, парень, лучше вспомни, что говорила теща: бедная девочка медленно угасает без тебя. Она вообще может умереть, если ты не придешь ей на помощь. Так что крепись и терпи. Помни, что все это делаешь ради нее.

Никто не видел, как при этих словах предводитель клана Камеронов горестно закатил глаза. Он сам еще не решил, следует ли ему просить прощения или молить Бога о помощи, которая неизбежно понадобится, когда Морган узнает правду.

— Нет, Морган, не та вилка, другая.

Вождь Макдоннеллов отдернул руку, будто обжегся о сверкающее серебро.

— Возьми ту, что лежит справа, возле твоей салфетки.

Элизабет говорила ровным тоном, не повышая голоса, ни разу не вспылила и не накричала на Моргана, хотя временами он казался безнадежно глупым и непонятливым. Хозяйка замка проявляла такую выдержку и терпение, что у Моргана возникало желание, чтобы она наконец сильно стукнула по столу, закатила тупому ученику пощечину и вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.

Морган очень старался, честно пытался разобраться в груде столового серебра и выбрать нужный предмет, но едва нашел крошечную вилку, предназначавшуюся для разделки устриц, как откуда-то взялась горничная и убрала блюдо. Вместо него на столе появилась тарелка горячего супа, над ней поднимался легкий соблазнительный парок, и от голода подвело живот. Великан взял тарелку в руки и поднес к губам в надежде насладиться вкусным блюдом, но его остановил строгий окрик:

— Морган, пора научиться пользоваться суповой ложкой!

Вождь Макдоннеллов вздрогнул, пролив суп на колени, и поставил тарелку на место. Сидевшие напротив Алекс и Брайан не спускали глаз с провинившегося ученика. Дугал звонко прокашлялся, и сыновья дружно вперились в свои тарелки. Пышногрудая горничная прикрылась рукавом, чтобы скрыть улыбку. Насмешливо подмигнув кузену, Рэналд взял в руки тарелку, поднес к губам и, смачно причмокивая, быстро разделался с супом.

Морган никак не мог взять в толк, почему жидкое блюдо следует есть этим крошечным блюдцем с ручкой. Прежде чем он успел влить в себя с его помощью два глотка, снова возникла вездесущая горничная и убрала тарелку. Желудок Моргана не замедлил заявить громкий протест.

В знак утешения на столе появилась тарелка с дымящимся жареным мясом, крупными белыми картофелинами и куском хлеба, густо намазанным желтым маслом. Столь заманчивое блюдо Морган решил не пропустить ни в коем случае, выхватил кинжал из ножен и занес над тарелкой, но и на этот раз его постигла неудача. Элизабет прикрыла рукой кусок хлеба, и кинжал вонзился в аппетитную баранину, едва не задев мизинца хозяйки стола.

— Нельзя пользоваться кинжалом во время еды, — с легким укором напомнила Элизабет. — Сколько раз тебе говорила, а ты все по-своему.

Морган густо покраснел, отодвинул тарелку, встал и коротко бросил:

— Я больше не хочу есть. Пропал аппетит.

Элизабет прокашлялась, но ничего не сказала. Морган перед уходом коротко поклонился, заслужив одобрительный взгляд хозяйки.

Как только закрылась дверь, Рэналд окинул присутствующих веселым взглядом и провозгласил:

— Хорошо, что он ушел, нам больше достанется, а то я здорово проголодался. — С этими словами он переложил содержимое тарелки Моргана в свою. — Не понимаю, отчего вы все приуныли. У моего кузена недурно получается, так что со временем из него выйдет настоящий джентльмен. Еще немного потерпите — и полный порядок. Я вас уверяю.

Искусство быть джентльменом давалось Моргану тяжким трудом, но через пару недель в нем обнаружился скрытый талант. Выяснилось, что он прекрасно танцует, чему не приходилось удивляться, поскольку сложные па менуэта мало чем отличались от движений, которые необходимо проделывать, фехтуя мечом или стараясь уйти от пуль противника.

Склонив голову набок и не обращая никакого внимания на бледнолицего, заросшего густыми волосами учителя музыки, истово трудившегося за клавикордами, предводитель Макдоннеллов упивался божественными звуками мелодии Баха. Затем принял протянутую руку Элизабет, и они поплыли в танце, используя пространство, специально очищенное для этой цели посреди светелки.

Когда они снова встретились, едва коснувшись друг друга, Морган прикрыл глаза и жадно втянул ноздрями запах роз, исходивший от высокой прически партнерши. На мгновение вспыхнуло былое желание, но, открыв глаза, он увидел не темные локоны и сапфировые очи, а огненные волосы, тронутые сединой, и зеленые глаза, в которых светилось сочувствие. Морган на секунду сбился с ритма, но Элизабет его тут же поправила.

Они разошлись; высоко подняв руку партнерши, Морган водил ее вокруг себя.

— Дугал распорядился, чтобы в Лондоне у тебя был секретарь, — сообщила теща.

— Да, конечно. Без секретаря мне никак нельзя. Сабрина собиралась обучить меня грамоте, но всегда находилось какое-нибудь более приятное дело… — Морган запнулся, вспомнив, с кем разговаривает, и виновато посмотрел на тещу.

Элизабет понимающе улыбнулась.

— Я в этом не сомневаюсь.

Они вновь встретились посреди комнаты, и Морган усмехнулся, когда на секунду его рука коснулась узкой, затянутой в корсет талии Элизабет. Ему все больше нравился этот танцевальный ритуал, позволявший время от времени касаться партнерши, что было особенно приятно проделывать в легкой непринужденной манере.

— Не могу дождаться того момента, когда буду танцевать вот так с… — Он замолк и тяжело вздохнул, вспомнив, что танцевать с Сабриной не доведется скорее всего никогда. Ей теперь не дано знать волнующего сочетания музыки и плавных грациозных движений. Вспыхнуло чувство вины, и ноги замерли сами по себе. В тот же момент замолкли клавикорды, но Элизабет метнула в сторону учителя музыки гневный взгляд, и снова полилась мелодия.

— Единственное, в чем точно не нуждается моя дочь, так это в жалости с твоей стороны, — убежденно сказала Элизабет.

После секундного колебания Морган молча кивнул. Как только прозвучал последний аккорд менуэта, Элизабет присела перед Морганом в грациозном реверансе, в ответ великан склонил голову и поднес ее руку к губам.

— Если бы твоя матушка была жива, она бы очень гордилась своим взрослым сыном, — мягко сказала Элизабет.

Морган поцеловал ее в ладонь.

— Очень хотелось бы так думать, миледи. Очень.

— Кто бы мог вообразить, что ты позволишь кому-то из Камеронов дотронуться до своего горла лезвием! — поддразнил Рэналд. — Твой бедный отец небось сейчас ворочается в гробу.

— И пускай себе ворочается, — процедил сквозь зубы Морган. — От него все напасти.

По адамову яблоку прошлась холодная сталь опасной бритвы и взмыла вверх по крепко сжатому подбородку. Морган старался сидеть неподвижно, не дрогнув и мускулом, терпеливо выжидая, пока Элизабет закончит бритье. У нее были сильные и чуткие руки, знающие свое дело.

«Из тещи получился бы отличный хирург, — подумал вождь Макдоннеллов, — или хладнокровный наемный убийца».

Похоже, у нее было гораздо больше общего с Ив, чем можно было предполагать. Разница лишь в том, что Элизабет купалась в роскоши и не знала отказа ни в чем, пользовалась уважением и любовью мужа и детей, а Ив была вынуждена всю жизнь вести жестокую борьбу за место под солнцем, преодолевая сопротивление сородичей и безразличие Ангуса. При воспоминании о бессменной спутнице прошлых лет, ныне изгнанной с позором из клана, взор Моргана затуманился. Ив всегда была частью его жизни, и ее отсутствие причиняло столь же острую боль, как и память о ее предательстве.

Элизабет смыла ароматную мыльную пену, велела Моргану встать, отступила на шаг и принялась любоваться плодами своего труда. Очевидно, дело было сделано, и великан облегченно расправил плечи. Но тут же выяснилось, что он рано обрадовался. Теща хлопнула в ладоши, и в комнату ворвалась толпа горничных и лакеев. Они заполонили всю светелку, как рой трудолюбивых пчел, слетевшихся на мед.

При виде такого числа людей даже Рэналд струсил и поспешил ретироваться в дальний угол комнаты, прихватив тарелку с изюмом, с которой не расставался после завтрака.

Морган предпочел бы скорее встретиться лицом к лицу с армией кровожадных Чизхолмов, чем с оравой этих деловитых лилипутов, тотчас принявшихся его ощупывать, оглаживать, тыкать пальцами, обмерять и тискать столь энергично, что захотелось кричать и биться в их цепких вездесущих руках. Портной-француз, недавно сумевший довести клиента до белого каления, сейчас ползал на карачках между ног, изрыгал проклятия на родном языке, чему не помешали зажатые в губах булавки, и получал, надо полагать, огромное удовольствие, нанося великану уколы в самых неожиданных местах. Морган с большим трудом удержался от вопля боли, когда в ногу впилась острая булавка.

— Прошу прощения, — пробормотал маленький, тиран, но по тону его голоса было ясно, что он нисколько не сожалеет о содеянном.

Один из лакеев повязал Моргану шейный платок, и он почувствовал, будто задыхается, как в петле, накинутой палачом. Великан сносил все стоически и молча, с видом полного безразличия, но тут увидел приближавшуюся к нему Элизабет, державшую в одной руке напудренный завитой парик, а в другой стеклянную баночку с белилами.

— Все, достаточно! С меня хватит! — взревел Морган.

Слуги застыли на месте, опасливо поглядывая на разбушевавшегося великана; сквозь румяна на щеках портного проступила мертвенная бледность.

Ради Сабрины Морган был готов вынести многое и стерпеть любые издевательства, но всему есть предел.

— Я ни разу в жизни не ударил женщину, миледи. Но если вы вознамерились надеть мне на голову этот… этот мерзкий предмет и раскрасить мне лицо, то вы вполне можете оказаться первой.

Дугал проскользнул в светелку как раз в тот момент, когда Морган разразился пылкой речью. Приметив, как грозно нахмурилась жена, явно не ожидавшая столь жесткого отпора со стороны зятя, Дугал поднял руки и несколько раз громко ударил в ладоши, что прозвучало как раскат грома в притихшей аудитории.

— Спешу поздравить, моя дорогая. По-моему, ты действительно сделала из Моргана настоящего джентльмена. — Слуги почтительно расступились, чтобы дать дорогу хозяину, который обошел Моргана, оглядывая его с ног до головы. — Правильная речь, невероятное самомнение! Истинно королевская осанка. В общем, производит весьма внушительное впечатление, правда?

Морган стоял по стойке «смирно», не шелохнувшись, под взглядом Элизабет, пробежавшим от сверкающих пряжек на башмаках до бархатной ленточки, скрепившей непокорные шелковистые волосы в аккуратную косичку. Сурово сжатые губы тещи тронула улыбка.

— Да, впечатление весьма внушительное, — согласилась она.

— Что ж, в таком случае все в порядке, — отозвался Дугал. — Так, все свободны, в ваших услугах нет больше необходимости.

Слуги удалились, и Морган опустился в кресло, довольный, что он больше не является центром всеобщего внимания.

— Подготовка к твоему путешествию завершена, — объявил Дугал, расхаживая по комнате. — Как договаривались, Рэналд выступит в роли твоего камердинера. Дом для тебя сняли, секретаря наняли, насчет денег все решено.

— Я не нуждаюсь в благотворительности, — тут же вскинулся Морган.

— А ты пробовал прожить в Лондоне без денег в кармане? — язвительно поинтересовался Дугал. — Нет, судя по всему, не пробовал. — Он снова принялся мерить шагами комнату, поглаживая бороду. — Мы с Бет решили остановиться в Блумсбери. Сабрина не должна знать, что мы в Лондоне. Нам надо только позаботиться о том, как ввести тебя в светское общество.

— Пожалуй, следует придумать Моргану титул, — предложила Элизабет, устроившаяся на краю тахты. — Никто в Лондоне не способен устоять против звучного титула. Макдоннеллы — очень древний род. Наверняка у вас был какой-то титул, прежде чем пороки и воровство стали образом жизни твоего клана.

Морган бросил на тещу мрачный взгляд.

— Никогда не задумывался над такой ерундой. Какой смысл в королевской грамоте с печатями, если у тебя ни пенса за душой?

— Не спеши, парень, подумай хорошенько, — скомандовал Дугал. — Поройся в памяти. Если нет бумаги, может, хотя бы легенда, которую передавали из поколения в поколение?

— Альберт… — задумчиво выговорил Морган. — Лорд Альберт, барон, кажется… — Дугал и Элизабет обменялись взглядами, в которых сквозила надежда. — Нет, нет, не то… Сэр Альберт, по-моему…

В окно ворвалась песенка, где говорилось о похождениях Альберта Ужасного, который «сварит суп из ваших костей, из кожи сошьет рубашку, пообедает печенью и поужинает ляжками, так что лучше бежать при его приближении».

Дугал шагнул к окну и рывком отодвинул шторы. Снизу ему ухмыльнулся Рэналд, который и закончил песню припевом:

— Все это сделает Альберт Ужасный, граф Монтгаррский.

Элизабет прикрыла ладонью рот, чтобы не рассмеяться при виде озадаченного Моргана, не знавшего, то ли радоваться, то ли печалиться. Дугал повернулся к зятю с широкой улыбкой:

— Черт побери, парень! Да ты, оказывается, граф. Выше меня чином. Я-то всего виконт.

— Ну что ж, милорд, не пора ли вам воссоединиться с графиней? — Элизабет поднялась и раскинула юбки в шутливом реверансе.

Глаза Моргана пылали отчаянной решимостью, и в настоящий момент он был больше похож на пирата, чем на титулованную особу.

— Готов, миледи, — ответил он. — Осталось только выяснить, готова ли графиня.

Сабрина устало зевнула и прикрыла лицо веером, чтобы окружающие не заметили, как ей скучно. Оркестранты настраивали инструменты, и диссонирующие разрозненные звуки действовали на нервы. «Ничего, надо потерпеть, — убеждала себя больная. — Ничего страшного, всего-навсего еще один бал в доме Бельмонтов. Переживу и это, как пережила бесконечные домашние театральные представления, чтение стихов после званого обеда и томительные вечера, когда тетушка Онора звала гостей поиграть в карты, а меня выставляли напоказ возлежащей на диване, чтобы лондонские светские дамы могли выражать соболезнования и сочувственно шмыгать носами».

Сабрина положила веер на колени и задумалась. Не хотелось признаваться, что она начала испытывать извращенное наслаждение, внимая жалостливым вздохам тетушкиных гостей.

Под шелест аплодисментов на лестнице показались дядюшка Вилли и тетушка Онора, ее мелкие кудряшки подрагивали, как сосиски на сковороде. Все члены семьи Бельмонт слегка смахивали на непропеченные сдобные булки. Глядя на приближающегося к ней дядюшку, больная лишний раз подивилась тому, что ее стройная, всегда подтянутая матушка приходится родной сестрой этому тучному, расплывшемуся мужчине.

— Ну-с, как поживает моя любимая племянница? Как ты себя сегодня чувствуешь? — осведомился Вилли, приподняв голову больной за подбородок. — Надеюсь, приятно проводишь время?

— Я ваша единственная племянница, дядя, и мне было бы совсем приятно, если бы только не болела голова. Она у меня просто раскалывается, и я…

— Ничего, ничего, дорогая, все пройдет. Извини, но я вижу, что прибыл герцог Девонширский. Надо его поприветствовать. — Отечески подмигнув, дядюшка поспешил удалиться.

Снова оставшись в одиночестве, Сабрина грустно вздохнула и огляделась. У высокого окна раскрасневшаяся от удовольствия Энид принимала ухаживания своего бывшего жениха. На фоне траурного темно-серого платья ее кожа светилась, как нежный персик. В этот момент лакей начал выкликать имена прибывающих гостей.

С лестницы, пританцовывая, спустился брат Энид, Стивен, менее полный и значительно более грациозный, чем его сестра. Он склонился над больной и нежно поцеловал в щеку.

— Привет, красавица. Как я посмотрю, ты по-прежнему успешно усмиряешь назойливых кавалеров.

— Стараюсь, — откликнулась Сабрина, удержав кузена за руку. — Но мне кажется, здесь немного сквозит. Боюсь подхватить насморк. Если тебя не затруднит, принеси, пожалуйста, шаль.

— Слушаю и повинуюсь, принцесса, — пробормотал Стивен, которому явно не хотелось возвращаться назад.

— Шерстяную не надо! — крикнула ему вслед Сабрина. — Принеси кашемировую шаль. Смотри не перепутай. От шерсти я начинаю чихать. — И сразу же чихнула от одной мысли, что может оказаться под шерстяной шалью.

К тому времени, когда Стивен вернулся с шалью, огромный бальный зал заполнила шумная толпа, а возле дивана, на котором лежала больная, сгрудились молодые люди, наперебой выражавшие соболезнования и сочувствие. Сабрина командовала поклонниками, как опытный полководец, отправив одного из них за бокалом шампанского, а другому повелев найти и ликвидировать источник сквозняка. В качестве единственного оставшегося в ее распоряжении оружия она использовала грустную улыбку и время от времени кокетливо взмахивала пушистыми ресницами, что неизменно приводило к желаемым результатам.

Ее поведение живо обсуждали и резко осуждали две довольно невзрачные девицы, стоявшие у стены; обе выглядели карлицами из-за неимоверно высоких причесок из чужих волос. Наблюдая, как вокруг Сабрины увиваются молодые люди, дурнушки переглядывались и недоуменно вздымали выщипанные бровки. Дамы говорили на пониженных тонах, но Сабрина их слышала, несмотря на гул голосов и перезвон бокалов.

— Ты погляди, как флиртует эта бедняжка, как старается! Оно и понятно, что ей осталось? Пользуется своей немощью, чтобы хоть как-то привлечь мужчин.

Сабрина прилагала все усилия, чтобы с ее лица не сошла улыбка, мысленно возблагодарив небо за то, что под толстым слоем белил не было видно залившего щеки гневного румянца.

— Говорят, она просто какая-то припадочная. Недавно лакей Бельмонтов рассказал нашей кухарке, что эта… — Девица перешла на шепот.

Ее подруга хихикнула:

— Она ведет себя как ребенок, потому что от нее осталась только половина женщины. И ухаживать за ней может только тот, кто лишь наполовину мужчина.

Обе девицы временами посматривали на неподвижные ноги Сабрины, и ее охватил гнев, захотелось сбросить на пол плед и продемонстрировать сплетницам такое уродство, чтобы они завопили и бросились вон из зала.

— Мисс Камерон, вот ваше шампанское, — прозвучало над головой, появилось вежливо улыбающееся юношеское лицо, и в дрожащей руке Сабрины оказался прохладный бокал.

Прежде чем она успела поблагодарить своего благодетеля, заиграл оркестр. Один за другим поклонники откланивались и отправлялись танцевать. Одну из дам, только что говоривших о больной с такой злобой, пригласил на танец юноша с изуродованным оспой лицом во фраке явно с чужого плеча, и она не могла отказать себе в удовольствии бросить на Сабрину торжествующий взгляд.

Музыка нахлынула волной, затопила, у Сабрины учащенно забилось сердце и быстрее побежала кровь по жилам. Непроизвольно она начала отстукивать пальцами ритм танца, наблюдая за тем, как кружится Энид в объятиях Филипа Маркхема. Вспыхнуло чувство зависти к тем, кто способен бездумно веселиться, галантно раскланиваться, полностью отдаваться плавным звукам чарующей мелодии. И тут же вспомнилась Ив, к которой Сабрина теперь испытывала почти родственное чувство, хорошо понимая, как та страдала, находясь в обществе здоровых и бездушных людей. Горянка всегда оставалась на обочине жизни, ее приглашали на банкет, но никогда не разрешали сидеть за столом наравне со всеми.

Сабрина поднесла к губам бокал шампанского, сделала глоток и чуть поморщилась, ощутив легкую горечь бодрящего напитка. Если бы события сложились иначе и Макдоннеллы отказались прийти на банкет к Камеронам, вполне возможно, Сабрина сейчас танцевала бы вместе со всеми. Она стала внимательно разглядывать лица мужчин, пытаясь представить, могла ли бы она влюбиться в кого-нибудь из них. Но все они казались ей сейчас глупцами и пустышками, способными только болтать и кривляться, переходя с одного бала на другой, от карточного стола — в театр, и так до бесконечности. Их мягкие и вялые руки никогда не знали работы и трудовых мозолей. Их надушенная кожа не может пахнуть солнцем и потом после дня честного труда.

Разве хоть одному из них доводилось охотиться, чтобы обеспечить семью едой? Разве кто-либо из них рисковал жизнью ради спасения своих сородичей? Разве кто-то из них отважился бы брести по колено в снегу милю за милей, чтобы вытащить из полыньи заблудившуюся овечку?

Трудно поверить, что подобные создания способны довести женщину до экстаза и она станет повторять имя возлюбленного в порыве страсти. Не может быть, чтобы эти лица под напудренными париками когда-либо искажала гримаса пылкой страсти. Сердце учащенно забилось при воспоминании, как крепко сжимал ее в своих объятиях белокурый великан, и Сабрина прикрыла глаза.

Оркестр перестал играть, она открыла глаза и увидела, что ее беглые поклонники, оставив партнерш, спешат обратно к ней с виноватым видом, словно им вдруг стало стыдно, что они посмели веселиться, пока Сабрина скучала, прикованная к дивану. Больная тяжко вздохнула. Сейчас, пожалуй, ей было бы гораздо лучше, если бы ее просто оставили в покое.

В это время лакей на лестнице звучно прокашлялся, и торжественно объявил:

— Граф Монтгаррский!

«Только этого не хватало для успеха бала, — ядовито подумала Сабрина, отпивая шампанского. — Еще одна титулованная особа, навевающая смертельную тоску».

Наступила странная тишина. Гости восторженно таращились на лестницу, сбившись в кучу, как стадо овец. Их необычное поведение заинтриговало Сабрину, она приподняла голову, желая рассмотреть того, кто сумел привлечь внимание людей, которые давно разучились удивляться.

Встретившись взглядом с холодными зелеными глазами нового гостя, Сабрина тихо ахнула, бокал выпал из ослабевших пальцев и разбился о мраморный пол.

24

Перехватило дыхание, сдавило грудь, перед глазами все поплыло, Сабрина не представляла себе, как сможет пережить предстоящую встречу, а муж скользнул по ней равнодушным взглядом и отвел глаза. «Морган! Не может быть! Откуда он взялся? Каким ветром его занесло сюда? Что он здесь делает?» — проносились в голове вопросы, на которые пока не было ответа.

Предводитель Макдоннеллов выглядел потрясающе в великолепного покроя вишневом камзоле, подчеркивающем мощный размах плеч, и бриджах того же цвета, плотно облегающих мускулистые бедра; белоснежные кружева шейного платка оттеняли бронзовый подбородок; ненапудренные волосы были скреплены сзади черной бархатной лентой и в свете люстр отливали золотом.

Сабрина и раньше считала Моргана опасным человеком но, глядя на элегантного незнакомца, с усмешкой озиравшего бальный зал, она осознала, что преуменьшала его достоинства. Это был настоящий убийца, способный поразить женское сердце с первого взгляда; он никого не брал в плен, и ждать от него пощады не приходилось. Невозможно было противостоять обаянию его мужественной красоты. Сабрина поспешно отвела взгляд, словно боясь ослепнуть.

В зале оживленно перешептывались:

— Кто это, черт возьми? Граф Монтгаррский? Никогда не слышал о таком. Послушай, дорогая, может, мы были знакомы с его родителями в Эдинбурге?

— Похож на дикаря, черт бы его побрал! — недовольно пробормотал какой-то мужчина.

— Дивный варвар! — вторил женский голос, не скрывая восхищения.

Сабрина обнаружила, что скрутила носовой платок жгутом, и постаралась взять себя в руки. В голове не укладывалось, как Морган Макдоннелл мог оказаться на балу у Бельмонтов, в то время как ему следовало быть в своем замке и направлять сородичей на путь истинный или заниматься любовными утехами с очередной статной блондинкой наподобие Альвины.

«Стоп! — оборвала себя Сабрина. — Его назвали графом Монтгаррским! Наверное, я ослышалась или схожу с ума. Если это так, то я, значит, графиня! — От удивления глаза поползли на лоб. — Ну и дела!»

Мимо чинно прошествовали дядюшка Вилли и тетушка Онора, воспылавшие намерением лично приветствовать нового гостя. Из другого конца зала на Моргана таращилась Энид, но не столько изумленно, сколько в немом ожидании, что вслед за вождем Макдоннеллов покажется другая знакомая фигура. У кузины было такое выражение лица, и она так побледнела, что Сабрина начала опасаться, как бы подруга не упала в обморок. В этом случае ей не приходилось рассчитывать на поддержку сильной мужской руки, поскольку Рэналда рядом нет, а бывший жених слишком занят самим собой, смотрит на Энид неодобрительно и с подозрением.

Кузина перевела взгляд на Сабрину, поняла, видимо, что та сейчас чувствует, и, позабыв о собственных переживаниях, бросилась через весь зал на помощь подруге. Однако она далеко не первой оказалась у дивана, поскольку больную уже окружили ее поклонники, будто старались защитить от посягательств нового гостя. Один из них тут же встал на колени и принялся собирать осколки бокала, другой выхватил носовой платок и промокнул губы больной.

— Что с вами, мисс Камерон? Вам стало плохо?

— Вы случаем не порезались, не дай Бог?

Третий поклонник взял веер, лежавший на коленях больной, и начал ее энергично обмахивать. Скорее всего из наилучших побуждений, но от взмахов веера облаком поднялась пудра с его парика, и Сабрина, чихнув, отобрала веер.

— Что вы затеяли? — капризно вскричала больная. — Убить меня хотите?

Слова сорвались с языка прежде, чем Сабрина успела прикусить язык и смягчить упрек милой улыбкой. А тут и Энид подоспела, потеснила поклонников и встала рядом, как львица, охраняющая своего детеныша.

Хозяева бала подвели нового гостя к дивану, Энид стиснула руку подруги так крепко, что у той затрещали пальцы. Сабрину обуял страх. Потупившись и сжавшись в комок, она боялась поднять глаза. А Морган остановился у другого конца дивана, не удостоив больную даже взглядом.

— Энид, дорогая, — начал дядюшка Вилли, — граф просил его тебе представить. — Остальные гости с интересом наблюдали за этой сценой, а в голосе толстяка Сабрине почудилась нота тревоги. «Интересно, что за рискованную игру затеял Морган?» — подумала Сабрина. Как бы отвечая на ее вопрос, хозяин бала продолжал: — Он говорит, что был знаком с твоим бедным безвременно погибшим мужем. — Дядюшка особо выделил последние слова.

Тетушка Онора нырнула за раскрытый веер, видны были только испуганные кроличьи глазки. Энид выхватила руку из ладони Сабрины, протянула Моргану, тот поднес ее к губам заученным жестом и поцеловал.

— Приношу свои глубочайшие соболезнования, — сказал Морган, и Сабрина вздрогнула при звуке до боли знакомого голоса. — Долгое время я был в отсутствии, путешествовал по континенту, а по возвращении мне сообщили печальную весть о трагической гибели моего старого друга. Это был прекрасный человек, я гордился дружбой с ним. Я вам искренне сочувствую.

Энид приняла соболезнования с таким видом, будто и в самом деле до сих пор не оправилась после потери горячо любимого мужа.

— Благодарю за участие, милорд, — сказала она. — Очень мило с вашей стороны. Смерть моего супруга была для всех огромной утратой.

В разговор вмешался Филип Маркхем, никогда не упускавший возможности заявить о себе.

— А где вы познакомились с мужем леди Маклеод?

