Скалка

Глава 1

Я заблудилась! Мамочки мои! Я точно заблудилась. Час плутаю по этим Дубкам, руки уже отваливаются, в сумках килограммов по семь в каждой. Да еще рюкзак, в него одних только литровых банок с огурцами папа штуки три засунул… нет, больше. Точно, четыре, а еще одна с маминой квашеной капустой. Спина ноет, а я понятия не имею, куда идти. Что делать-то?!

Всю эту Дубининскую улицу проковыляла от начала до конца. А кругом лишь старые полуразрушенные частные дома стоят вперемежку с пятиэтажками. Ну еще два магазина, один продуктовый большой, уже не работает, а другой – ларек, пивнушка обычная, даже заходить побоялась. За версту перегаром несет. И голоса пьяные слышны.

А вокруг ни души! Ни одной трезвой души. Но самое главное – здесь однозначно нет нашей новой общаги! Ну не могли же девчонки наврать или ошибиться! Весь мозг мне проели за этот месяц: «Когда приедешь? Спасай нас! Пацаны проходу не дают». Все сплетни универские мне слили, задания пересылали. Вещи мои перевезли, фотками из общаги весь ватсап заспамили. И что? Накосячили с адресом?! Да я сама помню, еще весной говорили в деканате, что если сдадут новый корпус, то переселят нас на окраину, в эти самые Дубки. Точно ведь Дубининская, 14. Не надо было такси отпускать, да кто ж его удержит?! Я даже дверь не успела захлопнуть…

Холодно-то как! И дождь усиливается. А ночевать? Ночевать где? Я даже не знаю, сколько времени уже. Часов десять, наверное, не меньше. Поезд в полседьмого пришел… И Колька не встретил! Вот ведь козел натуральный! Весь перрон обежала с сумками этими, а потом и вокзал обошла. Нету Козлова! Может, перепутал? Или опять затусил где-то и не успел? Так я полчаса его еще прождала.

– Девушка, вы тут чего одна стоите? Потеряли что? У нас ведь райончик так себе. Шли бы вы домой.

Мужик рядом образовался какой-то, вроде приличный с виду. Лицо нормальное, интеллигентное, вон – бородка как у испанского гранда. Больше особо и не видно ничего. Фонари на дороге так себе, одно название, отсвечивают, а не светят, а он вообще под зонтом стоит, чего там разглядеть можно. Зато голос добрый, участливый. На вид лет сорок, может, больше.

– Так я… Слушайте, а тут есть автобусная остановка? Я все обошла вокруг, но…

– Не местная, что ли? Так здесь автобусов не бывало уже года четыре, как семнадцатый маршрут перенесли. Три раза в день Михалыч возит на своей развалюхе народ в центр. Завтра в восемь к магазину подходите.

– К-как?! Завтра? – Я чуть сумки на асфальт не роняю. – Мне ж ночевать негде. Я уже час хожу, по дороге разве что машины три проехали, да и то давно…

Вот попала-то! Отсюда даже не выберешься сама. Ветер так и хлещет по лицу, такой сильный, что капюшон норовит сбить с головы. Да и ладно уже. Как выбираться-то?

– Такси вызовите и уедете, раз ночевать негде. Правда, не все сюда ездят, дорога местами совсем убитая. Да знаете, раз сюда заехали.

– У меня телефон еще в поезде разрядился, я дома взяла накопитель, так он пустой оказался, – рассказываю ему, а сама чуть не плачу. Это ж надо было так вляпаться?! Папа с мамой, наверное, с ума сходят. Я же им так и не позвонила, что приехала и добралась до общаги. Да и не добралась никуда!

– Так вы с поезда? – голос становится еще мягче (или мне уже кажется?). – И что ж, никто не знает, что вы приехали?

– Не знаю! Нет, наверное. Я позвонить никому не смогла, как приехала. Колька не встретил, думала, на такси быстро до общаги доеду. Но адрес, видимо, перепутала. Это ведь район Дубки?!

– Дубки… – не сразу отвечает мужик, задумался, наверное, о чем-то. – Никакой общаги тут и не было отродясь.

– А вы не можете… дать мне свой телефон, а? Я бы такси вызвала и маме позвонила…

Наглость, конечно, но какие еще варианты? Мы тут уже несколько минут разговариваем, а мимо нас никто даже не прошел. Страшновато. Вообще-то очень страшно остаться тут на всю ночь. И родителей надо успокоить, представляю, как мама причитать сейчас начнет. Может, соврать, что уже в общаге?

– Извините, девушка, – виновато разводит руками мужик. – Нет с собой, дома оставил. Пойдемте ко мне, тут недалеко.

Оглядываюсь по сторонам, людей нет на улице, темно и холодно. И мокро. Дождь все еще идет, теперь мелкий и противный. Боязно идти к нему домой, я же его не знаю совсем, но что делать?! А он, быстро закрыв зонт, наклоняется, забирает мои сумки и молча идет куда-то вглубь, в сторону пятиэтажек, я там уже ходила, когда общагу искала. За домами гаражи, но туда я не сунулась, конечно.

Ну а что мне остается, не стоять же тут и тупо смотреть, как мою копченую рыбку и банки с вареньем уносит какой-то мужик. Бегу за ним, через минуту уже догоняю.

– Вы здесь живете? – киваю на ближайший дом.

– Нет, чуть дальше, за гаражами.

Он быстро идет, и мы все отдаляемся от дороги и от единственных мало-мальски работающих фонарей, что я видела в этих Дубках.

– А может, я вас тут подожду? – говорю мужику в спину. – И сумки мои можно оставить…

Он резко останавливается и делает несколько шагов ко мне. Подходит так близко, что я невольно отшатываюсь. Улыбается и вдруг поднимает руку, дотрагивается до моей мокрой щеки. Е-мое! Я терпеть не могу, когда меня чужие трогают! И еще у него на руке, кажется, рисунок какой-то. Татуировка?!

– Не бойся, девочка, все хорошо будет. Идем! – вкрадчиво так говорит, а у меня волосы на голове, хоть и мокрые, зашевелились.

О нет! Только не это! Фиг с ним, с телефоном, да и с сумками. Никуда я больше не пойду. Пячусь назад, осторожненько так, чтобы он не сразу понял, что сбежать хочу.

– Да стой ты, – подходит ближе. – Ты что пугливая такая?

Молчу, что сказать-то еще, чтоб отвязался?

И тут тишина взрывается… музыкой. Нет, каким-то жалобным шансоном. Звук идет откуда-то изнутри мужика, смотрю на него во все глаза, и тут доходит через секунду. Он наврал! С собой у него мобильный, вон орет как. Он отвлекается на звонок, расстегивает пальто и уже не смотрит на меня.

Мамочки! Мамочки мои! Бежать отсюда, пока обо мне не вспомнил. Бог с ними, с сумками, но жалко-то как… Папа специально для меня рыбу солил, коптил, вялил… Там одной только селедочки нашей, астраханской, килограмма два осталось…

Несусь со всей скоростью обратно к дороге, сердце в горле где-то стучит. Тук. Тук. Тук. Тук. Ничего не чувствую, ни мокрого асфальта под ногами, ни рюкзака тяжелого за спиной. Тук. Тук. Тук. Тук. Только этот звук в ушах. Тук. Тук. Тук. Тук.

Вот она! Дорога. Ура! Фонари горят, освещение здесь получше. Он не побежал за мной, слава богу. Но что дальше-то делать? Никого нет рядом. К пятиэтажке, может, обратно пойти? Все-таки люди в ней живут. А я мимо нее пролетела за секунды.

Оборачиваюсь, уже делаю несколько шагов обратно, но замираю. Он идет! Господи! Он идет ко мне, медленно, не торопясь. Сумки мои так и остались, наверное, там, за пятиэтажкой…

Кричать, надо кричать! Меня же услышат. Помогут. Мне обязательно помогут! Да, точно. А ноги сами идут назад, к дороге, дальше от домов, дальше от этого мужика. Не сразу понимаю, почему вдруг стало светлее, поворачиваю голову, свет становится все ярче и ярче. Фары, огромные фары слепят глаза. Кажется, мне сигналят, а я стою на месте и оцепенело смотрю, как машина едет прямо на меня, не сбавляя скорости.

– А-а-а-а! – ору как в последний раз в своей жизни, но сдвинуться не могу. Да и поздно уже. – Мама!

Так бы, наверное, и стояла, зажмурившись, ожидая, пока меня собьют посреди дороги, но тут почувствовала, как что-то сильно сдавило плечи, и глаза пришлось открыть. Лучше бы я этого не делала.

Передо мной возвышался черт. Настоящий черт. Черные волосы всклокочены, лицо заросло щетиной, неделю не брился, не меньше. Глаза красные, злющие, а из ноздрей разве что пар огненный не идет. Весь в черном, пальто тоже черное, распахнуто и на ветру развевается. А еще он высокий, головы на полторы меня выше, а я вообще-то не дюймовочка совсем.

– Охренела, идиотка?! Чего на дороге ночью стоишь?! Сдохнуть хочешь? – орет на меня, аж звон в ушах, да еще и за плечи трясет. – Дура!

Отталкивает от себя так резко, что я качаюсь, но на ногах стою. Раз меня машина не сбила, то от толчка этого нехристя точно не упаду. Он оглядывает меня с головы до ног, а потом брезгливо плюет на асфальт. Чуть мне на ботинки не попал! Вот ведь…

– Вали отсюда, девочка. Не я, так другой тебя по дороге размажет.

Отворачивается и идет назад, к своей машине. А я так и стою. А чего стою-то?! Смотрю в сторону, мужика того с испанской бородкой не вижу, может, спрятался куда, ждет, пока черт уедет?

– Э-э-эй, подождите! – бегу к машине, она тут рядом совсем, метрах в трех от меня. – Можно я с вами?!

– Куда?! – Черт отталкивает меня в сторону. – Ты куда собралась, дурочка?

– Я не дурочка! Просто я заблудилась. Пожалуйста, заберите меня отсюда, а? Тут страшно очень. И… тут мужик какой-то… за гаражи меня… ну… того… хотел…

– Какой мужик? Ты чего несешь? – Он открывает дверь своей машины и явно собирается уезжать. Без меня!

– У меня деньги есть! Хотите? Пожалуйста, отвезите меня отсюда. Да хотя бы на вокзал обратно.

Цепляюсь за рукав пальто, заставляя его замереть.

– Пожалуйста, пожалуйста! Я студентка, адрес общежития перепутала просто…

Он молчит, руку мою так и не сбросил пока. Главное, внимание его удержать, пока опять не послал меня.

– У меня и студенческий есть. У нас общага переехала куда-то в Дубки, а я еще не была там ни разу. Только от родителей приехала. Вот. А… меня встретить должны были, но что-то случилось, наверное… телефон сел… И позвонить некому… я тут… случайно…

Судорожно вытаскиваю деньги из кармана куртки:

– Вот, держите.

– Сама разберешься! – выплевывает он со злостью и быстро садится в машину. – С дороги уйди!

Я так и остаюсь стоять со своим рюкзаком на спине, пока он с жутким ревом резко стартует с такой скоростью, что скрывается из виду за минуту.

– Гад! Гад! Сволочь! Мерзавец! – кричу в пустоту, в слезах захлебываюсь. – Да чтоб тебя…

Что делать-то, господи? Ночь. Темно. Холодно. И дождь не останавливается. Я одна посреди дороги. Позвонить некому, идти некуда. Сумки свои потеряла. Вот и все. Живой отсюда не выберусь. Но хоть мужика того не видно. Но это пока, наверное.

Может, еще какая машина мимо проедет? Боженька, пожалуйста!

Бог любит меня! Точно любит! Так мама говорит всегда, и он определенно меня любит! Вон, вон там свет фар, точно вижу. С той стороны, куда черт только что уехал.

Машу руками изо всех сил, странно даже, что они есть у меня после всего, что случилось. Машина быстро приближается, и я… я, кажется, зря обрадовалась. Это точно он, черт небритый. А может, не проедет мимо?

Резко тормозит прямо напротив меня, опускает стекло.

– Садись! Быстро.

Правда? Господи, спасибо тебе большое! Может, он и не черт вовсе? Главное, чтоб до вокзала довез, ну или в центр куда.

– Ой, спасибо вам большое! Я заплачу, точно!

Ищу ручку от двери, а ее нет! Сзади нет ничего. Машина у него двухместная, я и не заметила в первый раз.

– Сюда иди! – снова рявкает он. – Пока не передумал.

Обегаю быстренько машину, сама не верю, что уеду отсюда наконец. Стягиваю лихорадочно с себя рюкзак, спина уже немая, совсем ее не чувствую. Машинка маленькая у черта, спортивная. Ну да ничего, помещусь со своим багажом. Единственное, что осталось. Сумок жалко-то как!

Резко разворачивается, я даже пристегнуться не успела. Не очень удобно, рюкзак на ноги давит, но это не беда. Главное, ноги унести отсюда!

– Можно меня в центр отвезти? На Ульянова, у меня там подруга живет.

В машине тепло, музыка тихо играет, рассматриваю, наконец, водителя. Наверное, я совсем ослепла от страха, когда он меня чуть не сбил. Может, он и черт, но безумно привлекательный черт. Красивый четкий профиль, прямой нос, высокий лоб, скулы… такие острые, у него вообще вид хищника. Красивого такого хищника. Он не смотрит на меня, а я любуюсь его длинными черными ресницами. Я думала, такие можно только нарастить, но вряд ли парень стал бы этим заморачиваться. Он явно моложе, чем я подумала сначала. Ему, наверное, лет тридцать, может, чуть меньше. Все-таки щетина добавляет возраста. Когда Пашка Голубев решил бороду отращивать, ему реально лет на пять больше давали, чем на самом деле было.

Волосы у черта длинноватые, челка на лоб свисает, он уже пару раз нетерпеливо убирал ее со лба. Руки красивые, мужские, на сильном запястье поблескивают часы. Я так увлеклась разглядыванием черта, что чуть не подскакиваю, когда слышу:

– Что? Нравится? – встречаю пристальный взгляд синих глаз.

Что? Думает, я на него запала?! Быстро отворачиваюсь, смотрю в окно. А перед глазами все равно этот взгляд насмешливый стоит. Понятно все, самовлюбленный павлин, уверен в собственной неотразимости! Он очень быстро едет, мне страшно на большой скорости, но я терплю. Вроде уже минут пять едем, а все по этим Дубкам.

– А мы в центр едем, да?

– Нет.

– А куда тогда?

Сразу неуютно как-то становится. Не хватало еще на одного маньяка нарваться. Но вроде не похож. Хотя я маньяков только в кино видела. Но там же не настоящие.

Он неожиданно тормозит, мы останавливаемся прямо перед светофором.

– Ты чем думала, когда на Дубининскую поехала, дурочка?

– Я же говорила, общага там студенческая, новый корпус.

Он не отвечает, едем дальше, а куда едем – непонятно. Вокруг как было темно, так и осталось.

– Вы куда меня везете?

Молчание.

– Вы… маньяк?

– Похож?

