Синее море, жёлтый песок, или Семь месяцев не предел

Я бы не обратила на него никакого внимания, если бы не вспомнила, что пока мы собирались в город, пока переодевались в более пристойный наряд, скинув свои пляжные халатики, то наши румынские травмированные мужчины пропали из нашего поля зрения. И теперь, видя за собой зеленого Жука, я не могла с точностью определить, кто это едет: Аурел или Мирче?

— За нами хвост, — как Штирлиц, сообщила я своей Кет в двух лицах.

— А что, это нас сильно напрягает? — Спросила первая Кет Дашкиным голосом.

— Нет, не очень, — ответила я тоном резидента.

— Тогда, пусть шифруется, если ему так хочется, — разрешила вторая Кет голосом Люси.

Таким образом, наш дорожный консилиум выбрал правильное отношение к происходящему и мы на приличной скорости направили свой Форд прямо к намеченной цели.

Город нас встретил раскаленным асфальтом, народной и бегущей толпой и шумной зеленью. Мы, конечно, в новые районы не заезжали. В порт тоже. Смотреть там нечего. Сплошные доки, краны и контейнера. А проехались по историческому центру и старым улицам.

Что вам сказать? Это не Сухуми и не Ялта. Скорее — это Одесса. Со своими старинными особняками, зелеными скверами и узкими улочками.

Почему мне так показалось, я не знаю. Просто в детстве, когда мне было лет пятнадцать, мы с мамой отправились в Одессу отдыхать и в гости к маминой приятельнице тете Иде. Это была маленькая, но очень добрая и приятная женщина. Сама она была прописана в одной комнате в коммунальной квартире на Дерибасовской. А жила со своим сыном совсем в другом районе. Вот эту комнату она нам и отдала в полное наше распоряжение.

Представьте себе коридор метров пятнадцать, а то и двадцать. Сколько точно, сейчас не скажу. Но, очень длинный. Очень. И вдоль этого коридора двери по обе стороны. Пять справа, и пять слева. Может чуть меньше. Утверждать не буду. Одна общая кухня, общий туалет и ванная комната.

Денег за проживание с нас тетя Ида не взяла. Но в этой коммунальной квартире как раз, когда мы заселились, была её очередь мыть полы в коридоре, в туалете и на кухне.

Это был адский труд. Швабры у тети Иды не было. Пришлось моей маме лазить на четвереньках. Она мыла полы, а я носила ей ведра с водой. Сколько я их принесла, не считала. Но мне сейчас кажется, что убирали мы эту общую территорию не меньше, как пол дня. Устали, страшно. Но, по договору с тетей Идой, мытье полов и было платой за постой.

Таким образом, отстрелявшись, мы уже ничего и никому не были должны. Поэтому весь свой отпуск прогуляли с чистой совестью. Я конечно уже всего не помню. Это было давно в прошлом веке. Но Одесский театр, который мы так и не смогли посетить из-за вечного ремонта, Потемкинскую лестницу и парки да скверы запомнила хорошо. Одесса была зеленым городом со старыми разлапистыми высокими деревьями.

Вот почему Констанца мне напоминала её. В этом городе, так же, как и в Одессе были старинные особняки, большие пышные деревья. И такое же красивое казино, как Одесский театр. Такое же вычурное. С вензелями. Только театр в Одессе стоял на площади среди города, а казино в Констанца на каком-то островке. Как бы отдельно ото всех.

Мы, конечно туда не заходили. Насчет того, чтобы побаловаться рулеткой — это была шутка. Но фотки получились замечательные.

Еще мы поездили старыми зелеными улицами. Фотографировались на фоне чудесных особняков, на фоне какого-то мемориала с пропеллером. В цветущих скверах. И, наконец, довольные сели отдыхать в тени столетнего, не меньше, каштана в открытом летнем кафе.

Заказав побольше мороженного, конфет, каких-то немыслимых кусочков торта (и как это официантка нас поняла, неизвестно), мы устроились поудобнее и отдались на растерзание желудку и античному Богу чревоугодия.

И все это время, пока мы ездили по городу, пока фотографировались, пока набивали свои животы конфетами, зеленый Жук следил за нами, не переставая. Он как будто был привязан к нам невидимой нитью. Вроде тащили мы его на леске. Или наш Форд притягивал его мощным магнитом. Просто какая-то парочка, не разлей вода.

— Вы это видели? — Спросила я девчонок, когда мы, сытые и осоловевшие от обилия сладостей решили немного пройтись перед поездкой назад домой.

— А давайте его пугнем, — предложила Люся.

— Это как?

— Подойдем незаметно и посмотрим, кто там за рулем.

— И как ты себе это представляешь?

— Мы будем идти медленно, словно прохаживаемся. А сами потихоньку приблизимся к нему. Дашка ляжет на капот, а мы подбежим к дверцам и откроем их.

— Чего это я должна ложиться на капот? — Смеясь, спросила Дашка. — Как вы себе это представляете с таким животом? Мне лечь на спину или на бок? — Продолжала дурачиться подруга.

Я себе живо представила Дашкину позу: на спине, руки разбросаны в стороны, правая нога приподнята и согнута в колене. Выпирающий живот, а на лице нега. Я прыснула от смеха.

— Ты чего? — Спросили меня девчонки. Я им описала Дашкину позу, и уже мы втроем заразительно смеялись в полный голос. Так, что окружающие люди стали обращать на нас внимание.

Еще бы и не обратить. Троица белокожих женщин, выстроенная лесенкой дурачков по росту. Люся самая высокая, потом Дашка, а за ней я. И наоборот. Лесенка животов. Сначала мой самый большой живот, потом Дашин средний. И Люсин, самый маленький.

Пока мы так развлекались, Жук исчез. Пропал. Испарился в неизвестном направлении. Словно угадал наш маневр. Ну и ладно. Все равно мы не смогли бы исполнить задуманное. Нужно было возвращаться домой. Ксеня взяла с нас клятвенное обещание, что мы приедем засветло. Чтобы она не нервничала. А обещания нужно исполнять.

Домой ехали в приподнятом настроении. И даже то, что я опять увидела сзади это противное зеленое «насекомое» не испортило нам прекрасные впечатления от отдыха.

Уже темнело, когда мы вырулили на дорожку перед домом. Свет на террасе горел. Ксеня и Мирче встретили нас с распростертыми объятиями. Вроде мы не были дома минимум неделю.

— Ну, и что нового на этот раз, — спросила я нашу хозяйку, потому что по её лицу было видно, что она нам хочет что-то рассказать.

— Откуда ты знаешь, что у нас опять маленькое происшествие? — Засмеялась Ксеня.

— А у нас каждый день что-нибудь да случается. Это уже стало нормой. Чему же тут удивляться? Давай отгадаю. Аурел, наверное, травмировал себе руку.

— Как ты угадала? — У Ксени было такое выражение лица, словно я, по меньшей мере, Копперфильд.

— Да что же здесь сложного? Глаз у него уже был? Был. Нога тоже. Шея была? Была. Что осталось из конечностей. Голова и руки. Ну, голову мы откидаем по системе вероятности. Одна голова у нас уже есть. — Я махнула в сторону запыхавшегося Мирче. Интересно, чего это он так дышит? Бежал наверное откуда-то. — Значит что? Остались руки Аурела. И еще одна маленькая мужская конечность. Но мне, честно говоря, не хочется, чтобы с ней что-либо случилось. А то совсем жалко парня будет. — И мы с Ксеней улыбнулись, понимая о какой конечности я говорю.

— Это точно. — Хихикнула она. — Ещё не хватало ему там перевязку делать. Но, как бы не было смешно, а этот упертый садовод, прости Господи, что так выражаюсь, полез на дерево ветку пилить. Я ему говорю, что обрабатывают деревья либо осенью, либо ранней весной. Но кого он слушает? И вместо ветки чуть палец себе не оттяпал. Мы с Маричикой его спасали. С дерева еле сняли. Висел приклеенный, как павиан. Кое-как в чувство привели. Такой нежный, как девочка.

— И на какой руке палец? — Спросила я Ксеню.

— На левой. А что? Это так принципиально, какая рука?

— Конечно. У него после травм всегда зверский аппетит. Как он будет есть, если поранена правая? Левой-то кушать неудобно, — засмеялась я и поднялась к себе в комнату.

Кошечка уже лежала на своем месте на кровати. Вылизывала свои лапки и готовилась ко сну. Я почувствовала, как усталость мешком навалилась мне на плечи. Очень активный день. Даже про Костика забыла, и СМСку ему не послала.

Костик! У меня защемило в душе. Всего каких-то несколько дней мы в разлуке, а кажется, будто вечность. Мне так захотелось к нему под бочок, подмышку. На своё любимое место. Слышать его низкий тембр голоса. Ощущать его руки и стук сердца. Я вдруг здесь, в Румынии, за тысячу километров унюхала запах его любимого одеколона. Вроде Костя только что был здесь, в этой комнате. Просто на секунду вышел. И легкий шлейф его парфюма все еще витал по спальне и говорил о вкусах и характере его хозяина. Какое-то необъяснимое явление природы. По другому не скажешь.

Я прикрыла глаза, и в волнении от переполнявших меня чувств, слова просто сами собой складывались в стройные рядки:

О, надо же! Никто меня ночью не похитил. А, понятно. Весть о моей охраннице разлетелась со скоростью звука. И теперь никто не рискнет появиться у меня в спальне. Не то что ночью, но даже и днем. Вот это, я понимаю, почта! Работает, как часы.

«Так. Здесь мы с Евой порядок навели. Теперь посмотрим, что у нас делается в усадьбе», — мысли мои радостно катились впереди меня. Я же за ними летела вдогонку.

Сбежав по ступенькам, как только может бегать беременная женщина, я увидела за столом всю нашу молодую команду. Девчонки меня не ждали. Завтракали во всю. Я на них и не обижаюсь. Разве можно обижаться на беременных и вечно голодных красавиц.

Мирче уже сидел без бинта на голове, и лейкопластыря на щеках. Правда, всё ещё зеленый. Ксеня зеленки не пожалела. Намазала от души. Даже там, где и не надо было. Сразу видно — творческая личность. При моем появлении художник приветливо приподнялся и поздоровался:

— Салют.

— Салют, — выдохнула я в ответ, и приземлилась рядом с Аурелом.

Наш садовник, как говорят врачи, это вообще интересный случай. Просто какая-то патология. Ходить, всё время, перебинтованным, покалеченным, перемазанным. Наверное, это у него карма такая.

— Ну что, дорогие? У нас, я вижу, всё хорошо! — улыбнулась я всей компании.

— Как ты догадалась? — Прошамкала Дашка с полным ртом.

— По пальцу Аурела. Вон как его прямо держит. — И, действительно, большой палец на левой руке, весь в бинту, торчал, как символ, как утверждающий знак. Как будто его спросили: «Как дела, Аурел?» И он радостно выставил вперед руку с поднятым вверх большим пальцем, словно говоря: «Вот так у меня дела! Вот так!»

— Всем показывает, что большой оптимист, — улыбнулась Люся.

Уже с утра, мы с девчонками были решительно настроены не поддаваться никаким провокациям. Самим разрулить создавшееся положение. Не быть овечками. И не идти на поводу у обстоятельств. Если хотите, мы сами их можем создать. Только зачем нам это нужно. Их и без нашего вмешательства полным-полно. С этими, хотя бы разобраться, как положено.

Мужчины наши, конечно же, нас понимали. Прожорливый Аурел сразу спрятал свою раненную руку под стол. А Мирче усмехнулся.

— Ах Аурел, Аурел, — жалостно вздыхала Ксеня. — Ну, как ты будешь работать? Опять просидишь на террасе целый день.

— Давайте решим проблему по-другому. Как работает, так и ест. И если не работает, то и не ест, — опять выдвинула свой лозунг Люся, словно тезис.

У хитрого садовника лицо сразу скисло. И в глазах промелькнул страх. А вдруг, и правда, не будут кормить?

Мне стало жалко парня.

— Не боись, Аурельчик. Никто у тебя тарелку супа не отберет, — похлопала я его по плечу. — Вон, бомжам не отказываем. А уж тебе-то и волноваться нечего. Голодным не оставим. Вот ты мне только скажи, что тебя связывает с вашим батюшкой? — Вдруг, как на допросе задала я неожиданно каверзный вопрос.

Аурел чуть не подавился. Закашлялся. Из глаз полились слезы. Мы все перепугались. Начали его бить по спине. Кричать:

— Дыши носом! Дыши носом!

Бедный садовник от испуга шумно вдыхал через нос, раздувая при этом широко ноздри, и выпучивая на нас глаза. Его черные зрачки вращались во все стороны, словно у хамелеона.

Мирче так бил Аурела по спине, что мне казалось еще чуть-чуть, и позвоночник будет сломан.

— Фу ты, Машка, — орали на меня девчонки, — умеешь ставить вопросы. Вон, почти паралич случился с бедным парнем. Еще заикаться начнет.

— Да кто же знал, что он такой неженка, — кричала я в ответ. — Глаза, глаза не таращи! А то еще повылазят из орбит! И не лупи ты его так! — Обратилась я к Мирче. — Он такой хрупкий, словно тростинка. Еще сломаешь.

Аурел, точно марионетка, то шумно дышал, то глаза щурил. На наш крик прибежали Ксеня и Маричика. В руках у девушки был стакан с водой, у Ксени — флакон с зеленкой. В этом дурдоме никто даже и не обратил внимания на девчонку. Вроде так и надо, что она здесь и ухаживает за нами.

— Палата номер шесть, — подвела я итог нашему сумасшествию.

— Ну что, мы так и будем делать вид, что нас это не касается, — спрашивала я девчонок, когда мы уже искупались в Черном море и довольные лежали и загорали. — Предупреждаю! Я не буду тупой овцой. Я не хочу, чтобы меня водил за руку какой-то, хоть и маленький, но цыган.

— А что ты предлагаешь? — Спрашивали меня в один голос Люся и Дарья.

— Предлагаю самим начать действовать. Нападение — первое дело в военных маневрах.

— Почему в военных?

— Потому что я объявляю войну! — От волнения я встала и прошлась за баркас посмотреть, не подслушивает ли нас кто-нибудь.

Но, вокруг никого не было. Только деревенские мальчишки вдалеке плавали и ныряли в воде.

— Я предлагаю такой план действий, — заговорщицки зашептала я, словно мы были на секретной явке. — Нас приводили в церковь всегда после обеда. Значит и мы сами заявимся туда, именно, в это время. Посмотрим, как на наш выход среагируют и батюшка, и старуха. Да и вообще, не грех свечку поставить и помолиться. Вот вы в церкви, когда были в последний раз? — Спросила я подруг.