Сабрина тоже украдкой посмотрела на Моргана из-под опущенных ресниц, опасаясь, что он не найдется с ответом и все тайное станет явным. Но ее опасения были напрасны. С чарующей улыбкой великан повернулся к Филипу:

— Познакомились — не то слово, мы росли вместе, вместе учились в Эдинбурге, можно сказать, были неразлучны… А вы кто такой, сэр, осмелюсь спросить?

Филип вытянулся так, что стал ростом почти по шею Моргану, и жестом собственника положил руку на плечо Энид.

— Меня зовут Филип Маркхем, я жених леди Маклеод.

— Бывший жених, — поправила Энид, стряхнув с, плеча руку Филипа.

Теперь Сабрина начала понимать, как чувствуют себя дети в присутствии взрослых, занятых серьезной беседой. Все говорили так, будто ее не существовало, ей оставалось лишь пялиться на модные брюки Моргана. Надо полагать, его портной знает свое дело, настоящий мастер… В этот момент великан согнул колено, переменив позу, и больная судорожно сглотнула, пожалев о разбитом бокале с шампанским.

Тем временем Энид уже полностью овладела собой и взяла нужный тон непринужденной светской беседы.

— Как долго, милорд, вы намерены почтить нас своим присутствием? — поинтересовалась она.

— Ровно столько, сколько понадобится, чтобы завершить мои дела, — ответил Морган с загадочной усмешкой.

Впервые его взгляд упал на Сабрину, и она всей кожей ощутила теплоту зеленых глаз. Энид же окончательно осмелела, даже слишком, по мнению Сабрины.

— Позвольте представить вам мою кузину, мисс Сабрину Камерон. Впрочем, что это я? Вы же оба из северных районов Шотландии! Может, знакомы?

Ничуть не смутившись, Морган встал на колено возле дивана, взял холодную руку больной и небрежно коснулся ее губами.

— К великому сожалению, не имел ранее чести быть представленным.

«Ах ты, негодник, врешь, не поморщившись!» — подумала Сабрина, не на шутку рассердилась, гнев придал ей смелости, и она посмотрела прямо в глаза милому лжецу:

— Милорд, почту за честь познакомиться с вами, — чуть слышно прошептала Сабрина.

В бездонной глубине зеленых глаз что-то дрогнуло, промелькнула искорка гнева и тут же погасла, уступив место равнодушию. Морган выпрямился как ни в чем не бывало, словно отдал дань светской учтивости, и только.

— Если вашу светлость не затруднит, — обратился он к дядюшке Вилли, — представьте меня, пожалуйста, остальным гостям. Пока я нахожусь в Лондоне, надеюсь познакомиться с возможно более широким кругом людей. Мне всегда казалось, что самые неотложные дела не должны мешать получать удовольствие от жизни, а то и не заметишь, как она пройдет, а ты так ничего и не успел сделать.

Хозяева бала повели Моргана знакомиться, но дядюшка Вилли не удержался и озадаченно оглянулся на дочь. Филип достал серебряную табакерку и засунул в нос понюшку.

— Слишком много на себя берет этот господин. Надменный, на всех смотрит свысока. Шотландцы мне всегда не нравились, вечно нос задирают, а за душой ничего нет.

— Заткнись, Филип! Тебя не спрашивают, и твое мнение никого не интересует! — одернула незадачливого жениха Энид. Словесная дуэль с Морганом явно разбередила ей душу. Взглядом попросив у Сабрины прощения, она ринулась за родителями.

Прежде чем удивленный и раздосадованный Филип успел откланяться, Сабрина вновь оказалась в центре внимания своих верных поклонников, и со всех сторон посыпалось:

— Я принес вам новый бокал шампанского, мисс Камерон.

— Позвольте взбить подушки, мисс Камерон.

— Может, желаете откушать гусиного паштета, мисс Камерон?

Но больная не слышала и не замечала ухажеров, ее взор был прикован к широкой спине удалявшегося великана, который передвигался по залу с видом хозяина положения. Вновь возникло ощущение, будто она оказалась героиней итальянской кукольной комедии. Конечно, посмеяться было бы недурно, но есть опасения, что ей суждено стать единственным объектом шуток. Впервые за долгие месяцы в голове начали складываться слова молитвы. «О Господи! Спаси и сохрани! Не оставь своей милостью…»

Однако сейчас Сабрина не знала, чего просит у Всевышнего: отправить ли Моргана с глаз долой или оставить его при себе навсегда.

Никогда Морган не испытывал такого страстного желания совершить убийство. К несчастью, его потенциальные жертвы были в настоящий момент недосягаемы. Наверняка удобно устроились в мягких креслах в своей уютной квартирке в Блумсбери и поднимают тост за тостом за глупого и доверчивого зятя, позволившего завлечь себя в западню. В отсутствие главных виновников он время от времени бросал гневные взгляды в сторону дивана, на Сабрину. При этом великан не забывал делать соответствующие па менуэта и обмениваться ничего не значащими вежливыми фразами со своими партнершами.

«Бедная несчастная Сабрина! Она так отчаянно нуждается в тебе, Морган», — мысленно передразнил он родителей своей супруги. Рука Моргана непроизвольно сжалась от злости, и случайная партнерша издала слабый писк.

— Простите, не хотел, — поспешно извинился Морган и передал даму следующему партнеру.

Только сейчас великан понял, почему Дугал и Элизабет не раз за минувшие недели обменивались странными взглядами. Теперь ясно, что за недомолвками и откровенной ложью скрывалось стремление утаить от зятя реальность. Ведь они якобы даже боялись за саму жизнь Сабрины, которая, по их уверениям, могла погибнуть от тоски, если бы Морган не согласился помочь им. Ладно, теперь у их страхов действительно будут основания, уж он об этом позаботится!

Помимо воли его взгляд вновь упал на диван, где царственно возлежала Сабрина; непроизвольно сцепил зубы, очередная партнерша интерпретировала это как знак внимания и кокетливо захлопала жидкими ресницами.

К первой встрече с Сабриной Морган готовился несколько недель, готовясь увидеть ее изможденной в полутемной комнате, страдающей и едва живой. Он никак не ожидал, что пред ним предстанет накрашенная кукла в окружении оравы поклонников, принимающая их ухаживания как должное. Из его груди невольно вырвался стон при виде того, как Сабрина мило улыбается молодому человеку, что-то нашептывавшему ей на ушко.

— Вы что-то сказали, милорд? — переспросила неимоверно толстая дама, тяжело наступив ему на ногу.

— Вы замечательно танцуете, миледи, — отозвался Морган, прикрывая вежливой улыбкой гримасу боли. — Вы летаете по залу легкой пушинкой.

Дама зарделась от счастья; в этот момент Сабрина подняла руку, и ее тут же схватил и покрыл жадными поцелуями хилый юнец, утонувший под громадным напудренным париком. Морган смотрел на жену с презрением. С его точки зрения, она выглядела просто смешно. Ее густые темные волосы были гладко зачесаны, напомажены и убраны в тугой узел на макушке, прикрытый крошечным кружевным чепцом; толстый слой косметики скрывал природный румянец; когда от неосторожного движения чуть сползла шаль, глазам открылось непозволительно глубокое декольте.

Со злой усмешкой Морган отметил, что ни один из доселе очень внимательных, преисполненных заботой и сочувствием ухажеров не кинулся поправить шаль, а тщедушный щеголь в очках даже встал на цыпочки, чтобы всласть полюбоваться открывшимся видом. Появилось непреодолимое желание броситься к Сабрине, взять за плечи и сильно встряхнуть, чтобы волосы рассыпались по плечам и разгорелся прежний румянец на щеках, но он не мог себе этого позволить, не смел даже дотронуться до жены.

Да, видно, свалял дурака, дав согласие участвовать в этой трагикомедии. Не следовало сюда приходить, потому что Сабрине не требуется его помощь. «Она никогда не нуждалась во мне, — стучало в голове. — Она меня просто выгнала, вышвырнула мой букет и прямо сказала, что никогда не позволит ее коснуться и пальцем. Сейчас надо просто извиниться перед радушными хозяевами и откланяться. Если их удивит мое поведение, черт с ними! Надо вернуться в Блумсбери, швырнуть прямо в лицо Дугалу и Элизабет их деньги и все эти роскошные одеяния. Пусть подавятся! Ничего мне от них не нужно. Будь проклят тот день, когда я свел знакомство с Камеронами, будь они трижды прокляты!»

«Решение принято, пора ноги уносить, пока силы есть». С этой мыслью Морган передал свою даму новому партнеру, повернулся и обнаружил перед собой Энид; сцепив пальцы, они обошли друг друга кругом, как хищники перед решающим прыжком. Наконец-то появилась возможность излить на кого-то накопившееся возмущение, и Морган с издевкой глянул на выпирающий живот партнерши.

— Счастлив видеть, что ваш муж оставил вам кое-что на память о себе, леди Маклеод.

— Я тоже счастлива, милорд. Граф Монтгаррский, если не ошибаюсь, — в тон ему ответила Энид, скромно потупив глаза.

Морган удивился. Оказывается, он имел дело не с прежней простенькой толстушкой, а с достойным оппонентом, спокойным и уверенным в своих силах. Великан с новым интересом посмотрел на округлившийся живот Энид, неожиданно вспыхнула надежда.

— Смею ли предположить, что и ваша кузина так же осчастливлена? — спросил Морган, стараясь придать себе вид полного безразличия.

Энид покачала головой, но, когда зашла за спину партнера, негромко сообщила:

— Она была страшно расстроена этим.

До его слуха донесся звонкий смех со стороны дивана, отдавшийся новой болью в сердце.

— Оно и видно, — мрачно обронил Морган, решив, что Сабрина не теряет зря времени и развлекается как может.

Настроение еще больше ухудшилось, но тут в голову пришла новая мысль: «А какое, собственно говоря, я имею право ее осуждать? Если бы не сложились так плохо дела у моего клана и я бы отказался на ней жениться, она сейчас бы отплясывала вместе со всеми и была бы признанной королевой бала». Безумно захотелось расспросить Энид, выведать у нее как можно больше о том, чем жила Сабрина последние месяцы.

Всякий раз, когда Энид оказывалась в пределах досягаемости, Морган забрасывал ее вопросами, на которые следовали моментальные ответы.

— Как она передвигается?

— Большую часть времени она проводит на первом этаже, а в спальню ее относит на руках Стивен или батюшка, иногда один из лакеев.

— А если она захочет выйти из дома?

— Она все время проводит дома, ни разу не выходила с тех пор, как ее привезли в Лондон. Говорит, будто от свежего воздуха у нее начинает болеть голова.

Моргана озадачило это сообщение, он не мог себе представить, чтобы его энергичная и жизнерадостная жена была способна обречь себя на добровольное заточение в четырех стенах, без живительного весеннего воздуха.

— Ноги ее не беспокоят? Ей не больно? Неужели нет никакой надежды? Что врачи говорят? Она вообще пробовала ходить?

— Нет, ни разу, — глухо ответила Энид, старательно отводя глаза.

Это признание потрясло Моргана до глубины души, он замер на месте, вынудив танцоров обходить застывшую на одном месте пару, схватил Энид за плечи и, заглядывая ей в глаза, стал допытываться:

— Говоришь, ни разу самостоятельно не пыталась встать на ноги? Ни разу?

Его настойчивые расспросы довели Энид до слез, и она все честно выложила:

— Сначала доктор Монтджой уговаривал ее, пытался поднять на ноги, заставить ходить, но она ни в какую. Каждый раз, едва касалась ногами земли, тут же начинала жаловаться на дикую боль. В конце концов дядюшка Дугал не выдержал и настрого запретил всякие эксперименты.

На лице Моргана появилось такое странное выражение, что Энид непроизвольно отступила на шаг. Она еще больше удивилась, когда великан внезапно поднял ее в воздух и крепко расцеловал.

— Молодец, девочка! Только что-то ты как-то побледнела. По-моему, тебе надо выпить стакан теплого молока, а то недолго и в обморок упасть.

Прежде чем она успела опомниться, Морган уже разрезал толпу танцующих, направляясь в другой конец зала. Глядя ему в спину, Энид зажала ладонями пылающие щеки и невесело подумала: «Ну вот, опять сболтнула лишнее. Что теперь будет? Что задумал этот неугомонный?»

Из последних сил Сабрина старалась скрыть свое горе за фасадом показного веселья. Птицами взлетали тонкие руки, дергая одного кавалера за рукав, другого отсылая за новой шалью, которая более выгодно оттенила бы цвет лица. Она пустила в ход все проверенные в прошлом на отце и братьях приемы, дабы очаровать не ожидавших такого натиска гостей бала.

В результате ни один поклонник не покинул больную ради танцев и оставался рядом, будто прикованный к дивану невидимой цепью. Постепенно в этот крут были вовлечены некоторые дамы, оказавшиеся неспособными противостоять обаянию Сабрины. Даже самые злобные среди них были вынуждены признать, что разговоры о ее капризах — не более чем грязные сплетни, которые распускают завистники.

Однако и в то время, когда окружающие буквально ловили на лету ее остроты, Сабрина постоянно думала только о Моргане и ни на секунду не выпускала его из поля зрения. Да и все ее ухажеры то и дело поглядывали на элегантного белокурого великана, раздувая ноздри, как жеребцы, почуявшие сильного и опасного соперника. Во время танцев дамы разве что только не отталкивали друг друга плечами и руками в стремлении очутиться на его пути.

Время от времени Сабрина изображала кокетливую улыбку и прикрывалась веером, чтобы украдкой посмотреть на Моргана, и в этот момент чувствовала себя вновь шестилетней девочкой, по уши влюбленной в долговязого мальчишку. Иногда не удавалось его сразу обнаружить, и душа уходила в пятки. Неужели ушел не попрощавшись? Наверное, увлекся одной из дам, готовых, казалось, целовать пряжки на его башмаках. Неужели больше не удастся свидеться?

— Это было просто ужасно, — рассказывал с придыханием один из верных поклонников Сабрины человеку, только что вошедшему в круг возле дивана. — Представляете, извилистая горная дорога в Шотландии, покрытая льдом. Лошади чего-то испугались и понесли, карета резко накренилась… В общем, так леди Маклеод потеряла любимого мужа, а мисс Камерон…

«Что касается мисс Камерон, она потеряла все», — мысленно закончила Сабрина, поправляя плед на коленях. Легенда о трагическом происшествии на дороге в Шотландии была так близка к истине, что больная, закрыв глаза, представила себе крутой поворот, услышала, как сухо треснул пистолетный выстрел и жалобно заржал Пука.

Вдруг Сабрина почуяла новый запах, пробивавшийся сквозь застоявшееся облако духов и рисовой пудры. Это был аромат соснового леса, душистый и свежий, ворвавшийся в легкие подобно дуновению весеннего ветра, возродив в памяти панораму бездонного синего небосвода и далеких горных вершин, покрытых сверкающими снежными шапками. К сосновому примешивался дурманящий, чисто мужской запах сандалового мыла для бритья.

Сабрина распахнула глаза и увидела Моргана, лениво облокотившегося на спинку дивана и жадно внимавшего каждому слову. «Боже! — испуганно подумала Сабрина. — Как долго он стоит здесь?» Несказанно удивилась, что на этот раз никто не обратил на него ни малейшего внимания, а потом поняла, что окружающие, увлеченные рассказом ее поклонника, разглядывают ноги Сабрины.

Морган наклонил голову, его горячее и свежее, без примеси запаха шампанского, дыхание коснулось макушки больной; Сабрина ощутила трепет в груди и поспешила натянуть шаль до подбородка, прекрасно сознавая, какая картина открывается мужу сверху при столь глубоком, почти вызывающем декольте.

Поклонник, начавший страшный рассказ, по-видимому, был преисполнен решимости довести повествование до конца.

— Мисс Камерон, — продолжал он, — каким-то чудом вышвырнуло из кареты, она упала и сломала обе ноги. К великому сожалению, теперь она прикована к постели. Боюсь, навсегда.

Сабрина невольно поморщилась, представив себе, какой острой болью отдаются эти жестокие слова в душе Моргана.

— Однажды при сходных обстоятельствах я потерял кобылу: она сломала ногу, и пришлось ее пристрелить, — прозвучал над ее головой насмешливый голос.

Подобное замечание можно было расценить лишь как в высшей степени бестактное. Все вокруг осуждающе уставились на Моргана, но это не произвело на него никакого впечатления. В зеленых глазах плясали веселые искорки, губы чуть тронула усмешка, что вызвало прилив негодования среди обожателей Сабрины.

Напряженность несколько разрядила молоденькая девица с лицом мышки, обрамленным серыми кудряшками. Она робко коснулась руки больной и сочувственно спросила:

— Мисс Камерон, а ноги у вас болят?

Сабрина вздохнула с облегчением. Говорить о состоянии своего здоровья стало для нее уже привычным делом, это был столь же безобидный предмет обсуждения, как погода.

— Иногда. Например, перед дождем ноги ломит просто ужасно.

Девица понизила голос до испуганного шепота:

— Скажите, пожалуйста, ваши ноги сильно деформированы?

Сабрина нахмурилась. Она не знала, что ответить, потому что уже несколько месяцев отказывалась смотреть на свои ноги и отводила глаза в сторону, когда ее раздевали и купали горничные, а все остальное время ноги были прикрыты пледом или полами домашнего халата. Надевать чулки теперь не было нужды, так как ноги никогда не касались пола.

Но что-то нужно было ответить девице-мышке, и Сабрина, чуть раздвинув два пальца, неуверенно сказала:

— Если и деформированы, то совсем немного.

И тут Морган решительно обогнул диван и откинул плед с ног больной. Платье задралось почти до бедер, голая кожа ощутила дуновение холодного воздуха, Сабрина ахнула, почувствовав жадные чужие взгляды на обнаженных ногах. Не в меру любопытная девица закатила глаза и наверняка упала бы в обморок, но ее вовремя подхватил стоявший сзади джентльмен. Остальные вначале отпрянули в ужасе, но тут же приблизились, чтобы не упустить ничего интересного из происходящего. Сабрина окаменела от стыда и унижения.

Тем временем Морган задумчиво изучал ноги жены от бедер до пят. Толпа затаила дыхание, словно ожидая услышать мнение врача, состоявшего при самом короле.

— По-моему, ваши ноги совсем не деформированы, — заявил наконец Морган и укрыл больную пледом. — Возможно, несколько бледноватые и тощие, но вполне пригодные для ходьбы.

Воспользовавшись тем, что окружающие все еще пребывали в шоке, он поднес руку Сабрины ко рту, чуть коснулся горячими губами пальцев и, грозно сверкнув глазами, тихо сказал:

— Мисс Сабрина, я вынужден откланяться. Итак, до скорой встречи.

— Ты… ты… негодяй, — прошипела больная.

Она почти задыхалась от негодования.

Ошеломленный лакей уже накидывал плащ на плечи Моргана, когда со стороны дивана донеслись душераздирающие вопли.

— Надеюсь, вы еще посетите нас, милорд, — сказал лакей, в глазах его прыгали веселые искорки.

— Всенепременно, — твердо заявил Морган, заговорщически подмигнул лакею и забросил полу плаща через плечо, как, бывало, забрасывал традиционный шотландский плед.

Как только на крыльце особняка Бельмонтов показалась знакомая высокая фигура, Рэналд с готовностью распахнул дверцу кареты. Оглядев грозно насупившегося предводителя, сочувственно покачал головой:

— Как я погляжу, все прошло не очень удачно. И что с тобой проделали эти мерзавцы? Вышвырнули на улицу?

— Напротив, — Морган откинулся на спинку кожаного сиденья и зло рванул шейный платок. — По-моему, все идет по плану.

Захлопнув дверцу, Рэналд вскочил на запятки, как и полагалось вышколенному ливрейному лакею, но тут же все испортил, просунув голову в окно. В отличие от своего вождя темноволосый Макдоннелл получал огромное удовольствие от отведенной ему роли, ему нравились лошади, карета, ливрея, шум и гам большого города — в общем, все то, что угнетало и раздражало Моргана. Большую часть времени Рэналд проводил дома перед зеркалом, разглядывая себя в новом наряде и время от времени посыпая пудрой парик.

— Куда мы едем, черт возьми? — спросил Рэналд, но тут же, сконфуженно улыбнувшись, поправился: — Я хочу сказать: какой адрес прикажете назвать кучеру, милорд?

— Блумсбери, — это слово прозвучало сквозь сжатые зубы Моргана словно ругательство.

Они добрались до Блумсбери без особых приключении, если не считать того, что три раза повернули не в ту сторону и едва не заблудились, да еще в пути Рэналд ни с того ни с сего завязал драку с пьяным матросом, к счастью, недолгую. Когда Морган получил наконец возможность выйти из кареты, начал накрапывать мелкий противный дождик, в легкой дымке светились уличные фонари, бросая желтые блики на мокрую брусчатку.

Оставставив Рэналда любоваться своим отражением в сверкающей витрине магазина, Морган вбежал в просторное парадное красивого дома, взлетел по узкой лестнице на второй этаж, занес руку, чтобы постучаться, и замер, прислушиваясь к негромкому перестуку ножей и вилок, звону хрусталя и мирному гулу голосов за дверью.

Моргана охватил гнев. Великан хватил кулаком по двери, от сильного удара она широко распахнулась. На гостя воззрились Элизабет и Дугал Камерон, сидевшие за столом у камина за ужином. У обоих был такой виноватый вид, будто зять застал их за дележом краденого.

Морган осуждающе покачал головой, разглядывая эту мирную сцену тихого семейного вечера вдвоем. Родители Сабрины очень любили друг друга, и это чувство помогало им сообща преодолевать любые трудности и препятствия. Их связывали полное доверие и взаимное уважение, убежденность в том, что в любых обстоятельствах можно положиться на поддержку и помощь любимого человека. У них было все то, чего нет и не могло быть у Моргана и Сабрины. Великан еще пуще разозлился, захотелось перевернуть стол, сокрушить мебель, осушить до дна бутылку бренди, стоявшую на столе.

— Я так понимаю, что ты видел ее. — Дугал поднялся, вид у него был настороженный.

— Ты мне солгал! — взорвался Морган.

Дугал искоса посмотрел на жену, как бы ища поддержки. Великан окончательно утратил контроль над собой, схватил со стола бутылку, но пить не стал, а швырнул ее в камин. Осточертело наблюдать, как Камероны обмениваются взглядами и перешептываются за его спиной.

Элизабет поморщилась, когда бутылка разлетелась на мелкие осколки, повертела в руках накрахмаленную белоснежную салфетку и аккуратно переложила свой столовый прибор.

— У нас не было выбора. Если бы мы честно признались, что наша милая и добрая дочь превратилась в злобное создание, которое даже мы не узнаем… — Элизабет умолкла, не закончив фразы.

— И вы посчитали, что если бы я знал это, то отказал бы ей в помощи? — спросил Морган, не веря собственным словам.

Тем не менее молчание Элизабет подтвердило его предположение. Дугал опустил руку на плечо жены.

— Теперь вопрос в том, готов ли ты по-прежнему помочь Сабрине? После того как увидел, какой она стала.

Морган пронзил тестя обвиняющим взглядом и охрипшим от обиды голосом ответил:

— В свое время, Дугал Камерон, я ненавидел тебя, но все же уважал, считал хорошим человеком. А вот теперь знаю, что ты ничем не лучше моего родителя. Дергаешь за веревочки, заставляя нас всех плясать под твою дудку. — Он сцепил руки на спинке кресла, насупился и встретил умоляющий взгляд Элизабет. Отказать в чем-либо этой женщине было выше его сил. — Ладно, сделаю за тебя всю грязную работу. Я нажму на Сабрину, заставлю ее бороться с немощью и снова стать самой собой. Только не надо забывать, какой ценой мне придется за это заплатить. Когда я добьюсь своего, она возненавидит меня — не вас, а меня.

С этими словами Морган стремглав кинулся прочь. Камероны остались вдвоем за накрытым столом у огня, и только стук капель за окном напоминал о том, что далеко не все гладко в этом лучшем из миров.

Рэналд спрятался от дождя в карете. Подняв воротник плаща, Морган присоединился к кузену. Одного взгляда в его сторону было достаточно, чтобы Рэналд не стал задавать вопросов и молча отвернулся к окну.

Когда карета отъехала от крыльца и покатила по лужам, подняв тучу брызг, никто не заметил одинокой фигуры, стоявшей на углу улицы.

25

— Ни за что не вернусь! Пусть лучше их светлость выгонит меня! Не могу больше! — Горничная вытерла заплаканные, покрасневшие глаза подолом фартука.

— Послушай, Беа, не говори глупостей, — утешала ее подруга. — Ты же знаешь, что от тебя зависит благополучие твоей семьи. Если тебя выгонят, кто прокормит твою матушку, младших сестер и братьев? О них подумай. — Но ведь это не женщина, а просто чудовище! — Горничная зарыдала, припав к обширной груди кухарки.

Та ласково похлопала горничную по спине, растерянно переглядываясь с прочими слугами, нашедшими прибежище в дымной кухне. Они провели здесь все утро в бесконечных спорах о том, кто станет новой жертвой в логове молодой львицы. Многие начали поговаривать о том, что пора искать другое место, хотя хозяин дома платил хорошо и всегда готов был немного прибавить «за беспокойство».

Кухарка жалобно поморщилась, заслышав звон колокольчика, гневно сверкнула глазами и в сердцах пожелала, чтобы племянница герцога запуталась в шнуре, который постоянно дергала, вызывая слуг, и задохнулась. Грех, конечно, желать смерти ближнему, но капризная калека уже довела всех до белого каления. Колокольчик превратился в орудие пытки, и звон его преследовал слуг, даже когда они отходили далеко от дома, хотя все очень хвалили сына хозяина дома, когда он повесил колокольчик и протянул шнур в спальню, чтобы больная могла при нужде позвать на помощь.

С прошлого вечера, когда у Бельмонтов был бал, больная будто с цепи сорвалась. Едва разошлись гости, она подняла жуткий трезвон и не давала никому уснуть до рассвета. То ей нужны припарки на грудь, то мокрое полотенце на лоб, то требовалось растереть ноги. Ни минуты покоя. Добродушный хозяин дома с раннего утра заперся в библиотеке, куда не проникал шум, его супруга вообще куда-то пропала, а Стивен и Энид прогуливались по саду.

Кухарка зажала уши ладонями, чтобы не слышать настырного звона колокольчика, слуги вокруг продолжали галдеть, и никто не услышал громкого стука в парадную дверь.

Побелевшая от гнева виновница мук и страданий прислуги лежала в одиночестве на тахте, безуспешно ожидая, что кто-то откликнется на зов о помощи. Сабрина еще раз изо всех сил дернула за шнур, и он оборвался. Уставившись на бесполезную теперь веревку, больная всерьез встревожилась. В коридоре не слышалось ни шагов, ни шелеста платья горничной. «Никто, видимо, не придет, — грустно подумала Сабрина, — а может, теперь уже никто никогда не придет мне на помощь. Все меня покинули, бросили на произвол судьбы, осталось только и дальше мучиться. Стоп! Еще остались ноги».

Больная отвела взгляд, и он упал на пару позолоченных амуров над камином. Трудно было избавиться от впечатления, будто и они издеваются над несчастной. В комнате было очень душно, но Сабрина настояла на том, чтобы разожгли камин, и сейчас ей было действительно плохо. Утреннее солнце било прямо в глаза, на лбу выступил пот. Больная подергала ворот пеньюара, но потом заставила себя сложить руки на коленях, что далось ей с огромным трудом.

Со стороны могло показаться, будто Сабрина успокоилась. Но больная знала, что на самом деле это не так и что она уже почти теряет власть над собой. В течение последних месяцев с каждым днем все труднее становилось держать себя в руках, не выдать бури, бушевавшей в душе, не сорваться и не полететь в пучину, из которой нет возврата. А тут еще неожиданное появление мужа в новом обличье, элегантного и пышущего здоровьем.

