Школа. Никому не говори. Том 2

Глава 3.

Первые дни второй четверти ознаменовались отвратительной погодой.

Ещё пару суток назад было солнечно и воздух прогревался до + 20, хотя ночи наступали свежие и холодные. А со второй недели ноября началось: собачий сырой холод, промозглый, до костей, ветер, дувший резкими, сбивавшими с ног рывками, мерзкий, ледяной, отвратительный дождь, лившийся колючей моросью. Не спасал зонт – ветер вырывал его из рук, выворачивал наизнанку, а то и ломал.

В воскресную ночь Люба еле уснула. Девочка настолько не хотела в школу, что в кровати не смогла расслабиться. Будильник своими визгами вывел её из тревожной ночной дрёмы, но школьница, открыв глаза, не почувствовала блаженного сонного разочарования – терпеливо встала, привела себя в порядок. Взбила перину, раздвинула занавески.

Из оконных щелей неимоверно дуло. Дуло во всём доме.

Люба оклеивала на каникулах окна бумагой и замазывала щели, но толку было с гулькин нос. Высохшие деревянные каркасы одинарных рам пропускали сквозняки и холод, а на улицу выгоняли тепло, что газовый котёл нарабатывал.

Тревожная мама менять рамы на двойные категорически не хотела – дом дышать не будет, воздух застоится, газом от котла задохнуться можно. У мнительной позиции имелась обратная сторона: под одеялом невозможно согреться, и всем приходилось на ночь наряжаться в тёплые колючие штаны, толстые вязаные носки (а то и несколько пар надевать), длинные шерстяные, с высоким воротом, кофты, а на мёрзнувшую голову наматывать махровый платок. Ну и вдобавок счета за газ «радовали» неприличными суммами.

Сквозняки стали ещё одной причиной глубокого утреннего неудовольствия Любы. Прощай, лёгкая и уютная фланелевая сорочка! Каждую ночь теперь, пока не потеплеет, придётся наряжаться, как многослойная матрёшка, чтоб не околеть.

Есть не хотелось. В школу идти – тем более. Но надо. Школьница поскучала за обеденным столом, поглядывая на настенные часы в ожидании выхода. А потом, плюнув, оделась и выскочила в утреннюю промозглую темноту раньше на полчаса.

Люба понимала – если прийти с запасом времени, пребывание на уроках быстрее не окончится. Однако в раннем приходе имелись плюсы: полупустое здание, в кабинете физики – никого. Девушка, сев на своё место, наблюдала, как постепенно подтягиваются одноклассники.

Большая часть пришла за десять минут до начала урока. Люба сжалась, когда явился Степанченко, но он уселся с Матвеем не позади неё, как повадился в октябре, а на соседнем ряду, за спинами Камиллы и Ани.

Потом притащились Бутенко и Илютина. Даша села с тихоней, а Варя убежала на последнюю парту. Лыткина и Селиверстова, войдя, перецеловали всех в губы, затем попёрлись к закадычным подружкам Близнюк и Уваровой.

– Что с руками? – бесцеремонно спросил Любу Игнат Картавцев, усевшийся впереди. На его горе, места возле Юлианы безвозвратно заняли другие.

– Это от стирального порошка, – ответила, застеснявшись, ровесница, спрятав под парту руки, покрытые маленькими воспалёнными язвочками.

Язвы появлялись после многочасовой возни в мыльной воде. Кожа заживала, пока стирала мама. Но в последнее время работа утроилась из-за брата, менявшего вещи, словно лондонский аристократ, и легла полностью на дочь. Ранки, едва присохнув, воспалялись сильнее, «Детский» крем не спасал. Другой же мама покупать не хотела, считая «Детский» панацеей от всех бед, и укоряла дочку, что она ходит вешать бельё с мокрыми руками.

– Нет, дорогуша, ты больна заразой какой-то!

– Я здоровая, говорю же, Игнат! Это аллергия на стиральный порошок.

– А зачем трогаешь его? Наверно, втихую нюхаешь, глюки ловишь! – Игнат, довольный шуткой, громко заржал, стараясь привлечь внимание.

Обернулись Степанченко и Сысоев.

– Просто стираю руками, – промямлила Поспелова, сгорая от неловкости.

– Никто не стирает вручную! Купите стиральную машину! Придурошное семейство!.. Слыхал? – обратился он к Тиму. – Руками стирает! У старухи-мамаши денег на машинку нет? Или брешешь? Хочешь нас каким-то дерьмом заразить?!