— Когда Люся венчалась, — ответила за всех нас Даша.

— Точно. Поэтому, сделаем сразу два важных дела. И в церкви побываем, и со старухой разберемся.

— А что, если они прикинутся шлангом. Вроде, я ни я, и хата не моя, — спросила Дашка.

— Будем действовать по обстоятельствам.

— А я предлагаю взять с собой Мирче, — вдруг подала отличную мысль Люся. Подруга вообще говорила редко, но метко. — Заодно проверим, вместе они или это разные группировки.

— Точно. Нам надо, наконец, выяснить, кто есть кто. — Подхватила Дашка. — Но, как это сделать?

— Нет проблем. Положитесь на меня, — заверила я подруг. И подумала, как Мирче сможет мне отказать в просьбе пойти полюбоваться на старинные иконы. Разве что признаться в том, что он вовсе не художник. И искусство — это не его конёк. А что его конёк? — Продолжала я свою мысль. — По ночам по спальням чужим лазить?

— Ну, а теперь, раз уж мы составили план действий, пойдем, окунемся и в путь. К исполнению задуманного, — предложила Люся. Мы подхватили её идею с радость. И, наперегонки, кто как смог, плюхнулись в соленые, шумные и такие приятные морские волны.

Какое всё-таки удовольствие это море! Какие бы ни были мысли в голове, но, когда ты ныряешь в ласковые и теплые воды, они просто смываются сами собой. Как рисунок на песке. Волна осторожно подкатила и нежной лапкой стерла все отпечатки, которые оставила после себя природа. То ли след морской птицы, то ли человека. А может и коровы. Да, да. Не удивляйтесь. Такое явление, как корова на пляже — для нас уже не экстрим.

По дороге домой, мы обратили внимание на церковь. Дверь была открыта. Во дворе ходили какие-то люди. Все было, как всегда. Тихо и спокойно. Ни что не предвещало ничего необычного или неординарного. Но мой нюх сыщика говорил мне совсем другое. Я чувствовала, что сегодня произойдет что-то удивительное. Будто я раскрою книгу и прочитаю в ней то, что касается меня лично.

Конечно, художники — люди творческие. И как творческие личности наделены всевозможными фантазиями. Я — такая же фантазерка. И когда у меня предчувствия чего-то необыкновенного, то я сразу же начинаю вырисовывать у себя в воображении всякие сюжеты, которые мне мгновенно хочется изобразить на полотне. А так как я давно не держала кисти в руке, то желание меня захлестнуло волной. В этой волне слились сразу и ощущения предстоящих событий, и желание творить. Чего было больше, не знаю.

Мирче сидел на подвесном летнем диванчике на террасе и мерно раскачивался. Голова его была закинута назад, и было видно, что мысли его витали не здесь, а где-то там, во вселенной.

Я позвала Ксеню, чтобы она перевела ему мою просьбу. Экспериментировать сейчас с Мирче и устраивать театральное представление по поводу понимания русского языка мне не хотелось. Хватит! С утра ловила Аурела. И что из этого вышло? Чуть не подавился несчастный. Поэтому, помня, как реагируют наши румынские друзья на мои вопросы, я попросила Ксеню, чтобы она по-румынски спросила у Мирче: можно ли мне воспользоваться его полотном и красками.

Я вся дрожала от нетерпения, пока хозяйка переводила мои слова на румынский язык. День был в разгаре. Солнце жарило вовсю. Но мне было всё равно, так хотелось творить.

— Дашка, — кричала я в нетерпении. — Ну что они так долго разговаривают. Ты же учишь этот язык, так переведи. О чем они там беседуют?

— Торгуются, — как всегда, уверенно заявила Дарья.

— Ты поняла по их словам и выражениям?

— Да нет. По лицам. Тут и слов знать не нужно. Видишь, какой собственник нашелся. Аж дергается, так не хочется ему давать тебе краски. — И добавила. — Жадина-говядина.

— Ксеня, — воскликнула я, — предложи ему деньги.

— Ты что, с ума сошла? Деньги предлагать, еще чего. Обойдется. И так почти задаром столуется. Ничего. С него не убудет. Ишь, куркуль нашелся. Это ему не Америка. Здесь — наша территория. И никто не жмотничает. Всё! Я сказала! — И Ксеня выставила грудь вперед и поставила руки на талию, словно говоря: «А плевать мне, на каком боку у тебя тюбетейка!»

Мирче, видя выражение лица и воинственную позу хозяйки, заулыбался. Потом рассмеялся. Улыбка у него была обаятельной, заразительной. Мы, глядя на неё, тоже заулыбались. Потом рассмеялись. И инцидент был исчерпан. Приподняв правую руку ладонью вверх, как бы говоря «Сейчас», Мирче пошел к себе в комнату. И через некоторое время вынес мне и мольберт, и краски, и полотно. Не забыл, даже, палитру. Всё такое новенькое. Словно из магазина. Среди тюбиков краски валялась и берлинская глазурь. Надо же! Не ожидала.

Я, конечно, понимала, что никакой он не художник. Что всё это маскарад. Бутафория. И для чего это ему нужно было? Вопрос, на который надо ответить. Но, сейчас, когда я взяла в руки кисти, я забыла обо всём. О том, что пора обедать. Что девчонки, в отличие от меня, не творческие личности. И питаются они не духовной, а самой настоящей, натуральной пищей. Что нас ждет турпоход в церковь. Что вокруг витает незаметным облаком какая-то тайна. Или секрет. Как хотите, так это и называйте. Мне было в тот момент всё равно.

Когда я забеременела, Костя сразу ограничил мой контакт с красками. Мне, как художнику, как творческой личности, это было трудно перенести. И честно сказать, я тихонечко страдала. Как назло, когда нельзя, то очень хочется. И мне всё время хотелось писать, писать и писать. А Костик за мной всё время следил, следил и следил. И пятьдесят процентов того, о чем я мечтала, не было исполнено.

И теперь, когда я знала, что мне никто не будет мешать, никто не будет стоять за спиной и дышать мне на лопатки, я раскрыла крылья, словно царь — птица. Моя фантазия взлетела до неимоверных высот. И я почувствовала, как моё желание и эта фантазия слились воедино, и ни кто и ни что меня в эту минуту не сможет остановить.

Мы пошли в сад. Мирче, как галантный кавалер, понес за мной все пожитки. Установил мольберт в том месте, куда я его попросила, и оставил меня наедине с моей мечтой.

Я стояла немного сбоку, где в поле зрения находился дом, окруженный со всех сторон старыми широкими и ветвистыми деревьями. Каменный, потемневший от времени, фонтан с ангелом и его флейтой. И чудесное произведение неизвестного мастера — часовня. Всё было расположено именно так, как мне хотелось отобразить.

Мои друзья давно уже поели. Мужчины перетащили поближе ко мне шезлонги. И все сели сзади меня наблюдать за моей работой. Как в зрительном зале кинотеатра. Даже Аурел не пропал никуда. Остался. И Ксеня. И Маричика. Такого единения у нас еще не было.

А я не обращала на них никакого внимания. Они мне совсем не мешали. Я была в своем мире, в своих мыслях. И никто никакими силами не мог меня оттуда вытащить.

Невероятно, но искусство действительно творит чудеса. Прошло всего каких-то несколько часов, а картина была полностью завершена. Я её написала на одном дыхании. И то, что мне когда-то хотелось попробовать почерк импрессионистов и не получилось, да, было такое. Но теперь! По виду моей картины можно было сказать, что это стиль Мане.

На террасе я расположила несколько смазанных женских фигурок. Много зелени, воздуха, света. Картина была живой, яркой, жизнерадостной. Она дышала. А время на ней, словно, откатилось назад. Отмотало года, как кадры немого кино. Вроде фантастическая машина времени включила свой волшебный мотор и перенесла нас в первые годы прошлого столетия. Такая беззаботность и покой веяла от моих отдыхающих героев этой летней идиллии. Эпоха коротких платьев, маленьких шапочек с перьями, длинных блестящих бус и чарльстона. Глядя на картину, действительно ощущаешь доброту, мир и покой. Золотые двадцатые, так называют эти года историки.

Когда работа была завершена, и последний мазок коснулся полотна, я вздохнула с облегчением и обернулась лицом к своим друзьям. То, что я увидела в их глазах, говорило о многом.

Это было и восхищение моим творчеством у Мирче. И легкое недоверие к моему таланту у Аурела. Ему казалось, что невероятная магическая сила помогает мне в работе. И восторженные взгляды Ксени и Маричики. Надо же! На их глазах за какое-то мгновение простой белый холст превратился в художественное произведение искусства. А о девчонках я вообще молчу. Их лица говорили сами за себя. Как же иначе? Они мои ярые поклонницы.

От удовольствия я рассмеялась:

— Ну что друзья мои? — Радостная и счастливая, воскликнула я. — Сеанс окончен. Очень хочу есть. Я ведь не обедала. Давайте, кормите меня.

Все вскочили со своих мест. Захлопотали. Мужчины убирали шезлонги на место. Ксеня с Маричикой побежали накрывать на стол. Проголодалась не только я. Было время полдника. И перекусить захотелось всем.

Помимо основной еды, на которую я налегла, как голодный волк, на столе появился торт.

— У нас что, праздник? — Спросила Люся.

— Можно сказать и так, — скромно ответила Ксеня. — У меня сегодня День рождения.

— Что же ты молчала, — воскликнула Дашка. — Сама хотела съесть свой торт? — Продолжала шутить подруга.

— Ой. Ну что вы говорите, — засмущалась Ксеня. — Я специально испекла, чтобы вечером посидеть в тесном и дружном кругу и отметить, так сказать, мое маленькое торжество.

— Ну, давайте, садитесь с Маричикой за стол. Будем гулять так, как мы это умеем. Где шампанское? — Спросила я.

Ксеня что-то сказала Мирче. Тот подхватился, сбегал на кухню и принес кока колу в баночках и бокалы.

— У меня тост, — сказала я, подняв свой бокал, в котором вместо шампанского был налит совсем другой напиток. Но с моими чувствами это никак не было связано. — Раз уж ты так тайно хотела отметить свой День рождения, чтобы никто не знал и не сделал тебе подарка, то, пусть моя картина и будет тем самым неожиданным и приятным, надеюсь, сюрпризом от всех нас. Правильно, девчонки? Повесишь её на стене, и будешь вспоминать трех взбалмошных беременных подружек, вечно перебинтованного Аурела и мнимого художника. Так вот, — продолжала я, не обращая внимания на красное, как рак, лицо Мирче, — маленький экспромт:

— Поздравляем! — Закричали девчонки, и захлопали в ладоши.

У виновницы торжества в глазах стояли слезы.

— Это очень дорогой подарок, — произнесла Ксеня. — Я не могу его принять.

— Не бери в голову. — Успокоила я подругу. — Дружба дороже. И потом, у меня такое хорошее настроение, я так счастлива, что готова обнять весь мир. Так что, подарок мой — от души. Только давай договоримся, что когда у меня будет персональная выставка, то ты мне её одолжишь на время. Хорошо?

Ксеня махнула головой в знак согласия и утерла ладошкой слезу радости. Мне так хотелось, чтобы это были слезы не только оттого, что она получила подарок. А ещё и оттого, что на неё произвело впечатление моё творчество. Что моя картина может волновать душу, сердце. И заставлять плакать от удовольствия. Мне именно так хотелось думать, и не иначе. Да, признаюсь. Я немного тщеславна. Да. Мне приятно, когда кто-то восхищается моим талантом. Ну и что? Имею я право на небольшой недостаток или нет?

— Ну вот, и ладушки. А теперь, нам с подругами нужно прогуляться немного. — И я толкнула в бок Дашку. Та непонимающе на меня посмотрела. Вот кулема. Забыла уже, куда мы собирались вечером.

— Ксеня, переведи Мирче, — попросила я новую подругу, — что мы приглашаем его пойти с нами в церковь и посмотреть на здешний иконостас. Ему, как специалисту, это должно быть интересно.

Конечно, мнимому художнику хотелось отказаться. Но как это сделать и не привлечь к себе пристального внимания? Тем более моя просьба была произнесена неожиданно, и, как говорится, прямо в лоб. Нужно было мгновенно придумать причину отказа. Но, умная мысль не пришла в голову сразу. Забуксовала. И Мирче ничего не осталось сделать, как ответить нам на наше приглашение. Он конечно, не Аурел. В обморок не упал. Просто смирился со своим поражением, и всё. Ну, не всегда же выигрывать. Можно иногда и проиграть.

И мы медленным шагом, прогуливаясь, направились по намеченному маршруту: я с Люсей впереди, Дарья с Мирче сзади.

По дороге я всё время всматривалась в кусты, в деревья. Не встретится ли нам случайно этот румынский цыганенок, который так искусно играл свою маленькую роль в такой странной, на первый взгляд, постановке.

— Муся, что ты всё время вертишься? — Беспокоилась Люся.

— Да смотрю, чтобы Дашка, вдруг, на наших глазах не испарилась.

— За неё не беспокойся. Мы с ней уже это проделывали. Вот ты, совсем другое дело. Это за тобой нужен глаз да глаз.

— Да? Тогда держи меня крепче, дорогая, — засмеялась я и поближе прижалась к Люсе.

Никакие невероятные причуды не могли мне сейчас испортить настроение. Сегодня у меня от них настоящая защита. Кольчуга. Мой организм, словно железным щитом, был отгорожен от всяких негативных явлений. Чувство, что со мной произойдет что-то неожиданное, не покидало меня на протяжении всего нашего пути. А те позитивные эмоции, которые я получила в последнее время, добавили ещё больше силы и уверенности. Так что никакие ветряные мельницы мне не были страшны. Тем более, что рядом со мной сейчас мои верные подруги.

В нашей жизни ничего нет случайного. Все предусмотрено задолго до рождения. Тот путь, который тебе суждено пройти, и те люди, которые встретятся у тебя в жизни, давным-давно расписаны в огромной и значительной книге бытия. Этот план и список составлен, и заверен настоящей печатью Всевышнего. И ни что не может ему помешать. Нет такой силы, которая смогла бы изменить траекторию нашего полета. Этот план и этот список мы, люди, называем судьбой. И как бы нам ни хотелось, и чтобы мы не делали, а мы обязательно окажемся в том самом месте и в то самое время по велению этой, такой капризной, и, в тоже время, очень исполнительной дамы.

Вот и я никогда не думала, мне никогда в голову не могло прийти, что я однажды окажусь каким-то невероятным образом в румынской деревенской старинной церкви. Да ещё с подругами. Да ещё в сопровождении такого красивого парня, как Мирче. Кто бы мог подумать, что я здесь встречу отца Николая, который меня крестил двадцать лет назад? Такое даже сочинить невозможно. Воистину, пути Господни неисповедимы!

