Школа Хизер Блоссом. Часть 2

❖ Глава десятая. Бессонная ночь ❖

Один из популярнейших голливудских продюсеров сидел в зале «Небу Малибу» и сосредоточенно разглядывал окружающую обстановку — деревянную обшивку стен и потолка, круглые столы на четырех человек, стулья с мягкими спинками и сиденьями, живые деревья в квадратных кадках… Пусто, хоть и утро, но все равно непривычно. Обычно тут всегда толпа, и столы бронируются за несколько дней, но что вспоминать о таких глупостях! О себе нужно думать.

Ситуация, в которую он попал, напрягала его до крайности — подготовка к очередному шедевральному блокбастеру шла полным ходом, но, чем дальше продвигалось дело, тем больше появлялось каких-то странных казусов, совпадений, шероховатостей. Актеры неожиданно отказывались сниматься, деньги тратились на непредвиденные нужды, режиссер просто исчез. И на фоне всех событий — странный е-мейл с предложением о встрече.

Еще месяц назад именитый мэтр проигнорировал бы подобный спам, но сейчас ощущал только циклично накатывающее отчаяние, подобно тем волнам, что бились прямо у подножия заведения, которому он оказал честь своим присутствием.

Решив не ждать неизвестного благодетеля, американец сделал заказ, даже не подняв глаза на приветливую официантку. В конце концов, это какой-то бессмысленный розыгрыш, как и вся череда навалившихся нелепиц, так хоть поесть Но. едва он приступил к еде. на открытой и подозрительно пустынной веранде ресторана появилась группа мужчин.

Несмотря на уже довольно жаркую для весны в Лос-анджелесе погоду, все они были одеты в дорогие костюмы, словно прибыли на место в авто с кондиционерами размером с хороший рефрижератор. Мужчины расселись по одному, по двое, заняв почти все столы, но один из них, очень высокий блондин в светло-сером костюме, подсел к столу знаменитости.

— Если не ошибаюсь, вы ждете именно меня…

«Британец, — отчего-то подумал мэтр, но почти сразу возразил сам себе: — Нет, не похож».

— Это вы мне писали? — продюсеру не хотелось признаваться даже самому себе, что он в отчаянном положении

Незнакомец перекинул на плечо длинный «хвост» цвета платины.

— М-м-м… нет… — он сделал паузу. — Думаю, кто-то из моих подручных.

Американцу вновь послышался в его голосе невесомый акцент. Подошедшая официантка услужливо положила на стол второе меню, но блондин это проигнорировал.

— Только если стакан воды. И непременно «Evian».

«Черт побери все, француз»! — в американце взыграла историческая неприязнь.

— У меня мало времени! — воскликнул он, чтобы хоть как-то поставить на место этого непонятно чем раздражающего человека

— А у меня его вообще нет, — парировал блондин, поднимая глаза на официантку. — Поправьте парик. Ушки, милая.

«Что несет этот полоумный…», — американец даже отставил тарелку, изучая незнакомца, и продолжил уже вслух: — Так что именно вы собираетесь мне предложить?

— Скажем, некая организация обеспечит вам финансовую поддержку... — многообещающе начал тот, будто специально делая паузы после каждого слова и смотря куда-то в сторону.

Раздражение американца начало приближаться к апогею, но... деньги. В следующее мгновение блондин довольно резко повернулся к нему и по-змеиному немигающе вперился в глаза собеседнику. Мэтру показалось, что зрачки незнакомца слабо пульсируют.

— ... а вы в ответ введете персонажа, которого мы вам закажем. Желательно девушку и желательно привлекательную.

— И в чем должна заключаться эта роль? — американец не удивился такому предложению.

Блондин обвел глазами помещение.

— О, ничего особенного... независимость и сила, святость природы, честь и совесть. Главное, чтобы это было подано в правильном ракурсе, но мы за этим тщательно проследим. И она будет интересоваться чем-то эдаким, древними языческими культами, жречеством, а вы изобразите это максимально привлекательной для аудитории. И это должна быть одна из главных героинь, как минимум из трех основных.

— Но придется все переписать, — американец еще не готов был уступать. Плясать под чью-то дудку он может и согласился бы, но собеседник ему категорически не нравился.

Блондин, похоже, был готов к отпору.

— А мы подождем... и постарайтесь обойтись без темнокожих актеров в роли английских лучников, если они у вас предусмотрены. Выглядит мерзко.

Мэтра это условие откровенно покоробило.

— Но войдите в мое положение, на меня тоже давят... — американец неожиданно начал заикаться, — другие организации... Вы же понимаете.

— К сожалению, да, — вздохнул длинноволосый незнакомец. — Может быть, лучников мы вам и простим.

Он мельком посмотрел на часы и поднялся.

— С вами позже свяжутся.

Американец невольно встал следом.

— Что это за организация, которую вы представляете? Как она называется? — никогда еще с ним не разговаривали так безразлично, будто и не были заинтересованы в результате. Или наоборот, были совершенно уверены в успехе.

Блондин посмотрел на собеседника, чуть заметно склонив голову набок.

— У нее нет названия... она просто существует.

— Кто вы? Как вас зовут? Я же не мог никогда не слышать о вас? — американец все не мог смириться, что им управляют, как марионеткой.

Блондин иронично посмотрел на собеседника

— Поверьте, когда вы мне понадобитесь, я сам к вам приду, звать меня не обязательно. В особо срочных случаях вас ко мне принесут. Что же до имени…

Незнакомец достал визитницу и положил на край стола белоснежный картонный прямоугольник. Не говоря больше ни слова, он легкой походкой покинул зал и вслед за ним моментально исчезли все его безмолвные сопровождающие.

Американец дождался, когда стихнет четкий отзвук шагов и только тогда взял визитку, которая казалась абсолютно чистой. Повертев ее в руках и в очередной раз разозлившись от тонкой издевки, мэтр все же понял, что информация на ней не напечатана, а вытеснена белым на белом. Четыре слова. Только имя.

Магистр ехал отдельно от большей части подручных, которые загрузились в фургон. С Ренаром остались только Сеймур, севший спереди, и хмурый водитель. Магистр расслабленно откинулся на заднее сиденье.

— Как все прошло? — спросил Сеймур, повернувшись вполоборота.

Ренар приоткрыл глаза:

— Полагаю, прекрасно, как обычно.

Сеймур молчал, отведя глаза в сторону, потом все же решился продолжить расспросы. Магистр выглядел умиротворенным, и можно было рискнуть.

— Он послушает нас?

Ренар смотрел на подчиненного, прищурив глаза, как сытый кот:

— Не стоит преувеличивать разум вулгара. Послушает в меру своего развития, что-то недопоймет, что-то исказит, и даже не заметит этого. Они обслуга, причем глуповатая и нуждающаяся в постоянном контроле.

Магистр откинул голову назад, созерцая высокий потолок автомобиля.

— Нас должно становиться больше, а их меньше. Постепенно, тихо, плавно и незаметно мы внедряемся в их ряды, встраивая собственное знание, мировоззрение, воспитывая новые поколения.

— Вы же не собираетесь брать их детей в наши школы? — Сеймура так поразила эта мысль, что он прервал начальника.

Ренар негромко благодушно рассмеялся.

— Не настолько мы готовы слиться воедино. Подготовить толпу к принятию идей — это одно, признать ровнями — совершенно иное. Я и членов Ордена далеко не всех готов посчитать ровней, себе.

Магистр сел удобнее и внимательно посмотрел на Сеймура. Безмолвный Бертран не оборачиваясь вел машину, будто и правда был глух и нем. Сеймур тихо сглотнул — глаза Ренара пылали сталью.

— Те же Гилмуры... сидят оба в наших темницах за очень похожие идеи — излишнюю толерантность.

Вспышка гнева погасла, к Ренару вновь вернулось хладнокровие.

— Перевоспитание, создание новых «окон Овертона» это одно, признание их наравне с орденцами — это небыстрый путь и не ближайшая цель. Это работа на века, которых у меня нет. Сделаю, что успею…

Ренар немного помолчал.

