Глава 1
ПРОЛОГ
Синдром одиночества
Вроде все хорошо. Днем – бесконечная суета. Постоянно не хватает времени на какие-то мелкие, но важные дела. Пустота заполняется этой обыденной суетой…
Самое страшное начинается вечером. Тишина выползает изо всех углов. У нее, как ни странно, тоже есть свои звуки. Да, да! Тишина звучит. Это какой-то одушевленный пришелец, наполняющий душу неимоверной тоской и даже страхом. Она проникает в уши, набатом стучит в висках, озвучивает удары сердца. А ведь днем этих звуков почему-то не было.
Вот где-то что-то упало, звякнуло. Залаяла собака. Застонала сова. Завыл ветер… Страшно? Нет. Просто очень хочется, чтобы в такие минуты кто-то был рядом.
- Сколько тебе лет, девушка? – вопрошает подленькая тишина.
- Даже вспоминать не хочется.
- Неужели в таком возрасте еще кто-нибудь нужен? Отдыхай!
- Отдыхать вдвоем как-то легче.
- Да брось! Разбросанные носки и бесконечное: «А что у нас вкусненького на ужин?». Оно тебе надо? Думай о вечном…
Зазвенел телефон. Тишина обиженно отступила.
- Мам, привет! Как ты?
- Все нормально, доча.
- Голос у тебя какой-то…
- Да ладно, доча, все о,кей, - в голосе слезы. Нельзя расстраивать дочь. – Как вы там?
Глаза – в потолок, трубку подальше. Справилась.
Телефон – это чудо. Это спасение. Отвлеклась, поболтала ни о чем – и уже хорошо. Важно знать, что ты кому-то нужна, что кто-то о тебе думает, помнит, переживает. Дети – не только цветы жизни. Они – та соломинка, которая еще держит на плаву и не дает полностью погрузиться в мрачные мысли…
***
Но осень. Серость и сырость. Деревья обнажились, сбросив яркий наряд октября. Их обнаженность пугает: как переживут они холода. Сумеют ли возродиться весной к новой жизни?
Душа моя тоже обнажилась. Она кричит, она плачет, она стонет, она изнемогает. Изнемогает от тоски, горя и одиночества. Еще – от страха перед надвигающейся старостью, одинокой и безрадостной…
И ведь она, эта стерва, уже почувствовала легкую добычу. И не просто подкрадывается, а нагло напоминает о себе. Сначала - безжалостно выхватив тебя из жизни. Теперь, - прикинувшись депрессией и цепко вцепившись в меня. Не отодрать. Разве что вместе с кожей.
…Как жить без тебя, родной? Для чего, знаю – для дочери, внука. Да. Но как жить? Безысходность одолевает. Я уже не вижу смысла в жизни, но жить все-таки очень хочется. Получается, что я борюсь с трудностями жизни и в то же время борюсь за жизнь…
- Почему это произошло именно с нами, так долго идущими навстречу друг другу? Почему ты ушел так рано? - Этот вопрос сверлит душу, разрывает ее на части. И опять:
- Почему ты ушел, оставив меня в этой глуши, где нет ни одной родной души, где только тишина, пустота и одиночество…
Вечера – вот что самое страшное после потери близкого человека. Вечера, выходные и праздники – вот та беда, которая изводит меня. День заполнен житейскими хлопотами.
Ругаю себя за то, что никогда не вникала в мелочи, которые, как мне казалось, делались сами собой. Теперь они обрушились на меня непосильным грузом. Но они же явились и моим спасением. В этом убеждаю себя, изо дня в день повторяя словно молитву: пока я двигаюсь, я живу…
Но осень, милый мой, осень. День стал короче, мысли – мрачнее, одиночество – наглее. Все серо и уныло.
Ты знаешь, как трепещет маленький листик на осеннем холодном ветру? Я ощущаю себя таким листочком, который дрожит от безысходности и тоски.
А помнишь, ты убеждал, что и на нашей улице будет праздник? И ведь он был. То был краткий миг счастья – жизнь с тобой.
А теперь пустота. Ночь за окном наполнена такой темнотой, что она кажется осязаемой – густой и плотной. А тишина в доме – липкой, словно паутина, которую никак не отодрать от кожи.
***
Но ведь было так не всегда. Жизнь Аэлиты складывалась из радостных и печальных событий, успехов и неудач, надежд и разочарований. И, что самое главное, – из желания любить и быть любимой.
Ведь сущность каждой женщины – это любовь…
____________________________
Приветствую всех в остросюжетной истории о любви! Если книга нравится, не забывайте оставить комментарий, порадовать автора лайками (звездочкой в рамочке "Мне нравится") и добавлением книги в библиотеку. А подписавшись на автора, Вы не потеряете меня среди других авторов, будете получать уведомления о появлении новых глав и книг.
Гала Григ
ЗАДОЛГО ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ...
Лялькин позор (Счастливая)
Нина Александровна попросила открыть форточку, и Лялька (она же Аэлита), сидевшая у окна, легко вспорхнула на подоконник, потянулась к защелке. Класс взорвался хохотом. Девчушка, ничего не понимая, села и склонилась над тетрадкой.
Сидевшая рядом Юля толкнула ее локтем и прошептала, давясь от смеха:
- У тебя трусики грязные! – и затряслась в беззвучном смехе.
Горячая волна стыда и возмущения захлестнула сознание девочки. Слезы, непонятно откуда взявшиеся, переполнили глаза-блюдца:
- Не может быть!.. Я утром одела все чистое.
Юлька в ответ только пожала сочувственно плечиками. А глаза ее продолжали смеяться.
Класс постепенно затих, забыл случившееся. Только у Ляли бешено колотилось сердечко. Она никак не могла дождаться переменки. А звонка, как назло, все не было.
При первых же его звуках девчушка с горящими щеками пулей выскочила из класса, а за ней, все еще давясь от смеха, неслась подружка.
В туалете они замерли, тупо разглядывая пятно на трусишках. Побледневшие вмиг девчонки, молча уставились друг на друга.
- Что это? – прервала молчание Юлька.
- Не знаю… Я нигде не поранилась… - прерывистым шепотом пролепетала вторая.
Юльке уже было не до смеха. Она пыталась утешить подружку:
- Может ты не заметила, может прыщик какой-то расцарапала…
Они внимательно рассматривали бельишко. Но причину странного пятна понять не могли.
Притихшие и обескураженные, девочки вернулись в класс. Мальчишки, уже позабывшие о случившемся на уроке, затеяли драку, и им было не до насмешек. Дело в том, что разнимать драчунов явился сам директор. Это и спасло Ляльку от позора.
Класс все забыл. А она ничего не слышала на уроке. Одна мысль не выходила из ее разгоряченного сознания: что бы это могло быть? Да уши горели – теперь все будут болтать об этом…
Домой не шла. Летела. Обрадовалась, что дома никого не было. Переоделась и успокоилась.
А назавтра было воскресенье. Она любила в такие дни поваляться в постели, понежиться. На кровати напротив тихо посапывала средняя сестра, Соня. Она на четыре года была старше Ляли.
Родители ушли за покупками. Лялька сладко потянулась, нехотя встала и поплелась в туалет. И там ее опять обдало кипятком от ужаса – странное пятно достаточно большого размера растекалось по трусишкам. Бедняжка вспотела от страха и побежала будить сестру:
- Сонь, Сонь, послушай, - и она стала быстро, бессвязно шептать сестре на ухо, обливаясь слезами. Но Сонька только рассмеялась и надменно произнесла:
- Ну и что? Это у тебя бяки.
- Какие еще бяки?!
- Ну месячные так называют, – и медленно, как бы издеваясь, протянула - мен-стру-а-ция. Поняла, малая?
- А что это такое?
- Что, что. Теперь каждый месяц так будет.
Лялька взорвалась слезами.
-И не реви, - сестра подробно и с важностью провела инструктаж. И даже подарила малой несколько прокладок.
- А маме сказать?
- Как хочешь. Я не говорила. Правда приходится выпрашивать каждый раз денежки на эту хрень, - небрежно кивнула в сторону прокладок.
На этом серьезный разговор сестер закончился.
Ляля целый день ходила задумчивая и не могла определиться, как относиться к странным изменениям. С одной стороны, это, конечно, ужасно. Каждый месяц и целых четыре дня! С другой стороны, Соня сказала, что теперь она, Лялька, стала девушкой. Это звучало гордо и успокаивало. Даже дискомфортное состояние уже не расстраивало ее. Только тяжело было вспоминать о происшествии в классе.
Зато в понедельник мальчишки изгонялись из класса на каждой переменке. А девчонки шушукались, и с завистью смотрели на Ляльку. Она важничала, поучая подружек. И те слушали ее со страхом, любопытством и замиранием сердца. Всем хотелось поскорее повзрослеть.
Какая она счастливая, эта Лялька…
Суп с фрикадельками (Первый поцелуй)
Вдоль небольшой речушки медленно, взявшись за руки, идут двое. Им по двенадцать. Она, маленькая, худенькая, курносенькая, пучеглазая и большеротая. Стрекоза, как ласково называл ее отец. Он – среднего роста, пухленькие щечки и губки словно у девочки. Херувимчик, да и только.
Они идут молча. Им хорошо просто идти рядышком и молчать. Коснувшись друг друга локтем, они прямо шарахаются в сторону друг от друга.
Солнце как бы нехотя опускается за горизонт. Его последние затухающие лучи еще согревают их счастливые лица. Вот они остановились и смотрят друг другу в глаза. Он, мучительно думая, что сказать. Она – сплошное ожидание. Ожидание чего – не знает, но чего-то ждет.
- Завтра на великах поедем?
- Да, - чуть слышно шепчет она.
- А Шурик?
