Шотландская сказка

3

Солнце впервые за несколько дней выкарабкалось на небосклон. Правда, несмотря на это, небо все равно было покрыто неровными кучками серого пепла. Свонн вышла на маленький балкончик и, взявшись за поручни, слегка перегнулась через край. На улице отца видно не было, поэтому она разумно предположила, что Уллин все еще красуется в своем костюме перед зеркалом.

Сделав глоток свежего воздуха, Свонн ощутила, как сильно забилось-заколотилось ее сердце. То ли так на нее подействовал запах солнечного весеннего дня, то ли так томительно радостно ждала она встречи с Патриком… Если бы все удалось… Если бы только все сложилось так, как она хотела… Свонн улыбнулась солнцу, выглядывающему из-под пепла туч, и побежала в комнату. Отец наверняка уже готов и скоро зайдет за ней… Как же он удивится, увидев, что его дочь по-прежнему разгуливает в домашнем платье! Свонн вспомнила, как когда-то давно Уллин опоздал из-за нее на званый и очень важный для него ужин. С тех самых пор он всегда заходил за ней, прежде чем наступало время выхода.

Девушка быстро сняла с себя домашнее платье и схватила то, что висело на кресле. Это было синее бархатное платье, поверх которого надевался короткий пиджачок-фигаро. Там же, в кресле, лежали приготовленные Дженнет украшения: жемчужное ожерелье и серьги. Зная о рассеянности Свонн, Дженнет положила украшения рядом с одеждой. Свонн улыбнулась. Дженнет всегда помнила обо всех мелочах. Девушка надела белые туфельки на каблуках, застегнула ожерелье и, постояв у зеркала несколько секунд, провела по губам нежно-розовой помадой.

— Я готова! — ответила она раздавшемуся в дверь стуку. Стучал Уллин, который уже сгорал от нетерпения сесть в машину и отправиться на долгожданный праздник. — Уже выхожу!

Удаляющиеся шаги сообщили о том, что отец прекрасно понял свою дочь. Уллин собирался подождать ее внизу, в холле, а возможно, и на улице, где у него был шанс хотя бы еще несколько минут подышать свежим воздухом эдинбургских предместий, прежде чем вдохнуть душный воздух столицы. Воздух Эдинбурга был не очень-то по вкусу старому Уллину, и потому Макферн предпочитал жить в своих владениях за городом. Он очень редко наведывался в столицу и гостей обычно собирал у себя. Однако сегодняшний случай был особенным — такое Уллин не пропустил бы никогда.

В этот день спокойная и тихая площадь Старого города пестрила множеством ярко одетых людей. Если бы на эту толпу можно было взглянуть сверху, с высоты птичьего полета, то она показалась бы огромным цветастым ковром, укрывающим площадь. При этом основными цветами этого ковра были красный и зеленый. И одним из его многочисленных «цветовых фрагментов» был не кто иной, как Уллин Макферн.

Собрание кланов в Эдинбурге было для него одним из самых важных праздников. Для того чтобы Уллин не приехал в Старый город, одевшись, как истинный шотландец, должно было случиться землетрясение или какое-нибудь другое ужасное стихийное бедствие.

На Уллине была классическая одежда шотландца-хайлэндера: килт, разумеется, килт, без которого не покажется на этом собрании ни один уважающий себя шотландец, темно-коричневая твидовая куртка, длинные чулки, плотно облегающие его толстые икры, и тэмешенте — шерстяная шляпа без полей с забавным помпоном. На толстом животе торчал спорран — кожаный кошелек, крепящийся к узкому ремешку. Под юбкой-килтом, сшитой из желто-зелено-красного узорчатого тартана, за правым чулком торчал нож, на рукоятке которого был выгравирован цветок чертополоха, украшенный топазом. Цвета тартана — желтый, зеленый, красный и тоненькие нити золотого — принадлежали еще предкам Уллина, тем самым горцам-хайлэндерам, от которых Уллин и Свонн унаследовали свой упрямый нрав.