— Толпа жаждет развлечений, так она отключается от происходящего. Поэтому, это наш путь. Кино и чуть в меньшей степени книги — они сложнее. Воспитание их молодежи. Юным привычен бунт, направим их гормоны в нужное нам русло, пока они горячи и готовы любить. Хиппи были во многом нашей идеей, но их погубила доступность дурмана. Сейчас мы можем повторить это, учтя старые ошибки. Танцы у летнего костра и любовь ночь напролет, свобода от предрассудков без впадения в максимализм — и вот перед нами новое поколение язычников.

Сеймур согласно кивнул

— Под крайностями вы подразумеваете идеи Гилмуров?

— Да, — магистр поморщился. — Все то, что сейчас так яро пропагандируют. Это разрушает общество, я готов это признать, вот только не создает то, что необходимо нам. А я остаюсь верен идеям Гарднера: женщина и мужчина — священный союз мироздания. Вулгаров бросает в крайности, от пуританства до разврата на уровне нарушений законов природы. Золотая середина доступна для понимания единицам. И разумеется нам нужен чистый мир без страха перед прогулкой и купанием, поэтому мы продолжим финансировать экологические проекты.

Ренар фыркнул.

— Хоть на что-то дельное пойдут деньги Драммондов и Макферсонов.

Судя по всему, мысль о разорении двух самых влиятельных семей Ордена доставляла магистру удовольствие.

— Феминизация общества нам тоже на руку, — продолжил Ренар. — сейчас даже радикальная. Время сгладит, как воды окатывают камни. Поэтому, среди главных героев — только женщины, активные, разумные и привлекательные. Женщин много, и они истосковались по власти.

Сеймур открыл было рот, но тут же закрыл словно испугавшись сказать лишнее. От Ренара это, впрочем, не ускользнуло.

— Когда мне особенно не хватает моего трикветра, я всегда напоминаю себе о том, что Одетт и Женевьева работают в реннском Магистериумом, фактическое выполняя все мои функции. И я ничуть не умаляю талантов Белинды, кто же виноват, что она не захотела сотрудничать в свое время... Тем лучше, что я пошел дальше нее.

Сеймур, даже сидя, вытянулся в струнку.

— Часть выпускников «Лох Кристалл» нам удалось внедрить в Английский Парламент, часть в американское правительство. Большая половина Европы не охвачена по причине языкового барьера. В остальном все, как вы говорите — продвижение популярных блогов в сети на тему язычества, феминизма... и экологии. Педагогика и психология тоже на уровне…

— Я бы хотел, — перебил Сеймура магистр, — чтобы понятия язычества и Викки слились воедино. Это должно преподноситься как синонимы, всюду. Никаких «или-или», полная экспансия.

— Мы это учитываем. — Сеймур положил на колени «дипломат» и зашуршал документами. — Строительство эко-поселений, выделение денег на исследование альтернативных источники энергии, борьба с нефтяным бизнесом…

Ренар внимательно слушал.

— Мало, не достаточно… — пробормотал он. размышляя, потом чуть повысил голос: — Нам требуется не просто внедрять своих людей, молодых ведьм в высшие эшелоны власти, их нужно распределить в диаметрально противоположных партиях, продолжая при этом продвигая идеи Ордена. Там, где вулгары создают дисбаланс, мы устанавливаем равновесие. Наши люди должны быть и в региональной власти. Необходимо децентрализовать экономику, чтобы у людей не было желания работать в крупных городах, повышать привлекательность для масс удаленной работы и учебы. Насколько это возможно. Урбанизация тормозит природные ритуалы. В конечном итоге я желаю объединения Великобритании, Бретани и Ирландии в одно государство, именно под эгидой единого, кельтского и германского язычества.

Ренар снова откинулся назад

— Великая Богиня! Почему я один должен этим заниматься? Джефферсон, где настоящие отчеты?

Сеймур еще больше побледнел и сильнее зашелестел документами.

— Инерция цивилизации, — пробормотал он, немного бодрясь. — За то время, когда…

Он взглянул на Ренара.

— ...вы получили перстень. Орден продвинулся далеко вперед. За все десятилетия Белинда не успела и десятой доли... не говоря уж о Брюсе.

— Благодарю, — обронил Ренар. — Что по выпускникам «Ла Ситадель»?

Магистр тонко улыбнулся.

— Они исторически идут в медицину, силовые структуры, культуру, — сказал Сеймур. — Как раз то, о чем вы упоминали — кино, книга, популярные блоги…

— А ирландцы, похоже, исторически идут в бунт и провокацию, — снова вполголоса заметил магистр. — Может, и правы были вулгары, когда именовали ту землю проклятой?

Сеймур тактично промолчал. Ренар постепенно погрузился в мысли:

«Еще немного и я снова увижу ее. Боги, хоть бы получилось!»

В Страну Вечного Лета Робин лез через забор. Обращаться к сторожу за помощью он так и не решился. Старый финодири был склонен к язвительным вопросам, не собирается ли пак удавиться на ближайшей осине и не вывесить ли темным праздничные флаги по поводу его ухода?

Робин мягко спрыгнул по другую сторону кованой решетки, еще повезло не оставить на пиках пестрые обрывки желто-алого камзола. Пак сделал несколько шагов по едва приметной тропе и обернулся на школу, будто прощаясь. Своим настоящим домом он давно уже считал мир смертных. Туман обнял его за плечи и погрузил в себя.

Выйдя по другую сторону Вуали, Робин легко побежал вперед, не сминая трав, не оставляя следов — в этом была одна из граней его магии. Время от времени он останавливался и прислушивался к птичьим трелям — не замолкли ли, не стали ли, напротив, громче, свидетельствуя о появлении чужаков. Где-то здесь пролегала граница между королевством Благого Двора и владениями Оберона, и в любой момент могли появиться приграничники, охраняющие территорию. Заметив опального принца, да еще и фаворита Темнейшей Королевы, благие не упустили бы возможности пленить его и поглумиться.

Пройдя еще немного, Робин безошибочно понял, что очутился во владениях лесных фэйри — птицы тут пели звонче, цветы росли бурно и бестолково, а деревья сами выбирали форму ствола и кроны, будто соревнуясь с соседями в творческом проявлении. Пак присел на искривленный ствол березы — отдохнуть и настроиться на разговор с отцом.

Робин не мог понять, за что Оберон не выносит его, по всему выходило, что за многое. За то, что при первой же размолвке с Титанией, бегал к ней и рассказывал, что болтают о той придворные и сам король. За то, что с детства носился с паками и дерриками. Лесные шаловливые духи, часто рогатые и козлоногие, набрался их энергий и сам стал паком. За то, что последовал за Темнейшей Королевой, едва она поманила, презрев, что сын и наследник. За то, что увидев отца без фэйрийского морока, не смог сдержать крика.

Юноша встал, поклоном поблагодарив дерево за отдых, и снова невесомо побежал в сторону виднеющегося за развесистыми кронами королевского замка. Но чем ближе подступали его зеленые, увитые плющом стены, тем меньше становилась решимость. Постепенно Робин перешел на шаг.

Вход в тронный зал охранял смутно знакомый стражник, окинувший беглого принца сумрачным подозрительным взглядом.

— Вызывали? — спросил он, будто ленясь разомкнуть губы.

— Я домой, — ответил Робин, слегка сутулясь — вдруг сочтут за раскаянье.

Стражник слегка приподнял лезвие серебряной алебарды — едва проскочить. Робин прошел в двери, наконец-то выпрямился и смог оглядеться.

«Может, нет его? — мелькнула у Робина пораженческая мысль. — На охоту уехал или к любовнице?»

Но в душе он понимал — для охоты не сезон, а возлюбленных король всегда стремился держать поближе к себе, все равно надолго они не задерживались. Пак сделал несколько шагов по залу, издалека увидя фигуру отца. Оберон сидел на троне, положив подбородок на ладонь, и осматривал приближенных. Придворные жались к стенам, будто готовые в любой момент бежать, кто, стремясь выполнить приказ, а кто в ужасе от очередной идеи короля-самодура.

— Чего надо? — поприветствовал король сына.

— Поговорить, — негромко сказал Робин, думая, не поклониться ли? — Матушки нет?

— Мачеха твоя, — выделил голосом Оберон, — сюда носа не кажет, и тебе о том прекрасно известно.