— Будь ты проклят, Морган Макдоннелл! — прошептала Сабрина.

Он снова посмел вторгнуться в ее жизнь и сбить ее с накатанной колеи, как не раз ему удавалось в прошлом. Морган всегда оказывался рядом, чтобы подтолкнуть ее, но никогда не был готов протянуть руку, чтобы не дать упасть.

Сабрина посмотрела на плед, покрывавший ноги, потом бросила взгляд на закрытую дверь. Пока она могла полагаться на то, что всегда найдется человек, готовый броситься выполнять любое желание больной, ей не приходило в голову попытаться самой встать и пойти. Но именно к этому толкал ее Морган, именно желание заставить жену сделать над собой усилие и пройтись по комнате прочитала Сабрина в глазах мужа, когда он склонился над диваном. «Ну, давай же, детка! Вставай!» — будто говорил он.

Полная тишина, царившая в доме, угнетала, действовали на нервы бронзовые часы, мерно тикавшие на каминной полке. В конце концов Сабрина не выдержала. Глубоко вздохнув, чтобы набраться мужества, она сбросила плед, подняла подол пеньюара и принялась изучать свои ноги, будто инородное тело. Склонив голову к одному плечу, потом к другому, была вынуждена признать правоту мужа. Действительно, ноги как ноги, правда, довольно худые и бледноватые. Пошевелила пальцами, и это простейшее движение отозвалось радостью в душе.

— Вот, дорогая, принесла тебе припарки, скоро в груди полегчает, — затараторила тетушка Онора, входя в комнату.

Сабрина поспешила накрыть ноги пледом, хмуро глядя на горничную, следовавшую за хозяйкой на расстоянии десяти шагов. Их появление избавило от необходимости предпринимать попытку самостоятельно встать на ноги, отчего на душе сразу стало легче, но больная решила скрыть это за новым капризом.

— Надеюсь, мяты там нет? Терпеть не могу запаха мяты.

— Извини, дорогая, — развела руками Онора, — но в аптеке ничего не могли предложить, кроме мяты. Придется потерпеть.

Заплаканная горничная держала горячие салфетки на вытянутых руках, стараясь не встречаться глазами с больной, а та продолжала капризничать:

— Где моя шаль? Я совсем замерзла.

— Да что ты говоришь! — удивилась тетушка. — Милая, здесь очень тепло.

— Совсем не тепло, не забывайте, что у меня нарушено кровообращение, и к тому же мне приходится целый день лежать неподвижно на сквозняке.

Бедная тетушка окончательно растерялась и не знала, что сказать, дабы не вызвать нового взрыва жалоб. Ее спасло появление дочери и сына. Энид расплылась в улыбке, наблюдая за тем, как Стивен вынул из-за спины и торжественно преподнес кузине букет белых цветов.

— Смотри, сестренка, — с гордостью сказал Стивен, — какой чудесный подарок приготовила тебе Энид. Весь сад обошла. Мы решили, что при виде цветов у тебя сразу поднимется настроение.

Букет оказался у самого носа, пыльца попала в ноздри, Сабрина громко чихнула и оттолкнула руку Стивена.

— Убери цветы! — плаксиво скомандовала больная. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу гиацинты!

Энид обменялась с матушкой растерянным взглядом, а Стивен что-то неразборчиво пробормотал и сунул букет в вазу на каминной полке. Когда на Сабрину находило такое, ей ничем нельзя было угодить и просто руки опускались. Наступил момент, когда домашние смотрели на больную не сочувственно, а с раздражением. Но их отношение к ней резко изменилось, когда Сабрина неожиданно начала натужно кашлять и задыхаться. Переполошилась даже горничная, до того державшаяся в стороне.

— О Боже! — хрипела больная между приступами кашля. — Горло перехватывает. Не могу дышать! Помогите! Помогите, пожалуйста.

Тетушка испуганно завопила, сбежались слуги, Стивен принялся энергично колотить кузину по спине, а его катушка велела лакею бежать за доктором. Тот бросился выполнять приказание и столкнулся в дверях с хозяином дома, сбив набекрень парик герцога.

— Эй, осади назад! — прикрикнул на слугу дядюшка Вилли. — Что здесь происходит, черт возьми? Что за бедлам?

За переполохом никто не заметил, что у двери почтительно остановился дворецкий, а с ним гость огромного роста.

— Граф Монтгаррский, — возвестил дворецкий.

На него не обратили внимания. Герцог орал во все горло, тетушка Онора и Энид рыдали навзрыд, а вокруг метались слуги, не зная, что предпринять.

Виновато взглянув на гостя, прокашлявшись, дворецкий решил сделать новую попытку.

— Граф Монтгаррский, — повторил он зычным голосом.

Сабрина зашлась в кашле и стала такого цвета, что и гиацинты, а ее родственники, теперь уже перепуганные насмерть, лишь смотрели на нее расширенными от ужаса глазами и не двигались с места.

Ни слова не говоря, гость дружески похлопал дворецкого по плечу, прошел через комнату, сохраняя на лице приветливую улыбку, схватил вазу, вышвырнул букет в окно и плеснул из вазы холодной водой в лицо Сабрины.

26

В комнате воцарилась мертвая тишина. Сабрина перестала кашлять и начала испуганно икать. На ее лице было написано такое изумление, что в настроении окружающих произошла удивительная перемена. Кто-то усиленно заморгал, у другого задергался уголок рта, третий до боли прикусил губу. Первым не выдержал Стивен, крепко сжал кулаки, сунул в карманы брюк, отвернулся к окну и судорожно затряс плечами. Дворецкий, в обязанности которого входило держать дом в порядке и строгости, внезапно судорожно закашлялся, прикрыл ладонью рот и поспешил, извинившись, удалиться. Возможно, опасался, что сумасшедший гость опорожнит ему на голову аквариум с золотыми рыбками, если незадачливый слуга не сумеет мгновенно перестать кашлять.

Сабрина смотрела на Моргана снизу вверх, часто моргая, с темных ресниц медленно капала вода, образовав небольшую лужицу на коленях, шелковый пеньюар промок и плотно облепил тяжело вздымавшуюся грудь. Не выказав супруге никакого сочувствия, Морган поднес к губам пухлую руку тетушки Оноры:

— Простите меня за вмешательство. Но у меня есть некоторый опыт действий в сходных обстоятельствах. Мой пес, довольно старый, кстати, подвержен подобным припадкам.

— Припадкам? — повторила Сабрина, и ее голос прозвенел чисто, как серебряный колокольчик.

— Припадки кашля, — уточнил Морган, посмотрев на жену поверх ладони тетушки, но в его глазах нельзя было прочитать, шутит ли он или говорит всерьез. — Временами мой пес надрывно кашляет, начинает задыхаться, и тогда его можно спасти только холодной водой.

— Меня удивляет, почему вы его до сих пор не пристрелили, — съязвила бывшая хозяйка Пагсли.

Тетушка Онора растерянно переводила взгляд с гостя на племянницу, отказываясь понимать, о чем они говорят. Морган решил воспользоваться ее минутным замешательством, чтобы овладеть ситуацией.

— Позвольте, — сказал он, выхватил из кармана фрака белоснежный носовой платок, участливо склонился над больной и принялся промокать ей лицо, заодно стирая тушь с бровей и ресниц. Его пальцы зацепились за узел волос на макушке, и мягкая волнистая прядь упала на лоб Сабрины.

Сабрина попыталась испепелить мужа взглядом, зло оттолкнула его руку и обеими руками сжала ворот пеньюара, опасаясь, что, если вовремя не остановить Моргана, он способен не только испортить прическу, но и раздеть догола, прежде чем успеют вмешаться ни о чем пока не догадывающиеся тетушка и дядюшка. Отвергнутый женой, Морган нисколько не смутился, все с тем же решительным видом подошел к окну и широко распахнул его.

— Неудивительно, что бедная девушка не может дышать. Кого угодно можно довести до астмы, если держать взаперти в душном помещении. Единственное действенное лекарство для больной — это свежий воздух.

— Ненавижу свежий воздух, — плаксиво напомнила о своем существовании Сабрина, уже осознавая, что дальнейшее сопротивление бесполезно и пора сдаваться на милость победителя. — От свежего воздуха мне становится только хуже. — Ей действительно стало хуже, когда она увидела, что Морган молча вкатывает в комнату какое-то устрашающего вида приспособление из дерева и металла. — Это еще что такое? Средневековое орудие пыток?

— Это, дорогая мисс Камерон, мой подарок, — спокойно ответил Морган. — Самое последнее слово техники, новейшее изобретение под названием инвалидная коляска. Теперь вас не придется переносить с места на место, как вязанку дров.

Орудие пытки неспешно двигалось по ковру, и Сабрина рассмотрела, что это действительно кресло, оборудованное колесами. Ей стало совсем не по себе, когда Морган снял с нее плед, аккуратно свернул и разложил в коляске, прикрыв твердое деревянное сиденье.

— А теперь мы с вами совершим прогулку по саду, — объявил великан, ни у кого не испросив согласия. — Поверьте, вы сразу же почувствуете себя намного лучше.

— Простите, сэр, — Сабрина прикрыла ноги полой халата. — Кто вы такой, собственно говоря? Что вы о себе возомнили?..

Как бы не слыша ее, Морган поднял больную на руки. Гулко забилось сердце, оказавшееся прижатым к широкой груди, как бы подсказывая ей, что задавать лишние вопросы не следует, и так все ясно. Сейчас ее держит в объятиях законный супруг, имеющий полное право указать жене ее место. Правда, их брачные узы не вечны, в конце месяца батюшка должен привезти на подпись бумаги о признании их брака недействительным.

Сабрина с великим трудом удержалась от соблазна ласково потереться щекой о мощную грудь и поудобнее устроиться на мускулистых руках, которые считала единственным местом, где могла себя чувствовать в полной безопасности. Вместо этого решила держаться прямо и надменно в ожидании того момента, когда ее усадят в коляску. Но как только это произошло, Морган пошел дальше, довольно бесцеремонно залез под полы пеньюара и выпростал ноги, словно по-прежнему имел право касаться ее тела по собственному желанию, но все это проделал так бережно и нежно, что больная не нашла в себе сил противиться. Как только его ладони дотронулись до обнаженной кожи, Сабрина едва не задохнулась снова, ощутив грубые мозоли — свидетельство того, что великан лишь изображает из себя джентльмена, чурающегося тяжкого труда. На самом деле это прежний Морган, белокурый гигант, от которого она без ума. Больная старалась не встречаться взглядом с Морганом.

Он тем временем подложил подушку под ее голову и направился к выходу. В этот момент пришла в себя тетушка Онора, вспомнившая о правилах приличия.

— Послушайте, — вскинулась она, — по-моему, мне надо бы вас сопровождать. Неприлично, если…

Однако Моргану достаточно было многозначительно посмотреть на Энид, чтобы герцог тут же сообразил, что графу Монтгаррскому отведена чуть ли не главная роль в планах спасения репутации дочери. До тех пор, пока не Удастся связаться с Дугалом и обсудить создавшееся положение, все остальные участники были лишь пешками в ложной игре, которую повел Морган.

— Не беспокойся, дорогая, — поспешил успокоить благоверную дядюшка Вилли. — Глоток свежего воздуха не повредит бедняжке, а граф за ней присмотрит.

— Дядюшка! — воскликнула Сабрина, глубоко обиженная его отступничеством.

Протестовать было бесполезно, так как Морган уже толкал перед собой коляску по навощенному паркету коридора к высокой, от пола до потолка, раздвижной двери, которая открывалась в благоухающий распустившимися цветами сад.

Слепящие солнечные лучи залили лицо, и Сабрина невольно плотно зажмурилась в ожидании острой боли в висках от яркого освещения, но ничего страшного не произошло. Легкий ветерок нежно ласкал кожу, пригревало солнце, и глаза сами собой открылись, хотя пришлось несколько раз моргнуть, чтобы приспособиться к новой обстановке и дать зрению привыкнуть к свету.

Перед ее изумленным взором открылась чудная картина. Все вокруг будто подернулось легкой зеленой дымкой, скучный городской двор совершенно преобразился с тех пор, как увидела его ранней весной Сабрина, и сейчас напоминал цветущий оазис. Нежная молодая листва распустилась на тисовых деревьях и кустах, густой плющ смело карабкался по стенам и старался обвить каждый выступ. Щебетали птицы, тыкая клювами во вскопанную землю, от цветка к цветку перелетали бабочки, трепеща разноцветными крылышками.

Сабрина несмело потянула носом, ожидая, что начнет чихать, хрипеть и кашлять, но ее опасения вновь не подтвердились. Больная приободрилась, но тут же вспомнила о своем плачевном состоянии и решила возненавидеть весну и все с ней связанное, сурово нахмурилась, но тут увидела пчелу и невольно проследила за ее полетом, окончательно побежденная окружающей красотой, о которой совершенно забыла за долгую холодную зиму.

Морган направил инвалидную коляску вокруг фонтана; молчание мужа действовало на нервы Сабрины сильнее, чем поскрипывание колес по каменным плитам. «Пытаться заговорить с ним бессмысленно, — подумала она. — Совершенно очевидно, что он не в своем уме. Морган достаточно силен, чтобы вытащить меня в сад, но он не может заставить меня вести с ним светскую беседу».

— Ты никогда мне не говорил, что у тебя графский титул, — все же нарушила молчание Сабрина, что чисто по-женски было вполне логично после того, как она дала себе слово молчать.

— Ты никогда не спрашивала.

— И это все, что ты мне можешь сказать по этому поводу? Многословен, как обычно. Мне всегда трудно было вынести твою чрезмерную болтливость.

— Как и многое другое.

Сабрина тут же припомнила, как кричала мужу, что пальцем не позволит к себе притронуться. Может, он вернулся, чтобы отплатить за те жестокие речи? Приехал в Лондон, дабы отомстить и опозорить жену в глазах общества? При этой мысли холодок пробежал по спине. Из собственного опыта Сабрина знала, что Морган Макдоннелл был достойным противником, врагом коварным и опасным.

Кто ему помешает из чувства мести вновь жениться? Разве можно придумать более жестокое наказание для бросившей его жены? В таком случае придется молча наблюдать за тем, как он неспешно подбирает невесту среди массы красоток, не сводящих с него обожающих глаз, как кочует с одного бала на другой, блистает на приемах в свете и без конца меняет партнерш в танцах. Наверняка любая дама почтет за счастье выйти замуж за окруженного тайной шотландца. Это будет для нее незабываемым романтическим приключением.

Однако ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Морган догадался о ее истинных чувствах, и Сабрина заговорила игривым тоном, который даже ей самой казался слишком театральным:

— Так что же ты сделал, чтобы заполучить титул? Убил настоящего графа Монтгаррского? Украл его одежду? Похитил его жену?

В этот момент Сабрина увидела, что они остановились возле пары невысоких ступенек, которые выводили на посыпанную гравием террасу. Вместо того чтобы толкнуть вперед инвалидную коляску и вывалить Сабрину на землю, чего она вполне заслуживала после своих слов, Морган обеими руками взялся за ручки и поднял коляску. Сабрина оказалась как бы в западне, сердце ушло в пятки, она боялась шевельнуться, глядя снизу вверх в грозно сверкавшие зеленые глаза.

— Я никого не похищал, — тихо сказал Морган. — Во всяком случае, в последнее время.

От него тянуло дурманящим запахом сосны и сандалового дерева, чисто выбритый крутой подбородок находился почти у самых губ Сабрины, их жаркое дыхание смешалось, впервые за очень долгое время она чувствовала себя абсолютно беспомощной, полностью во власти друтого человека. Сами собой закрылись глаза, чтобы не видеть, как падает вниз коляска, но она проплыла по воздуху и вновь покатилась, шурша гравием. Когда больная вновь открыла глаза, вокруг была все та же мирная пасторальная картина, но теперь плывущая мимо на большей скорости.

— Не знала, что ты теперь увлекаешься гонками! — прокричала Сабрина сквозь грохот колес. — Это весьма цивилизованный вид спорта, верно? Правда, не такой увлекательный, как грабеж и насилие.

Морган не сбавил темпа, и на следующем повороте коляска мчалась на одном колесе, опасно накренившись, это вынудило больную изо всех сил вцепиться в ручки обеими руками, чтобы удержаться на сиденье.

Дрожащим от гнева голосом Сабрина прокричала:

— Если ты сейчас же не сбавишь темп, меня стошнит! Боюсь, в первую очередь пострадают твои роскошные новые башмаки. — Она выхватила из-под головы подушку и махнула ею в сторону мужа. — Если ты появился здесь, желая закончить начатое тобой дело, то почему бы тебе просто не придушить меня подушкой? Это будет гораздо проще.

Больше Морган не мог вынести издевательств, остановился и толкнул инвалидную коляску вперед, она откатилась и застряла в мягкой траве. Сабрина по инерции пролетела чуть дальше и приземлилась на четвереньки, узел волос распался и хлестнул по лицу, больная зашлась в ярости, а Морган неспешно обошел ее кругом, потом встал перед ней и сказал:

— Прости, что так неудачно получилось. — В его голосе не было и тени сожаления или раскаяния. — Видимо, колесо налетело на камень. Впредь обещаю быть более внимательным.

Сабрина приподняла голову, кипя гневом. Особое раздражение вызывала его самоуверенная поза, безукоризненный покрой брюк и начищенные до блеска башмаки с пряжками. Казалось, время побежало вспять и вот снова у ног самодовольного мальчишки лежит свалившаяся в яму девчонка и не знает, что предпринять. Как легко оба они вернулись к тем ролям, которые играли в детстве!

— Ты всегда предпочитал видеть меня у своих ног, Морган Макдоннелл, не так ли? — спросила Сабрина, пытаясь рассмотреть мужа сквозь завесу свалившихся на лицо волос.

— Насколько мне помнится, ты отличалась особыми талантами именно в этой позиции, — насмешливо обронил Морган, недвусмысленно намекая на то время, когда им обоим хорошо было в одной постели.

— Ненавижу! — завопила Сабрина, замахнулась, хотела ударить его по щиколотке, но промахнулась.

— Вот и прекрасно, — спокойно ответил Морган, с интересом наблюдая за поверженной женой. — Раз ты меня ненавидишь, моя задача намного облегчается.

Скрестив руки на груди, Морган сверху вниз разглядывал жену, скрывая за каменным лицом бурные эмоции. Да, надо признать, было время, когда он страстно желал возненавидеть Сабрину Камерон. В тусклые предрассветные часы в замке Макдоннеллов, когда с похмелья раскалывалась голова, в ушах звучал пронзительный прощальный крик жены, винившей его во всем и гнавшей прочь. Тогда Морган почти убедил себя, что ему ничего не остается, как ненавидеть и презирать женщину, обманувшую его в лучших ожиданиях. Даже сейчас, если бы счел ее жалкой — скрючившаяся на мокрой траве, грязь на щеках, спутанные волосы, — он мог бы просто повернуться и уйти.

Но его гипнотизировал хищный блеск в ее глазах, спина была выгнута с таким вызовом, что казалось, будто Сабрина вот-вот прыгнет и вцепится ему в горло. Хотя ее сшибли с трона, Сабрина была готова сражаться до последней капли крови за свое право называться принцессой. Морган не испытывал жалости, в нем вспыхнуло совсем иное чувство, столь же могучее и опасное, как обоюдоострый меч. К тому же приходилось признать правоту Дугала: Сабрина нуждалась в своем муже, причем гораздо больше, нежели могла себе представить.

Морган опустился на колени в грязь рядом с женой.

— Я пришел сюда не для того, чтобы смотреть, как ты ползаешь. Я хочу увидеть, как ты ходишь.

Сабрина отвернулась, отбросила волосы, закрывшие лицо.

— Не говори ерунды. Ты же слышал доктора Монтджоя. Кому, как не тебе, знать, что я никогда в жизни больше не буду ходить.

Морган решил не тратить время на бесполезные споры, поднялся, сжал жену за плечи и поставил на ноги. Она не устояла и готова была свалиться, скользнув сквозь его руки, как мокрая тряпка, но он удержал ее, обнял, прижал к себе, прислонился бедром к низкой каменной ограде и широко расставил ноги, чтобы вынести на себе тяжесть двух тел.

Сабрина слишком иного времени провела в постели и из месяца в месяц прилагала все старания к тому, чтобы посторонние держались от нее подальше, пуская в ход капризные детские выходки и язвительные замечания. Поэтому сейчас она сочла близость Моргана невыносимой и оскорбительной. Горячее мужское тело, твердое и мускулистое, могло растопить ледяную стену, которую построила больная между собой и окружающим миром. Она вцепилась в него руками, царапая острыми ногтями, будто отталкиваясь, но одновременно ее неумолимо тянуло к мужу, в котором, как знала по опыту, удивительно сочетались огромная сила и нежность. Руки неудержимо дрожали, казалось, даже сильнее ног.

Сабрина и Морган сейчас слились вместе, как два ответа на один вопрос, который ни один из них не решался задать. Его жаркое дыхание обжигало висок, шевелило спутанные волосы. Больше не было сил сдерживаться, и Сабрина прижалась щекой к груди Моргана.

— Будь ты проклят! — глухо прошептала она. — Какое ты имеешь право так поступать?

— Прав у меня хоть отбавляй, — весело откликнулся Морган. — Я твой муж.

— Теперь уже ненадолго.

— Это зависит от тебя.

— Что ты хочешь этим сказать? — Сабрина едва не задохнулась от страха и надежды.

Морган взял ее двумя пальцами за подбородок и приблизил ее лицо к своему.

Если ты не позволишь мне навещать тебя ежедневно в течение ближайших четырех недель, я не допущу признания брака недействительным. Я обойду всех судей Лондона до Шотландии и каждому расскажу в деталях чем мы с тобой занимались в постели. И тогда твой батюшка будет вынужден начать бракоразводный процесс, и доброе имя Камеронов будет погублено.

Сабрина не могла отвести зачарованных глаз от красивого мужественного лица, не понимая, как с его губ могли слетать такие жестокие слова.

— Зачем? — еле слышно спросила она. — Почему ты так со мной поступаешь? Ты хочешь мне отомстить?

На какое-то мгновение показалось, будто в душе Моргана разбушевалась буря, его раздирают на части противоречивые эмоции, но он так быстро прикрыл веки, что Сабрина решила, что ей просто привиделось. Великан развернул жену, посадил на каменную ограду и отряхнул руки, как если бы запачкался.

— Можешь думать все, что тебе угодно, — с кривой усмешкой ответил Морган. — Может быть, я ищу мести, а может, хочу, чтобы ты больше не висела тяжким грузом на моей совести.

— Не говори глупостей, — возразила Сабрина, впиваясь ногтями в камни, — у Макдоннеллов нет совести.

Морган поправил шейный платок и зашагал по дорожке к воротам сада.

— Завтра буду здесь в два часа. Если ты не хочешь, чтобы я представился Бельмонтам как твой супруг, постарайся как-нибудь объяснить им мои визиты. Желаю всего наилучшего, дорогая мисс Камерон.

— А если я помогу тебе успокоить твою больную совесть, что я получу взамен? — крикнула ему вслед Сабрина.

— Свободу, — бросил через плечо Морган. — В тот день, когда ты сможешь ходить, ты получишь возможность уйти из моей жизни навсегда.

За его спиной громко хлопнула калитка. Только сейчас до Сабрины дошло, что она оказалась в безвыходном положении: сидит на каменной стене, звать на помощь бесполезно, потому что терраса, по которой ее катал Морган, скрыта от дома стволами деревьев. Сабрина прислушалась, но до нее доносилось только журчание воды в фонтане да неумолчное жужжание мохнатого шмеля, пьяно переваливавшегося с одного цветка на другой. Правда, неподалеку сверкала полированным деревом и сталью инвалидная коляска, зарывшаяся колесами в траву, но до нее, казалось, как до луны.

«Не ночевать же здесь! — подумала Сабрина и решила не терять больше времени. — Нечего зря пялиться на безжизненные ноги, пора действовать!» Держась за край стены, она опустила ноги, пока ступни не коснулись прохладной земли. Против ожидания, не ощутила острой боли, а лишь слабое покалывание. Мысленно проклиная Моргана, попробовала перенести часть своего веса на конечности. Ноги подкосились. Она съехала вниз по стене и с размаху села на землю.

Хотя удар пришелся по мягкому месту, но все же был ощутимым, и тут Сабрину обуяла дикая, всепоглощающая ярость. Это было новое, очищающее чувство, прогнавшее боль и обиду. Впервые за последние месяцы Сабрина почувствовала себя не жалкой калекой, а живым человеком, способным на многое, потому что теперь у нее была цель в жизни — белокурый зеленоглазый великан, позволивший себе издеваться над беспомощной калекой. Она ему еще покажет, кто на самом деле нуждается в помощи.

Сабрина откинула голову к бездонному синему небу и принялась звать на помощь так пронзительно, что домочадцы Бельмонтов впоследствии клялись, будто бы ее крики были услышаны на полпути к Эдинбургу.

27

Когда часы на каминной полке гулко пробили два раза, Сабрина вздрогнула всем телом, вызвав удивленные взгляды Энид и тетушки Оноры. Они не могли понять необычного поведения больной, которая после завтрака настояла на том, чтобы ее сразу же усади ли в инвалидную коляску. По меньшей мере, странное желание при наличии в доме огромного числа удобных мягких кресел.

Не обращая внимания на встревоженных родственниц, Сабрина молча перевернула страницу с таким видом, будто вся ушла в чтение, хотя никак нельзя было назвать эту тощую книжицу занимательной. В последние дни классика давалась с трудом и пришлось прибегнуть к помощи Энид, снабжавшей кузину литературой сомнительного качества, но весьма волнующего содержания. Так Сабрина познакомилась с дальнейшими приключениями знаменитой миссис Мэри Тафт, которая внезапно перестала производить на свет многочисленных кроликов после того, как ей пригрозил сделать жуткую хирургическую операцию не менее знаменитый лондонский акушер, пользовавшийся, кстати, дурной славой. Теперь миссис Тафт ожидала приговора суда, который мог оказаться весьма жестоким.

Часы тем временем безжалостно отсчитывали минуту за минутой, Морган не появлялся, настроение падало, глаза устали от чтения. Сабрина принялась разглядывать свое отражение на сверкающей поверхности основания бронзового подсвечника, стоявшего рядом на венецианском столике, и осталась собой недовольна. Сделав вид, будто хочет почесать за ухом, незаметно для других высвободила прядь волос, стянутых на макушке в тугой узел, разомкнула стиснутые губы и постаралась смягчить суровое выражение лица.

Сейчас на нее смотрела совершенно незнакомая женщина, застенчивая, неуверенная в себе, губы чуть подрагивают, будто признавая ее беззащитность. В целом ничего общего с капризной, вечно недовольной больной, в любую секунду готовой наброситься на окружающих, обидеть их или оскорбить.

Что ж, неплохо. Осталось только расправить складки бледно-зеленого пеньюара, самого ее любимого, который Морган пока еще не видел и наверняка одобрит. Однако что-то он задерживается. Может, вообще не придет? Скорее всего в прошлый раз просто поддразнивал, как не раз делал в детстве. Казалось бы, вырос, возмужал, а как был несносным мальчишкой, так и остался. Во всяком случае, в лучшую сторону, похоже, не изменился.

На миг примолк перестук вязальных спиц, которыми безостановочно орудовала Энид, и прозвучал ее голос:

— Хочешь, я тебе почитаю вслух, дорогая?

— Нет, спасибо, — рассеянно обронила Сабрина. — Зачем тебе затрудняться, если со зрением у меня все в порядке?

Энид и герцогиня обменялись недоуменными взглядами.

В это время в комнату робко проскользнула горничная. Она шла на цыпочках, держа серебряный поднос с чашкой горячего шоколада. Руки горничной дрожали, и на ее лице застыло испуганное выражение, словно она ожидала, что в любую секунду дымящаяся чашка может полететь ей в лицо. Как только Сабрина молча взяла чашку, служанка облегченно вздохнула и повернулась к выходу.