- Не знаю. Велик только один.
- Ты у меня на раме.
- Тогда поедем.
И опять идут молча. Уже темнеет. Пора домой. Но так не хочется расходиться. Он вдруг резко останавливается и так же резко, коротко чмокает ее в щечку. Она отстраняется, словно от удара, но удара приятного. Что делать, как поступить – не знает. И только тихо спрашивает:
- Что ты, зачем?!
- Тебе неприятно?
В ответ – молчание. И сразу какая-то неловкость накатывает на обоих. Они растеряны и не знают, как дальше быть. Она находится первой:
- Пойдем домой…уже поздно…
Они опять идут рядом, но уже не держатся за руки. Им кажется, что произошло что-то такое, из-за чего вдруг они изменились и уже не смогут как прежде просто дружить, просто кататься на велосипедах. Просто бежать весело из школы. Все это ушло. Появилось нечто новое. Они пока не знают, хорошее это или плохое, только чувствуют, что все вдруг изменилось.
У калитки она, не глядя на него, бросает короткое «пока» и убегает по вишневой аллее к дому.
У входной двери Лялька остановилась от страшной мысли: «Но ведь все уже дома!» Как горит щека! Ей кажется, что поцелуй отпечатался четким клеймом, которое невозможно скрыть от домашних. «Как войти?! О, ужас!»
Вокруг большого стола собралась вся семья – отец с матерью, брат, сестра. Отец деловито, с важностью раскладывает по тарелкам с дымящимся супом крупные фрикадельки. От стола исходят дурманящие запахи.
- Как раз вовремя, стрекоза, - весело говорит отец. - Садись, а то остынет.
Но девчонка быстро, словно нашкодивший котенок, прошмыгнула в свою комнату и уже оттуда срывающимся голосом говорит, что есть не хочется. Отец удивленно хмыкает. Но никто не придает ее отказу значения. Все с удовольствием уплетают суп с фрикадельками. А она, бедняжка, исходит слюной в соседней комнате.
Потрясающий запах супа с фрикадельками запомнился ей так же надолго, как и первый в ее жизни поцелуй.
Как давно это было...
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ
Единственная ночь
Полчаса перед зеркалом были потрачены не зря. Ляля смотрела на свое отражение с нескрываемым удовольствием Она нравилась себе не без основания. В ней было хорошо все. И лицо, напоминающее лик мадонны. И руки, слегка округлые, но привлекающие своей мягкостью и белизной И ноги, пусть не от ушей, но не создающие диспропорцию в фигуре. Грудь,осиная талия и даже слегка широковатые бедра - все подчеркивало ее женственность.
Ляля, повернувшись спиной к зеркалу, старалась окинуть всю себя сзади. Зрелище тоже не расстроило девушку. Она шаловливо подвигала бедрами и привела тем самым в движение оборки короткой юбчонки. Шелест ткани создавал приятное ощущение легкого ветерка вокруг ног, одновременно лаская их.
Кокетка даже довольно хихикнула, превратившись вдруг в мурлыкающую кошку, которую нежно погладили.
Аля (как чаще всего называли Аэлиту) любила себя. Иногда жалела. Но сейчас повода для жалости к себе не было. Настроение прекрасное - она собиралась на пикник, и все в ней пело. Мир был полон ожидания и надежд: быть может, сегодня?..
Что же означало это "быть может"?
Что вкдадывала она в эти загадочные слова?
Ах девчонки-бабочки, девчонки-мотыльки, вы разукрашиваете свои крылышки яркими манящими красками. Вы часами торчите перед зеркалом, стараясь довести до совершенства свою внешность.
И все лишь для того, чтобы однажды ринуться в дурманящий огонь любви.
И погибнуть, сгорев в нем до тла...
***
Лето выдалось знойным и в то же время дождливым. С обильными ливнями, роскошной зеленью природы, манящей в лесные храмы, под своды пышных крон деревьев, обещающих спасение от летнего зноя.
Утомленные жарой, Марк с друзьями решили отдохнуть в лесу, прихватив с собой подружек. Парень, к слову сказать, был не слишком разборчив в своих привязанностях. Бысто увлекался, так же быстро разочаровывался и без сожаленя расставался с прелестницами, роем кружившими вокруг него.
Это был смуглый красавец-молдаванин, невысокого роста, но крепко сложенный. Его выразительные черты лица, бездонный омут черных глаз и обаятельная улыбка сгубили немало девичьих сердец. Не была исключением и Ляля, безумно влюбленная в Марка еще со школьной скамьи. Тогда он еще не осознавал всей прелести своих чар на девчонок и очень дорожил дружбой с Алей. Но дорожил именно дружбой.
В ней он никогда не видел девушку. С ней было весело, просто, легко. Несмотря на очень даже привлекательную внешность, общительность и умение нравиться практически всем парням, она для них почему-то оставалась только другом. Все они не решались переступить границу дружеских взаимоотношений.
Что было тому причиной? Ее ли излишняя коммуникабельность, ее чуть ли не панибратство со всеми окружающими. Быть может, причина крылась в ее внутренней холодности, эгоистичности и супер-уверенности в своей неотразимости? Как бы то ни было, но она была одинока, ни в ком не пробуждая пылких страстей и чувственных излияний.
Любовь, которую она испытывала к Марку, была, увы, безответной. А ведь на самом деле это были родственные души. Оба очень любили и высоко ценили себя. Оба были красивы внешне, но души, по всей видимости, были черствы. Впрочем, нет. Душа Али, как и душа всякой женщины, была ранима, склонна к самопожертвованию, уязвима и обладала способностью любить.
Компания подобралась веселая, шумная. Музыка, шашлыки. Купание в лесном озере. Истома летнего дня. Загорелые молодые тела. Все дышало потребностью любить и неудержимой страстью.
Марк был как-то по-особенному внимателен к Але. Сегодня он вдруг увидел ее по-другому. Наконец-то разглядел влюбленность ее глаз, томление ее зовущих губ и призывные нотки в голосе. Это была другая Ляля, обворожительная, зовущая, обещающая.
Пикник в лесу подходил к завершению. Уже собирали пустые бутылки, кульки, бумажки. Уже сжигали мусор в затухающем костре. Уже опускались томные сумерки. Лес становился таинственнее, в нем запахло грустью. Нехотя стали разбредаться по машинам. Шутки звучали вяло, голоса - приглушеннее.
- Поедешь со мной?
Алька вздрогнула от тихого вопроса. Ее поразил тон, с каким были произнесены эти простые слова. Марк смотрел на нее взглядом, который сказал ей больше, чем слова.
Разве могла она, обычно шумная, смеющаяся, ответить обычное: конечно?!
Тихо, чтобы никто не услышал, она спросила:
- Ты хочешь этого?
- Да.
Больше не надо было слов. Говорили их глаза и движения, в которых чувствовалось только желание быть вдвоем. И только вдвоем.
Ехали молча. Он пропустил вперед машины друзей, поотстал от них и, не выезжая из леса, притормозил.
- Что случилось? - вопрос девушки прозвучал нелепо.
Марк привлек ее к себе.
Они слились в жарком поцелуе.
Ночь обступила их со всех сторон.
Лес вдруг заскрипел, застонал от внезапно налетевшего ветра. Деревья затрепетали под его сильными порывами. Крупные капли дождя застучали по крыше машины. Дождь полился, словно из ведра. Дорогу моментально размыло. Ехать по лесной дороге было невозможно.
Они были обречены.
И тела их, трепетные, страстные, источающие непреодолимое желание, переплелись в предчувствии близкого экстаза.
Их стоны и горячее прерывистое дыхание утонули в звуках разбушевавшейся стихии. А тела трепетали не от страха перед стихией, а от дерзкого разгула всепоглощающей страсти.
*
Несмелые утренние лучи пробивались сквозь густую крону деревьев. Аля с нежностью и обожанием смотрела на все еще спавшего Марика. Как же хорош он был в этот утренний час. Нежный румянец проступал сквозь смуглую кожу. Веки, обрамленные почти девичьими ресницами, подрагивали. Он улыбался во сне милой детской улыбкой. Что-то снилось ему?
- Он видит во сне меня, - думала Аля. - Он тоже любит меня.
Веки Марка дрогнули, улыбка исчезла. Он открыл глаза, равнодушно посмотрел на девушку и решительно сказал:
ЕЩЕ ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА
или
Сейчас еще не время
На раскалившейся от усердия электроплитке, потрескивая и издавая дурманящий запах, возмущалась картошка. Аля суетливо сновала из крохотного коридорчика, заменявшего кухню, в небольшую, но уютную комнату. Скоро должен прийти Аркадий, а ведь еще чайник надо поставить, плитка только с одной конфоркой.
- У порядочных людей нормальные газовые плиты, а у нас - недоразумение какое-то. Когда же придет настоящий день? - вслух закончила свои невеселые мысли молодая хозяюшка. Однако, подняв артистически глаза в потолок, она все же улыбнулась.
Из коридора запахло горелым. Алька поспешно выскочила в микрокухню, схватила сковородку, обожглась и, чертыхнувшись, бросилась в комнату за полотенцем. Сковородка еще шкворчала у нее в руках, когда вошел сияющий Аркадий.
- Аленький, а у меня радость!
Он забрал из ее рук сковородку и пошел в комнату, оглядываясь, куда бы ее поставить. Аля поспешно подставила первую попавшуюся книгу. К ее несчастью это был Булгаков.
- Да ты что! - Аркадий осторожно отодвинул книгу и бухнул сковородку прямо на стол - держать ее было уже горячо. Алька только ахнула: тоненькая клеенка тут же сморщилась. Подняв сковородку, оба увидели на ней безобразную дыру.
- Вот уж действительно радость, - воскликнула Аля и глаза ее наполнились слезами. - Всего ничего, так ты и это испортил.