Робин понял — поклоны тут никому не нужны и не помогут. Он медленно приблизился к трону — до отца было рукой подать, но бесконечно далеко — и присел на среднюю ступеньку, боясь посмотреть королю в лицо. Вместо этого пак скользил глазами по его тонким нервным пальцам в кольцах, по пушистому меху плаща, по тончайшей кольчуге, защищающей тело... Все же не удержавшись, Робин поднял взгляд и, в который раз, невольно залюбовался. Оберон был прекрасен – темные, глубоко посаженные глаза, тонкий профиль, девичьи губы. Хотелось поверить, как в оставленном столетия назад детстве, что он — принц, что любим и что все хорошо.

— Можно мне пару стражников с собой забрать? — спросил Робин негромко. — Или больше, как позволишь.

Оберон усмехнулся.

— Бросила тебя, значит, защитница твоя? А тебе охрана понадобилась?

Робин попытался проглотить вставший в горле комок

— Не бросила... — он замолчал, боясь, что сорвется голос. – Заколдована. А охрана не мне, а в школу.

— Лю-юдям? — протянул Оберон, слегка приподнимаясь и снова опускаясь на трон.

Он помолчал немного, брезгливо кривя губы, и буднично закончил:

— Вон пошел.

Робин шевельнулся встать, но остался сидеть на ступеньке у ног отца.

«Ты пожалей отца, пожалей...», — откуда пришел голос, чей он был? Никогда не виданной матери или свой собственный — не разобрать. Робин знал — придворные до сих пор о том шушукались, что прежняя лесная принцесса унеслась из дворца, едва увидев младенца, и будущего короля растили слуги. Учили магии неподатливый в смертного отца разум. Это для людей отец Оберона — великий властитель, для мира фэйри же — вошь на палочке.

Оберон горделиво восседал на троне — статный воин, прекрасный наездник, умелый любовник, только это все ложь. Лишь лицо его было истинно, все же, что ниже шеи — скрюченное паукообразное тельце, искривленные руки и ноги — надежно скрывалось под фэйрийским мороком.

— Прости, — пробормотал Робин, сам не зная за что.

Любовь к Темнейшей Королеве готова была пересилить и боль от несправедливости, и обиду на отца. Оберон хмуро смотрел в сторону.

— Благой Двор нападает на нас, — негромко сказал Робин.

— На нас? — Оберон уставился на сына с нескрываемым презрением. — Что-то я не вижу во дворе их могучей гвардии.

— На школу. — Робин осмелел, как приговоренный на последнем шаге перед виселицей, терять было уже нечего — На людей.

— Для тебя, значит, человеческая кровь ближе чем моя, — уточнил «батюшка» откидываясь на спинку высокого трона. — Что ж, я всегда это видел.

— Светлейший Король преследует одну девушку, ты не можешь не знать! — почти выкрикнул Робин. — Она дорога мне!

Оберон сжал губы в нитку.

— Я знаю. Поэтому и не вмешиваюсь. А вот знаешь ли ты… — он соблаговолил перевести на спального сына тусклый взгляд, — почему мы сохраняем независимость между Благим и Неблагим Двором? Почему я имею все это…

Оберон обвел рукой стены дворца.

— И почему мачеха твоя Титания держит свиту и собственный двор, а не пляшет в цепях, услаждая взор Светлейшего Короля. — Оберон замолк на мгновение и продолжил нотации. — Потому что правителю известно — мы никогда не поможем его врагам. А чтобы темное племя не разграбило нас, мы не поддерживаем и Благой Двор. Мы — нейтралитет!

Робин понял, что пора уходить. На что он надеялся на самом деле? Словно и не знал, что так будет. Он шагнул вниз со ступеней...

— А если обманом кого уведешь из стражи, — скрипнул Оберон в спину сыну, — то на людей твоих уже не один Благой Двор нападет, а и лесной народ. Ты еще не видел, какой я в гневе.

«Видел!» — хотелось крикнуть, но Робин промолчал. Его тошнило уже от присутствия отца, а больше всего — от собственной глупости.

— Можешь к Титании сходить, — бросил Оберон вослед, — раз уж такая любовь у вас. Только…

Робин расслышал в голосе отца смешок.

— ...у нее в свите одни девки да пажи. К сраженьям не приучены. Что же касается той... за которую радеешь…

Робин притормозил и оглянулся, уже ни на что не надеясь...

— …пусть Неблагой Двор сам разбирается. А то расплодились, разбросали кровь.

Робин решительно зашагал к выходу, обещая себе сдохнуть, если еще хоть раз обернется.

«Сам-то... — продолжал он в мыслях ругаться с отцом, — не лучше. Я смертный наполовину, между прочим. И за это ты меня тоже ненавидишь».

Обратный путь до школы занял будто меньше времени. Робин шел быстрее, его уже не терзало напряжение перед неприятной встречей, он возвращался домой. По-прежнему незамеченным, он перелез решетку забора там, где деревья волшебной страны прилегали к ней почти вплотную, и огляделся. Школьного сторожа не было видно, может, сидел у себя в домике, за кустами ежевики, а может и следил. Робин добежал до первой развилки каменных дорожек и пошел, уже не таясь, посвистывая. В Стране Вечного Лета время шло так незаметно. В мире смертных на школу уже опустился вечер, волшебные фэйрийские фонари уже зажглись, показывая, что наступило время отбоя.

Рядом с паком мелькнула тень. Он отпрыгнул от фонаря, понимая, что это не человек.

«Может брауни носятся? — подумал юноша. — Да нет, они из дома не выходят, разве что по делу. А какие ночью дела?»

— Кто здесь? — негромко крикнул Робин и прислушался.

«Неужто светлые? Или портал открыли неподалеку? Так на них ловушки есть», — он огляделся, но ничего подозрительного вокруг больше не было.

— Мяу! — раздалось из кустов, и пак расслабился.

— Геката! Как ты сбежала? — он присел на корточки и похлопал ладонью по шершавой каменистой дорожке.

Маленькая черная кошка выбежала из тени на свет и снова несколько раз мяукнула, будто разговаривала. Похоже, пак прекрасно понимал ее.

— Не первый раз, — ответила кошка мысленно. — Иногда я играю с ключом и запихиваю его глубже под кровать. Нагулявшись, кладу на видное место. Хозяйка винит себя, но так я могу узнавать новости...

— И что ты узнала?

Геката покрутила носом, не снизойдя до ответа. Потом блеснула на пака желтым круглым глазом и все же сказала:

— Кто-то гуляет после отбоя, пробирается в комнаты друг друга — ученики, учителя. Таятся. На кухне лепрекон кормит хорошо и гладит, — кошка заурчала, вспоминая лакомства.

— А благих ты не видела? — нетерпеливо спросил пак. — Хоть и в ловушках?

Геката задумалась.

— Нет... — промолвила она с сомнением, — хотя… Внизу, ближе к подвалу, я слышал стук и стон и испугалась идти дальше. А потом все было тихо.

— Где это было? — пак засомневался, не пойти ли разведать или же идти по давно задуманному делу?

Геката обернулась в сторону школы.

«Внизу, где начинаются подвалы. Может в коридоре, а может и за стенами. Я не пошла, — она хитро посмотрела на пака. — А ты зачем здесь?»

— Я? — Робину стало смешно, что он оправдывается перед зверем, пусть и бессмертным. — Мне нужно в библиотеку.

«Я пойду, — оживилась кошка. — Еще не была, там дверь тяжелая. Я мяукала, но Тень не открыл, он слабый. Возьмешь меня?»

Пак подхватил Гекату подмышку и снова побежал по каменным тропинкам к слабо светившемуся за деревьями особняку.

Коридоры особняка были привычно пустынны. Робин легко взбежал по крутой лестнице и ненадолго остановился перед высокими дверями библиотеки, потом потянул на себя тяжелую створку. Пак сделал несколько шагов и замер, восхищенный величественностью хранилища. В этом месте несомненно была магия, неясная даже бессмертному. Что-то, что побуждало ходить неспешно, говорить вполголоса и обязательно уйти с книгой.

Кошка с любопытством крутила головой, потом, дернув лапами, вырвалась и скакнула за стеллажи. Пак проводил ее взглядом, но не остановил, решив — не потеряется. Если что, подаст голос.