— Беатриса! — негромко позвала больная.

Горничная застыла на месте, на ее щеках выступили красные пятна.

— Слушаю, мисс.

— Очень вкусно, — Сабрина мило улыбнулась ей. — Благодарю тебя.

Беатриса разинула рот, пораженная переменой в поведении молодой госпожи. До сих пор горничная считала племянницу хозяев дурнушкой, но сейчас, с красиво изогнутыми в улыбке губами и без обычной кислой мины на лице, она выглядела на редкость хорошенькой. Беа быстро сделала книксен и заспешила на кухню, чтобы как скорее поделиться своим открытием с остальными слугами.

Отставив чашку на столик, Сабрина слизнула с верхней губы полоску шоколада, как кошка, оторвавшаяся от блюдечка с молоком. Часы продолжали безжалостно отмерять минуту за минутой, время шло, и сердце, казалось, билось в одном ритме с маятником. Появилось опасение, что оно может остановиться, когда часы пробьют половину третьего.

Но в этот момент в коридоре послышался сочный мужской баритон, и сердце вновь забилось учащенно. Сабрина уронила книжку, вновь схватила и поднесла к глазам, не сознавая, что держит книгу вверх ногами, посматривая поверх нее, как дядюшка Вилли вводит в гостиную Моргана, дружески похлопывая по спине, как будто они были знакомы всю жизнь. Сабрина вздрогнула, опасаясь, что подобная близость этих двух мужчин ничего хорошего ей не предвещает.

Предводитель Макдоннеллов вновь искусно разыгрывал роль джентльмена, стремившегося принять участие в судьбе молодой страдалицы. Вначале он рассыпался в комплиментах по адресу хозяйки дома, и тетушка Онора засветилась и засияла, как девица, впервые попавшая на бал, затем расхвалил вязанье Энид. Но когда Морган попытался сразить своим обаянием Сабрину, та спряталась за книгой, страстно желая оказаться невидимкой.

Морган склонился, чтобы поднести ее руку к губам, и книга тотчас прошелестела страницами, падая на пол.

Он скользнул губами по пальцам Сабрины, одновременно дразняще коснувшись их кончиком языка. Сабрина отдернула руку, будто ее обожгли, и зло взглянула на мужа. А он смотрел на нее с выражением столь глубокой печали во взоре, что даже женщина с каменным сердцем должна была бы сжалиться и преисполниться сочувствием.

— Ах, дорогая мисс Камерон! Боюсь, я забыл предупредить, что вам следовало одеться для улицы. Сегодня мы с вами отправляемся в дальнюю прогулку.

Сабрина в ужасе уставилась на мужа, понимая, что он не шутит. Только этого не хватало! На нее будут озираться все кому не лень, тыкать в ее сторону пальцами, насмехаться и перешептываться, скрывая злорадные усмешки. И каждый будет неизбежно задаваться одним и тем же вопросом: «Зачем такой великолепный мужчина тратит время на калеку?»

— Нет, — отрезала Сабрина, как если бы Морган предложил отправиться на луну. — Я никогда не выезжаю на прогулки.

— Теперь будете выезжать. — Он приятно улыбался, но, судя по выражению глаз, был абсолютно непреклонен. Сабрина живо представила себе, как со временем найдут в сточной канаве ее изуродованный труп, и содрогнулась. — Я подожду, пока вы оденетесь. — Склонившись к уху Сабрины, он прибавил шепотом: — Конечно, если вы не предпочитаете, чтобы я помог вам одеться.

Эти слова возродили в памяти картины прошлого: загорелые руки помогают снять корсет, обнажается нежная белая кожа; нижние юбки, шурша, спадают к ногам; горячие губы касаются бедра, одновременно ловкие пальцы снимают кружевные подвязки… Сабрина попыталась одернуть себя, подивившись тому, что на ум приходят сцены раздевания, а не одевания.

Строгий голос тетушки Оноры ворвался в ее воспоминания:

— …совершенно неприлично без компаньонки.

Морган выпрямился и одарил хозяйку дома сверкающей улыбкой:

— Пустяки. Убежден, что леди Маклеод будет счастлива сопровождать нас. Она вдова и будущая мать, и ее репутация абсолютно безупречна.

У дядюшки Вилли нервно задергалась щека. Тик одолевал его каждый раз, когда случалось сталкиваться с рассуждениями Моргана, имевшими многозначительный подтекст.

— Ну разумеется, уважаемый друг, если вы так уверены, то…

Неожиданно вмешалась Энид, проявив нехарактерную для нее готовность к самопожертвованию. Она отложила вязанье, взялась за спинку инвалидного кресла и покатила его к двери.

— Если граф соблаговолит подождать нас, я помогу кузине одеться.

Все проигнорировали жалобный вопль Сабрины:

— Но я никуда не хочу с ним ехать! Он же сумасшедший!

Сабрина хмуро помалкивала, пока вокруг нее суетилась кузина, пустившая в ход все свое искусство, чтобы одеть и причесать подругу наилучшим образом. Энид даже поцеловала ее в холодную щеку, прежде чем передать в руки врага.

— Иуда! — прошипела Сабрина, адресуясь к кузине, когда инвалидная коляска, направляемая Морганом, покатила к боковой двери, распахнутой расплывшимся в улыбке ливрейным лакеем.

Впрочем, Сабрина получила возможность отомстить подруге, когда они оказались на залитой ярким солнцем улице и перед ними предстал Рэналд в напудренном парике и ливрее. По-видимому, Энид и вообразить не могла, что предводитель Макдоннеллов способен простить кузену столь ужасное преступление и позволить негодяю сопровождать себя в Лондон.

Вначале Энид мертвенно побледнела, потом покраснела, а Рэналд с неприкрытым изумлением смотрел на ее округлившийся живот. Но тут в дело вмешался Морган:

— Я не говорил Рэналду, что он скоро станет папочкой. Я решил, что он предпочтет услышать это от тебя.

Сабрина ядовито усмехнулась, но долго злорадствовать не пришлось. Морган извлек жену из инвалидной коляски и так крепко сжал в объятиях, будто опасался, что она убежит, хотя прекрасно сознавал, что она не может этого сделать. Они чуть задели друг друга носами, когда Морган устраивал ее на кожаном сиденье.

— Негодяй, — пробормотала Сабрина.

— Малявка, — не остался в долгу Морган.

Высоко задрав нос, за больной последовала Энид, а великан пристроил инвалидную коляску на запятках кареты, потом уселся напротив дам.

— Почему бы тебе не вывесить на карете плакат? — язвительно предложила Сабрина, как только карета тронулась с места. — «Полпенса за погляд. Спешите видеть калеку». Глядишь, со временем обо мне книжку напишут.

— Не говори глупостей, — сурово оборвал жену Морган, оглядывая ее с головы до пят, от кокетливо изогнутых полей шляпки до кончиков остроносых туфелек, высовывавшихся из-под длинной юбки. — За тебя можно взять не меньше двух пенсов.

Сабрина покорно сложила на коленях руки в перчатках, вынужденная примолкнуть под сверлящим взглядом мужа. Едва экипаж свернул за угол, как в оконце показалось ухмылявшееся лицо Рэналда, и Энид поспешно задернула занавеску.

Не прошло и минуты, как над головами загрохотало, словно по крыше карабкался громадный паук, и в противоположном оконце вновь появился, прижавшись носом к стеклу, Рэналд. Энид прикрылась веером.

Карета неожиданно остановилась, запахло рекой, со всех сторон доносился неумолчный шум проспекта, заполненного людской толпой. Сабрина изогнула шею, выглянула в оконце и поняла, что они подъехали к Тауэру.

— Правильный выбор, — похвалила она мужа. — Чем-то напоминает замок Макдоннеллов, но, думаю, здесь намного уютнее.

— А ты бы предпочла попасть в сумасшедший дом?

— Нет, я бы предпочла очутиться в кровати, точнее, собственной постели в доме моего дядюшки.

— Что ж ты раньше молчала? — укоризненно сказал Морган. — Это можно было бы организовать.

Сабрина облила нахала презрением, но не сочла нужным возражать. Она сидела, гордо выпрямившись и глядя прямо перед собой, пока Морган отвязывал инвалидную коляску.

Энид вышла вслед за Морганом и отвернула голову в сторону, спускаясь по лесенке, будто не заметила протянутой руки Рэналда, но у него был такой смиренный вид, что толстушка смягчилась. Она скрестила руки поверх живота и огорченно вздохнула.

Морган не дал жене времени размышлять над горькой долей кузины. Он бережно вынес Сабрину из кареты и посадил в коляску. Она ухватилась за его руки, боясь отпустить и одновременно оглядываясь и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. А происходило именно то, чего она опасалась. Прогуливавшиеся мимо люди начали оглядываться, переговариваться, посмеиваться.

Рыжеволосый мальчишка дернул мать за подол и указал пальцем на Сабрину:

— Посмотри, мама! Вон с той красивой леди что-то стряслось.

Низко наклонив голову, Сабрина подумала, что дети намного честнее взрослых. По крайней мере, не шушукаются за твоей спиной, а высказывают свое мнение вслух и прямо в лицо. Морган заметил, как побледнела жена под любопытными взглядами зевак, поправил плед на ее ногах и достаточно громко, чтобы его могли слышать все, кто пожелает, спросил:

— Надеюсь, вам удобно, ваша светлость?

Сабрина вскинула голову, всерьез разозлившись. При чем здесь «ваша светлость»? Зачем он издевается? Она попыталась прочесть ответ в зеленых глазах, но в них светились давно, казалось, забытые эмоции — доброта, но не жалость, и сочувствие, но не сострадание. Впервые за годы общения с Морганом она поняла, что он пошутил не над ней, а ради нее.

Теперь из толпы гуляющих поглядывали на больную в коляске с почтением и уважением, вслух обсуждая возможность того, что особа королевских кровей иностранного происхождения, возможно, решила посетить знаменитый лондонский Тауэр. Пожилой джентльмен собрал вокруг себя небольшую группу зевак, поясняя, что странное сооружение с колесами скорее всего разновидность крытого кресла, в котором в прошлом обычно носили высокородных особ два ливрейных лакея.

Сабрина хотела поблагодарить находчивого мужа, но слова застряли в горле, она лишь одарила его величественной улыбкой и махнула рукой в сторону ворот Тауэра.

Рэналд заметно расстроился, когда Морган обошел стороной оружейную палату, где можно было бы лицезреть меч, отрубивший голову Анне Болейн, одной из жен Генриха VIII. Затем огорчилась и Энид, поскольку предводитель Макдоннеллов не счел нужным зайти в помещение, где можно было полюбоваться сокровищами английских монархов. Но как только инвалидная коляска выехала из западного выхода на пустынный дворик, где каменные арки были перегорожены стальными решетками, Сабрина поняла, что ее муж изначально стремился попасть именно сюда.

Морган привез ее в Тауэр не ради того, чтобы полюбоваться оружием или сокровищами британской короны, егo привлек зверинец, где можно было наблюдать, как мечется в клетке из угла в угол белый медведь, прыгают с ветки на ветку неугомонные мартышки, и посмотреть в упор на величественного льва. Лев, казалось бы, способен загипнотизировать любого пристальным взглядом немигающих желтых глаз; но потом он вдруг широко зевнул, вся магия пропала. Морган впервые видел всех этих экзотических животных, радовался, как малый ребенок, и го восторг передавался окружающим. Сабрина почти не обращала внимания на зверей и смотрела только на мужа, лицу которого блуждала столь редкая для него простодушная улыбка.

Тем временем Морган нашел общий язык с енотом и принялся скармливать ему с ладони орешки. Наблюдавшая за этой сценой Сабрина внезапно ощутила, как по шее ее пробежал холодок, словно за ней подглядывал некто, желавший ей зла. Она быстро огляделась. Возле ворот мирно подремывал страж в яркой форме, неподалеку топтались, обмениваясь застенчивыми взглядами, Энид и Рэналд; в тени под арками никого не было видно. Сабрина постаралась стряхнуть с себя неприятное ощущение. Видно, она слишком давно не была на людях и у нее разыгралась фантазия. Или кто-то из многочисленных зевак пялился на королевскую особу иностранного происхождения.

Кто-то робко потянул за край пледа, и Сабрина обнаружила рядом с коляской крохотную обезьянку, а потом так завозилась с ней, что не заметила, как за ее спиной Морган подал знак Рэналду.

Игнорируя протесты Энид, Рэналд сграбастал ее одной рукой, другой подхватил скучающего стража и потащил обоих в дальнюю часть дворика. Недовольная столь бесцеремонным обращением, Энид хотела было отчитать своего кавалера, но быстро притихла, когда охранник пустился в длинный рассказ о каком-то злосчастном виконте, вплотную приблизившемся к клетке со львом.

— Неужели сразу отхватил два пальца? — взвизгнула Энид. — А что потом? Лев выплюнул пальцы или проглотил?

Морган подождал, пока они скроются из виду, и припал на одно колено перед инвалидной коляской.

Сабрина задрожала всем телом, ощутив, как под юбку заползает пара мускулистых рук.

— Что ты делаешь? — возмутилась она.

— Твои ноги оставались неподвижными вот уже несколько месяцев, — спокойно пояснил Морган. — Их надо растереть, чтобы восстановить кровообращение.

И сразу принялся за дело, массируя ноги сильными чуткими пальцами. Надо сказать, результат не заставил себя ждать. Бешено заколотилось сердце, кровь заструилась по жилам огненным потоком, стало жарко, но ноги остались бесчувственными.

— Зря тратишь время, — резко бросила Сабрина. — Я не могу ходить.

— Ты просто боишься ходить, — возразил Морган, вскидывая голову, чтобы посмотреть в глаза больной. — Или боишься упасть.

Глядя в зеленые глаза, Сабрина поняла, что уже падает. Он смотрел на нее не с жалостью, как на калеку, а как равный на равную, подстегивал взглядом и как бы убеждал, что еще не все потеряно и все хорошее впереди. Такого человека нельзя было ненавидеть.

Мягкие подушечки его сильных пальцев прошлись по внутренней стороне икры, добрались до колена, поднялись к подвязке, чуть тронули голую кожу, опустились и вновь принялись массировать икры, да так жестко, что Сабрина невольно ойкнула.

— Я причинил тебе боль? — тут же вскинулся Морган.

Больная покачала головой, подумав: «Сейчас нет, но обязательно причинишь».

Не утруждая себя объяснениями, Морган неожиданно зашел сзади, просунул руки под локти Сабрины и поднял ее. Она повисла в воздухе, как дорогая кукла. Тогда Морган осторожно отодвинул ногой коляску в сторону и бережно поставил Сабрину на землю так, что она едва касалась тверди подошвами туфелек. После чего внезапно отпустил. Сабрина осталась стоять, сцепив зубы и глядя прямо перед собой, но отказываясь сделать хоть один шаг.

— В твои глупые игры я не играю, — процедила она сквозь зубы.

Морган слегка подтолкнул жену в спину, она сделала крохотный шажок и закачалась, как травинка на ветру, но муж тут же схватил ее за бант на талии и помог восстановить равновесие.

— Вот и хорошо. Молодчина, детка. На сегодня хватит и одного шага. Давай попробуем еще разок, ладно?

Сабрина поджала губы и стиснула колени, но Морган опять чуть подтолкнул ее вперед. На этот раз он не подоспел вовремя, и Сабрина рухнула вперед, но в последнюю секунду сумела вытянуть руки и тем самым смягчить падение.

Слегка насмешливое молчание Моргана показалось громче возбужденных криков мартышек.

Сабрина оттолкнулась руками от земли и сказала:

— Во дворе Тауэра могли бы подметать и чаще. Здесь все же очень грязно.

В течение последовавшей недели Сабрине довелось вплотную познакомиться почти со всем, по чему в Лондоне ступала нога человека, в том числе с ровным и прохладным мраморным покрытием в Вестминстерском аббатстве, роскошными персидскими коврами, устилавшими пол в дорогих магазинах Ладгейт-Хилл, и, наконец, с мозаичными плитами Музыкальной академии, причудливый узор которых впоследствии в точности воспроизвела на листке почтовой бумаги тетушки.

Нельзя сказать, что больная получала от бесконечных падений большое удовольствие. Лишь густая трава в парке Воксхолла, недавно открытом для посетителей, давала облегчение ее ноющему в самых разных местах телу. Повсюду Сабрину сопровождал дурманящий аромат сосны и сандалового дерева. Морган постоянно находился рядом, выступая в роли надежной опоры и терпеливого учителя. Он подбадривал словом и делом, не разрешал ей расслабиться и с маниакальным упорством побуждал к новым попыткам встать на ноги, несмотря на неудачи, не обращая внимания на слезы и мольбы.

Морган Макдоннелл был, пожалуй, даже большим чудовищем, чем первый граф Монтгаррский. Альберт Ужасный лишь сдирал со своих жертв кожу; Морган умел с дьявольским искусством проникнуть под кожу. Он превратился в личного дьявола Сабрины, зеленоглазого, в безупречного покроя шелковых панталонах и отороченном кружевами шейном платке. Ни на секунду не уставая, Морган гнал жену сквозь ад, сотворенный им самим, нежно и сильно, ласково и со злой усмешкой.

Именно таким Сабрина помнила его с детства: упрямым, изобретательным, озорным, с постоянной насмешкой в глазах. Его язвительные, но отнюдь не злобные замечания оставляли в душе Сабрины столь незаметные на первый взгляд раны, что вначале она их попросту не замечала, но по ночам часами не могла из-за них заснуть.

Она презирала его.

Она терпеть его не могла.

Она жила лишь ради того момента, когда он появится на пороге и ее сердце вновь ускорит свой бег.

Больше ей не разрешалось валяться на диване день-деньской в пеньюаре. К приходу графа Монтгаррского Сабрине следовало быть одетой для выезда и сидеть на жестком деревянном сиденье инвалидной коляски, выпрямив спину и сложив руки на коленях. При всей своей жестокости, даже Альберт Ужасный не смог бы придумать для своих врагов столь изощренных и мучительных пыток.

Морган появлялся в доме герцога ровно в два часа пополудни, не пропустив ни дня, не опоздав ни на минуту. За это время он завоевал полное доверие дядюшки Вилли тетушки Оноры, не сводивших с великана обожающих глаз, и всегда умел вызвать улыбку на лице Энид. Единенный, кто на дух не переносил графа Монтгаррского и не скрывал своей неприязни, — это Филип Маркхем. Когда бы он ни нанес визит в дом Бельмонтов, каждый раз выяснялось, что леди Маклеод отправилась сопровождать свою кузину и загадочного графа в очередную поездку в поисках новых приключений.

В Лондоне только и говорили, что о рабском преклонении графа Монтгаррского перед Сабриной Камерон. Он неизменно сопровождал ее на домашние театральные представления и присутствовал во время игры в карты. На балах Морган всегда оставался рядом с больной, не покидая ее ни на минуту, и все признавали, что за все это время он ни разу не бросил взгляда на какую-либо из кружившихся в танце красоток. Его трогательное внимание к несчастной больной вызывало неприкрытое восхищение со стороны дам света, уважение мужчин и колкие реплики из уст Сабрины.

Несколько раз, пока они ехали по улице, Сабрина вновь ощущала, как ее пробирал холодок, будто от чужого злобного взгляда, но, обернувшись, успевала заметить лишь слабую тень, некое темное пятно, на миг заслонившее яркий солнечный свет.

Однажды после обеда они, как обычно, выехали на прогулку, и в тот момент, когда карета Моргана повернула за угол, Сабрина выхватила взглядом из толпы бородатого мужчину, показавшегося знакомым, и стоявшую рядом женщину, лицо которой скрывала густая вуаль. Изо рта готов был уже вырваться удивленный возглас, но, прежде чем она успела обернуться, пара смешалась с толпой. Морган многозначительно приподнял бровь, как бы усомнившись в здравом уме своей спутницы, и она, потрясенная, откинулась на подушки сиденья, подумав, что, по-видимому, тоскует по дому больше, чем ей казалось.

Сабрина до сих пор не могла понять, почему Морган настаивал, чтобы их встречи всегда проходили на людях. К концу второй недели они успели посетить все лондонские достопримечательности и увеселения, кроме разве что сумасшедшего дома и публичной казни. «Вряд ли Морган сознательно ищет общества, дабы предотвратить сплетни, — размышляла Сабрина. — Человеку, выросшему среди Макдоннеллов, пользовавшихся столь дурной славой, в высшей степени наплевать на чужое мнение. Кроме того, в данном случае речь идет, собственно говоря, только о моей репутации. Ему это никак не может повредить».

В промежутках между визитами Моргана Сабрина бесилась и думала только о нем, так что не осталось ни времени, ни сил издеваться над прислугой. Каждое утро, едва открыв глаза, она принималась массировать ноги, пока кровь не начинала огнем бежать по жилам, а потом пыталась самостоятельно сделать несколько робких шагов по спальне. Со временем слуги научились игнорировать странные шумы, доносившиеся из-за запертой двери в разное время, даже по ночам, — звуки падающего тела, треск сбитой на пол мебели, глухие проклятия.

К началу третьей недели больная запаниковала, что никак не отразилось на поведении Моргана. Как ни измывалась над ним Сабрина, как ни язвила острым язычком, он все равно появлялся на следующий день. Предводитель Макдоннеллов стойко сносил оскорбления, от которых слуги в слезах выскакивали бы из комнаты.

За первый мучительный месяц после трагедии Сабрина сумела испортить отношения со всеми, кого любила, включая Энид, братьев и даже родителей. Однако Морган оказался ей не по зубам и продолжал стоять на ее пути гранитным монолитом ростом в шесть футов и три дюйма, излучая уверенность и силу, которые со временем, как она опасалась, могли растопить даже ее заледеневшее сердце. Однажды ночью она лежала в своей холодной постели с гулко бьющимся сердцем, дрожа всем телом от мыслей о Моргане. Решение пришло неожиданно. В свое время её не удалось прогнать Моргана, но за минувшие месяцы прибавилось опыта и мастерства. Сейчас достаточно пары-тройки острых ударов в больное место, а потом южно вогнать кинжал между ребер.

Разработав свой дьявольский план, Сабрина должна остаться довольна собой, но вместо этого стало жутко, она накрылась с головой одеялом, ища спасения в темноте, созданной собственными усилиями.

— Мисс, послушайте, нельзя же так! Их светлость велели передать вам, чтобы… — Горничная захлопнула дверь, не закончив фразы, как раз в тот момент, когда в дверь ударилась драгоценная ваза и разлетелась на мелкие кусочки.

Служанка поспешно удалилась, и Сабрина довольно ухмыльнулась. Она терроризировала домашних весь день, понимая, что известие о ее вызывающем поведении еще до вечера дойдет до слуха Моргана.

Стук шагов горничной затих вдали, и Сабрина вновь повернулась к зеркалу, которое было решено использовать в качестве главного орудия в борьбе с Морганом. Лицо ее сейчас представляло собой жуткую белую маску, на этом фоне четко вырисовывались глубокие впадины под скулами и зловеще алел бантик губ. Волосы были стянуты вверх в узел так туго, что глаза приобрели экзотический восточный разрез. Узел сверху был украшен яркими лентами, свисавшими оттуда наподобие кокетливых паутинок. Сабрина прекрасно сознавала, что полупрозрачный белый пеньюар с кружевными оборками придает ей вид слабой болезненной дамы, столь же хрупкой, как драгоценная ваза, которую она только что разбила.

В бессмысленных, ничего не выражающих синих глазах дамы в зеркале Сабрина могла прочитать свое будущее, будущее без Моргана, без надежды, будущее старой девы, укутанной в кружева, со старческими пятнами на руках и сморщенным лицом. О ней будут ходить слухи и легенды, соседи станут шепотом говорить новым знакомым: «Вон та эксцентричная старая дева в белом. Это племянница старого герцога. Однажды приехала ранней весной в гости да так и осталась навсегда».

Путь назад, в дорогую Шотландию, теперь отрезан навечно, и не приходится больше мечтать вновь увидеть легкий туман, затянувший заросшие вереском холмы; никогда ей не услышать шума водопада и не полюбоваться пенной лентой воды на фоне сочной зелени, и нечего рассчитывать снова свидеться с колючими кустами диких роз, карабкающихся вверх по голому склону.

За спиной Сабрины чуть приоткрылась дверь, в щелку несмело просунул голову Стивен, готовый в любую секунду отпрянуть при виде летящей в его лицо посуды.

— Матушка просила напомнить, что мы все тебя ждем, — сказал он. — Ты готова, дорогая?

— Да, — раздумчиво ответила Сабрина, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале. — Готова и рвусь в бой.

Она полулежала на мягком диване, со всех сторон окруженная горой взбитых подушек, сжимая в пальцах с розовыми ногтями бокал шампанского. Напиток удалось раздобыть, прибегнув к услугам одного из гостей, так как напуганные слуги, бродившие по залу с подносами в руках, обходили больную далеко стороной. В данный момент Сабрина всерьез сомневалась, что ей подадут стакан воды, даже если она решит поджечь платье от стоявшего неподалеку подсвечника.

Скучающе обвела взглядом толпу гостей. Моргана все не было. По залу суматошно металась тетушка Онора; в мерцающем свете свечей она казалась сильно потрепанным ангелом. Наконец тетушка остановилась и принялась хлопать в ладоши, призывая гостей занять места перед началом театрального представления.

Сабрина глухо застонала при виде появившейся на сцене тонкой фигуры, облаченной в костюм, изукрашенный белыми, красными и зелеными полосами. От пантомимы ее уже мутило, и насмерть прискучили глупейшие похождения злосчастного Арлекина и его коварной жены коломбины. Не далее как в прошлом году Брайан и Алекс поздравили сестру с днем рождения и преподнесли в качестве подарка разыгранную ими комедию. Единственным, что в то время смешило до слез, были волосатые ноги Брайана, торчавшие из-под нижней юбки, которую ссудила актерам матушка. Больная чуточку взгрустнула, припомнив, как весело она смеялась в тот вечер.

Внимание привлек легкий шумок возле двери. Сабрина бессознательно небрежно изменила позу, приподнялась на локте и вытянула шею. Помимо воли вся потянулась навстречу Моргану, с улыбкой прокладывавшему дорогу сквозь толпу. Сабрина решила, что в Лондоне муж использует чарующую улыбку как смертоносное оружие.

Гости перешептывались, скрывая любопытствующие взгляды за распахнутыми веерами и открытыми табакерками. Белокурый великан явно представлял больший интерес для публики, чем разворачивающаяся на сцене история. «Хотелось бы знать, — подумала Сабрина, — понимает ли он, какой ошеломляющий эффект на гостей и хозяев производят его вечные появления с опозданием? Задумывается ли он над тем, какой урон наносит моему бедному сердцу?»

Раскланиваясь направо и налево, Морган упорно продвигался к цели; в свете свечей его волосы отливали золотом, улыбка не сходила с лица, и выглядел он потрясающе. Сабрина не сводила с него восхищенных глаз, понимая, что, когда муж встанет рядом, любоваться им уже не придется. При первой встрече в Лондоне она решила, что уверенность ему придает отлично сшитая одежда. Сейчас же она поняла, что он всегда обладал грацией и осанкой короля. Ни босые ноги, ни потертый плед не могли скрыть этого. Он был рожден королем, и пора это признать.

При этой мысли Сабрина склонила голову, чтобы никто не заметил блеска ее глаз, и постаралась взять себя в руки, не выдать обуревавшие ее разноречивые чувства. Когда она подняла глаза, то увидела, что Моргана задержал озабоченный лакей. Он что-то втолковывал великану, время от времени тревожно поглядывая в сторону дивана. Сабрина откинулась на подушки, прикрыв глаза рукой, в позе безумно страдающей больной, но из-под ресниц продолжала наблюдать за мужем.