– Н-не знаю. Вы… – Я закашливаюсь, в горле уже давно пересохло, но я старалась не обращать на это внимания. А сейчас невмоготу. – У вас есть попить? Пить хочется.

И есть. Голодная как волк. Когда нервничаю, кабана готова умять. И куда мы едем-то?

– Кофе можешь взять. Не психуй, в общагу твою едем. – Черт кивает на подстаканник, там термос стоит небольшой.

В общагу?! Он знает, где она? С чего это такая доброта?

Быстро беру металлическую фляжку, горячая. А запах-то какой! Настоящий, кофейный… Делаю несколько глотков. Горячий и горький. Обжигающий. Это я понимаю, уже когда в термосе не остается ни капли.

– Странный… кофе. – В голове уже шумит, взгляд слегка расплывается. – Точно кофе? Алкоголь?!

Пожалуйста, пожалуйста, пусть он скажет, что там добавки какие-то ароматические, да что угодно, лишь бы…

– Кофе с коньяком. Точнее, коньяк с кофе. Понравилось?

– Не-е-ет! – Я со стоном откидываюсь на спинку сиденья. – Мне нельзя пить! Почему вы не сказали?!

Зачем? Зачем я села к нему? Зачем выпила? Господи, нет! Я его даже не знаю…

– Остановите машину!

Сейчас опять начнется… опять! Почему я? Ну почему именно со мной все не так? Пытаюсь из последних сил себя сдерживать, но знаю, что бесполезно. Меня уже несет!

– П-пожалуйста, остановите!..

Я боюсь разбиться, как тетя Карина. Боюсь, что умру молодой, что никого не полюблю и не выйду замуж, что у меня никогда не будет детей.

Не могу остановиться, мне ведь даже нюхать спиртное нельзя, а я столько выпила… Слова льются как из рога изобилия. Чувствую себя Эммой Корриган, только не в самолете, а в машине! Но я не она, и это жизнь, а не роман! Да и рядом со мной, увы, не Джек Харпер!1 Вываливаю из себя все свои страхи, все самое страшное, самое потаенное, что трезвой под пыткой никому не скажу. Не могу ничего с собой поделать. И никакие врачи не могут. Это наследственное, от мамы, а у нее – от бабушки, а у нее – от пра…

– Я боюсь, что все узнают про…

– Уймись, дура!

– Не могу! Мне страшно! Остановитесь!

Цепляюсь за его руку, машину вдруг заносит чуть влево, но мне достаточно, чтобы снова заорать:

– Мама!

Машина резко останавливается, парень с дикой злостью смотрит на меня, по виду – убить меня готов, но пока даже пальцем не касается, не лезет ко мне. Просто ждет чего-то. А я сижу, вжавшись в кресло, и не делаю попытки выбраться из машины. Она же остановилась, и этот страх отступает… Но он и не был никогда самым сильным. А с чертом почему-то не страшно.

– Я боюсь вылететь из университета! – из меня наконец выскакивает то, что не дает спать спокойно уже два года. – Родители столько денег вбухали в репетиторов, чтобы я поступила, а я еле сессию прошлую сдала. Они не знают. Содрать удалось на макроэкономике и по английскому… Я всегда скатываю… Ни разу никто не ловил! Но в этом точно вылечу! Я месяц пропустила! Точно завалю логику, Синяев – «чистильщик», а еще… я дико боюсь декана Заварского, жуткий мерзавец и подонок! Он к Маринке приставал и мне намекал на постель. А еще капец как страшно идти на пары к новому преподу по английскому. От него всех бомбит, по-разному, правда. Наверняка тоже «чистильщик», Колька уверен, что он педик, но Маринка с Люсей хотят с ним переспать. И еще полгруппы девчонок… Смазливый, говорят, очень… Параллельную завалил на прошлой неделе, наши чудом проскочили…

Выдыхаю и замолкаю. Но знаю, что это ненадолго. Пока все страхи не вылезут, так и буду языком молоть. Обычно минут тридцать-сорок. Иногда час. Все прекращается так же быстро и внезапно, как и начинается. Я не могу этим управлять. Что-то внутри за меня все решает. Бессмысленно таращусь в лобовое стекло. Боюсь даже посмотреть на водителя. Странно, что после всего бреда, который я тут несла, он еще не вышвырнул меня из машины.

– Прикалываешься? – спрашивает черт, и я вздрагиваю от неожиданно мягкого тихого голоса. – Дебилка!

– Я не прикалываюсь! Я бы себе язык откусила, если б могла! Я… мне… сложно себя контролировать. Понимаете?

Не понимает. Да никто не понимает. Не верят, что такое возможно. Кроме родителей, врачей и еще кое-кого. И это хорошо, пусть лучше думает, что я дура-истеричка, чем что сумасшедшая.

– Они думают, что я хочу учиться, но я не хочу быть социологом! Я боюсь их разочаровать, мама так гордится… И хочет, чтобы я за Валерку замуж вышла, а я его на дух не переношу! …Все узнают, какой я была толстой. Я… меня … да надо мной издевались в школе, – мертвым голосом выдаю свой давний страх. – Они…

– Никто никогда не ловил на списывании? – вдруг обрывает меня на полуслове. – Такого не бывает. Все попадаются.

– Бывает! Я – лучшая, это единственное, в чем я лучше других. Ну и еще в одном деле, поэтому пацаны меня прикрывают… Я их научила.

– И как?

– Самый надежный – это заламинировать шпоры, они не мнутся и, главное, не шуршат. По пять в каждом рукаве, еще по пять в сапогах. Кладешь между черновиками картонку и пишешь спокойно. Я распечатываю текст мелким шрифтом, сантиметров пять в ширину и в длину… А еще волосы помогают длинные… А еще телефон, конечно, наушник прозрачный, его потом из уха магнитом приходится вытаскивать. У нас до сих пор сеть не глушат в универе, даже странно… А еще…

Боже, я точно Эмма Корриган! Выкладываю незнакомому парню все свои секретные способы.

– Как в психушку попал. Ладно, вставай давай, пошли.

– А?

Вздрагиваю и смотрю в синие глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Оглядываю салон машины, медленно так, чтобы снова не встречаться с его взглядом. Очень красивые у него глаза, утонуть можно. Но на таких, как я, такие глаза обычно не смотрят, если только сквозь. Стыдно-то как! Припадок прошел вроде бы. Все как всегда, и это безумное чувство внутреннего опустошения, как будто из меня не только воздух весь выкачали, а жизни во мне не осталось. А еще в голове шумит, и безумно хочется провалиться в спасительный сон. Глаза слипаются…

– Не смей отключаться! – приказывает он и трясет меня больно за плечи, заставляя сфокусировать взгляд. – Вылезай из машины! Быстро!

Лицо обжигает ледяной ветер, спасительный ветер. Он пронизывает до костей, заставляя вернуться в себя, заставляя думать, не давая забыть, что я только что натворила. Хочу вернуться обратно в тепло салона, сил идти куда-то нет никаких. И куда идти?

– Мы приехали. Вон твоя общага!

Парень крепко держит меня за локоть, а я вижу перед собой в свете фонарей огромное белое здание, где-то я его уже видела. Пытаюсь вспомнить, но бесполезно. Голова не соображает.

Краем глаза замечаю, как он подхватывает мой рюкзак, удивленно морщится, но все же тащит его в одной руке. А на другой у него вишу я.

Он опять матерится, а я слышу мелодию мобильного. Приятную такую, не «Владимирский централ». Он останавливается, опускает на асфальт мой рюкзак, слышу жалобный звон банок с огурцами. Только бы не разбил!

– Да приеду я! – рявкает в трубку. – Занят сейчас!

Мы снова идем к белому зданию, метров сто примерно, это если верить моему расплывающемуся взгляду, глаза все же слипаются. Безумный, сумасшедший день, а я даже маме не звонила. Мама!

– А вы не можете мне телефон дать? Мне бы маме позвонить, она там с ума сходит, наверное…

– Сама разберешься. Пришли уже!

Открывает дверь. Надо же, открыта до сих пор. У нас в прошлой общаге в полночь уже закрывали, а сейчас явно больше времени. Ну это не проблема, я всегда охране пирожки приносила, они меня в любое время пускали, а тут… не знаю этого вахтера.

– Забирайте вашу студентку.

Меня чуть толкают вперед, слышу, как рядом на пол со стуком опускается злосчастный рюкзак. И тут же хлопает входная дверь. Даже не попрощался, а я его поблагодарить хотела. Хотя и злой парень, и неприветливый, но помог ведь, еще как. И пахнет от него вкусно, дорогой явно парфюм, ему подходит.

– Вы кто, девушка? Пропуск есть? Студенческий где? Фамилия?

Везет мне сегодня на недобрых мужчин. Ладно, это ты еще моих пирожков не пробовал! С рук потом есть у меня будешь!

– Томка?! Ты? Слава богу! Тут твои родители уже всем обзвонились!

Пашка Голубев! Мой однокурсник, на программиста учится. Первое знакомое лицо за весь день. Добралась наконец! Плюхаюсь с облегчением на стул у входа.

– Так Тамарка это, Петр Петрович, с моего курса, она на пятом этаже с Дятловой и Иваненко живет, третий курс, социология, – втолковывает охраннику Пашка, а сам уже косится на мой рюкзак. – Тамара Скалкина. Скалка.

Глава 2

– Скалка, просыпайся! – чувствительный такой толчок в плечо и знакомый, ставший родным за эти два года голос. – Ну ты дала вчера!

Что?! Сон как рукой сняло, резко сажусь на кровати и тут же со стоном падаю обратно.

Как же голова кружится! Капец.

– Тамара, ты как вообще? – спрашивает Ленка, осторожно заглядывая под одеяло. – Жива?

– Ну так, местами. Что было-то?!

Дятлова плюхается рядом и бесцеремонно забрасывает на меня ноги.

– Напугала нас всех вчера! Мы даже в полицию звонить хотели. Колька клялся, что ты только сегодня приедешь, а вечером вчера родители твои названивать стали. У тебя-то телефон отключен был.

– Надо позвонить им. Дашь свой? Мой разрядился. Маму, наверное, удар уже хватил!

– Не волнуйся, Пашка тебя сюда дотащил вчера, а я родакам твоим написала, что все норм. Они тут же перезвонили, сказала им, ты спишь уже, что, кстати, правда! Тебя где носило-то? Да, рюкзак твой разобрали, но кое-что еще осталось. Парни рыбу не нашли, она где?

Голова чугунная, в левом виске боль пульсирует, но я постепенно вспоминаю, что вчера произошло. Урывками какими-то, пытаюсь все это собрать воедино, в хронологическом, так сказать, порядке.

– Рыба? Погоди… я помню, что бегала по вокзалу, Кольки не было, пришлось такси взять. Приехала на эту Дубининскую, а общаги…

– Дубина ты, Скалка! Не на Дубининскую надо было ехать, а на Дубнинскую! Разницу чуешь?

– Не-а…

Я вообще не очень быстро соображаю, а сейчас тем более. Перед мысленным взором мелькают картинки из вчерашнего дня. Вот прошу у мужика телефон, а он ведет меня куда-то за гаражи. Потом тот, другой, высокий, в черном пальто и с глазами красивыми. Очень красивыми – как вспомнила сейчас, так мурашки по коже пробежали. От него еще так приятно пахло. И который меня напоил. О нет! Зарываюсь обратно под одеяло, так бы и осталась тут лежать. Чтобы никто меня не видел больше и не узнал…

– Тома, ты чего? Напилась, да? От тебя коньяком несло. Опять повторилось?

Ленка одна в нашей компании знает правду. Случайно получилось, мы тогда первую сессию нашу сдавали. Ну и упились все. И мне подмешали, хоть я и твердила всем, что не пью, что у меня аллергия на алкоголь, что… Да какую только туфту не несла, лишь бы не… Ленка сразу учуяла, что со мной что-то не так, хорошо, что все бухие были, не заметили даже, как она выволокла меня на улицу. Там-то я и устроила ей концерт! А наутро пришлось все рассказать, начиная с прабабушки.

– Повторилось… Не хочу об этом, Лен. Потом. Так что с улицей?

– Названия очень похожи, разница в одну букву. Многие путают. Поэтому Колян и хотел тебя встретить, так и знали, что ты заблудишься.

Ну да, я не очень сообразительная. Ладно, многие меня считают тупой как пробка. Я действительно не очень быстро все понимаю. То, что другие схватывают на лету, мне приходится объяснять по два-три раза. Родители думали сначала, что с возрастом я подтянусь и буду такой, как все, но нет, не стала. Так и не смирились, что дочь у них не очень умная, но решили, что я во что бы то ни стало должна учиться в универе. Вот и мучаюсь тут, хотя… я не жалею. И на то есть свои причины.

– Понятно теперь. Тот, кто назвал почти одинаково две улицы в одном районе, не очень умный человек, да?

– Может, это был твой родственник, а, Скалка?

Ленка любит подкалывать, в отличие от меня она очень умная, такие книжки читает, что я там половину слов не понимаю, не говоря уж об общем смысле. Она единственная в нашей компании, кто никогда не списывает, нужды в этом нет. Я на нее не обижаюсь, знаю ведь, что права она.

– Дай телефон, маме позвоню.

Подруга кидает трубку мне на кровать, а сама танцующей походкой выходит из комнаты. А я вместо того, чтобы включить мобилку, оглядываюсь по сторонам. Действительно, комната значительно больше, чем наша в прошлой общаге. Раньше мы втроем жили: Дятлова, я и Маринка Иваненко. А тут еще место есть для четвертой девушки…

Рядом с моей кроватью стоят две большие коробки с моими вещами. Я их сама собирала перед отъездом к родителям. Думала, если и правда переезжать в эти Дубки придется, так все вещи собраны будут. Кто ж мог знать, что дома задержусь и вся общага будет переезжать без меня? Окна большие, на них очень легкие занавески, в солнечные дни тут явно будет очень светло. Это здорово. В общем, все один к одному с теми фотками, что Дятлова присылала в мессенджер. Так, ладно, внимательнее осмотрюсь позднее, сначала маме позвоню.

– Тамара? Дочка, ты?!

– Привет, мам.

Чуть отвожу трубку от уха и радуюсь про себя, что одна осталась в комнате. Хотя мамин крик слышен, наверное, и на соседнем этаже. Раньше пол-общаги в курсе было обо всех событиях нашей большой и шумной семьи. Вплоть до того, когда Сеня пересел с горшка на унитаз, сколько банок с огурцами они закатали на зиму и как на выходных мама с папой и дядей Мишей лепили пельмешки.

– …Как ты могла?! Да мы ночью с отцом уже в поезд садились, когда Леночка позвонила!.. Бабушка с давлением слегла… А тетя Катя…

Мама у меня самая лучшая. Вот только ругаться очень любит. И на меня, и на братьев, и на папу, и на… да на всех на самом деле. А так она очень добрая. Сто тридцать килограммов настоящей доброты, при росте метр шестьдесят. Нервничает часто, очень часто, вот и ест много. Но у нас это семейное – я, пока не сбросила тридцатку, тоже мела все подряд по любому поводу и без повода. Все заедала: и хорошее, и плохое. Еда – это культ, ей реально поклоняются у нас в семье.