— Тень, эй, Тень! — шепотом позвал Робин.

Призрак неукоснительно соблюдал режим дня и по ночам изображал сон, но днем пак не решался приходить для важных разговоров — было многолюдно. Робин осмотрелся, не мелькнет ли за полками голубоватый свет?

Он присел за ближайший стол, погрузившись в воспоминания. Давно ли приходил он сюда, так же ночью, с подругой — Белли О’Ши? Сколько лет минуло с тех пор — пятьдесят? Больше? Робин начал было считать на пальцах, чтобы скоротать время, но за его спиной вежливо кашлянули. Пак подскочил, нарочно роняя стул, чтоб хоть так созорничать и наделать шуму.

Тень появился неведомо откуда, в прозрачном голубоватом ночном колпаке и с призрачным фонарем в руках. Робин подождал, когда тот приведет себя в порядок — Тень ненадолго рассеялся в воздухе и вернулся уже в обычном виде — камзоле с отложным кружевным воротником. Ниже пояса же призрак заканчивался изящным завитком — ноги Тень Шекспира отращивал только по самым важным событиям.

— Ты как в воду глядел, — сказал Тень Шекспира, — я уж думал послать за тобой.

— А что? — спросил Робин. — О Белинде известия?

Тень замолчал, будто не зная как начать беседу. У Робина, к счастью, такой проблемы не было.

— Нужна она, старушка наша, неспокойно мне… что-то нависает над нами, тяжелое грядет, — пак поежился. — Непривычно. Я к отцу ходил.

Тень вздернул брови.

— Зря? — больше утвердительно, чем вопросительно сказал он. — Что тебе в тех беседах, расстройство одно. А Белинда летом приедет, как Вуаль падет, недолго осталось.

— Я верю, — эхом ответил пак и снова присел за стол оседлав стул — ощутил наконец усталость. — День суматошно прошел, вроде везде был, а ничего не сделал. Госпожа прибила бы меня.

Кошка тихонько присела в уголке и превратилась в слух. Тень надежно скрывала ее, сама же она видела пака и библиотекаря, как на ладони, и слышала разговор прекрасно.

— И у меня день был непростой, — выдавил Тень, будто не зная, как подойти к теме, но Робин снова пропустил это мимо ушей.

— Все чудится мне, что вернется Королева и спросит с меня, что я сделал? И ответить нечего будет.

Робин взглянул на приятеля.

— Отчего же не рассказать правду? Что там за магия такая опасная и непреодолимая?

Тень дернулся в сторону и почти развеялся от резкого рывка. Паку пришлось подождать несколько минут, пока призрак вновь не соберет себя.

— Про Бенни помнишь? — спросил он.

— Няньку принцессы? Разве забудешь, — вздохнул Робин. — Где она теперь?

— И я о том, — Тень оживился, словно разговор наконец зашел в нужное ему русло. — Видели ее.

Робин вскочил, снова уронив стул. Казалось, он схватил бы Тень за грудки, если б мог.

— Кто?! Где?! Почему молчал?!

— Пытался сказать, да тебя перебивать не хотелось, — огрызнулся приятель — Лэнгдон с Розамундой встретили ее сегодня в Стране Вечного Лета. Гуляли они.

Робин открыл было рот и снова закрыл. Рванулся к дверям и остановился, рывком повернувшись к Тени.

— Видели?! Отчего не привели?

— Не захотела она, — сумрачно ответил Тень. — Понять можно, кто ж захочет после такого показаться — ни жить, не умереть. Едва узнали, она скиталась и рыдала.

Робин сделал несколько шагов назад, приблизившись к Тени почти вплотную

— Я же только что сам оттуда. Мог бы встретить. Уж я бы уговорил, убедил…

Тень Шекспира печально взглянул на юношу и покачал головой.

— Не терзайся, не смог бы ты. Или думаешь, что они не пытались? Нет среди нас предателей!

Робин бессильно развел руками и снова сел, подперев подбородок рукой.

— Знаешь, что мне невыносимее всего? — спросил он и тут же сам ответил: — То, что действовать нет возможности. Казалось бы, вот — задача: Королеву найти и расколдовать. Дочери ее рассказать обо всем. И нельзя. Я в детстве так яблок хотел, а они высоко росли. И прыгал, и просил — мне не дали.

Он смешно сморщил лицо, будто пытаясь сдержать слезы.

— А судьба госпожи — не яблоки. Если бы можно было, я бы...

Тень Шекспира замахал на друга призрачными руками.

— И думать не смей, чтобы собой пожертвовать. Наделаешь только бед своей глупостью.

Робин открыл было рот перебить, но Тень сверкнул на него глазами.

— И прекрасно я знаю, что ты герой и способен на это. Только... Бенни-то рассказала, и что? Ни смысла, ни толку. Эту магию простой правдой не перебить. Тут думать надо.

Робин непокорно мотнул волосами, но спорить не стал — знал, что Тень прав. Но горько было от того понимания.

— Вот вернется госпожа, — снова завел он, — спросит «Что ты сделал для дочери моей?» Что ответить?

— То и ответишь, — не сдался Тень. – Правду. Верил и ждал. А что нянька-то жива, и показалась — это ли не знамение?

— О чем? — невесело спросил Робин.

Все в нем бунтовало против слов Тени. В мыслях он уже бежал обратно, сквозь туман, или в парк, к домикам, что-то горячо рассказывал, фехтовал с невидимыми врагами и вел вперед незримую армию, целовал вновь обретенную госпожу, сажал на трон принцессу… Голова юноши закружилась, и он со стоном прижался лбом к прохладной столешнице. Когда он снова поднялся лицо, его выражение было совсем детским, а в глазах блестели слезы.

— Как мало я могу, — прошептал он почти удивленно. — Бесполезный глупый слуга!

— Слушай меня, я хоть и призрак, да старше немного. — Тень попытался хлопнуть ладонью по столу, но та прошла насквозь. — Белинду ждать надо, как она скажет, так и будет. Нянька, коли нашлась, то никуда не денется. Раз жива, то может придет, как опомнится немного.

В голосе Тени, однако, слышались нотки сомнения, но он бодрился ради пака — Робин был в отчаянии, и Тень не помнил его таким.

— Что с ней? — спросил Робин. — Где пряталась? Мы же все решили, что умерла. Одиннадцать лет не давала о себе знать!

— Разве это срок? — ответил Тень. — Для племени чистокровного, да в Волшебной Стране Розамунда сказала, что будто няньку всю перекорежило, вот и собиралась воедино столько лет. Говорит бааван'шн, а саму ходуном трясет. А Лэнгдон только губы грыз и отворачивался. Как думаешь, что там случилось от правды твоей, если Неблагой Двор так перепугался? И нам в том зарок и урок — молчать.

Робин все качал головой упрямо, не в силах смириться.

— Невыносимо, — сказал он, наконец. — Я себя ненавижу за каждый день. Что снова ночь, а я ничем не помог.

— Болтовней не поможешь, — увещевал друга Тень. — Только себя погубишь, станешь с Бенни бродить да себя оплакивать. Или думаешь, она Королеву не любила? А ведь знаешь что…

Тень понизил голос:

— …здесь знаков полно да тайников.

Робин поднял голову, мгновенно приободрившись.

— А ведь точно! Много их, одиннадцать лет дожидаются.

— Вот и я о том. Надо не правду говорить, а про тайники подсказать, намекнуть. Но так, чтоб непонятно было.

Пак невольно расхохотался, своды библиотеки ответили ему эхом.

— Ну ты, призрак, даешь. Это как же? Непонятно, но рассказать?

Тень оскорбился.

— Намеками, глупая твоя голова. Не прямо, — он взлетел и навис над паком, чтобы казаться повыше — Я вот думаю, может, сны ей посылать? Кто у нас по сновидениям мастер?

Робин задумался.

— Боуги. Но их племя по кошмарам. Или у кровати стоять чудовищем перед проснувшимся человеком, или на груди сидеть и душить сонного.

— А может не только? Или травы какие в чай положить? Есть же такие?

— Травы я достану, — согласился пак. — И с боуги каким поговорю, посмирней найду и помоложе. И вот еще...

Пак взглянул на друга.

— А если смертный ей скажет правду, которого не жалко?