– Заткнись, Картавцев, дебила кусок! – вступилась Бутенко. – Сказано, аллергия на порошок! Или тебе, тупице, повторить, чтоб дошло?

– Никто не стирает вручную, – струхнув, пытаясь удержать ехидную улыбку, возразил Игнат.

– Я стираю руками, тупорылый идиот! Есть ткани, которые нельзя гонять в машинке! Хотя чёрта с два знаешь – за тебя, белоручку, бабушка стирает!

Наблюдавший Тимофей прыснул. Родители Картавцева восемь лет назад уехали на Север на заработки, бросив сына на попечение бабушки, и ни разу с того времени не навестили. Это тема была болезненной для Игната. Мальчик стушевался и отвернулся.

С Дарьей пререкаться – не Поспелову травить. Поспелова одна против всех – нет ни друзей, ни заступников. А у Бутенко полшколы знакомых! Стоило заткнуться, пока Дарьина подружка Илютина, это белобрысое хамло, пасть не раззявила.

– Опаньки, кто пришёл! – завопил Тимон. Сысоев заулюлюкал.

Виноградова и Рашель, румяные да свежие после улицы, спешили к своим местам.

– Девочки и мальчики! – встав посреди кабинета, обратилась Рашель. – У меня племянник на свет появился! Так что проставляюсь: испекла тортик и вафли! После уроков угощаю всех!

Класс оживился. Понеслись поздравления и расспросы. Родила её старшая сестра.

– Эй, Камилла! – Варя присела на край парты Тимофея. – Чего молчишь? Стесняешься?

– Ты о чём?

– Я о черноглазом красавчике из 10 «Д»! – ластилась падкая на чужой успех Варвара, желая посплетничать. —Тимофею изменяешь, а я думала, что из вас будет суперпара!

Люба насторожилась.

– Варя, без обид, но я реально не понимаю, о чём речь! – с улыбкой ушла от ответа Виноградова.

– Об Ибрагимове и тебе. Встречаетесь?

– Ни хрена себе! – подпрыгнул Матвей. – Чувак остепенился и дал себя охомутать?!.. Камилла, да ты страшный человек!

– Нет, дурачок, я просто «самая обаятельная и привлекательная»! – нараспев пошутила брюнетка избитой фразой из советского фильма.

– Так вы пара? – не унималась Варвара. – На дискаче вместе танцевали, я видела!

– И? – юлила Камилла, создавая интригу. – Он меня вчера до дома провожал – беспокоился, чтобы я одна в темноте не шла. Галантный внимательный парень. Не придумывай лишнего!

– Ага! «Не придумывайте»! – вставила со смехом Рашель. – Скромница! Кто в раздевалке хвастался, как взасос целый час с Ибрагимовым целовалась?!

Компания прыснула со смеху.

– Аня, вот зачем?! – возмутилась Камилла для виду, кайфуя от внимания к своему успеху.

– Не обижайся, мы всё поняли! – умиротворяюще произнесла Даша. – Можешь скрывать, но мы всё равно поздравляем! Ты и Сэро – охрененная пара! Жаль, что на одного свободного красавчика в школе стало меньше!

– Я свободен, забыли? – пошутил Тимофей.

– Ой, знаем твою свободу! – возмутилась Илютина. – Вчера с кралей на дискотеку пришёл – я поздороваться подошла, так она меня чуть взглядом не удавила!

– И я не свободен! – вставил, улыбаясь во весь рот, Игнат.

– Да кому ты нужен, Картавцев?!.. Или свою правую руку имеешь в виду?

Толпа залпом заржала, а Игнат, обидевшись, отвернулся.

Поспелова сидела хмурая, словно дождевая туча. Недолго пришлось радоваться общению с близнецами и Пашей. Больше её не пригласят ни прогуляться, ни в компанию. Не видать совместных походов в школу и обратно. Её место заняла Камилла. А если Камилла что-то получает в свои цепкие лапки, возврату оно не подлежит.

***

– Любонька, стой!..

Поспелова притормозила в ожидании, пока её нагонит Аня Рашель.

– Ты вчера не осталась поесть тортика и вафель! А я, между прочим, сама пекла! Уж надеюсь, не брезгуешь?

– Нет, что ты! Мне стало нехорошо! – оправдалась Люба.

