Часть вторая Убегающие мишени

Глава первая Обратный отсчет

Октябрь 1999 года. Зоя

Конечно, свою роль сыграли детективы, которых Зоя вдоволь насмотрелась по телевизору. Оттуда она и позаимствовала идею произвести на похоронах Регины съемку скрытой камерой. В кино такая хитрость всегда давала положительный результат. Среди знакомых и близких, теснившихся возле гроба, обязательно находился некто, связанный с убийством. А в том, что Регину убили, Зоя уже не сомневалась.

Время похорон без проблем можно было выяснить в морге. Но это Зоя оставила на потом. Сначала следовало найти человека, который сумел бы провести тайную съемку. Не самой же туда переться с видеокамерой.

Раскрыв записную книжку, Зоя сразу же наткнулась на телефон Жанки Арбатовой. Неподражаемая всегда была окружена людьми с кино-и видеокамерами, не говоря уж о том, что ее муж, Тимур, сам занимался съемками. К тому же Жанка была, пожалуй, единственным человеком, которому можно довериться целиком, ничего не утаивая.

Они не виделись уже три месяца, с того памятного дня, когда закачали дерьмо из ассенизаторской машины в загородный особнячок профессора Черейского. Это была странная месть за то, чего профессор, похоже, с Жанной вовсе не сделал. Но просить у него прощения за хулиганскую выходку никто не стал — более серьезные события отвлекли подруг.

Жанна, скрываясь от назойливых журналистов, не подходила к телефону. Трубку взял новый охранник и долго допрашивал Зою, кто просит Жанну Максимовну да зачем, прежде чем подозвать хозяйку.

— Привет, это я! — сказала Зоя. — Ну до тебя дозвониться — это что-то!

— Да осточертели все, — ответила Жанна. — Привет, Зойка! Как жизнь молодая?

— Не жалуюсь. Вот матерью собираюсь стать на старости лет, — похвалилась Зоя, не удержавшись.

— Да ты что!.. Вот молодец! Завидую.

— Ты не завидуй, а присоединяйся. Родим на брудершафт.

— Ой, да у меня с одним-то Ванечкой с ума сойдешь! — воскликнула Жанна. — Тут, Зойка, я такое пережила, что в страшном сне не приснится. Но это не по телефону. Увидеться надо.

— Я потому и звоню, мне тут тоже пришлось покувыркаться будь здоров. И потом, у меня к тебе дело. Но это тоже при личной встрече.

— Так давай договоримся.

— Решай сама. Это ты у нас рабочая лошадка, а у меня времени навалом.

— Я сейчас посмотрю свое расписание…

Жанна начала листать блокнот, отыскивая окно в своем плотном графике.

— Да, Зойка… — сказала она. — У меня для тебя одна хреновая новость.

— Говори.

— Ты знаешь… Милка Мидовская умерла.

— Миледи?! — ахнула Зоя. — Как? Что случилось?…

— Жуткая история. Она с балкона упала. Не то случайно, не то нарочно, не то ее кто-то столкнул.

— И насмерть?!

— Не сразу. В Склифе умерла.

— Господи!.. — Зоя кусала губы, чтобы удержать слезы. — Как ты узнала?

— И об этом не по телефону… Вот у меня завтра с пяти до шести пауза. Тебе в это время удобно?

— Да, конечно.

— Ты ко мне сможешь подъехать?

— Запросто.

— Тогда договорились.

— Подожди!.. — Зоя не могла просто так повесить трубку. — Как же это Милка, а? Жуть какая!

— И не говори. Главное дело, все так непонятно…

Они помолчали.

— У тебя-то хоть все в порядке? — спросила Жанна.

— Ну… — замялась Зоя. — Это как посмотреть. Кое-какие проблемы имеются. Я тебе потому и позвонила.

— А без проблем нельзя было номер набрать?

— А тебе?

— Тоже верно.

— Давай я тебя немножко развеселю, — вдруг сказала Зоя.

— Ну попробуй.

— Ты профессора Черейского еще помнишь?

— Еще бы!

— Так мы ему зря дом говном залили.

— Как это зря?

— Вот так. Он тебя под гипнозом пальцем не трогал.

— Ты-то откуда знаешь?

— А мне тут рассказали, что он, оказывается, голубой. Ему любая баба — поперек горла.

— Точно?

— Точно, не сомневайся.

Жанна помолчала немного, а потом сказала со вздохом:

— Кошмар!.. Что же мы натворили, Зойка! Как теперь быть?

— Что сделано — не вернешь, — сказала Зоя.

— Ну ты меня развеселила, нечего сказать!

— Ладно, завтра все обсудим. Пока!..

— Пока!..

Они одновременно положили трубки.

Зоя сидела задумавшись. Собственные заботы и тревоги как-то ушли на задний план. Когда и почему погибла Миледи? Это нужно было выяснить. Обязательно.


Сентябрь 1999 года. Валя

Валя стояла ни жива ни мертва, прильнув одним глазом к щелочке в немного приоткрытой двери. Она едва сдержала крик, когда увидела вошедшего гостя.

Это был крупный мужчина в форме майора милиции. Его суровый вид заставил Валю трепетать. Она хотела отступить от двери, но ноги ее не слушались.

— Присаживайтесь, Павел Кузьмич, — сказал Буряк незнакомым сладким голосом. — Чайничек взбодрить? Или чего-нибудь покрепче?

— Некогда мне тут с тобой чаи распивать, — отмахнулся майор. — Я едва полчаса выкроил. Выкладывай зачем звал.

— У меня к вам разговор очень личный, — залебезил Олекса Иванович. — Не для посторонних ушей. Я потому и попросил вас заехать.

— Выкладывай, — повторил майор, усаживаясь за стол.

— Даже не знаю, как начать… — Буряк торопливо закурил. — Я тут сегодня утром случайно телевизор включил. Как раз криминальную хронику передавали.

— Ну? Короче.

— Там сюжет один был… Ну, в общем, труп какого-то приезжего бизнесмена в квартире на Доватора обнаружили.

— Было такое дело, — сказал майор. — Как раз мои орлы его распутывают. А тебе-то что до этого?

— Это правда, что его отравили? — вопросом на вопрос ответил Буряк.

— Правда. Передоз клофелина.

Видимо, Буряк изменился в лице, потому что майор подозрительно спросил:

— А что, этот труп твоим знакомым был?

— Да нет. Откуда?

— Чего ж у тебя рожа-то перевернутая? Уж не ты ли его клофелинчиком угостил?

— Павел Кузьмич! — возмущенно воскликнул Буряк. — Вы же меня знаете!

— Если ты тут ни при чем, к чему эти вопросы? Может, ты случайно ту девку знаешь?

— Какую девку? — прикинулся непонимающим Буряк.

— Ту, которую соседи заметили, когда она из квартиры убитого выходила. Белобрысенькая такая.

— Мало ли на свете белобрысеньких. Это не примета.

— Не скажи. Соседи ее словесный портрет очень детальный дали. Мы уже и фоторобот сделали. Раздали участковым, в аэропорты направили, на вокзалы. Агентура работает. Так что возьмем ее обязательно. Не позже чем к завтрашнему вечеру. Тебя-то что беспокоит?

— Неужели сопливая девчонка отравить могла? — спросил Буряк после небольшой паузы. — Даже не верится.

— Послужил бы ты с мое в органах, Олекса, ничему бы не удивлялся. Эта молодежь нынешняя и отравит, и зарежет, и до нитки оберет, и лично я считаю, что карать их надо безжалостно.

— Тут вы правы, Павел Кузьмич, — согласился Буряк. — Но ведь и ошибки случаются.

— Какие ошибки?

— Может, эта девушка тут ни при чем. Может, она случайно на труп наткнулась и убежала в панике.

— Разберемся, когда ее возьмем, — сказал майор. — Да что она тебе далась! Говори прямо, знакомая, что ли?

— Вроде… — сокрушенно вздохнул Буряк.

— Так, может, она того… В соседней комнате у тебя отсиживается?

— Сами посмотрите.

Валя, слышавшая из-за двери весь разговор, едва не грохнулась в обморок. Откуда ей было знать, что в этот момент Олекса Иванович подмигнул майору, а тот в ответ понимающе улыбнулся.

От волнения у Вали заложило уши, и часть дальнейшего разговора она пропустила. Но ей с лихвой хватило того, что она уже услышала.

В диалоге Буряка с майором было столько нестыковок и натяжек, что любой другой на Валином месте невольно заподозрил бы сговор.

Однако наивная девчонка все приняла за чистую монету.

Слух вернулся к Вале, когда майор сказал:

— Я тебе верю, Олекса. Но одного твоего поручительства мало, чтобы прекратить расследование. Чтобы это дело полюбовно уладить, деньги нужны. И немалые.

— Сколько? — спросил Олекса Иванович, показывая майору три пальца.

— Тысяч тридцать, — ответил майор, поняв сигнал. — И срочно.

Возникла пауза. В общем-то, разыгранный как по нотам разговор пришел к концу. За годы взаимовыгодного сотрудничества Буряк и майор выучили свои роли наизусть. Валя услышала то, что должна была услышать. Ведь весь этот фарс подельники разыгрывали для нее.

Когда майор ушел, Буряк с озабоченным видом распахнул дверь, за которой замерла Валя, и спросил:

— Слышала?

— Слышала… — пролепетала она.

— Значит, тебе ничего объяснять не надо. Видишь, какая жизнь пошла. За деньги любые проблемы можно решить. Даже в милиции. Теперь давай обсудим, Валентина, как ты эти деньги заработаешь.

— Так ведь вы же мне обещали…

— Что обещал? — оборвал ее Буряк. — Я обещал заплатить, если все гладко пройдет. А ты человека угробила и еще за это деньги требуешь? Не жирно ли, а? Я тебя от суда спасаю, не забывай!

— Но мне же никогда таких денег не заработать! — в отчаянии воскликнула Валя.

— Заработаешь, если жизнь дорога!

— Как? Я же ничего не умею!

— А тебе никакого умения и не требуется. Было бы желание.

Все козыри в грязной игре были выложены, и больше Олекса Иванович не собирался с ней церемониться. Он и так потратил на обработку девушки непозволительно много времени. Поэтому Буряк, уже не выбирая выражений, объяснил ошарашенной Вале, чем именно она может быстро заработать требуемую сумму.

— Вы… шутите?… — прошептала она.

— Шутки кончились! — рявкнул Олекса Иванович. — Ну чего вылупилась? Другие вон с четырнадцати лет трахаются напропалую — и живы-здоровы. Еще никто от этого не умер. А бабки гребут лопатой!

— Да вы что! Уж лучше в тюрьму!

— Тебя, дурочка, еще до тюрьмы те же менты хором отдерут. Да к тому же за бесплатно!..

Валя рванулась к двери, но Олекса Иванович схватил ее за руку и отшвырнул в угол. Упрямство девчонки взбеленило его. Он забыл о своем намерении оставить Валю нетронутой до первого клиента и повалил ее на кровать, сдирая одежду. Через секунду разорванные трусики Вали оказались у него в кулаке. Он наотмашь ударил девушку по лицу и прорычал:

— Ноги раздвинь, сука! Шире! Убью!..

Ему удалось втиснуться между безвольно раскинутыми ногами обезумевшей от страха девушки. Но бушевавшая в нем злость напрочь лишила его мужской силы. Буряк заскрипел зубами, переменил положение и скомандовал:

— В рот бери! Ну?…

— Я не хочу… Я не умею…

— Давай, давай! Как эскимо!..

Валя чуть не захлебнулась его спермой. Буряк дал ей отдышаться и навалился на девушку снова. На этот раз с потенцией все оказалось в порядке. Олекса Иванович сопя застегнул молнию на джинсах и пробурчал:

— Иди в ванную кровь застирай. Простыней на вас, шалав, не напасешься!..

Когда Валя, едва держась на ногах, вышла из ванной, Буряк покуривал возле телефонного аппарата.

— Мне тут с тобой валандаться некогда, — объявил он, снимая трубку. — Решай. Или делаешь то, что я сказал, или я тебя немедленно ментам сдаю.

Валя молчала, опустив голову.

— Значит, сдаю. — Буряк начал демонстративно накручивать диск.

— Не надо… — умоляющим голосом попросила Валя.

— Чего не надо?

— Не надо звонить в милицию.

— То-то! — сказал Буряк. Он на сто процентов был уверен, что именно так все и кончится.


Октябрь 1999 года. Ксана

— Смотри! — сказала Ксана.

Она поднесла железнодорожный билет до Белгорода к самому носу Вали и разорвала его на мелкие кусочки. Потом приоткрыла окошко «Мерседеса», и ветерок, подхватив обрывки, погнал их по асфальту.

Валя судорожно вздохнула и закрыла глаза, чтобы не видеть этого.

— Я тебя предупреждала, — сказала Ксана, следя за реакцией девушки. — Ну что ж, сейчас верну тебя туда, откуда взяла. Ещё успеешь на каком-нибудь кобеле заработать. Вернее, не ты, а твой Олекса Иванович. Поехали, Володя. Обратно к автовокзалу.

Водитель включил мягко заурчавший двигатель.

— Подождите! — вздрогнула Валя. — А вы мне другой билет сможете купить?

Ксана усмехнулась уголком рта.

— Ты мои условия знаешь, — сказала она.

После того как Валя, с трудом подыскивая слова, поведала свою печальную историю, Ксана почти не сомневалась, что девушка рано или поздно расскажет, где теперь обитает Буряк. Только требовался какой-то дополнительный толчок. Таким толчком и оказалось уничтожение билета.

Конечно, можно было сесть на хвост Буряку. Но на такой приметной машине, как роскошный «Мерседес», Ксана засветилась бы в два счета. Осторожный Буряк запросто мог обнаружить слежку, начал бы путать следы, а потом вообще бы лег на дно.

Теперь же, когда Валя практически сдалась, все становилось проще.

Однако Ксана рано праздновала победу. В последний момент страх вновь овладел Валей. Она отчаянно замотала головой и выкрикнула:

— Нет, не надо! Отпустите меня!..

Водитель покосился на Ксану и, повинуясь ее жесту, выключил мотор.

— Ну в чем дело? — раздраженно спросила Ксана.

— Мне нельзя из Москвы уезжать! — простонала Валя.

— Почему?

— У Олексы Ивановча мой паспорт… Он с ним в милицию пойдет… И тогда все. Они меня арестуют за убийство…

Ксана была уверена в том, что никакого отравления клофелином на самом деле не было. Буряк, конечно, был последним подонком, но на то, чтобы угробить человека, он никогда бы не пошел. Слишком высокая цена за очередную проститутку. Ксана поняла это, еще когда слушала рассказ Вали, но промолчала. Не стала она разубеждать девушку и сейчас. Та совершенно потеряла голову от страха и не вняла бы никаким доводам.

— Так, — сказала Ксана, секунду помедлив. — Где это все произошло, помнишь? Улицу, дом?

— Зачем вам?

— Не твоего ума дело. Помнишь или нет?

— Там рядом метро «Спортивная».

— Володя, к «Спортивной», — скомандовала Ксана.

Пятиэтажку на улице Доватора они отыскали без особого труда. Валя издалека указала подъезд и сползла на пол между сиденьями. Она ужасно боялась, что ее опознают жильцы дома. Ведь кто-то из них дал ее точное описание, как говорил милицейский майор.

Итак, адрес, где якобы произошло преступление, был установлен. Однако что предпринять дальше, Ксана не знала. Не ходить же по квартирам, расспрашивая, не отравили ли тут приезжего бизнесмена некоторое время назад. Ничего другого Ксане в голову не приходило. Она в задумчивости выкурила две сигареты и уже хотела дать водителю команду ехать домой, когда из подъезда вышел здоровенный мужик и неспешно направился в сторону метро.

Ксана так резко подалась вперед, что едва не стукнулась лбом о ветровое стекло. Уже стало совсем темно, и улица была освещена жидковато, но Ксана узнала в мужике Семена, московского дружка Олексы Ивановича.

Она не могла его не узнать. Он навсегда врезался в память с той ночи, когда до утра насиловал ее, тогда еще совсем юную Ксюшу Швайко, приучая отдаваться всем подряд. Семен значился вторым в ее списке. В списке тех, с кем она должна была расквитаться.

Настроение у Семена в этот вечер было хреновое. Впрочем, как и во все последние дни. Не так давно Буряк официально обосновался в Москве, и необходимость в его партнерстве с Семеном отпала. Олекса Иванович совсем вытеснил старого дружка из сутенерского бизнеса.

И поэтому заработки Семена упали почти до нуля. Буряк платил ему за использование дряхлого «Опеля», но это были жалкие крохи. В оборотистости Семен соперничать с Буряком не мог. И тогда он начал попивать, чтобы хоть чем-то заглушить незаслуженную обиду.

Буряк заметил это довольно скоро. Он пригрозил совсем порвать отношения, если Семен не завяжет. Тот поклялся, но завязать оказалось ему не под силу. Поэтому Семен пил тайно, укрываясь в съемной квартире на улице Доватора.

В этот роковой вечер спиртного не хватило, и Семен потащился за бутылкой в ближайший гастроном, работавший круглосуточно. Он и внимания не обратил на черный «Мерседес», припаркованный невдалеке от дома. Но когда Семен поравнялся с машиной, водитель, приоткрыв окно, позвал его:

— Эй, командир!

— Чего тебе? — спросил Семен, притормаживая.

— Как отсюда до Комсомольского проспекта покороче?

Семен начал подробно объяснять, показывая руками. Он и представить себе не мог, что из-за тонированных стекол «Мерседеса» его внимательно рассматривают.

Ксана держала помертвевшую Валю за шиворот, не давая ей снова забиться между сиденьями.

— Не бойся, дура! — шепнула Ксана. — Он тебя не видит.

Наконец водитель поблагодарил Семена, и тот побрел дальше.

— Узнала? — спросила Ксана, вглядываясь в побелевшее лицо Вали.

Но та с такой силой стиснула зубы, что могла лишь промычать в ответ что-то нечленораздельное.

Когда ее кое-как удалось привести в себя, Ксана услышала то, о чем уже сама давно догадалась.

— Это же он был!.. Он!.. — забормотала Валя, дико озираясь.

— Кто «он»?

— Ну тот… Приезжий… Который умер…

— Может, просто похож?

— Да нет же, он! Я его на всю жизнь запомнила!.. Как же так? Ведь по телевизору передавали… И этот милиционер говорил, который к Олексе Ивановичу приходил…

— Да липа это все! — крикнула Ксана, не выдержав. — Неужели до сих пор до тебя не дошло? Они нарочно все подстроили, чтобы потом тебя под клиентов класть, чтобы ты им денежки приносила! А ты еще этого говнюка Олексу защищаешь!

Валю затрясло как в лихорадке.

— Я все скажу… — торопливо заговорила она, клацая зубами. — Все! Только вы меня домой отправьте, ладно? Пусть даже без паспорта. Раз я никого не убивала…

— Володя, гони на Курский, — устало сказала Ксана. — А ты давай рассказывай.

Собственно, рассказывать Вале больше было нечего. Только назвать адрес Буряка.

Ничего другого Ксане и не требовалось. Теперь она могла начать свою охоту.


Октябрь 1999 года. Младший брат

Котя пребывал в отвратительном настроении. С минуты на минуту к нему должны были привезти Регину. А вновь оказаться под одной крышей с сестрой ему совсем не улыбалось. Пусть даже ненадолго. Однако такой план был продиктован шефом, возражать которому было не только бессмысленно, но и опасно. Шеф вселял в Котю настоящий ужас только одним своим тяжелым взглядом.

Часа в два ночи, когда все мыслимые сроки уже давно прошли, Котя понял, что у людей, посланных за Региной, возникли какие-то проблемы. Он набрал номер ее телефона, но так и не дождался ответа на добрый десяток звонков. Это, разумеется, никакой ясности не внесло. Регина могла находиться в пути, а если еще задержалась дома, то согласно договоренности не брала трубку.