– А? Да, мамуль, все нормально. Разрядился телефон, а потом я запуталась, улицы перепутала… Ты не волнуйся и папу с бабушкой успокой, пожалуйста.

– Мы к тебе приедем, через месяц. Может, раньше, Тамар. Еды нормальной привезем…

О боже, опять! Они приезжают по несколько раз в год, да ни к кому столько родители не таскаются, как ко мне! На первом курсе вообще ужас был, раз в три недели наведывались, с тюками соленой рыбы, домашними консервами, салом, папа лично его солит уже лет тридцать, наверное, никому больше не разрешает. Ну и варенье, конечно, мое любимое – черничное. Я похудела перед поступлением, и бабушка уже третий год пытается откормить меня обратно. Вот и передает кульки с пирогами. Они у нее вкусные: и с мясом, и с рыбой, и мои любимые – с грибками и луком… А какие у нее расстегаи с капустой! Кулебяки… Ой, аж живот сейчас от голода запищал. А я ей так и не призналась, что за все время, что учусь, ни разу так их и не попробовала. Не удалось как-то. Зато у меня сразу появилось много друзей. Весь наш этаж в общаге сразу стал моим. Никогда не бывала в центре внимания, в школе вообще был кошмар, даже вспоминать не хочется, а за ее пределами… Но когда на первые же выходные ко мне, первокурснице, нагрянули мама с бабушкой…

– Ты меня слышишь, Тамара? Как новое общежитие? Сколько вас в комнате живет? У вас же теперь отдельная квартира? Десять девочек, да? А мальчиков туда не водите? Как кухня? Ты проверь: духовка работает?

Мама вообще лучше меня все знает, все фотки видела, что девчонки присылали, да она, чего уж там, и сообщения читала…

– Я еще не смотрела, мам. Да все хорошо будет. Это новый корпус, все новое, чистое… Квартира большая – по три-четыре девочки в каждой комнате, ну и кухня… я пока не была там, но нам Колька Козлов выбил самую большую на этаже. Он же сам тебе говорил…

Да, мама знает всех моих соседей по общаге, а также всех, кто хоть раз заходил в нашу комнату, едва учуяв запах еды. Я не преувеличиваю, у нее в телефоне восемьдесят шесть контактов из моего универа. Да я половину из них по именам не знаю, но мама – это мама, и я ее очень люблю! Хотя иногда ее бывает очень много. Во всех смыслах. Как сейчас, например.

– …И не забудь надевать те платья, которые мы с бабушкой тебе купили. Особенно то синее в горошек. Очень модно. А то ведь опять в свои джинсы влезешь… Ты же девушка, Тома! Приеду – проверю! Нет, ты мне лучше в понедельник пришли селфи в этом платье. И не в общаге своей, Тома, а в аудитории, перед занятием. Поняла?

Поняла, поняла… Придется переться на пары в этом платье. Ладно, потом быстро в туалете переоденусь в нормальное.

– …Тебе, кстати, что снилось сегодня? Помнишь, что бабушка говорила перед отъездом? Ты загадала?

– Ничего не снилось, мам. Честно, – нагло вру маме. – Валерка ваш точно не снился.

А вот это уже правда!

– Он хороший мальчик, ты ему очень нравишься. А в тебе дурь твоя играет еще…

Мама уже два года, с тех пор как мне восемнадцать исполнилось, сватает мне сыночка ее подружки. Но тут я особо не переживаю: папа за меня, и бабушке он не нравится. Так что мама может говорить что угодно. Да и вообще…

– Мне пора, мамуль. Я вечером позвоню, хорошо?

– Позвонишь в пять вечера, потом еще в девять, а потом пришлешь фото, как ты в кровати лежишь…

– Поняла, мам…

Нажимаю, наконец, на «отбой» и думаю о том, кто мне снился этой ночью. На новом месте…

В голове уже не так шумит, как когда проснулась, но очень хочется пить. Надо посмотреть, где здесь кухня, да и туалет с ванной.

– Ну как, поговорила? – любопытничает Ленка, заглядывает в комнату. – Все норм? Не очень ругалась?

– А то ты не слышала…

– Ну, знаешь, здесь вообще стены потолще, так что… Считай, я ничего не слышала. У тебя коса совсем расплелась…

Коса… она у меня почти до попы, столько раз хотела отрезать, особенно когда шестнадцать было, но нельзя, потому что женщины в семье Скалкиных всегда ходят с косами. Один раз, правда, дошла все-таки до парикмахерской, решилась, наконец, но мастер отказалась «уродовать такую красоту». Вот и хожу с этой красотой.

– Где тут ванная, Ленк?

Суббота – это хорошо. Обычно мало кто тусит утром в общаге в выходной. Многие уезжают к родителям, те, кто не очень далеко живет. Ну и личная жизнь, конечно, глотнуть воздуха, что называется. Запираюсь в ванной на целых полчаса. Кто жил в общаге, тот поймет! Хотя та, где я теперь живу, мало похожа на ту, где провела два последних года. Когда весной рассказывали о переезде, мало кто верил, но тут реально квартиры. И нормальные квартиры, судя по тому, что я видела. Большая такая ванная, даже стиралка стоит. Так… мне и полку оставили девчонки для шампуней. Отлично!

Ну вот, как будто заново родилась и смыла, наконец, весь вчерашний день. Надо же было такое наболтать незнакомому парню. Да еще какому! Хотя у меня и так шансов бы не было, даже встреться мы в другом месте… Обычные девушки в растянутых свитерах и с длинной косой – точно не для того, чтобы рассекать с красивыми, пусть и заросшими, хамами на крутых спортивных машинах. Мое место…

– Скалка, иди к нам уже! Мы на кухне…

Кто бы сомневался!

– Ну наконец-то! Мы тут полтора часа уже сидим! Дай хоть пощупать тебя.

Увернуться от медвежьих объятий Кольки нереально. Здоровый он, конечно, ростом под два метра. Короче, не про него фамилия Козлов, совсем не про него. Со смехом пытаюсь отбиться, но это так, для вида – знаю же, что, пока сам не отпустит, не вырвусь.

– Не понимаю, как лопухнулся со временем. Ты извини, Скалкина. Уверен был, что ты только сегодня вечером…

– Проехали уже, Коль. Еда осталась какая-нибудь? Есть хочу.

Осматриваюсь по сторонам. Кухня и правда шикарная. Большая такая комната, метров двенадцать, не меньше. И тут… два холодильника.

– Наш – который ближе к окну, Том. Мы туда положили все твое. Третья полка.

– Не все съели?

Вспоминаю, что было непосредственно в рюкзаке. Про сумки с рыбой, салом и пирогами думать до сих пор больно. А мужик с наколкой вообще кем-то нереальным сейчас кажется.

– Ну ты чего, Тамар? Мы ж не звери. Оставили, конечно, – говорит Пашка Голубев, протягивая тарелку, на которой вольготно расположился маленький кусочек бабушкиного пирога с яйцом. Точно, его, буженину и еще домашнюю колбасу положили в рюкзак. Ну почему эти платья жуткие не в сумки засунула! Такой потери было бы совсем не жалко.

– Как-то совсем мало привезла в этот раз. Ты ж говорила, еще сумки будут.

Козлов, даром что профессорский сынок, воспитанием хорошим не блещет. Колька у нас мажор, каким чудом он затесался в общагу и в нашу компанию, до сих пор загадка. Сколько раз ни спрашивали, почему с нами живет, не колется. Знаем только, что его папа с новой семьей живет здесь, в городе, он на кафедре философии преподает. Колька сам из Ростова, но приехал поступать именно сюда. Вроде как отец снял ему квартиру в центре, недалеко от университета, но он отказался, в общем, с нами тусит. С Колькой повезло: во-первых, он знает всех, а его знают все. Он может достать любую курсовую с любого факультета любого курса. Кто «чистильщик», а кто нет, кто берет взятки, а кто нет, где тусуются мажоры, кто на каких тачках ездит и кому лучше не переходить ненароком дорогу – все это мы знали уже осенью первого курса. Во-вторых, он умеет получать то, что хочет. Наверняка папины связи помогают, но раздолбай Козлов ни разу не получал «незач», хотя у него одних только пропусков на три отчисления. Другие и за меньшее вылетали, а Колька… Колька выбил нам эту квартиру. Когда стало известно, что мы, скорее всего, переедем на окраину, Козлов уже через неделю притащил откуда-то поэтажный план новой общаги. В общем, с Колей хотели дружить все, а он мало кому отказывал. Особенно тем, с кого мог хоть что-то поиметь. Со мной сначала даже не здоровался, пока я случайно не зашла на кухню, где он с Пашкой Голубевым и еще двумя парнями пытались суп куриный сварить. Короче, с тех пор мы дружим. И Козлов поклялся весной, что я буду жить в самой лучшей квартире и у меня на кухне будет все, что пожелаю. Я ему даже список тогда составила. Вот сейчас осматриваюсь – а ведь не соврал. Тут и духовка новая, вытяжка приличная, кажется. Ого, даже гриль есть. Наверняка это он уже за свои притащил.

– Значит, так. Про сумки забудьте. Все, что было, вы, видимо, уже съели. Но… – выдерживаю долгую паузу и рассматриваю приятелей, – мама обещала приехать в этом месяце. Так что…

– Мировая у тебя мама, Скалка, – выдыхает Колька. – Да ради такой мамы я готов даже на тебе жениться.

Это любимая хохма Козлова, все уже привыкли к его шуткам. Вроде любой ресторан может себе позволить, но ест всегда с нами и только домашнюю еду. Интересно, чем они тут питались без меня? Девчонки умеют готовить, конечно, но после того, как кухню я забрала себе, они разленились.

– Даже не надейся! Ну, так что тут без меня было? Пашка, ты даже похудел немного…

Я скучала по ним, вот честно. Мы с первого курса дружим, как в общагу заселились. Собственно, наша комната и комната парней. Всего десять человек, потом две девчонки нашли себе пацанов в городе и к ним перебрались жить. Еще двое вылетели в прошлую зимнюю сессию. В общем, нас теперь семеро. Три девчонки: мы с Дятловой и Маринка Иваненко. И Колька с Голубевым, еще Ренат Юнусов и Женька Скворцов. Мы сначала думали Скворцова на Дятловой женить, но они… в общем, не захотели, скажем так.

– Ну как-как? Хреново, если честно. Доширак жрем по вечерам. Язву скоро заработаем, и все потому, что кое у кого, – тут Пашка недобро так смотрит на Ленку, – руки из жопы, хоть и в маникюре.

– …Так! Все, брейк!

Оттаскиваю Дятлову, которая готова уже вцепиться Пашке в волосы. И вцепиться там есть во что. У Голубева красивые кудрявые волосы, очень густые и мягкие. Он у нас красавчик, только субтильный слишком. Мама, как его увидела первый раз, так охала, что мне даже неловко стало. Она когда приезжает, ему отдельный пирог всегда достается.

– Ясно все с вами. Так, вы продукты купили?

Рассматриваю здоровый пакет на полу. Явно с рынка притащили.

– Конечно, ну ты обижаешь!..

Парни быстро засуетились, стали вываливать на стол содержимое пакета.

– Вот лечо, как ты просила, свекла, морковка, зелень… Мясо в холодильнике.

У нас договор с первого курса нерушимый, да никто и не пытался его нарушить: парни покупают все, что я им говорю, а я потом готовлю. Едим вместе. В общем, за два года жизни в общаге я всего раза два или три покупала продукты на свои и ела одна. Девчонки это дело быстро просекли и, когда им совсем некогда или лень готовить, а желудок от фастфуда сводит, тоже приходят ко мне. Ну а что, я разве против? Готовить обожаю, это я умею делать даже лучше, чем списывать. И если бы не учеба и вечная нехватка времени, я могла бы пару этажей общаги легко кормить.

– Ну рассказывайте давайте уж, в подробностях, что тут происходит, пока я борщ варить буду.

Пацаны уже две недели ныли в нашем чате, что хотят борщеца. Особенно Скворцов. Кстати, где он, интересно?

– Скворцов на выходных теперь здесь не ночует, с девчонкой какой-то тусуется, но мне не говорят, прикинь? – сообщает Ленка, которая очень любит знать все и обо всех и очень расстраивается, когда ей не рассказывают все сплетни до конца. – Реня к тетке уехал, только вечером будет. Завтра у него «линал», так что…

Все знают, что Юнусов терпеть не может линейную алгебру, но я не знаю ни одного нормального студента, кто бы ее любил. Особенно когда ее преподает такой хмырь, как Алексеевский.

– Синяев зверствует, ну это было ожидаемо, – рассказывает Колька. Он развалился на стуле и смотрит, как я капусту шинкую. – В прошлом году они на пару с Афанасьевым четверть потока «выкосили». Я слышал, с нашим похлеще еще будет, типа мало отсеяли за первые два курса…

– Если к ним еще добавить Холодова, то полкурса поляжет, как пить дать.

– Холодов? Это который новый препод по английскому? – уточняю я, хотя в чате девчонки только о нем и писали весь сентябрь.

– Ага, красавчик. Но злой как черт. И денег не берет. Да, Коль?

– Угу, – подтверждает как-то сразу нахмурившийся Козлов. Колька вообще веселый парень, он один в нашей компании не боится преподов, у него везде все схвачено.

– Прямо так и не берет? Так еще и сессии не было.

– Нет. Тут парочка дур с филфака к нему подваливала, он их завалил на какой-то проверочной. В общем, отчислили обеих. А они не бюджетницы, прямо совсем не бюджетницы.

Интересненько! У нас в вузе действует негласное правило, мало кто о нем знает, но нас Козлов давно уже просветил. Вплоть до четвертого курса платников не трогают (кому хочется денег лишаться?), а вот на последнем курсе рубят их нещадно, вылетают как пробки и без диплома, несмотря на то, что все время платили. Это так вуз репутацию свою блюдет, чтобы совсем уж дураков не выпускать с дипломами. По мне, так скотство это в чистом виде, но что тут я могу сделать. Мне бы самой доучиться…

– И что? Никто не заступился за девчонок? – спрашиваю.

– Пытались, но сам ректор встал на сторону Холодова. Короче, его теперь как огня…

– Откуда этот хрен вообще взялся, а, Коль?

Голубев с английским дружит еще меньше, чем я, так что его беспокойство я очень хорошо понимаю.

– Откуда, откуда… Не знаю я. Все, закрыли тему. И без него новостей немало.

Тут Козлов завел свою любимую шарманку: кто разошелся с лета и какие у нас на курсе появились новые парочки. И главное, из-за чего шумит универ последние две недели, – кто-то прислал двум пожилым дамам из ректората… фаллоимитаторы. Прямо на торжественную церемонию, их как раз награждали за верность традициям университета и еще что-то такое. Их не то что студенты, их преподы стороной обходят. Страх на всех наводят уже лет тридцать. Или уже наводили. И никто не в курсе, кто этот самоубийца… то есть герой.