Ее ожидания оправдались, и она своими глазами увидела, как на короткое мгновение с лица Моргана слетела маска светской учтивости. Он сжал зубы с угрюмым видом, давно знакомым Сабрине. Однако это длилось лишь секунду, Морган вновь заулыбался, заговорщически подмигнул лакею и продолжил путь к дивану. Проигнорировав стоявший рядом стул, присел в ногах у больной, едва не отдавив пальцы.

Сабрина поспешно убрала ноги подальше, жалобно скривилась и громко чихнула. Вытирая глаза кружевным носовым платком, недовольно проворчала:

— Кажется, сэр, меня раздражает запах вашего мыла для бритья.

— Не думаю. Скорее всего пушинка в нос попала. Вокруг вас слишком много подушек.

Сказал и молча уставился на сцену, как будто там происходило нечто крайне интересное. На самом деле великана так и подмывало выложить Сабрине все, что он думает о ее капризах, дать себе волю и наорать на нее, да так, чтобы пух и перья летели от Лондона до самого Глазго. В этот момент сидевшая ближе к сцене высокая дама оглянулась и поверх раскрытого веера с состраданием посмотрела на Сабрину. Этот взгляд напомнил Моргану причину, по которой он предпочитал встречаться с женой исключительно в общественных местах. В противном случае великан не мог за себя поручиться. Оставшись наедине с несчастной, он бы наверняка не выдержал и стал бы её жалеть, холить и лелеять, как все остальные.

А больше всего предводитель Макдоннеллов опасался, что поддастся собственным желаниям, забудет о немощи жены и набросится на нее, дав выход пылкой страсти.

Особенно трудно сдерживаться, когда сидишь рядом с возлюбленной, возлежащей на диване в почти прозрачном наряде, который больше подходит для спальни, чем для гостиной.

От ее кожи исходил дурманящий аромат распустившихся лилий, не имевший ничего общего с теплым запахом цветущих роз, запомнившимся с детства. Трудно было перебороть дикое желание броситься на жену прямо здесь, на глазах у всех, развязать идиотский узел на макушке, распустить густые длинные волосы, раздвинуть бедра…

Зал взорвался хохотом и бурными рукоплесканиями, когда Арлекин с видом победителя взвалил злобно визжавшую Коломбину на плечо. По мнению Моргана, полосатого малого не в чем было упрекнуть. Вполне можно понять и простить мужика, если над ним постоянно измываются. На каком-то этапе остается один выход — применить грубую силу, чтобы привести в чувство окончательно распоясавшуюся супругу. Морган стиснул кулаки, глядя на сцену, обуреваемый бессильным гневом.

Сабрина выбрала не самый удачный момент для того, чтобы пнуть мужа ногой и зло прошипеть:

— Да отодвинься же, идиот! За твоей спиной мне ничего не видно.

Из того ряда, где восседала тетушка Онора, на больную зашикали, призывая к молчанию; в их сторону повернулось сразу несколько голов, а Арлекин застыл в немом укоре.

Морган протянул руку, схватил жену за ступню и принялся водить по коже большим пальцем.

— Похоже, ты заметно окрепла, дорогая? Пинаешься совсем как здоровая.

Ступня сразу же безжизненно повисла в руке мужа.

— Скорее всего просто спазм. Ноги по-прежнему очень болят.

Морган не отпустил ногу и принялся ее прощупывать с мастерством, которое отдалось жаром в сердце Сабрины. Нога моментально ожила, и больная быстро ее подобрала.

— Ты права, детка, это действительно спазмы, и лучше тебе не делается, — усмехнулся Морган. — Может, пока не поздно, решиться на ампутацию? Отрезать к чертовой матери и забыть о боли. Что скажешь?

Ну что тут сказать в самом деле? Сабрина попыталась выиграть время на обдумывание достойного ответа и решила пока пожаловаться»

— Что-то в горле пересохло. Тебя не затруднит принести мне бокал шампанского?

Морган не сдвинулся с места, жестом подозвал лакея и коротко скомандовал:

— Дама желает шампанского.

Насмерть перепуганный слуга протянул бокал, но его рука так тряслась, что несколько капель пролилось на платье больной.

— У тебя обе руки левые, ничего толком не умеешь! — взвизгнула Сабрина, вытирая платком мокрое пятно. — Вас всех нужно уволить. Обязательно скажу дядюшке.

Не сводя глаз со сцены, не оборачиваясь, Морган коротко приказал:

— Сейчас же извинись.

— Прошу прощения, — пролепетал лакей.

— Не ты. Она должна извиниться.

— Она?

— Ты меня имеешь в виду? — удивилась Сабрина. — Как бы не так.

— Ты была недопустимо груба к этому человеку. А теперь извинись.

— Простите меня, милорд, — с убийственным capказмом проговорила Сабрина. — Я совсем запамятовала, о Макдоннеллы — последний бастион хороших манер в Шотландии. Если бы лакей нечаянно пролил шампанское, ты бы, вероятно, просто вытащил пистолет и пристрелил его.

Осознав, что мелкие стычки у дивана вскоре перерастут в настоящее и, вполне возможно, кровопролитное сражение, донельзя смущенный лакей поспешил ретироваться.

Морган повернулся лицом к жене, и она отпрянула в ужасе при виде страшной ярости, бушевавшей в зеленых глазах. Даже Арлекин с Коломбиной замерли на месте, когда великан взревел, как раненый вепрь:

— Мне осточертели твои идиотские капризы и выходки! — В гневе Морган забыл все, чему учила его Елизабет, и изъяснялся с привычным раскатистым шотландским акцентом. — Бедная несчастная девочка! Наша страдающая принцесса! Как бы не так! Пока ты была маленькой и здоровенькой, то тебе легко давалась роль ангелочка, потому что все твои желания тут же исполнялись, достаточно было открыть ротик или мило улыбнуться.

— Нет, не все, — прошептала Сабрина, но Морган не расслышал и продолжал:

— Но как только тебя обидели и корона Камеронов чуть пошатнулась на твоей головке, ты сразу превратилась в злую, вечно недовольную, брюзжащую фурию. Теперь-то понятно, что ты собой представляешь на самом деле. — Он низко наклонился над женой, она попыталась глубже зарыться в подушки, но негде было спрятаться от его справедливого гнева. Морган понизил голос до шепота, так что теперь его никто не мог услышать, кроме жены; в глазах его вспыхнула и разгорелась искорка насмешки. — Если бы я знал, что ты превратишься в такую стерву, я бы скорее пристрелил тебя, а не Пуку.

Всему есть предел, и со всего маху Сабрина закатила мужу звонкую пощечину. Зал ахнул и замер в ужасе. Морган не шелохнулся, демонстрируя завидную выдержку, отчего больная окончательно утратила контроль над собой и влепила еще одну пощечину, достаточно сильную, чтобы оставить на щеке красное пятно. А предводитель Макдоннеллов, способный одним пальцем навсегда погасить огонь жизни в хрупкой женщине, сидел с каменным лицом, и сверкавший в его глазах гнев сменила боль, не имевшая никакого отношения к пощечинам Сабрины.

Сейчас он был на редкость хорош — настоящий ангел, высеченный из мрамора.

Резко очерченные черты мужественного лица внезапно поплыли перед глазами Сабрины, по щекам ее заструились горячие слезы, она резко отвернулась, чтобы никто не видел, как она плачет. Из пересохшего горла вырвался хриплый стон, еле слышный, но услышанный в самых дальних углах притихшего зала.

— Почему ты не можешь просто оставить меня в покое? Что ты ко мне привязался? Или ты не настолько мужчина, чтобы найти себе настоящую женщину, а не такую калеку, как я?

Вот тогда-то Моргана проняло, он поморщился, почти незаметно, но его выдали морщинки вокруг глаз. Великан выпрямился, расправил плечи, будто сбрасывая тяжелую ношу, и Сабрина поняла, что наконец добилась своего — совершила непростительный, с его точки зрения, грех. Она унизила мужа публично, а для Макдоннелла хуже этого не было ничего.

Его глаза затуманились, как горы Шотландии в предрассветные часы. Морган встал, отвесил низкий поклон и негромко сказал:

— Прошу принять мои глубочайшие извинения, если я вас чем-то оскорбил. Доброго вам вечера, мисс Камерон.

Глядя в широкую спину, постепенно скрывавшуюся в виду, Сабрина поняла, что Морган не пожелал ей доброго вечера, а распрощался навсегда.

28

Дождь монотонно барабанил по вымощенному каменными плитами садовому двору за окном и мерный стук капель действовал успокаивающе, но одновременно на душе становилось немного грустно.

Струи ударялись в свинцовое стекло дверей террасы и сбегали вниз шумными ручьями, смазывая картину сада за стеклами.

В дверь робко постучали. Сидевшая в инвалидной коляске Сабрина, не поворачивая головы, негромко пригласила:

— Войдите.

Дверь за ее спиной открылась, послышался голос горничной:

— Я принесла вам чай, мисс. Повариха только что испекла пирожки, сказала: «Отнеси мисс Камерон, пока свежие». Между прочим, пирожки с яблоками, а яблоки повариха купила у торговца на улице за свои кровные деньги.

Сабрина попыталась изобразить приветливую улыбку, когда в поле ее зрения попало лицо Беатрисы, усыпанное веселыми веснушками.

— Очень мило с твоей стороны, Беа. Большое спасибо. Передай, пожалуйста, поварихе, что пирожки наверняка очень вкусные.

Беатриса поставила поднос на чайный столик рядом с больной, но не поспешила уйти, замешкалась и застыла рядом, теребя подол передника и переминаясь с ноги на ногу.

— Ты что-то еще хочешь сказать, Беатриса? — без особого интереса спросила Сабрина.

Горничная не сводила глаз с потрепанной Библии, лежавшей под сложенными на коленях руками больной. Священное писание находилось на этом месте вот уже три дня, но никто ни разу не видел, чтобы молодая госпожа открыла книгу.

— Извините, мисс, — несмело сказала Беатриса, — но я просто подумала, не принести ли вам другую книгу для чтения. Или, может, вязанье или какое-нибудь рукоделие? Когда руки заняты, настроение, глядишь, поднимется.

Сабрина молча покачала головой и вновь уставилась в окно на плачущий под дождем сад.

— Спасибо, мне ничего не нужно. Благодарю за внимание и заботу.

Однако горничная продолжала маячить за спиной.

— Может, позволите вас причесать, мисс? — предложила она и робко прикоснулась к пышным волнам волос, сбегавшим на плечи молодой госпожи. — В жизни бы не догадалась, мисс, что у вас такие густые волосы. — Отдернула руку, будто осознав, что вела себя слишком фамильярно.

Но вместо того, чтобы одернуть служанку, Сабрина снова мягко улыбнулась:

— Я сама причешусь, не беспокойся, но все равно большое тебе спасибо.

Беатриса сочувственно вздохнула и была вынуждена ограничиться тем, что заботливо подоткнула пуховое одеяло вокруг ног больной.

— Я велю Тедди подбросить дров в камин, а то здесь становится сыро и вы можете простудиться. Может, передвинуть коляску подальше от двери? Здесь дует.

В ответ Сабрина покачала головой, медленно и неуверенно, как лунатик. Она услышала, как Беатриса взбила подушку, направляясь к выходу, потом остановилась, подняла с пола чулок и повесила на спинку стула. В окне террасы отражалось милое личико горничной, искаженное гримасой сострадания.

— Если вам что-нибудь понадобится, мисс… — что угодно, — вы только позвоните мне обязательно, ладно?

Сабрина молча кивнула, но как только дверь закрылась за горничной, еле слышно прошептала:

— Не волнуйся, Беа. Я из рода Камеронов. Мы всегда добиваемся своего.

Больная откинула голову на спинку коляски и прикрыла глаза. Они болели даже от призрачного света, струившегося из окна.

Два часа спустя Беа вошла в кухню с подносом, на котором остались нетронутыми чай и пирожки.

— Не выпила ни капли. И не съела ни крошки, — горничная грустно покачала головой.

Повариха опечалилась, тяжело осела на стул, поковырялась пальцем в груде холодных пирожков, которыми давеча очень гордилась, и мрачно изрекла:

— Если бы неделю назад мне сказали, что я попытаюсь разжечь аппетит молодой госпожи и стану готовить специально для нее что-то вкусненькое, я бы посчитала этого человека просто сумасшедшим. Тогда я была готова кормить ее только пирожками с мышьяком, а сейчас… — Она совсем закручинилась, но ненадолго. В голову пришла новая мысль, и лицо поварихи озарилось надеждой. — Послушай, а что, если приготовить горячие примочки из мяты? Ей наверняка станет лучше.

— Бедняжка не жалуется на боли в груди, — сказала Беатриса. — У нее вообще ничего не болит, — и она ни на что не жалуется. Знаешь, меня в жизни никто так часто не благодарил и не извинялся за причиненное беспокойство, как она. Кажется, что, если бы я попросила ее принести мне чаю, она бы это сделала с огромным удовольствием.

Повариха уткнулась подбородком с ямочкой в сложенные на столе руки и притихла. Женщины хранили молчание, глубоко задумавшись над превратностями судьбы, у обеих не укладывалось в головах, как могло получиться, что они предпочли бы вечные капризы Сабрины ее болезненной вежливости. В глазах молодой госпожи потух свет, они напоминали теперь догоревшую свечу. В последнее время она больше не интересовалась красивыми нарядами, не требовала, чтобы ее обязательно укрывали кашемировыми шалями, а вполне удовлетворялась простым пеньюаром и старым пуховым одеялом. Да и прическу поменяла, носила волосы распущенными либо заплетенными в две косы, как девочка.

Больная отказывалась покинуть свою спальню и часами сидела в своей неудобной инвалидной коляске, уставившись в окно, словно тщетно ожидала чего-то. Или кого-то. По ночам в ее комнате царила полная тишина, больше не слышно было стука и грохота.

— Судя по всем признакам, я бы сказала, что молодая госпожа безответно влюбилась и страдает от разбитого сердца, — сумрачно предположила повариха. — Но мы же знаем, что этого нет и быть не может.

— Неделю назад я и не думала, что у нее вообще есть сердце, — откликнулась горничная, неспешно отпивая из чашки Сабрины остывший чай.

Повариха подлила в чашку джина из бутылки с надписью «Ванилин» и сказала:

— Как говаривала моя матушка, упокой Господи ее душу, если не помрешь от лекарства, значит, оно же тебя и вылечит.

— Вот за это и выпьем, — с готовностью согласилась Беатриса, поднимая чашку.

Они чокнулись бутылкой и чашкой с таким видом, будто произнесли не тост, а молитву за здравие.

Кто-то дергал ее за рукав ночной рубашки.

Сабрина открыла глаза, совершив переход от сна к яви с неестественной легкостью. В последние дни она не видела никакой разницы между этими двумя состояниями, поскольку в обоих случаях мир представал перед ней окрашенным в смутные серые тона. Вот и сейчас она ничего не видела, кроме полотна балдахина над кроватью. Внезапно больно кольнуло сердце и появилось ощущение тяжкой утраты, настолько острое, что во рту стало горько.

— Сабрина, пожалуйста, Сабрина, проснись! Прошу!

Больная повернула голову и увидела сидевшую на корточках возле кровати Энид в насквозь промокшей под дождем ночной рубашке. Она была обута в домашние туфли, чем-то основательно перепачканные, скорее всего грязью из сада; жидкие волосы свисали на щеки мокрыми прядями. Однако кузина разрумянилась и вся светилась так ярко, что у Сабрины появилось желание прикрыть глаза ладонью.

— Тебе лучше бы поскорее переодеться в сухое, — посоветовала Сабрина. — Не хватает, чтобы ты простудила дитя в утробе.

— Это подождет. Сейчас мне срочно требуется твоя помощь. Речь идет о Рэналде.

При этих словах сразу померкла вспыхнувшая было в душе надежда, Сабрина тихо вздохнула:

— При чем здесь Рэналд? Я была твердо уверена, что он давно уже вернулся в Шотландию.

— Я тоже так думала, — кузина радостно улыбнулась. — Но он еще здесь. Рэналд отказался уехать, пока не повидается со мной. Он хочет обсудить со мной наше будущее.

Сабрина нахмурилась. Как можно говорить о будущем, если настоящее состоит из минут, сливающихся в часы и дни без просвета и всякой надежды?

Энид схватила больную за руку и лихорадочно заговорила:

— Филип пригласил меня на бал-маскарад в большом зале парка Воксхолл завтра вечером. Но я хочу воспользоваться случаем, чтобы назначить там свидание Рэналду. Поскольку все будут в масках, его никто не узнает. Все бы хорошо, но матушка не хочет меня отпускать одну, говорит, что я могу туда пойти только с тобой. У нее, видите ли, сложилось впечатление, что, когда я выхожу из дома одна, со мной всенепременно происходит нечто ужасное.

Непроизвольно Сабрина посмотрела на огромный живот кузины и подумала, что теперь герцогине бояться нечего. Скорее всего тетушка Онора в данном случае заботилась не столько о благополучии дочери, сколько о здоровье племянницы и стремилась под любым предлогом вынудить больную расстаться со спальней, заставить ее выйти наконец из дома. Оставалось задать лишь один вопрос.

— Он там тоже будет?

Энид низко наклонила голову, не желая встречаться глазами с подругой.

— Нет, — тихо сказала кузина, — его там не будет. Он готовится к обратному путешествию в Шотландию. Домой.

«Домой», — эхом откликнулось в душе Сабрины, и перед мысленным взором одна за другой поплыли мирные домашние картинки: Морган в кресле у камина, вытянув длинные ноги; Пагсли, свернувшийся клубком возле кровати; дивная панорама гор, открывающаяся из окна; первая сочная зелень, пробивающаяся сквозь талый снег; светлые ручейки, сбегающие с горных склонов. Да, по возвращении домой Морган наконец-то навсегда избавится от тяжкого бремени, а со временем исчезнут и воспоминания. К сожалению, у Сабрины не было никакой надежды забыть и забыться. Даже документы, аннулирующие брак, которые должен привезти ей на подпись батюшка в конце недели, не помогут ощутить себя полностью свободной.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, пообещай, что не бросишь меня в беде. Скажи, что пойдешь со мной на маскарад, — взмолилась Энид.

Сабрина вспомнила, как однажды ночью вот так же сама стояла на коленях у кровати Энид в замке Макдоннеллов и умоляла кузину выскользнуть из теплых объятий Рэналда и отправиться с ней по глубокому снегу в темную неизвестность. В ту ночь Сабрина тоже пыталась бежать от Моргана. Но у него хватило глупости тогда погнаться за ней и вернуть назад. На этот раз он не совершит такой ошибки. Сабрина попыталась изобразить улыбку, вспомнила, сколько жертв принесла Энид ради того, чтобы угодить кузине, нежно погладила ее по голове и твердо сказала:

— Конечно, я помогу тебе, дорогая. Возможно, таким путем сумею замолить свои грехи перед тобой. Ты не думай, будто я совсем бесчувственная и ничего не понимаю, будто забочусь только о себе. — Откинула край одеяла и сделала приглашающий жест. — А теперь лезь под одеяло! Немедленно! А то и в самом деле простудишь будущее дитя.

Энид не заставила себя долго упрашивать, сбросила грязные туфельки и прыгнула в постель столь энергично, что массивная кровать заходила ходуном.

На следующий день Сабрина начала горько раскаиваться, что уступила настояниям подруги, когда Филип вкатил инвалидную коляску в просторный зал, где проходил костюмированный бал, разыскал безлюдное местечко у стены и там решил оставить больную. Сразу же со всех сторон ее обстреляли любопытствующие взгляды, будто обжигавшие кожу. Это было ее первое появление в свете с тех пор, как громкий скандал на театральном представлении в доме Бельмонтов взбудоражил и шокировал лондонское высшее общество. В расчете остаться незамеченной на шумном маскараде Сабрина остановила свой выбор на простеньком белом платье, а волосы заплела косой и уложила короной.

«Может, следовало надеть и маску», — мелькнуло в голове, но Сабрина тут же прогнала глупую идею. Какой смысл скрываться за маской, если тебя всякий узнает по инвалидной коляске? Кого еще катают взад-вперед, как чайный столик на колесиках?

Снаружи легкий весенний дождик прекратился, но издали угрюмо громыхало, предвещая грозу. Свет китайских фонариков, развешанных гирляндами вдоль стен, с трудом пробивался сквозь полумрак длинного помещения с высоким потолком, придавая таинственность неясным фигурам в масках.

Перед тем как удалиться, Филип низко склонился над больной и заговорил раздельно, чеканя слова, словно искалеченные ноги сделали Сабрину также глухой и слабоумной:

— Надеюсь, здесь вам будет удобно, дорогая мисс Камерон. Не волнуйтесь, я о вас не забуду. Вы на моей ответственности, я помню. Надеюсь, после моей женитьбы на Энид вы станете относиться ко мне как к брату.

От необходимости подыскивать достойный ответ Сабрину, к счастью, спасло появление слегка запыхавшейся кузины, державшей в одной руке хрустальную чашу с пуншем, а в другой — пирожные, завернутые в салфетку. Одно из них она сразу же поднесла ко рту, но Филип перехватил ее руку на лету.

— Мне кажется, дорогая, с тебя достаточно, — заявил он со снисходительной улыбкой. — Если мне память не изменяет, ты говорила, что после рождения ребенка тебе нужно обязательно похудеть, иначе свадебное платье может оказаться слишком узким.

Сквозь прорези маски глаза Энид полыхнули огнем, она было открыла рот, чтобы дать отпор надоедливому жениху, но в этот момент широко распахнулась дверь в дальнем конце зала, впустив порыв свежего воздуха, напоенного ароматом надвигающегося ливня.

Громко ахнув, Сабрина уронила носовой платок:

— О Боже! Филип, дружок, помогите, пожалуйста. Не могу дотянуться до платка.

Филип наклонился, поднял кусочек шелка, а когда выпрямился, Энид уже и след простыл. Сабрина первой заметила темноглазого дьявольски красивого незнакомца, появившегося на пороге, и подала знак кузине бежать.

Ну вот, — растерянно промямлил Филип, протягивая платок Сабрине. — Куда она запропастилась, черт возьми?

Он начал оглядываться по сторонам в поисках невесты с таким огорченным видом, что Сабрина даже чуточку пожалела беднягу. Но это не помешало ей обратить внимание Филипа на толстую девушку в маске, отдаленно напоминавшую Энид.

— Да вон же она! Поспешите. Если упустишь, первый танец достанется другому. Идите же!

Филип огладил фрак, приосанился и припустил вслед за незнакомкой. Сабрина облегченно вздохнула, осознав, что никто пока не спешит занять место ее кавалера. Она улавливала некий испуг во взглядах, которые бросали на нее гости маскарада. Возможно, теперь они считают ее не только калекой, но и сумасшедшей, представляющей опасность для общества. Если так, это ее вполне устраивает. Можно только радоваться, если ее начнут избегать и оставят наконец в покое. Чужая жалость и деланное сочувствие изрядно надоели.

В шумной толпе преобладали молодые люди, способные веселиться открыто, от всей души. Они дружно повалили в центр зала, как только оркестр заиграл задорную кадриль, народный танец, не очень соответствующий, казалось, нарядной толпе, где преобладали роскошные наряды и дорогие украшения. Сама того не замечая, Сабрина начала притопывать ногой, отбивая ритм танца горцев, которому в свое время научил ее Фергюс.

Новый порыв свежего воздуха едва не погасил лампы, Сабрина взглянула в сторону двери, одновременно замерли ноги и остановилось сердце при виде белокурого великана, вырисовывавшегося в проеме двери на фоне темного неба.

Значит, Морган никуда не уехал и ничего не забыл. Он пришел, чтобы забрать с собой жену. Надежда, прятавшаяся в глубине сердца, расправила крылья, взмыла в воздух и… камнем упала на землю.

Из-за спины Моргана появилась красивая дама в маске и встала рядом, взяв его под руку, словно имела на это полное право.

29

Лицо Моргана выглядело высеченным из полированного камня, неподвижным и бесчувственным. Казалось, он был не способен ни улыбнуться, ни нахмуриться. Его мужественная красота отозвалась в сердце Сабрины горькой тоской.

Ей следовало бы его возненавидеть, а вместе с ним и высокую длинноногую красавицу, тесно прижавшуюся к плечу великана. «Но так нельзя, — убеждала себя Сабрина. — Ведь я сама желала ему найти новую спутницу жизни, женщину, которая способна войти с ним рука об руку в зал, влиться в круг танцоров и вообще дать ему все, чего я не могу дать при всем на то желании».

Единственное, на что была способна в настоящий момент Сабрина, так это смотреть на возлюбленного во все глаза, обуреваемая столь страстным желанием, что дух захватывало. Их взгляды встретились поверх голов толпы. Больной показалось, будто лицо мужа исказила легкая гримаса недовольства. Но, возможно, то была лишь игра неверного света. А потом заиграл оркестр, и спутница Моргана потянула его за руку, приглашая на менуэт.

Морган мысленно проклинал себя за непростительную глупость, зная, что Лондон следовало покинуть еще неделю назад. Он продолжал выписывать сложные па менуэта с природной грацией и каменным лицом, но в душе бушевала буря. Надо же было оказаться таким ослом и поддаться на уговоры Рэналда остаться в Лондоне еще на одну ночь! Ведь ранее на Моргана не подействовали даже мольбы Элизабет, готовой почти на коленях просить зятя задержаться еще на пару дней.

Всей кожей Морган чувствовал, как окружающие обмениваются понимающими взглядами, посматривают то на него, то на Сабрину в ожидании нового громкого скандала.

Хотелось разыскать и немедленно придушить Рэналда за это новое предательство. Кузен умолил Моргана помочь ему осуществить его дерзкий замысел, клянясь честью Макдоннеллов, что Сабрины на маскараде не будет. Припомнив это, Морган фыркнул. О чести Макдоннеллов можно говорить только в насмешку. Еще в раннем детстве Ангус дал ясно понять сыну, что эти два слова несовместимы.

Морган никак не ожидал увидеть на маскараде Сабрину, восседавшую в своей коляске в дальнем углу, как принцесса на троне. «Моя принцесса», — подумал он с чувством собственника. В простом белом платье, с короной из кос, она выглядела маленькой девочкой, той самой девчушкой, которая в далеком детстве так смешно и простодушно предложила ему свое сердце. Но она уже не девочка. Сабрина теперь зрелая женщина, и в глазах ее светится душевная боль.

При очередном па Морган был вынужден повернуться и на какое-то время потерял Сабрину из виду. «Ну почему? Спрашивается, почему я не уехал днем раньше?» — в сотый раз задавался он вопросом. Понадобилась целая неделя для того, чтобы убедить Дугала в своей неспособности и дальше помогать больной. В конце концов предводитель Камеронов был вынужден признать свое поражение и правоту зятя. Но до сих пор в ушах Моргана звучали горькие упреки Элизабет, перед глазами стояло полное отчаяния скорбное лицо.

— У вас такой вид, милорд, что вы меня просто пугаете, — заметила партнерша Моргана, кокетливо хлопая длинными ресницами в прорезях украшенной драгоценными камнями маски. Ее голос понизился до многозначительного шепота: — Возможно, нам следовало остаться в моей квартирке. Там было бы удобнее.

Морган решил пойти на маскарад, преисполненный решимости провести последнюю ночь в Лондоне в манере, присущей Макдоннеллам, то есть напиться и устроить дебош. Накануне он призвал секретаря и с его помощью внимательно просмотрел приглашения, поступившие в его адрес в последние недели, и остановил выбор на молодой вдове безвременно почившего виконта в расчете на то, что высокая и статная красавица блондинка явится полной противоположностью темноволосой Сабрине, а заодно и противоядием.

Общение с блондинкой Морган не рассматривал как супружескую измену, поскольку уже завтра утром Сабрина поставит свою изящную подпись под официальными документами, и с их браком будет покончено, словно его и никогда не бывало.

— Боюсь, вы правы, миледи, — Морган поднес к губам затянутые в перчатку пальцы веселой вдовушки. — Решение пойти на маскарад было с моей стороны ужасной ошибкой.