Тень вытаращил глаза, но Робина уже было не остановить. Он воодушевленно продолжил:

— А на бумажке если написать? Только я в грамоте современной не очень...

— Это ты где смертного собрался искать? — заголосил Тень. — Ты чего задумал? Или с ума съехал на шестом столетии?

В углу кто-то зачихал и замяукал, будто рассмеялся. Тень и Робин разом повернулись на звук.

— Я и забыл! — весело воскликнул пак.

Обычная жизнерадостность постепенно возвращалась к нему

— Это кто здесь? — воскликнул Тень. — С тобой пришел или соглядатай?

— Со мной, — признал пак, и из тени вышла маленькая черная кошка

«Я слушала, — призналась Геката. — И поняла. Я помогу».

— Действительно? — пак смотрел на кошку немного недоверчиво. — Ты разве сможешь?

«Вам же могу, — оскорбилась Геката. — Или думаете, что я с вами словами разговариваю? Ту девочку я помню. Она не хозяюшка, но тоже хорошая».

Кошка отрывисто замяукала и снова перешла на мысленную речь:

«Видите же разницу? Образы я посылаю. Может, и другие смогу. Только объясните понятней, я ведь зверюшка», — кошка хитро блеснула глазами и распушила хвост.

Она подбежала к Робину и ткнула его лбом в ладонь.

«Отнеси-как меня домой, а по дороге поговорим».

Робин повернулся ликующим лицом к Тени:

— Может, и правда?

Тень недоверчиво глянул на кружащую вокруг ног пака кошку.

— Смотрите, осторожней Беды не наделайте. Я тоже мыслью пораскину, что придумать можно.

Грэм тяжело метался на постели, переворачивался с боку на бок, путая длинные волосы. Искал прохлады, прижимаясь щекой к подушке, но густая духота уже надвигающегося лета покрывала тело испариной. Но не было ли то иллюзией, ведь на соседней кровати спокойно слал Доминик, и совсем не страдал от жары? Грэма же жгло пламя.

Будто сама кровь кипела в венах. А смутно знакомый, мягкий и приятный голос разговаривает с ним, только усиливая ужас и бессилие:

Как же ты неподатлив, сокровище. Я требовал огня давно, слишком давно, даже по человеческим меркам. И ты подчинился так неохотно и нескоро. А темная тварь совсем не страдала. Или ты хочешь, чтобы я сам занялся ею?

Грэм не понимает и половины смутно разобранных слов, но веки жжет то ли огнем, то ли непролитыми слезами. Какая-то часть его готова сражаться, но с кем? Какая-то готова униженно просить пощады, для себя ли?

За зажмуренными веками медленно проявляется смутный образ мужчины в серебристо-белом одеянии. Длинные волосы его почти сливаются с тканью, кожа бела, словно лепестки лилий, единственный яркий цвет — это глаза, салатовые, невозможные для человека. Нежно-розовые, как у девушки, губы улыбаются пленительно, но от этого еще страшнее.

Что же дает тебе столько сил, даже теперь?

Грэм ответил бы, но и сам не знает. У него нет ни амулетов, ни древнего дара. Он человек, человек. Слово бьется в разгоряченном мозгу, словно оправдание. Если бы не сон, он бы уже кричал его.

Мне не нравится, что ты ставишь против меня барьеры несуразным колдовством своего мира, — продолжает голос. — У него не может быть такой силы. Я так много тебе дал, а дам еще больше, только перестань сопротивляться и выполняй мои желания.

Грэм не понимает, о чем говорит голос, не понимает даже, в чем заключается его сопротивление, а из смертельно пересохшего горла не может вырваться ни звука. Он безнадежно глотает слюну — тщетно.

«Я больше не могу, — появляется первая четко оформленная мысль. — Это должно закончится. Это все неправда».

Ничего не заканчивается. Кажется наступает новый виток пыток. Мужчина, так похожий на Светлейшего Короля Благого Двора, берет его за руку, мягко и невесомо и уводит прочь. Грэм даже во сне пытается сопротивляться, и не может.

Теперь вокруг лес. Юноша озирается, не в силах понять в сновидении он еще или уже похищен древней силой? Себя Грэм почти не видит и не осознает, будто растворился в магическом тумане, а Король напротив становится зрим и осязаем. Тонкие пальцы фэйрийского правителя нежно гладят его по щеке, губам, лбу… хочется отстраниться с брезгливостью, но рука Короля так восхитительно прохладна. Грэм и не понимает, что сильнее прижимается к ней сам.

Король приглаживает его темные волосы. Они, еще недавно влажные от пота и спутанные, становятся шелковистыми и гладкими, и уводит за собой в гущу тумана. Часть разума Грэма стремится назад, в мир смертных, но все же он послушно идет следом за Королем.

Правитель с интересом посматривает на него, будто ожидая чего-то, но пока молчит. А Грэм понимает, что сейчас любые вопросы и просьбы окажутся неуместны, и нужно просто подождать, когда все кончится само. Ведь это всего лишь сон, не так ли?

Дворец появляется посреди леса внезапно. Вырастает из небытия, или они сами. Король и юноша, переносятся к нему. Становится прохладней. Жар в крови больше не мучителен, он уходит вглубь, перестает сжигать кожу, а только горячит изнутри. Грэм глубоко вздыхает и пытается осмотреться.

Как и в обычном сне все вокруг преломляется и искажается образы возникают и тают, превращаясь во что-то совершенно иное, но фэйрийский Король рядом остается неизменным. Грэму не хочется встречаться с ним глазами, но приходится. Юноша только надеется, что взгляд его достаточно решителен.

«Я не поддамся, — думает он, не до конца понимая, чему именно должен сопротивляться. — Я не выполню его приказы. Я уже победил его, и он ушел».

Он не замечает, как входит во дворец, и обнаруживает себя уже в тронном зале, с хрустальными прозрачными стенами, за которыми высится сплошной лес, зеленый и яркий, каких не бывает в смертном мире. Король сидит перед ним на высоком троне и, кажется, ловит глазами его взгляд, но Грэм упрямо и хмуро смотрит в сторону. Король тянет к себе магнитом, чарует и гипнотизирует. Юноша скользит глазами по ступеням трона, по одежде правителя, по его рукам... и смотрит прямо в глаза. Король улыбается, будто получил, что хотел.

Подойди, — приказывает он безмолвно, и начинается новый виток сопротивления. — Какой же упрямец!

Грэм сжимает зубы до желваков, понимая, что Король дразнит его. И все меньшего верит, что происходящее всего лишь сон. Фэйри поднимается и сходит по ступеням трона, одеяние стелется за ним, и кажется, что Король плывет по воздуху. Магия это или сновидение — зрелище завораживает, и Грэм вновь теряет связь с реальностью.

Он приходит в себя на ступенях трона у ног Короля. Порывается вскочить, до чего мерзко чувствовать себя слугой или того хуже, и не может шевельнуться. Внутри снова разгорается пламя. Король с интересом наблюдает за его гримасами.

Ты чувствуешь? — с любопытством спрашивает он. — Моя кровь борется с твоей, человеческой и смертной, бесполезной.

— Что ты сделал со мной? — Грэму хочется говорить гневно и гордо, но сам он едва слышит свой шепот. — Это твоя благодарность за спасение?

Король в который раз улыбается ему.

А разве нет? Ты был человеком, сейчас ты перерождаешься. Ты был бесполезным и слабым, я даю тебе новые возможности. Ты мог бы и поблагодарить.

Грэм упрямо молчит. Надежда, что все происходящее — просто сон, гаснет с каждой секундой. А голос Короля, бархатистый и чарующий, становится совсем гипнотическим:

Ты так похож на меня. Я и представить не мог, что сын смертного мира может быть равен сидам. Я отдам тебе все сокровища, только подчинись...

Сокровища… это звучит заманчиво, но в мозгу Грэма огромной птицей бьется одно лишь слово — опасность! Стоит только дать слабину, чуть склонить голову перед бессмертным, и произойдет непоправимое. Неизвестно откуда, но Грэм знает это.

Король тоже знает. Он нетерпеливо взмахивает рукой. Широкое одеяние на мгновение застилает Грэму глаза, а в следующую секунду из тронного зала он переносится на балкон дворца. И неизменно рядом проклятый фэйрийский Король.