Шефа тревожить среди ночи он не посмел, опасаясь суровой выволочки. Но лечь спать, не поняв, что происходит, Котя не мог. Да он и не заснул бы, мучимый тревожными предчувствиями. Коте стало казаться, что этим чертовым Басовым удалось отыскать Регину раньше, чем за ней пришли люди шефа. И если это так, последствия могли быть самыми печальными.

Даже из короткого телефонного разговора с сестрой Котя понял, в какой панике она находится. Открывшийся Регине подлинный смысл ее поступка на Островах стал для нее страшным ударом. В таком состоянии она расколется на раз, выдаст с потрохами и Котю, и шефа. И тогда пощады не жди.

Телефонный звонок, взорвавший тишину в три часа ночи, заставил Котю покрыться холодным потом. Он схватил трубку и тут же выронил ее из влажней руки. Но телефон снова залился сердитым звонком. На этот раз Котя взял трубку осторожно, точно она была раскаленной.

— Слушаю, — сказал он.

— Глинский, ты что это трубку бросаешь? — Железный голос несомненно принадлежал шефу.

— Я не бросал… Случайно получилось… Извините… — пробормотал Котя.

— Неважнецкие у нас с тобой дела, Константин, — сказал шеф. — Не хочется тебя огорчать, но приготовься к худшему.

Никогда шеф не звал его по имени. Видимо, ситуация создалась действительно скверная. Скорее всего, чего Котя и боялся, Басовы их опередили.

— Ты меня слушаешь? — спросил шеф.

— Слушаю, слушаю. Что-нибудь случилось?

— Скажи, Константин, у тебя сестра никогда на сердце не жаловалась?

— Да вроде нет.

— Вроде или точно?

— Точно. А что такое?

— Умерла она, Константин.

Котя едва опять не выронил трубку.

— Как это — умерла? — спросил он.

— Глупый вопрос. Как люди умирают?

— Но ведь она еще днем была совершенно здорова… — потрясенно заговорил Котя. — Я же с ней разговаривал… И ничего такого…

— Вот я и предположил, что сердце отказало, — вздохнул шеф. — Такое и с абсолютно здоровыми случается, к сожалению. Стресс — штука коварная. Может любого внезапно скосить.

— Когда? Когда это случилось? — срывающимся голосом спросил Котя.

— Похоже, незадолго до того, как наши люди за ней приехали. Они хотели ее откачать, да уж поздно было.

Котя никак не мог поверить в смерть сестры. Он вцепился в шефа, стараясь выпытать у него все подробности. Но тот уже, по существу, рассказал то, что знал. Добавил лишь, что сердечный приступ случился у Регины в тот момент, когда она принимала ванну.

— А как же они в квартиру вошли? — вдруг засомневался Котя.

— Кто?

— Ну те, кого вы за ней послали.

— Честно говоря, забыл у них спросить, — ответил шеф с едва ощутимой заминкой. — Предполагаю, что вскрыли дверь, когда на звонок никто не отозвался. И правильно сделали, если так, потому что встревожились. Да это, Константин, не суть важно. Поверь, я тебе искренне сочувствую. У тебя ведь других родственников не осталось, да?

— Да.

— Тем более. Но, надеюсь, ты эту трагедию перенесешь достойно. Как и полагается мужчине. А я со своей стороны сделаю все, что можно. Организацию похорон, поминки — это все фирма на себя возьмет. Так что об этом не думай.

— Спасибо… — сдавленным голосом поблагодарил Котя.

— Ну что ты! Это же наш святой долг. А тебе сейчас, как ни прискорбно, придется туда поехать.

— Нет-нет!.. Я не могу!.. — Перспектива оказаться один на один с мертвой сестрой испугала Котю. — Все, что угодно, но только не это.

— Придется, придется, — с нажимом сказал шеф. — В крайнем случае — утром. Утром даже лучше… Пришел, дескать, сестру проведать и обнаружил… Понимаешь? Это будет естественно. Не ждать же, пока… Нет, тянуть нельзя. Сразу же позвони в «Скорую» и в милицию. Чтобы все выглядело как надо.

— А в милицию-то зачем? — жалобно спросил Котя.

— Она все равно приедет. Да ты не переживай. Я и с милицией все улажу. Ты только язык там не распускай. Про Острова. И про встречу в «Рамсторе». Понял? Сейчас для нас это самое главное. Одно неосторожное слово — и могут возникнуть большие проблемы.

— Да, конечно. Я все понимаю.

— Вот и отлично. Потом мне позвонишь. Расскажешь, что нашел сестру мертвой. А все остальное доверь мне.

И смотри там аккуратней, Глинский!..

В последней фразе шефа прозвучала откровенная угроза.

Положив трубку, Котя так и остался сидеть возле телефона. Внезапная смерть Регины была необъяснима. Он не мог представить себе сестру мертвой. Коте вдруг стало безумно жалко себя. Как Регина могла оставить его одного? Какое ему дело до того, что сестра была не властна в своей жизни и смерти?

Странные обстоятельства, при которых случилась трагедия, в эту ночь еще не смущали Котю. Подозрения возникли позже.


Октябрь 1999 года. Скверные новости

У подъезда Неподражаемой, как всегда, дежурили фанатки. Они встретили вышедшую из машины Зою настороженными взглядами, а самая остервенелая ревниво спросила:

— Вы к кому? К Жанне Максимовне?

— А вы тут что, пропуска проверяете? — усмехнулась Зоя. — Или я пароль должна сказать, чтобы пройти?

— Она никого не принимает! — заявила главная фанатка.

— Меня примет!

В подъезде Зое преградил дорогу плечистый охранник.

— К Арбатовой, к Арбатовой, — сказала Зоя со вздохом.

— Вас ждут?

— Еще как!

Но охранник не позволил пройти, пока не позвонил в квартиру и не получил подтверждения, что Неподражаемая действительно ждет госпожу Басову.

— Тебя прямо как президента охраняют! — сказала Зоя, целуя подругу в полутемной прихожей.

— Ой, не говори!..

Они прошли в комнату, и там Зоя остановилась, пораженная.

— Новый имидж? — спросила она, разглядывая Жанну. — А ты знаешь, тебе идет. Седина прямо как натуральная.

— А она и есть натуральная, — ответила Жанна. — Это я всем вру, что покрасилась.

— Подожди… Как же это? Я ведь тебя не так уж давно видела.

Жанна рассказала, как она поседела за одну ночь. История с похищением Ванечки потрясла Зою.

— Я бы такого, наверно, не пережила, — сказала она.

— Пришлось пережить. Мне, Зойка, тогда никак нельзя было умирать. Я одна в ответе за сына была. А вот мама всего этого не перенесла.

— Алиция Георгиевна умерла?!

Жанна молча кивнула.

— Бедненькая… — сказала Зоя. — Сердце, да?

— Сердце.

— Господи, да что это с нами в последнее время происходит! — вздохнула Зоя. — Прямо какой-то злой рок.

У меня, правда, все пока живы-здоровы, слава богу. Но тоже сюрприз за сюрпризом. И один другого хуже.

Теперь наступила очередь Зои рассказывать о напастях, свалившихся на ее голову, и теперь уже Жанна сидела побледневшая, с широко открытыми глазами.

— Да, забыла сказать, — вспомнила Зоя, уже завершив свой рассказ. — У меня же еще Басов под следствием.

— Это в связи с чем?

— В связи с убийством.

— С каким?

— Ну как же! Ты разве не слышала? Альшиц убили.

— Альшиц?! — ахнула Жанна. — Это Милкину тетку, что ли? У которой мы ночевали, когда в Москву приехали?

— Ну да.

— А ее-то за что?

— Разбираются. А пока что все, кто с ней финансовые дела имел, под подозрением. Вот и Басов тоже.

— А я и не знала ничего, — сказала Жанна. — Газет не читаю, телевизор не включаю — и так нервы ни к черту. А там одна чернуха.

— Видишь, от нее не спрячешься. Ты мне, Жанка, вот что скажи. Ты уверена, что Миледи в истории с твоим сыном ни при чем?

— На девяноста девять процентов.

— Почему не на сто?

— Да вот этот случай в Склифе меня смущает. Что за человек приходил ее навестить? Почему его ловили? Почему стрельба была?

— Кто-то, наверно, этим делом занимается.

— Знаю я, как они занимаются! — безнадежно махнула рукой Жанна. — Вон с похищением Ванечки — полная темнота. А уж сколько времени прошло.

— А что, если мы сами попробуем про Милку все узнать?…

И Зоя, совершенно позабыв, что пришла к Жанне совсем по другому делу, втянула подругу в разговор о Миледи. Они припомнили ее внезапное исчезновение и такое же неожиданное появление на концерте в «России», ее странное нежелание рассказывать о себе, пластическую операцию и перемену имени.

А потом Зоя, хлопнув себя по лбу, воскликнула:

— Слушай, а ведь я ее любовника видела! И не раз!

— Когда?

— Ну Миледи же у меня стриптизершей работала в «Золотом веке». В ресторане. И там ее один тип высмотрел. Она с ним какое-то время жила.

— Что за тип?

— Толком не знаю. Такой неприметный на вид. Но взгляд, Жанка, взгляд! Так, наверно, кобра на добычу смотрит. Ты знаешь, я не трусиха. Но он как взглянул — у меня поджилки затряслись. Такой убьет как нечего делать. Я уж теперь думаю, не он ли собирался меня шлепнуть.

— Тебя?!

— Меня, меня. Я тогда с перепугу из Москвы рванула. Две недели носа не показывала, пока мне не дали знать, что опасность миновала. Но не это самое интересное.

— Господи, что же еще?

— А вот что. Знаешь, кто меня по телефону предупредил, что меня заказали?

— Миледи? — неуверенно сказала Жанна.

— Она. В том-то и дело. А откуда она могла узнать? Не иначе как ее любовничек проговорился. Тот самый, со змеиным взглядом.

— Так у Милки любовником был киллер?

— Скорее всего.

— И ты думаешь, это он к ней в Склиф приходил?

— Конечно. Можно попробовать его найти.

— Искать профессионального убийцу? Ты с ума сошла!

— Мы же не уголовный розыск. Мы его за решетку сажать не собираемся. Нам же только про нашу подругу узнать.

— И как же ты собираешься его искать? — скептически спросила Жанна.

— Не знаю пока. Можно попробовать по ее старому телефону позвонить. На Поклонную улицу. Вдруг там за что-нибудь зацепимся.

Жанна с сомнением покачала головой. Звонок на Поклонную ничего не мог дать. Ведь Миледи давно оттуда уехала на Борисовские пруды.

Но Зою уже было не остановить. Она помнила старый адрес и номер телефона Миледи и, подсев к телефону, стала быстро тыкать пальцем в кнопки.

— Алло! — отозвался на звонок какой-то пожилой мужчина.

— Добрый день! — ангельским голосом заговорила Зоя. — Извините, я с кем говорю?

— Мидовский. Станислав Адамович. А это кто?

Зоя зажала рукой трубку и беспомощно посмотрела на Жанну.

— Что? — спросила та.

— Это ее отец… — прошептала Зоя. — Отец Миледи!..


Ноябрь 1999 года. Ксана

Она испытывала запоздалое сожаление. Нет, не о том, что раз и навсегда отшила этого старого козла, Генриха Романовича. Он того заслуживал, и Ксана еще мягко с ним обошлась. Но ей нужно было в последнем разговоре до конца выяснить все, что касалось ее названого отца. Скорее всего, тайный советник сказал правду и в прошлом Марьямов действительно не был святым. Но ведь и самой Ксане долгое время пришлось исполнять ненавистную роль грязной уличной шлюхи. Она-то знала, как непросто порой складывается жизнь вопреки самым лучшим намерениям.

Так что Марьямову она не судья. Еще и потому, что именно он вытащил ее с самого дна. Он ее полюбил, несмотря на огромную разницу в возрасте, и мучился от невозможности проявить свою любовь как настоящий мужчина. Вся его нежность вылилась в отеческую заботу о Ксане. То, что Марьямов однажды привел ей какого-то синеглазого парня и заставил его овладеть Ксаной, было, конечно, невероятной дикостью.

Но Марьямов тогда находился буквально на грани помешательства. Она поняла это и простила его.

Автомобильная катастрофа на Каширке, в которой погиб Марьямов, оказалась для Ксаны таким ударом, что ей самой захотелось умереть. Она с трудом держалась на грани. А через некоторое время у нее стали появляться смутные догадки, что Марьямов погиб не случайно.

Первое подозрение возникло тогда, когда она тайком добралась до места катастрофы. К тому времени все следы аварии были ликвидированы. Бетонный столб, в который врезалась машина Марьямова, успели заменить новым. Осталось только выжженное пятно среди сочной травы. Этот отрезок трассы был совершенно прямым, дорожное покрытие — без малейшей выбоины. Что же послужило причиной аварии? Возможно, водителю стало плохо? Или все-таки авария была подстроена?

Позже Ксана вспомнила человека, явившегося к ней, как потом она выяснила, через полтора часа после катастрофы на Каширке. Этот человек с холодным змеиным взглядом пришел якобы по просьбе Марьямова за какой-то видеокассетой. Он сразу не понравился Ксане. И утверждение, что Марьямов не предупредил о его визите по телефону потому, что замотался, было явной ложью.

Ксана разгадала в пришельце врага, но попытка вырубить его с помощью тяжелой вазы окончилась неудачно. Враг был слишком хитер и ловок. Хорошо еще, что он не придушил отчаянную девчонку, а только крепко связал ее, чтобы не мешала.

Он нашел то, что искал, и унес с собой. Но сначала ему пришлось проверить на видике несколько кассет. Нужная оказалась спрятанной в коробку от фильма «Терминатор».

Ксана, лежа связанной на полу, могла видеть экран телевизора. По чуть размытому черно-белому изображению она догадалась, что съемка велась скрытой камерой. Звук записался скверно, но и без него оргия с голыми девицами в кабинете ресторана была впечатляющей. Среди троих мужчин на пленке особенно бросался в глаза человек с лысым сверкающим черепом…

Потом, видимо, эту же кассету искали двое других незнакомцев, нагрянувших в тот же день. Они попытались допросить Ксану, но тогда она еще не могла говорить. Впрочем, если б и могла, то все равно ничего бы им не сказала. В них она тоже интуитивно почувствовала врагов. И кроме того, у Ксаны мелькнула мысль, что смерть Марьямова каким-то образом связана с видеокассетой.

Проверить свои догадки она, увы, никак не могла. Наивно было предполагать, что кто-нибудь из окружения Марьямова откроет ей правду. Ответы надлежало искать в прошлом названого отца. Это лишний раз подтвердили слова Генриха Романовича, вырвавшиеся у него при попытке овладеть Ксаной.

Оставалась слабая надежда на Владика. Молодого юриста еще не подпускали к сокровенным тайнам бизнеса, он был на подхвате у Генриха Романовича.

Однако Владик невольно слышал обрывки каких-то разговоров и, будучи человеком весьма неглупым, из мизерных крох информации составил для себя определенное представление о Марьямове. Об этом он помалкивал, поскольку прекрасно понимал, что любое неосторожное слово грозит бедой.

Но сопротивляться Ксане Владик не мог. И когда она потребовала рассказать все, что он знает о Марьямове, молодой юрист сдался почти мгновенно.

— Понимаете, Ксана Михайловна… — неуверенно начал он.

— Просто Ксана. Мы же договорились.

— Да-да, конечно. — Владик слегка зарделся. — Понимаете, Ксана, я никакими точными фактами не располагаю. Но слышал краем уха, что господин Марьямов когда-то действительно имел кличку Сильвер. И вроде бы у него была команда, с которой он занимался рэкетом. Но это было давно. Вы еще тогда даже не родились. Понимаете, такое… Как бы сказать… Такое первоначальное накопление капитала. Вещь довольно традиционная. Вот, скажем, в Америке…

— Про Америку не надо! — оборвала его Ксана. — И щадить меня тоже нечего. Мне нужно знать правду. Например, убивал ли он кого-нибудь.

— Ну кто бы мне такое рассказал! — вздохнул Владик.

— Ты случайно мог услышать.

— Про такое вслух не говорят.

— А намеки? Догадки?

— Нет, тут я пас.

— Ладно. Что еще?

— А что еще? — Владик задумался. — Ну слышал я, что господин Марьямов был теневым владельцем какого-то шикарного ресторана. «Золотой век», кажется. Но его уже давно в помине нет. Потом он какое-то время жил на Кипре. Оттуда вернулся уже не Сильвером, а Марьямовым. Не знаю, настоящая это фамилия или нет.

— Это как раз не имеет значения, — сказала Ксана.

— Я тоже так думаю. Вот, пожалуй, все.

Личность названого отца стала чуточку определенней, но этого Ксане было мало.

— А что насчет врагов? — спросила она. — У такого человека наверняка должны быть враги.

— Наверно. Но тут я опять пас. А что вас беспокоит? Вы боитесь, что они начнут вас доставать?

— Я уже ничего не боюсь, — с хриплым смешком ответила Ксана. — И скорее не они меня, а я их хочу достать.

Владик изумленно вытаращился на нее. Ксана окинула его оценивающим взглядом. О том, что молодой юрист тайно влюблен в нее, она догадалась не сегодня. Но достаточно ли этого, чтобы Владику можно было доверять?

— Я тебе сейчас кое-что скажу, — начала она, — но только…

— Никаких «только»! — воскликнул Владик, прижимая руки к груди. — Я целиком ваш, Ксана Михайловна! С головы до ног!

— Только не говори, что готов умереть за меня.

— Говорить не буду. Просто возьму и умру.

В ответ на такие громкие слова, наверно, следовало улыбнуться. Но у Ксаны почему-то задрожали губы. Она отвернулась и сказала глухо:

— Нет уж, пусть умирают другие!..


Октябрь 1999 года. Жанна

Встретились два приятеля.

— Ты слышал? — спрашивает один другого.

— Что?

— Сидоров пошел работать!

— Я так и знал, что он за деньги готов на все!..

Этот старый анекдот не случайно вспомнился Жанне…

Боря Адский превзошел самого себя, организовав в совершенно безнадежное для гастролей зимнее время серию концертов Неподражаемой в пяти крупнейших волжских городах. Этот тур обещал существенно поправить финансовые дела Жанны, и она, приободрившись, старалась как можно быстрее закончить работу над новым альбомом, которого уже заждались ее многочисленные поклонники.

Альбом состоял из двадцати новых композиций, большую часть из которых написала сама Жанна. Одну песню на стихи Цветаевой ей подарил вернувшийся из Германии Адик Тухманов. А три очень неожиданные и свежие по интонации вещицы сочинила безвестная уральская девчонка, приславшая Неподражаемой кассету со своей самодеятельной записью.

Работа над альбомом шла в обстановке строжайшей секретности. Оркестровую фонограмму на тридцатидвухканальной аппаратуре писали раздельно по группам инструментов. Таким образом, каждый музыкант знал лишь свою партию, не имея представления о целом. В этом была не только технологическая необходимость, не только желание добиться идеального «саунда». Новые шлягеры имели особенность каким-то загадочным образом просачиваться сквозь стены студии звукозаписи и попадать в репертуар других исполнителей, торопившихся застолбить за собой только что народившийся хит. Потом, конечно, в результате серьезных разборок справедливость можно было восстановить, но радости это не приносило.

Сведением многочисленных звуковых дорожек в одну занимался один из лучших столичных звукорежиссеров Витя Старков. Он был убежденно пьющим человеком, но ухо имел волшебное и своей филигранной работой лишний раз подтверждал старую истину, что талант не пропьешь.

Когда Старков священнодействовал за пультом, он терпеть не мог, чтобы над ним сзади нависал вокалист. Он и самого Марка Короля не раз посылал подальше, а уж авторитетней фигуры, чем Король, на отечественной эстраде за последнее время не было.