Аркадий виновато уставился на нее своими добрыми глазами и не знал, что делать. Потом выдавил:
-Подумаешь, клеенка... Ну не реви. Новую купим.
- На какие это шиши?!
- Так ведь я сегодня зарплату получил, - обрадованно сообщил он.
У Альки моментально высохли глазки, и она деловито добавила:
- И нормальную плитку. Да, Арик, нам просто необходима нормальная плитка? - Она прильнула к мужу и просительно заглянула ему в глаза.
Тот вдруг сник и пошел ставить чайник. Оба проголодались, поэтому слегка подгоревшая картошка, показалась им мировой.
- А что у тебя за радость? - вдруг вспомнила Аля.
- Да так, ничего, - нехотя произнес муж.
- Опять секреты? - настаивала она, собираясь надуть губки. Поэтому Аркадий решился.
- Я купил всего Уэлса... Товарищ уезжал. Ну я и решил взять, деньги как раз были... Дешево совсем, - оправдывался он, а сам думал: "Ну сейчас начнется!"
Но молодая жена только с укором посмотрела на него:
- А кушать-то что будем, Уэлс?- и пошла мыть посуду.
***
Поздно вечером, уже лежа в постели, он все спрашивал ее:
Ты не сердишься на меня, Аленький? Понимаешь, я думал...
- Да не сержусь я, успокоила она его. - Как-нибудь проживем и на оставшиеся. У меня скоро стипендия.
Они помолчали, потом Аля шепотом спросила:
- Арик, ты не спишь?
- Нет, а что?
- Я хочу тебе что-то рассказать.
- Ну?
- Ну, ну! Вот и живи в неведении со своими нуками.
- Не сердись, кроха. Я не хотел тебя обидеть. Так что же?
- Арик, у нас будет ребенок, - чуть слышно произнесла она.
- Что?!
- Ребенок. Ты что не рад? - и тут же обиженно отвернулась. А он молчал.
- Что ты молчишь? Скажи что-нибудь, - обиженно прошептала она.
- Ты уверена?
- Конечно! Тест показал. Да я и у врача уже была, - радостно выдохнула Аля.
Аркадий вздохнул:
- Аэлита, - начал он, и она затаила дыхание, ведь полным именем Арик называл ее только в исключительных ситуациях. - Я рад, но... Дело в том, что... Как бы тебе объяснить? Это так не вовремя...
Она уже плакала, уткнувшись в подушку. Рыдания становились все громче, а он успокаивал:
- Не надо, моя хорошая. Хозяйка может услышать. Что она подумает. Не плачь. Я тоже хотел бы, чтоб у нас появился малыш. Но ведь у меня экзамены летом. Придется брать отпуск. Денег и так не хватает... А с ним знаешь, сколько расходов - коляска, памперсы, чепчики, кофточки, слюнявчики... Не плачь. Ты ведь и сама понимаешь, что сейчас еще рано... Вот года через два - тогда другое дело. Я уже буду работать по профессии, да и тебе закончить учебу надо. Ведь так, милая?
Аля молчала. Слезы текли по щекам, плечики вздрагивали. Было обидно - и от непрошенных слез, и от того, что он не обрадовался, а испугался.
"Живут же как-то другие, - думала она, - и тоже учатся. И ничего. Тем более, что он - заочник. Да и родители помогли бы".
- Арик, а может все-таки?..
- Но ты же видишь, Аль, нам и без того вечно не хватает денег. Еле концы с концами сводим. Зачем, чтобы у него был недостаток в чем-то. Ведь у нас впереди целая жизнь...
Так они и уснули - Аля в слезах, а Аркадий, ругая себя, что поздно взялся за ум. Ведь давно мог бы закончить учебу, тогда не пришлось бы расстраивать жену. Да и самому муторно...
***
Аля стыдливо стояла в сторонке. А женщины в очереди говорили каждая о своем. Слушали друг дружку внимательно и сочувственно покачивали головами. Одна из них, худая и бледная, выглядела старше других. Ей было около тридцати. Она подняла печальные глаза на Лялю и тихо спросила:
- А у тебя что, милая?
- Я... Мне... Да вот ребенок... не вовремя, - запинаясь проговорила она и лицо ее запылало. Щеки горели от стыда и обиды.
- Ох, смотри, наплачешься, когда вовремя будет.
Дымова, - будто сквозь сон услышала Аля свою фамилию. Растеряно и со страхом посмотрела на дверь. Медсестра еще раз назвала ее. Але было очень страшно. Она с мольбой взглянула на бледную женщину. И взгляд этот кричал: "Остановите меня! Я не хочу туда!.." Но та только укоризненно посмотрела на Альку и горестно покачала головой.
- Рожала уже? - сухо спросила врач. Аля вся сжалась. Строгие глаза этой женщины наводили на нее ужас.
- Нет. А что?
- Хорошо подумала? Ведь без детей можешь остаться, - устало произнесла врач. - Первый-то опасно... Плохо может закончиться. - Больше ей говорить не хотелось. Таких вот, молодых, глупых никогда не остановишь, хоть битый час уговаривай. Потом бегают, плачут, детей хотят.
Разрушенное гнездо
Призрак одиночества поселился в их доме давно. Как-то незаметно Аркадий и Аэлита стали чужими друг другу. Куда-то исчезли пылкие чувства. Аркадий все чаще стал приходить домой под шафе. Ссориться не хотелось. Было неприятного общаться с ним, ставшим наглым, самоуверенным и даже самовлюбленным.
- Ну что, старушка, опять без настроения? - и, брякнувшись на диван, муж практически сразу впадал в дрему. Их было двое в доме, но ощущение пустоты, вакуума постоянно присутствовали в комнате.
Аля сидела, притихшая, боясь шевельнуться, нарушить эту жуткую тишину, изредка нарушаемую храпом Аркадия. В таком состоянии его лучше не трогать - начнется скандал, посыпятся обвинения на пустом месте. Она - пустоцвет. Она - серая мышь. Она - виновница его тяги к спиртному. Поэтому Аля предпочитала не тревожить наступившую тишину.
А комната, казалось, обрастала тишиной. Она окутывала всю квартиру, и даже редкие звуки, издаваемые храпящим мужем, казались тоже были сотканы из жуткой тишины. Они были пугающими, враждебными. В такие минуты страшно было даже включить телевизор, пугал телефонный звонок. И было непонятно, что страшнее - сама тишина или же все, что ее нарушает.
Хотелось только одного - укрыться с головой одеялом и не дышать. Бешено колотилось сердце. Аля мысленно успокаивала себя: сердце мое бьется ровно, кровь свободно течет по моим сосудам, мне дышится легко и свободно.
Иногда это помогало, иногда приходилось глотать глицин или тозепам. Причиной ее нервного возбуждения был муж, спокойно спящий на диване. Муж, который не так давно называл ее Аленьким цветочком. Любимый Арик, который обещал, что все у них будет хорошо. Заботливый Аркадий, усердно устраивающий их быт ради будущих детей.
Теперь все по-другому. Материальный достаток - единственное, к чему они пришли. А еще - отсутствие любви, доходящее до ненависти.
Аля в задумчивости подошла к окну. Взгляд упал на тую, тускло зеленевшую рядом с еще серыми в преддверии весны деревьями. Туя выглядела грустной и одинокой. Чужая в этих краях, она медленно угасала. Уже редко появлялись на ней трезубые шишечки, ходя деревце каждую весну старалось цвести. Больно было смотреть на бессильно свисавшие ветви этого несчастного творения природы, волею судеб заброшенного на чужбину.
Однако туя даже здесь сумела пустить корни, медленно угасая во время летнего зноя. Ближайшая ее соседка - береза, тоже страдала в этом жарком краю. Обе они радовались снежным зимам, освежающим ветеркам и редким дождям. Эти два одиночества, казалось, поддерживали друг друга, отдавая летом соседке капельку прохлады, а зимой - заслоняя подружку от пронизывающего ветра.
Чувство сострадания к одиноким созданиям вдруг сменилось у молодой женщины любопытством. Она заметила среди веток туи удивительную картину. На уровне окон второго этажа дикие голуби пытались свить себе гнездо. Одна птица, по-видимому, самочка с важностью царственной особы восседала на чудом удерживающихся жиденьких веточках. Другой участник, самец, без конца приносил своей подруге тоненькие прутики.Она благосклонно принимала этот бесценный груз клювом и тут же беспечно роняла его на землю.
Алю потрясла эта ситуация. Подумалось, что в жизни и у людей так же распределяются роли. Один стремится сделать все для семьи, другой - ее разрушает...
На следующее утро Аля с любопытством подошла к окну. Было интересно, чем закончилось строительство очага. Но ничего не изменилось: по-прежнему одна птица сидела в гнезде, вторая - усердно трудилась.
Каким-то чудом дня через три голуби все-таки свили гнездо. Как это им удалось, осталось для Али загадкой. Но с тех пор одна птица, голубка, как решила Аля, день и ночь сидела в гнезде, ни на минуту не покидая его.
Зачастил дождь. Он лил почти непрерывно. Птица промокла, но из гнезда не улетала. Глаза ее погрустнели, и она казалась больной. Поражало упорство, с которым голубка сидела в пустом, как казалось, гнезде. Супруг изредка навещал ее и, по всей видимости, подкармливал.
Однако если раньше Алю возмущала неловкость самки, роняющей веточки, принесенные заботливым самцом, то сейчас трогала тяжелая участь самочки. Ведь она дни и ночи мокла под дождем, мерзла на пронизывающем ветру. Самец же, как и все особи мужского пола, обременял себя только материальными заботами.
Так думалось молодой женщине, с интересом наблюдающей за жизнью диких голубей.