— Я не должен был помогать тебе! — хочется быть яростным, но свой голос юноша слышит жалким и виноватым.

Ты сам не понимаешь, что говоришь, сокровище, — роняет Король, точно мудрый родитель капризному отпрыску. — Посмотри вокруг, это все может быть твоим.

Грэм против воли осматривается. Лес отодвинулся дальше, и теперь юноша ясно видит туманную границу между миром людей и бессмертных. А внизу простирается цветочный сад, наполненный ароматами и пением незримых птиц. Против воли Грэм глубоко и расслабленно вдыхает.

«Мне нравится», — думает он, и мысль почти не вызывает ужаса.

Он вздрагивает. Голову тут же наполняет зудящий звук, постепенно превращающийся в нудный визг

Подчинись! Подчинись! Подчинись!— и это приводит в чувство.

— Нет! — кричит юноша.

Король лишь вздыхает.

Я подожду. Пока ты не в моей власти, но ты придешь.

«Все же, сон! — с ликованием думает Грэм. — Это скоро закончится. Я приказал ему уйти, и он обещал. А это... это я выдержу».

Король берет его за руку, больно и крепко. Грэм рвется в сторону, но это только заставляет его потерять пол под ногами. Он ожидает падения, но переносится в новое место в очередной раз. Теперь вокруг совсем мрачная чаща.

Я покажу тебе... — слышит Грэм рядом голос невидимого Короля.

Юноша ступает вперед в почти полной темноте, наощупь, сам не понимая, зачем должен идти. Пробирается через бурелом, невозможный в этой Волшебной стране бессмертных, стремясь выйти на простор и свет.

Впереди действительно становится чуть ярче, но это не солнце, а скорее огонь. Точно кто-то зажег костер в ночи. Короля рядом нет, но его голос продолжает звучать в голове юноши:

Я был готов дать тебе многое, а тебе все не то. Но долг крови-то ты не отвергнешь. Смотри же…

Грэм выходит на пламя. Перед ним большая круглая поляна, освещенная не костром, а сияющими каплями огня. Они осыпают деревья вместо листьев, висят прямо в воздухе, и юноша снова чувствует под кожей разгорающийся жар.

Посреди поляны — огромный каменный постамент. Сложно разобрать, но на таком можно с легкостью уложить пятерых крепких мужчин. Что-то тянет Грэма подойти ближе, все осмотреть. Он делает несколько шагов к постаменту...

Строение похоже на древний алтарь, сложенный из темных каменных плит. Время, если оно есть в этом мире, не пощадило его — камни потрескались от дождя и ветра. Можно долго гадать о предназначении этого постамента, но глаза выхватывают одну деталь, и спину Грэма продирает мороз. В каменные плиты неведомым колдовством вплетены цепи, кончающиеся оковами. Чтобы ни было сейчас перед Грэмом — это место пыток и казни. Юноша отшатывается.

Король возникает за спиной внезапно, подхватывает Грэма за плечи и удерживает на ногах. Прикосновения бессмертного легки и от этого еще более отвратительны. Юноша отстраняется.

— Что это? — спрашивает он с отвращением.

Я рад, что тебе нравится. — Король будто намеренно игнорирует явные эмоции юноши. — Черный Алтарь создан давно, еще моими родителями, по пророчеству предков. Это средство свободы моего народа. И твоего тоже, сокровище мое.

— Что это значит? — спрашивает Грэм одними губами, желая и боясь ответа.

Алтарю нужна кровь, — отвечает Король буднично. — И я только недавно узнал, чья именно.

— Моя? — вопрос срывается с губ раньше, чем Грэм может понять его смысл.

В конце концов, это только сон, безумный кошмар, вызванный ночной духотой или зарождающейся в теле болезнью. Но Король мягко смеется.

Что за идеи, сокровище? Ты мне нужен живым, и ты будешь жить долго. Очень долго. Я расскажу тебе легенду. Когда-то давно, когда на земле еще царили Туата, а предки смертного племени не знали огня и металла, волшебный народ оскорбил Богов. Их королева, самая гордая и величавая, захотела мести, но непростой. Она пожелала, чтобы бессмертных унизили простые люди, которые так же отличались от сидов, как и сами сиды от богов. Прочие Туата посчитали это справедливым.

Боги создали камень, который должен был достаться самому сильному, самому великому среди смертных. Король сидов попросил о милости, и, как ни странно, к нему прислушались. По его просьбе камень был спрятан на изнанке мира, дожидаясь своего истинного владельца. И мой народ поверил, что этот срок не наступит никогда, ведь смертным не было пути в тот мир. Но мы ошибались.

Моим родителям был дан талант прозрения будущего. Они увидели, что камень обретет первого владельца и других после него. Они построили этот алтарь, до конца не осознав, зачем он. Это знание открылось уже мне.

Король зловеще замолчал

Жертва. Проклятому камню нужна кровь. И я знаю, чья, — закончил он.

Грэм ринулся прочь от каменного постамента, не разбирая дороги. Ноги путались в высокой черной траве. Хотелось назад, в привычный солнечный мир, домой, к друзьям… и к...

«Элли!» — крикнул он беззвучно.

Темнота вокруг треснула со звуком рвущейся ткани. Грэм ощутил рывок, точно чья-то рука схватила его за запястье и выдернула из-за пелены тумана...

Грэм проснулся на измятых простынях, жадно вдыхая прохладный воздух от распахнутого окна. Доминик тряс его за плечо:

— Эй, ты кричал во сне. И горишь весь, ты заболел?

Грэм недовольно стряхнул руку соседа.

— Все в порядке,— ответил он, накрывая бедра одеялом. — Жарко просто, хорошо, что окно открыл.

Элли редко видела сны, или она просто не запоминала их. В раннем детстве ей снились в основном кошмары, а в последние несколько лет уже практически ничего. Она словно проваливалась в черную дыру и выныривала из нее только утром. Как же она завидовала тем, кому по ночам удавалось переживать приключения! Но в этой школе ей отчего-то опять начали приходить странные видения, иногда удивительно реалистичные. Настолько, что проснувшись и обнаружив себя в постели, она удивлялась. Сны быстро стирались из памяти, но первые минуты она еще лежала на спине и бездумно смотрела в потолок, находясь под впечатлением. Из этого состояния ее обычно выводила Брианна и постепенно события нового дня заменяли увиденное во сне. Элли уже подумывала, не начинать ли ей утро с записи очередного сновидения. Могла получиться неплохая книга сказок.

Она шла по смутно знакомому коридору, но до чего вокруг было грязно, стены буквально затканы паутиной и повсюду лежит толстый слой пыли. Отчего это место кажется ей знакомым? Коридор… развилка... винтовая лестница... это же особняк ее школы. Только пустынный и заброшенный. Или нет?

Теперь Элли кажется, что она слышит звуки, далекие мужские голоса и по наитию бежит в их сторону. Во сне это легче, чем наяву, и вот она уже догоняет двух незнакомцев, которые неспешно идут по коридору и ведут разговор. Элли пока не прислушивается, она рассматривает мужчин.

«Это сон», — неожиданно понимает она и стремительно обгоняет их. Ее не видят, а она может двигаться удивительно быстро и даже взлетать почти под потолок. Ее знаний достаточно, чтобы понять — мужчины одеты по моде девятнадцатого века — на них фраки с небольшими фалдами, расписные жилеты и шейные платки. В руках — невысокие цилиндры. Теперь девушка готова слушать.

Кажется, один собеседник ужасается этим местом, а второй достаточно спокоен. Мужчины совершенно непримечательны, они довольно молоды, темноволосы и не имеют никаких видимых ярких черт.

Больше всего им подходят определения «первый» и «второй». Теперь Элли была готова слышать их разговор:

— Кто может тут поселиться? После всего? —на лице первого брезгливость и, кажется, страх.

Его собеседник настроен более оптимистично:

— Кому-то может быть интересно. Это место нуждается в изучении.

— Кто пожелает его изучать? Вы?

Второй мужчина смеется.

— Ну нет, ни в коем случае. Мне еще жить не надоело.

— Вот видите!

— Но существуют же безумцы и сомнамбулы. В конце концов наемные авантюристы.