Это, конечно, интересно, но я бы еще послушала про препода английского. Откуда он такой свалился на нашу голову, что даже Колька, главный сплетник всея универа, про него не распространяется?

Глава 3

– Ну что, Скалкина, хорошо отдохнули?

Замдекана Краснова прекрасно знает, что я не прохлаждалась эти полтора месяца, у меня уважительная причина была. Я бы ей сказала, но лучше промолчу.

– Значит так, вот список ваших «хвостов», коллеги с кафедр любезно составили. У вас есть две недели, так что вперед.

Понедельник такой понедельник! Приятно все-таки ощущать себя студенткой, что бы там ни кричал с перепоя мой страх. Да, я ни черта не понимаю в социологии, экономике, статистике и других профильных предметах, но сама атмосфера! Меня здесь любят, ценят, у меня много друзей, настоящая самостоятельная жизнь, ладно, почти самостоятельная. Да мы такое иногда в общаге вытворяем!.. Хорошо, что мама всегда предупреждает, когда собирается приехать. Все-таки она у меня очень умная, намного умнее, чем о ней думают.

Так, я отвлеклась… Что тут у меня? В принципе, все не так уж страшно. Когда стало известно, что мне придется задержаться дома, в деканате сразу предупредили о промежуточных работах. У нас почти по каждому предмету такие есть. Итак… Всего пять «хвостов», нормально… Да, английский. Вообще не должен был быть у нас этот Холодов, которого все уже боятся. Обещали Святкина, милого дедульку, он, поди, и англичан не видел никогда. Без проблем зачеты ставил всем. Да и по экзамену у меня четыре было… Английский у нас непрофильный предмет, правда, в этом году должна быть специализация…

Стою одна у деканата, в том самом платье, что мама просила надеть (ничего, сделаю селфи, а потом быстренько переоденусь). Да, все верно, только в среду есть первая пара, по английскому, кстати. А в остальные дни либо со второй, либо даже с третьей начинаем. Прикольно!

Через двадцать минут лекция по социологической теории, надо будет перед парой по логике поговорить с Синяевым насчет проверочной. Третья – английский. И с этим тоже придется договариваться… Колька говорит, что этот Холодов по-русски и пары слов толком не сказал, все больше по-английски… Может, записать на телефон, что он лопотать будет, потом Ленка переведет?

– Здравствуйте, Скалкина! Вы вернулись? И готовы учиться с удвоенным усердием, я надеюсь? А то первые два года я не замечал.

Декан. Алексея Павловича Заварского у нас не любят. И боятся, особенно девчонки. Слухи про него разные ходят, нехорошие такие слухи. Говорят, решает проблемы студенток в обмен на интимные услуги. А от пацанов деньги берет… Скользкий такой тип. Но никто на него открыто не жаловался, скандалов не было, насколько я знаю. Колька однажды сказал, что я во вкусе декана. Нравятся ему светловолосые, высокие и чтобы было за что подержаться. Такие а-ля русские красавицы из рекламы пуховых платков или кокошников.

– Вернулась, Алексей Павлович. Вот «хвосты» буду сдавать.

Машу перед его носом листочком, а сама думаю, как бы убраться отсюда поскорее. От одного его взгляда вымыться хочется. И лучше не в ванне, а сразу в бане.

– Ну сдавайте, Скалкина. И в деканате не забудьте отчитаться…

Да кто ж забудет-то. Вот, сразу настроение испортилось. Ладно, разберемся, обязательно разберемся.

Колька уже на лекции сидит, когда вхожу в аудиторию. Рядом с ним Дятлова, она у нас отличница и перфекционистка. Ленка миниатюрная, темно-русая, с маленьким носиком и большими живыми глазами, которые прячет за модными очками. В отличие от меня Дятлова обожает учиться, здесь она как рыба в воде, точнее, как дятел на дереве, у нее куча друзей, знакомых. Мы живем в одной комнате уже третий год, но я до сих пор не понимаю, как она может сдавать все на отлично, пусть и половину всех оценок Ленка получает автоматом, участвовать чуть ли не во всех студенческих тусовках. Я не про пьянки и вечеринки. Дятлова – активистка, входит в состав двух благотворительных студенческих организаций, проводит творческие вечера, где такие же, как она, общественники поют, играют, танцуют… Сказать, что все преподы – от вчерашних аспирантов до декана – готовы носить ее на руках, – это ничего не сказать. Она дружит со всеми. Вот реально со всеми: отличники-ботаны, оторвы и мажоры, первокурсники и магистры… Короче, это как Козлов, только килограммов на пятьдесят меньше, на сорок сантиметров ниже и в юбке. Если Дятловой что-то надо, лучше дать сразу. Она… Помню, как на первом курсе летом по истории ей поставили четверку. Ха-ха… Она на уши весь универ поставила, в ход шли и слезы, и мольбы, и обвинения в предвзятости, вывалила на кафедре все свои школьные медальки и грамоты, показала все конспекты. Дошла до проректора. Короче, молодой препод по истории и сам был уже не рад, что поставил ей не то, что она хотела. Чем дело кончилось, знает весь курс: в зачетке у Дятловой все пятерки. Абсолютно все! В общем, Ленка тот еще таран, хоть по виду и не скажешь.

– Давай же, садись сюда, – зовет меня Дятлова и тычет пальцем на свободное рядом с ней место. – Ты опаздываешь.

Лена любит говорить очевидные вещи, ну и командовать тоже. Она как-то незаметно это делает, до меня вообще только весной дошло. Хотя мы уже два года дружим.

– Ну как? Что в деканате сказали? – спрашивает Ленка. Ей обязательно все надо узнавать первой, тут даже Колька пасует.

– Да ничего вроде. Дали список с зачетами промежуточными, – отвечаю, протягивая Дятловой листок. – Ничего особенного, ну еще на декана наткнулась.

Закатываю глаза и жду дальнейших расспросов.

– Ага. Ты справишься. Я знаю.

Ленка быстренько пробегает глазами по списку и передает его Кольке. Ну да, они считают, что имеют полное право делать с моими вещами что угодно. А я еще за это их кормлю! Ладно, они тоже помогают, когда не очень заняты другими вещами. Например, Ленка делится своими конспектами, иногда даже проверяет, что я там написала.

Лекция начинается. Из-за Дятловой приходится сидеть на первом ряду. Иногда мне кажется, что Лена даже считать умеет только до одного. Все, что начинается с цифры два, – это провал, а значит, не имеет права существовать в ее мире. Но при этом она мегаобщительная девчонка. На следующей неделе выборы руководителя инициативной группы при студенческом комитете. Я бы, наверное, даже не узнала об этом, если бы не Дятлова, конечно же. Мы с Колькой уверены, что кто-кто, а наша Ленка однозначно выиграет эти выборы.

В принципе, лекции – это не сложно, хотя и нудно немного, но делать особо ничего не надо, записывай себе и записывай. А разобраться можно и потом, перечитать все раза три-четыре, в крайнем случае пять. Ну и Пашка, скорее всего, объяснит, он вообще-то не на нашем факультете учится, но за котлетки по-киевски не то что лекцию по социологии разберет… Он мне реферат в прошлом году накатал. Там, правда, не одними котлетками пришлось…

Пара пролетает быстро. С логикой, увы, все не так легко и нудно. Да и поговорить с преподом перед началом не успела.

– Тамара! – шипит Ленка и смотрит на меня, как будто убить готова. – Ты не слышишь?!

Поднимаю голову и ловлю на себе взгляд «чистильщика», то есть Синяева. Вчерашний аспирант. А это самые страшные люди – те, которые только недавно были на нашем месте. Они ничего не забыли, вот и отрываются.

– Скалкина, кажется? Это вы больше месяца пропустили?

Молодой парень, всего на несколько лет нас старше. А смотрит на меня, как будто… хотя да, я и есть легкомысленная поверхностная девчонка. Судьбами человечества точно никогда не заморачивалась.

– Я – Скалкина, – киваю в ответ. Сейчас гадость какую-нибудь скажет, наверное.

– Жду вас сегодня после последней пары на кафедре. Вы должны выполнить задания, чтобы продолжить обучение…

Да! У нас иногда выгоняют не во время или после сессии, а за пропуски, за вот такие «незачи», в общем, причин очень много. Короче, особо не расслабишься. Хотя, если не нарываться…

– Да, конечно!

Ленка убегает после логики, она нескольких первокурсников умудрилась затащить в инициативную группу. Колька вообще слинял куда-то, кажется, он даже последнюю пару английского прогулять собрался…

В общем, в первый свой учебный день на третьем курсе топаю я в буфет одна. Не одна, конечно, бутерброды с остатками маминой буженины у меня в рюкзаке, а чай я, так и быть, куплю здесь. Вообще-то нельзя приносить сюда свою еду, но меня ни разу не ловили, я – везунчик, когда не нервничаю. А я сейчас не нервничаю.

Усаживаюсь в самый уголок, меня тут и не видно, рядом за столом какие-то незнакомые парни сидят, по виду явно перваки. А вот девчонок, которые только что передо мной уселись, я знаю. Не лично, а так, видела несколько раз, ну и слышала о них, конечно. Про одну так вообще весь универ весной жужжал, как улей встревоженный.

– Твою же мать! Я ни хрена не поняла из того, что он нес утром! – высокая красивая брюнетка совсем не стесняется в выражениях. Мне бы мама за такие слова по губам надавала. Даже сейчас, когда мне уже двадцать. – Я не понимаю, ему бабы не дают, что ли? Чего он такой недотрах… ладно, ладно… неудовлетворенный, я хотела сказать.

– Ты просто злишься. Сама не веришь, что говоришь, – второй голос немного мягче, и, главное, слова совсем другие. – Не думаю, что с такой внешностью и с такой сильной мужской энергетикой у него может быть недостаток в девушках. Просто… не знаю, бывают просто… настоящие сволочи! Редкостные гады!

Ого, а вторая девчонка тоже завелась. Интересно, о ком это они?

– Не думала, что он и тебя завалит. Ладно я, ни черта не подготовилась, но ты-то…

– Маш, у меня слабый английский. А Холодов, у него очень высокие требования.

– Гад! Натуральный английский гад. Гореть ему в аду! – зло выкрикивает брюнетка и с шумом отодвигает стул, явно не обращая внимания на притихших рядом перваков.

Гад, значит, английский… Смотрю на телефон, у меня всего шесть минут, чтобы добежать до аудитории на третьем этаже и встретиться с этим самым английским гадом.

Я опаздываю, вижу, как в конце коридора чья-то рука закрывает дверь аудитории. Елки-палки! Только этого не хватало. Подбегаю к двери и, едва переведя дыхание, стучу. Тук, тук, тук!

Глава 4

Ярослав

– Круто ты обосновался. Жаль, в гости нечасто зовешь.

Старый седой волк. Говоришь, первый раз у меня здесь… Врешь. И ведь знает, что я знаю о его вранье. Я насчитал три его появления в моей квартире с тех пор, как вернулся в этот город. И это только то, что я заметил. Десять лет здесь не был, да и не скучал особо. Обычная провинциальная дыра с жалким набором развлечений. Непригодная для обычной жизни. То, что сейчас надо.

– Да ты за два месяца и звонил-то всего…

– Занят был. Не обижайся, Слав.

Вот же хитрый сыч. Помнит, что я с детства ненавидел, когда меня так называли. Ярослав, Яр, даже Ярик. Что угодно, кроме «Слава». Хуже этого только «Славик». Но я давно уже не бью до крови каждого, кто посмеет меня так назвать. Только если…

– Ну так как?

– Не лучшее место в моей жизни, но и не самое поганое. Так легко спутать мадам из эскорта со студенткой… Но год протяну. А там посмотрим.

– Спасибо. Я обещал твоей матери, что буду приглядывать за тобой. А то ты у нас бойкий.

– Учителя хорошие были, пока мать личную жизнь устраивала.

Он понимающе усмехается. Я ни разу не слышал от него ничего плохого в адрес матери, но знаю, что не любит ее. Сильно не любит. А она его до смерти боится, не помню даже, когда они виделись в последний раз. Хотя тогда меня с ним не побоялась оставить… на пятнадцать лет.

– Не скучаешь, значит? – Он кивает на закрытую дверь. Из спальни за все время, что мы сидим у камина, не донеслось ни звука. Я даже сам забыл, что там кое-кто есть, но старый волк… Нюх у него, сука, феноменальный. Поэтому и держится столько лет на своем месте. Или подкупил консьержку. Скорее второе.

– Не скучаю. Ты же знаешь, кто там, – отвечаю, показывая на дверь, но он даже не смотрит в ту сторону.

Зачем ты пришел, дядя Вася? Родственные узы тут явно ни при чем. Ты же ничего просто так не делаешь.

– Я слышал, весело проводишь время на своей новой работе. Салага!

Злится старик, решил, что ли, меня как ребенка отчитать? Смешно даже.

– Развлекаюсь как умею. Кофе будешь?

Знаю, что бывший спецназовец давно не пьет ничего возбуждающего, но мне просто хочется потянуть время. Ну и позлить сыча. Как раньше.

– Ты зачем члены резиновые двум бабам из ректората прислал? Смешно тебе? Решил повторить школьный успех? Тебе тридцатник скоро! Придурок.

Приятно вспомнить…

– Немного качественной продукции из секс-шопа должно сделать их немного добрее.

– Они вторую неделю на работе не появляются. Борис…

– Дядя Боря нервничает?

– Ты зачем сюда приехал, Славка? Боря тебя взял не для того, чтобы ты тут пацанские выходки устраивал. В себя приди, наконец, и живи уже нормально. Да, и… – кивает на спальню, – заканчивай ты с этим.

– Спасибо за заботу. Тебе не пора?

– Я зайду к тебе. Через недельку, Слав. И еще… Хватит измываться над студентами. Не хочу еще раз разговаривать с Борей про тебя.

Он уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Годами не меняется, единственный мой родственник со стороны отца. Ладно. Кроме него у меня, считай, и нет никого.

– Яр, я все слышала. Он даже не пытался говорить тихо. Специально, чтобы я все слышала! За что он меня ненавидит? Да я ему…

– …не сделала ничего плохого, – завершаю ее фразу. Я редко кого пытаюсь успокоить, но Маринку утешать люблю. Капризная стерва, но все-таки вовремя приехала. Через неделю-другую надо будет отправить обратно. В большом количестве даже для меня токсична. – Ты никому не вредишь, детка, тебя просто неправильно понимают.

– Вот именно!

На Марине ничего нет, я не люблю на ней одежду.

– Иди ко мне!

Дядя лишил меня утреннего секса, но без утреннего минета я из дома сегодня не выйду. Девятнадцать лет девочке всего, но так сосать можно, только если есть призвание, опыт не поможет.

Маринка еще валяется в кровати, когда я собираюсь на работу. Немного жаль оставлять ее одну.

На кафедре даже не появляюсь, сразу иду на первую пару. Кто там у меня? Журналисты, кажется. Второй курс.

– …So, some ideas about your future profession. Journalism is the art of shaping public opinion by manipulating information2.