Ясно и понятно, что издалека я его не смогла узнать. Прошло столько лет. Человек меняется за год, не то что за двадцать. Батюшка постарел. Пополнел. И голос стал на тон ниже. Но, когда мы вошли в церковь, когда я его увидела, что-то знакомое показалось мне в выражении его глаз, его повороте головы, осанки. И те ямочки на щеках, которые запомнились маленькой девочке, совсем не постарели. Время их не коснулось. Как, впрочем, и улыбки.

Крестили меня почему-то дома. Какие на то были причины, я не помню. А может, я их просто не знала. Дело это происходило много лет назад. Молодежи верующей было мало. И вести в церковь средь белого дня свою, почти взрослую, дочь, тем более, пионерку, было не принято. Наверное, родители посовещались, и решили меня тихо, громко не афишируя окрестить. Исправить, так сказать, свою ошибку молодости. Потому что, такими вещами занимаются, когда ребенок еще на руках, а не, простите, в пионерском отряде.

Дело было зимой. В четыре часа вечера уже темно. И батюшка, отслужив свою основную службу, приехал к нам домой. Ему ещё не было сорока. Высокий, плотный. С ярким румянцем на щеках от мороза. В черной длинной рясе и с большим крестом на груди. Спокойный и величественный. Он тогда поразил мое воображение. Своим красивым голосом читал молитвы и выполнял ритуал таинства.

Когда он положил мне свою ладонь на голову, мне показалось, что какой-то невидимый и теплый поток света прошел сквозь меня. Ощущение было необычным и удивительным. Наверное, так и должно было быть. Во всяком случае, меня это всё сильно поразило. И, в глубине своего сознания, я думала о том, что когда вырасту, то выйду замуж за священника. Так он был красив и величав этот батюшка.

Но детские мысли, словно тополиный пух. Прошло время его цветения. Налетела гроза. Смыла этот пух одним большим ливнем. Как примерная хозяйка, природа всё прибрала за собой. И вот уже в головке чисто и светло. И есть много места для очередных воображений и желаний. А мои воображения неслись огромными скачками, словно гигантская жаба. И я, как и они, тоже в припрыжку скакала за ними.

Когда родители хотели отблагодарить отца Николая, он конверт не взял. Сказал, что Божьи дела за деньги не делаются.

Это так запало мне в душу, что даже сейчас, когда я стала взрослой и мне нужно зарабатывать себе на жизнь, я, прежде, чем взять заказ, ориентируюсь, не на кошелек своего клиента, а на его духовность. Как он живет и чем дышит. Какие у него приоритеты. И какое у него в жизни кредо.

Нечего было и надеяться, что отец Николай меня узнает. Но я все же сделала попытку.

— Здравствуйте, батюшка, — отвечая на его улыбку, улыбалась я.

— Здравствуй, раба Божья, — приветствовал меня отец Николай. — Очень хорошо, что не прошли мимо святых мест. Зашли в нашу церковь.

Меня совсем не удивило, что батюшка говорит на русском языке, да еще и без акцента. Я то знала, кто он. А вот девчонки были приятно удивлены.

— Мы рады принять в свою обитель любой люд, даже странствующий, — продолжал отец Николай. — Хотели бы причаститься? Свечку поставить?

— Батюшка, Вы меня не помните? — Робко спросила я. — Давно, давно, лет двадцать назад, Вы приходили к нам домой, и крестили меня, маленькую девочку? Я понимаю. Много лет прошло. Изменилась жизнь. Мы с Вами. Я уже выросла. Но, может, Вы все-таки припомните? Дело происходило зимой. Мне тогда было около десяти.

По лицу священника было видно, что он действительно меня узнает. Брови приподнялись, ямочки заиграли сильнее. Улыбка стала еще радушнее.

— Точно! — Воскликнул батюшка. — Синие глаза. Я тогда еще, когда зашел к тебе в комнату, то увидел, какой синевой блестели твои глазки. Сразу подумал: «Надо же, какой цвет очей у этой девчонки! Такая маленькая, а синим брызгает, что твои самоцветы. Сапфиры, не иначе». Я таких глаз больше ни у кого не видел. Потому и помню. Вот ты сейчас вошла, посмотрела, и всё вокруг, словно, залила синевой. Как кусочек неба. Удивительные глаза. Запомнились навсегда. И зовут тебя Мария.

— Крепкая память. Прошло столько лет, и помните. А как же Вы здесь очутились? — Задала я, мучивший меня, вопрос. — Если это не секрет, конечно.

— Да какие там секреты, — засмеялся батюшка. — Всё очень просто и неожиданно. Так, как всегда бывает в жизни. Человек предполагает, а Бог располагает.

Тогда, как раз двадцать лет назад, приехал я в Румынию, выражаясь по мирскому, на симпозиум священнослужителей. И, будучи на экскурсии в одной из церквей, познакомился со своей будущей матушкой. Вот и весь ответ. Она родом из этой деревни. И это оказалось очень хорошо, так как, я священник, а у них здесь есть церковь. Место в тот момент было вакантным. Я принял румынское православие, и вот уже много лет служу в нашем приходе.

— А не трудно было, я имею в виду ваши церковные законы, переходить из русской церкви в румынскую?

— Православие — оно везде православие. И не важно, на каком языке ты проповедуешь законы Божьи. Главное, чтобы они дошли до сердца каждого прихожанина. А о том, трудно или не трудно, не надо думать. Человек на этой земле для того и создан, чтобы трудности эти преодолевать. Вот вы? Пришли сюда по делу, или по любопытству?

— Во-первых, я художник. И пришла, действительно посмотреть на Вашу церковь. Она, хоть и православная, но абсолютно не такая, как у нас.

— Это точно. Архитектура здесь совсем иная. Очевидно, имело влияние древнее готическое направление. Куполов, как в русских церквах, практически нет.

Батюшка правильно подметил. Когда мы подошли к зданию, оно нас удивило своим строением. Выполненная из дерева, которое стало черным за долгие века, церковь имела вид четырехугольника. И крыша деревянная четырехугольная. А на крыше маленький чердачок, покрытый такой же маленькой крышей. И высокий шпиль в виде конуса, венчавший это сооружение, тоже был четырехугольный.

Если убрать шпиль, а уголки этих крыш приподнять вверх, то будет, точь-в-точь, китайская пагода. Только у китайцев она нарядная и красочная, а здесь — темная и какая-то невеселая.

И вообще, смотрелась церковь угловато. Такое впечатление, что состоит она из одних углов. И весь её вид был какой-то воинственный. Вроде приняла оборону от кого-то. Совсем не то, что наши церкви. Округлые, светлые и родные.

Мало того. Это здание было таким старым, что почти вросло в землю. Интересно, какого она века?

Везде горели свечи. Пахло ладаном. Подруги мои вместе с Мирче тихонечко прогуливались по церкви, рассматривая иконы. Было тихо. И свет, проникающий через этот маленький чердачок, смутно и невыгодно освещал их.

Я, как всегда прямолинейно и не боясь, зарядила отца Николая своим вопросом точно в лоб:

— А скажите, батюшка, Вы ведь моих подруг знаете?

В ответ священник крякнул, отвернул своё лицо в сторону, чтобы не смотреть мне в глаза. Постучал тихонечко ногой об пол. Глубоко вздохнул, словно решаясь на что-то. Потом повернул назад ко мне голову и произнес:

— Конечно, знаю, дочь моя. Вернее, раньше-то я их не знал. А вот теперь, по воле случая, пришлось познакомиться.

От его откровения у меня все слова застряли в горле. Когда я в батюшке признала отца Николая, то мне все время казалось, что мои подруги что-то напутали. Что в их таком странном исчезновении священник не принимал никакого участия. Что это вообще какой-то бред сивой кобылы. Да и зачем священнослужителю такие причуды? Зачем тайком водить в церковь? Не проще ли было прийти и сказать, что ему от нас надо? Сплошные зачем, зачем, зачем? Вот я ему их и задам.

— Зачем? — спросила я батюшку.

— Что зачем, — не понял он.

— Зачем Вам, высоко порядочному человеку понадобилось ввязываться в такие сомнительные авантюры? Вы ведь прекрасно понимали что делали?

— Да что ты, Мария. Ничего предосудительного, плохого и в мыслях не было, — только начал говорить батюшка, как в этот момент из боковой комнаты вышли старая румынская женщина и мальчик.

Это была совсем старенькая бабушка, но приятного вида. Маленькая, сухонькая. Опрятная. В темных, не по возрасту, густых волосах почти не было седины. Стянуты они были пучком на затылке. А на подвижном лице, словно угли, горели черные глаза. Передвигалась она очень плохо, поэтому опиралась на паренька.

— О! — Воскликнула Дашка. — Наш цыганенок.

— Ага. И наша старушка, — поддержала её Люся.

Старушка медленно приблизилась к нам, и, глядя прямо мне в лицо, прошептала что-то на своем диалекте. Я не поняла её слов, но почувствовала, что то, что она произнесла, касается меня лично. Что всё то таинственное напряжение, которое в последние дни витало вокруг меня, найдет в эту минуту свой выход. Что сейчас, как в театре, я приподниму завесу, и начнется последний акт нашего странного, мягко выражаясь, спектакля. Так сказать, его кульминация.

Все внимательно слушали, что произносит эта пожилая женщина. Дашка с умным видом знатока румынского языка, делала вид, что ей очень интересно, о чем идет беседа. Люся просто вслушивалась в слова. Пыталась хоть что-нибудь понять из сказанного. Мирче был так поражен, что нечаянно раскрыл рот. А его глаза округлились от удивления. Батюшка же послушно кивал головой, словно соглашаясь с тем, что вещала эта бабулька. И все время после каждого кивка повторял:

— Ок. Ок. Ок.

Моё лицо выражало жуткий интерес и любопытство. Я вся горела от возбуждения и ждала, что кто-то, наконец, мне пояснит, что здесь происходит. Я не могла спокойно стоять на одном месте. И, как та, норовистая молодая кобылка, переступала в нетерпении с одной ноги на другую.

Только маленькому пацаненку из нашей компании было всё фиолетово. Он смирно стоял подле своей бабушки и ковырял пальцем в носу. Философский навык, доставшийся нам в наследство от наших предков. Этот процесс его волновал больше, чем какие-то чужие люди и их проблемы. Чувствовалось, что ему хотелось, как можно быстрее, закончить со всеми этими ненужными для него делами, и побежать поскорее к своим друзьям ловить бабочек, жуков, или вылавливать рачков и медуз.

Как я его понимала! Мне тоже надоела вся эта неопределенность. Надоело стоять, и, как глупая курица, молча внимать всем этим рассуждениям на непонятном мне языке. Я дернула Дашку за футболку, и спросила:

— Ну что? Ты что-нибудь поняла из всего, что сказала эта бабулька, или нет?

— Кое-что — да. — Важно произнесла Дарья.

— И? Что это — кое-что?

— Два.

— Два?

— Ну да, два. Слышишь, говорит «доу», словно доит кого-то. Это по ихнему два. Или двое. Точно определить не могу. Очень тихо шепчет эта старушка. И очень быстро говорит. Не успеваю переводить.

— Никакой от тебя помощи, — досадовала я на подругу.

— А что ты хочешь? — Оправдывалась та. — Я недавно учу этот язык. Чем критиковать, сама бы попробовала. Думаешь так легко? Это тебе не английский, который мы слышим с детства. Тут вообще, не слова, а какие-то каряки: «Инцилег», «пердут». Абсолютно не созвучны с нашими. Попробуй запомнить такое.

— Ну да, ну да. Ты права, — утешала я Дарью. — Мне легко говорить. Я даже не пытаюсь их понять, такое здесь трудное наречие. Значит, будем стоять и ждать, когда батюшка выслушает эту старушенцию, и переведет нам то, что она ему там наговорила.

— Будем ждать, — согласилась со мной Дашка.

Пока мы с ней шушукались, Люся внимательно слушала разговор батюшки и бабульки.

— Девчонки, — сказала нам подруга, — по-моему, они говорят о какой-то святыне.

— Это ещё что за новости? Мы- то каким боком здесь? — Воскликнула Даша.

— Люся, давай подождем батюшку. Не будем ничего сочинять и выдумывать. А то, занесут нас наши выдумки вообще в другую сторону. Попробуй потом, оттуда выберись, — предложила я, и внимательно посмотрела на Мирче. Наш художник, словно привязанный, не отходил от батюшки и его собеседницы. Так старательно слушал, о чем они говорят, что ничего не замечал вокруг. Мне казалось, что вот сейчас возьми и выстрели из хлопушки, даже не дернется. Не шевельнется.

Наконец совещание трех закончилось, и все повернулись в нашу сторону. Мы, Люся, Даша и я, гордо выпрямились, и потуже сомкнули свои ряды. Сплотились так сказать, в момент неизвестности. Теперь, ощущая плечо и локоть своих подруг мне не было страшно выслушать всё, что только пожелает сказать отец Николай.

А батюшка, взяв меня за руку, и по-доброму глядя мне в глаза, начал свой монолог.

— Вот значит как, Мария! То, что я тебе сейчас поведаю, похоже на выдуманную историю. Я бы и сам не поверил, расскажи об этом кто другой. Но, поскольку, являясь участником настоящего действа, мне нельзя сомневаться в происходящем. Не имею права. Ибо, не дано простому смертному, даже слуге Божьему, разгадать посылы Всевышнего.

Вот ты думаешь, что это просто по воле какого-то случая, нас с тобой свела судьба. Что я просто так появился в твоем доме, и в твоей жизни? Признаться и я так думал до сего времени. Вернее, я вообще не думал. Окрестил тебя, и забыл. Сделал, что нужно, и пошел дальше по своим делам.

А мне бы тогда задуматься. Человеку вообще нужно больше думать. Сам Господь Бог послал мне маячок в виде твоих синих глаз. Ведь никогда больше в жизни я не встречал таких очей. Они словно сигнализировали мне, словно освещали мне путь и направляли меня. Как бы говорили мне: «Не забывай нас. Мы ещё встретимся». Мне бы задержаться, сопоставить всё. Ан, нет! Не вышло у меня той прозорливости, на которую можно было бы опереться. Не сподобился я. А оно, видишь, как выходит. Оказывается, сам Отец наш отметил тебя своим вниманием. Именно тебя послал он к нам на благое дело. Во утешение, так сказать, и успокоение. У нас на тебя одна надежда и осталась.

Отец Николай говорил, говорил, говорил. А у меня в голове стучал единственный вопрос: «Где я нахожусь? Во сне? Или наяву?»