Услышав об отношениях Сэро и Виноградовой, она сильно расстроилась. Весьма болезненно. Чувствовала себя разбитой. Поспелова решила, что приглашение Ани на неё не распространяется. И дабы не услышать, подойдя к еде, какую-нибудь гадость, поспешила ретироваться из школы. Оказывается, незаметно смыться не получилось.

Аня остановилась, отдышалась и полезла в сумку. Из недр её была вытащена небольшая коробочка с кусочком торта и двумя вафлями.

– Держи! Тебе!

– Спасибо! – здорово удивившись, поблагодарила ровесница.

– А почему этим путём идёшь?.. Ты же в другой стороне живёшь! Где Тимофей, верно?

– Да. Я маму на ж/д решила проведать. Она сегодня на смене.

– Тогда нам по пути! Я с тобой, хорошо?..

Люба хотела побыть одна, но отказать Рашель неудобно. Тихоня кивнула в знак согласия.

Поспелова второй день не выходила из кабинетов на переменах либо пряталась в самых тёмных углах коридоров, боясь столкнуться с Сэро. Она чувствовала себя квашней, хотелось плакать, заболеть, попасть под машину, провалиться в открытый люк – хоть что-нибудь, дабы не появляться в школе. Желательно, навсегда.

Ибрагимов потерян насовсем, бесспорно. Тихоня испытывала дикую душевную боль, которую всеми силами старалась подавить, иначе пришлось бы сознаться себе, что имелись надежды на отношения с повесой, его братом и друзьями. Наивно, конечно, но разве запрещено мечтать?

Ещё больше она боялась наткнуться на Сэро, обнимающего Камиллу. Должно пройти время, прежде чем ей хватит смелости увидеть сладкую парочку.

Вернуться вчера домой по избитому пути школьница не решилась, опасаясь встречи с близнецами, и потопала в другую сторону. К матери на ж/д. Там она проторчала весь день, выучила уроки, попила чаю. Сегодня подросток решила поступить так же – завтра мама выходная, потусить в кассе не получится. Она рассчитывала в одиночестве хорошенько подумать, но её догнала Рашель.

Анюта трещала без умолку. Обо всём и всех, ничего не скрывая и не стесняясь попутчицы, с которой толком в школе не общалась. О парнях, что за ней ухаживали, о своей семье, о замужестве сестры и недавно родившемся племяннике, о планах на будущее.

– Я стану юристом, как мама и папа! Буду работать в судействе или в милиции. Мне легко даются история и право. Инна Степановна всегда хвалит, заметила? «Моя Рашель лучшая!»

Хвастаться, не моргая глазом, уметь надо! Язык у Рашель без костей. Люба видела, что Аня преувеличивает, но слушала молча добродушную болтунью, что трещала без остановки.

Новоиспечённый город (бывшая станица) на 70% состоял из частного сектора. И по размерам жилища, его ухоженности, материалам постройки, количеству соток местные судили о финансах и статусе хозяев.

Многоквартирных домов было в меньшинстве. Десять – пятнадцать пятиэтажек в центре да двухэтажки на три подъезда по окраинам. Людей, проживавших в квартирах, Александра Поспелова считала чуть ли не второсортной беднотой.

Анюткина семья, переехав четыре года назад на Кубань с Камчатского полуострова, купила не дом, а квартиру в скромной двухэтажке ближе к выезду. Кроме Рашель, в «А» квартирщиков не было.

Блондинка в 10 «А» оказалась будто свежим дыханием: простая, открытая, невероятно жизнерадостная. Общительная кокетка, всегда добродушная и веселая. В Рашель было столько самолюбования! Не наигранного и показушного, а искреннего, что ей и в неё верили.

Тихоня периодически разглядывала Аню и не понимала, что в ней красивого, почему пацаны на ровеснице помешались. По Любиным понятиям, в ней не за что было уцепиться: пепельные волосы (Рашель с девятого класса стала краситься в блонд), жидкие и толком не росшие, заплетаемые в куцый хвост, огромные выпуклые светло-голубые глаза, белёсые брови и ресницы. Эталоном красоты Поспелова считала жгучие, яркие типажи – например, модель Синди Кроуфорд.

Были, на Любин взгляд, в Анютке и достоинства, которые сложно недооценить: ровные белые зубы, чистая кожа, пышная грудь, точёная талия, плавно перетекавшая в округлые бёдра, а затем в стройные ноги. Ну и ещё один секрет успеха, признаваемый Любой, кроме абсолютной уверенности Анны в себе, – приветливость со всеми без исключения. Ни надменности, ни грубости, ни насмешек. Обаятельная улыбка – для мальчиков и для девочек. Сама дипломатичность!