Но в одно прекрасное солнечное утро она увидела удивительную картину: по тоненькой веточке туи голубь осторожно продвигался к гнезду. Голубка, будто со вздохом расправив крылья, слетела с гнезда. Посидев на соседней веточке, словно желая убедиться, правильно ли супруг уселся на мелькнувшие на мгновение два крохотных яичка, она, успокоившись, что тот выполнил все согласно инструкции, полетела на заслуженный отдых.
Аля поняла, что все это время голуби сменяли друг друга в гнезде, давая возможность отдохнуть.
Вот она гармония! Вот совершенство! Кажется большего счастья, лучших отношений быть не может. Счастливая семья. Скоро у них появятся птенцы...
Проснувшись рано утром, Аля по привычке поспешила к окну. Созерцание чужого счастья успокаивало ее, и жизнь казалась не такой серой и унылой. Хотелось приобщиться к птичьей идилии, урвать и себе хотя бы со стороны махонький кусочек счастья.
Но в этот день ни голубя, ни его подруги в гнезде не оказалось. Не было в нем и крохотных яичек. Скорлупа от них едва различимо белела на земле под туей. А голуби суетливо перелетали с дерева на дерево...
Кто стал виновником их горя и обездоленности: лакомка-кот, сорванцы-мальчишки или сама природа в виде злодея-ветра? Этого Аля так и не узнала.
А голуби, одинокие и несчастные, еще несколько дней все вились над разоренным гнездом, перелетая с туи на березу. Их влекло к этим несчастным деревьям. Несчастье объединяло их.
А солнце ярко светило много дней подряд. На березе несмело расправлялись первые клейкие листочки. Жизнь продолжалась. Ей не было дела до обездоленных голубей и одиноких тоскующих деревьев...
Почему все не так
Выходить из запоя с каждым разом становилось все сложнее. Аркадий лежал на диване в каком-то полудремотном состоянии. Голова гудела, конечности были тяжелыми, в ушах стоял непрерывный гул. А беспорядочные мысли мчались, путались, не останавливаясь конкретно ни на чем…
- Пора вставать на работу. У ну ее на все три…
- Интересно, Алька дома или уже ушла? Хорошо бы ушла, нудить не будет…
- Как все опостылело! Разборки – где, с кем, опять напился. Ее осунувшееся скорбное лицо. Как будто только я во всем виноват. Сама тоже хороша.
- На кого она стала похожа. Прямо, как мужики говорят - ни кожи, ни рожи...
Алька, Аленький… Как давно это было.
***
- Привет, Солнце мое! – попытался заигрывать Аркадий с рыжеволосой красавицей.
- Не для тебя свечу! – небрежно бросила девушка и величественно прошествовала мимо. Оснований для такого отношения к особям мужского пола было предостаточно. Достаточно яркая внешность гармонично сочеталась с уверенностью в своей неотразимости.
Но что-то грустное было в ее глазах, а слегка презрительная улыбка свидетельствовала о том, что в жизни ей уже приходилось сталкиваться с разными людьми, быть может, оставившими неизгладимый рубец на сердце.
В ее планы не входили новые знакомства, тем более с первым встречным. Пусть даже это и был вполне приятный молодой человек. Его милая улыбка не заставила Аэлиту даже улыбнуться в ответ и уж тем более придать этому эпизоду значение.
Но парень оказался на редкость настойчивым. Он стал встречать ее после лекций. Пытался завязать разговор. Однако рыжая была неприступна. Ситуация разрешилась неожиданно и достаточно просто.
В один из ярких солнечных дней парнишка встретил ее с букетом ромашек и, слегка наклонившись, преподнес ей цветы со словами:
- Привет, Аленький цветочек!
- Не поняла! Цветочки-то белые, - Алька весело рассмеялась. День, наверное, был такой, когда все радовало. Девушке даже захотелось ответить на заигрывания незнакомца.
- Так это я тебя так назвал. Твои рыжие волосы солнце окрасило в алый цвет.
Девушка кокетливо поправила прическу, взяла ромашки и протянула парню руку:
- Аэлита. Для друзей – просто Аля, только не Ляля.
- Ух ты! Прямое попадание: Аля – Аленькая!
- Ну а тебя-то как звать, меткий стрелок? - сразу перешла на ты Алька.
- Аркадий. Друзья называют Арик. Только вот Аркашей не надо!
Дальше все произошло самым прозаическим образом. Ежедневные встречи, прогулки по парку, мороженое, кафешка…
Уже через месяц оба почувствовали, что жить друг без друга не могут. Аркадий сделал Аэлите предложение. Она сразу согласилась стать его женой. Казалось, всю жизнь только об этом и мечтала.
Ей нравились ухаживания Арика, его веселый характер. Она была влюблена и счастлива от сознания, что ее тоже любят. Быть может, дважды пережив предательство в любви, ей захотелось почувствовать надежность отношений и наконец отдать все свои чувства человеку, который мечтал об этом. Поэтому предложение Аркадия она приняла без особых раздумий.
Одна только заноза в мозгу не давала покоя. Стоит ли признаваться Аркадию в своем неудачном сексуальном опыте. Ведь короткий роман с Марком закончился необходимостью пройти все круги ада в гинекологическом кресле. Марк даже слушать ничего не хотел о ее неожиданной беременности. В планы, по его же словам, не входило тихое семейное счастье. А дети, хоть они и цветы жизни, пусть растут на чужих подоконниках.
В надежде сохранить отношения Алька сделала аборт. Правда, удержать этим Марка все-таки не удалось. Он по обыкновению достаточно быстро завел новый роман. На этот раз с ее подругой. Двойное предательство Аля перенесла тяжело. Поэтому долго не хотела вступать в новые отношения.
***
При всей своей привлекательности Лита так и не сумела стать предметом эротических вожделений. Все парни по-прежнему видели в ней друга, знакомили со своими подружками. Она проводила время в их обществе, и никто не догадывался, что Аэлита одинока и до сих пор не может забыть Богдана. Именно Богдана, а не Марка. Это был тайный роман со взрослым мужчиной, поэтому Аля ни с кем не делилась. А друзья-подружки считали, что она все еще сохнет по Марку.
Да, эпизод со знойным молдаванином Марком не изгладился из памяти. Однако жизнь шла своим чередом, и судьба подарила ей встречу с Богданом. Это был серьезный и, по ее меркам, не совсем молодой человек. Он никогда не называл ее ни Алей, ни Лялей - только полным именем Аэлита. Только иногда, сжимая ее в своих крепких объятиях, тихо шептал: "Солнышко мое". Даже вспоминая эти редкие минуты, Аля ощущала тепло его сильных рук, горячая волна окатывала все ее тело, а дух захватывало от желания близости...
Богдан не был красив, но его серьезность и эрудиция в сочетании с рассудительностью покорили сердце юной девушки. Она как-то сразу прикипела к Богдану, видела в нем кумира, мудрого, справедливого и удивительно спокойного. Рядом с ним она чувствовала себя совсем глупой девчонкой и, как говорится, слушала его, раскрыв рот.
Расставание с Богданом произошло неожиданно и по его инициативе. Как оказалось, он ранее был женат. Развод с женой не расставил все точки над i. И она сыграла на отцовских чувствах бывшего супруга. Стала частенько названивать ему. Из трубки слышался милый голосок Лизоньки. Он-то и растопил сердце Богдана, заставив помириться с женой.
А сердце бедной Альки в очередной раз было разбито вдребезги.
Однако оно нуждалось в новой любви. Быть может, поэтому предложение Аркадия она приняла без особых раздумий. Ей нравились его ухаживания, его веселый характер. Она была влюблена и счастлива от сознания, что ее тоже любят.
С Аркадием было так легко, так просто, жизнь казалась прекрасной и удивительной. Арик - таким добрым, отзывчивым и заботливым.
Аэлита решилась рассказать ему всю правду о себе, чтобы не начинать совместную жизнь с недомолвок. Утаила только одно: она бережно хранила фотографию Богдана - единственное, что осталось от той обжигающей любви-страсти. Любви, которая оставила горечь расставания, сожаления о чем-то незавершенном, несбывшемся. Но почему-то не вызвала обиды и разочарования.
Возрождение
Последнее время Але все чаще хотелось оставаться одной. Она даже радовалась, когда Аркадий после работы застревал в гараже с приятелями. Надоели его пьяные придирки, обвинения - испортила ему жизнь. Молча проглатывала их, спорить не хотелось.
Доказывать, что виноват в их бездетности именно он, было бесполезно. В пьяном угаре муж константировал факт первого аборта - не от него (рассказала по глупости!). Но не признавал своей вины в том, что именно его уговоры подтолкнули ее к тому роковому походу к гинекологу, после которого она навсегда лишилась счастья стать матерью.
Аля действительно как-то сморщилась, будто стала ниже ростом. Одним словом, старела на глазах. В этом Аркадий был прав.
Надо было что-то делать. Эта жуткая тишина в доме, где никогда не звенел детский смех, угнетала до такой степени, что хотелось выть белугой. Решение об усыновлении ребенка из Дома малютки созрело не сразу, не вдруг. Она давно мечтала об этом, только не верила, что Аркадий мог пойти на такой шаг. Сегодня Аля решила, что откладывать разговор больше не может. Сегодня или никогда.
В этот вечер мучительно захотелось, чтобы муж вернулся трезвым. В минуты просветления от постоянного пребывания в похмельном синдроме Аркадий становился прежним - веселым, даже ласковым. И у Али теплело на сердце. Возвращалось желание тоже дарить ему нежность и тепло.
Все складывалось как нельзя лучше. Муж, как ни странно, пришел с работы прямо домой, не заходя в гараж, и это было хорошим знаком.