Жанна всегда приносила в сумочке для Старкова так называемый «второй завтрак» — фляжку с настоящим армянским коньяком десятилетней выдержки. Но не это заставляло звукорежиссера мириться с ее присутствием.

Как-то, еще на предыдущем альбоме, они разругались вдрызг. Причем по пустячному поводу. Старков наотрез отказался включить в фонограмму нежную скрипочку, так понравившуюся Жанне.

— Это кабак! — безапелляционно заявил он.

— Уши помой! — таким же тоном ответила Жанна. — Никакого кабака тут нет!

— Значит, еще хуже. Еврейская свадьба!

Постепенно дошло до личных оскорблений.

— Выбирай: или эта гребаная скрипка, или я! — заорал Старков, побагровев от злости.

— Тогда скрипка!..

Старков выскочил из аппаратной и три дня керосинил дома по-страшному. Из запоя его пришлось выводить с помощью нарколога.

За это время Жанна свела фонограмму сама. Потом друзья под руки привели слабо упирающегося Старкова. Он с мрачным выражением на позеленевшем лице прослушал фонограмму и заметил:

— Все равно свадьба. Пусть не еврейская. Румынская.

Но Жанна видела, что скрипочка неожиданно зацепила звукорежиссера по-хорошему. Он и сам подтвердил это минутой позже.

— Ладно, — сказал Старков. — Пусть скрипка остается. Может, я на этот раз прокололся.

Такое признание дорогого стоило. Тем более что прокол со скрипкой был единственным в работе Вити Старкова. С тех пор он безропотно позволял Жанне сидеть за пультом рядом с ним. Но когда в аппаратную заглядывал даже свой человек Боря Адский, никогда не совавший носа в творческие дела, Старков убирал руки с микшеров и сидел с отсутствующим видом.

Точно такой же была его реакция на появление директора и в этот раз.

— Ну что тебе, Боря? — раздраженно спросила Жанна, покосившись на Адского.

— На два слова, Жанночка, — виновато зашептал тот.

— Подожди за дверью. У нас скоро перекур.

Дело, по которому директор прискакал в студию, оказалось довольно странным. Адский постоянно ломал голову над тем, как бы Жанне побыстрее заработать деньги. И отыскал-таки вариант.

В столице недавно развернуло бурную деятельность одно оригинальное агентство. Оно по заявкам желающих договаривалось со звездами эстрады и телевидения об их участии в свадьбах и прочих семейных праздниках. Грубо говоря, любой человек за соответствующую сумму мог рассчитывать на приватный вечерок со звездой и тем поразить в самое сердце завистливых знакомых.

— Боря, ты что мне предлагаешь? — спросила Жанна. — У тебя крыша поехала?

— У меня — нет, — ответил Адский. — Это остальное население с ума посходило, выбрасывая кровные доллары за возможность чокнуться со звездой.

Но тебе-то что за дело, Жанночка? Платят на месте, и очень убедительно. Ручаюсь.

— Торчать как памятник на свадьбе у незнакомых людей?

— При чем тут памятник! Есть масса вариантов. Некоторые, например, любят быть тамадой. Такая у них фишка. А другие просто попоют для гостей с полчасика — и свободны. Ну иногда кто-нибудь на танец пригласит или попросит сфотографироваться вместе на добрую память. Ничего страшного я в этом не вижу. Так и на проклятом Западе звезды халтурят. Ты думаешь, откуда эта мода пошла?

— Короче, ты предлагаешь, чтобы я сдала себя напрокат?

— Видишь ли, Жанночка, — проникновенно заговорил директор, — кто-то из мудрецов сказал, что женщина никогда не сделает того, чего до нее не делала бы другая.

— Слышала. Но этот мудрец имел в виду — в постели.

— Правильно. Но мысль верная и в нашем случае.

— И сколько же платят за такие мучения?

— По-разному. Телезвезды первой величины начинают разговор с пятнадцати тысяч. Кто-то — с десяти. Ребята из сериала про ментов идут по пятьсот баксов каждый. А мы, я так прикидываю, где-то в серединке. Могу уточнить.

— Ну уточни, — с сомнением сказала Жанна, уверенная в том, что никогда не согласится.

Этой уверенности у нее хватило всего на несколько дней.


Октябрь 1999 года. Зоя

— Откуда он там взялся? — спросила Зоя.

Жанна только развела руками. Позвонив на удачу по старому номеру Миледи, подруги меньше всего ожидали, что им ответит ее отец.

— Что же делать? Перезвонить?

— Ну перезвоним, — покачала головой Жанна. — И что скажем? Спросим, зачем он приехал?

— Ясно зачем.

— Ничего не ясно. Мне в Склифе сказали, что родственников не нашли. Может, Милкины родители еще и не знают ничего. Может, они ее искать приехали.

— Может, и так. Что же нам, сидеть и гадать? Все равно нужно с ними поговорить.

— Тогда звони снова.

— Нет, — решила Зоя. — Не по телефону. Надо туда подъехать. Прятаться — это не по-человечески, Жанка. Сколько лет с Милкой дружили! А меня-то она вообще от смерти спасла. Может быть, с риском для собственной жизни.

Жанна украдкой бросила взгляд на часы. Выкроенное для свидания с Зоей время пролетело незаметно.

— Зоечка, у меня цейтнот, — виновато сказала Жанна. — Через двадцать минут я в студии быть должна. Записываю новый альбом. Там меня столько народу ждет. Не могу отменить.

— Ладно, только не делай несчастное лицо. Я и одна могу на Поклонную смотаться. Моих альбомов родина не ждет, — благородно объявила Зоя. — Погнали.

— Подожди. У тебя же какое-то дело ко мне было.

— Да! Совсем из головы вылетело! — спохватилась Зоя. — Есть у тебя надежный человек, который с видеокамерой умеет обращаться?

— А что тебе нужно снять?

— Похороны.

Зоя в двух словах объяснила подруге свою идею. На Жанну столько всякого свалилось за последнее время, что она даже не удивилась. Однако подходящая кандидатура, как назло, не приходила на ум.

— Надо у Тимура спросить, — сказала Жанна. — Только он сейчас занят.

И тут, словно по волшебству, из недр необъятной квартиры выплыла сладкая парочка — Тимур и Митя Иванцов. Они с утра дорабатывали диалоги в сценарии.

Подходящего человека нашел Митя. Еще со времен работы на телевидении у него сохранились приятельские отношения с оператором Аликом Алексашиным. Тот, правда, давно уже не снимал, укрывшись на своей даче в Апрелевке, где попросту шабашничал, если не уходил в очередной алкогольный полет.

— Он, конечно, и так все сделает в лучшем виде, — сказал Иванцов, — но неплохо было бы ему немного заплатить. Он, как говорится, в стесненных обстоятельствах.

— Ноу проблем! — кивнула Зоя. — Двести баксов хватит?

— Вполне, — сказал Иванцов и набрал номер Аликовой дачи.

Алексашин как раз находился «на просушке», поэтому был бодр и энергичен. Сговорились за две минуты. Потом трубку взяла Зоя и попросила Алика вечером быть у телефона, чтобы уточнить детали.

После этого все разъехались по своим делам.

Зоя решила сразу отправиться на Поклонную. Разговор там, судя по всему, предстоял непростой, но Зою трудности никогда не страшили. Она знала, что само собой ничто не рассасывается, и отважно шла навстречу любым трудностям.

— Кто там? — спросили из-за двери.

— Открывайте, не бойтесь! Свои! — ответила Зоя неестественно веселым тоном.

Дверь распахнулась, и Зоя увидела отца Миледи. За двадцать с лишним лет, прошедших с их последней встречи, Станислав Адамович сильно сдал. Однако он старался держаться прямо, его седая грива ничуть не поредела, и только голубые глаза, точно такие же, как у дочери, глядели на мир без прежней живости.

Зоя подумала, что, столкнувшись с паном Мидовским на улице, она наверняка узнала бы его. А вот он смотрел на неожиданную гостью с недоумением.

— Вы… — спросил Станислав Адамович. — Вам кого?

— Не узнаете?

Не успела Зоя продолжить фразу, как в прихожую невесомым перышком вылетела жена пана Мидовского, Верунчик.

— Мила!.. — тонко вскрикнула она.

Зоя невольно вздрогнула. Значит, родители действительно не знают о смерти Миледи. Более того, они все время ждут возвращения дочери.

Станислав Адамович перехватил движение жены, нежно прижал ее к себе.

— Да нет же, нет, Верунчик. Ты ошиблась.

— Тетя Вера… — тихо сказала Зоя. — Это я, Зоя Басова. То есть Братчик. Вы меня помните?

— Зоя… — прошелестела Верунчик, впиваясь взглядом в Зоино лицо. — Зоечка…

Она обняла Зою иссохшими руками и заплакала. Верунчик, в отличие от мужа, совсем превратилась в старушку.

— Ты к Милочке пришла, да? — продолжала Верунчик всхлипывая. — А ее нет. Нет ее дома.

— А где она?

Этот неуместный, идиотский вопрос вырвался у Зои сам собой, и она тут же прикусила язык.

— Что же мы в коридоре стоим? — поспешно вмешался Станислав Адамович. — Пойдемте в комнату. Я сейчас кофейку организую.

— А тебя не узнать, — сказала Верунчик Зое. — Настоящей дамой стала. Как же вы быстро вырастаете, господи!..

Зоя и рада была бы уйти, но Верунчик цепко ухватила ее за локоть.

Глава вторая Тени за спиной

Октябрь 1999 года. Младший брат

Хоронили Регину на Кунцевском кладбище. Место, разумеется, выбил всемогущий шеф Коти. Сам он на похороны не приехал, да Котя на это и не рассчитывал. В конце концов, кто ему Регина?

Хотя, если разобраться по совести, шеф был не совсем уж сторонним человеком. Сердечный приступ, из-за которого Регина захлебнулась в ванне, наверняка был спровоцирован паническим страхом. А страх возник не на пустом месте. Он был последствием того опасного задания, которое выполнила Регина на Островах. Но задание-то давал шеф!

Эта элементарная логическая цепочка выстроилась в голове у Коти еще до похорон. Жалость к сестре постепенно вытеснила у него мысли о полном одиночестве, в котором он теперь оказался. Началось это с того ужасного момента, когда Котя увидел обнаженное тело Регины в переполненной ванне. Он смотрел на нее не узнавая.

Потом дотащился до телефона и позвонил туда, куда велел шеф. А вот набрать номер шефа рука не поднялась.

Тот, не выдержав, позвонил сам.

— Почему не на работе, Глинский? — спросил он как ни в чем не бывало.

— Так ведь рано еще… — машинально ответил Котя и, спохватившись, добавил: — И потом, это… У меня сестра умерла.

Шеф весьма профессионально разыграл сначала удивление, потом сочувствие. Клещами вытянул из Коти подробности, о которых был осведомлен лучше Коти. И в заключение сказал:

— Конечно, ни о какой работе и речи не может быть. Сколько дней потребуется на твои печальные дела, столько и получишь. А помощь я тебе организую. И вот еще что, Глинский. Помни наш уговор!

Напоминать Коте о том, что нужно поменьше болтать, шефу не стоило. Тот и сам держал язык за зубами, хотя кое-какие вопросы требовали ответа.

И первый из них — каким все-таки образом люди шефа проникли в запертую квартиру Регины. Никаких следов взлома на замочной скважине не осталось. Странно было и то, что дверь оказалась открытой, будто люди шефа спасались торопливым бегством. Вызывал недоумение включенный телевизор. Непонятно было также, почему, обнаружив труп, посланцы шефа сами не вызвали врачей и милицию, а предоставили это сделать брату.

Шеф сумел организовать все так, что Котя практически был отстранен от тяжких забот, связанных с похоронами, и наблюдал за всем как бы со стороны. У него было время подумать. Сто раз перебрав в памяти обстоятельства смерти сестры, Котя все больше и больше стал подозревать, что дело тут не обошлось без шефа.

Этот преуспевающий, выглядевший чрезвычайно респектабельно бизнесмен вращался не только в деловых и околоправительственных кругах — он был своим человеком среди людей искусства, исправно посещая все премьеры, вернисажи и фестивали. Но вполне вероятно, что шеф коротко знался и с криминальными авторитетами. Такое было вполне в духе времени. Провокация с наркотиком, которую он устроил банкиру Басову, выходила далеко за рамки обычной конкурентной борьбы. Это был чистой воды криминал. Человек, решившийся на подобный ход, мог запросто убрать исполнителя, не замарав чужой кровью своих белоснежных манжет. Там более, если исполнитель оказался слабым звеном.

А Регина как раз обнаружила свою слабость, ударившись в панику. Если бы там, на Островах, коварный план шефа удался и Басов загремел в тюрьму, Регину бы не тронули. Но вышло по-другому, и она стала опасной.

Котя едва не выложил эти соображения пожилому оперу, торопливо бравшему у него показания. Опер явно тяготился пустой формальностью, и Котя промолчал, заподозрив, что мент куплен шефом.

В свете всего происходящего это не выглядело таким уж невероятным.

Напрямую поговорить с шефом о своих подозрениях Котя не мог. У него просто не хватило бы смелости. Вот если бы шеф приехал на кладбище, по выражению его лица можно было бы попытаться что-то угадать. Хотя шеф не такой человек, чтобы выдать себя подобной ерундой.

Настораживало Котю еще и то, что к нему словно приклеились два человека, которых он никогда не видел в офисе фирмы. Эти двое оказались теми людьми, которые обнаружили тело Регины. Теперь они неотступно следовали за Котей, куда бы тот ни пошел. И Котя быстро смекнул, что они специально приставлены шефом. На всякий случай. Расспрашивать их он не рискнул — и правильно сделал. Они и у могилы стояли по обе стороны Коти как безмолвные сторожа.

Проводить Регину собралась ничтожная горстка людей. Кроме Коти и двух сопровождающих пришли несколько сотрудниц с ее работы. Какой-то замшелый старичок произнес над гробом дежурные слова прощания. Что-то там о хорошем, отзывчивом человеке и примерном работнике, без которого осиротел дружный коллектив.

Сотни раз слышанные фразы никого не тронули. Могильщики нетерпеливо переминались, сжимая в руках лопаты. Их уже поджидал следующий покойник.

Котя стоял недвижимо, глядя на лицо Регины, ставшее совершенно чужим. Он ничего не чувствовал. Но когда на крышку гроба гулко упали первые комья мерзлой земли, что-то в нем сломалось. Давясь брызнувшими слезами, Котя рванулся вперед. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только странный лающий звук. Тотчас двое сторожей с обеих сторон до боли сжали ему локти.

— Спокойно, спокойно!.. — раздалось над ухом.

Котя не стал сопротивляться, обмяк.

— Смотри! Справа! — сказал один сторож другому.

— Вижу! — ответил тот.

Котя почувствовал, что его отпустили. Но внезапный порыв, толкнувший его к могиле, уже угас. Котя машинально нагнулся за горстью земли, да так и не бросил ее на гроб, зажав в кулаке. Он не заметил, как двое его сторожей быстрым шагом подошли к какому-то человеку в черном пальто с поднятым воротником, стоявшему у оградки соседней могилы. Они обменялись парой фраз, после чего человек в черном пальто сделал попытку отбежать. Но люди шефа оказались проворнее. Произошла короткая схватка, в результате которой человек в черном пальто оказался поверженным на землю, а сторожа Коти таким же быстрым шагом возвратились. На ходу один из них спрятал за пазуху отнятую у незнакомца видеокамеру.

Человек в черном пальто лежал лицом вверх, к пасмурному небу. Глаза его были закрыты.


Ноябрь 1999 года. Ксана

Получив в лице Владика беззаветно преданного союзника, Ксана почувствовала себя уверенней. Но и только. Практически молодой юрист мало чем мог поспособствовать в ее расследовании. Врагов Марьямова, если таковые действительно имелись, не интересовали капиталы, доставшиеся Ксане. Их, видимо, вполне удовлетворила смерть Сильвера.

Очевидно, оборвалась навсегда и единственная ниточка, за которую можно было бы потянуть. Человек со змеиным взглядом, забравший пресловутую видеокассету, бесследно исчез и вряд ли собирался появляться в будущем.

Однако Ксана не махнула рукой на поиски возможных виновников гибели названого отца. Она поняла, что лихим наскоком эту проблему не решить. Требовалось время и терпение. А пока что у нее были более неотложные дела.

Теперь, когда благодаря отбывшей в свой Белгород Вале Федотовой стал известен адрес Буряка, можно было вплотную заняться бывшим тренером. Водителя Володю Ксана в помощники не взяла, поскольку знала его плохо, а невозмутимости, с которой он исполнял причуды хозяйки, было недостаточно. А вот рвавшийся доказать свою преданность Владик годился безусловно.

Но и тут существовала одна сложность. Ксана собиралась отомстить Буряку очень жестоко. Такая жестокость несомненно требовала объяснения. Рассказывать же Владику о своей прошлой жизни Ксана не хотела.

С одной стороны, без памяти влюбленный парень мог загореться таким же желанием наказать Олексу Ивановича. А если нет? Если рассказ Ксаны оттолкнет его? Нужно было сделать так, чтобы Владик взялся помогать, что называется, с закрытыми глазами. Но для этого ему надо было хотя бы подарить надежду на возможную близость. А вот этого Ксана обещать Владику никак не могла. Не могла, и точка. Охоту к сексу ей отбили напрочь. Получалось так, что действовать нужно было самостоятельно.

Владик теперь находился при Ксане неотлучно, ловя каждое ее слово, каждый взгляд. От него не укрылось, что Ксана пребывает в некотором смятении. И он однажды сказал:

— Я вижу, вас что-то мучает, Ксана. Скажите что. Может, вместе легче будет решить проблему?

— Ну смотри, — усмехнулась она. — Сам напросился.

Он с готовностью кивнул.

— Мне нужно одну машину спалить, — сказала Ксана и выжидательно посмотрела на Владика.

Тот молчал, ничем не выражая своего отношения к услышанному.

— Ты меня понял? — спросила она.

— Понял. Надо сжечь машину. Дальше?

— Ну ты даешь!.. — немного растерялась Ксана. — А какую, зачем — тебя не интересует?

— Нет, — сказал он. — Главное, что это вам нужно. Остальное — несущественные детали.

— Но я, может, на преступление иду.

— Это если по Уголовному кодексу, — спокойно возразил он. — А если по-другому… Я не сомневаюсь, что речь идет о машине какой-то редкостной сволочи. Мерзавца, который это заслужил. А может быть, и не только это.

Ксана ошеломленно молчала. Потом потянулась за сигаретой, но сломала ее, не закурив.

— Я угадал? — спросил Владик.

— Да. Но как?…

— Тогда мне больше ничего знать не надо.

Ксана и предположить не могла, что они так быстро договорятся. Она с нарастающим интересом взглянула на Владика. Этот парень в самом деле готов для нее на все. Однако жизнь научила Ксану не слишком-то доверять людям.

— Я за помощь хорошо заплачу, — сказала она.

— А вот этого не надо, — ответил он оскорбленным тоном. — Я могу что-то сделать для вас. И все. Без всяких авансов.

Ксана почувствовала, что краснеет.

— Извини, — пробормотала она. — Не хотела тебя обидеть.

— Ерунда. Просто вы меня еще плохо знаете.

— Слушай, — сказала она, — говори мне тоже «ты». А то странно получается. Я тебя на «ты», а ты меня на «вы».

— Я попробую.

Но сказать Ксане «ты» у Владика долго не получалось. До той самой ночи, когда они отправились сжигать машину Буряка.

Ксана взяла из гаража маленький элегантный «Форд Ка», который обучилась водить совсем недавно, и они с Владиком сперва поехали на заправку, где наполнили бензином две двадцатилитровые пластиковые канистры.