Интеллигентные родители Ани – утончённая ухоженная мама и скромный воспитанный папа – сразу заняли прочное положение в классе, войдя в состав родительского комитета. Со всех сторон образцовая и благополучная семья.

– … Камилла тащится от Сэро (ещё бы, такой зайка!), но лично я бы предпочла его брата. Только, кажется, он отношениями не интересуется. Занятой, серьёзный! Даже если улыбается, то сдержанно. Наверняка планирует в будущем успешную карьеру построить или бизнес открыть! Замечала его поведение в школе?.. Ау! Слышишь?.. Люба!.. О чём задумалась?

Аня остановилась, недовольно глазея на Поспелову, витавшую в своих мыслях.

– Ой, извини! – спохватилась тихоня, отвернувшись, чтобы собеседница не заметила, как её перекосило от упоминания о близнецах. – Я за ними не наблюдаю.

– Вообще мальчиками не интересуешься, смотрю. Скажи, а тебе не тяжело постоянно сидеть дома?

– Нет, у меня много работы.

– Какой?

– По дому. Какой же ещё?

– А, ну да! Камилла рассказывала. Вы раньше дружили.

Любу передёрнуло. Тихоня вспомнила, как летом после седьмого класса она и Камилла друг у друга гостили, вместе гуляли, обсуждали мальчиков, носились на велосипедах как угорелые.

– Если не будешь ходить на дискотеки, как с парнем-то познакомишься?.. Тебя ж никто не видит и не слышит, никто не знает!

Аня задела за больное, и Поспелова разозлилась.

– Сейчас надо не парнями увлекаться, а учиться старательно!

– Можно совмещать и то и другое.

– Аня, не думала, что, может, я не хочу иметь дела с мальчиками на дискотеках?.. Может, хочу познакомиться в вузе или на работе, или через рекомендации, чтобы видеть, какой человек на самом деле?.. Чтобы не обманываться танцами?

– Ну-у-у-у…

– Танцуешь, знакомишься – дальше что?.. Как себя парень потом поведёт?.. Пока разберёшься – время ушло. А в рабочей обстановке или по совету видно, с кем дело имеешь и подходит ли мужчина в мужья. Я хочу выйти замуж вот так!

Рашель огорошенно смотрела на Поспелову, чеканившую слова, как заводской станок металл. Люба говорила отрывисто, жёстко, зло, потому что защищалась, а позицию про замужество высказывала мамину, заученную с детства.

Люба безумно хотела на дискотеки. Особенно мучилась летом, когда музон из «Торнадо» чётко слышался во дворе. Девочка садилась на ступеньки, подпирала рукой голову, слушала музыку, комментарии диджея и мечтала, как окажется там, среди ровесников, будет веселиться и танцевать.

Александра Григорьевна категорически не хотела пускать дочь туда, приводя неприятные и пугающие аргументы: изнасилуют, побьют, убьют, изуродуют. Аргументы имели эффект, потому что Люба вспоминала одноклассников: Степанченко, Жваника, Сысоева и Картавцева.

Что будет, когда она явится на танцпол? Запуганное воображение рисовало жуткие сцены публичного унижения, насмешек, побоев, после которых точно из дома со стыда не сможешь выйти. Хорошо Рашель умничать – она же самая-самая в классе! Все хотят быть рядом, и Тимон – в первых рядах! А у Любы едва появился Сэро, и то его Камилла отобрала!

– Я неудачный собеседник обсуждать парней и замужество, Аня. Это к другим. Давай о книгах поговорим. Что сейчас читаешь?

– Ничего не читаю вообще. Что по литературе задают, и то в кратком содержании. Мне книги зачем? Я на юриста поступать собралась, а не на филолога.

– Ясно. Тогда имей в виду, что Имир очень много читает, если уж он тебе приглянулся.

– Ибрагимов что ли?! – Рашель выпучила глаза.

– Ну да. В школе ещё один Имир есть?

– Нет… Имя редкое! А ты откуда знаешь?

– В библиотеках часто его вижу. И в городской, и в районной. Сидит один, постоянно читает или пишет. Увлекается, поверь, совсем не глянцем! Книг много на дом берёт!

– То есть с ним в библиотеке можно познакомиться? – уцепилась за шанс прыткая Аня.