Предводитель Макдоннеллов нежно взял даму под локоток и направился было к выходу, в душе послав Рэналда и все его глупые затеи ко всем чертям, но тут оркестр на минуту примолк и вдруг заиграл старинную шотландскую мелодию. Ее мотив перевернул душу Моргана. Закрыв глаза, он слышал не звуки скрипок и арфы, а пение лютни и зов волынок.

Будто острым ножом пронзило сердце, и перед мысленным взором встали, как живые, Ив и прочие члены родного клана. Они пристально смотрели на своего вождя и будто силились что-то ему сказать. Морган мотнул головой, стремясь прогнать видение. Нет, им не место здесь, в этом мире напудренных париков и жеманных улыбок, они никогда в нем не приживутся. В этот момент великан заметил, как от оркестра отходит Рэналд, и догадался, кто мог заказать мелодию, не вписывавшуюся в атмосферу лондонского маскарада.

Несколько пар еще оставались в центре зала, пытаясь подобрать танцевальные па, соответствующие необычной мелодии, но большинство танцоров разбрелись по залу, решив отведать в перерыве пунша и пирожных. Понимая, что совершает непоправимую ошибку, Морган все же не удержался и решил попрощаться с женой хотя бы взглядом.

Сабрина не сводила глаз с танцоров в центре зала, но в ее взоре, вопреки ожиданиям Моргана, не было горечи либо зависти, а сквозила тихая печаль, как у ребенка, рассматривающего сокровище, которое ему никогда не достанется.

Торопливо извинившись перед ошеломленной виконтессой, Морган из конца в конец пересек почти пустой зал. Все участники маскарада пристально наблюдали за тем, как белокурый великан подходит к больной в коляске и предлагает ей руку.

— Вы позволите пригласить вас на танец, миледи?

Сабрина молча уставилась в одну точку позади бедер мужа, до крови прикусив нижнюю губу. На ее лице, не скрытом за маской, легко можно было прочитать все обуревавшие ее эмоции: неуверенность в искренности Моргана, боязнь того, что его поступок продиктован лишь желанием в очередной раз зло подшутить над ней; и самую слабую из этих эмоций — робкую надежду.

Великан затаил дыхание, боясь вспугнуть свою собственную надежду. И тогда Сабрина, рискуя быть жестоко осмеянной и оскорбленной, доверчиво положила свою маленькую руку в его широкую ладонь.

— Почту за честь танцевать с вами, сэр, — сказала она, подняв на Моргана блестящие темно-синие глаза. Настал черед гостей бала затаить дыхание, когда Морган наклонился и принял жену в объятия, нежно прижав к груди, как малого ребенка. Сабрина обвила его рукой за шею, не удержалась и чуть потерлась щекой. Никогда с момента катастрофы она не чувствовала себя такой сильной и полной жизни.

Остальные танцоры застыли на месте подобно каменным изваяниям, не сводя глаз с громадной фигуры графа Монтгаррского, кружившегося в центре зала с закрытыми глазами, склонив голову на корону темных кос партнерши. Это был совершенно новый танец, но одновременно и старый, почти забытый, как мелодия старинной баллады о любви и утрате, которую играл оркестр. Возможно, этот танец был древнее грома, раскаты которого сотрясали купол крыши зала.

Музыка подошла к концу. Сабрина открыла глаза и увидела губы Моргана, чуть приоткрыла свои в молчаливом приглашении, но, прежде чем муж успел его принять, хлестнул как бичом чей-то резкий голос:

— Отпустите даму! Немедленно! У вас нет ни чести, ни совести, сэр. Вы грубиян! Возможно, у вас в Шотландии принято так обращаться с женщинами, но мы, англичане, цивилизованные люди. Мы не потерпим столь вызывающего поведения!

Сабрина не знала, то ли плакать, то ли смеяться, обнаружив вставшего у них на пути Филипа Маркхема. Морган уж было намеревался прихлопнуть его, как назойливую муху, но тут подоспел запыхавшийся Рэналд.

— Грубиян? — грозно переспросил он. — Грубиян? Да какое ты имеешь право, болван, называть грубияном вождя клана Макдоннеллов? Да он кожу на пальцах содрал ради того, чтобы стать самым обходительным джентльменом в Лондоне! Если тебе понадобилась грубость, так я тебе ее покажу, дерьмо ты коровье!

Филип часто заморгал, не понимая, откуда взялся этот дьявол в маске; желание поставить на место великана-шотландца само собой улетучилось.

— Кто вас сюда пустил? — продолжал хорохориться Филип, правда, уже без прежней горячности. — А ну-ка покажите ваше приглашение. Предлагаю обыскать проходимца.

Требование Филипа не встретило поддержки, оказавшиеся рядом джентльмены отводили глаза и пожимали плечами. Ни один не вызвался помочь Маркхему.

А Рэналд сорвал с лица маску, сдернул парик и выставил кулаки, готовый делом доказать свое право присутствовать на маскараде.

— Вот сейчас смажу по морде, и будет тебе приглашение, — угрожающе рыкнул Рэналд.

По толпе, восхищенной экзотической красотой цыганистого Макдоннелла, прокатился вздох, дамы с трудом скрывали восторг за раскрытыми веерами.

Тут пришла очередь Сабрины изумленно открыть рот, потому что Морган радостно воскликнул:

— Не может быть! Да это же Натаниэль Маклеод собственной персоной, черт его побери! Живой и здоровый! Вот это сюрприз! Нэт, негодник, а мне говорили, что ты умер.

Рэналд опустил руки, выпятил грудь и, скромно потупив глаза, сказал:

— Грубияна-шотландца не так просто прикончить, мой друг. Для этого потребуется нечто большее, чем падение из кареты.

Из толпы, театрально рыдая на зависть любой актрисе, вырвалась Энид.

— О, дорогой! Мой супруг! Ты жив! Какое счастье! Эта душераздирающая сцена доконала публику, две дамы без чувств упали на руки своих кавалеров. Сабрине же оставалось лишь молчать, переводя взгляд с Моргана на Рэналда, потом на Энид и обратно в той же последовательности. Несомненно негодники заранее и очень тщательно спланировали весь этот спектакль.

— Но вы не можете быть мужем леди Маклеод, — захныкал Филип. — Я уже купил подвенечное платье. Я сам хочу на ней жениться.

— Как бы не так! А этого не хочешь? — Рэналд, недолго думая, нанес первый удар сопернику.

На помощь Филипу поспешили его приятели, и в зале воцарился хаос.

Сабрина едва успела пригнуться, как над головой просвистела тяжелая хрустальная чаша для пунша. Морган еще сильнее прижал жену к груди и рванулся прочь, расталкивая толпу.

— Куда ты? Разве не надо помочь Рэналду? — прокричала Сабрина, отплевываясь от шейного платка, зелепившего ей рот.

— Сам справится, — проорал в ответ Морган.

Поверх плеча мужа Сабрина увидела, как Рэналд столкнул головами пару чопорных джентльменов и те повалилась на пол. Сабрина была вынуждена признать правоту Моргана.

Низкорослый крепыш в черном фраке неожиданно бросился на предводителя Макдоннеллов, видимо, в стремлении освободить Сабрину, но она схватила с ближайшего подноса бутылку шампанского и разбила о голову нападавшего.

— Видать, не зря носишь имя Макдоннеллов, детка, — похвалил действия жены великан. Он добежал до двери, остановился, передохнул и бережно опустил Сабрину так, что она чуть касалась носами туфель пола. На разгоряченном лице Моргана играла задорная мальчишеская улыбка, от которой глаз нельзя было отвести. — Должен тебе сказать, все это напоминает мне схватки с Грантами и Чизхолмами.

Возле двери было спокойно, драка проходила в центре зала, но ее отголоски чувствовались и здесь. Мимо кубарем прокатились две дамы — лица перекошены от ярости, пальцы скрючены, как когтистые лапы. Проводив их взглядом, Сабрина сказала:

— По-моему, все же Гранты не дошли до такой дикости, как местная публика.

Шутка далась легко, а на сердце было неспокойно. Сабрина еще не пришла в себя после бурных событий и чувствовала некоторую неловкость в присутствии мужа.

Морган взглянул на жену и будто очнулся. Он по-прежнему держал ее под мышками, легонько сдавливая ладонями грудь, и большие пальцы сами собой поползли чуть выше, лаская набухшие соски. Сабрина задрожала, подалась назад, и в этот момент совсем рядом кто-то сердито заорал. Из гущи толпы вырвались Рэналд и Энид, взялись за руки и побежали к двери.

— А, черт! — скрипнул зубами Морган. — Я надеялся, что у нас будет больше времени.

Времени действительно оставалось в обрез, потому что вся толпа ринулась в их сторону. Морган усадил жену на стол подальше от греха и широко распахнул створки двери. Раздался жуткий раскат грома, в помещение ворвался сильный ветер, погасли все фонарики и лампы, и зал погрузился в темноту.

Сабрина ждала, сжавшись от страха в комок на столе, больше всего она боялась, что Морган может ее бросить на произвол судьбы. Долго ждать не пришлось.

Новый порыв ветра принес из темноты знакомый запах сосны и сандалового дерева, теплые мощные руки подхватили, сжали в объятиях, и все в голове закружилось, завертелось в сумасшедшей пляске, как разгулявшаяся за стенами зала гроза. Сабрина ощутила на своих губах пылающий рот, они слились воедино в страстном поцелуе, как не так давно сливались воедино их горячие тела. Требовательный язык вторгался в рот еще и еще раз, наращивая ритм, и жаркая истома овладела всем телом, замерло сердце и перехватило дыхание.

Моргана по праву можно было назвать мастером эротики, и сейчас он вложил все свое искусство в этот затянувшийся, бесконечный поцелуй. Каждое движение его рук и тела, живой бег языка — все было нацелено на то, чтобы вдохнуть новую жизнь в возлюбленную, заставить ее открыть душу и сердце. Но вот он оторвался от ее губ, стал смутной тенью, ласково погладил по голове и исчез.

Сабрина судорожно вздохнула, понемногу пришла в себя и внезапно обнаружила, что стоит на ногах без всякой опоры. Как только она это осознала, тут же медленно сползла вниз по стене и утонула в собственных юбках. Осторожно тронула кончиками пальцев свои губы и задалась главным вопросом: «Как можно понять его поцелуй? Как прощание или обещание будущего? «

В тот же день поздно вечером Сабрина сидела в инвалидной коляске, выставленной на террасу. К тому часу в доме Бельмонтов царила полная тишина, не светилось ни единой свечи. Дядюшка Вилли заперся в библиотеке, прихватив бутылку крепкого вина, а тетушка Онора удалилась в спальню, сославшись на страшную мигрень.

Эти события стали результатом неожиданного появления в доме основательно потрепанного, истекающего кровью Филипа Маркхема, что-то несвязно лепетавшего. С немалым трудом из него наконец вытянули сообщение о бегстве Энид с маскарада в компании ее мужа, еще недавно считавшегося погибшим.

Сабрина была вынуждена отдать дань железной выдержке своих родственников: они выслушали незадачливого жениха спокойно, чуть ли не равнодушно, вежливо поблагодарили за внимание и разошлись, каждый юркнул в свою нору, где можно обстоятельно обдумать случившееся и принять нужное решение. Племянницу оставили на попечение прислуги.

Больная закинула голову и принялась изучать небо. С запада набегали тяжелые облака, закрывая угольными боками свет луны. Временами сверкала молния, и в воздухе стоял запах надвигающейся грозы. Под сильными порывами ветра раскачивались верхушки высоких деревьев.

В былые времена, до приезда Моргана в Лондон, Сабрина наверняка легла бы в кровать задолго до грозы, накрылась одеялом с головой и дрожала бы от каждого раската грома. Но сейчас она с какой-то жадной радостью ожидала, когда же разразится буря, и заранее предвкушала восторг, с которым встретит разгул стихии.

Наконец дождалась. Крупная капля угодила прямо в рот, и молодая женщина счастливо рассмеялась. А потом хлынул проливной дождь, моментально промочивший тонкую ночную рубашку. Вместо того чтобы искать убежища под крышей, Сабрина откинула голову и подставила лицо мощным освежающим струям, заливавшим щеки и горло, бодрившим душу и тело.

Когда сверкающая молния в очередной раз высветила сад, Сабрина внезапно увидела Моргана. Он где-то бросил свой фрак, ворот белоснежной сорочки широко распахнулся, ветер нещадно трепал длинные волосы. Весь новоприобретенный светский лоск соскочил с него, и сейчас белокурый великан напоминал грозного хищника, покинувшего свое логово в поисках добычи.

Казалось, между ними проскочила искра, Сабрина даже почувствовала легкое покалывание, будто наэлектризованная. Морган не стал возиться с инвалидной коляской, а просто взял жену на руки, отнес в комнату и положил на неубранную кровать.

— Ты забыл коляску под дождем, она может заржаветь, — слабо запротестовала Сабрина.

— Ну и пускай ржавеет, — отмахнулся Морган, вернулся и запер на засов дверь террасы; шум дождя притих. Бешеные водяные струи били по стеклу, за окнами громыхало, а в комнате было тепло и уютно.

Сабрина молча наблюдала за тем, как муж ковыряется кочергой в камине, стараясь расшевелить дрова; под тонким шелком мокрой рубашки играли мощные мускулы.

— Мне кажется, ты достаточно долго пробыл в Лондоне, чтобы уяснить, что молодой леди неприлично принимать мужчину в своей спальне, — поддразнила она Моргана.

Он повернулся к Сабрине лицом, и стало видно, что глаза у него полны грусти.

— Даже если она приходится ему женой?

При этих словах у Сабрины бешено заколотилось сердце. «Значит, не все потеряно, если он по-прежнему считает меня своей женой», — радостно билось в голове. Морган же считал, что его появление в доме Бельмонтов — еще одна ошибка из длинной цепи промахов, которые он допустил с того момента, когда согласился взять в жены дочь Дугала Камерона. Он не сводил с нее глаз, и расстояние между ними уменьшалось с каждой робкой улыбкой, освещавшей ее лицо; осознание собственной ошибки меркло при каждом взгляде на то, как она нервно облизывает пухлые губки.

«Жена». Это слово должно быть священным и нерушимым, каким и повелел ему быть Господь. Таким же святым, как Библия, выглядывавшая краешком из-под матраца. Столь же святым, как скомканные простыни и мягкие пуховые подушки, на которых лежала Сабрина.

Она вжалась спиной в постель, когда над ней нависла тень мужа, но Сабрина боялась не его, а себя.

— Не могу, — еле слышно пролепетала она, отводя глаза.

Морган присел на кровать, взял жену за подбородок и повернул лицом к себе.

— Что бы ни принес нам завтрашний день, — тихо сказал он, — сегодня ты все еще моя жена.

Сабриной овладел стыд, вырвались наружу и потекли по щекам слезы, которые она долго сдерживала.

— Ты ничего не понимаешь. Я недостойна тебя. Меня уже нельзя назвать полноценной женщиной. Сама не знаю, что делать. Я просто не смогу доставить тебе удовольствия, которого ты достоин.

Морган согнал поцелуем слезинку, потом другую, размазывая языком соленую влагу; издал горлом воркующий звук.

— Мне не нужна другая женщина, тебя мне более чем достаточно. Уверяю, ты можешь доставить мне несказанное наслаждение, о таком можно только мечтать.

Невыносимо сладкий жаркий рот начал путешествовать вниз по шее молодой женщины, добрался до груди, сдвинул языком край ночной рубашки и жадно приник к телу, заставив Сабрину затрепетать; сильные пальцы зарылись в шелк темных волос; Морган поднял голову и взглянул в сверкающие глаза жены.

— Давай снимем твою рубашку. Она насквозь промокла, и ты можешь простудиться.

Это полностью исключалось, потому что ее тело пылало жаром. Сабрина практически не почувствовала холода, когда Морган снял с нее рубашку. Никогда прежде она не ощущала себя такой беспомощной. Этот человек мог сделать с ней все, что пожелает. Абсолютно все. «Но ведь это мой муж», — мысленно напомнила она себе. И все равно чувствовала: то, что сейчас неизбежно свершится в тиши дома ее тетушки и дядюшки, в каком-то смысле дурно. Недопустимо.

Но пока Морган ограничивался поцелуями, нежно и бережно касаясь ее губ, и с каждым разом становился все более требовательным, горячий язык совершал свой бег все быстрее, и Сабрина невольно поддавалась нарастающему ритму, настал момент, когда уже она сама требовала все большего.

— Господи! — воскликнул Морган, коснувшись губами тонкой шеи жены. — Я всегда знал, что приму смерть от Камеронов.

Он сполз вниз, покрывая короткими поцелуями высокую грудь, впалый живот, знакомую родинку на бедре; в пламени камина белокурые пряди отсвечивали золотом.

— Не надо! — яростно прошептала Сабрина.

Морган поднял голову, ничего не понимая. Не может быть, чтобы его девочка была способна его отвергнуть сейчас. Если это так, то между ними все кончено. Он, конечно, мог настаивать на своем, но действительно применить силу, да еще с Сабриной, никогда бы не согласился. Лучше просто встать и уйти, пока одежда на месте и не ущемлено самолюбие.

— Не надо, — тише и уже не так горячо повторила Сабрина, потянув мужа за плечо, и вынудила лечь рядом и положить голову на подушку. Морган неохотно повиновался. — Прошу тебя, — прошептала Сабрина.

Она старательно отводила взгляд от мужа, но, судя по дрожи ее пальцев, он начал догадываться, что она намеревается совершить нечто очень важное. Может, если просто смирно подчиниться, это будет для нее самым драгоценным подарком? Приняв решение, Морган поудобнее устроился на кровати, отдавшись на волю жены.

Никогда прежде он не испытывал такого блаженства, никогда в жизни не позволял женщине себя раздеть, даже в раннем детстве. Слегка приподнялся, когда Сабрина расшнуровала ворот его сорочки и потянула ее через голову. Морган затаил дыхание, когда жена обхватила его за щеки и ласково поцеловала, укрыв густыми волнами темных волос. Затем откинула с его лица упавшие на лоб длинные белокурые пряди, и ее прикосновение едва не ввергло Моргана в дремоту. Желание спать тут же бесследно исчезло, когда жаркие губы скользнули по горлу и спустились ниже, зажигая огнем грудь.

Сабрина почувствовала, как мелко задрожали напряженные мускулы на животе мужа, когда она коснулась их губами; услышала приглушенный стон то ли боли, то ли наслаждения, когда повела кончиком языка по дорожке жестких волос, бегущей от пупка до верхней пуговицы приспущенных на бедрах панталон.

Морган зарычал от удовольствия, когда Сабрина зубами расстегнула медную пуговицу.

— Ты хоть понимаешь, что ты со мной делаешь? — процедил сквозь крепко сжатые зубы Морган, выгибая бедра.

— Догадываюсь, — успокоила мужа Сабрина и разделалась со второй пуговицей тем же способом.

— Будь проклят тот портной! — пробормотал Морган. — Жаль, я не свернул ему шею.

Он хотел было еще что-то сказать, но задохнулся и тяжко застонал, потому что Сабрина покончила с третьей пуговицей; выпиравшая из панталон твердая упругость получила долгожданную свободу и затрепетала от жаркого дыхания Сабрины.

Морган намотал темные пряди на руку и заставил жену встретиться с ним взглядом. В ее синих глазах сиял свет, который великан уже не надеялся увидеть никогда.

Сабрина смело встретила пылающий взгляд мужа; сейчас она открыто любовалась красивым мужским телом, предназначенным исключительно для ее удовольствия.

— Пожалуйста. Ты позволишь? — тихо спросила она.

Морган ожидал чего угодно, но только не этих слов, откинулся на подушку, закрыл глаза и так же тихо ответил:

— Разве я могу тебе в чем-то отказать? Тем более что ты добавила волшебное слово.

— Не открывай глаза. И представь, что я — Цирцея, — повелела Сабрина. — Если ты не поддашься моим чарам и не уступишь моим желаниям, я превращу тебя в свинью.

Морган сложил руки за головой, давая понять, что полностью подчиняется воле волшебницы, но в глазах светилось обещание сладкой мести.

— Слушаю и повинуюсь, моя госпожа. Пусть никто не посмеет сказать, будто Морган Макдоннелл подчинился своей участи без достоинства.

Говоря это, великан не подозревал, сколь мучительно сладкая участь ему уготована, он не мог и мечтать, что испытает такое наслаждение, оставив попытки контролировать ситуацию и покорно следуя воле жены. Когда шелковые губы обняли твердую упругость, показалось, будто он сейчас, сию минуту взорвется. Морган сцепил зубы и выгнул шею, испустив низкий стон; дрожь экстаза прокатилась по всему телу; губы Сабрины возносили его в рай.

Из горла Сабрины вырвался крик страсти; впервые она могла излить на Моргана всю любовь, которая копилась в сердце долгие годы. Она поглощала его, радуясь своей способности доставить ему удовольствие. Впервые после постигшей ее трагедии она ощущала свою силу и власть над возлюбленным и еще больше любила его за то, что он добровольно отдал ей эту власть. Морган всегда был для нее величественным могучим диким зверем, но только сейчас она поняла, что никогда не хотела приручить его, наоборот — самым затаенным желанием ее было видеть его не в позолоченной клетке, а свободным и вольным.

У Моргана не было больше сил сдерживаться, он изменил положение и оказался сверху, ласково провел кончиками пальцев по губам жены, как бы вспоминая, что ощущал, когда эти губы касались его там, где кожа была нежнее всего. На его лице читалось крайнее напряжение.

— Не могу больше терпеть, детка. Мы так давно не были вместе.

Он потянулся рукой сквозь мягкие завитки меж ее бедер, ощутил влагу и понял, что жена готова его принять; в ее потемневших глазах метался страх и жаркий огонь желания; но даже в порыве страсти Морган был очень осторожен, раздвигая ее безжизненные ноги, дабы не причинить боли. Он прижался к ее губам и в то же время вошел в нее, воскресив ощущение того, что в этой жизни возможно неземное блаженство.

— Принцесса, — шептал он ей на ухо, — моя красавица, моя ненаглядная принцесса, хочу исполнить все твои желания, хочу тебя холить и лелять, хочу, чтобы ты стала самой избалованной женщиной в мире.

Морган сдержал свое слово и исполнил все желания Сабрины, чутко реагируя на ее малейшее движение, стараясь взять как можно меньше и дать как можно больше. Она выгнула спину, ноги ожили, обвились вокруг его талии; пятками придавили сверху, требуя, чтобы он вошел еще глубже, Морган повиновался, оба задрожали, их страстный крик не смог заглушить даже очередной раскат грома за окном.

Полностью одетый, Морган сидел на краю кровати и молча смотрел на спящую жену, ласково проводил рукой по изгибу обнаженной спины, дивясь прозрачности тонкой шелковистой кожи, будто светившейся в лучах раннего рассвета, и ладонь сама собой заходила все дальше и дальше. Сабрина довольно замурлыкала и потерлась щекой о подушку.

Морган невольно улыбнулся. Разрумянившаяся, со спутанными волосами, едва прикрытая простыней до пояса, Сабрина в настоящий момент меньше всего была похожа на принцессу и больше напоминала девушку из гарема после бурной ночи, проведенной в постели султана.

Помимо воли рука сползла на икру ноги, попробовала упругость кожи и мускулов, вспомнилось, как внезапно ожили ее ноги прошлой ночью, и в сердце забилась надежда. «Девочка непременно будет ходить, уж я об этом позабочусь, — подумал Морган, и его улыбка стала почти сатанинской. — Просто не нашел вначале должного подхода, не так учил. Совсем забыл о самом действенном и гораздо более приятном способе, как заставить кровь взыграть и огнем побежать по жилам. Теперь все будет в порядке».

Где-то в глубине дома часы гулко пробили пять раз. Морган знал, что ему следовало уйти, прежде чем встанут слуги. Не стоило доставлять лишние треволнения хозяевам дома, и так изрядно натерпевшимся минувшим вечером. Сердце бедной тетушки Оноры может не выдержать, если выяснится, что еще один беспутный шотландец повадился беспокоить проживающих здесь дам. Кроме того, следовало дать знать Дугалу и Элизабет, что он решил остаться в Лондоне и постараться вернуть себе жену.

Поглаживая Сабрину по голове, великан задумался, обуреваемый новыми сомнениями. Жена уже однажды доверилась ему, а в результате только из-за него стала калекой. Может пройти очень много времени, прежде чем она доверится ему всем сердцем. Вздохнув, Морган укрыл Сабрину пуховым одеялом, встал и заправил сорочку в панталоны. При этом что-то упало с кровати и стукнуло об пол.

Морган посмотрел вниз и увидел Библию, уголок которой накануне вечером высовывался из-под края матраца. Он нагнулся поднять ее, понимая, что эта книга, очевидно, особенно дорога хозяйке. Тонкие листы раскрылись, и из них посыпались сухие цветы. При виде до боли памятного букета слезы навернулись на глаза.

Осторожно касаясь хрупких лепестков, Морган вспомнил, как собирал и дарил букет жене в замке Макдоннеллов и какой была тогда ее реакция. Теперь он смотрел на Сабрину другими глазами. В тот день она прогнала его прочь, заявила, что видеть больше не хочет, но, оказывается, свято сберегла жалкие цветы и хранила их в Библии, как свое разбитое сердце.

Морган бережно положил цветы в нагрудный карман, поближе к своему собственному сердцу, и снова засунул Библию под матрац. Преисполненный радостью, великан бросился к выходу. Существовала масса дел, которые следовало завершить до того, как можно будет вернуться в этот дом.

Когда Морган осторожно прикрывал за собой садовую калитку, на востоке прорезались первые робкие лучи солнца. Над теплым тротуаром слегка парило после грозы. Морган так спешил, что едва не споткнулся, когда ему неожиданно преградила дорогу темная фигура в потрепанном грязном плаще.

— Не дадите ли полпенса, милорд? Морган нахмурился, подумав, что для попрошаек еще рановато, но у нищего был очень жалкий вид, дырявый плащ промок насквозь и висел грязными лохмотьями, словно бедняга провел всю ночь на улице под проливным дождем. Великан тут же вспомнил, как в прошлом много раз сам был голоден и без пенса в кармане, и вытащил кошелек. Начал было рыться там в поисках серебряной монетки, а потом молча сунул кошелек со всем его содержимым в протянутую руку. Хотелось поделиться своей радостью и новыми надеждами с человеком менее удачливым.

— Бери все, и доброго тебе здоровья, мой друг.

— Сердечно благодарю, милорд! — крикнул ему вслед нищий. — Никогда вас не забуду, клянусь, никогда.

Но Морган уже и думать забыл об этой встрече. Он летел по тротуару, как на крыльях, насвистывая веселую песенку, и мыслями был не в прошлом, как все последнее время, а в будущем.

Впервые за последние месяцы Сабрина проснулась с улыбкой на устах. Сквозь стеклянные двери, выходившие на террасу, в комнату вливался яркий солнечный свет. Больная потянулась, ощутив, как лениво отозвались натруженные мускулы тела. Она ощущала себя вновь маленькой девочкой, просыпающейся по утрам в залитой солнцем комнате и ожидающей от нового дня новых радостей и удовольствий.

Сабрина бессознательно согнула колени под простыней, и тут до нее дошло, что произошло нечто необычное, посмотрела на ноги, передвинула их к краю кровати и опустила, едва коснувшись кончиками пальцев пола. Это стоило такого напряжения, что на лбу выступил пот и тонкой струйкой стек по виску. Прикусив язык, больная поднатужилась, уперлась ладонями в постель, сползла чуть ниже и поставила ступни на прохладный паркет, медленно приподнялась, затаила дыхание, осторожно перенесла всю тяжесть тела на ноги и выпрямилась. Теперь она стояла, что не раз удавалось и в прошлом, но сейчас требовалось добиться большего.