Ни черта не понимают, бестолочи. По глазам вижу… Так, кто сегодня у нас на арене? Брюнетка с наглым взглядом? Почему бы и нет…

Я соврал дяде Васе, здесь не так уж и уныло, даже не жалею, что приехал сюда. По-своему забавно.

К полудню настроение портится: после последней пары у социологов рандеву в ректорате. Еще одна встреча с прекрасным…

Мля! Всего пара часов прошла, а уже звонок.

– Яр, ты меня запер в квартире! Я проснулась и дверь открыть не могу, а мне через полчаса надо быть в «Гольдштейне». Приезжай немедленно!

Свяжись с дурой – и будет тебе геморрой. Надо было еще летом все закончить. Не зря мелкий столько лет от нее шарахался как от огня. Но сосет она охрененно!

Уже в машине договариваюсь с Юрцом, чтобы взял социологов, параллельно пытаюсь успокоить истерящую Баринову. Какой, нахер, «Гольдштейн»? Зачем вообще сорвался к ней?

Через полчаса освобождаю наконец свое жилище от девчонки. Не надо ее пускать на ночь. Больше не повторится. Правила едины для всех. Спасибо дядям за науку.

Отвожу ее к юристам, по пути узнаю во всех подробностях про очередную ссору с родителями. Они не в восторге, что девочка вернулась в город, пусть и на несколько недель. Да плевать. Что вечером? Вечером нет, Марин, не получится. Дела.

Только отъезжаю от центра, как телефон услужливо напоминает о скорой встрече с ректором. Предвкушаю этот разговорчик. Он явно будет не из веселых, но ведь сам нарвался, и не только с пенисами для золушек на пенсии.

До университета остается буквально метров пятьсот, а я прикидываю, куда лучше поставить машину – прямо у входа или все же загнать на парковку. Твою мать! Какое-то чучело в темной куртке бросается под колеса. Еле успеваю ударить по тормозам. Даже не понял, откуда выскочило. Мля! Удара точно не было, но что-то явно валяется перед капотом. Завернул себе в тихий переулок. Кругом никого. Может, подстава?

Нечто копошится у колес. На всякий случай заглушаю двигатель и забираю ключи, прежде чем выйти из тачки.

Первое, что вижу, – светлые волосы, выбившиеся из длинной косы. Съехавшая на затылок шапка, темная куртка, локоть, испачканный в грязи… Стоп! Это же…

– Ну здравствуй, чокнутая!

Испуганно смотрит на меня и улыбается. Зараза. Узнала, значит.

– Вставай давай. Опять заблудилась? И где маньяк?

Глава 5

Он! Мамочки мои! Это он! Только без щетины, гладко выбритый, волосы аккуратно расчесаны, в костюме и… красивый какой! И не злой вроде бы… Хотя…

– Что же ты опять мне под машину бросаешься? – говорит он, присаживается рядом на корточки и протягивает руку. – Сталкеришь?

– Чего? – не очень понимаю, о чем это он. У него глаза такие красивые, всю прошлую ночь снились, и позапрошлую тоже. Зря я думала, что из-за стресса и алкоголя привиделось. Не привиделось. Утонуть можно в их синеве.

– Следишь за мной, самоубийца? – Хватает за руку и без предупреждения резко толкает вверх. – Поднимайся. Задницу застудишь.

– Пустите! Сами вы… задница, – неожиданно для себя огрызаюсь, но чувствую уже, что наваждение прошло, он такой же, каким мне показался тогда ночью: злобный, хамоватый и надменный. Короче, не мой тип. Я с такими не общаюсь, и со мной такие не знакомятся. Мимо проходят.

– А что, у тебя нет задницы?

Он даже не обиделся. Только посмотрел на меня с любопытством. Все-таки сейчас точно в лучшем настроении, чем когда первый раз чуть меня не сбил. Вдруг разворачивает меня боком к себе и медленно так проводит взглядом от спины к пояснице и… да, самым бессовестным образом пялится на мою пятую точку. А я джинсы надела после первой пары. Они узкие, да еще и после стирки, в общем, там не… Чувствую, что уже красная как рак. Волосы спутались от падения. Сама грязная вся, как поросенок. И…

– Да, пожалуй, у тебя и правда не задница, а попа, – задумчиво так говорит.

А меня снова в краску бросает. И не понимаю: то ли от возмущения, то ли от… радости? Да мне бы пнуть его хорошенько надо за слова такие, а я сейчас в лужу расплавлюсь. Беда, Скалка. Это беда!

– Не рассмотрел тогда ночью. Да и все остальное… Ну это поправимо. Так куда ты торопишься?

Я не успеваю ответить, у него звонит мобильный. А я хочу и не хочу, чтобы он отвечал. Хочу хоть дух перевести немного и начать соображать нормально. А когда он смотрит на меня заинтересованно, мозг улетучивается. И не хочу, не хочу, чтобы он обращал внимание на что-то еще. Он ведь больше на меня не посмотрит, сядет сейчас обратно в машину и… вряд ли мне еще раз повезет к нему под колеса упасть. И как я могла не заметить его тачку?! Да еще и поскользнулась от страха.

– Нет, увы, передайте Борису Ивановичу, что я задерживаюсь… Да-да, примерно на два часа, может, даже чуть больше. Извините, я очень, очень занят, Татьяна Аркадьевна. Мое почтение.

Говорит быстро, вроде бы и вежливо, но в его голосе чувствуется издевка. И чем он там занят? Мне бы сумку поднять, вон на дороге валяется, хорошо, машин нет больше, а то бы и по ней проехались, а я стою и жду. Почему? Да потому что у него в одной руке телефон, а другой меня за локоть держит, не отпускает. И от этого прикосновения теплее становится. А сумка… Да ничего с ней не случится, через минутку ее заберу. Через две минутки.

– Ну что, чокнутая, делать будем, а?

Он лениво поигрывает ключами от машины, но не торопится уезжать. Чего ему надо?

– А что можно делать? Мне домой надо. Ну в смысле в общагу.

Я, конечно, наивная и вообще медленно соображаю, как говорят. Но я не представляю, чего он хочет. Точно не на свидание пригласить.

– В машину. Быстро. И сумку не забудь, – вдруг командует он.

Ого! Вот это прогресс! Теперь хоть не бросает на дороге. По правде говоря, сейчас я и сама бы до общаги добралась. Наверное… Но с утра же доехала. И без приключений.

– А куда мы едем? В общагу? Точно?

Он молча кивает в ответ, а я ловлю себя на мысли о том, что даже не знаю, как его зовут. Кто он, что он? Вообще ничего. Только то, что он явно старше меня, даже побритым выглядит лет на шесть-семь старше. Что у него не самая доброжелательная манера общения. Что он высокий и очень красивый. Что от него пахнет каким-то мужским запахом, взрослым, незнакомым совсем. У нас пацаны в общаге так не пахнут. Не то чтобы я кого-то специально нюхала, совсем нет, просто… не знаю, таких не запишешь во френд-зону, с таким девушки не дружат, по таким…

– Ты меня слышишь? Тебя зовут-то как?

Я так задумалась, что даже не сразу поняла, что это он ко мне обращается.

– Меня? Ска… Тамарой.

– Тома?

– Нет, Тамара. Мне не нравится, когда сокращают…

Он почему-то ухмыляется, а я не решаюсь спросить. Мне бы узнать, как его зовут и…

– Так, говоришь, студентка. Напомни, какой курс?

– Третий. Факультет социологии и маркетинга.

– И как тебе учится, Тамара, которая не любит быть Томой?

Он явно подтрунивает надо мной, ему смешно. И одному богу известно, почему он вдруг сам решил сегодня отвезти меня в Дубки. Все это как-то совсем не реально.

– Нормально, я вообще люблю учиться, – вру и тут же ловлю его насмешливый взгляд.

Вот дура-то! Я же тогда ему такое вывалила про себя, все свои комплексы и страхи… Это же надо было забыть?! Он помнит, наверняка помнит весь мой бред. Вот точно, все как у Эммы Корриган! Джек Харпер тоже ловил ее на вранье. Чувствую себя героиней своего любимого романа. Но в жизни все не так уж смешно.

– Я… это… когда выпью, бред всякий несу… Извините…

Смотрю заинтересованно на дорогу, лишь бы взглядом с ним не встречаться.

– Да я так и понял. Забей, – говорит так безразлично, что мне даже обидно как-то. Я тогда перед ним всю душу наизнанку вывернула, хоть и не хотела этого. – Но коньяк я тебе предлагать больше не буду.

– А вы… вас как зовут?

– Так как первый день в университете? Ты, как я понял, начало года пропустила?

– Ну да, по семейным обстоятельствам. Надо было дома остаться, да и… В общем, хорошо все, только «хвостов» много сдавать надо. Но это не очень страшно.

– Вот как?

– Ага.

Мне приятно отвечать на его вопросы, так здорово, что он их задает. Может, я ему нравлюсь? Вон как зад… попу мою рассматривал, с интересом. Хам, конечно, но такой обаятельный. А когда улыбается… да тут душу продашь за такую улыбку!

– Только пара «чистильщиков», главное, их проскочить, а дальше…

– Кто такие «чистильщики»? Убирают хладные трупы умученных студентов?

Ему смешно, а я как вспомню сегодняшнюю пару с Синяевым, да брюнетку, которая англичанина чуть не матом крыла…

– По сути, да. Это такие преподы, которым просто нереально что-то сдать, особенно с первого раза. Они выкашивают лишних бюджетников на курсе. «Санитары леса», короче.

– А ты бюджетница?

Чего спрашивает, как будто по мне не видно. И я еще вполне себе обеспеченная бюджетница, у нас полгруппы уже работают, а мне родители помогают деньгами. Хотя этого я, конечно, ему не скажу.

– Ага. Но я сдам. Синяев, кстати, не такую уж и страшную работу задал, да и Пашка поможет.

Зачем я ему все рассказываю? Но так душу греет, что он со мной разговаривает, интересуется, поэтому продолжаю:

– А с английским… не знаю даже. Этого гада не было сегодня, вся группа хоть выдохнула. Посмотрим, конечно, но наши у него раньше нормально списывали, так что, может, и проскочу. Но злой, говорят, ему только плетки в руках не хватает, ну как в пор… то есть во взрослом кино… Ой, вы извините…

Чего-то я и правда разошлась, лучше помолчу.

Он улыбается, так искренне, что мне… мне… да я сейчас просто из машины улечу куда-то туда, наверх. В небеса. До чего легко на душе и так радостно! И тут будто молотком по голове: он же мне так и не сказал, как его зовут!

– Ну что, приехали, студентка Тамара.

Ого! А мы быстро доехали! Не такая уж и окраина, если ты на машине, а не на перекладных с тремя пересадками с автобуса на троллейбус и обратно.

Вот и сказке конец. Он молчит, ждет, когда я выйду из его машины. Все закончилось. Что я могу сказать еще?

– Спасибо вам, что подвезли. В общем… до свидания?

А он вдруг дотрагивается ладонью до моей щеки, у меня аж внутри от волнения все скручивает. И наклоняется близко-близко, обжигая горячим дыханием губы. Он меня… он меня… поцелует?!

– До встречи, Тамара…

У меня от его шепота мурашки по телу побежали, вот честно! А он наклоняется еще ближе, его волосы щекочут мне шею, заводит руку куда-то за мою спину… Щелчок открываемой двери…

– Беги, студентка Тамара, беги. Увидимся!

Увидимся? Еще увидимся? Точно? Я даже не знаю, как его зовут! Я ему понравилась, наверное… Хорошо, что никто не видел, как он меня подвез. Разговоров не оберешься ведь… Хотя… Ленка говорит, что как раз ненормально, если о тебе не говорят, тебя не замечают. Ну или говорят, что у тебя долго нет парня и ты никому не нужна. А значит, ты стремная. Козлов с Ленкой первый год в универе активно пытались меня пристроить. Да и я не против была. Только как-то не получалось. С кем только меня не знакомили, но дальше нескольких свиданий дело не шло. Само как-то все рассасывалось.

За два года я встречалась только с одним парнем, Димкой Седых с юридического. Целый месяц встречались, даже почти полтора. Димка прикольный, мне нравился, да и сейчас нравится. Мы дружим, он часто прибегает к нам голодный. Его новая девушка – на год нас старше, на программиста учится – вегетарианка. Короче, не то что мяса нормального, а даже сосисок молочных в квартире у них не бывает.

Ленка долго понять не могла, что со мной не так. А потом Козлов выдал свое «медицинское заключение»:

– Скалка, ты ж мне как братан в юбке. Как за тобой ухаживать, если ты в парнях парней не видишь? Не видишь ведь? Мы все для тебя, как…

Я так и не узнала, как кто. Колька лишь обреченно махнул на меня рукой: типа, что с тебя взять кроме еды, Скалкина?!

А потом я случайно разговор в общаге подслушала. Даже не сразу поняла, что две сокурсницы меня обсуждали.

– …она Зеленцову нравилась, может, и сейчас нравится. Просил позвать ее на нашу тусу в субботу.

– Ваньке все нравятся, кто дает. Странно, что он Скалку захотел.

– Да ему уже Козлов объяснил, чтоб не трогал. Сказал, пусть спит с кем хочет, а к кухарке не лезет. Пацаны кайф ловят от ее стряпни, как от секса, вот и беспокоятся. Бросит кто, а она с горя их кормить перестанет или вообще траванет.

Они еще долго обсасывали мою несуществующую личную жизнь, а я пыталась сообразить… То есть Козлов с парнями, получается, оберегают меня от таких вот Зеленцовых? Да я бы никогда с Ваней, он мне и не нравится, противный такой, все под юбку норовит заглянуть… И что значит – отравлю? С ума там, что ли, посходили?! Да мне и не нравился никто так, чтобы я прям вот травить решила кого или сама травиться. Даже в школе такого не было. Мама говорит, я просто не встретила своего человека. Ей хорошо, они с папой с шестнадцати лет вместе, а я…

– Ой, ты тут уже? Вроде в универе осталась с Синяевым разговаривать, а потом в деканат снова, – удивляется Ленка, которая не ожидала меня так скоро в общаге.

– Да так… просто… автобус быстро подошел.

Я не люблю врать Ленке, вообще обманывать плохо, если только от этого не зависит твоя успеваемость или… или я просто не могу признаться, что мне кое-кто очень понравился, а я даже не знаю, как его зовут. Я и про то, как до общаги в субботу добралась, тоже не говорила. А Дятлова и не спрашивала.

– Интересный, наверное, автобус, два месяца почти езжу, так по двадцать минут его жду, а потом еще и на троллейбусе ехать…

Ленка вообще-то сплетница, но это совсем не раздражает, она веселая, вечно хохочет и всех смешит. И еще любит подшучивать и подтрунивать над всеми, надо мной особенно. Наверное, и сейчас бы постебалась, но вернулась наша новая соседка Вика Туева. Ну как новая… Я не знаю, как так оказалось, что к нам с Ленкой и с Мариной подселили самую противную высокомерную ботаншу не только нашей группы, но и всего курса. Ее и раньше не любили: все знает лучше всех, списывать никогда не дает, особняком держится, но когда прямо перед сессией она сдала всю группу… Не представляю, как мы с ней в одной квартире жить будем. Ленка сказала, что они не общаются, Туева приходит вечером, уезжает рано утром, а на выходных у родителей. Вот сейчас днем объявилась. Неприятно жить с человеком, который тебе не нравится. Но что делать?