– Не думаю. Он всегда сидит один. Видела, как к нему пытались подкатить, но он и шанса не дал. Даже сесть рядом не разрешил! Но можешь попытаться… Вдруг понравишься.

Люба лгала, сочиняя на ходу, лишь бы задеть Рашель. Ей нравилось, как у собеседницы вытянулось от удивления лицо. «Так тебе и надо! Нечего было меня гадкими вопросиками про дискотеки цеплять!»

– Ничего себе, сколько ты знаешь! А говорила, что за братьями не наблюдаешь!

– Не наблюдаю! Всего лишь в читальных залах часто сижу! – шустро выкрутилась Люба, поняв, что попалась с поличным.

– А имя откуда знаешь?

– Ну здрасьте, Аня!.. Его химичка на спаренном уроке позвала, и Валентина – когда разбиралась из-за оценки. Я запомнила. А ты с Камиллой всё наблюдаешь, а имя до сих пор не выяснила. С твоими-то знакомствами!

Поспелова не заметила, как стала ехидной и злой. Аня удручённо недоумевала, как тихая неулыбчивая молчаливая Люба умеет превратиться махом в кусачую стерву.

– Кстати, ответь на вопрос! Вас с Камиллой не смущает, что Ибрагимовы – цыгане?

– Нет. Почему должно?

– Они же чужие!

– И?!.. Они хоть раз попрошайничали или по-свински себя вели?.. Братья не хулиганы, не последние двоечники, хорошо одеты, не обижают никого, учатся. Имир на Доске почёта висит сколько лет! Их уважают! Это хорошие люди!

Люба опустила глаза. Если б слышала Александра Григорьевна, и Рашель была б её дочерью, то Аньке без промедления бы прилетела жёсткая пощёчина.

– То есть ты бы вышла замуж за цыгана?

– За перспективного, умного, образованного и воспитанного – да. Вопрос не в нации, Люба! Вопрос в начинке! Что из себя человек представляет. Личность! Репутация, возможности, цели!

– Ясно.

– А ты бы не вышла?

– Нет. Ни за что!

– Не любишь другие национальности?

Опасный вопрос. Если болтливая Рашель растрындит в школе позицию тихони, то Поспеловой могут кости переломать.

– Не хочу масть портить! Все в нашем роду со светлыми волосами и глазами. И у моих детей будет так же! Моя позиция касается мужчин всех, без исключения, национальностей! – ушла от прямого ответа Люба в надежде, что Рашель эти пояснения устроят.

– Намеренно выберешь вместо воспитанного умного щедрого брюнета Максима, что будет любить, на руках носить и семью обеспечивать, бездельника Петьку, с утра до ночи жрущего семечки и зарабатывающего три копейки, лишь потому, что он светловолосый?!..

– Да, – нехотя ответила Поспелова, покраснев до кончиков ушей из-за абсурдности своего положения.

Рашель странно покосилась на собеседницу, но ничего не ответила. Дальше они шли молча.

***

С первых школьных лет Люба с удовольствием после учёбы и в выходные бегала к маме на работу через всю станицу.

Поспеловы жили в нескольких кварталах от центра, неподалёку от реки. Ж/д станция стояла на окраине города, рядом с автовокзалом, элеватором и хлебозаводом.

Девочке не лень было топать пару часов, чтобы насладиться рокотом поездов, понюхать запах мазута, посидеть на громоздких скамьях с изогнутой спинкой в пустом зале ожидания, глазея на своды высокого мрачного потолка.

Местная ж/д станция – одноэтажное старое советское здание, украшенное мозаикой. Вокруг – частные жилые дома. Благодаря им по территории вокзала разгуливали не только хозяйские коты да собаки, но и куры, стаи гусей с индюками да несколько коз.

Зал ожидания и пассажирская касса размещались со стороны ж/д путей. С лицевой стороны вход вёл в помещения начальника, товарную кассу, где трудились Александра Григорьевна и её сменная коллега Антонина (с коллегой Антониной Поспелова замечательно враждовала, как и с большей частью других станционников), и крошечную комнату отдыха.

Любе нравилось гулять по железной дороге. Особенно по путям вглубь, подальше от касс, оставив позади диспетчерскую и другие рабочие помещения.

Через метров сто от ж/д станции вдоль путей ютились домики на два хозяина, в которых преимущественно жили железнодорожники. Низенькие строения утопали в тени тополей и клёнов, сияли побелёнными стенами, прятали в густых высоких кустарниках тайны дворов. Пахло едой, хозяйством, животиной, покоем и устоявшейся стабильностью станичных семей.