Любуясь узором своего тартана, Уллин всегда вспоминал рассказ деда о том, как однажды некий клан позволил себе надеть цвета Макфернов. Что тогда было! Хайлэндеры очень трепетно относятся к тому, что кто-то надевает чужой цвет или заводит чужую мелодию на волынке. Клан Макфернов буквально встал на дыбы, когда узнал, что на их цвета осмелились посягнуть… В ход чуть было не пошли ножи (те самые, с цветком чертополоха), но дело, слава Богу, все же уладил Главный Герольд. Объявив поступок неосмотрительного клана «гаффе» — нарушением, он запретил членам этого клана в течение двух лет появляться на церемонии встречи в Эдинбурге.

Свонн стояла чуть поодаль от нарядной толпы и пыталась разглядеть отца сквозь сутолоку чужих спин и лиц. Ей не столько хотелось полюбоваться его располневшей фигурой в национальной одежде, сколько она не могла дождаться начала шествия. Сердце в груди возбужденно тикало, как сумасшедшие часы, которые давно позабыли о своем предназначении и могут лишь быстро вращать стрелками и издавать гулкое «тик-так». Скорей бы! Скорей бы!

Наконец-то пестрая толпа начала движение. Оно не было беспорядочным: каждый четко знал, куда ему нужно идти. Множество ярких молекул постепенно сливалось в одну огромную цепочку. Сердце Свонн забилось еще сильнее — скоро начнется шествие, а это значит, что у нее есть несколько свободных часов — лазейка, в которую она выскользнет для того, чтобы встретиться с Патриком.

Свонн знала наизусть, что будет делать ее отец после окончания шествия. Начнется обильное пиршество, где все, естественно, налягут на хаггис — копченый овечий желудок, наполненный мясом и специями, — после которого Уллина весь вечер будет мучить тошнота и изжога. Потом все примутся за виски — а куда же без него! — и начнется цитирование Роберта Бернса. Это в лучшем случае — цитирование! В худшем — ее отец, которому медведь отдавил ухо еще в пеленках, будет завывать протяжным голосом, напоминающим песню банши в старых развалинах: «В поля-я-я-х под сне-е-е-гом и до-о-ждем…», ну и так далее… А потом, когда старый Уллин наберется настолько, что передвигаться сам уже будет не в силах, он вызовет своего дворецкого, который довезет его до поместья и бросит на кровать… В башмаках и запачканном килте…

Уллин часто отмечал в своей дочери такую чудесную черту, как умение смотреть на вещи реально. И он был, безусловно, прав. Свонн была реалисткой. Правда, ее реализм не мешал ей совершать необдуманные поступки. Она всегда отдавала себе отчет в том, что ее ожидает, но зачастую не могла побороть искушения пойти против очевидного. В этом-то и заключалась главная изюминка ее характера. Она выступала в роли Кассандры, только безумной прорицательницей она была не для других, а для себя самой. Блестяще делая предсказания, она тут же отметала собственные доводы и шла наперекор обстоятельствам.

Отношения с Патриком Майлзом, несмотря на кажущуюся романтичность, были следствием именно этой черты характера. Свонн знала, что путь их отношений будет тяжелым и тернистым, но, несмотря ни на что, она смело ринулась в омут страстей и волнений. Можно было бы легко объяснить, что двигало Свонн, если бы она верила в судьбоносность поступков и желаний. Но Свонн была равнодушна к вопросам этого толка и всегда воспринимала Судьбу как подслеповатую старушку с какой-нибудь древней гравюры.

Шествие началось. В ногах у Свонн появился уже привычный зуд нетерпения. Ее терзало желание идти, бежать или просто двигаться хотя бы в какую-нибудь сторону. Сейчас главным для нее было разглядеть отца в стройном шествии «людей в килтах», помахать ему рукой, ну а дальше — она сама себе хозяйка. Правда, ненадолго.