Первому мужчине эта идея не кажется удачной.

— Вы полагаете, у Ордена достаточно средств, чтобы оплачивать подобные предприятия? Пока нам более чем далеко в этом до тамплиеров и иллюминатов.

Мужчины продолжают идти по коридору, осматривая заброшенный замок.

— Где это происходило? — уточняет «второй».

«Первый» почти бессильно взмахивает руками.

— Везде. Но только по ночам.

— Вот видите, мы в абсолютной безопасности... – смеется «второй».

— Это какое-то неконтролируемое зло. Это путь в безумие, из которого нет выхода. Люди просто исчезают.

— Может быть, им просто не бродить по ночам? — еще громче хохочет «второй».

— Хозяева не появляются здесь уже несколько десятилетий. Кто-то исчез, кто-то погиб, многие обезумели. Единственный дальний наследник, кажется не поверил, что кто-то захотел купить все это. Да он был готов отдать собственные средства...

— Так почему мы не взяли? — по голосу «второго» слышно, что пока ситуация его только развлекает. — Что удалось выяснить конкретно?

«Первый» некоторое время молчит, собираясь с мыслями.

— В комнатах удалось найти довольно много старых документов. Дневники... рисунки... Их невыносимо видеть и читать.

— Дневники, надеюсь, экзальтированных барышень?

— Если бы. Не только. Это место — обиталище чего-то инфернального. И постоянно это слово — туман... туман... Якобы живой.

«Второй» наконец-то становится чуть серьезней.

— Да, я видел. Очень туманные здесь низины. Но ведь то. что из него нельзя выйти — выдумка?

— Нет! Мы уже потеряли нескольких людей. Они просто исчезают в нем. Зато для чудовищ он — не преграда. Ночью туман проникает за стены.

— Допустим, это даже вполовину истина… Нам необходимо это место.

— Зачем? Что можно здесь устроить? Никто по своей воле не согласится жить в подобном месте.

Его собеседник резко останавливается.

— Вы гений, мой друг! «Никто по своей воле»!

«Первый» тоже замирает.

— И что из того?

— Мы будем ссылать сюда неугодных!

Голоса неожиданно затихают, мужчины растворяются в воздухе. Элли вновь обнаруживает себя в коридоре школы, но теперь тут привычно чисто и даже уютно. Даже во сне она девушка любуется роскошью поместья — его красновато-коричневой гаммой, блестящими медными лампами, яшмовым мозаичным полом, резьбой на стенах... На миг Элли кажется, что она проснулась и вновь в современной школе, но нет, ее по-прежнему не видят, и она может взлетать.

Как бывает во сне, картинка стремительно меняется. Теперь Элли видит себя на крыше особняка, перед ней юноша лет двадцати и настолько прекрасная девушка, что Элинор безошибочно понимает — это фэйри. Молодые люди держатся за руки и неспешно идут от одной Башни до другой, но красавица со смехом вырывается и бесстрашно вспрыгивает на парапет. Приподнявшись на цыпочки, она касается блестящего купола над головой, и ее пальцы свободно проходят через туманную Вуаль. Она поворачивается к юноше.

— Ты так не можешь.

Юноша соглашается, и кажется его совсем не обижает явная насмешка бессмертной. Элли пытается приблизиться и заглянуть ему в лицо, она ни у кого еще не видела настолько доброго теплого взгляда.

— Защити меня... — неожиданно для себя шепчет Элли и переводит внимание на фэйри. Что связывает этих двух — странная дружба? Бессмертная совсем не кажется Элли доброй, в ней чувствуется колкость и агрессия, но именно такой Элли в глубине души хотелось бы быть — свободной в своих мыслях и поступках, жестокой к врагу, откровенной и умеющей постоять за себя. Так она себя и представляла в мечтах. Элли понимает, что ей нравится эта пара.

— Уйдем со мной… — просит девушка.

— Я не смогу вернуться, — отвечает молодой человек.

— Зачем тебе возвращаться? Мы будем вместе вечность.

Она не дожидается ответа и. подбежав к юноше, обнимает его — пылко, без смущения. Молодой человек зарывается лицом в пышные золотистые волосы фэйри. Он шепчет, но Элли свободно различает его слова:

— Примула... Моя Бриаллен...

Элли проснулась внезапно, тяжело дыша, хотя, во сне не было ничего страшного. Она привстала на локте, прислушиваясь к ночной тишине. Все было спокойно, рядом тихо спала Брианна. Элли снова легла на спину, устремив взгляд в потолок.

« Это не просто сон, — подумала она. — Это что-то значит».

Сновидение, такое длинное, сложное и подробное Элли видела впервые в жизни. Школа подавала ее знаки.

Магистр любил йогу. В бретонской школе, которую он в свое время закончил, этой дисциплине уделяли довольно много времени. Как сам Ренар подозревал, чтобы дать студентам дополнительные ресурсы для выживания — психологические для душевного спокойствия и физические для достаточной гибкости и силы. Все это оказывалось весьма полезным на коллективных ритуалах плодородия, на которых бретонская школа исторически специализировалась.

Сейчас магистра уже удивляло, насколько он готов был бунтовать, когда понял, что на пять лет лишился обожаемого дзюдо, получив взамен статические упражнения, показавшиеся поначалу чуть ли не бессмысленными. Через несколько месяцев он был готов с тем же жаром взять свои слова назад.

Йога успокаивала и дарила умиротворение… то, что в Бретани было необходимо как воздух, в ее вечно напряженной атмосфере. Первокурсники таги были абсолютно бесправны, а их комнаты даже не имели замков. Именно за эти пять лет жизни Ренар и научился спать чутко и урывками, в любой момент готовясь принимать участие в ритуале или в очередном «посвящении» новичка. И приемы дзюдо помогали в этом даже не меньше йоги.

Разумеется, руководство школы обо всем знало и не просто попустительствовало происходящему, а откровенно приказывало старшекурсникам приучать первогодок к публичности и раскрепощенности. Сопротивление, если таковое случалось, легко подавлялось дюжиной против одного. Слабый, и не желаешь соблюдать установленные правила? Всегда можно перевестись в Шотландию, а, если совсем не повезет, в ирландскую школу. Стоит ли удивляться, что добрая половина первокурсников больше всего налегала на английский и исчезала. Зато студенты с первого по пятый курс, те, кто оставался, представляли единый, прекрасно знакомый между собой коллектив, что для групповых ритуалов было немаловажно.

Можно сказать, что первый курс в Бретани был самым сложным годом в жизни будущего магистра, но он быстро принял правила игры, ему она нравилась. Именно эти коллективные ночные ритуалы подарили ему его трикветр, двух сестер, абсолютно разных, но создавших вместе с ним безупречное слияние силы Единственное, что раздражало — ему необходимо было жить в Ирландии, а Одетт и Женевьеве был по душе юг Франции. Одно прекрасно — истинный трикветр чувствует друг друга и на расстоянии.

Йога обычно безупречно останавливает внутренний диалог, но не сейчас. Ренар плавно перетекал из одной асаны в другую, но мысли беспокойно метались Сегодня тридцать первое мая и завтра спадет Завеса Фэйри. Срок в девять месяцев только кажется бесконечным, на самом деле все проходит.

Завтра... последние часы так мучительно медленны. Столько лет ожидания и с каждым годом напряжение только росло. И все же он чувствовал себя обманутым, словно ему вручили копию вместо подлинника. Непозволительно так думать о мечте, но почему она такая запуганная и напряженная, словно ее истязали телом и душой? При мысли о том, что над девушкой действительно могли издеваться, Ренар окончательно потерял спокойствие. Если это подтвердится хоть на полпроцента, он готов лично поработать палачом для ее мучителей.

И все же он закончил занятие, не в его привычках бросать что-то на половине, и тело благодарно откликнулось расслаблением. Уже позже, стоя под упруго-колкими струями душа, Ренар решил, что и в эту ночь не заснет. Настроение было как в детстве перед праздником — предвкушение подарка.

Все-таки, когда именно падает Вуаль Оейри, в полночь или на рассвете? Это просто смешно, но он, похоже, готов ехать в школу прямо сейчас и, стоя перед туманом, лично во всем убедиться.