В половине четвертого утра они подъехали к дому, в котором проживал теперь Олекса Иванович. Место, где ночевал «Опель», взятый у Семена Буряком в бессрочное пользование, было разведано поджигателями накануне. Машина стояла во дворе дома номер двадцать два по улице Островитянова. Там еще до приезда Олексы Ивановича все было занято машинами жильцов, поэтому Буряк ставил «Опель» рядом с мусорными контейнерами. Так что другие машины не должны были пострадать от огня.

Владик не позволил Ксане выйти из машины. Он вообще настаивал на том, чтобы пойти на эту опасную акцию одному. Но Владик не умел водить машину, а исчезнуть с места преступления следовало быстро. Да Ксана и не хотела мстить чужими руками.

Подкравшись в кромешной тьме к обреченному на гибель «Опелю», Владик щедро облил его бензином сначала из одной, а потом из другой канистры. Журчание стекающего на землю бензина казалось ему грохотом водопада. Потом он сделал, как полагается, длинную бензиновую дорожку, чтобы случайно не загореться самому. Немного помедлил и, наклонившись, чиркнул спичкой. Огонь весело понесся по бензиновому ручейку к «Опелю», и через мгновение машина бесшумно запылала.

Ксана не могла оторвать взгляда от пляшущих языков пламени.

— Поехали! — услышала она голос Владика. Он уже сидел с ней рядом, поставив пустые канистры в ногах.

— Нет, подожди… — отмахнулась Ксана.

И в тот же момент у «Опеля» со страшным грохотом рванул бензобак. По всей округе заверещали на разные лады сторожевые системы машин. В доме начали зажигаться окна.

— Поехали! — повторил Владик. — Ты что, с ума сошла?

— Ну наконец-то ты сказал мне «ты»! — Ксана обернулась к Владику с холодной торжествующей улыбкой.

Он не мог заставить ее тронуться с места, пока из подъезда не выскочил ополоумевший мужик в одних трусах. Он бестолково заметался вокруг пылающего «Опеля».

— Смотри, это он! — сказала Владику Ксана. — Теперь едем!..

Она резко рванула машину вперед. Но едва «Форд Ка» выскочил из двора на улицу, как путь ему преградила патрульная машина милиции.

— Куда так несетесь? — прогремел подскочивший мент.

— Да к вам же и несемся, — не задумываясь ответила Ксана. — Там во дворе машина взорвалась! Ужас!..

Только минуты через три, когда «Форд Ка» был уже далеко от опасного места, Владик восхищенно сказал:

— Ну у тебя и нервы!

— Сама удивляюсь, — ответила Ксана и хрипло засмеялась.


Ноябрь 1999 года. Жанна

Итак, она сидела за празднично сервированным столом в нижнем зальчике бара «Роспи», расположенного по соседству со станцией метро «Орехово». Зальчик был снят одним удачливым брокером по случаю собственного дня рождения. Народ тут собрался разношерстный, преимущественно среднего возраста. Но все это было не важно. Главное, что Жанна, неожиданно для себя самой, дала согласие на участие в чужом празднике. Проклятые деньги нужны были позарез.

В общем-то, собравшиеся за столом оказались довольно милыми людьми. И сам виновник торжества не вызывал антипатии. Только вот от близкого соседства с Неподражаемой он пережил такой стресс, что после пары рюмок «Русского стандарта» безнадежно поплыл и стал вести себя не совсем адекватно.

А сначала все было чинно, даже слишком. Когда после небольшой суматохи гости расселись по местам, возникла томительная пауза. Все глазели на Жанну, следя за каждым ее движением.

— Жанна Максимовна, вам первое слово, — сказал виновник торжества дрогнувшим от волнения голосом.

Вот тут-то Жанне и припомнился старый анекдот про Сидорова, за деньги готового на все.

— Ну почему же мне? — мягко возразила она. — Я тут случайный гость.

— Самый дорогой гость! — протестующе воскликнул виновник торжества.

У Жанны едва не вырвалась неуместная шутка, что она действительно обошлась хозяину недешево. Ей пришлось подняться с бокалом шампанского. Все подходящие к случаю слова вылетели у нее из головы.

— Извините, я не буду оригинальной, — сказала Жанна с натянутой улыбкой. — Я просто желаю виновнику торжества всяческих несчастий, болезней, неудач и даже мелких неприятностей…

Она сделала небольшую паузу и закончила:

— …избежать!

Недоумение гостей сменилось бурным восторгом. Тривиальный приемчик сработал на удивление безотказно. Впрочем, любой тост Неподражаемой прошел бы тут на ура.

После нескольких рюмок стол оживленно загудел. К Жанне выстроилась целая очередь желающих чокнуться. Виновник торжества был свински забыт, и от этого Жанна чувствовала себя еще более неловко. Она со страхом ждала, что, несмотря на жесткую договоренность, гости не удержатся и начнут приставать к ней с вопросами про ее седину, интересоваться деталями личной жизни.

К счастью, вскоре появились двое музыкантов. Один с саксофоном, другой с синтезатором, заменявшим целый оркестр. Подвыпившая компания ударилась в пляс.

Жанна украдкой поглядывала на часы. Стрелки двигались мучительно медленно, до девяти, когда Жанна решила незаметно уйти, им еще было тащиться и тащиться.

— А сейчас прошу полной тишины! — заплетающимся языком объявил виновник торжества. — Сюрприз!..

Он махнул рукой музыкантам, и в зальчике зазвучал знаменитый шлягер Неподражаемой «Слезы шута». Немедленно грянули аплодисменты. Песню помнили все и ждали, что дорогая гостья сейчас ее споет.

Вот к этому Жанна оказалась не готова. Времена, когда она развлекала своим пением гостей в захолустном кратовском ресторанчике, давно прошли. Старинные «Слезы шута» вывели ее когда-то на международную арену. Но второй раз войти в ту же реку было невозможно. Да Жанна и пробовать не хотела.

Она ограничилась тем, что вежливо похлопала музыкантам и отвернулась, чувствуя, что разочаровала всех.

Однако виновник торжества не собирался сдаваться. Он с хмельной улыбкой подскочил к Жанне и сказал:

— Тогда разрешите пригласить вас на танец.

— Когда «тогда»? — попыталась отшутиться она.

— В смысле — сейчас.

Все вокруг смотрели на них с ожиданием. Отбрить виновника торжества было уж совсем неловко.

И Жанна неохотно встала, проклиная себя в душе за опрометчивый поступок.

Никто больше танцевать не пошел. Жанна с партнером будто исполняли посреди зала концертный номер. Причем весьма сомнительного качества, поскольку виновник торжества танцевать был явно не мастер. Зато он все крепче и крепче прижимал Жанну к себе, нашептывая ей в ухо:

— Нет, ну это вообще! Чтобы я с самой Арбатовой!.. Кому рассказать — не поверят. Хорошо, свидетели есть. Нормально гуляем, а? Нормально, Жанна?

— Максимовна, — напомнила она, пытаясь отстраниться.

— Ну ладно, чего там! — бубнил партнер. — Как говорится, какая барыня не будь, все равно ее…

— Все! — сказала Жанна. — Я устала.

— Да не сердись. Я же по-простому. Мы же все из одного теста, так? Хоть звезда, хоть не звезда. Я правильно понимаю?

— Нет, неправильно, — сказала Жанна и остановилась.

— Все! Молчу! — согласился виновник торжества. — Спасибо за танец.

Он мокрыми губами неожиданно приложился к губам Жанны. Как ее только не стошнило! Жанна отпрянула и, не помня себя, залепила нахалу пощечину.

Музыка испуганно смолкла. Все замерли, словно в немой сцене из «Ревизора».

— Извините за компанию, — бросила Жанна и стремительно вышла к ведущей наверх лестнице.

Несколько человек побежали ее возвращать. Но из этого, разумеется, ничего не вышло. Жанна уехала с ожидавшим ее Васей Кочетковым, швырнув на барьер гардероба конверт со своим гонораром.

Она прекрасно понимала, что этот случай не сойдет ей с рук. Извращенные и преувеличенные сплетни о том, как капризная, зажравшаяся звезда дала по морде простому мужику на его же дне рождения всего-навсего за невинный поцелуй, вскоре разнесутся по городу. И пресса начнет смаковать это на все лады.

— Ну, Боря, — сказала она потом Адскому, — я тебе эту лажу век не забуду! Хотя при чем здесь ты? Сама виновата. Нечего деньги задницей жрать!..


Октябрь 1999 года. Зоя

Пока они входили из прихожей в комнату, Верунчик шла с Зоей рядом, вцепившись в нее, словно боялась, что та вот-вот исчезнет.

— Ну рассказывай, — попросила Верунчик. — Жанночку-то мы чуть ли не каждый день по телевизору видим. А ты как поживаешь?

— Да все у меня нормально, тетя Вера. Муж, дочь. Внучка уже есть.

Зоя замолчала, понимая, что родители Миледи ждут от нее совсем другого.

— С Жанночкой часто видитесь? — спросила Верунчик.

— Редко, к сожалению.

— Что ж вы так? Ведь в школе дружили — водой не разольешь. Ну а с Милой?…

Зоя лихорадочно искала подходящий ответ.

— Зоечка, тебе кофе с молоком или без? — вовремя вставил Станислав Адамович.

— Без. Черный, — сказала Зоя.

— Да подожди ты, Стасик, со своим кофе. Успеется, — поморщилась Верунчик. — Я у Зои про Милу хочу узнать.

— Мы с ней, тетя Вера, почти год не виделись, — осторожно сказала Зоя.

— Это почему же? Неужели поссорились?

— Нет, что вы! Просто так жизнь сложилась. А вы давно в Москве?

— Скоро два года. Да, Стасик?

— Около того, — неохотно ответил муж.

Зоя быстренько сопоставила в уме сроки. Три года назад Миледи вдруг бесследно пропала куда-то, бросив работу в Зоином престижном ресторане. Весной этого года она появилась, неузнаваемо изменившаяся, на концерте Жанны. Ее родители около двух лет находились в Москве. Неужели за это время они ни разу не встретились с дочерью?

— Мы ведь не по своей воле сюда приехали, — сказала Верунчик. — Нас под конвоем привезли.

— Почему под конвоем? — изумилась Зоя.

Станислав Адамович делал жене отчаянные знаки, но ту уже нельзя было остановить.

Так Зоя узнала про поездку супругов Мидовских в итальянскую Террачину для опознания тела Миледи, якобы убитой там вместе со своим любовником.

Про лживый телерепортаж о похоронах, на которых присутствовали подставные родители погибшей. Про упорное нежелание отечественных спецслужб расследовать это темное дело.

— Представляешь, Зоечка! — воскликнула Верунчик. — Я им говорю, что сердцем чувствую — она жива! А они мне твердят — умерла!

— Подождите, тетя Вера, — взволнованно спросила Зоя. — Это когда было?

Станислав Адамович за спиной жены запоздало приложил палец к губам, призывая Зою замолчать.

— Да два года назад и было, — сказала Верунчик.

— Не знаю, что они там в Италии напутали, но мы этой весной с Милкой встречались. И Жанка была. Она может подтвердить.

— Что я тебе говорила, Стасик? — Верунчик с торжеством обернулась к мужу. — А ты был готов меня в сумасшедший дом упечь!

— Не сгущай краски.

— Хотел, хотел! Теперь-то видишь, что нам безбожно врали?

— Вшистко едно, — пробормотал пан Мидовский, по-прежнему любивший иногда ввернуть польские словечки.

— Нет не все равно! — горячо возразила Верунчик. — От нас что-то скрывали. И вот Женечка погибла.

— Женечка? — спросила Зоя.

— Да, сестра моя двоюродная.

— Альшиц?

— Ты слышала, да? — сказала Верунчик. — Прямо в квартире зарезали. Как овцу. А все потому, что она про Милочку правду хотела выяснить, да кому-то это очень не понравилось.

— У тебя нет никаких доказательств, что Евгению убили из-за этого, — устало заметил Станислав Адамович.

Зоя знала другую версию убийства, но сочла за лучшее промолчать.

— А потом, Зоечка, произошла совсем уж непонятная история. — Верунчик все никак не могла остановиться. — Приходит к нам однажды девушка. То есть молодая женщина…

— Верунчик!.. — простонал Станислав Адамович. — Не надо!..

Но его мольбы не подействовали на жену. И Зое пришлось выслушать подробный рассказ о том, как в квартире на Поклонной неведомо откуда появилась женщина, лицом непохожая на Миледи, но во всем остальном настолько ее напоминающая, что Верунчику стало казаться, будто это ее дочь. Да и Станислав Адамович был в полнейшем смятении.

Зоя сразу поняла, в чем тут дело. Конечно же, это приходила сама Миледи. Миледи после пластической операции, так изменившей ее, что даже Зоя с Жанной, помнится, не признали подругу. Однако говорить об этом Верунчику Зоя не стала. Ей прежде самой надо было во всем разобраться.

— Ну и что дальше? — спросила Зоя.

Верунчик махнула рукой и залилась слезами.

— Она больше не пришла, — глухим голосом сказал Станислав Адамович. — Хотя обещала прийти. На Милочкин день рождения. И с тех пор ни разу не позвонила.

Он подал жене платок и продолжил, гладя ее по голове:

— Я-то думаю, что это не Милочка была, а какая-то ее московская подружка. Она так и представилась. А нам просто очень хотелось поверить, что… — У него перехватило горло.

— И все-таки она жива, жива! — сквозь слезы упрямо затвердила Верунчик. — Я не знаю, как все объяснить, но какое-то объяснение найдется. Я верю! Я все равно ее жду!..

Станислав Адамович с помощью Зои бережно уложил в спальне совершенно обессилевшую жену, сам привычно сделал ей инъекцию успокоительного, и Верунчик забылась.

Потом пан Мидовский и Зоя на цыпочках вернулись в комнату.

— Ты мне честно скажи, Зоя, — попросил Станислав Адамович, плотно прикрыв дверь. — Тебе что-нибудь известно про Милу? Пусть самое страшное, но скажи. Ты же видишь, жить в таком постоянном напряжении немыслимо.

Зоя отрицательно покачала головой. Сейчас сказать правду она была не в силах.

— Я-то уверен, что ее уже нет в живых, — тихо продолжил Станислав Адамович. — Верунчик тебе кое-что не успела рассказать. Тут в начале сентября вдруг вламывается к нам какой-то субъект. Между прочим, с огнестрельной раной в плече, как потом выяснилось. И этот тип сначала заявляет с порога, что он от Милы. А потом говорит, что она умерла.

Так вот, оказывается, куда делся из Склифа незнакомец, отстреливавшийся от погони! Зоя уже почти не сомневалась, что это был любовник Миледи, киллер со змеиным взглядом. Нужно ли пану Мидовскому знать об этом?

— А что дальше? — спросила Зоя.

— А дальше он — брык без сознания. Так и не очнулся, пока его на носилках не вынесли. Как тут с ума не сойти? Верунчик, видишь, все равно Милочку ждет. Может, она и права, а?

Зоя только беспомощно пожала плечами. Ей нужно было время, чтобы переварить новые факты. Но бросать свое расследование она не собиралась.


Октябрь 1999 года. Митя Иванцов

Переживать вторую молодость почти в шестьдесят лет удается не каждому. Но Мите Иванцову это удалось. По крайней мере, он так думал.

С нелепой гибели его друга и соавтора Володи Трофимова для Мити начался в жизни новый отсчет. Он как будто потерял старшего брата и долгое время пребывал в растерянности, не понимая, как быть дальше. К тому же у него начался затяжной и мучительный развод с женой, наставившей Иванцову рога самым пошлейшим образом. И Митя был готов то простить предательство, то убить жену на месте.

Ни того ни другого не случилось. Казавшийся безоблачным брак развалился сам собой.

Митя запил и как в молодые годы пошел «гулять по пригородам». Так когда-то они с Трофимовым называли совместные рейды по негордым девчонкам.

В своем стремлении самоутвердиться он пал так низко, что однажды притащил домой проститутку, хотя секс за деньги всегда презирал. Притащить-то притащил, но к ней даже не прикоснулся. Он подцепил ее возле автовокзала, куда забрел спьяну.

Дома он немного протрезвел и рассмотрел проститутку получше. Она была подстрижена очень коротко и скорее напоминала мальчишку. Но особенно поразили Митю ее огромные черные глаза, буквально обжимавшие его. Митя зачем-то принялся изливать ей душу. Черноглазая слушала хорошо, не вставила ни единого словечка. Утром Иванцов отпустил ее на все четыре стороны, заплатив заранее обговоренную сумму, чем несказанно удивил черноглазую, а сам подсел с записной книжкой к телефону в поисках тех, кто готов был провести с ним ночь без оплаты, по старой дружбе. И такие время от времени находились.

Никакой радости Мите это не принесло, только измотало физически. Он был уже не тем пахарем что прежде, а секс без настоящего чувства Иванцову стал попросту противен.

И работа у Мити не клеилась. Он часами просиживал над чистым листом бумаги, куря до одурения, и не мог родить даже одной фразы. В результате Иванцов выпал и из телевизионной, и из литературной обоймы.

Этот кризис мог кончиться совсем плачевно, если бы не Лена Лебедева, которую Иванцов скоро стал звать домашним именем Лёка. Сначала ничто не говорило о том, что их встреча была предопределена на небесах. Ночь, проведенная вместе по случайному взаимному капризу, была приятной, не более. Но постепенно они начали проводить вместе не только ночи, но и дни, от чего Иванцов отвык совершенно. Обычно, едва занимался рассвет, он только и мечтал о том, как бы побыстрее сплавить ночную партнершу.

С Лёкой получилось по-другому. Мите хотелось и при свете дня видеть ее, разговаривать с ней. Ум у Лены Лебедевой был холодный, язвительный. Ее оценки удивляли беспощадностью и остроумием. Порой Иванцов ловил себя на том, что проигрывает Лёке во всех отношениях.

Внешне Лебедева ничуть не походила ни на прежних Митиных жен, ни на тех женщин, с которыми он заводил короткие связи. То есть была не его группы крови, как сказали бы они с Трофимовым. Все предыдущие смотрелись попроще, постандартней, что ли. Стройностью фигуры Лена Лебедева не уступала ни одной из них. И тут Иванцов понимал свой выбор. А вот спокойные серо-голубые глаза Лёки, тонко очерченный нос, вызывающе пухлые губы, от которых ни один мужик не мог отвести взгляда, Митю смущали. Такие лица никогда не нравились ему раньше. Но, может быть, подумалось Иванцову, у него со временем просто улучшился вкус.

Период влюбленности Митя как-то незаметно миновал. Не было жаркого пламени в груди, бессонных ночей, взволнованных стишков, которыми он грешил прежде. Но вместо всего этого день за днем крепло нечто более ценное и основательное. Вскоре он с некоторым недоумением обнаружил, что Лёка стала для него всем — другом, любовницей, ребенком, матерью. Она не разыгрывала ни одной из этих ролей. Так вышло само собой.

Что переживала сама Лебедева, Мите приходилось только догадываться. Они никогда не говорили о своих чувствах. Иванцова, в общем, устраивало такое положение вещей. Но Лёка не терпела неопределенности и однажды спросила:

— Ты долго собираешься меня держать в подвешенном состоянии?

— Это ты о чем? — слегка растерялся он. — О женитьбе, что ли?

— Именно.

— Я готов. Хоть завтра.

Они поженились, и Митя ни разу не пожалел об этом. Брак с Леной Лебедевой основательно встряхнул его, заставив думать о хлебе насущном. А зарабатывать Иванцов умел только литературным трудом. И он с похвальным усердием взялся сочинять, превозмогая неуверенность, грозившую стать болезнью. Пошли какие-то гонорары, но самое главное — к Мите вернулась радость работы. Разнообразные идеи поперли из него так, как не часто случалось в годы соавторства с Трофимовым, поскольку тогда оба порой слегка халтурили, полагаясь друг на друга.