Свонн нервно подергала жемчужную нить, обвивавшую ее шею. Тонкая леска, на которой висели жемчужины, легко могла порваться, но Свонн было сейчас не до этого. Напряженным взглядом, готовым разглядеть даже самый-самый что ни на есть маленький предмет, она высматривала отцовскую фигуру. Наконец она увидела этого здоровенного, пухлого колобка, несомненно считающего себя в этот момент непобедимым горцем, сыном Шотландии. Несмотря на волнение, Свонн даже прыснула от этой мысли. Непобедимый горец! С его-то весом и походкой самого настоящего лоулэндера! Смех, да и только!

Перед глазами Уллина мелькнуло синее платье дочери и ее розовая ручка, как флаг взметнувшаяся в воздух. Он повернулся и помахал ей в ответ. Сделав несколько шагов вперед, он решил еще раз оглянуться на дочь. В этом бархатном платье она была очаровательна! Воплощение невинности и страстности одновременно. Но, оглянувшись, Уллин был разочарован. Вместо улыбающегося личика дочери он увидел лишь ее стройную спину да белые туфельки, сверкающие металлическими набойками. Интересно, что бы это значило?!

Прекрасное зрелище представляет собой залив Ферт-оф-Форт, тот, что неподалеку от Старого города. Особенно в те часы, когда по его водам плывут робкие рассветные блики или мерцает серебряная лунная дорожка, на которой, по поверьям, в ночи пляшут феи и эльфы…

К полудню небо окончательно очистилось от серого пепла облаков и заиграло наконец добродушной солнечной улыбкой. Свонн стояла на холме, облитая и обласканная золотистыми лучами, и размышляла о том, стоит ли ей сойти вниз сейчас или дождаться прихода Патрика. Ее тянуло спуститься поближе к волнам, разуться, погулять по воде босиком, впервые после нескольких зимних месяцев… Несмотря на весенний ветер, Свонн было жарко. Прямые лучи солнца, падающие на холм, согрели ее, позволили ей оттаять после зимних холодов. Так что теперь она была готова на любые подвиги. Возможно, даже на купание в заливе, чего она давненько себе не позволяла…

Два года назад — незадолго до знакомства с Патриком — Свонн поспорила с одной из университетских приятельниц, что сможет пятнадцать минут просидеть по шею в воде залива Ферт-оф-Форт. Надо сказать, на дворе была зима, да и погода не очень-то располагала к купанию: снег падал на землю огромными ватными хлопьями, дул сильный ветер… В общем, условия для спора были просто идеальные. Но Свонн — хозяйка своего слова — надела под шубку открытый купальник и поплелась к заливу. На муки несчастной собралась поглазеть едва ли не половина университета. Многие пытались отговорить Свонн от такого опрометчивого поступка. Но девушка, упрямая, как тысяча ослов, сняла теплую шубку и, окинув прощальным взглядом холм и стоящих на холме товарок, полезла в воду. Несмотря на то, что волны были немаленькими, а вода — обжигающе ледяной, Свонн просидела в ней обещанные пятнадцать минут. Правда, после этого приключения ее скорехонько отвезли в больницу, где она пролежала около месяца с воспалением легких. Свонн была уверена, что за эту выходку ее обязательно отчитает Уллин, но, как выяснилось, Уллин не только не рассердился на дочь, но и стал еще больше гордиться ею. Потомки рода Макфернов всегда держали свое слово и не боялись трудностей и лишений!

Свонн отвлеклась от воспоминаний и вернулась в настоящее. Позади себя она услышала чье-то учащенное дыхание. Или ей только показалось? Внезапно сильные руки сжали ее плечи. Девушка вскрикнула от неожиданности, но, повернувшись, быстро пришла в себя. Перед ней стоял улыбающийся Патрик.

— Свонн!

Его теплые губы пахли морем, солнцем и ветром с предгорья. Его слегка шероховатое, обветренное лицо казалось ей самым нежным на свете. Свонн обвила руками плечи Патрика, и ей захотелось с силой прижаться к его груди, спрятаться в ней, чтобы навсегда забыть о том, что такое страх разлуки.