— Подождите, батюшка. Остановитесь, — взволнованно воскликнула я. — Вот Вы говорите, что меня отметил наш Господь. Но чем? Родинки, величиной с грецкий орех, у меня нет. Руки, ноги на месте. Голова нормальная. Не тыква. И, прости Господи, не двуполая я. Чем? Чем меня отметили?

— Не спеши, дочь моя. Имей терпение, — отец Николай строго взглянул на меня. — Не перебивай. Всё впереди. Так вот. На чем это я остановился?

— Вы сказали, что у Муськи глаза, как маяки, — встряла Дашка.

— Фу ты, Дарья! — Крякнул батюшка. — Не понимай так дословно. Это аллегория. И сказал я, что они словно, понимаешь, словно маяк давали мне сигнал, который я не разгадал. А должен был. Поняла?

— Да, всё понятно. Только Вы так медленно говорите, так всё подробно рассказываете, что у меня терпение скоро лопнет. Так хочется узнать Машкину отметину. Что такое есть у неё, и чего нет у меня и Люси?

— У тебя тоже есть. И у твоей подруги есть, — засмеялся отец Николай, — только не в таком количестве. Вы тоже играете не последнюю роль в этой истории. Ну, ладно. Не буду вас всех мучить, и скажу прямо, не таясь. Мария! — Голос у батюшки зазвенел от торжества. — Носишь ты под сердцем не одного ребенка, а двух. Две девочки у тебя. Радуйся, дочь моя.

От его слов у меня, на мгновение, перекрыло дыхание.

Сердце остановилось и сразу же застучало, запрыгало, словно заяц по кочкам в тундре. Бух! Бух! Бух! Отдавалось оно и в грудной клетке, и в голове, и в ладонях. А в животе мои крошки устроили такой танец, слово поняли, какую радостную весть принес мне батюшка. Теперь стало ясно и понятно, отчего у меня такой большой живот.

Раньше, когда я смотрела на свои габариты, я думала, что пью много жидкости, и поэтому такая большая. И когда мои крохи крутились у меня в животе, выставляя напоказ свои ножки и головку, я думала, что у меня растет футболист, или бегунья. Так сразу, и во всех местах можно было определить их пяточки. Мне казалось, что мой ребенок такой быстрый, такой увертливый. Что в одно мгновение он может меня стукнуть сразу в нескольких местах. А оказывается, это две крошки, которые сигнализировали своей мамочке. Говорили: «Ау, мамуля! Нас здесь двое!»

Я не знала, что мне делать от радости. Плакать, или смеяться. Вот, оказывается, почему Ксеня не могла определить, кого я ношу, мальчика или девочку? Вот почему у меня был самый большой живот. А я грешила на свой рост. Думал, раз самая низкая из подруг, значит, и живот будет смотреться самым большим. Какая глупость.

А как же Костя? Он ведь ни о чем не знает. Даже не подозревает. Хотя, он то, как раз, и должен был подозревать. У кого имелось два братца близнеца? У него, или у меня?

Я купалась в лучах счастья. Сколько сил пришлось мне приложить, чтобы выполнить задуманное. И Костя тоже молодец. Мастер с большой буквы. Просто ювелир. Изловчился, и у меня внутри бьются два маленьких сердечка.

Я на мгновение представила их себе, и нежность теплой волной затопила всю меня без остатка. Такая радостная весть, такое чудо может произойти только в святом месте. В таком, как эта старинная церковь.

Я посмотрела на отца Николая. Было видно, что он очень рад за меня. Ямочки на его щеках улыбались и подтверждали это. Но, так же ощущалось и его нетерпение, и желание побыстрее поведать нам остальную часть своего рассказа.

Отстранившись от своих девчонок, которые повисли на мне от радости, как гирлянды на елке, я спросила священника:

— Батюшка, а кто эта старенькая бабушка? Это она Вам сказала обо мне?

— Познакомься, Мария. Этот малый сорванец — мой младший сынок Ион. А эта старушка — родная бабушка моей матушки. Зовут её Виорика. Она последняя в их роду, да и во всей деревне, может предсказывать и лечить. Но и у неё этот дар с годами иссякает, а передать некому.

— Вашей матушке пусть и передаст, — предложила я.

— Так то оно и так. Но не может она этого сделать.

— Почему?

— Вот здесь и кроется вторая половина моего рассказа. И твоя помощь всем нам. Твоя. И твоих подруг.

Раньше, много лет назад село это процветало. Пасло большие стада овец. Каждый двор был зажиточным. Имел не одну корову. Это я говорю о простых людях, не то, что о богатых, которые жили в усадьбе.

Торговали брынзой, шкурами, шерстью. Рыбой, которую ловили в море. Еще славилось это село своими знахарями и предсказателями на всю Румынию. Слава их летела за пределы государства.

И церковь в этой деревне была сильна своей верой. Имела свою святыню. Но, случилось несчастье. В один прекрасный момент пропала святыня, которая оберегала этих людей. Вернее не пропала она, а спрятали ее так глубоко, что не могут отыскать и по сей день.

И потихоньку, потихоньку стал падать и доход селян. То мор на овец нападет. То несколько засушливых лет подряд принесут с собой неурожай. Отвернулась удача от этих людей. Ушла вместе со святыней.

Даже предсказание и знахарство постепенно отступало от них. С каждым годом всё меньше и меньше рождалось тех селян, которым можно было передать свой опыт и свои знания.

И теперь из поколения в поколение люди этой деревни становились всё безрадостней. Да и откуда ей взяться, этой радости?

— Вот. Точно. — Встряла Дашка. — Мы сразу по приезду увидели, какие кислые и постные их лица.

— Но вы, как раз своим приездом, и внесли в их сердца надежду, — ответил батюшка.

— Какую? — Спросила Люся. — Мы этих людей и не знали бы никогда, если бы не приехали сюда в гости. Причем, заметьте, чисто случайно. Мы не планировали эту поездку. Собрались спонтанно. Как мы можем повлиять на настроение этих людей? На их образ жизни? Какую надежду может дать им наш приезд?

— Всё верно, батюшка, — поддержала я Люсю. — Вы во второй раз говорите о том, что мы с девчонками имеем какое-то отношение ко всей этой Вашей легенде. Но, это всего лишь предание и не больше. Какая-то сказка для взрослых.

— Вот ты говоришь — сказка. А это ты видела? — Отец Николай протянул свою руку по направлению к алтарю.

— Ну, вижу. Алтарь, — недоуменно произнесла я. — Что тут такого удивительного? В каждой церкви он есть.

— Да ты не туда смотришь. — Батюшка опять крякнул от досады. «Что-то он сегодня очень много крякает, — подумала я. — Видать, достали мы его своим непониманием». — Ты на стену смотри возле него. Видишь, в рамке висит старый лист? На нем ещё текст латинскими буквами начерчен.

— Да, видим, — за всех ответила Люся. — Но нам это ничего не говорит. Мы латинского языка не знаем.

— А там написано не латынью, а старым румынским языком. Мы этот лист нашли чисто случайно. Когда ремонтировали церковь. Крыльцо сильно просело. Вот мы его и решили подлатать. Да нашли под ним схованку. Старую металлическую капсулу, сургучом залитую. А в ней этот пергамент, так сказать.

Кинулся я по историческим музеям. Кое-как, вышел на специалиста. Мы с ним и со старой Виорикой что смогли, то и перевели. Многого не поняли, потому что бумага испортилась под бременем лет. А текст, примерно такой:

«… году придет страшное лихо. И покроет всю нашу землю. И долго будут несчастья нашему люду. И спрячет святыню народ. И не увидит её никто, доколе не появятся в июле 8 года и дважды по тыще лет чужестранки. Числом три, а по сути семь. И поможет нам та, которую своей лаской отметил Господь. И обретем мы свою святыню. И прольются слезы радости. И струя забьет живой водой. Вот Вам мое слово. Да благословит их Бог».

— Ну? Теперь вам всё понятно? — Спросил нас батюшка. — Три чужестранки — это вы. Числом семь, это вы и ваши дочки, которых вы носите под сердцем.

Вот поэтому мы так ждали вашего приезда. Виорика совсем стала старой и немощной. Она бы сама к вам пришла. Но ноги у неё всё хуже и хуже ходят. Вот и пришлось хитростью приводить вас в церковь. Сначала думали, что это самая высокая девица. Потом, самая эффектная.

— А, оказалось, самая пузатая, — рассмеялась я.

Старенькая бабушка давно уже не стояла, а сидела на стуле, который ей принес откуда-то Ион. Она внимательно прислушивалась к нашему разговору, будто понимала, о чем мы говорим. Её лицо выражало такую надежду, такую уверенность в том, что мы ей поможем, что я даже стала верить, хоть и немного, но все-таки верить во все эти небылицы.

Лицо же маленького Иона напротив, ничего не выражало. Свое философское занятие он давно бросил. Наверное, устал. Или нос заболел. А может палец. Не знаю. Но теперь, он с таким же увлечением грыз ногти. Хотя ему уже всё это и надоело (видно было по его позе), но свою прабабушку он не оставил. Стоял возле неё, словно верный оруженосец возле своего рыцаря.

— А Вы, батюшка, сами-то хоть искали свою святыню? — задала я вопрос отцу Николаю.

— Искал. И не просто искал. А с миноискателем.

— И где же вы взяли эдакой прибор? — Удивилась Люся. — У Вас что, в магазине можно купить?

— Да нет. У местного односельчанина попросил напрокат. — Смеясь, ответил батюшка. — У него еще со времен второй мировой в амбаре завалялся. Только это секрет. Узнают, отберут. И неприятностей не оберемся.

— Этот ваш миноискатель, он хоть не поломанный? — Вставила Дашка. Давно вопросов не задавала, эффектная наша. И действительно, с подруги можно брать пример. Она всегда выглядит с иголочки. Всегда при макияже. Не то, что я. Хорошо, хоть, у меня брови и ресницы темные. Красить не надо. Из-за работы мне не до туши с пудрой. Вечно я вожусь с красками. То нос себе измажу, то щеки. О руках я вообще молчу. Столько на них крема извела. Ужас. Не вылажу из растворителей.

А вот Дарья, та без косметики не может. Недавно себе сделала татуаж на веках. Стрелочки навела. Это чтобы на своей конюшне быть всегда при параде. Даже утром, встав с постели и еще не умывшись (пока та вода нагреется), подруга должна быть в свежем виде. С граблями и с лопатой, вычищая навоз из-под лошадей, она всегда при помаде и маникюре.

— Не поломанный, — отвечал на Дашкин вопрос батюшка, — проверяли. Но здесь всю церковь облазили. Куда только могли его просунуть, везде совали. Не пикнул. Молчал, как заговоренный.

— А что она собой представляет эта святыня, — задала Люся вопрос, который мы, почему-то, пропустили в своем таком бурном обсуждении.

— И правда, батюшка. Что это такое, если не секрет? — Добавила я.

— Какой там секрет, если ничего секретного нет. Никто её не видел, и никто про неё ничего не знает. Все, кто хоть что-то слышал, давно оставили нас в этом бренном мире. Священника немцы расстреляли. Стояли здесь обозом во время войны. А Виорика забыла. Память её подвела. Одна надежда на вас.

— Вот это да! — Воскликнула я. — Пойди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что.

— Вы даете нереальные планы, — шутя, поддержала меня Люся.

— Я понимаю, Мария. Со стороны это выглядит, по меньшей мере, неправдоподобно. Вымысел — и всё. Но все-таки, ты подумай хорошенько. Тебе голова для чего дана? Не только прически на ней делать. Ты глянь со стороны. Свежим глазом, так сказать. Незамыленным. Может что-то и предложишь.

— Хорошо. Уговорили. Надо подумать.

— Точно, Муся, — поддержала меня Дарья, — ты же художник. А у художников фантазии, что макового зерна. Такого можно насоображать, аж дух захватывает.

— Только придумывай что-нибудь реальное. То, с чем можно справиться. И без голых тел. — Резонно заметила Люся. Кого-кого, а меня-то она прекрасно знает и понимает, куда могут привести фантазии творческой личности.

— Хорошо, девчонки. Давайте на минутку закроем глаза и представим себе что-нибудь необычное. То, что нас здесь окружает. С чем таким мы столкнулись, что нас удивило.

— Давай, — откликнулись мои подруги, и мы все вместе закрыли глаза.

— Ну, что? — Спросила я Дашку через три минуты.

— Часовенка. Даже не знаю, почему. Может, очень старинная.

— Мне фонтан, — сказала Люся. — Заросший лебедой и всякой другой травой. В нем должна быть вода, а не полевые цветы.

— Так. Хорошо. А мне — дом. Ну, и что сие значит? — Подвела я наш итог и посмотрела на священника.

— Сие значит, что я не додумался с миноискателем пройтись по вашей усадьбе. А она ведь тоже такая же старая, как церковь. Дом при немцах разрушили. Но первый этаж, фундамент и подвал остались прежними. Только верх новый. Восстановлен уже после войны.

— Значит так! — Подняла я указательный палец и подвела им пунктирной линией наше сумбурное собрание. — Дело вот в чем! Уже поздно. Нам и нашим детям пора спать. — При мысли о своих крошках у меня потеплело на сердце. — Мы будем усиленно соображать. А завтра, на свежую голову что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Я правильно излагаю, батюшка?

— Тебе виднее, дочь моя. Ты теперь за главного. Нам тебя надо слушаться во всем.

— Значит, решено. Эй, Мирче! Что стоишь, как засватанный. Иди, проведи своих красивых дам домой. А то вдруг кто-нибудь нападет и воспользуется нашей слабостью, — пошутила я.

Удивительный парень этот мнимый художник. Всё время, пока мы с батюшкой беседовали, он стоял так тихо, словно мышь. Ведь слышал и понимал, а делал вид, будто его это не касается, стервец. Шифровался. Ну, ладно. Раз ему так надо, пусть шифруется. Жалко, что ли.

Мирче на мой призыв радостно заулыбался. Улыбка у него, надо быть правдивой во всем, изумительная. Располагающая. Я бы сказала, изюминка его внешности. Он улыбнулся, и в церкви стало светлее. Можете мне не верить, но это так. Я ему сразу простила всё. И его вранье. И то, что он делает вид, что не понимает наш язык. И что художник он никакой. И что лазит по ночам, где не следует. Да всё. Вот такая у него улыбка. И вот такая я слабая женщина.

Уже было совсем темно, когда мы пришли домой. Мирче всё время шел за нами с таким видом, будто охранял нас от бандитов. Вроде мы — его сокровище. А нам было смешно. Кому мы нужны? Да, и какие тут могут быть бандиты? Виртуальные, разве что.