Когда жилая зона у путей кончалась, перед девочкой выплывала территория запустения. В колосившейся сорной траве спали брошенные остовы грузовиков, ржавых автобусов, прятались вагоны без колес. Возвышались над деревьями мрачные склады и ангары – тёмные, пугающие, нелюдимые, с огромными ржавыми решётками и увесистыми замками на цепях.

Зайдя за ангары, оказываешься в тупике, накрытом чёрной тенью деревьев и хозпостроек. Скрипели от ветра тяжёлые двери, звякали ржавые массивные цепи. Казалось, это не мир людей, а потустороннее закулисье, где водится любящая темноту да забвение нежить.

Люба, приходя, ощущала здесь себя одинокой странницей, брошенной миром на произвол судьбы. Девочка присаживалась на бетонный блок, размышляла или следила за стаей бродячих собак, гонявшей ворон. Мимо громыхали поезда.

Школьница не догадывалась, не замечала, что место принадлежит не только ей одной, – сколько раз её, разговаривавшую вслух, обнаруживал здесь Имир и внимательно, тихо наблюдал.

Папу на работе можно было поймать только во время обеда. Он всегда находился высоко, в кабине подъёмного крана. Люба встречалась с отцом дома, когда его велосипед, гружённый авоськой с ароматными булочками и свежим хлебом с хлебозавода, стукался о скрипевшую калитку.

Мама трудилась в здании и редко выходила даже по служебным делам. В стене между товарной и пассажирской кассами имелось маленькое слуховое окно, через которое работники по надобности общались и передавали документы. Раньше помещение отапливалось чёрной голландской печкой, но нынче она служила элементом интерьера. Станцию грели чугунные батареи.

Люба заходила к матери в кабинет как в дом родной. Пахло чернилами, стучали счёты, шелестела бумага. Мир цифр, поездов, накладных и мазута. Этому миру принадлежали родители, поэтому девочка любила его безусловно.

***

Когда поздним вечером Александра Григорьевна закрывала кассу, Люба всё ещё переживала из-за слов Ани Рашель. В голове не переставая зудела фраза: «Если не ходишь на дискотеки, как с мальчиком-то познакомишься?.. Тебя ж никто не видит и не слышит, никто не знает!»

В груди болезненно заныло. Ибрагимовы и Паша в «Торнадо» тусовались всем девочкам на радость!

«Неудачница ты, Люба! Стрёмная и неинтересная. Некрасивая! С парнями общаться не умеешь. Никому не нужна! И никогда не будешь нужна. Удавись!» – внутренний голос буквально орал. Зло, безжалостно.

– Вкусные вафли и торт! – заговорила усталая мама. – Рашель – хорошая хозяйка! Тебе надо учиться печь.

– Где, мам?!.. У нас плохая духовка – тесто не поднимает, вся продувается, мыши её насквозь изгрызли! Для вафель нужна вафельница, которой в доме нет!

– Да знаю я! Что, думаешь, мать старая, от людей отстала?!.. Не можешь торты печь, пирожки на сковородке жарь! Прошлый раз Шурик говорил, что тесто не посолила… Тренируйся на брате быть хорошей хозяйкой, на муже потом поздно будет! Никто не станет терпеть в хате неумеху. А Шурик с людьми общается по делам торговым, по бизнесу. В ресторанах да у богатеев много чего ел! И невесты его вкусно кормят! Каждая спит и видит, чтоб замуж взял, но наш Шурик не лыком шит! Принимай его критику с почтением, нечего дуться, как маленький ребёнок! Брат плохого не желает.

– Зачем оно надо?!.. Может, никто замуж не возьмёт! Умру старой девой.

– Чего глупости говоришь?! Нечего переживать! Лучше делом займись, учёбой! О замужестве рано думать! На днях, вон, с тобой «Москва слезам не верит» смотрели. Катерина сначала карьеру построила да жильё заимела, а потом и судьбу встретила!

– Ага, когда полжизни прошло! Ещё чуть-чуть, и стала бы пенсионеркой, кряхтящей на лавочке у подъезда! Все девочки в классе знакомятся в «Торнадо»!

– Пусть! А тебе нельзя ходить в клубы, Люба, ради твоей же безопасности! Вырастешь, матери «спасибо» скажешь! Бандиты кругом, американщина, наркоманов в парке развелось! Люди говорят, шприцов валяется немерено! А драки, разбои, изнасилования?!.. В газетах ужасы всякие пишут!.. Люба, в мои юные годы на танцах дрались, а сейчас, когда бардак в стране, тем более!