— Сколько мы не виделись? Год? Два? — Лицо Патрика посерьезнело настолько, что Свонн поняла — он не шутит. — Сейчас мне кажется — целую вечность… Впрочем, мне и вчера так казалось. — Он улыбнулся, и на сердце у Свонн отлегло. Если Патрик смеется, значит, все не так уж и плохо, как может показаться.

— Мне тоже было плохо без тебя. — Она еще крепче прижалась к его груди и зажмурила глаза, словно думала, что это сон и она вот-вот проснется. — Очень, очень плохо…

— Верю, — улыбнулся Патрик. Иногда эта очаровательная девушка вела себя как ребенок. Вот и сейчас — вцепилась в его плечи, закрыла глаза… Как будто ждет, что он споет ей колыбельную. Он бы и спел — только ночевать в его объятиях Свонн все равно не будет… Что бы ни случилось, она всегда возвращается к отцу — в свой замок, в родовое гнездо. — Сколько у нас времени? — поинтересовался он у Свонн.

Свонн уловила в его голосе нотки затаенной обиды, и ей стало горько. Неужели Патрик не может понять, что она уходит от него не потому, что ей так хочется вернуться под отцовское крылышко, просто сейчас нельзя по-другому? Да и потом, до сих пор и сам Патрик не настаивал на том, чтобы она ушла от отца. Иногда Свонн со страхом думала о том, что ее любимого человека вполне устраивает, что она мечется между ним и отцом, да и вообще ведет двойную жизнь… Потом Свонн напоминала себе, что решение она все равно примет самостоятельно и Патрик это прекрасно понимает… Но страх все равно оставался. Пресловутый страх, что без отцовского наследства Патрику она не интересна…

— Не много, но и не мало, — уклончиво ответила Свонн, пытаясь скрыть раздражение, возникшее в ответ на обиду Патрика. — Пройдемся по побережью? Мне так хочется ощутить волны босыми ногами…

— Тебе не кажется, что для прогулки по воде ты выбрала не совсем удачное время года? — забеспокоился Патрик.

— Не ворчи. Неизвестно, когда еще мы сможем вот так, вдвоем, погулять по побережью.

— Ты меня пугаешь, Свонн. Очень пугаешь. Я еще никогда не видел тебя такой подавленной. Для нас сейчас настали не лучшие времена, но причин для отчаяния я пока не вижу…

Свонн с укором посмотрела на Патрика. Еще бы! Конечно, он их не видит! Ведь не его же пытаются женить против воли… Она смолчала, но гневные слова жгли ей рот.

— Давай-ка руку. — Патрик сделал несколько шагов вниз по пологому склону и протянул руку Свонн, которая все еще стояла наверху. — Пойдем вниз. Если ты хочешь гулять по воде…

Свонн дала ему руку. Ее ручка казалась крошечной в его большой ладони. Свободной рукой девушка прикрыла глаза от солнца, которое начало печь не на шутку, словно решило отыграться за всю пасмурную неделю.

Интересно, он хотя бы вспомнит о ее письме, том самом, в котором она сообщила, что отец решил сделать ее невестой Коннена Лина? Неужели ему все равно? Неужели для него ее будущее замужество не имеет ни малейшего значения? Конечно, она никогда не выйдет замуж за Коннена, даже если Уллин лишит ее наследства. Но все же… Несмотря на то, что Свонн просчитала все ходы на несколько шагов вперед, ей казалось, что инициативу должен проявить Патрик. Сделать благородный жест, заверить ее, что ему наплевать на деньги ее отца… Кажется, так бывает в красивых «лав стори», которые ее подружки пачками скупали в газетных киосках… Конечно, Свонн понимала, что все будет происходить немного не так, как написано в этих незамысловатых книжицах, но ведь хотя бы частица правды должна в них содержаться…

Они без труда преодолели спуск, и перед ними открылась синяя гладь залива. Ветер был легким, спокойным, поэтому волн почти не было: так, мелкие барашки подбегали к прибрежной полосе и рассыпались по ней хлопьями белоснежной шерсти.