Вика молча проходит мимо, усаживается на свою кровать и, не глядя на нас, начинает разбирать свою сумку. Ленка пожимает плечами и тащит меня из комнаты на кухню.

– Пойдем отсюда. Поверь мне, долго она с нами не продержится, – заявляет Дятлова, уверенно подходит к холодильнику и оглядывает свою полку. – Максимум месяц, а потом сама съедет.

– Почему ты уверена в этом? – Я кошусь на дверь, не хватало еще, чтобы Вика услышала. – Тараканов ей в постель подбрасываете? Учебники прячете?

– Ну, мы уже не в школе, знаешь ли, – Ленка надкусывает яблоко и деловито вытаскивает сырники, которые я приготовила с утра. Странно, что они остались. – Но скоро она поймет, что ей будет лучше в другом месте.

Пожимаю плечами. Мои мысли совсем не о Туевой, да и Ленку я слушаю вполуха. Она что-то там несет про своих перваков и про голосование на следующей неделе. Достойных соперников, по словам Дятловой, у нее нет. Да кто бы сомневался. Ленка у нас куда угодно пролезет.

– Я, знаешь ли, очень много работала. Пока все пили и отсыпались по утрам, я чуть не каждые выходные сидела на собраниях, вела бюджет, пыталась набрать добровольцев. Я лучшая, и я заслужила быть первой.

– Да кто спорит?

– Реально повезло сегодня с английским. – Об учебе Дятлова может говорить еще больше, чем о своей общественной работе. – Холодов обещал тест дать в прошлый раз. Я плохо к нему подготовилась. Думала, завалю, но как же здорово, что его не было сегодня! Он у нас только в среду первой парой, время еще есть. Скалка, ты вообще здесь?

Натужно улыбаюсь Дятловой, ее английский никуда не денется, как и этот английский гад, который всех застращал. А вот парень, который уже два раза… Вот какова вероятность еще раз встретить случайного незнакомца, который тебе понравился, в городе с миллионным населением? Да почти никакой. Но я везунчик, реально везунчик. Может, и завтра столкнемся где-нибудь? Хотелось бы. Надо только одеться нормально и накраситься. Судьба, она в любой момент может выскочить перед самым твоим носом. Это не мои, это бабушкины слова. А значит, надо быть готовой!

– Ты чего улыбаешься, Скалкина? Так рада в универ вернуться? В субботу днем, как в себя пришла, тоже в облаках была. Где ты напилась-то? В поезде?

Рассказать или не рассказывать? Дятлова, конечно, не поверит, что мне кто-то мог понравиться, да еще так сильно, что до сих пор под впечатлением от встречи. Я хоть и обожаю любовные романы, но в реальной жизни совсем не романтик. Я отлично чувствую себя в мужских компаниях, но не верю в любовь с первого взгляда, в страсть до дрожи в коленках. А вообще я так же, как мама и бабушка, в парнях ценю веселый характер, доброту, верность и честность. Правда, вот в отношении Валерки мы с мамой пока не можем договориться.

– Как думаешь, я могу понравиться парню, который… старше меня?

– Старше? – переспрашивает Ленка, не очень-то понимая. – В смысле? Ты папика себе решила завести? Скалкина?!

Вот у кого-кого, а у Дятловой иногда воображение зашкаливает.

– Нет, конечно! Я про… ну… не наш ровесник, точно не студент. Лет на семь, может, старше.

– Конечно, можешь! Тамар, ты очень симпатичная, просто тебе парни особо не нужны, вот они и проходят мимо. – Ленка допивает чай и посматривает на меня с интересом. – Тебе понравился кто-то, кто старше тебя?

– Может быть.

Дятлова ждет продолжения, но тут мы слышим стук в дверь. Особый стук, который извещает нас о приходе Кольки с пацанами. Так что разговор откладывается, да и говорить особо нечего. Я точно не признаюсь, что из меня снова все мои комплексы повылезали, да еще и перед таким красивым парнем, пусть он и не понял ничего. Я никогда прежде таких не встречала.

Глава 6

Семинар по социологической теории. Я, конечно, не готова. Просто не успела вчера, и все. Но Ленка пообещала прикрыть, если что. Эти недели придется поднапрячься, все конспекты есть, Пашка поможет с проектом для маркетолога. Прокручиваю в голове все дела. Как со всем этим справиться?!

Все-таки третий курс, уже надо определяться с будущей специализацией, многие даже к диплому начинают готовиться. Я не представляю, как и где я буду работать, вряд ли по специальности. Ни одной идеи, что делать дальше, но мама говорит, что волноваться не надо, что работу мне найдут, от меня требуется только диплом о высшем образовании.

– Может, заболеть? Не ходить завтра? Что-то он совсем оторвался, – паникует Дятлова.

Ленку трясет с третьей пары, после того как по нашим группам ураганом пронеслась новость: англичанин «выкосил» две трети журналистов, которые с утра сдавали ему тест. Одних просто не допустил, потому что посмели пропустить больше одной его пары, треть – из-за списывания. Народ в ужасе. У нас реально очень жестко бывает, любой студент знает, с кем что можно, а с кем нельзя. То, что Холодов не подарок, мне еще на второй неделе сентября написали, но чтобы так…

– Он четырех аспирантов привел, – с дрожью в голосе пересказывает Дятлова последние сплетни. – Полинку Сорокину выгнал сразу, а она никогда не попадалась. Еще двоих «зарубили», едва они листы с тестами взяли. Народ сначала обрадовался, что в туалет спокойно отпускал, так там засада была.

– Чего? – переспрашиваю. Я еще не до конца втянулась в разговор, чай всем приносила, но до него и дела, кажется, нет. Сидим все, слушаем Дятлову. – Какая засада?

– Ты как маленькая, Том, – Ленка раздраженно отмахивается, но все-таки объясняет: – Они шмон устроили в сортирах на этаже. Короче, все шпоры из кабинок выпотрошили. Что у нас, что у парней. У многих просто нервы не выдержали, даже у тех, кто вроде и знал все. Там такая тишина мертвая в аудитории стояла… и эти аспиранты…

– Суки! Как будто сами не учились, – не выдерживает Голубев. Ему хоть и не сдавать завтра тест с нами, но он явно сочувствует.

– А как же Безрукова? – с надеждой спрашиваю. Если и Соньку завалил, значит, Холодов нелюдь и ничего человеческого у него нет.

– Соню выгнал через полчаса, – замогильным голосом произносит Катя Суворова. – С треском выгнал, еще и поиздевался напоследок.

Капец! Соня – билингва, у нее мама американка, она в детстве в Штатах жила, училась тоже там, но потом ее отца сюда на работу направили. В общем, школу здесь уже оканчивала и поступать почему-то сюда решила. Сонька говорила, что после бакалавриата продолжит обучение за границей. Но важно не это. Безрукова – божий одуванчик, выглядит лет на четырнадцать, маленькая, худенькая, глаза такие жалостливые. Короче, ее никто никогда не валил. Вот серьезно, ей трояки ставили всегда, хотя тех, кто знал больше, отправляли на пересдачу.

– За что?!

– Начал ее гонять по теме влияния британских СМИ на референдум по «Брекзиту». А Сонька ни бум-бум. У нее хороший разговорный, но об этом ничего не знает. Сказал, что с таким английским ей только собирать хлопок на плантациях в Арканзасе. И что если она не избавится от американизмов, то на его парах может не появляться.

Сидим в буфете, а есть никто не может. Состояние такое, как будто похоронили кого.

– Я думала, тест будет письменным. – Маринка Иваненко внимательно рассматривает свой маникюр, даже глаз не поднимает. – Он же сам говорил на прошлой неделе.

– А он и был письменным. Для всех парней. А для девочек – и устный. А потом менялись. Ну кто сумел выжить после первой части.

– Кто-то смог списать? – уточняю, а сама думаю: может, и правда не ходить завтра?

– Сдали только десять человек. Из тридцати, – говорит Суворова и начинает перечислять счастливчиков. И с каждой фамилией лица у всех вытягиваются. Никакой логики: несколько ботанов, три оторвы, которые в универе по праздникам появляются, один бюджетник-середнячок.

– Что делать-то? Может, не пойдем? – Маринка выжидающе смотрит на Дятлову.

Ленка никогда не проваливалась, но, вижу, и она на измене.

– Он обещал не допустить к экзамену без промежуточного теста…

На пару по информатике опоздали почти всей группой. Только Туева одна была в аудитории, когда мы туда все ввалились. Сидит, уткнувшись в тетрадку, ни на кого не смотрит… Она-то точно сдаст английский завтра.

Вечером в общаге шухер, времени на готовку нет особо, за меня мои шпоры никто не напишет.

Английский гад, как назвала Холодова та высокая второкурсница (Маша, кажется), ничего точно не сказал. Вроде будет задание на понимание текста, еще что-то на грамматику, ну и на лексику, которую проходили. Журналистам сегодня пришлось еще вести беседу на свободную тему. То есть о том, о чем сам Ярослав Денисович Холодов соблаговолит поговорить. А это может быть все что угодно!

– Молитесь на меня, дети мои!

Все как по команде оборачиваемся на Козлова, который стоит в дверях нашей комнаты и трясет какой-то папкой.

– Вы все мне обязаны по гроб жизни, а ты, – он тычет в меня пальцем, – сделаешь мне в субботу мусаку.

С победным видом Колька входит в комнату и бросает папку на стол:

– Не спрашивайте, как я это достал и чего мне это стоило…

Колька с удовольствием смотрит на Дятлову, которая уже жадно перебирает в руках листы бумаги.

– Ты уверен? – спрашивает Ленка осевшим от волнения голосом.

– Как и в том, что отныне вы все в моем пожизненном рабстве.

– Что там? – тянусь к листкам.

– Ваш завтрашний тест по английскому. Только для вас, девочки. И чтобы никто не знал!

Спасение утопающих…

К шести утра все шпоры были готовы. «Бомбы» делать не стали, с этого года все листы на экзаменах, зачетах, проверочных только с QR-кодом. У нас всего одна пара, полтора часа и тридцать человек. Колька сказал, что у нас будет только письменная часть, а устную Холодов проведет на следующей неделе. А может, и не проведет. Как с этим бороться, пока еще не сообразили, но Козлов говорит, что тут лишь вопрос времени. Откуда приятель все это узнал, уму непостижимо. Ну ничего, Дятлова обязательно его расколет. Потом.

Спать я так и не ложилась: какой смысл? Туевой, понятное дело, мы ничего не сказали, засели на кухне, когда она поздно вечером вернулась в общагу, так там и просидели. Дятлова зубрила, сказала, что шпоры – это ниже ее достоинства, ну а мы с Иваненко и Люськой Зайцевой не такие гордые. Решили действовать по моей любимой схеме: ламинированные шпоры. Письменный тест на восемь вариантов, в каждом по восемь заданий разного типа. По четыре варианта в каждом рукаве, три карточки на каждый вариант. Главное, не запутаться. Уверенный и спокойный вид…

– Девочки, глицинчику нет? – с вопросом на кухню заглядывает соседка с истфака. У них завтра, то есть уже сегодня, логика с Синяевым.

Боже! И это только октябрь!

Глава 7

Когда ждешь чего-то ужасного, время летит до безобразия быстро. Первая пара начинается в девять тридцать, а на часах уже ровно девять. За всеми этими переживаниями я даже не сразу сообразила, почему предложила пройти до универа в обход, через переулок, а не срезать путь через дома.

– Оттягиваешь встречу с Холодовым? – Иваненко понимающе кивает.

– Ага. Время же есть еще чуть-чуть, – вру Маринке, а сама разглядываю припаркованные вокруг машины. Но черного спортивного авто нет. Дура ты, Скалка! Тебя тут к экзамену могут не допустить, а ты…

Пара на третьем этаже, по дороге встречаем одногруппников, все бледные, с красными глазами, одна только Дятлова натужно улыбается. Заходим в аудиторию, а вот и первый сюрприз. Четыре аспиранта: два парня и две девушки. А это значит, что расположить шпоры будет проблематично, особенно тем, кто держит их между коленями…

– Вот черт! – слышу сзади шипение Васьки Сидорова. Оборачиваюсь и вижу, как он зло смотрит на мобильный. – Глушилки.

Проверяю свой сотовый – связи нет. Делаю знак глазами Ленке. Так, у нее тоже не работает.

– Мобильные телефоны можете оставить включенными, связи все равно нет, – раздается в тишине спокойный голос одного из аспирантов.

– Никогда же не глушили! – громко возмущается Сидоров. – Это ведь обычный тест, даже не экзамен!

– Is it a problem?

Резко оборачиваюсь на голос, который кажется странно знакомым.

Мамочки мои! Что он тут делает?! Я смотрю на него и глазам не верю. Такой красивый, как с картинки, в шикарном костюме, просто английский денди, а взгляд холодный, высокомерный даже. Когда мы с ним в понедельник ехали, он так не смотрел, он… Этого не может быть. Зачем он здесь?

– Садись уже, чего вылупилась? – с досадой шепчет Ленка и толкает меня к парте. – Говорили же, что красавчик. Но лучше б уродом был добрым.

На автомате сажусь, а сама ничего не вижу, перед глазами только он. До меня медленно, очень-очень медленно начинают доходить слова Ленки. «Говорили же, что красавчик». Это он? Холодов? «Чистильщик»? Английский гад?

Он медленно обводит глазами всю аудиторию, наконец его взгляд останавливается на мне. Боже, дай мне провалиться сквозь землю! Я этого не выдержу. Не успеваю отвести глаза, он ловит мой взгляд и впервые с того момента, как зашел в аудиторию, улыбается. Мне улыбается. А в глазах его читаю: «Беги, студентка Тамара, беги!»

Не помню, как передо мной оказалось несколько листков. Два с заданием, остальные пустые. Кажется, аспиранты разнесли. А Холодов – вот и узнала наконец-то, как его зовут, – сидит на кафедре и молча рассматривает студентов. Время от времени его взгляд задерживается на мне. Кажется, дольше, чем на других.

Уши горят от этого взгляда, а в голове туман. Пытаюсь понять, что за номер теста. Да какая разница! Все равно списать не получится.

– Ты, ты и ты, на выход! – вздрагиваю от резкого окрика аспиранта, оборачиваюсь и вижу, как Светка, Ксюша и Вадик встают и под нашими испуганными взглядами уходят из кабинета.

Началось!

В аудитории снова тишина, мертвая. Тупо пялюсь на листок бумаги. Тест шестой. Читаю задание, вроде то же, что Колька вчера принес. Рядом Дятлова уже строчит вовсю, даже улыбается. Ну, значит, точно знает.

Шестой тест… Левый рукав, первые три карточки. Поднимаю голову и снова встречаю его пристальный взгляд. «Никто никогда не ловил на списывании? Такого не бывает. Все попадаются!» В ушах эти его слова, он мне их сказал, когда первый раз вез. Вот дура, дура, дура!