- Аркадий, надо поговорить, - неуверенно начала Аля.
Муж удивленно приподнял брови. Такого тона от нее он давно не слышал.
- Я весь внимание.
- Давай возьмем малыша из Детского дома, - с места в карьер рванула Алька.
В ответ - молчание. Что-то дрогнуло у него в сердце, защемило, застучало набатом. Сколько раз он хотел начать этот разговор сам. Но боялся наткнуться на отказ, сопровождающийся слезами, упреками, что если бы не он, то у них были бы дети. И вдруг она сама озвучила его тайные мысли.
Аркадий нежно взглянул на жену. До боли стало жалко ее. И себя тоже...
- Аль, ты думаешь у нас получится?
Она ответила взрывом слез. Они текли по ее щекам, и Аркадий целовал ее лицо, вдруг ставшее милым и почти детским.
Чувство жалости неожиданно переросло в нечто другое, давно ушедшее из их безрадостного существования. Поцелуи стали горячее, и обмякшее тело жены буквально взорвало его мужское естество. А она таяла в его нетерпеливых объятиях.
Они отдавались друг другу с каким-то остервенением. Жадно. Горячо. Страстно.
Казалось, страсть снесла им голову. Заставила забыть обиды. Оставила только неутомимое желание обладать друг другом…
Утомленные ее испепеляющим огнем, они лежали расслабленные и счастливые.
Вроде не произошло ничего необычного. Но долго сдерживаемые чувства вдруг прорвались наружу, всколыхнули дремлющую любовь и обожание и пролились всепоглощающей страстностью.
Всего лишь доброе отношение друг к другу, всего-то простое человеческое общение, озвучивание выстраданной мечты - и не стало отчуждения, обоюдной злости, даже ненависти. Все это исчезло, растворилось в жалости друг к другу. А быть может, возрождались глубоко спрятанные чувства, придавливаемые обидой за несостоявшееся семейное счастье. Простое счастье - стать родителями.
Куда делись годы молчания, непонимания, ссор? Они лежали расслабленные, улыбающиеся и не могли наговориться. Они делились своими фантазиями о том, каким будет этот ребенок. И сами были словно дети, играющие в семью.
Каждый мечтал лишь об одном - сохранить вернувшиеся на миг чувства и суметь не отступить от намеченной цели...
***
- Аленький, а как в принципе это можно осуществить?
- Что ты имеешь ввиду?
- С чего мы начнем?
- Я думаю, надо обратиться в какие-то инстанции. Может, в Центр матери и ребенка.
- Да нет, ведь там не раздают детей, - как-то коряво прозвучало слово "раздают", самому стало неловко. - Послушай, а что если не усыновление, а искусственное оплодотворение? - Очередная глупость, ведь знал же, что она не способна забеременеть и выносить ребенка. Оба замолчали. Тень былого недовольства друг дугом вновь подкратывалась, пытаясь внести раздор в едва налаживающиеся отношения.
- Аркаша, у нас один вариант - усыновление. Просто надо узнать, куда следует обратиться и какие документы собирать.
Как выяснилось, хождение по инстанциям надо было начинать с органов опеки. Там им выдали целый список с перечнем необходимых документов. И началась беготня по кабинетам. Они оба буквально измотались, но эта суета сближала их. Они стали прежними. В доме воцарился мир, взаимопонимание и, как казалось обоим, вернулось чувство обожания.
В квартире наводился шмон - все должно блестеть и соответствовать требованиям, предъявлямым органами опеки к условиям проживания ребенка.
Аркадий усердно суетился, занимаясь мелким ремонтом тумбочек, полочек, шкафчиков. Все, о чем целых 4 года просила Аля, было исправлено за неделю. Аркадий и сам удивлялся своей прыти и тому, с каким удовольствием он приводил в порядок все бытовые мелочи. Аля по-женски старалась придать их жилищу уют.
С трепетом ожидали комиссию из опеки. Серьезные дамочки были ужасно придирчивы, заглядывали в каждый уголок. Осмотру подверглись даже кухонные мелочи и, конечно же, содержимое холодильника.
- Уф! - облегченно выдохнула Аля, когда клены комиссии по ООП, составив акт о соответствии требуемому уровню, величественно удалились.
Супругам показалось, они были на вершине блаженства от счастья. Как будто их уже признали родителями. По их представлениям оставалось только отправиться в Детский Дом и взять малыша.
Однако второй этап оказался куда труднее первого. Им предоставили доступ к базе данных о детях и право посещения детских домов для знакомства.
Оба были буквально ошарашены впечатлением от первого посещения. Хотелось забрать всех этих деток, так как выбрать одного из них было невозможно.
Копейка
Они с трепетом вошли в бокс. Затаив дыхание подошли к махонькому созданию. Малышка сладко зевнула, а на глазах взволнованных новоиспеченных родителей появились слезы умиления. Да, заблестели слезами глаза и у Аркадия.
Девочке было всего 12 дней отроду, Она сладко улыбалась во сне.
- Она такая крохотная... - почему-то шепотом сказал Аркадий.
- А ты что ожидал увидеть? - так же тихо произнесла Аля.
- Неужели она уже что-то чувствует, раз улыбается?
- Наверное, ей что-то снится...
Эту умилительную беседу прервала старшая медсестра отделения:
- Вы ребенка сегодня заберете или пусть еще здесь побудет?
- Конечно, сегодня! - одновременно воскликнули оба.
- И конверт для новорожденных у вас есть?
- Все есть. Мы все приготовили, - наперебой бормотали смущенные и счастливые супруги.
***
С появлением маленькой Дашутки (так назвали девочку по настоянию Дымова) их жизнь наполнилась новым содержанием. Аркадий обожал дочку, а Аля только поражалась, как он привязался к малышке буквально с первого дня. Он ревностно следил, чтобы кормление, сон и прогулки были строго по часам. Аля посмеивалась, утверждая, что даже врачи советуют кормить ребенка, когда он этого захочет. Но Дымов был неумолим, и она соглашалась.
У них стали часто бывать знакомые, которые куда-то исчезли в трудный период их семейной жизни. В те страшные годы Дымов общался только с собутыльниками. На работе у него все не ладилось из-за постоянных загулов и кутежей в развеселых компашках. Ему редко доверяли написать актуальный материал, так как он частенько срывал сроки.
Теперь все вернулось на круги своя. Дымов работал, не покладая рук, брал самые ответственные задания. Он чувствовал ответственность за обеспечение малышки всем необходимым. А это обходилось ой как не дешево. Возродившись от пребывания в пьяной прострации, Аркадий вновь обрел репутацию прекрасного журналиста, и к нему опять потянулись приятели. Не собутыльники, а здравомыслящие люди, в основном семейные.
Аля была безумно рада царившей в доме доброжелательной атмосфере. Правда, старалась пресекать бесконечное сюсюканье с Дашуткой расчувствовавшихся гостей. Как ни странно, все они, глядя на дочку, почему-то находили поражающее сходство с Аркадием. Аля ревновала, уносила малышку в спальню и там осыпала поцелуями каждый ее пальчик, носик, щечки:
- Ну почему только на папу, ты ведь похожа и на меня. Ведь так? - Аля подходила к зеркалу с малышкой на руках и пыталась найти сходство.
Она буквально расцвела от счастья. Куда-то исчезли скорбные складки между бровями и у губ. Яркие рыжие волосы приобрели свежесть. Из зеркала на нее смотрела красивая женщина с махонькой девочкой, которую она с нежностью прижимала к себе.
Малышка, которой было уже три месяца, на самом деле была слегка была похожа на мужа. Это было чудо с коротенькими русыми кудряшками. Курносенькая, розовощекая, с глазами поразительного зеленого цвета и пухлыми губками. Копейка (так стал называть ее Дымов, сходя с ума от ее сияющей улыбки), как все усыновленные в младенчестве детки, просто становилась отражением своих приемных родителей. И если черты лица малышки имели некоторое сходство с внешностью Аркадия, то характер малышка буквально списала с приемной матери.
И это было вполне объяснимо, ведь вся жизнь Али теперь была посвящена Крохе, и они были как одно целое. Они дарили друг другу все самое ценное, чем могли поделиться друг с другом: безграничное служение с одной стороны и источник радости - с другой.
***
Счастье прочно поселилось в их доме. Однако, не всегда все было безоблачно. Маленькие дети часто болеют. И Кроха, как ласково называла дочку Аля, вдруг затемпературила. Начинающаяся с сопелек и покашливания простуда, переросла в воспаление легких.
Девочка болела тяжело. Аля вся извелась. Выходила в коридор к мужу вся в слезах. Подробно рассказывала о бесконечных уколах, капельницах, о том, что Дашутка плохо кушает, похудела, ослабела.
А Дымов, обнимая жену, успокаивая ее, слабую, беззащитную, испытывал к ней странное и, как ему самому казалось, постыдное чувство. Это было непреодолимое желание обладать ею. Ругая себя за это, он сжимал ее в своих объятиях, жадно целовал в губы. Але в такие минуты становилось страшно. Она не понимала, как мог он думать о чем-то кроме болезни дочки?!
Аркадий и сам, осознавая всю необычность ситуации, старался побыстрее уйти. Быстро шагая по больничным коридорам, он ругал себя за несдержанность, пытаясь постичь всю несуразность происходящего. Гнал от себя мысли о том, что именно плачущую жену он почему-то любил больше. Что-то нездоровое было в таких порывах, но что именно, он объяснить себе не мог.
Дашутка наконец-то выздоровела. Дымов души не чаял в дочке. Проводил с ней все свободное время. С гордостью гулял с ней, козыряя перед знакомыми ее способностями. В три года девочка рассказывала взрослые стихи типа "Апрель был юн, он весел был и светел...", знала все буквы. А в четыре уже читала по слогам. Аля тоже гордилась дочуркой, только никогда не демонстрировала ее успехи. Боялась сглаза.