Для местных же жителей мы были, по меньшей мере, богини, сошедшие с Олимпа на грешную землю. И должны были совершить своё благое дело — найти их пропажу. Вот наша святая задача и наша земная миссия. Вот что я видела во взгляде, которым нас провожала старая Виорика.

Поздней ночью, когда все уже угомонились, и разбрелись по спальням, я, лежа в кровати, подводила итоги прошедшего дня. У меня такая привычка, выработанная годами. Каждый раз, когда заканчивался день, и я уже была в постели, я перед сном еще раз прокручивала в уме все детали прошедшего дня. А прокрутив несколько раз, и все внимательно продумав, составляла планы, приблизительные конечно, на завтрашний.

Ева свернулась под бочком калачиком и спала так сладко и крепко, что, даже её длинные усы подергивались во сне. Удивительная кошка. Пока мы были в церкви и общались с батюшкой, она всё это время ждала нас на краю усадьбы. А когда мы возвращались, радостно встретила и, с гордо поднятым хвостом вверх, шагая важной поступью, провела до самого дома.

И после ужина, после всех вечерних водных процедур, когда я зашла в свою комнату, она уже лежала на постели, как бы говоря: «Ну, что ты так долго. Я тебя жду, жду. А ты задерживаешься. Давай уже, ложись скорей».

Я не сопротивлялась. Рухнула в кровать, как подкошенный сноп. После таких новостей, таких сумбурных разговоров у меня не было сил пошевелить не то, что ногой. Даже рукой. Набрать текст и послать СМСку Косте. Сообщу ему завтра, решила я. Один день ничего не изменит. Даже не день, а ночь. Всё равно он спит.

Спали и мои крошки. В животе было тихо и спокойно. Никто не кувыркался. И не толкался.

Я лежала в темной комнате. Луна играла со мной в прятки, поэтому её на небе не было. Мерцали только дальние звездные планеты. Но их свет был таким призрачным, что заглянуть ко мне в спальню он не мог. Далекий и слабый сигнал.

Легкий ветерок теребил занавеску на окне. Пели сверчки, или цикады. Не знаю. Я в этом не разбираюсь. Но пение их было чудесным. Пискнула ночная птица. Летучие мыши бесшумно порхали в небе. Наверное, и ночные мыши шуршали в траве. Ну, насчет мышей не уверена, а вот ежики точно вышли на охоту.

Это только нам, людям, кажется, что зашло солнце, опустилась ночь на землю. Все уснули. И тишина.

Ничего подобного. Ночная жизнь в полном разгаре. Только нам этого не увидеть. Человек должен ночью отдыхать. Такие его биологические часы.

И мне тоже уже хотелось отдыхать и ни о чем не думать. Отступить от своего порядка и не составлять никаких планов на завтра. Вернее уже сегодня. Пусть, как будет, так и будет. Проспать бы до утра без сновидений. А то приехала сюда отдыхать, а сама не высыпаюсь. Даже ни разу не покачалась в гамаке. Все времени нет. А так хотелось полежать в нем. Расслабиться.

Но желания не всегда совпадают с реальностью. Я уже уснула и крепко спала, когда меня внезапно разбудило нервное рычание кошки. Я приподняла голову от подушки и услышала, как возле двери моей спальни кто-то осторожно скребется. Хорошо, хоть не заходит. А то опять были бы перевязки.

— Кто здесь? — Тихо спросила я.

— Это Мирче, — прошептал голос в ответ. — Пожалуйста, не включай свет. Я не хочу никого разбудить. Можно войти? Мне нужно с тобой поговорить.

— А говоришь ты со мной на русском языке, и даже без явного акцента, — шипела я в ответ.

— Ну что мы с тобой будем переговариваться через комнату, — слышался просящий тон в его шепоте. — Скажи своей кошке, чтобы она не рычала и не бросалась на меня.

— Ну, ладно. Заходи. Она тебя не тронет. — разрешила я Мирче, а сама пригрозила пальцем Еве. Кошка спрыгнула с кровати и прошла мимо художника с таким видом, вроде его вообще не существует. Как мимо стула. Вот предмет есть, а интереса к нему нет.

— Присаживайся ко мне на кровать, — предложила я Мирче, и сама удобно уселась на постели, скрестив по-турецки ноги. — Не стесняйся.

В комнате было довольно светло. Луна бросила свое глупое занятие, играть со мной в прятки. И светила на ночном небе, как волшебный рожок. Поэтому, лицо Мирче я видела прекрасно. Особенно муки его мысли, которые выражались морщинами на лбу и кислой миной.

— Не знаю с чего начать, — скривились его губы в поисках подходящего слова.

— Начни, наверное, с извинения за то, что тайно ночью лазил в моей комнате, — съязвила я. — Не ожидал, что у меня такая защитница?

— Не ожидал, — улыбнулся Мирче, и автоматически провел рукой по щеке. Зеленки на ней уже не было, зато царапины очень хорошо напоминали о себе. Розовые, свежие. Они пекли и неприятно саднили. Это было видно по тому, как сморщилось его лицо, когда он до него дотронулся.

— Вот и расскажи, что ты искал, — решила я не поддаваться на его улыбку и не жалеть его. Шрамы — это украшение любого взрослого мужчины. А тут царапины. Подумаешь. За неделю заживут, и следа не останется.

— Ты можешь мне не верить, конечно. Это выглядит со стороны неправдоподобно. Но я вас охранял. Дай мне всё объяснить, — вскинул руку вверх Мирче, останавливая меня таким жестом. — Потом вставишь свое слово. У тебя ещё будет время.

В твоей комнате я оказался случайно. Просто спальни девчонок были закрыты, а твоя открыта настежь. Я проводил свой ночной обход, и заглянул к тебе. А тут — Ева. Если бы не она, всё прошло бы спокойно и без эксцессов.

— Правильно. Я дверь держу открытой из-за кошки. Надо же ей охотиться. Она зверь ночной, в отличие от некоторых. — Съязвила я. — И кто это тебя уполномочил нас оберегать? Мы что, особи королевской крови, — как всегда неожиданно задала я прямой вопрос.

— Вы ни в чем не виноваты. Всё закрутилось еще тогда, когда нашли этот так сказать манускрипт древней пророчицы. Мы со стороны тихонько следили за жителями этого села. Если она существует эта святыня, может, кто-нибудь и отыщет её. Важно, чтобы она из страны не исчезла. Все-таки национальное наследие. Наше достояние.

А тут вы. Чужестранки. Точно, как по написанному. В деревне сразу зашевелились. А мы заволновались. Вдруг, началась охота на раритет? Моё начальство среагировало мгновенно. И меня откомандировали к вам.

— Мое. Мы. А кто вы? — Спросила я Мирче.

— Если сказать доступно, то служба безопасности Румынии.

— Слава Богу, что не бандюки. И что это за прикид с мольбертом и красками? Ничего лучшего придумать не смогли?

— Делали всё очень быстро. Узнали кто чем занимается. Ну, не мог же я сказать, что интересуюсь лошадьми. Это выглядело бы очень странно. Причем здесь лошади на даче возле моря? Или, что я банкир. Ага. Можно подумать, что банкиры отдыхают автостопом. Кто приютит, там и загораем. Так, что ли? Нет, не подходит. Лучше всего — это легенда свободного художника. Вот он может запросто путешествовать, где ему захочется. И жить там, где ему не откажут. Вы, ведь, не отказали?

— Не отказали.

— Значит, легенда сработала правильно. Не дураки, наверное, у нас в конторе сидят. Просчитали все ваши слабости, тонкости. И наживка сработала. Ну-ну! Не обижайся, — в голосе Мирче зазвучали нежные нотки. — Не надувай губы. Никто вас за дурочек не считает. Наоборот. Мы очень за вас волнуемся. Кругом всё открыто. Ворота нараспашку. Охраны вокруг никакой нет. Может, еще кто-то ищет эту святыню. Вон, Аурел. Какой-то безрукий садовник. Он кто? Ты этот вопрос себе не задавала, случайно?

— Задавала точно так же, как и про тебя, — огрызнулась я. — Не думай, что только ты был у нас на подозрении. А зеленый «Жук» — твоя машина?

— Моя.

— Значит, это ты нас преследовал?

— Не преследовал, а охранял. Вы же втроем в таком интересном положении находитесь. Вдруг кто-нибудь обидит? А тут я. Рядом.

— И где же ты хранишь своё «насекомое»?

— Да у нас в саду. Возле забора, у входа. Там ещё такие разросшиеся кусты жасмина. Не видела?

— Сад очень большой. Весь ещё не обошла. Да и времени у меня не было. Мысли были настроены на другое. Я ведь нутром чувствовала, всеми своими фибрами ощущала, что в воздухе витает заряд чего-то таинственного. Мое тело постоянно принимало чужие вибрации. Словно неизвестные поля проникали сквозь него. Какие-то посторонние биотоки. Сам бы попробовал при таких ощущениях еще и по саду побродить. Полюбопытствовать, а что там в кустах шиповника спрятал какой-то неизвестный злодей? Не «Жучок» ли случайно там маскируется?

— Да. Понимаю тебя.

— Ой, ну что ты можешь понимать? Ты ведь не беременная женщина. Вот я думаю, что это у меня какое-то подсознание сработало. Материнский инстинкт, что ли? Защитная реакция организма на проникновение постороннего интереса. Я ведь всё время ощущаю на себе чужой взгляд. Вот ты за мной следил? Скажи честно. Следил? Давай, признавайся уже, — шутя, спросила я Мирче.

— Конечно, следил. И за тобой, и за Люсей, и за Дашей, — улыбнулся он мне в ответ.

— Только не это, — засмеялась я. — Не надо на мне проводить свой эксперимент. Эта твоя улыбочка на меня не сработает.

— Так уж и не сработает, — продолжал шутить со мной Мирче.

Я даже не представляла себе, что мне будет с ним так хорошо. Легко, свободно и весело. Словно это мой давний и близкий друг. Мы с ним смеялись, шептались, а в комнате, между тем, начало светать. «Опять не высплюсь», — пробежала мысль в голове.

— И что ты теперь намерен делать, — зевая, спросила я Мирче.

— Буду вам помогать. Может, и правда, что вы — те самые чужестранки, которые смогут отыскать эту святыню. Хотя, если честно, то мне не верится. Столько времени прошло. Целый век. А может и два. Если бы это с кем-то случилось, я бы ещё мог поверить. Но, когда сам участвуешь, всё это кажется невероятным.

— Ладно. Будущее покажет. А теперь баиньки. Спать хочу. И любимые крошки тоже хотят.

Не смотря на то, что в комнате было уже светло, глаза мои закрывались. Птицы щебетали во весь голос, но это не мешало мне провалиться в глубокий сон. В сон, в котором не было ни Кости, ни пророка, ни Дашкиной бабци.

— Погодка, словно создана для того, чтобы мы занимались кладоискательством, — говорила Дашка радостным голосом. И действительно, солнце спряталось за тучками. Не дождевыми, а, как говорится, облачными. Жара спала. Легкий прохладный ветерок гулял по нашему саду, заглядывая в его самые укромные уголки. Не оставил без своего внимания и нас. Обдувал со всех сторон. Легко и приятно касался открытых тел. И весело, и шутя играл подолами наших сарафанов.

Море штормило, выбрасывая на берег пенные воды и мелкий ракушник. Злилось на неблагоприятную для морского купания погоду. И ворчало. Ворчание это озвучивалось рокотом и шумом грозных волн, которые с силой выпрыгивали далеко на берег и широко расплывались, захватывая всё больше и больше теплого и сухого песка себе в плен.

Чайки кричали и суетились над волнами, жадно ловя в воде рыбу и стремительно унося её к себе в гнездо для птенцов. Заботливые родители. Они, несмотря ни на что, трудились в поте лица. Некоторые ходили вдоль берега, расставляя широко в сторону свои крылья. Другие, взлетев, планировали в потоках ветра как дельтапланы. А третьи качались на волнах как белые комочки снега, такие маленькие льдинки, которые какое-то неизвестное до сих пор науке подводное течение занесло в эти далекие и теплые края.

Из-за такой погоды мы купаться не ходили, а прохлаждались после завтрака в шезлонгах в саду. Я, наконец-то, возлежала в гамаке, а Мирче с девчонками расположились возле меня полукругом, как в амфитеатре. Мы все сосредоточенно думали. И мысли наши резво шевелились в головах, а не растекались, словно растаявшее масло в жаркий день.

— Мы, точно, черные археологи, — сказала Люся. — Только те роют везде лопатой, а мы роемся у себя в мозгах и не можем никак придумать, с чего начинать наши исследования.

— Батюшка сказал, что подвал в доме старый. Давайте, для начала, исследуем его, — предложила я девчонкам. — Хотя, что искать, мы себе и не представляем.

— Зато, я представляю, — Дашка аж заколыхалась от собственной сообразительности. — Это такая маленькая косточка какого-то древнего святого. То ли палец, то ли хрящик. В старинной деревянной коробочке. Исцеляющая всех и каждого.

— А может это кусочек ткани от одежды этого святого, — подала свое предложение Люся. — Тоже ценная для церкви вещь.

— Нет. Это не хрящик и не ткань. Уже бы давно превратилось в тлен. Это что-то такое, которое может храниться годами, как дерево или металл. Давайте, все-таки, исследуем подвал. Мирче, пойди, скажи Ксене, пусть его нам откроет, — попросила я парня.

Девчонкам я ещё до завтрака рассказала о нашем с ним разговоре. Они художника сразу же переименовали в охранника. И конечно, шутки в его адрес полились рекой.

— Мирче, — томно шептала за столом Дашка, — покажи мне свой пистолет. Я должна лично его проверить и убедиться, что он заряжен и находится в боевой готовности.

— А какая у тебя красивая улыбка, — делала ему комплимент Люся. — От девушек, наверное, отбоя нет. Как ты с ними справляешься? Применяешь карате? Или защищаешься от них броней?

— Ага, броней, — посмеивалась Дашка, — со вкусом клубнички или банана. Да, Мирче?

Парень всё понимал, и относился к шуткам девчонок положительно. Вместе с ними смеялся над собой и не стеснялся своей улыбки, а наоборот. Пользовался ею умело. Улыбался во весь рот, демонстрируя нам свои белые зубы.

Аурел же был в недоумении. Силился понять, отчего это у нас изменилось в положительную сторону отношение к Мирче. Сидел за столом с умным видом и морщил свой лоб от мыслей. Между прочим, эти самые мысли не отвлекали его от завтрака. Ел он, как всегда, за троих. Хотя, за троих, должна была, по идее, есть я. Но мы ему не мешали и не рассеивали его тревожных предположений. Ну, не могли же мы Аурелу всё рассказать. Это был наш маленький секрет.