От вернувшейся уверенности в собственных силах Митя почувствовал себя лет на двадцать моложе, то есть почти ровесником новой жены. Это он и называл своей второй молодостью.

После многолетнего перерыва Иванцов вернулся на телевидение с авторской развлекательной ретропрограммой. Правда, выдержал он там недолго. Стариков в Останкине почти не осталось, а у новых в каждом глазу, фигурально говоря, маячило по доллару. Атмосферы тотальной коммерции Митя не выдержал, но хотя бы убедился в том, что он и сегодня кое-что может.

А когда Тимур Арсенов загорелся идеей сделать фильм по залежавшемуся в столе Митиному роману, Иванцов окончательно уверовал в свою счастливую звезду. Он взялся за большой роман, который в процессе работы стал перерастать в трилогию…

Митя прилежно долбил по клавишам старой пишущей машинки, когда в прихожей раздался длинный звонок. Чертыхаясь, он прервался на середине фразы и пошел открывать.

За дверью стоял Алик Алексашин. Вид у него был взъерошенный, под глазом красовался впечатляющий фингал.

— Привет! — сказал Митя.

— Привет! — кивнул Алик. — Елена Васильевна дома?

— А ты к ней?

Митя спросил это нарочно. Он прекрасно знал, что Алексашин испытывает перед Лёкой необъяснимую робость.

— Просто не хотелось бы ее пугать своим видом, — серьезно ответил Алик. От него не пахло спиртным, как в первую секунду показалось Мите.

— Входи, входи. Я один.

Они прошли в кабинет Иванцова.

— На чей это ты кулак наткнулся? — спросил Митя.

— Это пустяки, — отмахнулся Алексашин. — У меня, Митя, видеокамеру отобрали.

— Какую видеокамеру?

— Твоей знакомой. Ну помнишь, ты меня сосватал на съемку за двести баксов?

— Так, так. И кто же у тебя камеру отнял? Менты?

— Нет. Каких-то два непонятных амбала. Главное дело, весь ритуал уже зафиналили. Стали могилу закапывать. И тут подлетают ко мне на бреющем полете эти орлы. Камеру выхватили и хрясь по фейсу. И я, как тот инвалид у Зощенко, лежу скучаю. И из башки кровь капает. А что, почему, я так и не врубился.

— Хорошенькое дело! — присвистнул Митя.

— Да уж куда лучше! Эта твоя знакомая дама хоть бы предупредила, что навешать могут, — обиженно сказал Алик. — А теперь мне еще ей за камеру платить.

— Ну это вряд ли. Ты же не пропил ее. Да еще жизнью рисковал. Здоровье вон подорвал. Вернее, тебе подорвали. Плохо, что ты пострадал зазря.

— Как это зазря? Обижаешь, начальник. Я ведь не в дровах себя нашел. Успел записанную кассету вынуть и вставить новую. А запись-то — вот она!..

Алексашин полез за пазуху, вынул миниатюрную видеокассету и с торжеством показал ее Мите.


Декабрь 1999 года. Первый из списка

Олекса Иванович Буряк находился в недоумении и тревоге.

События последних дней совершенно выбили его из колеи. Сначала бесследно исчезли три девчонки, работавшие на него. Конечно, с уличными шлюхами могло произойти все что угодно. Их и замочить могли лихие клиенты. Такое случалось. Но чтобы сразу троих в один день! Это уж было слишком. Тогда что же? Может быть, юных проституток переманили конкуренты? Или силой заставили трудиться на другого хозяина?

Узнать это не было никакой возможности. Не в милицию же идти, чтобы объявлять их в розыск. У Буряка с ментами существовала прочная связь, но они бы просто подняли Олексу Ивановича на смех, сунься он к ним с такой нелепой просьбой.

Пока Буряк ломал голову над этой загадкой, на него обрушилась новая беда. Однажды ночью его разбудил грохот взрыва. Кинувшись к окну, Буряк увидел объятый пламенем «Опель», который всегда оставлял возле мусорных контейнеров.

В одних трусах Олекса Иванович выскочил из дома, но спасти машину было уже нельзя. Появившийся во дворе милицейский патруль даже и не подумал вмешиваться. Менты с философским спокойствием досмотрели пожар до конца, нехотя составили протокол и укатили, оставив Буряка наедине с дымящимся остовом автомобиля.

Изношенный «Опель» особой ценности не представлял. К тому же он принадлежал Семену. Так что по поводу утраты автомобиля Буряк не слишком переживал. Его серьезно встревожило другое. Сам по себе «Опель» загореться не мог. Его определенно подожгли. Но кто? Местные хулиганы? Разумеется, могло быть и так. Но почему шпана, из множества машин во дворе выбрала именно старый «Опель»? Он, конечно, был иномаркой, но уже не вызывающей черной зависти. Куда круче было бы спалить новенький «Рено», припаркованный неподалеку.

Буряку все это очень не нравилось. А что, если необъяснимое исчезновение трех проституток и уничтожение машины связаны между собой? Может, кто-то ведет против него тайную войну?

Догадка так ошеломила Олексу Ивановича, что он тут же схватился за телефон. Без помощи друзей из милиции ему было не обойтись, и Буряк договорился о немедленной встрече.

С Гурновым и Сакеевым он познакомился тогда, когда еще возил живой товар из Винницы. Оба мента были не дураки попользоваться на халяву его девчонками. Обычно они подъезжали на точку возле Центрального автовокзала и втаскивали в машину ту, которая им приглянулась.

Так в свое время случилось и с Ксюшей Швайко, пропавшей без вести после очередной «черной субботы» в отделении милиции.

Буряк попытался тогда выяснить: где, мол, девчонка, ребята? Но ничего внятного в ответ не услышал и понял, что повел себя неправильно. А поняв, постарался подружиться с ментами, поскольку чувствовал острую необходимость в надежной «крыше». Менты с удовольствием согласились крышевать сутенера за соответствующую мзду. Буряк кряхтел, но мирился с лишними расходами. Чуточку полегче стало тогда, когда третий мент — а был еще и третий, синеглазый Петя Тарханов, — вдруг уволился из милиции.

Сакеев с Гурновым не только оберегали Буряка от конкуренции. Они помогли ему с пропиской, когда он решил обосноваться в Москве. А потом Гурнов даже стал принимать участие в спектаклях, которые Олекса Иванович разыгрывал для приезжих дурочек вроде Вали Федотовой. Чтобы произвести большее впечатление, Гурнов пришпиливал себе майорские погоны, хотя на самом деле был старшим лейтенантом.

Когда Буряк выложил ему свои подозрения, Гурнов сказал насмешливо:

— Ты анекдот про неуловимого Джо слышал?

— Нет, — растерянно ответил Буряк. — А что?

— Был такой ковбой, Джо. А почему его звали неуловимым, знаешь?

— Почему?

— А его не ловили, потому что он никому на хер был не нужен! Вот и с тобой та же история. Ну шалавы твои пропали. У нас знаешь сколько за сутки людей пропадает! Ну старая тачка у тебя сгорела. Пацаны баловались. Какая тут связь?

— Странно как-то, — сказал Буряк. — Одно за другим.

— Не прессуй мне мозги, Олекса. Вот если будет действительно что-то серьезное, тогда приходи.

Буряк ушел от Гурнова ничуть не успокоенный. Семену он о своих тревогах рассказывать не стал. Тот соображал туго, и на его помощь рассчитывать не приходилось. Свой разрушенный бизнес Олексе Ивановичу нужно было возрождать в одиночку. Однако время вступительных экзаменов давно прошло, и откуда брать новые кадры, Буряк не знал.

Судьба его решилась неожиданно. Это произошло в один из первых декабрьских вечеров. Буряк возвращался домой из Ясенева, куда мотался, чтобы посмотреть четырехлетний «Фольксваген», объявленный в продажу через газету «Из рук в руки». Машина оказалась в приличном состоянии, и цену у продавца удалось сбить на триста долларов. Так что Олекса Иванович был в приподнятом настроении.

Он ничуть не испугался, когда из снежной круговерти внезапно появился молодой человек, преградивший дорогу. Незнакомец был щупловат, да и смотрелся вполне интеллигентно.

— Тебе чего? — довольно дружелюбно спросил Олекса Иванович. — Заблудился?

Молодой человек не ответил, но и с дороги не ушел, глядя прямо в глаза Буряку. Это насторожило Олексу Ивановича. Пьяный, что ли, или обкуренный?

— Чего надо, спрашиваю? — повторил Буряк, весь подбираясь.

— Вам привет из Белгорода, — отчетливо произнес незнакомец.

— Из Белгорода? Это от кого же?

— От Вали Федотовой. Помните такую?

Буряк вздрогнул. Валя Федотова была одной из трех недавно исчезнувших девчонок. Той белобрысенькой, на которую Олекса Иванович больше всего потратил сил. Странный привет от нее не сулил ничего хорошего.

— Не знаю я никаких Федотовых! — резко сказал Буряк. — Ошибся ты, парень.

— Вас ведь Олексой Ивановичем зовут? — Молодой человек и не подумал сделать хотя бы шаг в сторону. — Олекса Иванович Буряк, верно?

— Ну и что?

— Значит, никакой ошибки нет.

— А ты-то сам кто будешь?

— А я, Олекса Иванович, наказание ваше!..

Буряк еще не успел вникнуть в смысл этих слов, как заметил, что его окружили вынырнувшие из снежной мглы парни. Их было пятеро или шестеро. Агрессивный настрой парней не вызывал сомнений, и Олекса Иванович понял, что сейчас ему придется худо. Никаких объяснений парни не хотели.

Оставалось одно — звать на помощь. Вдруг кто-нибудь услышит. Хотя вокруг не было ни души. Все прохожие как сквозь землю провалились.

Буряк уже открыл рот, но крикнуть не успел. Первым же ударом его сбили с ног, и началось избиение. Олекса Иванович слишком хорошо знал свою вину, чтобы просить о пощаде. Поэтому он только старался прикрыть от ударов самые уязвимые места.

Парни оттащили свою жертву в сторону от тротуара, и там продолжали ее молотить. Их удары были чувствительными, но не жестокими, пока напавшие не завелись по-настоящему.

Буряк уже начал захлебываться кровью. Молодой человек, остановивший его, спокойно наблюдал за происходящим со стороны.

Наконец наступил момент, когда Олекса Иванович перестал защищаться. Его тело безжизненно распласталось на снегу.

— Хватит! — сказал молодой человек. — Ну хватит же!..

Парни напоследок пнули Буряка как мертвого, хотя он еще был жив. Потом, отдуваясь, подошли к молодому человеку.

— Спекся, падла! — констатировал один из них. — Гони баксы.

Молодой человек протянул ему несколько сотенных купюр, и парни исчезли во мгле…

Снег не задерживаясь соскальзывал с покатой крыши «Форда Ка», припаркованного за углом. Когда молодой человек приблизился к машине, дверца распахнулась и хрипловатый женский голос спросил:

— Ну что, Владик?

— Он там лежит… В крови весь…

Владик поспешно отвернулся, и его вывернуло на снег.

— Извини, Ксана… — невнятно пробормотал он.

— Я сама должна увидеть, — сказала Ксана и решительно вышла из машины.

Не слушая слабых возражений потащившегося за ней Владика, она дошла до того места, где на темном от крови снегу лежал Буряк.

Ксана склонилась над ним и прошептала:

— Это тебе за все! Подыхай, гадина!..

Но Буряк уже вряд ли ее услышал.

Снег повалил еще сильней, заметая неподвижное тело.


Декабрь 1999 года. Жанна

За неделю до первого концерта Неподражаемой в Ярославле новый альбом был готов. Она хотела дать послушать его Тимуру. Жанна всегда так делала. Но они находились в затяжной ссоре, виделись урывками, и все это не располагало к прослушиванию.

Тем не менее Жанна за завтраком сказала:

— Я вчера новый альбом закончила.

— Поздравляю, — коротко ответил Тимур.

— Может, еще не с чем. Ты послушать не хочешь?

— Только не на студии. У тебя же все на компакт-диске? Принеси домой. Я как-нибудь вечерком выкрою время.

— Но ведь на домашней аппаратуре совсем другое впечатление.

— Я на студию приехать не могу. Мне сейчас каждая секунда дорога.

— Ладно, — сказала Жанна и поджала губы. — Это не обязательно. Потом услышишь. В эфире.

Тимур только пожал плечами.

На студии Жанна внимательно прослушала весь альбом одна. Вернее, в компании с Витей Старковым.

— Нормалек! — сказал звукорежиссер. — Не стыдно людям показать.

В его устах это было высшей похвалой.

Жанне и самой альбом понравился, хотя она, слушая собственные записи, редко оставалась удовлетворенной. Ее все время подмывало что-то переделать. Но на этот раз ничего исправлять не захотелось. Голос звучал по-новому, и самое главное — Жанне удалось освободиться от приевшейся попсовой манеры, уже не сочетавшейся с возрастом. Когда певице уже под сорок, ей не пристало претендовать на роль дискотечной королевы.

Все тщательно отобранные песни для нового альбома были под стать зрелой женщине. И музыка радовала изяществом, и слова могли с полным основанием считаться стихами, а не корявыми подтекстовками.

Жанна вручила Старкову в качестве презента литровую бутыль «Мартеля» и, спрятав в сумочку драгоценный компакт-диск, поехала домой.

Она ждала, что вечером Тимур спросит про альбом. Но он пришел поздно и тут же завалился спать.

А вскоре Жанна уехала в Ярославль, где уже два дня находились ее музыканты, бэк-вокалисты, балет и техническая группа. Их заранее увез туда Боря Адский, чтобы всё подготовить в лучшем виде.

Вася Кочетков домчал Жанну на машине до Ярославля за три часа. Она и утомиться не успела, ухитрившись даже немного вздремнуть за заднем сиденье.

Адский расхаживал на легком морозце возле гостиницы, поджидая Жанну. Она чмокнула директора в холодную морщинистую щеку и спросила:

— Все нормально? Проблем нет?

Это было сказано для порядка. Она знала, что на Борю можно положиться.

— Никаких проблем, — как-то торопливо ответил Адский и отвел глаза.

— Или все-таки есть? — невольно насторожилась Жанна.

— Да нет, все хорошо, — сказал директор, прикладывая руку к сердцу.

Но что-то все-таки его беспокоило Если б какие-то неприятности произошли у Жанны дома, ей немедленно позвонили бы. Она не выключала в машине свой мобильник. Значит, причина легкого замешательства директора была здесь, в Ярославле.

— Едем в зал! — решительно объявила Жанна.

— Сразу? Передохни с дороги, Жанночка.

— Едем. Я не устала.

Директор со вздохом погрузился в машину.

На сцене местного Дворца спорта шли последние приготовления к вечернему концерту: разминался балет, музыканты проверяли звук усилителей, выверялась световая партитура. В общем, кипела обычная работа. И все же Жанна почувствовала некое напряжение, витавшее в воздухе. Так и не поняв в чем дело, она уехала в гостиницу.

Адский тенью следовал за Жанной до дверей ее «люкса», не давая никому приблизиться к певице. Раздражение, с которым он отшивал окружающих, тоже было не совсем понятно. Обычно Боря держался твердо, но предельно вежливо.

Из номера Жанна позвонила домой, немного поболтала с Ванечкой и успокоилась. Ничто не могло помешать ей выйти на сцену, а уж там она привыкла чувствовать себя полновластной хозяйкой.

За час до концерта Неподражаемая в полной боевой готовности прибыла во Дворец спорта, чтобы еще раз проверить звуковой баланс голоса и инструментов. Она уже вся ушла в себя, как всегда задолго до выхода на сцену, и если атмосфера все еще оставалась напряженной, то Жанне это было до лампочки.

Набитый под завязку Дворец спорта встретил появление Неподражаемой оглушительной овацией.

— Спасибо, что пришли, — сказала Жанна, привычно вступая в роль хозяйки. — Я ведь уже сто лет не была в Ярославле, и встреча с вами мне очень дорога. Впрочем, и я вам недешево стоила, правда?

Билеты на концерт продавались в кассах действительно по запредельным ценам. Что уж говорить про торговавших с рук спекулянтов! Поэтому незатейливая шутка Неподражаемой нашла немедленный отклик у зрителей. Зал одобрительно засмеялся. Снова раздались аплодисменты. Контакт с залом был установлен.

— Хочу сразу же предупредить, — продолжила Жанна, — что сегодня мы с вами станем участниками рискованного эксперимента. Дело в том, что вы попали на премьеру. Я только что записала совершенно новый альбом, который начнут продавать не раньше чем через месяц. Так что вы будете первыми, кто его услышит.

И опять зазвучали аплодисменты.

— Вы подождите хлопать. Поберегите руки, — усмехнулась Неподражаемая. — Может быть, мои новые песни вам еще не понравятся. Но я, как всегда, надеюсь на удачу. Тем более что возвращать зрителям деньги у нас не принято.

На этот раз из зала послышались лишь отдельные смешки, и Жанна поняла, что несколько перегнула палку, снова заговорив о деньгах. — Во всяком случае, — заключила она, — халтуру я бы вам не рискнула привезти. Не стала бы позорить свои седины!..

Вот эту шутку зал оценил по достоинству. Неподражаемая как бы отыграла иронически свой новый имидж, сняв тем самым пересуды о седине.

Жанна подала знак музыкантам, и зазвучала первая песня — «Глаза в глаза», давшая название всему альбому.

Глаза в глаза или губами в губы -

И ничего не надо объяснять.

В нас смешаны и ласковость, и грубость.

Мы вместе — часть его и часть меня.

О, как согласны звуки и движенья,

Как каждый вздох и выдох нам знаком!

Но, боже мой, какие откровенья,

Таятся в нас, как яды под замком…

Мы лжем друзьям не меньше, чем подругам,

Нас ложь давно связала по рукам.

Но круг своих друзей порочным кругом

Никто не назовет наверняка…


Песня еще не была по-настоящему впета. Без публики, без живого дыхания зала это было невозможно. Однако Жанна постаралась вложить в нее всю душу, понимая, что первый номер задает тон всему концерту. И у нее получилось.

Мы равно восхищенье и презренье

Прикрыть умеем деланным зевком.

Но, боже мой, какие откровенья,

Таятся в нас, как яды под замком…


Жанна закончила и низко поклонилась с бешено бьющимся сердцем. Но зал не встретил, как обычно, первую песню обвалом аплодисментов. Похлопали вежливо, не более того. И это был первый тревожный звоночек…


Октябрь 1999 года. Зоя

— Ты где шляешься? — набросился на жену Басов, едва та появилась на пороге квартиры.

Зоя еще по дороге от Мидовских решила, что забивать мужу голову историей с Миледи незачем, и попробовала отшутиться:

— Маленький женский секрет. Помнишь такую песенку? «Должна быть в женщине какая-то загадка, должна быть тайна ней какая-то».

— Так это в ней, а не у нее, — возразил Басов, уже остывая. — И не от любимого мужа. Тем более, если он на стену лезет от беспокойства. Кроме шуток, где тебя носило?

— Шопинг, — улыбнулась Зоя.

— Где же покупки?

— А ничего не приглянулось.

— Вранье, — убежденно сказал Басов. — Чтобы женщина ушла из магазина с пустыми руками? Никогда не поверю.

— А я не такая, как все. Ты ведь поэтому на мне и женился. Разве нет?

Басов поднял руки, показывая, что сдается.

— Я к Жанке Арбатовой заезжала, — призналась Зоя. — По одному делу.

— Что за дело?

— Да это не у меня к ней, а у нее ко мне, — не смутилась Зоя. — Представляешь, она в седую покрасилась. Вот и хотела мне показаться.

— В седую? — Басов покачал головой. — Ну с вами не соскучишься. Другие бабы, наоборот, седину скрывают.

— Артистка! — пожала плечами Зоя.