Ладно! Выгонит так выгонит! Все равно сама не напишу!

Поправляю косу, как бы случайно касаюсь манжета кофты. Движения отрепетированы до автоматизма. Есть! Положить картонки между листами не так уж сложно, чуть наклоняюсь к столу, делаю вид, что пишу, а на самом деле быстро засовываю карточки. Done! Поднимаю голову и снова натыкаюсь на его взгляд. Вот ведь гад! Мог бы и сказать, что препод. А он мне еще понравился. Дура ты, Скалкина, клиническая!

– Встал и поднял руки!

Пока все отвлекаются на очередную жертву террора, быстро перекладываю шпору четко между двумя листами. Стоит чуть раздвинуть пальцами листы, появляется картонка. Так же быстро можно закрыть щель, и карточка будет спрятана. Вроде пронесло, вообще на наш ряд аспиранты еще не покушались. За первым столом, прямо напротив Холодова, сидит пришедшая последней Туева. Как можно было проспать в такой день, я не понимаю. Думала ее утром разбудить, но Ленка уже ждала внизу. За ней притаилась Иваненко, дальше Люська, потом мы с Дятловой, а на последнем ряду Сидоров с Виталиком Ананьевым.

Пишу, не понимаю ни слова, что пишу, но уже второе задание перекатываю. Рука дрожит так, что приходится иногда останавливаться, чтобы хоть немного себя успокоить. Тишина в аудитории нарушается лишь краткими возгласами аспирантов. Уже семерых выгнали, боюсь даже обернуться назад. Холодов сидит молча, только рассматривает всех, пару раз поглядывала на него. Явно кайф ловит от того, что здесь происходит. Права та девчонка, гад он, английский гад! Черт меня дернул сесть к нему в машину! Дважды…

Не вижу, просто чувствую какое-то движение впереди. И в то же мгновение показалось, что все замерли, такое напряжение в воздухе, чудится даже, что я слышу стук сердца Лены. Или мне уже мерещится?

Отрываю взгляд от своих листков и сама вздрагиваю. Ярослав Денисович соизволил оторвать от стула свой зад и теперь задумчиво разглядывает макушку Иваненко, стоя прямо перед ней. Сейчас впервые в жизни я захотела оказаться на месте Туевой, то есть прямо за спиной у гада. Да ладно я, все бы захотели! Маринка усиленно пишет, головы не поднимает, делает вид, что не замечает Холодова. Но я-то ее знаю: вон как плечом дернула, это значит, что психует девчонка, на грани почти.

Вдруг он отрывает взгляд от Иваненко и смотрит прямо на меня. И улыбается, у него от улыбки даже глаза ярче становятся. Чувствую себя как под гипнозом, пришлось даже ущипнуть запястье, чтобы наваждение исчезло. И прямо в этот момент с этой вот улыбкой, продолжая смотреть на меня, он резко поднимает листы с Маринкиного стола. Не глядя на Иваненко, что-то берет в руку. О боже! Нет! Между пальцами у него зажата шпора, точно такая же у меня сейчас лежит между листами.

– Out! – как бритвой полоснул по тишине.

Боюсь посмотреть на Маринку, бедняга. А Холодов уже у Люськиного стола. Секунда, и снова:

– Out!

Господи! Я следующая. Он не отрываясь смотрит на меня, я даже не могу вытащить шпору! Только листки успела сдвинуть.

Мамочки мои!

Стоит и внимательно так рассматривает, а потом нагло, клянусь, нагло пялится на мои губы! Это вообще что?! Чувствую, как кровь приливает к щекам, а в горле… даже сглотнуть не могу, все пересохло внутри. Губы горят, словно я только что целовалась. Трогаю пальцем нижнюю губу, точно – горит. И чуть не подскакиваю от его цепкого взгляда. Как будто хищник следит за своей жертвой. А потом он делает пару шагов и вплотную подходит к нашему столу. Улыбается и, глядя мне в глаза, медленно, очень медленно опускает руку на мои черновики и аккуратно раздвигает пальцами листы.

Это конец. Сейчас как удар хлыста прозвучит это его Out! – и я последую за девчонками. И все, сама я этот тест никогда не сдам.

Он смотрит на меня снисходительно, а потом вдруг… обратно соединяет листы, закрывая ими лежащую на столе шпору. И, не говоря ни слова, идет дальше по нашему ряду. Что? Что это было?! Меня не выгнали? Он… меня… Чуть не вскрикиваю от чувствительного удара в голень.

«Это как?» – по губам читаю немой вопрос Ленки, у нее сейчас глаза выпрыгнут из-за очков. Она даже не пытается скрыть свое удивление. А я… я не понимаю, что все это значит, почему меня не выгнал. Он же…

– Out! – снова вздрагиваю от резкого голоса. Кажется, это Сидорова вытурили.

Руки снова дрожат. Что делать-то? Пусть я тут и осталась по каким-то непонятным причинам, но сама не смогу ничего написать. Тянусь уже к своим черновикам, но спиной чувствую, что он снова рядом стоит. И точно, буквально через пару секунд поравнялся с нашим столом. Впереди два пустых места, и он… он не возвращается к себе. Он остается рядом с нами. Присел на стол Люськи, руки скрестил на груди и смотрит на нас. Точнее, на меня. Капец! Что делать-то? Он знает, он точно знает, что сама я ничего не напишу. Только если удастся скатать. Смотрит на меня, словно спрашивает: «И что теперь?»

Да пошел ты со своими гляделками, устроил тут цирк с конями! Сама не верю, что делаю это, но раздвигаю пальцами черновики и продолжаю списывать. Каждую секунду жду его возгласа, аспиранты к нашему ряду не подходят. Мы, похоже, на особом положении, личное развлечение для Холодова.

Слышу легкое покашливание прямо перед собой. Поднимаю глаза и вижу, как он удивленно рассматривает меня. Чуть качает головой, а взгляд его говорит, нет, кричит на самом деле: «Ну ты совсем берега попутала, студентка Тамара!» У него даже одна бровь приподнялась. Опускаю взгляд, судорожно глотаю комок в горле и продолжаю писать. Первая карточка готова. Передвигаю вторую к себе поближе и вижу испуганные глаза Дятловой. Сжалась вся и вроде даже чуть отодвинулась от меня. Да я бы сама от себя отодвинулась, но писать-то надо, раз пока не выгнал. Да выгонит, конечно, сейчас дождется, пока я дрожащей рукой все сдеру, а потом выгонит. Как кот с мышкой!

Всего двадцать минут, потом перерыв, а мне нужно еще два задания переписать. Это уже в последней карточке. За пять минут до конца пары в аудитории из тридцати человек остается всего пятнадцать. Я заканчиваю, но боюсь, просто не представляю, как встану и, глядя ему в глаза, сдам работу. Он… да он уничтожит меня, вон как взглядом жжет. Ну почему я, почему именно я так облажалась?! Аспиранты начинают забирать работы, неважно, успел кто дописать или нет. Им плевать. Холодов забрал уже у Туевой, Ленка быстро протягивает ему свои листки, как будто боится, что он не примет ее тест. Вижу перед глазами протянутую руку, не поднимая глаз, кладу в нее свои каракули. Он все равно стоит рядом, ждет еще чего-то. Да уйди ты уже, наконец, пожалуйста! Лишь через несколько секунд он делает шаг вперед, оказываясь у меня за спиной. Бежать отсюда!

Лихорадочно собираю бумаги, не глядя засовываю их в сумку и, не смотря по сторонам, быстрым шагом, почти бегом направлюсь к заветной двери. Туева умудрилась навернуться прямо перед выходом, в итоге образовалась небольшая толкучка. Как же не вовремя. Спиной чувствую на себе его взгляд. Может, я уже чокнулась от перенапряжения? До сих пор не могу поверить, что написала тест, что самым циничным образом на глазах препода, от которого стонет уже пол-универа, скатала со шпор. Когда выгнали всех или почти всех, кто пытался списать…

Слышу за спиной шаги и чувствую, как чья-то рука легла мне на плечо. Как углем раскаленным до меня дотронулись. Поворачиваюсь назад и встречаю его взгляд, темно-синее пламя. Не море, не океан, там огонь синий полыхает. Очень опасный. Он молчит, просто протягивает мне два листа, которые я умудрилась оставить на столе. Ухмыляется, я дико боюсь того, что он сейчас скажет, но Холодов молчит, снова рассматривает меня с любопытством, как будто не насмотрелся за эти полтора часа. А потом чуть заметно кивает на дверь. Не верю, просто не верю, что он вот просто меня отпускает. Почему? Что происходит?!

Следующая пара – история современной России. Не помню, как дошла до нее, в ушах шум, а перед глазами насмешливый взгляд. Он теперь мне в кошмарах будет сниться, совсем не в таких снах, как раньше. Ну почему? Почему мне всегда не везет? Такое разочарование, ведь мне мало кто нравился так сильно. Всего две мимолетные встречи, и я чуть не влюбилась в очень страшного препода. Все как в ужасном романе. Останавливаюсь в шаге от двери, и на меня кто-то сзади налетает. Но я не чувствую боли, вообще ничего не чувствую. До меня все как до жирафа доходит.

Мамочки мои, я же ему тогда рассказала, там, в машине, когда он меня первый раз вез в общагу. Рассказала все про то, как списываю, про шпоры, про… Боже, я его геем даже назвала… И он соврал, соврал в понедельник, сказал, что ему плевать, что я там плела, выпив коньяка. Ничего ему не плевать! Он все помнит. Я в аду и понятия не имею, сколько в нем моих персональных кругов.

Пара по истории пролетает в каком-то тумане. Я понятия не имею, что вообще записывала, и даже отвечаю на какие-то вопросы. Дятлова всю вторую пару молчит, но косится с нескрываемым любопытством. Иваненко с Зайцевой на историю не пошли, наверное, в себя приходят где-нибудь.

«Ну как все прошло?» – телефон мигает сообщением от Козлова. Как будто он не знает! Да о том, как Холодов покуражился над журналистами, весь курс знал уже через час, а это Колька. У него же везде свои уши.

«Не знаю, странно все. После пары давай в сквере со всеми».

На улице тепло сегодня, даже не пришлось в гардеробе куртку брать, к тому же за прошедшее время так и не смогла успокоиться. До сих пор вся горю.

– Он знал, он все знал! – Маринка стоит рядом и повторяет эту фразу уже раза три. – Мы раньше так списывали, он не ловил, но сегодня просто… кто-то слил нас. Однозначно!

Иваненко не говорит об этом никому конкретно, но Дятлова в упор смотрит на меня:

– Он видел, что ты сдираешь, да ты прямо перед ним писала, Скалка! Ты слила всех, в обмен на тест?

Ушам не верю! Неужели она могла подумать, что я могу сдать всех ради того, чтобы… Открываю рот… Но ведь Ленка права! Господи, это я виновата, я ему все разболтала. Пусть случайно, сама не желая, но я и правда предала их всех, своих друзей.

– Ты думай сначала, а потом языком трепи! Когда она могла нас сдать? Она же только приехала! Совсем охренела!

Козлов редко ругается, но, как говорится, метко. Ленка испуганно пожимает плечами, но больше ничего не говорит. Девочки стоят рядом, потупившись, никто не хочет ругаться с Колькой. А я… мне признаться надо, что натворила, что все не специально получилось. Но тогда надо будет рассказать и про мою специфическую реакцию на алкоголь. И я молчу.

– Так это правда, Тамар? Ты списывала прямо перед ним? – Люся недоверчиво смотрит на меня, сама не веря в то, что говорит. Да кто бы поверил?

– Ну да… И я… не знаю, почему он меня не выгнал.

Жалко звучит, конечно, но я сама не понимаю. Они мне не верят, по глазам вижу, но молчат. Доказательств-то нет. Я вообще не должна была нигде с ним встречаться, ведь только приехала…

– Ладно, проехали. Посмотрим, что дальше делать. Но к Холодову со шпорами точно нельзя, – говорит в итоге Колька, утыкаясь носом в ворот свитера, он тоже без куртки. – Похоже, он станет самой большой проблемой в этом году.

Настроение ниже плинтуса, девчонки все равно меня подозревают, о легкости и шутках можно забыть. Один только Голубев, который хоть и не был с нами в сквере, но все уже знает, поддержал. Написал в чат наш, что не верит, будто это все моих рук дело.

Так неловко стало от его доверия. Что же делать?! Попала как кур в ощип.

Мне надо зайти после последней пары к социологу, а потом еще к историку. Я даже рада: не придется вместе с ребятами ехать в общагу. Не представляю, как со всем этим разобраться теперь!

– Скалкина? – на лестнице вопросом меня останавливает какая-то незнакомая девушка. – Холодов велел зайти к нему в кабинет. Сейчас.

– А зачем? – спрашиваю у девушки, но она вряд ли знает. Наверное, на кафедре работает, на студентку не очень похожа.

– Понятия не имею. Иди лучше. Он… короче, лучше не зли его.

Не зли его… ага, не зли. Ему будто повод нужен. Хотя сегодня я отличилась так, как никто другой. Ну, я еще не слышала, чтобы кто-то у «чистильщика» списывал так, как я сегодня. Иду к нему в кабинет как на эшафот, внутри все сжимается от страха. Вокруг студентов много, все суетятся. Где-то тут на этаже, где расположилась кафедра филологии, должен быть кабинет. «Холодов Я. Д.». Ну конечно, как я сразу не сообразила: «Я. Д.» – очень символично… Минуты две уже стою перед дверью с поднятой рукой. Бред, конечно, но, думаю, стоит туда зайти, как окажусь в мышеловке и меня сожрут. И не видать мне диплома о высшем образовании.

Дверь вдруг резко открывается, я не успеваю отпрянуть и практически врезаюсь в гада, то есть он в меня, да так, что ударяюсь лбом ему в ключицу.

– Ай!

Больно-то как! Перед глазами засверкало что-то, потираю ушибленный лоб. Шишки только не хватало.

– Ну заходи, раз пришла.

А сам хватает меня за руку и втаскивает в свой кабинет. Осматриваюсь, небольшая такая комната, скучная, неуютная. Только массивный стол, два стула, еще пару шкафов. Смотреть не на что, но лучше на голые стены пялиться, чем снова видеть этот огонь в синих глазах. Хватит уже, нагляделась сегодня.

– Говоришь, никто на списывании никогда не ловил?

Он подходит ко мне непозволительно близко, так близко, что почти касается моей кофты воротом пиджака. Он говорит тихо, даже мягко, почти шепотом. Его дыхание практически опаляет мою щеку. Делаю шаг назад и упираюсь спиной в дверь. Так, все! Хватит! Мы вообще-то в университете, а не в клубе ночном, и это не симпатичный парень, чтобы с ним флиртовать, это злобный и крайне противный препод, от которого меня просто трясет. И еще пол-универа вместе со мной.

– Не ловил! И не поймает, – огрызаюсь, а самой так страшно, что вот-вот голос выдаст. Но главное, что наваждение прошло. Наверное.