И так, лесенкой дурачков, я впереди, за мной Дашка, за Дашкой Люся, за Люсей Мирче, мы спустились в подвал. Ксеня с нами исследования не проводила. Открыла его, покрутила у виска пальцем, как бы говоря, что у нас не все дома, и пошла по своим делам. А мы разбежались по нему по всем углам в поисках сокровищ.

Хотя слово — разбежались, не совсем правильное. Скорее разбрелись с трудом. Потому что, чего только в этом подвале не было! И огромные деревянные бочки с кляпом на боку. Видно, в них когда-то старые хозяева делали вино. А новый хозяин — Коля, пожалел их выбросить. Подумал, наверное, что в хозяйстве всё пригодится. И деревянные ящики с какой-то рухлядью. И нержавеющие баки. И банки с краской. И малярные принадлежности. Стояли огромные стеллажи, на которых лежали всевозможные инструменты. Все это было хорошо видно, потому что сквозь окна пробивался дневной свет.

Внизу в углу я обнаружила какой-то рычажок. Покрутила его против часовой стрелки, ничего не сдвинулось. В стене ниша не открылась. И половица не поднялась. «Странная бутафория, — подумала я, — и для чего он, интересно?» Но на мой вопрос ответа так и не нашлось.

Исследовать подвал, так как нам бы хотелось, не представлялось возможным. Ну, не двигать ведь, в самом деле, все эти ящики и бочки? Да и кто будет это делать? Мы, со своими животами? Или Аурела попросить, чтобы он себе уронил ящик на голову? А потом мы его лечили от сотрясения мозга? А Мирче один не справится. Чтобы всё здесь расчистить для поиска, понадобится неделя.

— Глухо, как в танке, — сказала Люся. — Кругом вонючки, и результата никакого. Пошли отсюда.

Из подвала на свежий воздух мы вышли с радостью и с облегчением. Нет. Лазить по темным углам, в паутине — это не для нас. Куда приятнее искать что-то на природе. Там светит солнце, и нет пауков, которых мы боимся точно так же, как и мышей.

— Может, возьмем лопату и начнем где-нибудь копать, — неуверенно предложила Дарья. — Пойдем в сад, поищем какое-нибудь, скрюченное дерево. Наверняка, под ним обнаружится клад. Я знаю. Я читала. В старые времена всегда всё прятали именно под деревья. Или в дупло. Точно. Пошли, поищем дерево с дуплом.

— А кто будет копать? — Спросила Люся. — Я этим делом заниматься не буду.

— Для этого у вас есть настоящий мужчина, — гордо заявил Мирче. — Я копать умею. Так что не волнуйтесь. Аурела просить не будем. А то оттяпает пол ноги. Будем виноваты.

Мы засмеялись, представив себе садовника с перевязанной ногой. На костылях.

— Да, — выразила я общее мнение, — нам еще костылей не хватало.

Мы шли в сад, посмеиваясь над Аурелом, когда наш охранник чуть не упал, зацепившись за плиту.

— Стоп! — Заорала я диким голосом, перепугав всех вокруг. — Плита!

— Что, плита? — Не поняли девчонки.

— Она ведь тоже старинная? — Задала я свой вопрос. И это был даже не вопрос. Это было утверждение. — Мы про плиту забыли. Все за неё запинаются, и никто не задал себе вопрос, почему она здесь лежит? Кто-нибудь интересовался этим?

— Давайте у Ксени спросим, — предложила Люся.

— Отличная мысль. Ксеня, — позвала я хозяйку. Отчего-то поднялось волнение в душе. Начали дрожать коленки и потеплели пальцы. У меня всегда такое состояние в предчувствии чего-то необычного. И вообще, в голове у меня зашевелилось какое-то воспоминание. Что-то я должна была помнить, но забыла. И это что-то крутилось в мозгах и не давало покоя. Я силилась вспомнить. И не могла.

— Ну, что вы меня сегодня все время дергаете, — ворчала Ксеня. — Обедать не будете, потому что из-за вас я не могу готовить.

— Вот. Плита. Ты что-нибудь знаешь об этом? — Спросила я нервно хозяйку.

— Конечно, знаю. Мне батюшка рассказывал. Жила здесь давно, много лет назад, одна знахарка. И лечила она всю деревню. Да и не только деревню. Со всей Румынии к ней приезжали. А излечивала она странным способом. Прикладывалась к больному месту, и вытягивала всю боль на себя. Все люди были ей за это очень благодарны. И исполнили её волю. Предали земле здесь, в усадьбе.

— А чем прикладывалась, — я вдруг почувствовала, что получу тот ответ, который раскроет все мои догадки.

— Пятой.

— Вот! — Закричала я, и захлопала в ладоши. — Вспомнила! «Своей пятой дотронется она, и вся деревня будет спасена!» Дашка! Это твоя бабця мне говорила, когда мы только сюда приехали.

Подруга смотрела на меня, как на больную.

— Муся, очнись. Совсем поехала. Какая бабця?

— Сюзанна Карловна.

— Ты в своем уме? Как она тебе может что-нибудь сказать? Она же на небесах давно.

— Как, как? Во сне.

— Ну, что за старуха, — в сердцах воскликнула Дашка. — Мне покоя не дает. Вот теперь и на моих подруг перекинулась.

Ксеня на нас внимательно посмотрела, пожала плечами и, улыбаясь, сказала:

— Как-то дивно вы себя сегодня ведете. То по подвалам шастаете. То с потусторонним миром общаетесь. На вас напала какая-то странная лихоманка. Это, случайно не заразно? Пойду, компотика попью. Я его сварила из свежих фруктов. По специальной противовирусной рецептуре. — И, засмеявшись, Ксеня удалилась восвояси пить своё лекарство.

— Так. На Ксеню обращать внимания не будем. Она нормальный человек. А нормальному человеку не понять, какой фигней мы здесь занимаемся. Ему даже в голову не придет, что мы среди белого дня ищем клад. Ну, что? С какой стороны начнем копать? — Потирая ладони, сказала Дарья.

— С ума сошли совсем? — Люся схватила Мирче за руку. Он уже встал в стойку и приготовил лопату к употреблению. — Мы же не сдвинувшиеся археологи, а здравомыслящие люди. Да и перерыть весь сад, не зная, где зарыто это сокровище — мартышкин труд. Только время зря потеряем.

— Всё правильно, — спокойно сказала я. — Мы не туда смотрим.

— А куда? — задали вопрос в один голос подруги и Мирче.

— Вот. — Указала я пальцем на углубление прямо посредине плиты. — Видите? Что это вам напоминает? На что похоже?

— На детскую ступню, — сказала Люся.

— Нет, дорогая. Это не детская ступня. У тебя какой размер обуви?

— Сороковой.

— Вот. Поэтому тридцать шестой для тебя кажется детским. А это нормальный взрослый размер. Только очень узкой ноги. Как у меня. Смотри. — И я сняла сандаль, и протянула вперед свою ногу. Она действительно выглядела детской в сравнении с моим телом. Я ведь в данный момент была большая, толстая. А ноги, в отличие от моего тела, не поправились. Не отекли. Были такими, как и до беременности. — И еще. У всех людей пальцы на ногах расположены в основном равномерно, как бы веером. А у меня слегка уголком. Видите? Такое впечатление, что слепок на плите лепили именно с моей ноги.

Мирче, Люся, Даша — они смотрели то на плиту, то на мою ногу открыв рот. То, что мы увидели, всех нас, и меня в том числе, сильно потрясло. Мы даже слегка пригнулись от открытия. Словно большая тяжелая плита прилегла на нас и чуточку придавила.

— И что теперь делать? — Спросил Мирче.

— Наверное, стать ногой в это самое углубление. Так во всех фильмах показывают. Но, я боюсь. — Меня даже слегка трясло от страха.

— Муся. Не бойся. Мы с тобой, — поддержала меня Люся. — Ты ведь знаешь. Ничего нет такого, с чем бы мы не справились. Тем более там, где у нас есть свой интерес. А здесь его видно невооруженным глазом.

Дашка станет справа от плиты, я — слева. Мирче сзади и обхватит тебя со спины. Ты нам протянешь свои руки. Мы возьмемся за них крепко. И все тебя будем держать. А ты шагай смело. Тот пророк, который писал это послание, не желал никому зла. Во всяком случае, мне хочется в это верить.

Люсина речь подействовала на меня крепко. Я верила своим подругам. И знала, что они меня всегда поддержат в трудную минуту. Даже, если для этой минуты понадобится простая грубая сила. Я глубоко вздохнула, зажмурилась и произнесла:

— Ну, все. Решаюсь. Во имя Отца и Сына и Святого духа.

— Аминь, — прокричали мы все хором, и я, поддерживаемая своими друзьями и так сказать, начинающими археологами, смело шагнула правой ногой вперед. Моя ступня легла точь-в-точь в нужное углубление. Как говорится, тютелька в тютельку. Не успела я это осмыслить, как плита слегка дрогнула и просела буквально на миллиметр. Со стороны этого не было видно. Но я то прочувствовала. И слегка дернулась.

У меня от страха немного шумело в голове, поэтому скрип раздвигающегося камня я услышала не сразу. Чуть позже. А вот Мирче среагировал самым первым. Он глянул в сторону часовенки, и увидел, как к ней, стремглав, бежал Аурел. Мирче кинулся ему наперерез. Они неслись с такой скоростью, что, столкнувшись, садовник и наш охранник покатились кубарем в пыль. Они катались по траве, песку, словно два диких зверя. И рычали еще громче и сильнее моей Евы.

Глядя, как стремительно развиваются события, мы с девчонками сначала застыли и онемели. Я очнулась первая.

— Вперед, — закричала я так, что Дашка и Люся от неожиданности дернулись. И, видя, как я рванула, бросились за мной следом.

Да. Это был еще тот бег. Глядя на эту картину, можно было лопнуть от смеха. Я, в одной сандалии, вторая была забыта возле плиты, припадая вправо, неслась, как только может нестись беременная женщина на восьмом месяце. За мной, равномерно и высоко подбрасывая ноги, словно молодая кобылка, бежала Дашка. За Дашкой — Люся. Но она не бежала. Она как бы шла семимильными шагами. Широко расставляла свои длинные нижние конечности, как Гулливер в стране лилипутов. Руками мы держали свои животы, будто надувные мячи, боясь не расплескать и не растрясти свое сокровище. Они колыхались в такт нашего бега, как огромные буи на морских волнах.

«Да, семь месяцев — это не препятствие для таких шустрых и энергичных дам», — думала я, оглядываясь на своих подруг и на то, как они скачут галопом, словно мустанги по прериям.

Наверное, если бы существовал забег для беременных женщин, то мы бы побили все рекорды мира. Я бы заняла первое место, так как примчалась на поле брани первая, Дашка — второе, а Люся, поскольку завершала наш кросс последней, третье.

Когда мы неслись к часовне как угорелые, я, краем глаза, заметила, что со стороны дома выскочила Ксеня. За ней поспевала Маричика с пластмассовым ведром в руках. Они, конечно, до наших мужчин добежали первыми. И девушка, надо сказать, смелая девушка, окатила этих разбойников с ведра холодной водой. Эффект был потрясающим. Аурел и Мирче разлетелись в разные стороны, словно физические элементы с одинаковыми зарядами. Они фыркали, стряхивали с себя воду, и смотрели друг на друга злым, испепеляющим взглядом.

А в то время, когда мы с девчонками добежали до нашей компании, от угла дома отделилась детская фигурка и громко крича, бросилась в сторону деревни. Это был маленький Ион. Сын батюшки. Надо же. Оказывается, румынский цыганенок следил за нами. Просто какая-то мания. Тотальная слежка. Все за всеми подглядывают. Подсматривают. Даже батюшка послал своего сына, чтобы не дай Бог, что-нибудь не пролетело мимо его внимания. И теперь этот маленький сорванец несся со скоростью ветра и так звонко и громко кричал, что у нас заложило в ушах. Наверное, было слышно даже в самой деревне.

— Аляля…! Аляля…! Аляля…! — С ударением на последней букве слышалось мне в его крике. О чем он орал, я не понимала. Наверное, звал своего отца. А может, сообщал всем, кто его слышал, что произошло невероятное чудо.

А чудо действительно произошло. Я не знаю, кто были эти древние инженеры. И для чего это делалось. Это сверх моего понимания. Но то, что открылось моему взгляду, превзошло все наши ожидания. Это было, как в кино. И мы были не зрители, а главные и самые настоящие герои этого действа.

Маленькая часовенка преобразилась. Верхняя часть, которую составляла небольшая арка и статуя святой, отделилась от основания и отъехала в сторону. Нижняя часть открылась и в ней образовалась глубокая ниша.

Пока Аурел с Мирче дрались, а Ксеня и Маричика обливали их водой и разнимали, мы с девчонками осторожно приблизились к часовне, и заглянули в нее. В нише, завернутый в древнюю тряпицу лежал сверток. Я медленно, боясь какой-нибудь западни, вдруг треснет чем-то по рукам, так всегда придумано по ходу сюжета, осторожно взяла этот предмет.

Это была твердая и тяжелая вещь. Килограммов пять. Старая и потемневшая под бременем лет ткань не давала рассмотреть, что это такое.

— Даша, — прошептала я. От волнения у меня сел голос. — Возьми, сними эту тряпочку.

Подруга трясущимися руками развернула сверток, и у нас перед глазами в золотом окладе, украшенном разными самоцветами, оказалась старинная изумительной красоты икона Богородицы. У меня захватило дух. И у всех, от увиденного, перехватило дыхание. Мы остолбенели, как соляные столбы.

Море качается раз. Море качается два. Море качается три. Морская фигура замри! Это были мы. Семь фигур замерло в немых позах. Кто как стоял, тот в такой позе и застыл. Даже время для нас остановилось. Даже пение птиц смолкло в эту минуту. И тишина, словно густой туман, словно стена отгородила нас от окружающего мира.

Икона, лежавшая у меня на руках, поражала своей красотой. Широкий, зеленого оттенка золотой оклад мягко блестел на дневном свете. Драгоценные камни — изумруды, сапфиры, рубины, переливались всеми цветами радуги. Жемчуг нисколько не изменился за эти годы. Цветом топленых сливок украшал он лик Святой Девы. И только темное дерево слегка потрескалось в нескольких местах. Эти трещинки, словно морщинки на лице старой женщины, говорили о том, как много лет этому шедевру.

Двести, триста, четыреста лет. Я не понимала. И чья это икона, какого живописца, какого века, я не знала. Я не специалист по церковному искусству. Но то, что это великое произведение неизвестного мне мастера не имело цены, я была твердо убеждена. Да и не только я. Не зря же за нами все следили. И Аурел. И Мирче. И отец Николай со своим сыном. Может и Маричика. Я не знаю. Я её за этим делом не поймала. Все. Кроме Ксени, конечно. У той от происходящего, отвисла челюсть.