Нужно было срочно сменить опасную тему, чтобы случайно не проговориться про затеянную аферу с видеосъемкой на похоронах Регины.

— Ну а у тебя что новенького? — спросила Зоя.

— Полный успех, — ответил Басов. — Владелец телефона установлен. Это некто Глинский. Константин Львович.

— Родственник Регины?

— Брат, судя по отчеству.

— А что адрес?

— Адрес тот же. Но это ничего не значит. Они могли жить отдельно. Главное, что он разговаривал с ней последним и может что-то знать.

— Будем ему звонить?

— Вот с этим спешить не надо. Требуется пораскинуть мозгами. Если он ничего не знает, от звонка никакого толка. А если он каким-то боком замешан в этой истории с наркотиками? Это же теоретически возможно? Тогда его звонок только насторожит.

— Какой же выход?

— Придется о нем потихоньку справки навести. Узнать, что за человек.

— Ты собираешься милицию подключить?

— Вряд ли они станут этим заниматься, — сказал Басов. — Ведь у нас даже против Регины никаких вещественных улик нет. Ее испуг в «Рамсторе» к делу не подошьешь. Все только слова. А в эту дикую историю на Островах, согласись, трудно поверить, если сам ее не пережил. Как бы в милиции нас за шизофреников не приняли.

С манией преследования. И вообще, я хочу размотать всю эту петрушку самостоятельно. И лично покарать виновных.

— Застрелить их собираешься?

— Уж я придумаю что-нибудь, — с усмешкой пообещал Басов. — Лишь бы найти!..

Басов еще не знал, как он станет собирать сведения о Глинском, но со связями и деньгами банкира задача не выглядела неразрешимой.

Зоя в это вмешиваться не собиралась, тем более что у нее было полно своих забот. Встретившись в условленном месте с Аликом Алексашиным, она передала ему портативную видеокамеру и объяснила, что от него требуется. Место и время похорон Зоя узнала заранее. Ей и в голову не пришло, что у снимающего похороны Алика могут возникнуть неприятности.

Утрата видеокамеры Зою не опечалила. Это была не такая уж необходимая вещь в хозяйстве. Она пригодилась только на Островах, где Басовы немножко поснимали друг друга на память об отдыхе. В основном камера требовалась для создания видеохроники жизни Зои-маленькой. Но с ее отъездом за границу и эта забава кончилась.

А вот то, что съемка на похоронах настолько не понравилась каким-то двум мужикам, что они напали на Алексашина и отняли у него камеру, Зою серьезно озадачило. За этим угадывалось что-то серьезное.

И все-таки Зоя не пожалела о своей затее. Так или иначе, таинственный враг показал свое лицо. Даже два. Теперь эти лица можно было хорошенько рассмотреть на спасенной Аликом кассете.

В связи с этим Алексашин получил полностью обещанный гонорар, не услышав от Зои ни слова упрека.

Сначала Зоя собиралась посмотреть запись одна, без мужа. Но миниатюрную кассету нельзя было поставить на домашний видик. Запись следовало прежде перегнать на обычную кассету, а Зоя этого не умела. Пришлось обратиться к Басову, а значит, и открыть ему всю правду.

Глава третья Промежуточный финиш

Август 2000 года. Террористка

Истошные крики Нины Никаноровны вывели дежурного по отделению из себя. Он стукнул кулаком в зарешеченное окно, за которым томились задержанные, и пригрозил:

— Заткнись, бешеная! Заткнись, иначе я тебя холодной водой из шланга успокою!

Нина Никаноровна отпрянула к стене. Она сжалась комочком в углу камеры и так просидела до тех пор, пока дежурный не сменился.

Новый выставил ее из отделения в два счета. С ним Нина Никаноровна даже не пыталась объясниться. Сразу было видно, что он ее слушать не станет. К тому же Нина Никаноровна сорвала голос и могла говорить только шепотом.

Вновь оказавшись на площади Киевского вокзала, она немного постояла в нерешительности, а потом побрела, сама не ведая куда. Нина Никаноровна уже смирилась с тем, что взрыва не предотвратить, и ей пришла в голову мысль найти поблизости какую-нибудь церковь, где бы она могла помолиться и попросить Бога, чтобы бомба никого не убила.

Стрельцов, новый дежурный по отделению, разбирался с задержанным карманником, когда в дежурку вихрем влетел капитан Малинин.

— Где эта тетка? — с порога заорал он.

— Какая тетка?

— Ну эта, которая заявляла, что бомбу привезла.

— Так я ее выгнал, — пожал плечами Стрельцов. — Как было приказано.

— Какой придурок это приказал?

— Так вы же и приказали, — растерянно ответил Стрельцов.

— Я?!

— Мне по смене передали ваше распоряжение гнать эту психованную без разговоров.

— Твою мать!.. — сквозь зубы проскрежетал капитан Малинин. — Ну что за мудаки, а? Разобраться надо было внимательно, а уж потом мне докладывать! Давно ты ее отпустил?

— Да с полчаса, наверно.

— Наверно или точно?

— Ну точно, — сказал Стрельцов и на всякий случай добавил: — Наверно.

— Хрен ее теперь найдешь, — обреченно вздохнул капитан Малинин и утер взмокший лоб.

— А что такое? — поинтересовался Стрельцов.

— А то такое, что на Пушкинской площади только что рвануло. В подземном переходе.

— Ну?! С жертвами?

— А ты как думал? Там и погибшие есть, и раненых навалом.

— Думаете, это она?

— Что тут думать! — снова заорал капитан Малинин. — Она, не она — с этим теперь разбираться надо. Если она, нам тут всем погоны посрывают! За потерю бдительности!

Стрельцов уставился на начальника испуганным взглядом.

В этот момент капитан Малинин вспомнил, что рядом находится совершенно лишний свидетель.

— А ну пошел отсюда! — крикнул он задержанному карманнику. — Пошел, пошел!..

Карманника упрашивать не пришлось. С просветлевшим лицом он выпорхнул на улицу.

— Может, фоторобот ее сделаем? — предложил Стрельцов. — Я могу дать словесный портрет.

— Сиди не чирикай! — рявкнул капитан. — И вообще, Стрельцов, забудь про эту бабу. Ты ее не видел. Ее у нас не было. И остальных предупреди. Чтобы ни один мудак не проболтался. Понял?

— Так точно! — с готовностью отозвался Стрельцов. — А как с ее заявлением быть? Порвать?

— Нет, на стенку в рамочке повесить! — язвительно сказал капитан. — Не порвать, а сжечь! И чтобы даже пепла не осталось! Немедленно!

Стрельцов, порывшись в тоненькой папке, отыскал листочек, исписанный торопливым почерком Нины Никаноровны, и чиркнул зажигалкой.

Капитан Малинин лично проследил за сожжением бумаги и только потом вздохнул с облегчением. Опасная улика была уничтожена…

А Нина Никаноровна шла по незнакомой улице, время от времени спрашивая у прохожих:

— Простите, тут где-нибудь рядом церковь есть?

Но в ответ люди отрицательно качали головами.

Через несколько кварталов внимание Нины Никаноровны привлекла кучка зевак, собравшихся возле какой-то витрины. Это был магазин фирмы «Партия». В витрине стояло несколько работающих телевизоров. Нина Никаноровна подошла поближе — и обмерла.

Звук сквозь толстое стекло не проникал. Но и без него картинка на всех телевизионных экранах была завораживающей. Шел прямой репортаж с места взрыва на Пушкинской площади.

Из подземного перехода еще валили клубы черного ядовитого дыма. По ступенькам выползали наверх окровавленные люди в изорванной, обгоревшей одежде, их лица были черны от копоти. Тех, кто не мог идти, выносили на руках. В толпе суетились милиционеры, мелькали санитары с носилками.

— Что это? — сипло спросила Нина Никаноровна у женщины, оказавшейся рядом с ней. — Это что такое?

— Да на Пушкинской взрыв произошел! — плачущим голосом ответила та. — В подземном переходе!

— Когда?

— Да только что! Господи, кончится этот кошмар или нет? Как жить-то? Как жить?…

Асфальт закачался у Нины Никаноровны под ногами. Она схватилась за соседку, чтобы не упасть, но женщина этого даже не заметила.

Вот оно! Случилось! А эти идиоты в милиции не поверили! За сумасшедшую приняли!

Нина Никаноровна ни на секунду не усомнилась в том, что на Пушкинской сработала привезенная ею бомба. Тот кавказец оказался прав. Шума будет на весь мир. Про освобождение Павла из плена Нина Никаноровна уже не помнила. Ужасная человеческая трагедия заслонила собой все.

Никто из стоявших у витрины не знал, что это она, Нина Никаноровна Швайко, виновата в случившемся. Но это ничего не меняло. Ей необходимо было покаяться. Сейчас же, на этом самом месте.

Нина Никаноровна грохнулась на колени и, вытянув вперед дрожащие руки, сипло выкрикнула:

— Простите меня, люди добрые! Прости меня, Господи!..


Декабрь 1999 года. Ксана

Бросив умирающего на снегу Буряка, они вернулись к оставленной за углом машине. Владика колотило так, что он с трудом нащупал ручку дверцы.

— Может, закуришь? — спросила Ксана.

— Давай…

Но от первой же затяжки Владика снова стало мутить, и он выбросил сигарету.

Ксана включила двигатель и медленно повела машину сквозь снегопад.

— Я тебя больше на такие дела не возьму, — сказала она.

— На какие дела? Разве еще не все?

— Не все. Буряк был только первым. У меня целый список тех, с кем надо рассчитаться. Да ты не дрожи. Я не маньячка. Не веришь?

— Верю… — вяло ответил Владик.

Его ответ прозвучал неубедительно, и Ксана, повинуясь внезапному порыву, в скупых словах рассказала Владику печальную историю своей жизни.

— Так как ты считаешь? — спросила она в конце. — Я их простить должна? Все забыть? Не могу. Они так и будут делать то же самое с другими, если их не остановить.

Владик подавленно молчал.

— Ах, черт!..

Ксана резко ударила по тормозам, достала из сумочки мобильный телефон и набрала две цифры.

— Примите вызов, «Скорая», — сказала она, дождавшись ответа. — Возле дома номер двадцать два по улице Островитянова мужчина на улице умирает. Не знаю. Да нет, он не пьяный. Там крови вокруг натекло… Что? Не знаю. Я просто мимо проезжала и заметила. Нет, не скажу. Я вам сообщила, а вы уж смотрите сами!..

Шлюха. Примадонна. Банкирша

Ксана отключила мобильник и бросила взгляд на Владика.

— Доволен? — спросила она.

Мнение Владика ее интересовало во вторую очередь. Не будь его рядом, она все равно бы позвонила в «Скорую». Но даже самой себе Ксана не хотела в этом признаваться. А уж Владику тем более. Потому она и сделала вид, что позвонить ее заставило его потрясенное состояние.

Ксана довезла Владика до его дома, и они расстались без слов. Только кивнули друг другу.

Оставшись одна, Ксана пожалела о своем внезапном порыве. Не следовало рассказывать Владику о прошлой жизни, о том, кем она была. Этот славный парень, судя по всему, только из книжек знал, что изнанка жизни бывает такой омерзительной. Нет, с ним определено не стоило откровенничать.

Утром Ксана решила никогда не возвращаться к вчерашнему разговору и вообще держаться с Владиком в строго официальных рамках. Но эти благие намерения рухнули, едва молодой юрист минута в минуту появился в офисе.

Он был ужасно бледен и почему-то держал руки за спиной.

— Привет! — небрежно бросила Ксана.

— Привет! — эхом отозвался он.

— Что ты там прячешь за спиной? Заявление об уходе?

Внезапно бледное лицо Владика стало наливаться румянцем. Он шагнул к столу Ксаны и протянул ей букет огненных тюльпанов.

Часть вторая

— Это в честь чего? — изумленно спросила Ксана.

— Просто так.

— Просто так цветы не приносят.

— Ну я подумал… Мне показалось… — сбивчиво начал объяснять Владик. — Мне показалось, что тебе не так уж часто дарили цветы. Вот я и…

Он замолчал, покраснев еще больше.

Впрочем, никаких слов Ксане не требовалось. Тонким женским чутьем она угадала, что произошло с Владиком. У него, несомненно, была трудная ночь. Ему пришлось переварить и жестокую расправу с Буряком, и рассказ Ксаны. Владик все понял правильно и стал на ее сторону. Тюльпаны среди зимы были наивным, но искренним признанием того, что его любовь все-таки выдержала проверку.

У Ксаны перехватило дыхание, защипало в глазах. Цветы ей еще ни разу в жизни не дарили, если не считать традиционных букетиков, которые получали все призеры гимнастических соревнований.

Чтобы скрыть смущение, Ксана отвернулась.

— Надо их в воду поставить, — пробормотала она.

Пока они вместе искали подходящую посудину, пока наливали в нее воду, смущение у обоих прошло. Потом Ксана на правах хозяйки кабинета заварила чай, и стало совсем хорошо.

— Ну и кто же у нас следующий по списку? — неожиданно спросил Владик.

— Э-э, нет, — покачала головой Ксана. — Дальше я одна.

— Так я тебе и позволил!

— Да кто ты мне такой, чтобы распоряжаться?

— Пока никто.

— Пока? А потом?

— Там видно будет.

Ксана слегка опешила от такого нахальства. Цветы, конечно, это очень трогательно, но не много ли этот парень о себе вообразил?

— Наглеешь на глазах, — сказала Ксана. — Смотри, уволю. Как Генриха Романовича.

— Кстати, о нем, — ловко сменил тему Владик. — Я тут все финансовые документы изучил. Контракты и все такое.

— Ну и что? Генрих успел подгадить?

— К счастью, нет. И теперь уже не сможет. Но я бы на твоем месте всех секьюрити заменил. Генрих ведь такая пройдоха. У него среди них свои люди могут быть.

— А сколько у нас этих секьюрити?

— Четверо. Столько, сколько тебе в наследство досталось от господина Марьямова.

— Что-то я только одного у входа вижу.

— Остальные по домам сидят. Ждут вызова. Но денежки согласно договору им капают.

— Уволю. Мне вообще охрана не нужна.

— Нужна. И еще как. Ты просто не представляешь, какой ты лакомый кусочек со своими деньгами.

Ксана уже однажды слышала это. От Генриха Романовича. Что-то он там зудел про лихих кавалеристов. Хорошо, что Владик в этом смысле был вне подозрений. Он влюбился в Ксану задолго до того, как она разбогатела.

— Ты вообще-то имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что у тебя есть?

— Смутное.

— Я так и думал. Пора ввести тебя в курс дела.

Владик отомкнул мощный сейф, вынул из него целый ворох бумаг и разложил их на столе. Часа два он объяснял Ксане, чем она владеет. Она перестала понимать его на первой же фразе. Непонятные цифры навеяли на нее смертельную скуку. Владик же продолжал разливаться соловьем до тех пор, пока не заметил, что Ксана с трудом сдерживает зевоту.

— Устала? — спросил Владик.

— Скучно, — призналась она, — сил нет!

— Но это же твои дела! Твои!

— Все равно скучно. Для меня все это пустой звук. Ты вон в институте пять лет учился. А у меня даже аттестата зрелости нет.

— Красивой женщине это не обязательно, — благородно сказал Владик. — Всегда найдется мужчина, готовый ей помочь.

— Вот и помогай, раз так. И вообще, Владик, взял бы ты всю эту канитель на себя, а? Мне Генрих себя в помощники предлагал.

— Генрих просто так ничего не предлагает. Он что за это хотел? Долю в бизнесе?

— Нет, — сказала Ксана. — Меня.

— Вот козел старый!

— Я ему так и сказала. А ты что хочешь? Долю?

— Нет, — ответил Владик и опустил глаза.

— Тебя устраивает, сколько я тебе плачу?

— Более чем. И вообще, не в деньгах дело.

— А в чем? В том, что будет потом?

— То есть?

— Ну ты же только что сказал, что ты мне пока никто. Пока. А там видно будет.

— Ты что хочешь услышать? — спросил Владик, так и не поднимая глаз. — Тебе что-нибудь по поводу меня не ясно?

Разговор принял опасный оборот, и Ксана решила, что это лишнее.

— Короче. Ты согласен? — спросила она.

— Согласен. Но мои отчеты тебе все-таки придется слушать. Я не могу вести тебя вслепую.

— Какое занудство! — вздохнула Ксана. — Все эти акции, счета, контракты!.. Живого места нет. Придумай что-нибудь, чтобы мне было интересно.

— А что тебе интересно?

— Сама не знаю. Что-нибудь попроще. Для души.

— Хорошо, я постараюсь подобрать варианты. А что все-таки с твоим списком?

— Я же сказала. Это мои проблемы.

— Ну ладно, ладно, — согласился Владик. Но Ксана почувствовала, что он сказал это просто так, для вида.


Декабрь 1999 года. Жанна

Непривычно вялая реакция зала только раззадорила Жанну. Она всегда работала на сцене в режиме нон-стоп, не давая зрителям передышки. Аплодисменты еще только начинали стихать, когда начиналась новая песня. Но в этот раз между номерами стали возникать пугающие пустые паузы. Жанна явно теряла власть над залом.

Давненько с ней не случалось ничего подобного. Неужели новый альбом оказался настолько плох? Да нет же, она знала, что это чепуха. Да и Витя Старков не стал бы врать.

Пятым номером в альбоме шел убойный шлягер, где Неподражаемая представала в образе Маты Хари. Балетмейстер поставил ей шикарное танго с балетом. По всем компонентам это был суперхит, способный зажечь самый трудный зал.

И Жанна с напором начала:

Милый Джеймс! Дорогой мистер Бонд!

Отойдем на секунду в сторонку.

Говорят, вы сегодняшний супершпион,

Я — вчерашняя супершпионка.

Вам сегодня, увы, не понять,

Как тогда я работала смело.

Ведь неловко признаться, но даже стрелять

Не любила я и не умела.

Но тянулись за мной без конца

Офицеры сверкающим шлейфом,

Открывая красотке не только сердца,

Но и карты, и планы, и сейфы.

И частенько в ночным кутеже

Генералы срывали погоны,

А британский холодный морской атташе

На коленях рыдал как ребенок…


Жанна настолько вошла в образ, что уже не видела зала. Предчувствие подзадержавшегося успеха опьяняло ее.

Потому-то с насмешкой сейчас

Улыбаюсь я мистеру Бонду.

Даже вам, Ноль-ноль-семь, не удастся за раз

Обезвредить такую секс-бомбу…


Она сделал еще несколько танцевальных па с микрофонной стойкой и закончила:

Танго! Случайное танго!

А вы меня не знали даже.

И вам танцуется легко

С прекрасной королевой шпионажа!..


Музыка смолкла, но обвала аплодисментов не последовало. В зале возник непонятный шумок, а из задних рядов раздался оскорбительный свист.

На концерты иной раз просачивались хулиганы. К их выходкам Жанна было готова. Достойный ответ был позаимствован ею у Бернарда Шоу и звучал так:

— Я с вами согласна. Но что мы двое можем поделать против такой массы людей?…

Эта фраза всегда вызывала бурное одобрение зрителей. Она и сейчас едва не сорвалась с языка, но Жанна сдержалась. Интуиция подсказала ей, что зал почему-то не осуждает свистуна.

Запахло провалом. Жанна кое-как продержалась на сцене до антракта. Первое отделение, рассчитанное на час, включая бисовки, продлилось всего тридцать пять минут. Ни один номер бисировать не пришлось.

Жанна с каменным лицом проследовала в свою гримерку и там жадно закурила. Ей нужно было срочно разобраться в том, что происходит.

Кто-то тихонько поскребся в дверь.

— Занято! — грубым базарным голосом крикнула Жанна.

Но дверь все равно приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянул Боря Адский.

— Я на два слова, Жанночка. Очень важно. — С этими словами директор проскользнул в гримерку.