– Любопытно.

Он подходит еще ближе, и ему явно плевать на то, как от возмущения у меня рот открывается. Да что он себе позволяет?! Одной рукой поправляет мои выбившиеся волосы, мягко убирает их со щеки. У него горячие пальцы, еле удержалась, чтобы не податься вперед. Вдруг он резко отстраняется и отходит к столу, даже не смотрит на меня больше. Ничего не понимаю. Это что было?! Он что-то рассматривает у себя в руке, и я запоздало понимаю, что у него… мой мобильный! Хватаюсь за задний карман джинсов и слышу его смех. Как он успел его вытащить? И главное, зачем?!

– Вдруг ты решила записать наш разговор? – отвечает на мой невысказанный вопрос. – Хотел убедиться.

– Убедились?! А теперь отдайте! – требую я и протягиваю руку, но вижу лишь, как мой айфон исчезает во внутреннем кармане его пиджака.

– Отдам, не переживай, но чуть позднее. – И сразу вопрос, от которого меня передергивает: – Откуда у вас были варианты теста, Тамара?

– В смысле? – дурацкий вопрос, знаю, но ничего умного я не могу придумать. Не сдавать же Козлова. И я понятия не имею, откуда он их достал.

– Откуда у вас варианты теста? – повторяет медленно, снова приближаясь ко мне. – Откуда?

– Я не понимаю…

– Ваши шпаргалки, – он пренебрежительно кивает в сторону своего стола, – написаны четко под ответы теста, который я лично составлял. Понимаешь, что это значит?

Он снова тянется к моим волосам, но на этот раз я не позволяю ему до себя дотронуться. Я ему не нравлюсь, вот ни капли! Он просто играет со мной. Ненавижу таких! Он, усмехаясь, отодвигается, кажется, ничуточки не расстроившись из-за моей реакции.

– Не понимаю! – вру, конечно, просто боюсь даже представить, что с нами будет.

– Это значит, что кто-то украл тесты из моего рабочего компьютера, Тамара. Стоит мне отнести эти ваши шпоры в деканат, и вас отчислят. Как минимум тех двух идиоток, которые оказались так глупы, чтобы прийти на пару с такими уликами.

– Н-никто не крал ваши тесты. Вы не докажете.

– Хочешь проверить?

– Нет!

Не может быть, чтобы Колька их стащил из кабинета Холодова. Я была уверена, что кто-то на курсе уже сдавал их, вот он и выяснил.

– Этот тест составлялся только для вашей группы. Я повторяю вопрос: откуда вы его взяли?

Я не знаю, что сказать ему. Кольку никогда не сдам. Хватит и того, что из-за меня девчонки провалились, только из-за меня. Если бы не мой длинный язык и не его коньяк с кофе…

– Почему вы у меня спрашиваете?

– Ты мне нравишься. Поэтому у тебя есть шанс. Рассказывай, кто из вас украл задания и как именно. И ты не пострадаешь. Более того, ты, может, даже сдашь тест. Ведь ты его написала, так ведь?

Вот это подстава! И не отмоюсь от того, что он мне дал списать, и девочки уверены, что это я их сдала, так теперь еще и Колька…

– Я не знаю. Никто ничего не крал. Вам показалось, – говорю, а сама уже мысленно прощаюсь с универом и думаю, что сказать родителям. Они… да у них удар будет.

– Так узнай. У тебя есть время до четверга. Я хочу знать, кто и как. И возможно, ваша троица не вылетит с треском отсюда. По крайней мере, на этот раз. Придешь сюда завтра, в три.

Отдает мне мобильник и кивает на дверь.

Я выхожу из его кабинета и, пока не спускаюсь на первый этаж, даже не вспоминаю о том, что мне еще к социологу и историку надо зайти. А какой смысл теперь? Я без пяти минут отчислена. Вот же гад! Подонок! Красивый бездушный мерзавец! Играет нами как куклами! Сажусь на ступени лестницы, обхватываю руками голову. Что же делать? Что делать? И так жалко себя становится. За что? Вот за что мне все это? Слезы сами льются из глаз. Я редко плачу, но сейчас реву от одной только мысли, что тот, кто мне так понравился, на деле оказался не прекрасным принцем, а обычным шантажистом и манипулятором.

– Скалка! Тамар, ты чего? Что случилось?

Я чувствую сильные теплые руки на своих плечах и буквально через секунды уже утыкаюсь в крепкую грудь Пашки Голубева.

– Это из-за Холодова? Девчонки наехали на тебя?

А я реву, и постепенно напряжение внутри начинает отпускать. Безумный, просто сумасшедший день какой-то. Я не представляю, что делать, кому что говорить, как вести себя. Умом понимаю, что выхода нет никакого, лучше бы Холодов меня выгнал с пары. Да лучше б я с тем маньяком осталась на дороге, а не села к этому гаду!

– Тамар, че случилось-то? – расспрашивает Голубев, сквозь слезы вижу его расстроенное лицо. – Может, пойдем посидим куда? А ты все расскажешь.

– Давай лучше обратно в общагу. Не хочу тут больше находиться.

Пашка поднимает меня со ступенек, обнимает одной рукой, в другую забирает мою сумку.

– Все обойдется, Скалка. Это же всего лишь учеба.

– Это больше чем учеба, Паш. Намного больше. И я… я не справлюсь с этим всем…

Он обнимает меня, стоя на лестнице, говорит что-то и гладит по голове, как маленькую девочку. А я вдруг чувствую себя немного неуютно в его руках. Поднимаю взгляд кверху. На краю лестницы стоит Холодов и зло смотрит на меня и Пашку.

Глава 8

Голубев молчит всю дорогу, сумку мою так и не отдал, закинул ее себе на плечо, а другой рукой меня приобнимает. А я даже не представляю, что делать теперь. Поговорить с Колькой? Узнать, что происходит и как он достал эти чертовы тесты? А дальше что? Признаться ему, всем, что Холодов грозится сдать нас в деканат? Рассказать про то, что я ему выболтала, как мы списываем? Что Колька считает его геем, а Иваненко хочет с ним переспать? Что он и мне сначала понравился? Что делать-то? С Пашкой хорошо, он добрый друг, но он не поможет. Тут никто помочь не сможет. У меня нет никаких связей, я обычная бюджетница, за меня не заступятся. Да, Колька – профессорский сынок, это мой главный блат, но даже он этого Холодова побаивается. Неужели залез к нему в кабинет и украл тесты? Не может быть! У нас такого никогда не было. Чтобы своровать билеты экзамена… Нет, слухи, конечно, ходили, но я всегда считала, что это не более чем россказни и бахвальство.

– Скалка, ты как? Пойдем, нам еще на автобус надо.

Пашка смотрит на меня понимающе, явно ждет ответа, но что я ему скажу?

– Поговори с девчонками. Да просто истерика у них, никто из тех, кто тебя знает, не подумает, что ты могла сдать кого-то. К тому же тебя здесь вообще полтора месяца не было. А Холодов этот… Так он «чистильщик», и ему все тут дозволено. Против него вряд ли кто попрет. Не надо было к нему со шпорами идти, зря вы это.

– Почему все дозволено?

Пашка только плечами пожимает и продолжает:

– Я думаю, даже Колькин отец не стал бы с ним ссориться, и другие местные светила тоже, если им дорога работа здесь.

– С чего это? Он кто вообще?

Голубев не успевает ответить, потому что оборачивается на окрик какого-то парня, не помню, как его зовут, кажется, на курс старше учится. Дальше едем вместе, ребята что-то обсуждают между собой, вроде как футбол, но я не вникаю. Мне до них нет никакого дела. Мир рухнул, когда я вышла из кабинета Холодова.

В автобусе много знакомых лиц, конечная остановка – наша общага, так что…

– Привет! Говорят, ты теперь на особом положении? Скалкина, ты ему борщ свой приготовила или другое что сделала?

– Точно не борщ. Ты его не видела будто. Он явно гурман. И Скалкиными пельменями тоже побрезгует.

Не понимаю, о чем девчонки, но тон и их ухмылки мне совсем не нравятся.

– Ну так как? Не успела выбраться из своей деревни, как уже совратила нашего Яра?

– Кого? – растерянно смотрю на двух подружек с четвертого курса. Они этажом выше жили в нашей старой общаге. Мы как-то не общались. Перевожу взгляд на Голубева, но он меня не видит, стоит спиной.

– Да растрепали уже твои товарки, как сегодня тест сдавали. Говорят, ты списывала прямо перед его носом, а он тебя не выгнал. Да он Юльку с филфака на прошлой неделе обещал к экзамену не допустить, а она на красный диплом идет, одна из лучших на курсе…

Мне нет никакого дела до какой-то Юльки, я ее и знать не знаю, но теперь уже понимаю, о чем речь.

– А потом, говорят, Холодов велел тебя позвать к себе. В кабинет. Ну так как? Скалкина? Отработала тест?

Вот теперь я понимаю. И тут же вспыхиваю, вспоминая, как он прижимался ко мне, как почти шептал, обжигая дыханием мою кожу!

Девчонки снова смеются, а меня досада берет, и не знаю, что ответить. Обидно так.

– Ну и как? А, Скалка?

– Шикарный! – ляпаю, не подумав. – Просто супер! Сходите к нему в кабинет и сами все почувствуете! Не завидуйте, девочки!

Ловлю на себе недоуменный взгляд обеих четверокурсниц, но куда важнее для меня Пашка, который озадаченно меня разглядывает. Вот елки-палки, теперь точно придется объяснять.

Сплетни, конечно, сейчас разлетятся по общаге, если уже не разнеслись. Не ожидала, что Люська с Иваненко расскажут все. Не верю просто, ну а кто, кроме них? Два года вместе, и только из-за одного теста… Неужели и правда поверили, что я их сдала? Лучше бы и меня выгнал, чем теперь вот так вот.

– О чем они, Тамар? Ты к этому… он тебя…

– Что он меня? Паш?! Он… он хотел узнать, откуда мы знали задания теста, – шепчу ему в ухо. – Оказалось, что он только для нас его составлял и ни одна группа его не писала.

– И что ты ответила?

Пашка, понятное дело, знает все, часто даже больше, чем мы.

– Да ничего не ответила. Что я могла сказать? Что Козлов откуда-то его натырил? Вряд ли украл. За такие вещи вышвырнут на раз-два и не посмотрят, что папа профессор. А Холодов явно зол, что кто-то получил доступ к его тестам раньше времени.

Мы чуть подотстали от основной толпы, народ уже, толкаясь, подходит к общаге, а мы идем медленно с Пашкой. Он снова молчит, все понимает и явно не знает, как мне помочь. Мне даже кажется, он слегка напуган, хотя вообще ни при чем. А я, если б могла, еще медленнее бы шла. Так и не знаю до сих пор, что сказать.

В квартире тишина, кто-то копошится на кухне, но это не мои девчонки. Мои все в комнате. Пашка сказал, что одну меня не оставит, и вот сейчас стоит у меня за спиной. А я смотрю на всех.

– Это правда, что он тебя вызывал, Тамар? – Колька первым нарушает тишину. Девчонки молчат, Иваненко так вообще в окно взглядом уперлась, ничего и никого не видит.

– Правда.

Бессмысленно скрывать. И без этого завтра услышу про себя такое, что даже гад английский не придумает. Два года тихо-спокойно жила, ни в какие истории не попадала, а сегодня реально мир перевернулся и рухнул.

– Зачем? – это уже Дятлова спрашивает. Ленка улыбается, вроде успокоилась немного. Хотя она одна из нашей компании не пострадала, просто вызубрила все, что нужно, и написала нормально.

– Он хотел узнать, откуда тесты. Сказал, что кто-то из нас их выкрал и теперь нас всех отчислят, если не скажу ему. Дал до пятницы время, – заканчиваю уже совсем похоронным голосом.

– Вот сука! – Колька изо всей силы бьет кулаком по столу. – Подонок!

– Откуда у тебя эти тесты, Коль? – Ленка поглядывает на Козлова и явно хочет знать правду. А вот он скажет ли? – Ты их выкрал из кабинета Холодова?

– Я, …, с дуба рухнул, что ли?!

Морщусь, слыша мат. Не выношу нецензурщину, у нас дома никто никогда не позволяет себя так выражаться, но здесь, в общаге, уши каждый раз вянут. Не могу никак привыкнуть.

Колька возмущенно объясняет:

– Это ж мгновенное отчисление… Если поймают.

– Тогда откуда, Козлов? – повторяет Ленка, обводя взглядом комнату, а я чувствую огромное напряжение. У всех. Маринка так и смотрит в окно, но по застывшему взгляду сразу понятно: она ловит каждое слово. Люська даже не пытается притворяться, да она Дятловой в рот заглядывает. Колька волнуется, мечется по комнате, как зверь загнанный. И только Голубев сидит на стуле, подперев ладонью лицо, и внимательно посматривает на Козлова.

– Да … его знает! Извини, Скалка. – Колька виновато на меня оглядывается, но продолжает выражать свои эмоции исключительно матами. – У нас… короче… Нет. Все, что я могу сказать: я не знаю, кто мне слил тесты. Так что Холодов просчитался…

Козлов вдруг замолкает, в его глазах… может, мне кажется, но он вроде догадался, чего хочет препод. Только от этого совсем не легче. Мне остается или сдать Кольку, обеспечив ему крупные неприятности как минимум, и получить клеймо стукача на веки вечные, или промолчать, лишив себя, Маринку и Люсю самых призрачных шансов доучиться и получить диплом. Что мне завтра говорить Ярославу Денисовичу Холодову?

– Можно же что-то придумать. Не мы первые, кто попался, не мы последние.

Вечер, одиннадцатый час, все уже устали, сил нет никаких, как и нормальных идей. От Кольки мы так ничего и не добились. Пообещал, что разберется. И ушел кому-то звонить. А чего там разбираться-то?

– Мама убьет, если я вылечу, – в сотый раз повторяет Люська. Она старший ребенок в семье, родители ее особо не поддерживают, все внимание на младших. Она у нас, кстати, работает, но без общаги вряд ли сможет прожить нормально на свои копейки.

– Так объясни, почему он именно тебе дал списать, а нас всех завалил? Если ты, конечно, ни при чем…

У меня уже нет сил отвечать на то, чего я сама не понимаю. Сколько можно уже одно и то же спрашивать?!

– Ты вообще понимаешь, что теперь все зависит от тебя? Что ты ему скажешь?! – взвизгивает Маринка и с такой обидой смотрит на меня, а я… Я так и не призналась, что познакомилась с Холодовым раньше. Не могу, и все.

– Я просто скажу ему, что… подошел незнакомый парень, спросил, нужен ли тест по английскому. Ну и…

– Бред полнейший! – резюмирует Дятлова.

– А что мне сказать? Правду? Кольку подставить? Или пойти и документы самой сразу забрать?! Вас-то он к себе не вызывал! – теперь уже и я кричу.

Все на нервах, Козлов так и не вернулся, Голубев готовится у себя к завтрашним парам. А у нас тут… В общем, продолжаем репетировать мою речь.