***
Аля радовалась, что муж так любит дочку. И старалась быть ласковой нежной, уступчивой. Однако по ночам боялась шевельнуться, чтобы случайно не коснуться мужа. Никак не могла стереть из памяти те странные мгновения необузданных порывов Аркадия.
Они опять стали как-то отдаляться друг от друга. Единственное, что еще объединяло их, была Копейка, всегда веселая, шустрая, любознательная.
Дымов много читал, много курил, мало разговаривал.
Становился все мрачнее.
Быть может, он пытался разобраться в себе.
Скажи, откуда ты взялась…
Каждый человек пытается планировать свою жизнь, но, к сожалению, не всегда эти планы он может претворить в жизнь. Зачастую как раз наоборот. Не зря говорят: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее.»
Значит ли это, что мы должны пустить все на самотек и полностью положиться на волю Божью? Нет, конечно. Ведь если надеяться только на Бога, то жизнь превратится в пустое времяпровождение, ожидание что кто-то сверху постоянно будет нам подсказывать, что мы должны делать в данный момент.
Бог присутствует во всех наших начинаниях, делах, поступках, но он делает это ненавязчиво, предоставляя нам возможность и самим не оставаться бездеятельными, ленивыми, вялыми и беспомощными.
Да, конечно же, в трудные минуты мы взываем к Богу, и он приходит на помощь. Но неужели для того, чтобы элементарно приготовить себе покушать, заправить постель или привести в порядок свое жилище, мы должны вопрошать Бога, надо ли нам это делать?! Нет, нет и еще раз нет. Это мы делаем потому, что оно заложено в нашей природе веками.
В каких же случаях мы все-таки призываем Бога на помощь? Не зря ли мы беспокоим Его? Должен ли человек стремиться достигать желаемого своими усилиями или от него ничего не зависит? Ответить на такие вопросы практически невозможно.
Все зависит от степени сложности задуманного. Иногда решить проблему легко, и нам кажется, что мы сами справились с ней. Но как знать, быть может, именно Бог помог нам справиться с поставленной задачей. Ведь, как нам известно, Бог вездесущ, его присутствие во всем и всегда. Но ведь это не значит, что во всех своих неудачах мы должны винить Бога. Видимо, в чем- то есть наша вина, наша недоработка, наше незнание, неумение, лень и другие пороки, которые не дают возможности справиться с задуманным или в трудной жизненной ситуации поступить по совести.
И вот тогда человек вопрошает: почему все не так? Этот вопрос чаще всего он адресует Богу. А ведь его надо адресовать прежде всего самому себе.
***
Подобные мысли не давали покоя Аркадию. Он боялся нарушить семейный покой, устоявшийся с появлением Крохи. Он по-прежнему души не чаял в малышке. Но в этой самой душе, открытой для обожания дочурки, как-то не стало места для жены.
Что касается Альки – тут все было сложнее. Полностью погрузившись в заботы о малышке, она как будто перестала замечать мужа. Видела в нем только добытчика и помощника по дому. Аркадий не догадывался об истинной причине охлаждения жены: эпизоды в больничном коридоре у них не обговаривались. Они остались только в памяти Али.
Собственно говоря, его даже устраивали такие взаимоотношения. Они давали ему полную свободу. Муки совести были надуманные. Ведь Дымов стал по-прежнему тихо шкодить. Именно поэтому он и пытался разобраться в себе.
В его жизни появилась новая пассия. Во времена пьяных кутежей у него часто одна за другой сменялись подружки. Но тогда все было по пьяни, и он не придавал этим мимолетным связям значения. Душевные раны они оставляли только в сердце жены, которая молчаливо созерцала измены мужа, но не опускалась до унизительного выяснения отношений.
***
Ирина – новая сотрудница отдела писем поразила Дымова мягкостью характера и необычной задумчивостью. Что-то в ней вызывало жалость, хотелось обнять ее худенькие плечи, приласкать, как маленькую девочку и защитить (непонятно от кого – от себя что ли?).
Определение пассия ей в принципе не подходило. Но Дымов привык заводить романчики ненадолго, поэтому каждую новую знакомую относил к этой категории женщин.
Ухаживать за женщинами Дымов умел. И, будучи прилежным семьянином после удочерения Дашеньки, все же не отказывал себе в удовольствии сделать приятный комплимент милым дамам. К Ирине относился с особым вниманием. Быть может, потому что она, в отличие от других сотрудниц, сторонилась его, игнорируя ухаживания.
Отношения между ними стали более дружескими после одной истории. Ирине позвонили из детского сада и сообщили, что у Настеньки поднялась температура. Обычно спокойная и даже безучастная ко всему происходящему вокруг, Ирина взорвалась безудержными слезами. Схватила сумочку и, никого не предупредив, бросилась за дочкой. Второпях она сунула в пакет и вычитываемый материал, который уже собиралась сдавать в печать. Перерыв все на ее столе и не обнаружив нужный текст, Дымов вызвался съездить к Ирине домой, предварительно созвонившись с ней.
Его встретила взволнованная Ирина. Чуть приоткрыв дверь, она передала ему папку и уже собиралась попрощаться. Но в это время к ней подошла дочка - щупленькая малышка с пунцовыми от жара щечками.
Мать быстро отвела ее в комнату и, вернувшись, извиняющимся тоном пожаловалась:
- Даже не знаю, что делать. И в аптеку надо сходить, и Настеньку не с кем оставить.
- Так давайте я схожу в аптеку, - предложил Дымов.
- Да как-то неудобно, Вам же надо вернуться.
- Ничего, это важнее, - Дымов попросил список лекарств и помчался в ближайшую аптеку. Когда он вернулся, Ирина в знак благодарности пригласила его на чай. Он с удовольствием согласился.
- Ну и где ваша болящая? – Дымов заглянул в детскую комнату. Девочка уже спала. Пунцовые щеки все еще ярко выделялись на подушке.
- Надо дать ей лекарство, она же вся горит, - заботливо произнес он.
Ирина уже подогрела воду, развела жаропонижающий сироп и пыталась разбудить спящую малышку. Она с нежностью обняла дочку, та закапризничала.
- Давайте я помогу, - Дымов подал стакан с лекарством. – Лучше дать ей сироп ложечкой, - посоветовал он. Ирина пошла на кухню, а Дымов пытался отвлечь и успокоить ребенка. Это у него хорошо получалось, когда они с Алей успокаивали Дашутку.
Вместе они наконец напоили малышку лекарством, и та опять уснула. Ирина вспомнила о своем предложении к чаю и стала сновать по кухне в поисках чего-нибудь вкусненького. Дымов, совершенно забыв о том, что в редакции ждут материал, с удовольствием наблюдал за ней.
Без вины виноватая
Аля настаивала на том, что пора отдать Дашу в детский сад. Дымов, как ни странно, быстро согласился, хотя раньше был категорически против этого.
- Почему бы и нет. Ей надо привыкать к коллективу.
Аля очень переживала за Дашу, поэтому устроилась тоже в детсад. Так ей было спокойнее – всегда быть рядом с дочкой. Медицинское образование наконец-то пригодилось.
Отношения с Аркадием опять стали натянутые. Она чувствовала, что его тянуло домой только ради Дашутки. Боялась, как бы его опять не засосало в омут беспробудного пьянства. Правда, возвращающийся с работы очень поздно, Аркадий всегда был трезвый. Это беспокоило еще больше и вселяло тревогу за хрупкий семейный очаг, держащийся на обоюдной любви к дочурке.
Все говорило о том, что муж кем-то всерьез увлекся. Вел он себя при этом достаточно странно. С ней был то холоден, то его обуревала страстность. Тогда Аэлите хотелось найти любой предлог, чтобы только избежать близости с мужем. Его жесткие до боли объятия были неприятны. Они пугали ее. Сложно было понять, чего в них больше – любви, страсти или животного инстинкта самца.
Лита, укладывая дочку спать, старалась сделать вид, что и сама уснула рядом с ней. Это часто спасало от притязаний. Она уже не пыталась выяснять, почему муж приходит домой так поздно. Не спрашивала, где и с кем. Наизусть выучила его ответ: «Я ищу образы».
Под таким лозунгом Дымов обычно шкодил. Он уже несколько лет вынашивал сюжет для своей книги «Женщина без мужчины». Но все никак не приступал к осуществлению своего гениального проекта. Только иногда, актерски цитируя строки из рассказа Шукшина «Микроскоп», вопрошал:
- Ты с ученым спала? Будешь.
Але уже давно надоело внимать его высокопарным замечаниям по поводу любого телесериала, что такой вот сюжет он в два счета может состряпать пальцами левой ноги. А сам все искал образы. Самыми ужасными в этой ситуации были моменты, когда Аркадий, вернувшись домой далеко за полночь, приставал к ней.
Устраивать ночные разборки не хотелось. Она шепотом, чтобы не разбудить Кроху, грозилась закрыть дверь и не пустить его домой после «образов». Что и сделала однажды.
***
Дымов вернулся часа в три ночи. Тихий стук в дверь (чтобы звонок не потревожил Дашеньку) разбудил Алю. Вставать не хотелось. Впускать нагулявшегося на стороне мужа – тоже. Она лежала, не шевелясь, – пусть подумает, что она крепко спит.
По всей видимости, Аркадий именно так и решил. Стук в дверь прекратился. По лестнице были слышны его удаляющиеся шаги.
- Ну и пусть убирается! Сколько можно?! – в сердцах думала Аля. А самой было жаль и его, и себя, и мирно посапывающую дочку.