– Никого в школе, между прочим, ещё не избили и не изнасиловали!

– Уверена?!.. Если с кем и случилось, девушка со стыда и позора никогда не подаст виду. Сколько я рассказывала, как на меня после танцев нападали?!.. Шла одна, два парня побить и раздеть пытались. А второй раз…

Люба посмотрела на маму – лицо уставшей от работы женщины осунулось и потемнело

– Второй раз одноклассник провожал. Из порядочной семьи. Тихоня, отличник. Завидный жених! Когда подальше от клуба отошли, всё платье изорвал, руки крутил, даже бил, чтобы я уступила… Говорил: никто тебе, нищенке, не поверит, что я приставал… Еле сбежала! Удалось с горем пополам обмануть; сказала, мол, в туалет хочу по-большому. Он отпустил в кусты, сам рядом встал, а я как рванула!.. Домой прибежала, в хату влетела, а у мамы – гости. И тут я – вся грязная, в рваном платье… Мать схватила метлу и давай бить: «Где шлялась?!.. Где?!»

– И никто не заступился?! – Люба не раз слышала эту историю, но вопрос задала впервые.

– Никто. Сидели и смотрели. Тётка с мужем, сватья, дядя с невесткой, соседка. Дядя только раз сказал маме, чтоб не убила на горячую руку.

– Зачем же бабушка била сразу?.. Почему не спросила, что случилось?

– Ей, Люба, деваться было некуда. Люди смотрели. Мама в шоке, не знала, как реагировать. По моему виду было понятно, что случилось. Раз случилось, значит, сама виновата. Какой с парня спрос? Совратила по-любому. Жопой виляла. Да и кто бы поверил? Тот козёл из приличной семьи коренных кубанцев, а моя семья – приезжая голытьба! После Отечественной войны на Кубань много таких переселили! Отец, дед твой, погиб; у матери одиннадцать ртов, но шестерых голод уморил. Я младшая. Четыре года стукнуло, а как сейчас помню: заселили нас зимой в крохотную холодную баню без стёкол и печки! Ни денег, ни еды, ни вещей – ничего. Маму сразу в колхоз забрали работать.

– А кто заселял, не видели, куда женщину с пятью детьми определили? – возмутилась подросток.

– Заброшенная баня моему дяде и его жене Арине принадлежала. Они раньше всех переехали на Кубань, построились, обжились хозяйством. Двум старшим детям дома возвели. А тут власти нас подселили! Арина сказала, хватит с неё нищей родни, кров дадут, а дальше сами, как хотите.

– И тётю Арину совесть не мучила, что родную сестру мужа и племянников в полуразваленную баню выгнала?

– Люба, ты живёшь в совсем другие годы и многого не понимаешь! Война прошла, голод страшный! Тётя с дядей уже помогли нескольким семьям обжиться. У неё – свои дети, поднимать надо. А тут мы на её голову!

– Чёрствая она и бесчеловечная!

– Нет, Люба, время такое! Мы, детвора, баню обмазали, крышу законопатили – до весны и дожили. Банька крошечная, три на три метра. Братья на чердаке спали, а я с сестрой и матерью – внизу на соломе. Ничего, постепенно хозяйством обжились, выросли! В школе, правда, тяжело было.

Люба тихо забрала из рук матери тяжёлую рабочую сумку, сшитую из лоскутков чёрной кожи. Такие сумки в 90-е были модными у провинциального женского населения.

Каждый раз, когда Григорьевна делилась воспоминаниями о тяжёлом послевоенном детстве, девочке хотелось расплакаться и защитить от невзгод мать, уже давно выросшую. Школьница испытывала праведный гнев ко всем, кто в прошлом унизил, оскорбил или поднял руку на когда-то маленькую Шуру. Шагая домой по тёмной улице с битыми фонарями, дочь от всей души сочувствовала. Молчала, гневалась и поддерживала.