Если заснуть не получится, то его ждет идеальное сочетание наслаждений — ночь, кино и шоколад. Пусть сегодня будет «Окулус», фильм не новый, но уже вполне классический и так подходящий к атмосфере происходящего. Ренар подумал, что Элинор тоже похожа на древний проклятый артефакт, который выставили на торги. Ее многие желали бы заполучить: кто-то, наивный и не ведающий опасности, лишь за внешнюю привлекательность: кто-то, фанатичный в своем добре, для того, чтобы разрушить в кровавом ритуале: а кто-то для того, чтобы любить и позволить быть собой, ничего не страшась и ни от кого не скрываясь. Так какого черта она боится?

Бремя идет, ночь проходит. Один фильм сменяет другой, очень много шоколада, очень много мыслей. Наконец. Ренар встает и быстрым шагом идет по коридорам и лестницами дублинского Магистериума вниз, в подземный гараж. Больше ждать нет сил.

Светлейший Король выехал из чащи леса в сопровождении нескольких телохранителей. Прекрасное лицо недовольно кривилось — он не для того давал ничтожной смертной амулет, чтобы она вызывала его среди ночи. Волны затхлого мрака, идущие от особняка, заставляли светлых фэйри страдать, словно их терзали на дыбе. Обещанные новости должны были искупить эти муки, иначе человеческой женщине не поздоровится!

Король горделиво восседал на белоснежном коне, и сам светился в темноте, немного рассеивая ночной мрак. Лицо смертной терялось в складках капюшона. Король почти не мог его разглядеть, как и не помнил ее имени. Просто женщина из низших существ. Которая недолго сопротивлялась его магии. А предателей презирают даже те, кто им платит.

— Я не смогла ее добыть, — голос женщины был негромкий и виноватый. — Я старалась. Вы не должны меня наказывать!

Король снова смерил ее взглядом свысока.

— Я свет, — ответил он. — А значит добро. А наказание твое будет в отсутствие награды.

Женщина судорожно вцепилась в прутья ворот.

— Умоляю, тише! Если вас услышит привратник... плохо будет и вам... и мне. Но не лишайте меня награды, я готова на все

— Тогда отдай мне картину, — промолвил Светлейший Король. — Она не принадлежит мне, я и сам должен вернуть ее хозяевам.

— Но как? За ней постоянно наблюдают!

Женщина злобно дернула прутья ворот.

— Если вы не поможете мне, то и сами останетесь ни с чем. Как мне вырубить эту толстую драконицу? У вас же есть магия! Не чета нашим свечкам и маслам!

Светлейший Король смотрел на женщину с брезгливой жалостью.

— Ты так ненавидишь свой мир?

— Я ненавижу это место, — горячо прошептала женщина. — Отсюда не выйти, только летом, мы все здесь арестанты, хуже, чем в тюрьме. А я ни в чем не виновата! Идти мне некуда, у Ордена везде свои люди, магистр Ренар — отвратительный безумец. Я же не прошу у вас бессмертия. Только заберите меня в свой мир!

Светлейший Король с сомнением качнул головой.

— Бессмертие может получить только кто-то особенный. Ты не такая. Пока ты только бесполезная рабыня. Но я готов...

Женщина жадно ловила каждый звук его речи.

— … помочь тебе последний раз.

Женщина только выдохнула: «Спасибо!», но Король повелительным взмахом руки заставил ее замолчать.

— И это будет далеко не последняя твоя услуга. Ты виновна в промедлении, и в том, что сейчас я здесь страдаю от невыносимо смердящей тьмы. Ты жалуешься на дракона, что ж… Дракона можно усыпить.

— Чем? Лекарством из аптеки? Если ваша картина пропадет, тут всех допросят с пристрастием. Директор только с виду душка, но я-то знаю!..

Светлейший Король достал из складок мерцающих белых одежд мешочек

— Завари это и дай выпить, и твои проблемы разрешатся.

— Это яд? — отшатнулась от ворот женщина. — Я не убийца!

— Всего лишь сонные травы из бессмертных земель. Но сама не пей, они стирают память, насылают грезы, неотличимые от реальности. Здесь немного, лишь на чашку. Это чтобы у тебя не было дополнительных соблазнов.

— Давайте! — женщина протянула руку.

— Я не хочу подходить ближе, — ответил Король. — Тогда стражник почует меня, а заклятия, скрывающие личину, слишком сложны и неустойчивы.

— И что вы будете делать?

Светлейший Король повелительно взглянул на своего спутника и подал ему мешочек. Фэйри ловко примотал тот к белоснежной стреле и, стремительно вскинув лук, выстрелил в сторону школьного парка. Женщина машинально проследила за стрелой взглядом, но та уже исчезла в ночи.

— Если все так просто, почему вы не застрелите девчонку? Зачем нужна вся эта магия — угрозы, картины, ритуалы?

— Ты не поймешь, — и голос, и взгляд Короля теперь были полны презрения, — она заслужила страдания, а смерть — это слишком просто. Да и не здесь она должна умереть.

— Но вы ее все-таки убьете? — женщина задрожала так, что клацнули ее зубы. — За что? Она же почти ребенок!

— И что тебе с того? Ты заслуживаешь место придворной у величайшего из правителей бессмертных земель. И тебе лучше бы поспешить, иначе зелье найдет кто-то порасторопней.

Женщина кивнула и почти побежала в сторону парка. Король проводил ее взглядом

— Каждый раз низость душ удивляет меня, — произнес он задумчиво.

В эту ночь не спалось и Катрионе. Стоя на вершине башни с часами, она в очередной раз убедилась, что Завеса Фэйри спадает ровно в полночь, как и появляется. Только что за окном висела сероватая пелена, и вот она бледнеет, растворяется, истончается и исчезает. Учительницу это всегда радовало, предвещало отдых. Да просто выйти из замка и прогуляться по Дублину, уже было счастьем!

Сегодня первый день каникул, праздник, очередной чемпионат Миракля среди четырех клубов, так сказать разминка перед соревнованиями школ, которые будут через пару недель. Магистры, ни прошлый, ни нынешний, в этот день в школу не приезжали, предпочитая посещать свои «альма-матер» — Шотландию и Бретань. Но она знала — сегодня Ренар приедет обязательно, отчаянно злой и карающий.

Молодая женщина кусала губы, не в силах выбрать тактику поведения — продолжать конфликт и честно сказать, почему она отказывалась выходить на связь, изображать страх и раскаяние или придумать какую-то хитрость по ходу действия. Она подумала, что Персиваль сколько угодно мог защищать Ренара, даже пытаться с ним дружить, он, в силу просто патологической порядочности, не мог представить, что это за человек. Но она настолько наивной не была, на своей шкуре испытав, на что способен магистр. Воспоминания причиняли боль, женщина даже потерла лоб, словно это могло убрать мысли. Сегодня слабой быть нельзя, вот уедет, тогда можно и раскиснуть.

Размышляя о магистре и собственной перед ним неуверенности, о Элли Катриона вспомнила не сразу. Моментально стало стыдно: да это уже тянуло на профнепригодность! В конце концов, сама она уже взрослый человек, а что сможет противопоставить магистру Элинор О'Ши? Вот если бы родители девушки могли быть здесь, они бы сумели защитить дочь. Но это совершенно невозможно.

Догадается ли приехать Белинда? Разумеется, она приедет, но не в первый же день. Скорее всего, старая женщина и не подозревает о мании магистра в отношении ее внучки. Обычно Белинда все знает, но как-то слишком внезапно возникла эта патологическая страсть. О девушке знали многие с самого момента рождения, и Ренар не скрывал, что жаждет на нее посмотреть.

Катриона вспомнила его прошлый приезд в школу, в самый последний день лета, за несколько часов до Вуали. Он приехал только ради Элинор, но... не знал, как она выглядит, перепутав с Дейдрой Грайне. Воспоминания об этом Катриону даже развеселили, спускаясь с Башни, она чуть не рассмеялась в голос. Неизвестно, за какие заслуги Ренар смог стать главной ведьмой Ордена, но он не интуит. И все же Катриона понимала, что праздновать победу над магистром еще очень рано.

— Чтоб тебя разодрало! — прошептала она, подняв глаза к потолку с резной лепниной. — Отвяжись ты уже от девочки... От нас. И от меня!