Ее насторожили непонятные звуки со стороны балкона. Она вдруг вспомнила, что не закрыла дверь. Страх сковал все ее тело. Подняться и закрыть балкон не было ни сил.
Звуки все приближались. Она услышала, как кто-то или что-то перевалилось через перила. С замиранием сердца, укрывшись с головой одеялом, Аля вся съежилась. От ужаса могла только считать чьи-то приближающиеся шаги…
Дымов стоял над ней молча. Его рука легла на плечо жены. Он слегка отдернул одеяло. Аля, напрягшаяся, как тетива лука, вскрикнула. Он приложил ладонь к ее рту:
- Тише. Дашу разбудишь.
Слезы обильно стекали по ее щекам. Еще не оправившаяся от страха, Аля отшвырнула руку мужа. Он, приложив палец к губам, кивком головы показал на дверь в кухню. Это было приглашение к ночному разговору.
Аля согласилась. Не хотелось препираться, шуметь, пугать спящую малышку.
Они сидели напротив друг друга. Коротенький халатик едва прикрывал колени Али, грудь ее еще тяжело вздымалась от пережитого волнения.
Дымов буквально пожирал глазами жену. В них было что-то дерзкое, злобное и алчное.
- Почему ты мне не открыла? – стараясь быть спокойным спросил он.
- Надоело.
- И что же тебе надоело? Я ведь не пью, люблю вас с Дашкой.
- Это ты называешь любовью! Ты как кот помоешный пробираешься по пожарной лестнице в дом! А все потому, что мы с Дашей тебе не нужны, и ты шляешься по бабам в поисках творческого вдохновения!
Слезы, ох уж эти женские слезы! Как они заводили Дымова. Он буквально терял способность соображать.
Аля даже не успела понять, что происходит. Дымов схватил ее в охапку и повалил на пол. Он поцелуем предупредил крик жены. Его жесткие губы буквально впились в нее. Искаженное лицо мужа нависало над сопротивляющейся женщиной.
Попытки освободиться от тисков его рук были бесполезны. Грубо овладев ею, Дымов стал осыпать поцелуями шею, грудь, все тело жены. Бережно поднял ее с пола, усадил на стул:
- Прости, прости меня, Аленький. Ты сама виновата. Я ведь не евнух. Сколько можно держать меня на голодной диете. – Аркадий с нежностью заглядывал в ее глаза. Улыбался виноватой улыбкой.
Аля смотрела на мужа спокойным, но пустым взглядом. Перед ней стоял ласковый и нежный, быть может, даже любящий муж. Но видела она обезображенное животной страстью лицо. Тело ее еще ныло от его грубых объятий. Душа ее была растоптана насилием.
Аля, не произнеся ни слова, тихо прошла в ванную. Ей хотелось как можно быстрее смыть с себя всю грязь этой ужасной близости и перенесенное унижение.
Дымов остался сидеть у стола на кухне. Он обхватил голову руками и тихо шептал:
- Что я творю? Что это было со мной? – раскаяние было искренним. Ему было жаль жену. Было стыдно за свою слабость и дикую необузданность вдруг прорвавшейся страсти.
Раскаявшийся грешник
С утра пораньше Дымов приготовил жене кофе, тихонько подошел к ней спящей и поцеловал в щеку. Лита вздрогнула. Сразу вспомнила ночной кошмар. Вставать не хотелось. Общаться с мужем – тем более. Но надо было встать с постели, одеться самой и собрать в детский сад Дашутку.
Завтракали молча, щебетала только Дашка. Она еще удерживала этот союз от окончательного развала. Она была единственным светлым пятнышком в жизни обоих.
- Папулечка, ты сегодня придешь пораньше с работы? – ластилась она к Аркадию. – Ну пожалста, ты так давно не играл со мной. - Аркадий нежно обнял дочь:
- Сегодня точно приду рано, - он виновато взглянул на жену.
Аля старалась не вмешиваться в их разговор. Даже смотреть в сторону мужа не хотелось. Было только одно желание – поскорее уйти на работу, чтоб даже голоса его не слышать. И вообще, она понятия не имела, как дальше жить под одной крышей. Хотелось бежать в ЗАГС и немедленно разводиться. Но Дашенька, как же она привязана к Аркадию. Да и он души в дочке не чаял.
***
Дымов встречал их у ворот детсада. В руках у него была огромная кукла для Дашутки и скромный букет ромашек – жене. Этот странный тандем в муже – романтичность и жесткость всегда удивляли Литу. Вот и сейчас она понимала, что этими милыми цветами Аркадий хотел напомнить ей о былых чувствах, о радостных днях в их жизни.
Но вместо умиления ей вновь (уже который раз за день!) вспомнилось лицо мужа, искаженное то ли злобой, то ли страстью. И опять острая боль – не физическая, а уничтожающая всякую возможность простить пережитое унижение, напомнила о себе.
- Папуля, я так тебя люблю, - щебетала Дашка, прижимая к себе куклу. – Мамочка, почему ты не берешь цветы? Они тебе не нравятся? А куда мы пойдем, пап? – поток вопросов был бесконечен. Аля, чтобы не испортить радость малышки, взяяла букет, не взглянув на мужа.
- Я хочу мороженое! – не унималась дочка. Ради нее Аля согласилась пойти с Аркадием в кафе. Так давно он не баловал их своим вниманием. Не хотелось отнимать радость у малышки.
Только благодаря ее милой болтовне постепенно наладился разговор. Дымов сам любил праздники и любил дарить их другим. Мороженое, карусели – что еще можно подарить своим девочкам?
«Шопинг», - осенило его. Он вспомнил, что давно не радовал жену подарками, поэтому буквально затащил их в магазин. Оставив Дашу в комнате для детей, он увлек Алю к обувному отделу. Торжественно усадив ее в удобное кресло, стал стаскивать к ее ногам туфли. Отказавшись от услуг менеджера, сам примерял оду пару за другой, восщищаясь миниатюрными ножками жены.
Алю даже рассмешила его неуемная прыть. Она заразилась его энтузиазмом. И уже с удовольствием примеряла самые разные модели. Выбрать что-то одно из всей массы прекрасных образцов было трудно. Видя ее восторг и в то же время нерешительность, Аркадий важно (любил придавать вес своим словам) произносит:
- Берем вот эти две пары! Тебе нравится? Да? Или еще вот эти?
В глазах женщины удивление, восторг, радость. Но в них нет любви… Ушло что-то самое главное из их жизни.
На два дома
Вроде бы все наладилось. Любовь к Дашутке, обоюдное желание сделать ее счастливой, а также – естественная тяга к нормальной семейной жизни поддерживали мир в доме.
Однако Дымов по-прежнему часто бывал у Ирины. Их отношения не выходили за рамки дружественных. Аркадию не хватало мягкости и покладистости этой милой женщины. Ей катастрофически не хватало простого человеческого общения. Настенька была в восторге от приходов дяди Алкаши. Она всегда с нетерпением ждала его:
- Алкаша, посмотли, какая у меня классная плическа, - девочка кокетливо слегка наклонила головку. Аркадий ахнул. Ирина приложила палец к губам, предупреждая его критику и едва сдерживаемый смех. Пышные локоны Насти кое-где были сострижены чуть ли не под корень. Да не просто так, а безобразными лестницами. А то, что раньше и составляло всю прелесть прически, пушистой горкой лежало перед зеркалом рядом с ножницами.
- И кто же тебя так здорово постриг? – попытался не обидеть девочку Аркадий.
- Я сама, - гордо заявила та. Девочка была чудо как хороша. Правда, по мнению Аркадия, ей следовало бы набрать пару килограммов. Но в отличие от его дочки, Настя плохо кушала, часто болела. А ему было жалко эту хрупкую малышку, и он всегда приносил ей всякие вкусняшки. Правда, она любила дядю Алкашу не за эти няшки, а просто потому, что с ним было весело.
- Настена, пойди порисуй, - Ирина отправила дочку в другую комнату. На немой вопрос Аркадия ответила, что придется творческие порывы дочки исправлять у настоящего мастера. Аркадия поражало ее спокойствие. Она все происходящее – плохое и хорошее – воспринимала, как должное. Порой это бесило, но Ирина всему находила объяснение и легко убеждала его в том, что не произошло ничего страшного.
- Все будет хорошо. Волосики отрастут, а травмировать ребенка по этому поводу не стоит. Я уже объяснила Насте, что так делать нельзя. И она не против сменить прическу на коротку стрижку. Пойдем чай пить.
- Ира, а почему с Настей не занимается логопед. Она уже достаточно большая, чтобы не картавить.
- Аркадий, всему свое время. Я сама занимаюсь с дочкой. Все будет хорошо.
Аркадий не мог объяснить себе, почему он заботится о Насте. И считал, что желание опекать ее было вызвано тем, что она была одного с Дашей возраста.
А что касается самой Ирины, то об этом он вообще не задумывался. Его тянуло в эту семью, как ему казалось, из-за простого человеческого желания помогать одинокой молодой женщине справляться с жизненными трудностями.
Он не засиживался у них до позднего вечера. Спешил домой. Там его встречала шумная Дашка. Она бурно реагировала на его приход. Кидалась обнимать его, тянула к себе в комнату. Хвасталась успехами в группе. Там ее хвалили, и она тоже была в восторге от всех.
- Папулечка, у меня появился новый друг.
- И кто же это? – на полном серьезе спрашивал Аркадий.
- Понимаешь, его родители приехали из другого города. Я не помню из какого. Знаешь, он такой храбрый. Прогнал злобного кота, который зашипел на меня, когда мы были на прогулке.
- Да ты что? И как же зовут этого рыцаря?
- Он не рыцарь, он друг. А зовут его Вовка.
Их серьезную беседу прервала Аля:
- Дашенька, дай папе отдохнуть после работы. Да и ужинать уже пора. Пойдемте на кухню.