Стараясь не обращать внимания на дрожь в коленях, Сабрина очень медленно и осторожно сделала первый шаг, подтянула ногу и решилась на второй, вжав пальцы в пол в поисках равновесия. Ее охватила безумная радость. Она прошла от кровати всего пару шагов, но даже это можно было назвать огромным достижением, ведь она проделала этот путь без посторонней помощи.

То-то обрадуется Морган, когда жена бросится ему в объятия! От этой мысли зашумело в голове, перед глазами все поплыло, больная пошатнулась, закачалась и упала, по пути успев схватиться за шнур колокольчика. Сидя на полу, она не переставая дергала за шнур, устроив нечто подобное праздничному перезвону.

— Беатриса! — радостно кричала Сабрина. — Беа! Иди же сюда скорей!

В комнату вбежала испуганная горничная, видимо поднятая с постели, в помятой ночной рубашке, с головой в папильотках.

— Боже! Что стряслось? Мисс, вы упали? Не ушиблись?

Сабрина тем временем дотянулась до изголовья кровати и пыталась подняться.

— Разве не видишь, глупенькая? Конечно, упала. До чего замечательно! Не могу дождаться, когда снова упаду.

Ждать долго не пришлось. Сабрина подтянулась, уцепившись за стойку кровати, встала, рассталась с опорой и закачалась из стороны в сторону, как тонкое дерево под сильными порывами ветра. Беатриса бросилась на помощь, подхватила, и обе с шумом повалились на пол, перепутавшись ногами и руками. Сабрина весело расхохоталась, ее смех был столь заразительным, что у горничной пропал испуг и она тоже захихикала, прикрыв рот ладошкой.

— Наверное, надо разбудить хозяина и хозяйку? — предложила Беатриса. — Они должны увидеть это. То-то порадуются.

Вспомнив о родственниках, больная залилась густой краской. Чего только не пережили бедные дядюшка и тетушка в последние месяцы из-за своей несносной племянницы. Сколько волнений и беспокойства она им доставила!

— Не надо их будить, позже увидимся. Вначале мне надо бы сделать одно дело. Скажи Тедди, чтобы подал карету к садовой калитке.

Беатриса кинулась к двери выполнять поручение.

— Подожди, Беа. Вначале вот что…

— Слушаю, мисс.

Сабрина широко улыбнулась.

— Вначале принеси-ка мне завтрак. Я просто умираю от голода.

Сабрина высунула голову из оконца кареты и принялась нетерпеливо выговаривать кучеру:

— Ну что ж так медленно, Тедди? Неужели нельзя быстрее? Ты уверен, что хорошо запомнил адрес? Может, заблудились и не туда едем?

— Я очень хорошо помню адрес графа, и едем мы правильно, — возразил Тедди, которому уже порядком надоело отвечать на одни и те же вопросы. — И лошади стараются изо всех сил. Быстрее некуда. Вон мы только что перекресток миновали и едва не задавили вполне приличного джентльмена.

Указанный джентльмен, действительно чуть не угодивший под колеса, уже оправился и тряс кулаком вдогонку карете, поминая родственников кучера вплоть до седьмого колена.

Сабрина подскакивала на подушках сиденья, всем телом устремившись вперед, будто хотела собственным примером побудить лошадей бежать быстрее. Легкий утренний ветерок обдувал разгоряченное лицо и шаловливо теребил темные пряди, вырвавшиеся на свободу из наспех завязанного узла на макушке. Прошедшая гроза чисто вымыла лондонские улицы и напоила воздух свежестью. Сабрина смотрела сегодня на мир новыми глазами, в душе ликовала надежда, все вокруг было окрашено в розовые тона; Сабрина одарила ласковым взглядом даже нищего в потрепанном плаще, стоявшего с протянутой рукой на углу улицы, где жил Морган.

Карета остановилась напротив скромного деревянного дома. Не успел кучер соскочить с козел, чтобы подать руку молодой госпоже, как она уже открыла дверцу, высунулась по пояс и начала отдавать команды:

— Тедди, отвяжи и подай инвалидную коляску. Я здесь сама управлюсь, не беспокойся. Займись коляской.

Кучер отправился выполнять указания, а Сабрина, глядя ему вслед, подумала, что скоро, очень скоро придет день, когда она перестанет нуждаться в коляске. Повеселев от этой мысли, стала, нетерпеливо притопывая ногой, ждать, пока Тедди справится с порученным делом.

В это время в доме напротив распахнулась дверь и на крыльце показались мужчина и женщина, послышались возбужденные голоса и веселый смех. Когда дама вскинула голову, отвечая своему бородатому спутнику, ее вуаль чуть приоткрылась и стали видны густые огненные волосы, уложенные в красивую прическу; заблестели на солнце серебряные пряди.

Сабрина подалась назад в попытке остаться незамеченной в тени кареты; улыбка сбежала с ее лица.

На улицу вышел еще один мужчина, хозяин дома, провожавший гостей. Это был человек огромного роста, напоминавший пирата своими повадками и мужественной красотой, еще не бритый с утра и в чулках без туфель. Бородатый дружески хлопнул его по спине, чуть замешкался на ступеньках крыльца и бросил хозяину дома туго набитый кошелек.

Сабрина проводила глазами своих родителей, легко, будто по воздуху ступавших по плитам тротуара. Морган постоял на крыльце, улыбаясь и подбрасывая в руке тяжелый кошелек, словно прикидывая, сколько в нем денег. Потом повернулся и скрылся в доме.

Тридцать сребреников, плата Иуде за предательство. У Сабрины сжалось сердце и перехватило дыхание. Вспомнилось, с какой страстью говорил Морган, заточенный в темницу замка Камеронов: «Кроме моего клана, у меня никого нет. Для Макдоннеллов я сделаю все. Все, что угодно!» Его тогдашняя страстность не имела никакого отношения к девушке, стоявшей за прутьями решетки.

Теперь казна Макдоннеллов пополнится золотом и серебром — воздаянием за вероломство. Камероны щедро оплачивают услуги вождя в прошлом враждебного клана, обязавшегося взамен окружить любовью дочь Дугала Камерона. Какая низость!

Тут Сабрина припомнила мужчину и женщину, замеченных как-то в толпе; свое странное ощущение, будто кто-то постоянно преследует ее взглядами. Неужели родители были тайными свидетелями всей ее жизни в Лондоне? Каждого ее падения, каждой капризной выходки и каждого припадка злости? Ее обтянутая перчаткой рука метнулась ко рту, заглушив рвавшийся наружу истерический вопль.

Интересно, выдал ли батюшка Моргану всю крупную сумму сразу или платил в отдельности за каждый визит? Прибавлял ли премиальные за каждую улыбку? А за поцелуй? А как насчет минувшей ночи? Судя по всему, эта троица что-то праздновала. Возможно, Морган даже доложил во всех деталях о восстановлении их супружеских отношений. Сабрина прикрыла глаза, невольно вспомнив подробности прошлой ночи.

Не оставалось никаких сомнений, что над ней просто надругались. Оно и понятно, ведь батюшка никогда и ни в чем не мог отказать своей любимой дочурке, а Морган был готов пойти на любые жертвы ради своего клана. Даже подлая Ив наверняка бы горячо одобрила столь хитроумный план. Нужно отдать справедливость участникам этой грязной затеи: их расчет строился на убеждении, что жертва с радостью кинется в расставленные сети.

Из тяжкой задумчивости Сабрину вывело появление раскрасневшегося и запыхавшегося Тедди, которому ценой немалых усилий удалось-таки снять инвалидную коляску. Он катил ее перед собой с гордым видом, а Сабрина смотрела на жуткое сооружение из дерева и металла в ужасе. Она возненавидела коляску и все с ней связанное, потому что теперь точно знала — все оплачено из тугого кошелька Дугала Камерона.

— Убери это немедленно! — потребовала Сабрина.

— Но, мисс, вы же сами сказали… — растерянно пролепетал кучер.

— Не имеет значения, что я сказала раньше. Убери это. Не желаю больше видеть это страшилище.

Сабрина со стуком захлопнула дверцу кареты. Тедди, убрав коляску, подошел к оконцу. Вид у кучера был такой несчастный, что Сабрине стало немного жаль его.

— Куда теперь прикажете?

— Домой, — сказала Сабрина, глядя перед собой пустыми глазами. — Я отправляюсь домой.

30

Спустя час Дугал и Элизабет Камерон прибыли в дом Бельмонтов, и по их сияющим лицам можно было сразу догадаться, что родителей Сабрины буквально распирает от счастья, которым они пока не готовы поделиться. Притихшая Беатриса, старательно отводившая взгляд в сторону, провела гостей в комнату, где за хрупким письменным столом тетушки Оноры сидела Сабрина. Родители торопливо бросились к ней через всю комнату, даже матушкина плавная поступь превратилась в шаловливое подпрыгивание.

— Дорогая моя!

— Моя маленькая принцесса! Как мы по тебе соскучились!

Сабрина холодно подставила щеку для последовавших поцелуев, как если бы не виделась с родителями всего пару часов, а не несколько недель. Матушка и батюшка обменялись понимающими взглядами, убежденные, что сдержанность дочери — это лишь притворство.

После обмена любезностями и короткой серии вопросов и ответов о здоровье Брайана и Алекса, а также весенней страде во владениях Камеронов, Дугал звучно откашлялся, придал себе суровый вид и достал из кармана свернутый документ.

— Надеюсь, не нужно напоминать, зачем мы здесь, детка. Я наконец-то получил официальные бумаги об объявлении твоего брака недействительным. Осталось только поставить твою подпись.

— Скажи, пожалуйста, — небрежно поинтересовалась Сабрина, — неужели эта процедура всегда занимает так много времени?

Родители снова обменялись виноватыми взглядами, бормоча что-то насчет «определенных ограничений» и «особых обстоятельств».

— Но все хорошо, что хорошо кончается, — радостно заключил Дугал и широким жестом развернул документ. — Теперь тебе надо всего лишь подписаться вот здесь, над печатью судьи, и ты навсегда избавишься от этого ненавистного малого, Моргана Макдоннелла.

Он помахал бумагой перед носом дочери, явно ожидая, что та откажется подписывать документ.

Сабрина выхватила бумагу из рук отца и расправила ее на столе. Матушка от удивления раскрыла рот, а батюшка издал странный звук, и Сабрине показалось, что с минуты на минуту ему откажет выдержка и он во всем сознается. Не удосужившись даже ознакомиться с текстом, Сабрина обмакнула гусиное перо в чернильницу и расписалась над личной печатью судьи, на этот раз не снабдив свою подпись привычными завитушками. Так же молча присыпала чернила песком из песочницы, помахала бумагой в воздухе и вручила отцу.

— Ну вот, дело сделано. Теперь мы можем ехать?

— Ехать? — тупо повторил Дугал. Он так крепко сжал бумагу в кулаке, словно хотел скомкать и отшвырнуть как можно дальше. — Куда ехать?

Элизабет судорожно мяла в руках носовой платок, вид у нее был очень печальный.

— Домой, — разъяснила Сабрина. — В наш замок. Я давно упаковала свои вещи, и сундуки стоят в коридоре.

— Да, да, конечно, детка, как скажешь, — подавленно проговорил Дугал. — Сейчас же и отправимся в путь, если ты того желаешь. — Он отвернулся, как бы боясь встретиться взглядом с дочерью, и направился к двери; он ступал так тяжело, будто состарился лет на десять.

— Папа, куда же ты? — окликнула его Сабрина. — Ты что, забыл? Я же не могу ходить. Тебе придется взять меня на руки.

Ровно в два часа пополудни Морган поднимался по ступенькам городского особняка Бельмонтов, еле выглядывая поверх огромного букета оранжерейных роз на длинных стеблях. Он порывался явиться гораздо раньше, и ему стоило немалых усилий сдержаться и дотерпеть до обычного времени своего визита. Однако на этот раз предводитель Макдоннеллов хотел придать своему посещению элемент торжественности.

Дверь открыл не дворецкий, как обычно, а усыпанная веснушками горничная с заплаканными покрасневшими глазами. Она была так занята своими мыслями, что ничего не сказала по поводу роскошного букета.

— Сейчас доложу о вашем прибытии его светлости, сэр. — По дороге в холл служанка беспрестанно шмыгала носом и вытирала глаза кончиком передника. — Простите, сэр, что у меня такой вид. Было время, когда я сделала бы все, только бы от нее избавиться. Но теперь, когда она уехала… — Девушка залилась слезами.

Считая, что в столь радостный день никто не имел права страдать и печалиться, Морган попытался утешить девушку.

— Ну зачем же так? Нельзя так уж расстраиваться и горевать. Мисс Энид обязательно будет приезжать домой на Рождество и по другим праздникам. Надо радоваться, что мисс Энид теперь счастлива со своим мужем, буквально восставшим из гроба. Кроме всего прочего, у ее будущего ребенка появился родной отец.

— О, за мисс Энид я всей душой радуюсь. Я говорила о другой молодой мисс.

— Другой? — Жуткое предчувствие сразило Моргана, и он замер на месте.

Не замечая, что гость остановился, горничная продолжала идти, на ходу пояснив:

— Я говорю о мисс Сабрине, сэр.

Букет выпал из рук, Морган в два шага догнал горничную, схватил за плечи и развернул. Жадно всматриваясь в заплаканное лицо и больше всего опасаясь узнать правду, он обрушил на девушку вопросы.

— Сабрина? Сабрина уехала? Куда? Когда? С кем?

В мертвой хватке великана девушку заколотила дрожь.

— Когда за ней приехали родители, чтобы отвезти назад, в Шотландию.

Морган, не понимая, что делает, сильно встряхнул служанку:

— Когда это было? Сколько времени назад?

— Несколько часов назад. Примерно в десять утра. Противоречивые эмоции бушевали в душе Моргана — удивление, ярость, отчаяние. Неужели Камероны снова обвели его вокруг пальца? Но кто именно из Камеронов? Дугал или Сабрина?

Горничная вся сжалась, увидев злобное выражение лица гостя. А тот молча отпустил ее и рванулся к двери, растоптав по пути рассыпанные по полу роскошные розы.

31

Конь под Морганом летел как птица, едва касаясь копытами земли, заросшей пахучим вереском. Можно было закрыть глаза и представить себе на мгновение, будто снова скачешь на верном Пуке и ветер развевает волосы, а ноздри широко раздуваются от сладкого запаха свободы.

Но Пука погиб, и со времени его смерти предводитель Макдоннеллов уяснил, что в этом мире есть вещи, которые ценятся выше свободы. Они дороже гордости и чести. Ведь если следовать правилам, продиктованным оскорбленным самолюбием, сейчас следовало бы вернуться в свой замок, призвать под знамена Макдоннеллов всех членов клана и пойти войной на Камеронов, нанесших Моргану непростительную обиду, предавших его, не сдержав своего слова.

На горизонте кучились фиолетовые облака, небо над головой окрасилось в темно-голубые сапфировые тона, под цвет незабываемых глубоких очей Сабрины. Над далекими горными вершинами ледяной жемчужиной сияла полная луна. Именно в ту сторону направлял коня Морган, небесное светило служило верным ориентиром, и нужно было догнать его, пока не уплыло за горизонт.

Это мог быть любой из многих мирных весенних вечеров в замке Камеронов.

Алекс и Брайан сидели за шахматной доской у камина в гостиной. Недалеко от них похрапывал Пагсли, свернувшись калачиком. Элизабет работала тонкой длинной иглой над полотном цвета слоновой кости, которое со временем должно было украсить ширму перед камином; у ног хозяйки дома стояла ее шкатулка с предметами для рукоделия. За письменным столом из орехового дерева восседал Дугал, обложенный тяжелыми книгами в кожаных переплетах, которые содержали отчетность по весеннему севу. Под мерный храп Пагсли уходили минута за минутой, но никто не следил за течением времени.

Тишину неожиданно нарушил громкий стук в дверь, отчего все вздрогнули и обменялись недоуменными взглядами. Гостей не ждали. Только Пагсли, видимо, догадался, кто стоит за дверью, и приподнял голову, приветственно вильнув хвостом.

Не поднимая глаз, Дугал перевернул страницу, будто его ничто не интересовало, кроме отчета о посевных работах. Не прореагировала на стук и Элизабет, она завязала узел и откусила конец нитки. Алекс быстро снял слона оппонента и с каменным лицом убрал фигуру с доски.

Массивная дубовая дверь дрожала и грозила сорваться с петель под сильными ударами, но в гостиной так никто и не шелохнулся, пока из кухни не выскочил перепуганный шумом лакей. Он рванулся к двери, но Дугал знаком остановил его. Тогда в дело вмешался Пагсли. Пес вскочил, впервые за многие недели залился радостным лаем и начал бросаться на дверь, будто ему не терпелось увидеть незваного гостя.

Дугал молча уставился на расшалившегося пса, задумчиво поглаживая бороду, брови сошлись, и на лице залегла тень легкой грусти. Вождь Камеронов опасался, что его семья может не вынести еще одной осады Макдоннеллов. В первую очередь его дочь.

После очередного мощного удара старинная дверь не выдержала, дала трещину, а затем развалилась на куски. Пагсли отскочил в сторону и с безопасного расстояния взволнованно и радостно приветствовал появление главы клана Макдоннеллов, который шагнул в помещение, переступив через обломки двери. Одного строгого взгляда Моргана было достаточно, чтобы Пагсли присмирел, лег на пол и спрятал морду в лапы.

— Я пришел повидаться со своей женой, — раскатом грома прогремел голос Моргана в напряженной тишине. Дугал неспешно встал на ноги, а Элизабет продолжала вышивать как ни в чем не бывало; иголка не дрогнула в ее руке. Брайан с таким вниманием разглядывал позицию на шахматной доске, как будто от исхода партии зависела его жизнь.

— Сабрина больше не твоя жена, — напомнил Дугал.

Гримаса боли на миг исказила бесстрастное лицо Моргана, глаза гневно сверкнули.

— Возможно, перед лицом английского закона это так. Но перед лицом Всевышнего мы по-прежнему муж и жена.

Алекс неспешно покинул свое место и встал рядом с отцом.

— Послушай, приятель, что это ты так разбушевался? Тебе же ясно сказали…

— Я тебе не приятель, — прорычал Морган. — Если я разбушевался, значит, есть у меня на то серьезные основания. Вы, Камероны, всегда норовите использовать закон в свою пользу, но на этот раз у вас ничего не выйдет. Я всего лишь хочу повидаться с Сабриной.

— Ну хорошо, — сдался Дугал. — Брайан, отправляйся за сестрой.

— Нет! — взревел великан так, что, казалось, дрогнули стены. В его руке внезапно появился пистолет, Элизабет ахнула, а Брайан, собравшийся было вскочить, чтобы выполнить приказ отца, опустился на стул.

— Нет, — повторил Морган, — на этот раз я не потерплю вмешательства с вашей стороны. В первую очередь это касается тебя, Дугал. Вы все уже достаточно испортили мне жизнь.

Дугал заслонил телом жену:

— Не делай ничего, в чем будешь потом горько раскаиваться, парень.

— Я уже сделал это, — ответил Морган, нацелив пистолет в грудь хозяина замка. — Я однажды доверился Камеронам.

Морган взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и прошагал по галерее, ступая тяжко, будто нес на плечах неимоверный груз. Звук его шагов по деревянному полу отзывался глухим эхом; казалось, что стены замка никогда не слышали звонкого смеха и веселых песен. Перед великаном открылся длинный сумрачный коридор. Морган рванулся вперед, безошибочно выбирая путь к двери, знакомой с детских лет, мимо которой много раз проходил в далеком прошлом, чутко прислушиваясь в надежде услышать чудесную музыку девичьего смеха.

Он распахнул дверь и понял, что время не стоит на месте и с тех давних пор многое изменилось. Комната была пуста, кровать аккуратно застелена, гладь шелкового покрывала ничего не выражала, как и бесстрастное лицо тряпичной куклы, сидевшей на подушке. Только на столике красного дерева по-прежнему стоял кукольный чайный сервиз. Великан взял крохотную чашку, подивившись несоразмерно огромным размерам своей ладони, медленно обвел взглядом помещение, заставленное детской мебелью.

Внезапно маленькие стулья заполнили привидения далекого прошлого: Сабрина с радостно сверкающими глазами и свободно падающими на плечи черными кудрями; безликая кукла, склонившая голову над игрушечной чашкой; измазанный краской котенок, лакающий сметану из блюдца; с привязанной между ушек кукольной шляпкой с пером котенок выглядел очень смешно.

Тишину комнаты будто нарушил тонкий голос: «Иди сюда, Морган, попей с нами шоколада. У нас с куклой Изабеллой есть имбирное печенье».

Чашка выскользнула из неловких пальцев, упала на пол и разлетелась на мелкие осколки.

Морган вышел из детской и бережно прикрыл за собой дверь, словно пытаясь сохранить в целости воспоминания, а потом побежал вдоль длинного коридора, одну за другой распахивая по пути двери, но за ними зияла пустота и смутно колыхались в воздухе новые привидения. Великан снова выбежал на галерею, сжав кулаки и тяжело дыша.

Здесь, наверху, только одна дверь осталась не Потревоженной, и Морган медленно двинулся к ней, затаив дыхание, ступая осторожно, будто боялся вспугнуть последнюю надежду. Полированная поверхность дубовой двери показалась прохладной под широкой ладонью, дверь бесшумно отворилась.

Следовало с самого начала догадаться, что Сабрина будет ждать его именно здесь, залитая неверным лунным светом, как в тот незабываемый вечер, когда Макдоннеллы явились на банкет в замок Камеронов, но с тех пор прошла, казалось, целая жизнь. Сабрина полулежала на кушетке возле окна; в лунном свете чуть поблескивала ночная рубашка. Глядя на сверкающий диск луны, как бы завороженная ею, Сабрина медленно, словно в полусне, расчесывала гребнем распущенные волосы; в профиль лицо ее казалось очень грустным.

Морган замер на пороге, как если бы боялся осквернить святое место, как будто опасался вторгнуться в пространство, выбранное Сабриной для себя взамен жизни, которую мог предложить ей Морган. Она выбрала спокойствие пустоты взамен горько-сладкой радости и повседневного труда. Она отказалась навсегда от крика, от боли. От потерь, потому что ей нечего теперь терять.

Морган знал, как нужно поступить, ибо сам он мог потерять слишком много.

Певчие птички в клетке над дверью прочирикали приветствие, но Сабрина даже не повернула головы и продолжала вести гребнем по волосам.

— Ты нарушил все правила честной игры, когда запер моих родных в церкви, — сказала она, не оборачиваясь. — Ты до смерти напугал всю прислугу.

— Ты же знаешь, черт возьми, что я никогда не играю по правилам, — спокойно возразил Морган. — Если им очень захочется выбраться наружу, никто не мешает им выбить окна.

Сабрина бросила на него через плечо укоризненный взгляд:

— Мама никогда этого не позволит. Витражам в церкви больше ста лет. Цветное стекло привезли издалека, из Гейдельберга.

Морган подошел ближе и остановился рядом, глядя сверху вниз на темный шелк волос, покрывавший ее плечи. Сабрина чуть приоткрыла окно, будто движимая простым любопытством — хотелось еще раз взглянуть на окна церкви, освещенные трепетным светом свечей; потом склонила голову набок, отрешенная и далекая от Моргана, как сама луна.

— Там очень тихо, — проговорила она. — Наверное, они все молятся за спасение твоей души.

— Им бы следовало молиться за спасение твоей души. Если, конечно, она у тебя еще есть.

Сабрина прикрыла окно, отрезав комнату от внешнего шума и дуновений легкого ветра. В помещении воцарилось спокойствие, которое сейчас казалось Моргану более тягостным, чем шумные ссоры и вечные надоедливые претензии его соплеменников.

— Если ты пришел нас ограбить, — сказала Сабрина, откладывая гребень, — то все драгоценности матушки находятся в сундучке под полом в углу, там отодвигается одна доска. И еще на столе лежит золотая табакерка. А церемониальный палаш Камеронов висит на стене над камином. Он вообще-то принадлежит тебе по праву. — Так же как ты?

На щеках Сабрины появился легкий румянец, но тут же бесследно исчез, лицо вновь стало бескровным, ничего не выражающим. Тогда Морган решил перейти в решительное наступление, его громкий голос будто рассекал острым мечом надушенную стылую атмосферу светелки.

— Я пришел отнюдь не ради того, чтобы забрать что-то. Напротив, я пришел вернуть нечто принадлежащее тебе.

С этими словами он достал из кармана и небрежно бросил на колени Сабрины засохший букет полевых цветов.

Помимо воли больная выдала свои чувства, начав собирать трясущимися руками рассыпавшиеся мелкие цветочки. Потом, сообразив, что делает, всхлипнула, уронила руки на колени сломленными крыльями; нижняя губа жалобно вздрогнула. Морган придвинулся ближе.

— В чем ты пытаешься себя убедить, детка? — мягко спросил он. — Стараешься себя уговорить, будто поступаешь благородно? Считаешь, что приносишь себя в жертву, дабы гарантировать мне свободу?

— Ты заслуживаешь большего и лучшей доли, — едва слышно пролепетала Сабрина; крупная слезинка сползла с кончика ресницы и напоила влагой сухие цветы. Морган встал на колено возле кушетки.

— Ты абсолютно права, — горячо заговорил он. Его страстность вывела Сабрину из полузабытья и вынудила прямо взглянуть в глаза мужа. — Ты обманывалась, детка. Ты лгала мне и лгала себе. Ты не самая отважная и не самая благородная. На самом деле, Сабрина Камерон, ты всего лишь жалкая трусиха. Даже если бы у тебя были здоровые ноги, очень сомневаюсь, чтобы твоя душа способна была выдержать груз настоящей полнокровной жизни.

Сейчас уже слезы бежали ручьем по бледным щекам Сабрины, но Морган старался не обращать на это внимания, как и на легкое жжение в собственных глазах.

— Но в одном отношении ты оказалась абсолютно права, — продолжал Морган. — Ты действительно меня недостойна и не годишься на роль моей жены. Мне нужна мужественная женщина, которая бы находилась рядом со мной в лихую годину и минуты радости, и не важно, будет ли она стоять на собственных ногах либо сможет лишь подняться на колени. Мне не нужна подруга жизни, которая бросит меня в трудную минуту, сбежит, если ей покажется, будто все складывается не по ее желанию. Ты совершенно права, Сабрина, такая женщина, как ты, не может быть моей женой.

Морган поднялся и выпрямился во весь рост. Хотя сердце сжималось острой болью, постарался говорить бесстрастно, почти равнодушно.

— Прощай, детка. От всей души желаю здоровья и счастья. Не поминай лихом. Я…

Но он не смог выдержать взятый тон, самообладание ему отказало. Накатили былые разбитые надежды и мечты, к горлу подступил комок. Морган наклонился и поймал на кончик загрубевшего пальца крупную слезинку, медленно катившуюся по бледной щеке, более драгоценную для него, чем все бриллианты мира.

Сабрина умоляюще смотрела на мужа, и, если бы сейчас вымолвила хоть слово, хоть полслова, Морган бы остался, но она по-прежнему хранила молчание, которое изначально стало главной причиной разлуки. Великан сжал кулак, уничтожив слезинку, которую так хотел сберечь, круто развернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

Сабрина откинулась головой на подушку, прислушиваясь к затихающим вдали шагам возлюбленного. Слетевшие с его уст жестокие слова рвали душу, потому что они были справедливы. Все ее благородные порывы были на самом деле не более чем жалким притворством, издевательством над возвышенной идеей самопожертвования. Она не захотела рисковать, испугалась, решив, что Морган может отвергнуть ее, калеку, а Макдоннеллы наверняка поднимут на смех, и тогда в голову пришло единственное, казалось, верное решение — нанести удар первой. Да, она не могла ходить, но увечье не помешало ей убежать, скрыться в своей скорлупе.