– Нищих никто, дочка, не любит! Безотцовщину – тоже. Я была нищей, без отца, да ещё и приезжая. Как кубанские не любят приезжих, ты бы знала! Везде гнали как паршивую собаку! Отца не было, чтоб заступиться, мать в колхозе пахала с утра до ночи, жили в бывшей бане. Чуть у кого что пропало: Шурка – воровка! А если вещь находилась, никто не извинялся, потому что защитить некому! Учителя на уроки не пускали: я в рванье, босая, сопли из носа висят… А в классе дети – то дочка кузнеца, то пекаря, то ещё кого зажиточного. Одни родители учительнице телегу дров привезли, другие – мешки с пшеницей. А что с меня, голодранки, взять было?.. Как-то снег выпал, я босая до школы дошла, а на урок меня не пустили. Мол, когда обуешься, тогда и придёшь. Я пошла назад и в сугроб упала, сознание потеряла. Так бы и замёрзла насмерть, если б мимо мужик один не ехал да не откопал.

– Почему учителя такие жестокие были?! Детей своих будто не имели! Как можно ребёнка, пришедшего босым по снегу, назад отправить?!

– А знаешь, в том и дело! Одна учительница бездетная, и вторая. К классруку Марии Филлиповне я до самой её смерти ходила. Она ослепла рано, муж бросил калеку, жила одна. Раз я уговорила одноклассников проведать, так все исплевались: грязно, еда нечистая… Я ругалась: всех в классе она любила и лелеяла, только меня одну гнала прочь, и вот благодарность!

– Надо было и тебе оставить. Она ведь обижала. Зачем ходила, мама?!..

– Нельзя так с обездоленными, попавшими в беду людьми! Жизнь накажет!

– А родню жизнь наказала? Нет! Сколько ноги вытирали и за человека не считали? Никто не ответил! Тётя Арина дочек замуж удачно выдала, сыновьям дома наворотила. Ты одна поднималась: образование с трудом получила, попала на высокую должность без чьей-то помощи, дом построила! Сильная ты у меня, мама!

Люба остановилась и крепко-крепко обняла родительницу.

– Родню заносчивую ненавижу! Какие прежде сволочи были, с такими рожами и сейчас таскаются! Завистливые, высокомерные! Когда тётки приходят, у них на лбу написано мнение о нас!

– Что ты, доченька?!.. Родных надо любить и держаться рядом! Вместе мы крепче, а поодиночке каждого переломать можно! Какие-никакие, а кровь одна! Да, родственники нас, Поспеловых, не любят, но и не всегда они плохие! Помни это.

Дочь в ответ недовольно хмыкнула.

– Я тебе, Любонька, не просто так говорю постоянно: береги честь, здоровье да хозяйкой учись быть золотой! Чтобы муж не ушёл к другой и детей не бросил. Детям без отца ой как тяжело жить! Уж я-то знаю! Здоровье и образование нужно, чтоб не была обузой и всегда семью обеспечить могла. Никому не нужны, дочка, больные, помни.

Александра Григорьевна поёжилась от порыва промозглого ветра и добавила:

– Замуж выйти не проблема, а вот потом… Хочешь, беги на дискотеку, я не держу. Уши развесишь, какой-нибудь ловелас охмурит, использует, в подоле принесёшь – не помогу, в дом не пущу. Не дочь будешь! Для того и воспитываю, чтоб знала и помнила, как в жизни бывает. Поняла?

Люба скривилась.

– Не охмурит, не переживай! Кому я со своей кривошеей нужна? На меня в школе никто не смотрит. А на дискотеке, думаешь, прям всем сразу понадоблюсь?

– Да, дочь, ты не красавица, и хорошо, что помнишь об этом. Недостаток физический всегда был признаком нездоровья. Вдруг, раз калека, больных детей родишь или захиреешь?.. Дабы злые люди не надеялись, учись хорошо, трудись по дому и не шляйся по клубам. Чтобы видели женихи идеальную хозяйку, которая семью на танцульки не променяет!

Любе нечего было сказать. Аргумент матери в который раз успокоил тосковавшую юную душу и дал надежду на счастливое далёко.

«А может, Рашель не права? Кто опытнее: мама или Аня, в конце концов? Мама знает, что говорит, всё-таки добра желает. Всё будет хорошо!» – успокоила себя девушка и улыбнулась.

Перед внутренним взором предательски выплыл образ задорно улыбавшегося Ибрагимова. Белые ровные зубы, изогнутые губы, насмешливые чёрные глаза с длинными ресницами. Настроение испортилось, сердце заныло.

«Ничего не сделаешь. Нечего было мечтать и на что-то рассчитывать! Знай своё место и живи дальше. Будет и на твоей улице праздник». Школьница вдохнула побольше холодного воздуха и подставила лицо мелким колючим каплям срывавшегося дождя.