Но и там неугомонная Дашка не оставляла в покое родителей. Ей до всего было дело, все хотелось знать и обо все рассказать.
Она была самым крепким звеном, прочно скрепляющим их постоянно подвергающийся крушению союз. Дымов старался ничем не огорчать жену. Она, в свою очередь, старалась не показывать глубоко спрятанную неприязнь к мужу.
Их обоюдное стремление сохранить едва тлеющий очаг поддерживалось любовью к этой неугомонной прелестнице. Она была источником их счастья. Ради нее стоило жить вместе, создавая иллюзию прочной семьи.
Это было хрупкое, пусть и призрачное, но все-таки счастье.
Бунтарка
До Аэлиты стали доходить слухи о странной дружбе Аркадия и Ирины. Поглощенная заботами о Дашутке, она не особенно придавала им значения. Привыкла к его волокитству. Ее устраивал уклад их жизни – осознанная терпимость. Без ссор и слез, без выяснения отношений, без претензии на высокие чувства. Они, не сговариваясь, решили посвятить свою жизнь Дашке. И Але казалось, что Аркадий ради дочки не станет обострять или в корне менять ситуацию.
Долго вызревающий нарыв в отношениях прорвался неожиданно. Поводом послужила случайно оброненная фраза:
- Знаешь, мне все завидуют. Говорят, что у меня не жена – золото. Ты – мой надежный тыл. Я абсолютно уверен в том, что ты меня любишь. Ведь так? – Сказано это было как-то небрежно, свысока и почему-то вдруг задело самолюбие Али.
Она взбунтовалась. Взыграло, прорвалось былое кошачье своенравие. А кошки не любят, когда их гладят против шерсти. Устала быть покорной и уютной. Захотелось вдруг доказать, что она женщина, которую можно любить, а не просто упиваться ее верностью и надежностью. При этом свободно изменять ей и не бояться гнева обманутой жены – все стерпит.
Они как раз собирались в гости – встречать Новый год у знакомых. И, как оказалось, напрасно у Аркадия вырвались эти вполне безобидные слова. Они разбудили в Альке горячность, которую она прятала долгие годы жизни с ним. Возмутила его уверенность в своей неотразимости и подчеркнутое небрежение к ней, как к женщине, способной не только любить, но и быть любимой.
Вдруг всколыхнулось желание нравиться, а не просто быть тихой заводью. Вспомнила слова «Женщина без кокетства, что цветок без запаха». А еще сам Дымов любил повторять, что женщине нужны наряды, как крылышки бабочке.
Она была нарядна, она умела кокетничать. И в этот вечер кокетничала со всеми. Но кокетство было намеренным, холодным и скучным – назло мужу.
После боя курантов ушла в другую комнату укладывать Дашу. Ушла от обиды на равнодушие Аркадия, от непонятной злости на саму себя. Сквозь дрему услышала знакомый мужской голос, громкие поздравления, выстрел шампанского.
Это пришел Дмитрий. Димон – душа компании. Весельчак, балагур. Все восхищались неунывающим нравом Дмитрия – сам управляется с двумя сорванцами, мать которых умерла три года назад.
Аэлита остановилась перед зеркалом, поправила прическу, захотелось вернуться к гостям. Веселье было в полном разгаре. Дмитрий пригласил ее танцевать. И пригласил не случайно – она звала его взглядом. И сама удивлялась, неужели сохранилась у нее эта, казалось, давно забытая женская уловка. Понимала, что испытывает на нем свою силу. Получится ли? Получилось.
На ней была прямая юбка, плотно облегающая бедра. Разрез сбоку откровенно открывал ногу выше колена. Уже не худенькую ножку девчонки, но округлую, женственную.
Воздушная крепдешиновая блуза-разлетайка не могла скрыть мягкую округлость плеч и упругость груди. Молодая женщина приковывала к себе взгляды мужчин не столько красотой (красивой себя никогда не считала), сколько обворожительной женственностью.
Рука Дмитрия мягко легла на ее бедро. Лита вздрогнула. Она ощутила свою силу и одновременно – бессилие. Что-то теплое окатило ее всю от этого прикосновения, расслабило. Она властвовала, но и сама была во власти мужчины.
Он коснулся ее плеча под широким рукавом блузки, и она уже вся обмякла, вся отдалась ему безмолвно. Он понял это. Пальцы, мягкие, теплые, проникали, казалось, сквозь кожу, извлекая ответное тепло. Они чувствовали друг друга. Аля на мгновение забылась. Дмитрий вывел ее из этого состояния:
- Он может заметить.
- Пусть, - со злорадством ответила Аля.
Дымов действительно заметил. Сослался на усталось и уже одевал спящую Дашу, поторапливая жену. Был раздражителен, зол и молчалив. Чувство собственника проснулось в нем и заставило взглянуть на жену по-новому. Надолго ли?..
***
Наутро Аля со стыдом вспоминала происшедшее. Аркадий был взвинчен, много курил. А в ней боролись два чувства: раскаяние и удовлетворение за удавшуюся месть.
Расплачиваться пришлось достаточно быстро. Дмитрий не на шутку увлекся и стал названивать ей. Извинилась перед ним, объяснив все большим количеством выпитого шампанского. Жалко было одинокого обездоленного балагура, себя – почему-то еще жальче.
Между двух огней
С Дымовым творилось что-то невероятное. Он прикипел всей душой к Ирине с Настенькой. Каждую минуту хотел проводить с ними. И в то же время, испытывая дикие приступы ярости по отношению к жене, страстно желал ее. Разбудив в муже ревность в ту новогоднюю ночь, Лита пробудила в нем остатки былых чувств.
Находясь у Ирины, он тосковал по Дашеньке и хотел побыстрее уйти домой. Дома, играя с дочкой, скучал по Настеньке. Никак не мог взять в толк, чем очаровала его эта хрупкая девочка. Он стал замечать за собой, что не чувствует разницы в своем отношении к обеим девочкам. Себе пытался объяснить одинаковую привязанность тем, что обе они, в принципе, были ему не родные. И тут же гнал от себя эту мысль. Ведь Дашутка стала ему роднее родных.
- Как разорвать этот замкнутый круг? Я делаю несчастными и тех, и других. Да и сам не чувствую себя счастливым. Это какая-то западня. Как выбраться, как принять правильное решение?
Понимал, что не может бросить одну семью. Осознавал, что дарит надежду на что-то большее в другой. Так сложилось, что он стал счтать себя отвественным за благополучие и тех, и других.
- Я предатель. Я трус. Червяк бесхрибетный, неспособный определиться.
Во многом, как он считал, виноваты были сами женщины. Одна и другая, прекрасно зная о существовании соперницы, почему-то терпели эту неопределенность. Почему? Ответ был достаточно прозрачным. Аэлита жила с ним ради дочери. Ирина – тайно мечтала создать семью.
В итоге никто не был счастлив. Каждый участник этого треугольника был на грани срыва.
***
Ирина с особым нетерпением ждала Аркадия. Или сегодня, или никогда. Этот разговор надо было начать еще с первого его визита. Но тогда она была слишком взволновала болезнью дочки. Потом все как-то не решалась. Аркадий с такой любовью рассказывал о Дашеньке, что она даже думать себе не позволяла расставлять все точки над i в их далеко не простых отношениях. К тому же, она до сих пор не была уверенна, нравится ли Аркадию как женщина.
Он просто приходил, просто уходил. Эти вполне платонические отношения трудно было назвать дружбой, но и на любовь двух достаточно молодых людей они тоже не были похожи. Ирина даже иногда думала о нем самые невероятные вещи.
- Видный мужчина нетрадиционной ориентации? – чушь у него жена, ребенок. Да и внешность достаточно много говорила о его естественной направленности. Может быть, проблемы другого порядка? Но ведь он еще совсем молодой! Хотя…
Гнала от себя эти глупые, как считала, мысли. И все больше запутывалась. К тридцати годам так хотелось стабильности в семейном статусе. А главное – любви. Неожиданная встреча в редакции с Аркадием перевернула всю ее жизнь. Вот тот, с которым хотелось быть рядом. Но у него своя семья, малышка-дочка, красивая жена. Полный комплект, как говорится.
В его кратковременные визиты старалась ничем не выдавать свои чувства. Ровное, и, как казалось Аркадию, спокойное общение не перерастало в чувственное обожание. Хотя в редакции все за их спиной многозначительно переглядывалиь. Некоторые даже сплетничали. Не зря же Але «по-дружески» намекали на присутствие в жизни Аркадия чуть ли не второй семьи.
- Решено. Сегодня или никогда. Пора определиться.
Звонок в дверь прервал ее решительные рассуждения. Аркадий был удивлен неожиданно сухим приемом.
- Что-то случилось? У вас все в порядке?
- Все нормально. Проходи. Настена уже спит. Ты что-то сегодня поздновато.
- Да задержался в редакции, - виновато ответил он, скрывая, что причиной позднего визита стал серьезный разговор с женой. Аля почему-то вдруг обрушилась на него с упреками. Поставила ультиматум: определись наконец, тебе нужна семья или твои призрачные образы. Не дослушав ее менторских нравоучений о непорядочности, волокитстве и отсутствии чувства долга, Аркадий быстро собрался и все-таки ушел.
Неприятности, казалось, шли за ним попятам. Надеясь отвлечься от мрачных мыслей, он, признавая всю свою вину перед дочерью и женой, мечтал отдохнуть душой в этом оазисе душевного покоя. Но не тут-то было.
- Давай поговорим о нас, - спокойно начала Ирина.
- Господи! И здесь то же самое, - пронеслось в голове. – Не понял, - с напускной веселостью произнес он. А самому уже хотелось встать и уйти домой.