— Утешать пришел? — раздраженно спросила Жанна. — Лишнее, Боречка. Зритель какой-то здесь чумной. Но я их во втором отделении сломаю. Вот увидишь.

— Я как раз про второе отделение, Жанночка, — нерешительно заговорил Адский, нервно ломая пальцы.

— Говорю тебе, все будет в порядке. Или все ушли?

— Кое-кто действительно ушел.

— Черт с ними. Потом пожалеют.

— И все-таки, Жанночка… — не унимался директор. — Может, ты во втором отделении свое старенькое споешь? Вернячок? Иначе, боюсь, нас с тобой ждет катастрофа.

— Даже так? Катастрофа?

Адский сокрушенно кивнул.

— Так, Боря, — сказала Жанна. — А ну-ка давай начистоту. Я с самого начала почувствовала, что тут что-то не так. В чем дело? Выкладывай. Пока не скажешь, я на сцену не выйду.

— Да, наверно, сразу нужно было тебе сказать, — печально согласился директор. — Чтобы ты, по крайней мере, не объявляла так громогласно премьеру нового альбома.

— Почему?

— Потому что все твои новые песни они уже слышали.

— Боря, ты в своем уме?! — возмущенно воскликнула Жанна. — Такого быть не может!

— И тем не менее было. Три дня назад. В этом же зале.

— Что за бред!

— Бред, согласен. Но только весь твой новый альбом был тут спет от «а» до «я». И, боюсь, что под твою же фонограмму. Так что реакцию зала можно понять.

— Как?! Как это могло случиться? — Жанна швырнула сигарету в сторону. — Фонограмма существует в единственном экземпляре. И тот у меня.

— Значит, кто-то раздобыл дубль.

Это невероятное известие так ошеломило Жанну, что она только теперь растерянно спросила:

— И кто же тут до меня пел?

— Ты будешь смеяться, — ответил Адский с вымученной улыбкой, — но пела… твоя дочь!..


Октябрь 1999 года. Зоя

— Ты что? — взвился Басов, услышав про съемку на похоронах Регины. — Агаты Кристи начиталась? Вообразила себя мисс Марпл?

— А если и так? — с вызовом спросила Зоя.

— Тебе мало того, что с нами происходило в последнее время?

— Но я как раз и хотела…

— А голова у тебя на плечах есть? — крикнул Басов, не дав Зое закончить фразу. — Себя не жалеешь — так хотя бы обо мне подумала. Шлепнут тебя — как я тут один буду?

— Так уж и шлепнут!

— Запросто! Ты, видно, забыла, с какими подонками мы имеем дело. Я тебе запрещаю всякую самодеятельность! Запрещаю!..

— Доволен, да? — сказала Зоя, помолчав. — Показал себя хозяином в доме.

— Да при чем тут это! Соображать же надо!..

Зоя поняла — накал страстей надо снизить, и спросила вполне миролюбиво:

— Ты ужинать-то будешь?

— Нет!.. То есть буду, конечно.

Зоя обняла мужа и шепнула ему на ухо:

— А кассету когда посмотрим? До или после?

— Ну, змея подколодная! — засмеялся Басов, не выдержав. — Ладно, тащи свою кассету.

Алик Алексашин справился с поставленной задачей отлично. Камера ни разу не дернулась в его опытных руках. Он аккуратно выключал ее, когда переходил на новую точку. А менять ракурс было необходимо, чтобы снять всех пришедших на похороны в лицо. При этом Алик каждого укрупнял с помощью трансфокатора.

Басовы смотрели видеозапись молча, пока на экране не возник крупный план молодого человека с пустыми, немного бараньими глазами.

— Есть! — воскликнул Басов и нажал на пульте кнопку «пауза». — Узнаешь?

Стоп-кадр чуть подрагивал, но изображение оставалось четким.

— Узнаю вроде бы… — сказала Зоя. — Это тот парень, который у Регины над кроватью висел. В сердечке. Тайная любовь.

— Тайная любовь?

— Ты же сам тогда так сказал.

— Нет, это, наверно, Глинский. Тот самый, которого мы ищем. Брат Регины.

— Но они же абсолютно не похожи. Ты помнишь, какая она была? Каракатица, прости меня господи. А этот красавчик. Глядя на него, чай без сахара можно пить.

— Это ничего не значит. Может, он в отца пошел, а она — в мать. Или наоборот.

— Ну какая нормальная женщина будет над кроватью портрет брата вешать? — возразила Зоя. — Да еще в сердечке!

— А кто тебе сказал, что она нормальная? У нее вполне мог быть какой-нибудь заскок на родственной почве.

Басов снова нажал кнопку на пульте. Изображение задвигалось. Алик перешел на общий план. Было отчетливо видно, как предполагаемый Глинский вдруг рванулся к могиле, но его удержали двое мужчин, стоявших рядом с невозмутимыми лицами. Потом один из них посмотрел прямо в объектив, что-то сказал товарищу, и они быстрым шагом пошли на камеру.

Запись тут же оборвалась.

— Все, — объявила Зоя. — Конец фильма.

— Надо это место еще раз посмотреть, — сказал Басов. Он отмотал пленку назад, и супруги внимательно, с остановками отсмотрели последние кадры.

— Очень интересно, — сказал Басов, неторопливо закуривая. — Я теперь почти на сто процентов уверен, что это брат Регины. Ты заметила, только он из всех присутствующих по-настояшему переживает. Остальные на кладбище по обязанности. Но вот что я хотел бы знать: кто эти два дуболома, которые Глинского сторожат? Не друзья, это точно. Рожи кирпичные. Чуть этому бедняге руки назад не заломили. И камеру очень профессионально засекли. Или твой оператор снимал в открытую?

— Да нет, — ответила Зоя. — Он говорил, что старался все делать незаметно.

— И все-таки попался! Но не в этом дело, Зоенька. Почему эти двое боялись засветиться? Ведь можно было просто прогнать твоего Алика. Но им было важно заполучить кассету. Значит, не хотели, чтобы запись попала в чьи-то руки.

— А она попала, — сказала Зоя. — И они об этом не знают.

— Уже знают, — осадил ее Басов. — Они уже посмотрели кассету и поняли, что им досталась пустышка.

— Пускай, — не сдавалась Зоя. — Но мы теперь хотя бы двоих знаем в лицо. И значит, я молодец!

Басов снисходительно чмокнул жену.

— Те, кого мы теперь знаем в лицо, — задумчиво заговорил он, — мелкие сошки. Но и это может пригодиться. И как брат Регины выглядит, тоже нелишне было увидеть. В общем, эти ребята слегка прокололись. Дело даже не в кассете. Им, дуракам, главное бы узнать, кто и зачем организовал съемку. Не доперли. И за это получат грандиозный втык. Я бы на месте их хозяина насторожился.

— Что-то ты больно глубоко копаешь, — сказала Зоя. — Может быть, все гораздо проще.

— Как?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Но уж лучше копнуть поглубже, чтобы потом нас врасплох не застали!..

Против этого Зое нечего было возразить.


Декабрь 1999 года. Митя Иванцов

Счастье не может длиться вечно. Это Иванцов прекрасно знал на собственном опыте. Однако человеку свойственно забывать самые простые истины. Очередной удар судьбы был настолько неожиданным, что у Мити сразу же опустились руки. Съемки фильма, который Тимур Арсенов собирался делать по его сценарию, внезапно оказались под угрозой срыва.

Несколько лет назад воображение Иванцова разожгли многочисленные публикации о секретной линии Московского метрополитена, так называемого «метро-два».

Сенсация продержалась на страницах газет недолго, всего пару недель, и забылась, оставив в памяти Мити несколько версий, рожденных одними только догадками.

По одной версии, секретная линия была построена для Сталина и членов Политбюро, чтобы они могли в случае опасности покинуть Кремль подземным путем. Автор другой версии был уверен, что «второе метро» использовал для своих тайных операций Комитет государственной безопасности. Третий журналист считал «метро-два» хранилищем неведомого стратегического оружия. Все дружно сходились лишь в одном — строители секретной линии были потом расстреляны, а чертежи или уничтожены, или надежно спрятаны.

Версия, тут же сочиненная Иванцовым, лишь частично совпадала с некоторыми из перечисленных. Вкратце история, которая легла в основу Митиного романа «Мрак в конце туннеля», выглядела так.

Герой романа, преследуя девушку, внезапно оборвавшую их курортный флирт, попадает в тайный подземный городок, к которому протянута линия «второго метро». Этот городок оказывается реликтом сталинских времен, непонятным образом сохранившимся под землей. Его немногочисленное население представляет собой боевой отряд твердокаменных коммунистов, готовящих государственный переворот. В их числе и возлюбленная героя — активная противница демократических перемен, произошедших «наверху».

Пройдя множество испытаний, герой решается открыть людям глаза на опасный заговор, зреющий буквально у них под ногами.

Благодаря институтской выучке, Иванцов написал роман очень кинематографично. Так что с Тимуром ему пришлось только уточнять диалоги. Единственное, о чем сценарист с режиссером никак не могли договориться, это финал. Тимур с пеной у рта доказывал, что героя нужно оставить в живых. Митя настаивал на его гибели. Наконец было найдено соломоново решение. Тимур снимет два финала, а уже при окончательном монтаже станет ясно, какой из двух лучше.

Несмотря на яростные споры с Тимуром, Иванцов испытывал от их совместной работы ни с чем не сравнимое наслаждение.

Неожиданный звонок Тимура вернул Митю с небес на землю.

— Сядь и держись покрепче, — сказал Тимур.

— Ты опять про финал? — спросил Митя, приготавливаясь к долгой дискуссии.

— Вот-вот. Про финал. Причем совершенно неожиданный. Самое интересное, что не я его придумал.

— А кто? — ревниво спросил Митя.

— Наш спонсор.

— Ну начинается! — огорчился Митя.

— Не начинается, а кончается.

— В каком смысле?

— В прямом. Сгорел наш спонсор.

— То есть как сгорел? Бандитские разборки?

— Нет. Сгорел — в смысле разорился.

— Что, в один день?

— Какая разница! Важен факт.

— Вот так клюква!.. И что теперь?

— Придется закрывать картину.

— Да ты что!

— А ты знаешь способ, как снимать без денег? Я еще группу не распустил, но придется.

— И ты так спокойно об этом говоришь?!

— Не устраивать же истерику. Это не по-мужски.

— Ну ты меня просто убил, — сказал Митя.

— А мне, ты думаешь, каково? Я под эту картину всю свою жизнь спланировал, все на нее поставил. И вдруг такой облом. Просто повеситься хочется.

— Это всегда успеется. Не опоздаешь, — сказал Митя. — Может, еще найдется какой-то вариант?

— Вряд ли. Я этого спонсора с таким трудом нашел. Все ведь сейчас на нефть целятся, на алюминий. В искусство вкладывать свои кровные дураков нет. Невыгодно.

— Понятно.

— Ну, в общем, ты теперь в курсе. Так что, видимо, до лучших времен.

— Настанут ли они, эти лучшие времена! — вздохнул Митя.

Но Тимур уже повесил трубку.

Митя вернулся к пишущей машинке. Но о какой работе теперь могла идти речь? Он битый час просидел, бессмысленно пялясь в окно.

Из ступора его вывел голос Лёки, вернувшейся с рынка.

— А накурил-то! — возмущенно воскликнула она. — Хоть топор вешай!

Несколько лет назад Лёка в одночасье завязала с курением и теперь не выносила табачного дыма.

Иванцов поспешил распахнуть окно.

— Что случилось? — спросила Лёка, как всегда безошибочно угадывая настроение мужа. — Муза нас покинула?

Он скорбным тоном поведал ей о звонке Тимура.

Лёка хорошо знала свойство Мити впадать в уныние даже по мелочам. Себе она никогда этого не позволяла, поскольку обладала оптимистическим мироощущением, которое в шутку называла «фестивальным».

— Не может быть, чтобы в многомиллионном городе нашелся всего один человек, который захотел дать деньги на кино, — решительно заявила Лёка.

— Может, и второй где-то есть, — нехотя согласился Митя. — Но попробуй его найди. Тимур, во всяком случае, не смог.

— И второй есть, и третий. Просто надо сообразить.

Однако среди знакомых Иванцова богатых меценатов не было. В молодости люди его поколения жили бесшабашно, одним днем.

Если на них сваливались иногда приличные деньги, то начинался затяжной гудеж с друзьями, Кое-кто успевал, правда, обзавестись музыкальным центром или холодильником, но чаще всего дальше покупки нового галстука дело не заходило.

Когда Иванцов и Трофимов синхронно расстались со вторыми женами и привычно тащили в букинистический связку книг, Трофимов сказал с усмешкой:

— Ну почему мы с тобой, Димитрий, не женимся, скажем, на профессорских или генеральских дочках? И дачи имели бы, и машины. А мы — все на нищих!

— Потому что мы романтики и женимся только по любви! — ответил Иванцов. — Причем безумной.

— За то нас и любят! — подытожил Трофимов…

Несмотря на бодрые слова Лёки, Митя весь день ходил подавленный.

— Противно смотреть на твою похоронную рожу! — сказала Лёка. — Ладно уж, придется вас с Тимуром выручать.

Одолжаться она страшно не любила. И тем не менее стала куда-то звонить.

Ей вспомнилось, что год назад на вечеринке институтских друзей один ее сокурсник по имени Владик обмолвился, что работает юрисконсультом у какого-то очень денежного человека. Тогда Лёка пропустила это мимо ушей. Судьба Владика ее абсолютно не интересовала. Теперь же Лёка решила прощупать почву: нельзя ли денежного босса Владика склонить к спонсорству.

Сокурсника удалось застать дома только ближе к ночи. Лёка не стала темнить и сразу объяснила, почему она заинтересована в съемках картины. Все равно потом бы выяснилось, что автор сценария — ее муж.

— Может быть, твой босс пойдет на это? — спросила Лёка.

— Наверняка нет, — ответил Владик.

— Почему?

— Потому что он, как говорится, присоединился к большинству.

— Умер, что ли? — догадалась Лёка.

— Правильно поняла.

— Так ты без работы остался?

— Да нет. Я все там же. Только теперь у меня шеф — его дочь.

— А она-то что за тетка?

Владик хмыкнул.

— Этой тетке еще девятнадцати нет, — сказал он.

— Ничего себе! Ну а с ней у тебя какие отношения?

— Доверительные, — сказал Владик после паузы.

— То есть ты с ней спишь?

— Лебедева! — возмущенно воскликнул Владик. — Ну почему обязательно сплю?

— Подумаешь, оскорбился! Вот если бы я сказала, что ты у нее воруешь, тогда другое дело. Короче, она кино интересуется?

— Я на эту тему с ней не разговаривал.

— А ты поговори. Вдруг ей захочется. Намекни, что спонсорство в смысле налогов выгодно.

— Ой, вот только этому меня не надо учить! — запротестовал Владик. — Ладно, Лебедева. Умеешь ты достать как никто. Попробую с ней завтра поговорить. Тем более что она сама на днях…

Он, спохватившись, замолчал.

— Договаривай уж, раз начал, — сказала Лёка.

— Нет, — ответил Владик. — Это конфиденциальная информация. Я тебе перезвоню по результату. У тебя номер прежний?…

Повесив трубку, Лёка сказала Иванцову:

— Слышал? Иди чайник поставь. Нечего сидеть как сыч в дупле. Может, еще все образуется. Прямо хоть продюсером у вас с Арсеновым становись.

— А что? Это мысль! — счастливым голосом ответил Митя. Он был безмерно благодарен жене за подаренную надежду.


Декабрь 1999 года. Второй из списка

Семен не мог понять, куда провалился его подельник. Сейчас Буряк был нужен ему позарез. Последние деньги подошли к концу, а друг Олекса словно в воду канул. Семен потащился к нему на квартиру, но поцеловал запертую дверь. И «Опеля» во дворе не было. Останки сгоревшего автомобиля уже успели увезти по требованию жильцов, но Семену, естественно, никто про это не рассказал.

Теряясь в догадках, он вернулся домой, где его ждал совершенно потрясающий сюрприз — ни с того ни с сего вернувшаяся жена.

Пару лет назад Серафима, не выдержав постоянных склок, возникавших по любому пустяковому поводу, предложила мужу какое-то время пожить отдельно и съехала к матери. Семен и сам вздохнул с облегчением. Видеть Серафиму ежедневно не было никаких сил. Только вот разлуку с маленькой дочкой он переживал тяжело. Дочку Семен любил отчаянно и всякий раз заваливал ее подарками, приходя на редкие свидания.

В ту пору судьба и свела Семена с Буряком. Способ зарабатывать деньги, предложенный Олексой Ивановичем, оказался куда легче и приятней, чем прежняя работа на автобазе, где приходилось вертеться, чтобы обеспечить себе приличное существование. Оставшись практически без семьи, Семен быстро вспомнил былые холостяцкие удовольствия.

Неожиданное появление Серафимы его не на шутку озадачило.

— Ты чего это? — растерянно спросил Семен. — Ты зачем?

— Не вовремя, что ли? — сказала жена, подозрительно оглядывая квартиру.

— Почему это?

Серафима опустила глаза в пол и негромко сказала:

— Может, попробуем съехаться, а? Хоть и говорят, что битую посуду не склеить… Вдруг получится?

Семен злорадно усмехнулся:

— Значит, не сахар жить без мужика-то?

Серафима поджала губы. Лицо ее пошло красными пятнами, что всегда служило предвестием скандала.

— Дочку жалко, — глухо сказала она. — Очень по тебе скучает.

Семен сразу растаял. Ради дочки он мог все простить.

— Она каждый день спрашивает, когда к папке поедем, — добавила Серафима, поняв, что попала в незащищенное место.

— Если скучает, тогда конечно, — пробормотал Семен. — Можно попробовать.

Серафима сразу заметно приободрилась.

— Ну и свинарник ты тут развел! — сказала она неприятным голосом. — Скоро хрюкать начнешь. Дочку в такой хлев привозить нельзя. Тут неделю грязь вывозить надо.

Семен промолчал. Его хоромы чистотой действительно не блистали.

А Серафима уже расхаживала по квартире, брезгливо трогая пальцем густую пыль.

— У тебя как с работой-то? — спросила она.

— Ищу, — соврал Семен.

— Как это ищешь? А с автобазой что?

— Уволился. Я тебе не говорил разве?

Он точно знал, что не говорил. Про его дела с Буряком супруге знать не следовало.

— На что же ты живешь? — обеспокоенно спросила Серафима.

— Есть кое-какие сбережения, — опять соврал Семен.

Но бесконечно врать было нельзя. И те несколько дней, пока Серафима занималась генеральной уборкой, Семен посвятил поискам Буряка. Олекса Иванович просто обязан был выручить его деньгами.

Телефонный звонок, к счастью, раздался в отсутствие Серафимы. Семен схватил трубку, надеясь, что Буряк наконец-то объявился сам.

— Это квартира Изотова? — спросил незнакомый женский голос.

— Да.

— Семена Игоревича можно?

— Это он. То есть я.

— Вы Олексу Ивановича Буряка знаете?

— А что? — осторожно поинтересовался Семен.

— Знаете или нет?

— А в чем дело-то?

— Семен Игоревич, — сказала незнакомка строго, — это вам из больницы звонят. Тут у нас на лечении находится гражданин Буряк. Это он просил вам позвонить.

— А-а! — обрадовался Семен. — Так это ж совсем другой разговор! Знаю я его. Конечно. А чем он болен?

— Вы лучше к нам подъезжайте, — сказала женщина. — Он очень просил. Запишите адрес…

Когда Семен робко вошел в отделение интенсивной терапии, он не узнал Буряка. На кровати лежала недвижимая мумия, с головы до ног обмотанная бинтами.

Только в узкой щелочке тускло поблескивали глаза. С разных сторон к телу тянулись какие-то шланги и трубочки.