Свонн расстегнула тонкие ремешки туфель, сняла чулки и с восторгом почувствовала свежий холодок моря на своих ногах. Зажмурившись от наслаждения, она вдохнула горьковато-соленый морской ветер. Боже, как хорошо! Сейчас ее совершенно не пугал холод — она спокойно могла бы раздеться и окунуться в воды залива. Патрик, с улыбкой смотревший на возлюбленную, насторожился, заметив в ее глазах знакомый огонек.

— Даже не думай, — предостерег он Свонн, — я прекрасно помню, чем заканчиваются твои выходки.

— Ты не можешь этого помнить. Услышал об этом от меня, а теперь попрекаешь! — Свонн с наигранным возмущением посмотрела на него и показала кончик розового языка.

Настоящий ребенок! Патрик взял ее туфли, сунул чулки в карман синей ветровки и шутливо пригрозил пальцем:

— Только не долго. А то простынешь, и мне придется выслушать от твоего отца массу неприятных высказываний…

— Сомневаюсь, что отец будет что-то высказывать, — помрачнела Свонн. — Он ограничится тем, что убьет нас обоих.

— Сегодня ты настроена особенно оптимистично, — усмехнулся Патрик. — Расскажи о своей помолвке.

— Рассказывать, собственно, не о чем. Отец собрал гостей на «большой чай» и сообщил всем, включая меня, что они с сэром Майклом собираются поженить своих детей. То есть меня и Коннена. Вот и все. Просто и понятно.

Уголки губ опустились вниз, синие глаза погасли. Патрику не нужно было видеть лицо Свонн в этот момент — он знал, что оно выглядит именно так. Однако он был уверен в том, что Свонн не опустит руки и не впадет в уныние. Она сделает все, чтобы избежать этого нелепого брака, навязанного отцом. Патрику хотелось сказать ей что-нибудь теплое, чтобы хотя бы немного ободрить, утешить ее. Но мысли почему-то никак не хотели превращаться во фразу, уместную для этого момента. Патрик не был равнодушен к переживаниям Свонн. Естественно, так же, как и она, он боялся ее замужества, не понимал ее отца, да и вообще чувствовал все то же самое. Но Патрик Майлз не умел утешать. Никого и никогда. Он мог предложить помощь, подставить плечо, превратиться в «жилетку», впитывающую слезы, но утешения дать не мог. Предложением уйти от отца к нему, Патрику, он боялся оскорбить Свонн и выглядеть в ее глазах человеком, который может воспользоваться чужим несчастьем в личных целях. Другое дело — предложение руки и сердца. Но на этот шаг Патрик пока не мог решиться. Да, он любил Свонн и готов был пойти ради нее на многое, но жениться… Кто знает, так ли уж они со Свонн близки, как кажется сейчас? Что будет через несколько лет? Да и потом, Свонн — девушка, которая привыкла к роскоши, а у него, Патрика, скромный домишко, в котором он привык жить в одиночестве. Едва ли Свонн понравится его холостяцкая берлога, в которой только и есть, что кухня, ванная, пара комнат да чердак, захламленный всякой всячиной, которую давно уже пора выбросить на свалку. Правда, с учетом его выросшего в последнее время дохода можно озадачиться покупкой нового дома, но… Пока еще Патрик был не готов к этому шагу.

— Просто и понятно… — задумчиво повторил Патрик. — А тебе не кажется, что с отцом все-таки стоит поговорить? Ведь твое молчание он воспринимает, как согласие.

Свонн зачерпнула рукой пригоршню воды и выпустила ее сквозь пальцы. Холодная, немного мутная вода стекла на песок, оставив в пальцах Свонн лишь несколько капелек да пару песчинок. Неужели и их любовь с Патриком уйдет вот так же, оставив лишь незначительный след в душах обоих? Она с тоской и тревогой заглянула в серые глаза любимого. Ей показалось, что они холодны, как вода, которую она только что держала в руках.