— Невероятно. Жить рядом с таким сокровищем и не найти его, это могла только я, — воскликнула наша хозяйка. — Рассказать кому, не поверят. — Ксеня держалась за щеки руками и качала головой в стороны, находясь в легком шоке.

— А ты и не смогла бы его отыскать. Здесь все продуманно древними Кулибиными. Они с точностью до миллиграмма рассчитали центр тяжести и его вес. Стань ты на плиту, у тебя все равно ничего бы не вышло. — Ответил ей Мирче.

— Тю. Девчонки! Вы только его послушайте. Он, оказывается, прилично говорит по-русски, — воскликнула Ксеня. — Треснуть бы тебя сейчас вот этой лопатой.

— За что? — Отпрянул от нее Мирче. А вдруг и правда навернет.

— За красивую улыбку. И за то, что на Аурела накинулся. Откуда ты вообще взялся, нахал такой? — Ксеня была хороша в гневе. Щеки разрумянились. Глаза горят. Руки в боки. Мелкими шагами она приближалась к Мирче. А тот, от такого неприкрытого натиска, стал от нее пятиться. Ещё чуть-чуть, и она точно запустит в него лопату.

— Да, не трогай ты его. Он из служб безопасности Румынии. Отлупишь, чего доброго, дело пришьют, — хихикнула Дашка.

— Откуда ты знаешь? — Оторопела Ксеня.

— Он нам сам признался этой ночью. — Мы уже стали немножко отходить от шока. Если Дашка шутит, значит все в порядке.

Я протерла икону салфеткой, которую взяла у Ксени из кармана фартука, и поставила её на часовенку. Надо же! Каменная Святая Дева охраняла деревянную Святую деву. У всех на виду. А мы не могли додуматься.

Человек вообще слеп по своей природе. Хоть ему и даны глаза, но он всё равно ничего не видит у себя перед носом. Для того, чтобы сделать открытие, которое лежит у него на ладони, ему для этого нужны века и тысячелетия.

Хотя, для нас есть, все-таки, оправдание. Мы ведь даже не знали, что ищем. Какую-то святыню. А что она собой представляет, никто понятия не имел. То ли косточку, то ли тряпицу, то ли монету.

И в это время, вроде так задумал сам автор всей этой пьесы, между туч выглянуло солнце. Его луч, словно кисть великого художника, коснулся святого лика, и на глазах Божьей Матери засверкали капельки влаги. То ли в соприкосновении с воздухом и светом, то ли по какой-то ещё не известной мне причине произошла эта химическая реакция. Но факт остается фактом. Икона заплакала.

— Надо же! — Воскликнула я. — Плачущая Святая Дева. Помните, что говорил батюшка? «И прольются слезы радости».

Пока я это говорила, пока мы все удивлялись, в воздухе зазвучал звук льющейся воды. Такой булькающий и осторожный. Буль… Буль… Буль…

— Вы слышите? — Воскликнула Люся. — Вода. Смотрите! Фонтан заработал.

Так как Люся была здесь самая высокая, не считая Мирче, и более сообразительная, чем многие мужчины (не зря она занимала такой пост в банке), то она первая увидела, как из фонтана полилась вода.

— И струя прольет живой водой, — процитировала подруга слова батюшки. — Наверное, подводные русла нашли, наконец, тот самый выход, который проектировали старые умельцы.

— Очуметь, — воскликнула Дашка. — Всё! Рожаем и на следующий год едем в Мексику.

— Чего мы там не видели? — Удивилась я Дашкиному предложению.

— Мы не видели сокровищ Майя. Их никто не видел. А мы будем искать и найдем.

— Это каким же способом? — Спросила Люся.

— В пирамидах. Я буду тыкать в каждую дырку свои пальцы. А Машка — свои ноги.

— А что я буду делать?

— А ты будешь в них искать всякие подсказки. — Решила за нас, обалдевшая от находки, Дашка.

— Э! Постойте. Причем здесь ваша Мексика? Мы в Румынии. Лучше объясните, что мне делать с этим фонтаном? — Отрезвила нас Ксеня своим вопросом. — И как, скажите на милость, мне теперь с этим управляться? Где я его буду выключать на зиму? Он что, круглый год должен работать?

Глядя на расстроенную хозяйку, у меня сразу, в ту же минуту, сработала четкая мысль. Я вспомнила, вдруг, тот маленький рычажок в подвале, который повертела против часовой стрелки, а назад не закрутила. Видно, вовремя открыла заветный краник. День сегодня интересный. Сплошные такие нужные, и такие удачные совпадения.

— Не переживай, дорогая, — успокаивала я Ксеню. — Покажу тебе, где этот краник находится.

И тут же послышался странный гул со стороны деревни. Шум этот приближался, и гул становился всё сильнее и сильнее. Создавалось такое впечатление, что это движется немалая толпа народа. Не только я его услышала, но и все, кто был рядом со мною, повернули свои головы в сторону села.

А шум этот приближался всё ближе и ближе. И вот из-за дома показалась толпа народа во главе с отцом Николаем. Его чёрная ряса развевалась на ходу подобно крыльям гигантского ворона.

«Так вот о чем кричал Ион, — догадалась я. — Он сообщил о нашей находке. И теперь всё село, весь румынский сат спешит полюбоваться на свою святыню».

Люди шли скорым шагом и очень быстро очутились возле нас. Мне показалось, что вся деревня и стар, и млад, собрались у нас в усадьбе.

Аурел подбежал к батюшке и поцеловал ему руку. И они вместе, подойдя к святому лику, приклонили перед ним колени. Отец Николай прочитал краткую молитву, встал и поцеловал икону. Взял её в руки, поднял над головой и произнес торжественным голосом:

— Радуйтесь прихожане, — переводила мне на ухо слова батюшки Ксеня. — Мир, покой и счастье пришли в ваши дома. Отныне и навсегда удача будет сопутствовать нам во всем.

Что тут началось! Радостные крики прозвучали со всех сторон. Люди целовались, обнимались и плакали от радости одновременно. Батюшка с Аурелом подошли к нам и поклонились в пояс.

— Спасибо, тебе Мария. Я верил, я знал, что Господь не оставит нас на произвол судьбы. Что поможет тебе в поисках.

Я себя чувствовала неловко. Все селяне смотрели на меня, как на какое-то чудо. И чтобы разрядить обстановку, я спросила батюшку:

— Скажите, отец Николай. Аурел — ваш родственник?

— С чего ты взяла, — у батюшки был удивленный вид. Наверное, не ожидал такого вопроса. — Нет. Он мне не родственник. Это наш церковный служка.

— А что же он делает у нас на даче? Почему представляется садовником?

— Мне стыдно, конечно, за этот обман. За эту мистификацию. Но что поделать? Я же не знал, кто приедет сюда отдыхать. А может авантюристки, какие? Вдруг, специально, чтобы украсть нашу святыню. Вот я загодя и послал Аурела под видом садовника к вам на дачу. И мне хорошо. Все под присмотром. И хозяйке помощник.

— Да уж, помощник, — вставила свое слово Ксеня. — Ходячее лихо — этот Ваш Аурел. Литр зеленки на него извела, да десять метров марли. Что ни день, то травма. Из кухарки превратилась в медсестру.

— Извини, хозяюшка, но парень он у нас действительно неумелый. В церкви у него тоже всё валится из рук. Боюсь, как бы он её не пожег ненароком. Но другого кого послать, не было.

— А почему Вы сразу не сказали, что Аурел Ваш служка? Ещё тогда, когда мы с Вами в церкви разговаривали? — Спросила я батюшку.

— Как-то к слову не пришлось. Вы не спрашивали, а я о нем и не подумал вовсе. Признаюсь честно, не до него было.

— И он, конечно, всё понимал, о чем мы говорили?

— Понимать-то он понимал. Но, изъясняться по вашему не умел.

— Это что же, получается, — подвела я черту под нашим разговором, — Аурел за нами присматривал. Мирче — охранял. Выходит, что они подозревали друг друга напрасно. Думали, что противники, а на самом деле — союзники. Выполняли одну работу на двоих. Вот это да! Мирче, Аурел! — Позвала я ребят. — Сегодня знаменательный день. Нельзя ссориться. Быстро пожмите руки в знак примирения.

Парни, все еще нахохлившиеся, как молодые петухи, нехотя взялись за руки.

— Да ладно вам, — засмеялась я, и сцепила мизинцы Мирче и Аурела. — Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, — шутила я над ними. — Долой унылые лица! Сегодня радостный день. Все хорошо закончилось. Вы ведь, если правильно мыслить, должны быть друзьями. Вы защищали честь своей страны. Вы думали, что сражаетесь с противником. А оказалось совсем наоборот. Ну? Мир, друзья мои?

— Конечно, мир, — расплылся своей очаровательной улыбкой Мирче, и обнял нашего маленького и такого вредного садовника. Даже удивительно, но Аурел сегодня был и без зеленки, и без бинтов.

Пока мы разговаривали с батюшкой, народ шумно выражал свою радость. Толпа гудела и галдела на своем наречии. И среди этого человеческого рокота, как гром среди ясного неба прозвучал такой родной и такой в этот миг, невероятный голос. Голос, который я обожала и не смогла бы спутать ни с каким другим голосом в мире.

— Муся, что здесь происходит? Кто эти люди? И почему все плачут? — Громко гремел баритон у меня за спиной.

— Дашка, — позвала я подругу дрожащим шепотом. — Ущипни меня. Я превращаюсь в Жанну Д,Арк. У меня галлюцинации. Я слышу голос Костика.

— Я тоже в нее превращаюсь, потому что у меня видения. Я вижу не только твоего Костика, но и своего Лешку и Люсиного Романа, — хихикнула нервно подруга. — Повернись, и ты их сама увидишь.

Я повернулась, и не поверила своим глазам. Перед нами во всей своей красе стояли наши мужчины. Впереди Костик, за ним Лешка и Роман. Все с перекинутыми через плечо дорожными сумками и с удивленными глазами. Они хотели увидеть нас, а увидели своих любимых жен в окружении такой колоритной толпы. Селян в национальной одежде, батюшку в рясе с иконой в руках. И конечно, красавца Мирче. Этот уж точно не прошел мимо их внимания.

— Муся, — видя, что я вообще на него не реагирую, опять спросил меня Костик, — что это у тебя за вид? Почему ты в одной сандалии? Где вторая?

Точно. Ну и видок у меня! Наполовину босая, волосы растрепались от бега и всей этой кутерьмы. Я глянула на девчонок. Они выглядели не лучше. Меня вдруг разобрал смех. Я рассмеялась и бросилась на шею своему любимому.

— Милый! Ты не поверишь! Мы нашли старинную икону, — сообщала я Косте новость между поцелуями. Девчонки тоже повисли на своих мужьях, словно груши на дереве в саду.

— Значит, ты опять встряла в авантюру? Опять за своё? Я как чувствовал. Так, мужики, — повернулся Костя лицом к ребятам, — с вас по сто баксов. Да, Муська, на тебе, как на элитной кобыле можно зарабатывать. Не буду заниматься ремонтом оборудования. Открою тотализатор. Выигрыш обеспечен.

— Костик, ты чего? — Не поняла я. — Спорил на меня, что ли?

— Конечно. Я еще в самолете с ребятами побился об заклад, что вы обязательно вляпаетесь во что-нибудь. Они мне не поверили. Но я то тебя знаю. Ты минуты прожить не можешь без приключений. Вот. И кто оказался прав? — Костик чмокал меня в нос, глаза, губы, а я нежилась в тепле его любви. Я так за ним соскучилась, за его руками, его телом, запахом, что от счастья ничего не понимала, что он мне говорит. Просто слушала звук его голоса, ощущала его дыхание, и плыла по волнам собственного удовольствия.

— шептала я ласковые слова своему Костику.

— Машка, ты как всегда в своем репертуаре, — прижимая меня к себе еще крепче после таких слов, говорил Костя. — Кругом люди, а я уже завелся. Ну, никак не можешь без этих своих штучек.

— Дорогой, ты ведь еще не знаешь последнюю новость.

— Да? И что такое интересное я мог пропустить за эти несколько дней, что мы не виделись? — Дурачился Костя.

— У нас с тобой будут две девочки. Две крошки. Представляешь?

— Как? — Ахнул Костя.

— Вот так! Близнецы, или двойняшки. Но какая нам разница, правда? Нам ведь всё равно?

— Ты это серьёзно? — Не поверил Костя.

— Серьёзней не бывает. Мне одна бабулька сказала.

— Муська. Ты что, здесь по бабулькам ходила?

— Ой, ну конечно же нет. Это длинная история. Я тебе все подробно расскажу. Только не сейчас, потом. Ладно?

— Как скажешь, — согласился со мной Костя, не отпуская меня от себя ни на секунду.

Я оглянулась по сторонам. Дашка целовалась с Лешкой. Люся обнималась со своим Романом. Мужчины, женщины, дети, старики и старухи, стоявшие вокруг нас, тоже обнимались, целовались и смеялись. Просто, какой-то румынский карнавал счастья. Фейерверк эмоций.

— Батюшка, — попросила Ксения отца Николая, — пусть уж ваши миряне пойдут по своим домам. Ко мне новые гости приехали. Мне их нужно принять, как положено. А тут Бразилия, честное слово. Вас же прошу к нам на обед. Откушаем, чем Бог послал. Заодно, отметим такую важную находку.

Деревенские жители, конечно, не сопротивлялись. С радостными лицами направились к себе домой. А мы разбрелись парочками по своим спальням. Мужчинам нужно было умыться с дороги перед обедом. А нам на них полюбоваться. Потому что девчонки, я уверена, скучали по своим мужьям точно так же, как и я по своему Костику.

— Дорогой, — говорила я мужу, когда он еще влажный после душа, зашел в комнату, — что это на вас всех нашло? Вы же не собирались сюда приезжать? Не собирались. У кого вдруг созрела такая мысль, сделать нам сюрприз. А? Осчастливить нас, так сказать?

— Конечно, у меня. — Заулыбался Костя. — Но виновата ты. Хотя, если быть честным, я даже рад, что мы сюда приехали. Такая кругом красота. А воздух! Одним словом — курорт.

— Это вы еще на море не были. Вода — одно удовольствие. Теплая, ласковая. Берег — желтый песок. Мягкий, чистый. И коровы с баранами, — засмеялась я.

— Бараны, говоришь? Ну, мне это знакомо. — Хмыкнул Костя и покачал головой.

— Что ты имеешь в виду? — Удивилась я. Интересно, откуда он знает? Я ему ничего не писала в СМСках про животных.