— Это он? — испуганно спросил Семен у врача.

Тот молча кивнул.

— А что с ним случилось?

— Нападение, — коротко ответил врач. — Едва откачали.

— Кто же его так?

Врач только пожал плечами.

Семен, сам не свой от страха, приблизился к лежащему подельнику. Долго разговаривать им не дали, да у Буряка и сил на это не было. Он сумел выдавить из себя несколько хриплых фраз, из которых Семен понял, что Буряка зверски избили на улице какие-то парни, а до этого кто-то сжег во дворе «Опель».

— И ты берегись, Семен… — прохрипел Олекса Иванович и закрыл глаза.

Врач тут же увел Семена из палаты.

— Он хоть жить-то будет? — спросил Семен в коридоре.

— Жить — да. А вот самостоятельно двигаться — вряд ли. У него родственники есть?

— Даже не знаю.

— Попробуйте найти. Он тут вечно лежать не может.

— Попробую… — промямлил Семен.

Он вышел на улицу в полном смятении. Где искать родню бывшего подельника? Буряк никогда о своих родственниках не упоминал.

Еще не хватало затевать розыск! Тут о себе надо подумать. Олекса не случайно сказал: «Берегись». Видно, кто-то пронюхал про их совместный бизнес. А что, если какая-нибудь шалава из тех, кого они трахали на пару, а потом посылали работать на улицу, раскололась и все рассказала, несмотря на страх? И не ментам, а своим родителям. Менты не стали бы подкарауливать Буряка в темноте. А вот родители или старшие браться — вполне вероятно. Они могли устроить самосуд, не надеясь на ту же милицию, которую подкупить проще простого. Начали с Буряка, а потом доберутся и до его подельника!

Внезапно в Семене вспыхнула дикая ненависть к Буряку. Это Олекса, сволочь такая, втянул его в историю с проститутками. Олекса во всем виноват! И Семен от всей души пожелал Буряку сдохнуть на больничной койке.

Но даже смерть бывшего дружка не могла ничего изменить. Семен понимал, что остаться в тени не удастся. Однако его страшила не сама кара, какой бы жестокой она ни была. Самое ужасное заключалось в том, что вся та грязь, в которую он вляпался, станет известна дочери. В каком виде предстанет тогда перед ней любимый папка, о котором она так скучает? Она же все поймет, уже не детсадовка. Поймет — и назовет его зверем. А кто же он еще? Дикий зверь, без стыда и совести. И даже без жалости. Такое не прощают…


Декабрь 1999 года. Жанна

В те далекие уже времена, когда у нас только-только начали появляться в домах первые телевизоры и лица служителей муз не были так растиражированы, известный мастер розыгрышей композитор Никита Богословский отколол следующий номер.

Вместе с другим композитором, Сигизмундом Кацем, они отправились по городам на творческие встречи со зрителями. Оба маэстро одновременно выходили на сцену в разных залах, а через час за время антракта менялись местами, успевая таким образом заслужить гонорар в двух местах. Через некоторое время Богословскому стало скучно, и он на очередном творческом вечере вышел на сцену со словами:

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац!

После этого он сыграл и спел все песни Каца, которые знал наизусть. Можно себе представить изумление зрителей, когда во втором отделении на сцене появился другой человек с теми же словами:

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац!

А потом начал играть уже спетые Богословским песни…

Эта забавная история была давным-давно известна всей эстрадной тусовке. Знала ее и Жанна. Но то, что случилось в Ярославле, ничуть не походило на дружеский розыгрыш. Это вообще было ни на что не похоже.

Жанну, естественно, взбесило, что запись нового альбома непонятным образом украдена. А последние слова Бори Адского буквально сразили ее.

— Что ты сказал? — растерянно спросила она. — Моя дочь? Откуда она взялась?

— На этот вопрос, Жанночка, можешь ответить только ты.

— Опомнись, Боря! Уж не считаешь ли ты, что у меня действительно есть дочь?

— Что считаю я, не имеет значения, Жанночка. Важно, что думают люди.

— Невероятно! — воскликнула Жанна с нервным смехом. — Такое и в кошмарном сне не приснится!

— Теперь ты представляешь, что я пережил, когда здесь в первый же день этим огорошили?

— Так какого же черта ты сразу не позвонил мне в Москву? Почему не предупредил, что объявилась какая-то аферистка?

— Я думал, обойдется, — виновато сказал Адский. — Целые сутки ее афиши по городу соскребал. И обошлось бы, если бы она не спела весь твой новый альбом. Но об этом я никак не мог знать.

Однако краденая фонограмма сейчас меньше всего заботила Жанну.

— А что, эта так называемая дочь выступала под моей фамилией? — спросила она.

— Нет-нет. У нее сценический псевдоним — Диана.

— Как же выяснилось, что она моя дочь? Она это со сцены объявила?

— Жанночка! — взмолился директор. — Я же не был на ее концерте. Это было три дня назад. Но, думаю, никаких объявлений со сцены она не делала. Хватило интервью в местной газете.

— Ты его читал?

— Ну… взглянул мельком.

— Газета у тебя с собой?

— Нет, — быстро ответил Адский. — В гостинице.

— Но у кого-то из наших наверняка с собой. И все в курсе дела. Все — до подсобного рабочего.

Директор отвел глаза и ничего не ответил.

— Так вот оно в чем дело! — с горечью сказала Жанна. — То-то на меня все пялились, будто в первый раз видят. Представляю, как мне тут кости перемывали двое суток!

— Ну потрепали языками, было, — признался Адский. — Но ничего такого.

— Какого?

— Обидного. Все тебя обожают, Жанночка, как и прежде.

— Почему же не больше? Могли бы — как многодетную мать.

Почувствовав, что к Жанне вернулась способность иронизировать, Адский осмелился напомнить:

— Пора второе отделение начинать, Жанночка. Ты как? Осилишь?

Неподражаемая не была бы Неподражаемой, если бы сдалась.

— Увидишь! — сказала она, поднимаясь.

Жанна вышла на сцену с высоко поднятой головой и с места в карьер начала:

— Меня, оказывается, в вашем городе ждал приятный сюрприз. Дочь у меня нашлась. Вот радость-то! Были когда-то сыновья лейтенанта Шмидта, теперь стали появляться дочери Арбатовой. Жаль, что эта Диана не дождалась мамочку. Но теперь-то мы с ней обязательно встретимся, я вам это обещаю. И она у меня еще запоет. Но только уже своим голосом, а не под украденную у меня фонограмму!..

Заметно поредевший зал замер в напряженном молчании, ловя каждое слово. Но Жанна не собиралась держать длинную оправдательную речь. Она сделала властный жест — и зазвучало вступление к ее самому известному шлягеру «Слезы шута». Эта песня была написана чуть ли не десять лет назад, но до сих пор время от времени занимала почетные места в хит-парадах.

Зал словно проснулся от спячки. Первые же слова песни утонули в громовых аплодисментах. Жанна не стала больше искушать судьбу и все второе отделение, продлившееся два часа, пела лучшее из своего репертуара.

— Да, Неподражаемая! — шептал стоящий в кулисах Адский. — Сто раз Неподражаемая!..

В финале сцену завалили цветами. Жанна расточала налево и направо обворожительные улыбки, но лишь одна она знала, чего ей это стоило.

Уходя к себе в гримерку, Жанна негромко бросила Адскому:

— Через полчаса у меня в номере. С газетой!.. Газету она вырвала у директора из рук, как только он вошел.


Ноябрь 1999 года. Зоя

После встречи с родителями Миледи и просмотра видеокассеты Зое было что рассказать подруге. Но Жанна сначала попросила перезвонить на следующий день, потом — в конце недели. Работа над новым альбомом занимала все ее мысли.

Зоя не обиделась, однако больше звонить не стала, решив оставить Жанну в покое. В конце концов, для того чтобы выяснить обстоятельства, которые привели к гибели Миледи, Зое посторонней помощи не требовалось. И она ограничилась тем, что узнала у Жанны последний адрес несчастной Милки Миловской.

Никакого четкого плана у Зои не было. Она просто собиралась поподробнее поговорить с человеком, у которого Миледи снимала квартиру. Может быть, тот был знаком со своим соседом по балкону. Жанке это не пришло в голову, а ведь сведения о соседе могли кое-что дать. Правда, как следовало из слов Ванечки, Миледи соседа не знала. Но можно ли было полагаться на слова ребенка? В отличие от Жанны, Зоя все же допускала, что Милка по своей глупости и бесхарактерности могла угодить в бандитскую компанию. Ведь связалась же она с киллером.

По случаю воскресного дня недомерок, рассказавший Жанне о гибели Миледи, оказался дома, но принимать гостей был явно не расположен. На улице стоял лютый, совсем зимний холод, а в доме из-за очередной аварии опять отключили отопление. Недомерок, злой как черт, сидел в пальто и шапке перед включенным телевизором, по которому, словно в насмешку, упоенно рассказывали о жизни бедуинов в знойной Сахаре.

Зоя, мгновенно оценив обстановку, посочувствовала продрогшему хозяину квартиры и довольно резко выразилась в адрес бездельников из ДЭЗа, чем, по крайней мере, согрела душу недомерку.

— Подруга, значит, — пробормотал он, выслушав Зою, и потер озябшие ладони. — Тут вроде одна подруга уже приходила.

— Да, она мне рассказывала, — кивнула Зоя.

— Ну раз рассказывала, мне добавить нечего.

— Я приехала с вами поговорить не о той женщине, которая у вас квартиру снимала. Я про соседа вашего хочу узнать.

— Про какого такого соседа?

— С которым у вас балкон общий.

— А при чем тут сосед? — подозрительно спросил недомерок.

— Может, и ни при чем, — легко согласилась Зоя. — Но вдруг он в тот день случайно что-то видел или слышал.

— Тогда бы милиция об этом дозналась. — возразил недомерок. — А я хорошего человека в такое дело впутывать не буду.

— Чем же он такой хороший? — не сдавалась Зоя.

Недомерок, сдвинув шапку, почесал затылок и после мучительного раздумья радостно выпалил:

— А он мне денег в долг давал. Без разговоров. Раза два или лаже три.

Больше он ничего не смог вспомнить.

— Ну а чем он занимается? Где работает? — спросила Зоя.

— А я не спрашивал. Мне-то на кой хер? Вроде раньше на границе служил. А сейчас — не знаю.

— А лет ему сколько?

— Да молодой кобелек еще.

— А выглядит как?

— Обыкновенно. Только вот глаза такие синие-синие. Смерть бабам.

У Зои екнуло сердце. Одного синеглазого пограничника она знала. Он ворвался в ее жизнь и едва все не разрушил. Неужели тот самый?

— Его случайно не Петей зовут? — спросила Зоя чуть дрогнувшим голосом.

— Точно, Петя, — изумился недомерок. — Знакомый, что ли?

— Не знаю… — ответила Зоя. — Может быть…

— Уж не он ли тебе ребеночка сделал?…

Такой прозорливости от недомерка Зоя не ожидала. Правда, ее беременность стала уже заметной, но совсем чуть-чуть.

— Не он, не он, — сказала она, торопливо запахивая расстегнутую дубленку. — И вообще, может быть, это совсем не тот Петя.

— А ты посмотри, — неожиданно предложил недомерок.

— Как это?

— Так он вроде вернулся. Видать, уезжал куда-то, а сегодня, слышу, за стеной кто-то шебуршит. Не иначе как вернулся.

Зою бросило в жар, словно Сахара с телевизионного экрана дохнула в промерзшую комнату африканским зноем.

— Может, вы к нему зайдете? — сказала она.

— Я? — удивился недомерок. — Зачем? Тебе надо, ты и зайди.

В самом деле, посылать недомерка к соседу не имело никакого смысла.

— Ладно, — вздохнула Зоя. — Спасибо. До свиданья.

— Только слушай, дамочка, — сказал недомерок, косясь на живот Зои. — Ты уж меня к вашим делам не приплетай. Давай договоримся: ты у меня не была. А то ведь я могу по телефону твоего Петю предупредить, что его тут одна ищет.

— Договорились, — бросила Зоя и вышла из квартиры.

Она решила вернуться домой. Ей необходимо было прийти в себя и морально подготовиться к встрече с Петей. Если, конечно, это тот самый Петя Тарханов. Родственничек, так сказать. Никто ни разу не вспомнил, что он является настоящим отцом Зои-маленькой, но ведь от этого факта никуда не денешься. Правда, Маринка клялась, что не сказала Пете о своей беременности. И ставить его в известность о рождении Зайки Зоя не собиралась. Тем более что Тарханов, судя по всему, подался в бандиты.

Едва Зоя дошла до своей машины, как намерения ее резко переменились. Она повернула назад и решительно вошла в соседний подъезд. Теперь ее ничто не могло остановить. Она без колебаний нажала кнопку звонка.

Дверь распахнулась, и Зоя невольно сделала шаг назад. Перед ней стоял мрачный верзила, настороженно поблескивавший глазками из-под мохнатых бровей.

— Я к Пете, — сказала Зоя. — Он дома?

— Заходи, — кивнул верзила.

И Зоя отважно перешагнула порог.

Она никогда бы не сделала этого, если бы знала, что человека, открывшего ей дверь, зовут Джафаром и он оказался здесь, чтобы подкараулить бывшего сообщника, оказавшегося предателем.


Ноябрь 1999 года. Младший брат

Котя Глинский прекрасно отдавал себе отчет в том, что копать под шефа опасно. И тем не менее ничего не мог с собой поделать. Необъяснимая смерть сестры не давала ему покоя. Он забыл о том, что когда-то мечтал избавиться от ее навязчивой опеки. Последней каплей стала находка в комнате Регины, куда Котя давно не заглядывал.

Теперь обстоятельства вынудили его сделать это. Жить в квартире, где витал дух смерти, Котя не мог. Квартиру он решил продать, но перед этим следовало освободить ее от вещей. Котя оставил себе только какие-то мелочи, а все остальное упаковал в узлы и коробки, так, впрочем, и не сообразив, что делать с этим скарбом.

Только потом он осмелился войти в комнату Регины.

Первое, что Котя увидал там, — собственную фотографию на пурпурном шелковом сердце, висевшую над изголовьем кровати. Этот самодельный алтарь произвел на него неизгладимее впечатление. Только теперь Котя понял по-настоящему, какую роль играл он в жизни Регины. Это из-за него она пошла на преступление Никто другой не смог бы уговорить ее взяться за опасное задание шефа. А значит, это он, Котя, стал косвенным виновником смерти Регины.

Однако со времени похорон никаких новых фактов у него в руках не появилось. Вот за ними-то, преодолевая страх, Глинский отправился к патологоанатому, производившему вскрытие.

Мрачная атмосфера морга едва не заставила Котю повернуть обратно. Патологоанатом Андрей, по виду ровесник Глинского, напротив, был энергичен и бодр, если не сказать — жизнерадостен.

— Какие проблемы? — деловито осведомился он.

Котя не знал, как подступить к главному, и начал издалека. Минуту-другую Андрей слушал его нескладные объяснения, а потом сказал с явным нетерпением:

— Ну я понял, понял. Проблемы-то какие?

— Я хочу точно знать, от чего сестра умерла, — как можно тверже заявил Котя. — Ни с того ни с сего взрослый человек в ванне не захлебнется.

— Там, насколько я помню, с сердцем были нелады.

— Она никогда на сердце не жаловалась.

— Все мы до поры до времени здоровы, — с философским спокойствием ответил патологоанатом. — А потом бац — и заказывай Шопена.

— Я понимаю. Но все равно странно это как-то.

— Ничего странного. Вы акт о вскрытии читали? Там все по полочкам разложено.

— Там сквозь ваши термины к правде не продерешься.

— К какой такой правде? — Андрей впился глазами в Глинского. — Вы что, не верите официальному заключению?

— Если бы вы знали все обстоятельства…

— Какие?

— Долго рассказывать.

— От меня-то вы чего хотите? — спросил Андрей. — Я свое дело сделал. И быстро, как просили.

Патологоанатом осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

— Я ничего не просил, — обескураженно сказал Котя.

— Ну не вы лично, а дядька тут такой солидный приезжал, — с неохотой пояснил Андрей. — Уж не знаю, кем он вам приходится.

Котю мгновенно осенила догадка. Это шеф приезжал в морг. Он разговаривал с Андреем и уж наверно заплатил ему за то, чтобы в акте появилась запись о внезапном сердечном приступе.

Но как заставить патологоанатома в этом признаться? Пригрозить милицией? Сказать, что он, Котя, добьется эксгумации и повторной экспертизы?

— Вы ведь могли ошибиться, — неуверенно сказал Котя. — Или у вас такого не бывает?

— Всякое бывает, — ответил Андрей. — Мы тут, извините за каламбур, тоже живые люди. Но и наши ошибки дорого стоят. А их признание — еще дороже.

В его словах Глинский уловил явный намек. Андрей довольно прозрачно давал понять, что его можно перекупить. У Коти пересохло во рту.

— Дороже? — спросил он. — Это сколько же приблизительно?

— Я просто образно выразился.

— И все-таки?…

Патологоанатом отвел глаза.

Тогда Глинский судорожно стащил с запястья дорогущие часы от Картье, на днях презентованные ему шефом. Подарок был неожиданным и, скорее всего, являлся наградой за операцию на Островах, хотя шеф этого не сказал.

Котя молча протянул часы Андрею. Тот ничуть не удивился, взял часы и залюбовался ими.

— Богатая вещь, — сказал он. — Нашему брату за такие лет десять уродоваться надо.

— Уже не надо, — ответил Глинский, холодея от собственной смелости. — Они ваши.

— Ты что, сдурел — такими цацками кидаться? — по-свойски спросил Андрей, но уже было ясно, что сделка состоялась.

— Всего одно слово. С сердцем было что-то? Да или нет?

— Нет, — совсем тихо ответил Андрей. — Но какая теперь разница? Сестру не вернешь.

— Конечно. Но мне нужно было знать.

— Ну узнал. Полегчало? И вот еще что. У нас разговор тет-а-тет. Без свидетелей. Так что не вздумай на меня ссылаться. Откажусь. И часы твои в сортире утоплю.

— Конечно, — кивнул Глинский. — Я сюда не приходил.

Котя действительно не собирался выдавать этого жадюгу. Пока вообще было непонятно, что делать с купленными сведениями. Но шефу смерть Регины так просто с рук не сойдет.

Никто из немногочисленных знакомых Глинского не мог стать ему ни советчиком, ни помощником. И в милицию не имело смысла соваться. Могущественному шефу она была не страшна.

А что, если пойти с повинной к Басову? Эта мысль настолько испугала Котю свое неожиданной смелостью, что он постарался сразу же забыть о ней. Но она продолжала его точить днем и ночью.

После разговора с патологоанатомом Глинский старался не попадаться шефу на глаза. Он боялся, что тот обо всем догадается по его виду. И действительно, вскоре это едва не случилось.

Шеф вызвал Котю к себе по какому-то пустяковому делу. Глинский машинально кивал, не понимая слов, пока в конце разговора шеф вдруг не спросил его:

— А где твои часы, Глинский? Продал, что ли?

Котя чуть не упал в обморок. Что придумать? Потерял? Ограбили? Отдал в ремонт?…

К счастью, шефа отвлек телефон. Он взял трубку и махнул рукой, отпуская Котю.

Глинский вышел в коридор на ватных ногах и обессилено привалился к стене.

— Что с вами, молодой человек? — прозвучал рядом участливый голос. — Вам плохо?

Котя поднял глаза. Перед ним стоял плечистый мужчина с благородной сединой на висках и спокойными серыми глазами.

— Спасибо… Я в порядке… — ответил Котя и пошел по коридору.

Мужчина проводил его долгим взглядом, постоял секунду и энергичным шагом направился к выходу. Неожиданная встреча с Котей Глинским круто переменила его планы.

Загрузка...