— Я не хочу говорить с ним сейчас, — ответила она. — Да и вообще не хочу говорить. Я знаю все, что он может мне сказать: неблагодарная дочь, которую он воспитывал практически один, предала его, отреклась от отца, от семейных традиций, настоящая женщина из рода Макфернов никогда бы так не поступила, что ж, теперь несчастному старику Уллину только и остается, что доживать свой век без дочери, если та, конечно, не образумится и не пойдет под венец с сыном его закадычного друга сэра Майкла…

— Да… — грустно улыбнулся Патрик. — Ты действительно все знаешь наперед. Но, может, стоит попробовать?

— Не стоит, — покачала головой Свонн. — Если он соберется доводить дело до конца, я уйду из дома. Сниму комнатку в Эдинбурге. Моего заработка хватит на то, чтобы скромно жить. Во всяком случае, на хлеб я себе заработаю.

— Ты можешь во всем на меня рассчитывать, — перебил ее Патрик. — Я не оставлю тебя в беде…

Он хотел сказать что-то еще, но слова застряли у него в горле. Ему показалось, что Свонн смотрит на него с плохо скрытой неприязнью. Впрочем, он это заслужил. Настоящий мужчина давным-давно не колеблясь сделал бы предложение. И счел бы этот брак пределом своих мечтаний… Еще бы, невеста хороша, как луч утреннего солнца, да и умом явно не обделена… И только он, Патрик, ведет себя как настоящий осел…

— Не волнуйся, — с видимым спокойствием произнесла Свонн, хотя внутри у нее бушевали далеко не самые светлые чувства. — Я давно уже все продумала, поэтому помощь мне едва ли понадобится.

— Я знаю, что ты самостоятельный человек, и ни на что не намекаю. Но мне всегда казалось, что друзья должны помогать друг другу…

— А мы… друзья? — Свонн удивленно приподняла левую бровь, и это придало ее лицу немного злое выражение. — Мне казалось, что наши отношения называются немного по-другому…

Патрик снял ветровку, бросил ее на песок и жестом предложил Свонн сесть. Когда девушка опустилась на песок, он присел на корточки рядом с ней. Заглянул в синие, заледеневшие глаза, наполненные холодом, страхом и еще черт его знает чем, и сказал:

— Ты знаешь, что я люблю тебя, Свонн. Люблю тебя, — повторил он, — но это значит, что я вижу в тебе не только объект желания, но и друга. Иначе на чем, по-твоему, строятся наши отношения? — Свонн молчала, задумчиво глядя мимо Патрика. — Если бы мы не были друзьями, Свонн, то, поверь, расстались бы еще год назад.

— Почему ты так уверен в этом? Нас ведь по-прежнему влечет друг к другу. А к дружбе влечение не имеет никакого отношения…

— Уверяю тебя, влечение исчезло бы очень давно, если бы оно не подкреплялось взаимным интересом.

— Пусть так, — устало вздохнула Свонн. — Честно говоря, мне сейчас все равно, друзья мы или нет…

Патрик уткнулся лицом ей в колени.

— Я люблю тебя, Свонн. Если ты хочешь мне что-то сказать, сделай это сейчас. Не держи в себе.

— О чем ты? — Свонн изобразила удивление. — Мне не на что обижаться. Во всяком случае, пока.

— Как знаешь. — Патрик слегка отстранился и посмотрел в ее глаза. Кажется, лед не растаял. Они по-прежнему были холодными, непроницаемыми. Но где-то между зрачком и радужной оболочкой еще маячил какой-то просвет — значит, не все двери закрылись. — И все-таки мне кажется…

— Тебе слишком часто что-то кажется в последнее время, — отрезала Свонн.

Крошечная искорка погасла, последняя дверца закрылась. Что ж… Пусть будет, что будет. Либо Свонн попробует поговорить с ним и понять его, либо… Но об этом лучше не думать. Во всяком случае, сейчас, когда светит солнце, море играет с прибрежным песком, и шелковистый пепел волос Свонн струится в его пальцах, горячих и влажных от волнения.