— Когда ты прислала мне первое свое послание и написала «Здравствуй Козлик» вместо Костик, я не обиделся. Подумал, что ты теперь так нежно и ласково стала меня называть. Соскучилась, наверное.

Потом через день от тебя пришла еще одна СМСка. В которой ты просила передать привет моим младшим баранам. Я подумал, что это опечатка. Что ты хотела написать братцам, и ошибочно набрала баранам.

Но, когда в последнем письме ты подписалась «Целую. Обнимаю. Аурел.», я понял, что промедление смерти подобно. Нужно срочно вылетать.

В быстром порядке собрал наш мужской совет. Лешка с Романом признались, что и у них тоже какие-то странные СМСки. Поэтому наше собрание в полном составе из трех членов вынесло вердикт: срочный вылет.

Еще в самолете я ребятам сказал, что вы спокойно отдыхать не будете. Что найдете себе какое-то развлечение. Вы ведь без этого не можете. И обязательно вляпаетесь в какую-нибудь историю. Но они мне не поверили.

И вот мы здесь. Приехали и видим: толпа народа. Вы в центе внимания, и как всегда, не обошлись без приключений. И что? Кто был прав? Мало того. Какой-то красавчик ходит, отирается. Я его сразу приметил. Муся, ну почему ты не можешь, как все нормальные женщины, отдохнуть без всяких этих твоих выкрутасов? А?

— Все нормальные, это кто? Дашка с Люсей? — Засмеялась я.

— Нет. Эти уже тоже стали ненормальными. Ты их заразила. У вас троих патология. Вам нужен доктор. — Смеялся вместе со мной Костя.

— У меня уже есть свой врач, — шутила я. — Он меня лечил, лечил. И долечил. Запустил какой-то микроорганизм, и я стала беременной. И не одним ребенком, а сразу двумя. Слишком старательный доктор мне попался. Не находишь?

— Муся. Я так тебя люблю. Еще в самолете, когда летел, думал, что на куски порву этого Аурела. Как тузик грелку.

— Костик! Да он мальчишка совсем. Ему лет девятнадцать, двадцать. Нашел к кому ревновать.

— А что, разве это не тот красавчик, который возле тебя отирался? И что у него с лицом? Кто это его так разукрасил?

— Не обращай внимания. Происки врагов. Его зовут Мирче. Он вообще-то из органов безопасности Румынии.

— Ничего себе. Чего такого можно натворить, что бы за вами прислали спеца?

— Дорогой, я тебе всё расскажу. Не торопи меня. А сейчас пойдем, пообедаем. Кушать очень хочется. Я ведь не одна. Нас теперь трое. И мы все очень голодны.

Когда я с Костей спустилась на террасу, за столом уже сидела вся наша компания. Батюшка предложение отобедать не оставил без внимания. Пришел, даже, со своей матушкой. Очень приятной и миловидной, средних лет, женщиной. Типичной румынкой. Невысокой. Кареглазой. Черноволосой. С тугим узлом на затылке. Прилично и аккуратно одетой в неброское мягких тонов длинное платье. И теперь они вместе с радостью разделяли нашу, так сказать, трапезу.

Не представляю себе, как Ксеня со всем этим справилась? Но на столе было и первое блюдо. И второе. И салаты. Её фирменный компот и пирожки с абрикосом. Невероятно. Какой нужно быть хозяйкой, что бы всё это успеть налепить? Ведь пол дня за нами бегала. То мчалась на наши крики, думая, что с нами что-то случилось. То летела, чуть не спотыкаясь, на помощь Аурелу, когда на него Мирче набросился. Во сколько же она встает?

А Ксеня, как ни в чем не бывало, быстро и легко носила тарелки из кухни к нам на террасу. Конечно, Маричика ей помогала. На наших глазах произошла удивительная метаморфоза. За один миг из такой тихой и застенчивой девчонки, расцвела прекрасная красивая девушка. Она была весела и порхала вместе с Ксеней, словно бабочка. Вот что радость с людьми делает.

— Ксеня, Маричика! — Позвала я наших хозяек. — Хватит бегать. Садитесь с нами за стол.

— Не откажемся, — за себя и за девушку ответила Ксеня. — Устала. Целый день на ногах верчусь. — Наша хозяйка села и выставила на стол бутылку сухого белого вина. Видно из холодильника. Бутылка была холодной и запотевшей. — Выпивка для мужчин. Чтобы, так сказать, отметить сразу и их приезд, и нашу находку.

— У меня тост, — вставая, сказал Мирче. — Вернее, не тост, а предложение. Я тут со своим шефом посоветовался, и он мне сказал, что за необыкновенную и такую дорогую для нас находку, в благодарность от страны, мы можем выполнить все ваши пожелания.

— Интересно, когда ты успел? — Спросила Ксеня.

— В век компьютеров и новых технологий это не проблема. Мобильная связь.

— Понятно, — ответила за Ксеню Дашка. — Раз ты такой умный, то объясни мне тогда. Почему, когда я с тобой разговаривала на румынском языке, ты делал вид, что ничего не понимаешь?

— Прости, Даша, но ты говорила по-молдавски. Я, конечно, его понимал. Но, по известным тебе причинам, отвечать на него не мог. По моей версии я, ведь, румынский художник, а не молдавский.

— Как по-молдавски? — Удивилась подруга. — У меня разговорник русско-румынский. При чем тут вообще Молдавия?

— Видел я твою книжонку. Это молдавский словарь.

— Лешка, — накинулась на своего мужа подруга, — это ты, паразит, подстроил? Ну-ка, признавайся, балбес.

— Дашенька, дорогая, прости, — заныл Лешка. — Я не знал. Честное слово. Ты, когда меня в магазин отправила, я по дороге встретил старого друга. Он узнал, за чем я иду. Сказал, что его жена учила румынский язык. И что дома у него есть то, что мне надо. Я ему поверил. И не проверил. Даже не мог подумать, что он спутает Румынию с Молдавией.

— А должен был проверить! Так опозорить меня на всю страну. — Засмеялась Дашка. — А я еще думаю, чего это на меня все косо смотрят и не отвечают на мои приветствия?

Хороший характер у моей подруги, подумала я. Отходчивая. Долго не сердится. И не держит обид.

— Раз так, то мне бы хотелось иметь у себя на конюшне биоочистку. — С умным видом заявила Дарья. — Такую, как здесь у Коли на даче. Стоит она где-то порядка шести тысяч евро. Так что ваше государство не обеднеет. А мне хорошее подспорье. Мы с Лешей только-только стали выходить на плюсы. Поэтому, залазить опять в долги не очень-то хочется.

— Без проблем, — ответил Мирче. — Сделаем. Только скажите когда.

— А мне ничего не надо. — Сказала Люся. — Разве что, если ваш национальный банк будет выпускать золотую монету с изображением нашей иконы, мне бы хотелось её иметь. У меня уже собрана неплохая коллекция монет. И эта — была бы для меня памятным и дорогим подарком.

— Всё, что прикажете, мадам, — как гусар, прищелкнул летними сандалетами Мирче. Тоже мне, поручик Ржевский, нашелся.

— Я бы Вас попросил, если можно, — робко заговорил Роман, — чтобы мне, как историку, прислали все материалы по этому факту. Очень интересно узнать, что это за икона. Какого мастера, школы. Всё, всё, что будет о ней написано, мне бы хотелось иметь. Раз Люсенька принимала непосредственное участие в поисках, то мою просьбу, я полагаю, можно считать приличной.

— Только оставьте свой адрес в Интернете. Я сам лично Вам всё перешлю. Ну, а Вы, девушка? — Обратился ко мне наш охранник. — Почему молчите? Неужели у Вас нет просьбы?

— Почему нет? Есть. Во-первых, никаких интервью и корреспондентов. Чтобы даже их духа здесь не было. Я знаю, что такое находка века. Проснешься утром, а у тебя в кровати незнакомый мужик с микрофоном на подушке лежит. И уже вопрос наготове. Или в туалете всякие жучки и кинокамеры понатыкивают. Потом на весь мир покажут, как знаменитые кладоискатели нужду свою справляют. Это приказ, а не просьба. Понятно?

— Есть, мой командир. — Отсалютовал Мирче.

— А во-вторых, мне бы хотелось увезти с собой свою Еву. Предоставьте все нужные для этого справки, чтобы меня с ней не задержали в аэропорту. Это возможно?

— Для Вас ничего невозможного нет. Тем более, что я сам заинтересован, чтобы это животное убралось с моих глаз раз и навсегда, — засмеялся Мирче и мы вместе с ним.

Наши мужья тоже заулыбались. Скорее всего, из вежливости. Хотя почему мы смеёмся им ведь невдомек. Об этом я Косте говорить не буду. И с девчонок взяла слово, чтобы они тоже молчали. Такие истории мужчинам рассказывать нельзя. Ничего ведь не было, а от подозрений не отмоешься. Будет вспоминать потом всю жизнь. Особенно мой Костик. Он меня ревнует ужасно. Хотя я ему повода не давала. А если еще узнает, что по ночам в моей спальне бродят мужчины, то будет полный капец. И ничего, ведь, не докажешь. А он окажется прав.

— А кто это Ева? — Тихонько, чтобы никто не услышал, спросил меня Костик. — Маленький барашек?

— Почему именно барашек? — Удивилась я.

— Ну, ты же мне писала, чтобы я передал привет своим баранам. Вот я и подумал, не с ней ли связано?

— Да нет, что ты, — засмеялась я. — Это молоденькая кошечка.

— Необыкновенной, надо полагать, породы, раз ты её хочешь привезти к нам домой? — Съязвил муж.

— Как раз наоборот. Самой обыкновенной. Только эта кошечка замечательна совсем другими своими качествами.

— Это какими же надо обладать качествами, чтобы ты везла её домой аж из Румынии? Кошка вундеркинд?

— Скоро узнаешь, — заверила я мужа, а сама подумала: «Интересно, как Ева его встретит? Подружатся они, или нет?» На этот вопрос могла ответить только сама кошка, но, как назло, она куда-то сбежала. Испугалась, наверное, толпы народа. Раньше у нас на даче было несколько человек, к которым она привыкла. А тут такое событие! Конечно, её от страха ветром сдуло. Где она сейчас, ума не приложу. Хоть бы вернулась к вечеру. Голодная, поди. Где-то лазит по кустам в поисках живой пищи, бедолага. Хотя, кто из них бедолага, моя Ева или то несчастное животное, которое она проглотит, это еще спорный вопрос.

А за столом царило веселье. Батюшка, Ксеня, Мирче, девчонки — все, наперебой, рассказывали свои впечатления и высказывали свои мысли, которые у них появлялись в ходе нашего расследования. Хохотали до упаду, вспоминая, как Ксеня крутила у виска пальцем, глядя на наши поиски. Как Аурел, вечно весь перебинтованный, сидел где-то в засаде и следил за нами, чтобы мы, не дай Бог, не украли его святыню.

— Вот вам смешно, — вытирала Ксеня от смеха слезы, — а что я буду говорить Коле, когда он узнает, что в его усадьбе нашли такое сокровище? Без хозяина вскрыли тайник и забрали клад. Будет скандал.

— Ничего не будет. Успокойся, — сказала Люся. — Если бы Коля нашел икону, чтобы он с ней сделал? Повесил бы у себя на стене? Конечно, нет. Спрятал бы в подвале? Зачем? Чтобы самому тайно наслаждаться таким сокровищем? Бред. Коля не из тех, кто тайно владеет шедевром и не может им похвастаться. Вывезти её невозможно. Сразу арестуют. Остается одно — сдать государству. Что мы и сделали.

— А благодарность? — Спросила Ксеня.

— А в благодарность, — ответила Люся, — мы ему отремонтировали фонтан. Привели в действие такой раритет. Это дорогого стоит. Будет теперь наслаждаться в жаркий день прохладной водичкой. И красиво, и приятно. Можешь попросить у государства, чтобы они его ещё и отреставрировали за свой счет. Вот это будет справедливо.

— А мне, друзья, хотелось бы отблагодарить Марию, — сказал, вдруг, батюшка. — Если бы не она, не её сообразительность, не видать нам нашу святыню, наверное, никогда. Как интересно получилось, мирская Мария нашла Святую Марию.

— Да что Вы, — замахала я руками, — какая благодарность Мне ничего не надо. Уже то, что я сама лично участвовала в таком интересном деле, и есть настоящая награда. Когда держала икону в руках, то испытывала такие чувства, что словами не опишешь. И удивление, что обладаю необыкновенной красотой. И счастье, что нашла её. И радость за всех ваших деревенских жителей. Что наконец-то прекратятся все невзгоды и удача повернется к ним лицом. Что рассеются хмурые тучи, и смех будет слышен в их домах. Что справедливость восторжествовала, хоть и не так быстро, как того хотелось. Да разве можно всё это рассказать? Это можно только ощутить. Нет, нет. Я удовлетворена сполна.

— Но церковь всё равно тебя благодарит. Ты ведь с мужем не повенчана? — Вдруг спросил отец Николай.

— Нет.

— Я так и знал. А рожать и не быть в законном браке не положено. Не по христиански плодить незаконнорожденных детей. Поэтому, я вас завтра и обвенчаю.

От такого неожиданного предложения, все за столом замерли, и повернулись в нашу сторону. А мы не знали что сказать.

Подруги мои, после ЗАГСа, сразу поехали в церковь, и закрепили свой гражданский союз святыми узами, так сказать. На Дашкином венчании я не была, так как мы еще не знали друг друга. А вот на Люсином с Романом присутствовала. Решение о венчании они приняли, даже, раньше, чем роспись в ЗАГСе. Только в наших церквах без официального документа не венчают. Поэтому, им пришлось зарегистрировать свой брак, как положено.

А мы с Костей перед собой такой задачи не ставили. Я была так счастлива, что мне было довольно и кольца на пальце. Костик никогда не заговаривал о церкви, а я и не настаивала.

Но вот сейчас, в свете новых событий, мне почему-то так захотелось венчаться. Так захотелось, чтобы найденная Святая Дева освятила наш с Костей брачный союз.

— Вы что, молодой человек, боитесь взвалить на свои плечи законный груз обязательств? — Спросил батюшка Костю.

«Всё, — подумала я, — перчатка брошена. Как на неё отреагирует Костя?»

Молчание затянулось. Все смотрели на моего мужа. Девчонки с интересом, как он к этому отнесется. А ребята с поддержкой. Не трусь, говорили их лица. Ты не один такой. Посмотри на нас. Мы рискнули, и с нами ничего не случилось. Живые и невредимые.

Костя улыбнулся. Обнял меня. Поцеловал в щечку.