Больная дотронулась до сухого цветка, и он рассыпался в прах от неосторожного прикосновения. С болью в сердце приходилось признать, что их брачные узы распались отнюдь не потому, что Морган оказался слишком гордым. Брак погубила ее собственная гордыня. Та гордыня, которая помешала ей упасть к его ногам и молить о прощении; та же самая гордыня заставляла сейчас зажимать рот рукой, чтобы не закричать, не позвать его обратно. На фоне черного неба в окне стояла бледная луна, бесстрастный холодный лик будто насмешливо подмигивал. Сабрина смахнула слезы, открыла окно и увидела, что снизу вверх на луну наплывает легкое облачко. В комнату потянуло гарью, а когда больная высунула голову в окно, то обнаружила и источник дыма — из окна церкви вырывались языки пламени. На какое-то жуткое мгновение представилось, будто Морган устроил пожар, дабы наказать ее за трусость, но Сабрина сразу отмела эту дикую мысль.

— Морган! — Дорогое имя само вырвалось из труди, и в это одно слово Сабрина вложила всю свою страсть к белокурому великану.

Но крик больной перекрыли душераздирающие рыдания волынки, волнами накатывавшиеся на замок Камеронов.

32

Красивая мелодия звучала величественно и одновременно внушала ужас, вольно растекалась вокруг, будто изначально предназначалась для широких открытых пространств. Первой реакцией Сабрины было прикрыть уши ладонями, только бы не слышать этих страшных звуков.

Она не могла вынести этого. Сабрина сжала руками виски, но надрывный плач волынки обволакивал, проникал во все поры тела, безжалостно бередил зияющую рану в сердце. Волынка оплакивала утраченную любовь, зря прошедшие годы и все упущенные возможности; ее звуки наполняли душу страданием, воскрешая в памяти прожитое и все его горести.

В этой мелодии звучали голоса всех женщин, и Камеронов, и Макдоннеллов, когда-либо потерявших отца, брата, мужа или сына в бессмысленной кровавой вражде, столетиями раздиравшей эти кланы; волынка безошибочно передавала стенания женщин всех времен и народов, которые были вынуждены жертвовать любовью ради того, чтобы сохранить самоуважение и гордость.

Казалось, Пенелопа рыдает на берегу моря, вглядываясь в лазурную даль в надежде увидеть корабли мужа. Или это плакала Ева, изгнанная из Эдема после злой шутки, которую сыграл с ней Змий… Сабрина будто видела их всех и страдала вместе с ними. Мелодия зачаровывала и угнетала, но внезапно Сабрина вернулась к действительности, вновь, но гораздо острее ощутив запах дыма: «Пожар!»

Стенания волынки плели липкую паутину, в которой, возможно, уже беспомощно бились, как мухи, ее отец, мать и братья, с минуты на минуту она могла опутать и Моргана. Нужно было что-то предпринять, прогнать жуткие грезы, действовать, прийти на помощь самым близким и дорогим людям.

Больная металась взглядом по светелке в поисках выхода, но на глаза попадались только сокровища матушки, красивые безделушки, предметы роскоши, признаки богатства, абсолютно никчемные, бесполезные в эту страшную минуту.

Еще раз выглянув в окно, она увидела, что из задней части церкви густыми черными клубами валит дым. Но огонь, видимо, еще не охватил переднюю часть здания, где сидела взаперти семья Сабрины, иначе оттуда бы уже были слышны вопли и крики о помощи. Неумолчные рыдания волынки туманили мысли, мешали сосредоточиться, принять решение. Да и каким оно могло быть в ее состоянии? Что может сделать калека, прикованная к кровати? Сабрина уронила голову на подушку, лихорадочно прикидывая, что все-таки она может сделать.

Краем глаза неожиданно поймала блеск стали. На стене напротив, над камином, висел массивный палаш Камеронов. Затаив дыхание, больная во все глаза разглядывала смертоносное оружие. Древний меч, хранивший память бесчисленных боев, в которых ему довелось принять участие, не должен был служить украшением этой изящной светелки, ему здесь не место, но вот же он сверкает в призрачном лунном свете, как новая надежда.

Надежда? Сабрина не знала, то ли смеяться, то ли плакать. В ее нынешнем состоянии добраться до палаша над камином было так же легко, как если бы он свисал на витом шелковом шнуре с луны. «Однако, — напомнила она себе, — в свое время мне казалось абсолютно невозможным и добиться любви Моргана. Тем не менее…» Дугал Камерон во всех своих начинаниях отличался завидным упорством, и на живом примере батюшки его дочь раз и навсегда заучила, что в жизни нет ничего невозможного, если ты готов идти к цели, невзирая ни на какие препятствия. В общем, если чего-то страстно желаешь, при должной настойчивости обязательно добьешься своего. Сейчас не было времени и возможности возиться со слабыми неуверенными ногами, которые могли подвести в любую секунду. Отжавшись от кушетки на руках, Сабрина отползла к краю и опустилась на пол. Спуск оказался более болезненным, чем ожидалось, она больно ударилась и прикусила язык.

Отталкиваясь локтями и постепенно передвигая вперед бедра, медленно, но верно больная приближалась к заветной цели. Подол ночной рубашки путался в безжизненных ногах и служил помехой, в ушах звенел и туманил голову неумолчный надрывный вой волынки.

Наконец добралась до камина, но, чтобы рассмотреть церемониальный палаш, приходилось закидывать голову так далеко назад, что волосы обмахивали пол. Меч дразняще сверкал на стене и будто покачивался, расплывался перед глазами.

Сабрина вцепилась ногтями в облицовку камина и начала медленно подтягиваться, хватаясь за камни все выше и выше, не обращая внимания на сломанные ногти и кровь, бегущую по пальцам. Спустя несколько минут, показавшихся вечностью, она сумела встать во весь рост. Ноги пошатывались и подгибались под непривычной тяжестью, руки вот-вот могли сорваться с неровных камней. Перед глазами все поплыло, комната будто закачалась, Сабрина поняла, что падает. Времени и сил на то, чтобы аккуратно снять палаш со стены, не было, и последним отчаянным усилием больная схватилась за острое лезвие, ощутила, как глубоко оно врезалось в ладонь, и рухнула на спину вместе с мечом.

В первые секунды после падения единственной заботой было прийти в себя и отдышаться. Наконец легкие наполнились воздухом и в ноздри ударил жуткий запах гари из открытого окна. Из пораненной ладони медленно сочилась кровь, окрашивая белую ночную рубашку красными пятнами. Сабрина изучила ладонь и порадовалась, обнаружив, что все пальцы на месте.

Немного передохнув, она поползла к двери на четвереньках, таща за собой длинный палаш, оставлявший острым концом глубокую борозду на полированном дубовом полу. В голову пришла дикая мысль: «Если все останутся живы, надо будет успеть в светелку до прихода матушки, чтобы прикрыть ковром следы моего надругательства над полом. Иначе будет нагоняй».

Через открытую дверь больная выползла на галерею и внезапно обнаружила, что больше не слышно завывания волынки. В наступившей звенящей тишине Сабрина тесно прижалась к полу в стремлении остаться незамеченной и вспомнила, как пряталась в тот незабываемый вечер, когда Морган забрел в светелку и навсегда покорил сердце невинной девушки. А теперь перед ней стояла новая и весьма ответственная задача. Нужно было выбрать самый благоприятный момент для своего вмешательства. Если она ошибется, то может потерять и Моргана, и всю свою семью.

Из холла снизу донеслись медленные, размеренные хлопки в ладоши и прозвучал насмешливый голос Моргана, при звуке которого у Сабрины радостно забилось сердце.

— Браво, Ив, — рокотал бархатный баритон. — Великолепное представление. Ты очаровала аудиторию. Весьма впечатляет, ничего не могу сказать.

Сабрина выглянула за перила и увидела, что Морган и Ив стоят к ней в профиль лицом друг к другу. Горянка сняла с плеча и отставила волынку в сторону.

— Каким ветром занесло тебя сюда? — спросил Морган, скрестив руки на груди. — Какого черта тебе нужно здесь?

— Хотелось понаблюдать за тобой, посмотреть, как ты валяешь здесь дурака, — спокойно ответила Ив, тоже скрестив руки на груди, будто издевательски копировала Моргана. — Как здесь, так и в Лондоне ты наделал массу глупостей.

— Ты была в Лондоне? — вскинулся Морган, на миг утратив самоуверенность.

— А как же, — едко усмехнулась в ответ Ив, что-то достала из складок плаща и швырнула Моргану. Предмет ударился в грудь великана и с глухим звоном упал на пол. Сабрина поняла, что это точно такой же тугой кошелек, какой Дугал передал Моргану на крыльце его дома в Лондоне. — Вот тебе доказательство. Но между нами есть большая разница. В отличие от тебя меня нельзя купить. У Камеронов золота не хватит.

Предводитель Макдоннеллов тупо уставился на валявшийся под ногами кошелек, но тут его осенило:

— Значит, ты та самая нищенка, которую я встретил возле дома Бельмонтов?

— Я скорее буду просить милостыню, чем продам свою душу Дугалу Камерону.

— Зачем ты вернулась, Ив? Что тебе надо здесь? — допытывался Морган. — Я простил тебя за то, что ты научила Рэналда играть на волынке. Возможно, со временем я был бы готов простить тебе даже убийство моего отца, совершенное по ошибке. Но я никогда не смогу простить и забыть то, что из-за тебя моя жена стала калекой.

«Он назвал меня своей женой. Значит, помнит и любит. Мы будем вместе. Обязательно!» — радостно билось в голове, и слезы навернулись на глаза. Эти два драгоценных слова — «моя жена» имели гораздо большее значение, чем все официальные документы, витиеватые подписи и печати судьи. Сабрина счастливо улыбнулась, но последовавшие слова Ив стерли улыбку с ее лица.

— Ты заблуждаешься, парень. Я очень хорошо знала, что делала, занося кинжал. Твой отец погиб не по ошибке.

Новость была такой страшной, что великан покачнулся, как от сильного удара.

— Но почему? Зачем? — выдохнул он в полном смятении.

Сабрина спряталась за перилами, когда Ив неожиданно стала метаться по холлу, подволакивая ногу; длинная коса нещадно хлестала ее по узким плечам на каждом развороте.

— Я убила его потому, что больше не было мочи терпеть, — заговорила она подрагивавшим от возбуждения голосом. — Когда он поднял бокал и провозгласил тост за здоровье своей ненаглядной Элизабет, мне захотелось заткнуть ему глотку, заставить замолчать навсегда. Бет! Черт бы ее побрал! — Ив перешла на крик. — Все время Бет и только Бет. Ведь он хотел на ней жениться, она могла бы быть твоей матерью, парень. Все мне втолковывал, какая длинная родословная у Элизабет, достойная королей. И, конечно, достойная могущественного вождя клана Макдоннеллов, каким непременно должен был стать его, Ангуса, сын.

— Ничего не понимаю. Я считал, что ты любила моего отца!

Ив застыла на месте лицом к Моргану, раскрасневшаяся, яростная, в этот момент чуть ли не прекрасная. Выглядывавшая из-за перил галереи Сабрина невольно загляделась на горянку и забыла спрятаться, но глаза Ив были прикованы только к Моргану.

— Я всем сердцем презирала этого старого петуха, жалкого карлика! — сказала Ив. — Я бы давно его прикончила, но мне хотелось видеть собственными глазами, как он мучается перед смертью, захлебываясь кровью.

— Но ведь он же спас тебя от неминуемой смерти, когда приказал Макдоннеллам не забивать калеку камнями, — напомнил Морган. — Ты ему обязана жизнью.

— Он спасал твою жизнь, — жестко отрезала Ив. — Моя жизнь его нисколько не интересовала.

Морган явно насторожился, приготовившись встретить с недоверием новые хитрые измышления коварной горянки.

— Как ты думаешь, парень, что это взбрело в голову Ангусу, который вообще не знал такого слова, как милосердие, спасать никчемную калеку от заслуженной, на его взгляд, смерти? — спросила Ив, подбоченясь. — Неужто считаешь, что он неожиданно припомнил заповедь «Не убий!»? Неужели можно представить, что в его черном сердце шевельнулось человеческое чувство и он просто пожалел несчастную калеку? Да черта с два! — Ив схватила Моргана за грудки и встряхнула. — Ангус спас меня только потому, что я носила под сердцем будущего вождя клана Макдоннеллов.

Сабрина беззвучно ахнула, всей душой потянувшись к возлюбленному. Никогда еще она не видела его таким растерянным; на лице его явственно читались сомнение и самые разноречивые эмоции.

— Но ведь тебе тогда едва исполнилось…

— …двенадцать лет, — закончила за него Ив, ее голос был полон давней боли.

Сабрина содрогнулась от жалости. Жалости, которую, как она знала, Ив с презрением отвергла бы. Морган опустил голову:

— Если ты его так ненавидела, почему оставалась рядом с ним все эти годы?

— Неужели ты так ничего и не понял, парень? — удивилась Ив. — Я осталась, чтобы быть рядом с тобой. Я знала, что он ни за что не отпустит тебя. Он нашел бы меня на краю земли, если бы я попыталась скрыться, забрав сына с собой. Ангус прятал меня в укромном месте, пока я не родила тебя. Твой отец не хотел, чтобы кто-нибудь знал, кто твоя мать. Стыдился, что зачал ребенка с несчастной калекой. — Сабрина похолодела. Эти слова перекликались с ее собственными мыслями. — Ангус боялся, что Макдоннеллы скажут, будто в твоих жилах течет грязная кровь, и решат, что после его смерти пост вождя должен занять человек чистых кровей, брат или кузен Ангуса, к примеру. Он не разрешал мне открыться тебе, а позже, после его смерти, было уже слишком поздно. Ведь ты женился на этой камероновской девке.

Сабрина поневоле посочувствовала Ив — ведь хитрые интриги, которые та плела, обращались против самой коварной горянки. Зарезав Ангуса, она вынудила Моргана к браку с Сабриной. Став причиной увечья его жены, заслужила вечную ненависть своего сына…

Морган стоял в прежней позе со склоненной головой, словно пытаясь постигнуть до конца обрушившиеся на него горькие откровения. Сабрина затаила дыхание, ожидая дальнейшего развития событий. Ив потянулась и отвела рукой белокурые пряди, упавшие на лоб сына. Но горянка потратила слишком много времени, стараясь оправдать в глазах Моргана все преступления, совершенные ею. Это ее погубило. Панические крики и яростный треск пламени наконец стали слышны в зале.

Сабрина сделала отчаянную попытку встать во весь рост, цепляясь за перила и ломая ногти. В пальцы ее впивались занозы, но она упорно тянулась вверх.

Морган поднял голову, его затуманенный взгляд прояснился:

— О Господи! Женщина! Что ты еще натворила?

Великан рванулся было к двери, но Ив загородила ему дорогу и, вытащив из-под плаща пистолет, нацелила его в грудь Моргана.

— Ни с места! — В голосе ее звенела сталь. — Я скорее пристрелю тебя, чем позволю, чтобы ты достался Камеронам. Все, что я до сих пор делала, все те годы, пока я хранила молчание, все это — ради клана Макдоннеллов, его величия и могущества. Теперь Камероны погибнут, погибнут все, вопя и моля о помощи, умрут как жалкие трусы, как им и подобает. Никому не позволю встать на моем пути, даже тебе.

Морган осторожно потянулся рукой туда, где под пледом, у самого сердца, как хорошо знала Сабрина, он хранил свой пистолет. Она также слишком хорошо знала его сердце и понимала, что он не сможет, не колеблясь, выстрелить в свою вновь обретенную мать, какой бы она ни была. И это колебание, конечно, будет стоить ему жизни. Сабрина схватилась за верхний край перил, из последних сил поднатужилась и выпрямилась. Снаружи послышался звон разбитого стекла, и надежда придала ей новые силы.

— Как тебе удалось так быстро добраться сюда? — спросил Морган, видимо, в надежде отвлечь внимание Ив.

Сабрина отпустила перила и отступила на шаг, сжав колени, чтобы не покачнуться.

— Я выехала из Лондона на много часов раньше тебя. Я видела, как камероновская девка подъехала к твоему дому. Когда на ее глазах ее отец заплатил тебе за услуги, я сразу поняла: теперь эта жалкая тварь сбежит сюда и спрячется за мамину юбку.

С неимоверным трудом Сабрина оторвала от пола палаш и дюйм за дюймом, сцепив зубы, начала поднимать.

Внизу, в зале, Ив злобно расхохоталась:

— У этой хилой слюнтяйки кишка тонка, чтобы бороться за такого мужика, как ты.

Сабрина тряхнула головой, отбросив заслонявшие глаза спутанные волосы.

— Ты совершила много ошибок в своей жизни, Ив Макдоннелл, — крикнула она, — но эта будет стоить тебе дороже всех!

33

Морган смотрел на привидение, представшее перед его глазами, и ему казалось, что он сходит с ума; зажмурился, еще раз глянул, но видение не растворилось в воздухе. Это действительно была Сабрина — белая ночная рубашка запятнана кровью, темные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам; она стояла, гордо выпрямившись во весь рост, и сжимала рукоятку длинного палаша Камеронов, словно великолепный ангел мщения.

Всем своим существом Морган рвался к Сабрине, к своей единственной и неповторимой любви. И его нисколько не удивляло, что она вновь появилась с этим мечом в руках, как и в тот незабываемый лунный вечер, когда навсегда завоевала сердце Макдоннелла всего лишь одним поцелуем.

Услышав Сабрину, Ив вскрикнула и повернулась на голос. Моргану этого было достаточно, чтобы вырвать у нее пистолет и бросить в сторону. Великан сжал ладонями щеки Ив и с укором посмотрел ей в лицо, осуждающе покачивая головой, она ответила ему взглядом, преисполненным благодарности за неожиданную ласку.

— Прости меня, матушка, — пробормотал Морган и нанес горянке короткий удар в подбородок; она обмякла в его руках.

В этот момент, перепрыгивая через обломки парадной двери, в холл вбежали Дугал, Элизабет, их сыновья и несколько слуг; одежда на них местами обгорела, лица были испачканы сажей. При виде Сабрины, стоявшей с мечом на галерее, Элизабет ахнула и зажала рот ладонью. Брайан рванулся было вперед, но Дугал удержал его.

Сабрина оперлась о палаш, и кончик его звякнул об пол.

— Что вы собираетесь с ней сделать? Морган хмуро разглядывал знакомое лицо Ив, оказавшейся его матерью. Нет, ее нельзя судить слишком строго. По сути, во всем виноват Ангус с его сумасбродными амбициями. Именно он внушил Ив лютую ненависть к Камеронам, а своим поведением заставил возненавидеть и себя тоже.

Все эти годы Моргану так не хватало материнской ласки и участия. Возможно, поэтому он вырос угрюмым, неразговорчивым и больше всего боялся проявления нежных чувств. Немало выстрадала и несчастная калека, которая видела сына каждый день, но была вынуждена скрывать свою любовь и не могла открыться самому дорогому в ее жизни человеку, ибо так хотел Ангус.

— Я сам о ней позабочусь, — сказал Морган и бережно опустил бесчувственное тело матери на пол. Потом подошел к подножию лестницы и снизу вверх посмотрел на Сабрину. В его глазах она прочитала давно знакомые слова. — Мы, Макдоннеллы, всегда заботимся о своих.

Сабрина ощутила все тяжкое бремя прошлого, которое стояло между ними, — его упрямство и ее страхи, его гордость, ее собственная гордость. Но сейчас, глядя в его обращенное к ней лицо, она осознала великую ценность того, что предлагал ей Морган, если только у нее достанет мужества принять это. Белокурый великан предлагал ей свое сердце на всю жизнь, полную слез и смеха, солнца и гроз, — на радость и горе.

Сабрина выпустила палаш и теперь стояла, чуть пошатываясь, без всякой опоры. Брайан сжал плечо Алекса, не сознавая, что причиняет брату боль. Дугал хватал ртом воздух, будто после быстрого бега. По щекам Элизабет катились слезы, оставляя светлые следы на вымазанном сажей лице. Морган бросился вверх по лестнице, но остановился на полпути. Во все глаза глядя на Сабрину, он молча кивнул, будто позвал, и его суровое лицо озарилось задорной мальчишеской улыбкой, за которую любая женщина была бы готова продать душу дьяволу.

Эта улыбка сказала все. Сабрина поняла, что Морган подвергал ее в Лондоне тяжким испытаниям и заставил претерпеть нечеловеческие муки не ради того, чтобы поиздеваться над ее немощью. Он побуждал ее вставать и падать вновь и вновь с единственной целью — помочь найти выход из, казалось, безвыходного положения. Морган был движим любовью и нежной заботой. Теми же чувствами руководствовалась матушка, когда не потворствовала не в меру раскапризничавшейся дочери. Морган проявил завидную стойкость и упорство, не пошел на поводу у горячо любимой жены в то время, когда ее воля была сломлена, а характер изрядно испорчен трагедией, искалечившей не только тело, но и душу.

— Иди ко мне, детка, — ласково позвал Морган. — Я здесь. Я не дам тебе упасть.

В два робких шага Сабрина достигла начала лестницы, глубоко вздохнула и осторожно опустила ногу, нащупывая ступеньку, перенесла тяжесть, сделала шаг, другой, не сводя блестящих глаз с Моргана. Рискуя потерять равновесие, рискуя всем, она медленно протянула руки к возлюбленному.

Морган подхватил Сабрину на лету и крепко сжал в объятиях, сильно прижал к груди так, что биение их сердец слилось воедино. Она наконец-то пробила мощную броню великана. Что-то влажное и солоноватое капнуло сверху и скаталось по щеке в рот Сабрины.

— Ну что ты, детка? — шептал Морган, зарывшись лицом в волны темных волос. — Даю слово, что никогда больше не позволю тебе упасть.

— Не давай обещаний, если не уверен, что сможешь их выполнить, Морган Макдоннелл, — поддразнила Сабрина, счастливо улыбаясь сквозь слезы. — Ничего не имею против того, чтобы снова упасть, но при одном непременном условии — каждый раз буду падать в твои объятия.

Морган нежно погладил жену по голове и заглянул в ее глаза:

— Я всегда буду рядом с тобой, детка. Уж это обещание я выполню обязательно.

Яркие солнечные лучи высветили все уголки церкви, лишившейся крыши во время пожара. Три обгоревших стены уродливо чернели на фоне лазурного небосвода, но внутри все помещение было убрано и вычищено оравой слуг, радостно делавших свое дело. Над головами проносились кучевые облака, похожие на откормленных, ухоженных овец, отъевшихся досыта солнечным светом погожего летнего дня.

Небольшая церквушка была до отказа забита Камеронами и Макдоннеллами. Разрушенная пожаром западная стена зияла провалом, через который за происходящим наблюдали жители окрестных селений, собравшиеся на близлежащем холме. Их лишили возможности присутствовать на первой брачной церемонии единственной дочери своего лорда, зато теперь они были полны решимости ничего не пропустить.

— Должен вам прямо сказать, что существует только один способ приручить такого дикого и свирепого зверя, как Макдоннелл, — разглагольствовал в кругу обступивших его детишек древний старик, сидящий на корточках на мягкой траве.

— Какой способ? Скажи, какой такой способ? — допытывалась крохотная веснушчатая девчушка.

— Макдоннеллу должна подарить поцелуй красивая девушка, — объявил старик и разразился смехом.

Ему явно понравилась собственная шутка, и он зажмурился от удовольствия, но предложенный им метод воздействия на Макдоннеллов не пришелся по душе слушателям. Девчонки глупо захихикали, а мальчишки возмущенно засвистели. Но когда старик открыл глаза, веснушчатой девчушки рядом уже не было. Она отбежала в сторону и робко улыбалась босоногому белоголовому пареньку, прибывшему недавно к замку Камеронов вместе с прочими Макдоннеллами.

Тем временем внутри церкви Дугал проводил Вильяма Бельмонта к отведенному ему месту и дружески хлопнул по плечу.

— Да, я думал, мы все сгорим, прежде чем твоя сестрица позволит разбить одно из этих проклятых окон из цветного немецкого стекла. Так бы и случилось, если бы Пагсли не начал хрипеть и кашлять. Тогда Элизабет схватила свой любимый подсвечник и со всего размаха запустила в окно. Вот так мы спаслись.

Дядюшка Вилли расхохотался.

— Это еще что! Ты бы видел сестрицу — а в ту пору ей было лет десять, — когда однажды я случайно сел на ее…

Неподалеку расположились на скамье тетушка Онора и ее сын Стивен; они прижались друг к другу и оба старались не замечать своего соседа, одного из Макдоннеллов, который время от времени задумчиво почесывал в промежности.

Брайан и Алекс были заняты по горло: им то и дело приходилось разнимать наиболее задиристых Камеронов и Макдоннеллов, с раннего утра пытавшихся выяснить отношения с помощью кулаков. Когда братья вмешивались в потасовку, грозившую в любую минуту вылиться в большую драку, их встречали оправданиями типа «Этот грязный дикарь первым начал толкаться» или «Этот нахал первым наступил мне на больную мозоль».

Гомон и суета стихли, как только в церкви появился священнослужитель в сопровождении двух женихов и указал им их места перед алтарем.

Рэналд, обряженный в роскошный завитой и напудренный парик, широко осклабился при виде Энид, показавшейся в конце прохода. Дамы ахали и провожали невесту завистливыми взглядами, пока она ступала по красной дорожке к алтарю. При этом все прилагали массу сил, чтобы не глазеть на огромный живот невесты. Элизабет, не поворачиваясь, потянулась назад и дружески сжала руку тетушки Оноры.

— Сними берет! — скомандовал Фергюс Макдоннелл, толкнув локтем в бок зазевавшегося сородича. — В присутствии дамы полагается быть с непокрытой головой, болван. — Прижавшаяся к его плечу Альвина постаралась умерить гнев своего спутника нежным поцелуем.

Полная тишина воцарилась в церкви с появлением Сабрины. И Камероны, и Макдоннеллы провожали восторженными взглядами невесту, прекрасную, как ангел, в своем белом подвенечном наряде и с огромным букетом только что срезанных диких роз в руках. Если кто-то и заметил, что невеста слегка прихрамывает, ни один не посмел что-то сказать по этому поводу. Да и кто бы решился на подобную дерзость под свирепым взглядом белокурого гиганта, возвышавшегося у алтаря?

Сабрина же целиком сосредоточилась на передвижении своих ног, твердо вознамерившись не спотыкаться. Каждый раз, когда она чувствовала дрожь в коленях, достаточно было просто поднять голову и посмотреть на чудо-богатыря, ожидавшего ее в конце многотрудного пути, и душа вновь наполнялась отвагой, а ноги сами делали следующий шаг.

Во взгляде Моргана светилась гордость за его отважную невесту и пылала огнем такая страстная любовь, что ради него Сабрина была готова на любые подвиги. Когда невеста приблизилась, крепко стиснув для храбрости в руках букет, и оставался всего один шаг, она задела концом туфельки край ковровой дорожки и чуть пошатнулась. Острый шип розы вонзился в палец, и Сабрина едва слышно вскрикнула; на белоснежное платье упала капелька крови.

Морган поддержал невесту, потом поднял ее руку к губам и слизнул выступившую новую капельку крови.

— Ну вот, — тихонько пожаловалась Сабрина, оттирая красное пятнышко с лифа. — А я так старалась, так хотела, чтобы на этот раз все было безупречно.

Морган одним пальцем приподнял ей голову за подбородок и весело подмигнул.

— Не говори глупости, детка. Всегда помни девиз Макдоннеллов: если хочешь победить, не бойся пролить капельку крови.

Губы Сабрины дрогнули и раскрылись в задорной улыбке. Морган тоже не выдержал и громко расхохотался, не обращая внимания на укоризненный взгляд священника.

Влюбленные припали друг к другу, их губы встретились в долгом страстном поцелуе; сжатые с двух сторон дикие розы изливали на счастливую пару аромат шепотом, восторженным криком и песней, вечной и сладостной, как любовь.