Скандальная репутация

Глава 9

В одном Люку не было равных: он всегда точно знал, как выполнить то или иное действие четко и точно, не растрачивая зря время и силы. Поэтому уже через несколько минут после чудовищной сцены Розамунда, укутанная в плащ, сидела рядом с Люком в закрытой карете, а Брауни вез их в порт. Ее необходимо было увезти из Эмберли, подальше от собравшихся там людей.

Всю дорогу Розамунда молчала, устремив невидящий взгляд в окно. Похоже, ей даже не было интересно, куда они едут.

Перед его светлостью такой вопрос не стоял. Словно почтовый голубь, он летел домой, на свой корабль. В этом месте Розамунда будет в безопасности. Только здесь он чувствовал себя абсолютным и полноправным хозяином.

Розамунда так долго и неловко вылезала из экипажа, что Люк совсем было собрался снова взять ее на руки. Но неожиданно она, проигнорировав его протянутую руку, спрыгнула на пристань. Он не успел сказать ни слова, как она молча прошла мимо стоящих у причала маленьких и больших лодок прямо на «Сердце Каро». И ни разу не оглянулась.

Герцог кивнул Брауни, который собирался отвести лошадей в конюшню, и поспешил на палубу. Возможно, именно потому, что здесь не было устойчивости, равновесия, и пейзаж и ситуация непрерывно менялись.

— Капитан, — поприветствовали его три палубных матроса.

— Курс на остров Святого Клемента. Там становимся на якорь до… трех часов и возвращаемся в порт. Выходим в море немедленно, — отрывисто скомандовал Сент-Обин.

Матросы начали выполнять приказ. Верность этих людей, проверенная в кровавых сражениях и смертоносных штормах, побуждала их работать на совесть, и капитану не приходилось беспокоиться о наличии припасов или готовности к плаванию.

Люк прикрыл ладонью глаза, защищая их от солнца, и взглянул на Розамунду, застывшую у палубного ограждения. Ее взор был устремлен на запад. Что, черт возьми, ему с ней делать? Она совершенно не похожа на других вдов, которых Ата собирала под свое крыло. Те легко начинали новую жизнь, снова выйдя замуж или подыскав занятие по душе, воссоединившись с семьей или поселившись в уединенных домиках, которые умел находить Брауни. Но все это было не для Розамунды. Он не видел для нее счастливого будущего. Она никогда не выйдет замуж — это миссис Берд повторила уже не один десяток раз — и поэтому будет лакомым кусочком для мужчин вроде барона. И скорее всего останется несчастной, как молодая ласточка, если ей подрежут крылья. Став гувернанткой или компаньонкой старой ворчуньи, живущей где-нибудь в глуши, Розамунда зачахнет. Эта женщина была создана для приключений, для риска, для полета.

Да, этот случай безнадежен. Первый в его практике. Люк покачал головой и направился к Розамунде, совершенно не представляя, что сказать.

— Вы обнаружили мою слабость, — тихо проговорил он, остановившись за ее спиной. — Это женщины, которые не плачут, когда для этого есть все основания, и молодые юнги, которые плачут, если их ранило.

Розамунда не ответила, и герцог продолжил:

— Ну и не следует забывать о моем темпераменте. — Он не отрываясь смотрел на изящный изгиб ее шеи, гордо расправленные плечи. — Не зря же говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Я, вероятно, похож на отца. И кстати, не зря же он назвал меня Люцифером, в честь самого дьявола, надо полагать.

— Вы лучший человек, какого я знаю, — сказала Розамунда.

Люк отрывисто рассмеялся.

— Это говорит лишь о том, что у вас ограниченный круг знакомств.

Розамунда продолжала смотреть прямо перед собой. Герцог обратил внимание на то, что она так сильно сжала перила палубного ограждения, что у нее побелели костяшки пальцев.

— Рассказать вам, какая разница между вашим темпераментом и невозмутимым спокойствием моего мужа?

Герцог замер, вовсе не уверенный, что хочет услышать это.

— Я видела проявление вашего необузданного темперамента лишь сегодня, когда с трудом заставила вас прекратить избиение человека, которого мне самой хотелось уничтожить.

Герцог молчал.

— А невозмутимое спокойствие — это когда человек контролирует каждое твое движение в течение дня, а потом с удовольствием пользуется правом войти ночью в твою спальню, глазеть на твое тело, трогать… — Она прикусила нижнюю губу и закрыла глаза. — Он трогает тебя своими потными руками. И при этом знает, даже если ты не произносишь ни слова, что его действия тебе отвратительны. Но он имеет право приказывать… настаивать. А ты должна лежать смирно, оскверненная его словами и жестами, и, конечно, не испытывая от такого союза ничего, кроме боли. И вместе с тем он никогда не повышает голос, никогда не бьет тебя. Он только подавляет твою волю каждую ночь заново. А после того как он уходит, ты понимаешь, что каждую ночь всю оставшуюся жизнь будешь прислушиваться к его шагам, которые приближаются к твоей комнате. Он подходит к двери, а значит, сейчас войдет и воспользуется тем, на что ему дает «добро» закон. — Она запнулась и после паузы добавила: — Нет, я все же предпочитаю людей, утверждающих, что они являются воплощением зла, но действующих как архангелы. Они куда лучше тех, которые выглядят святошами, а на деле наслаждаются унижением близких.

Больше всего на свете герцогу хотелось кулаком разнести в щепки бортовое ограждение, да и вообще все, что попадется под руку. В ушах гремело так сильно, что он едва расслышал последние слова Розамунды. Он должен выкопать из могилы тело проклятого Алфреда Берда, выпотрошить и четвертовать.

Розамунда повернулась к Люку. Ее глаза были сухими, волосы в беспорядке упали на лоб и щеки. Черные словно вороново крыло пряди обрамляли тонкое лицо, бледное до синевы. Вероятно, из-за этого ее дымчато-синие глаза казались неправдоподобно огромными — почти в пол-лица.

Люку потребовалась вся сила воли, чтобы не обнять ее. Что же ему делать, если эта женщина ненавидит прикосновение мужских рук?

А потом ее узкая ладонь неуверенно погладила его по груди. Фарфорово-белая тонкая кисть на черной как ночь ткани. Она водила пальцами вверх-вниз, легонько касаясь сорочки, словно стряхивала несуществующие пылинки. И внезапно ее рука замерла там, где часто и сильно билось его сердце.

— Могу я вас попросить о любезности? — прошептала Розамунда, не поднимая глаз.

— Да?

Она посмотрела куда-то в сторону. В этот момент яхта изменила курс, тень от парусов исчезла, и место на палубе, где они стояли, оказалось залитым теплым солнцем.

— Я хотела бы лечь в постель.

В постель? Боже правый, о чем она говорит? Что это должно…

— С вами.

Сент-Обин подался вперед, чтобы услышать слова, сразу заглушённые ветром. Она не может иметь в виду…

— Я знаю, это не сотрет ужасные воспоминания, но…

Люк пальцем приподнял подбородок Розамунды, чтобы видеть выражение ее лица. Она закрыла глаза и замолчала.

— Как же так, Розамунда? Почему сейчас вы хотите того, что всегда казалось вам отвратительным?

— Потому что это будет мой выбор. Мой выбор! Хотя бы раз я стану… — Она снова замолчала.

— Тем, кто требует, а не подчиняется? — закончил за нее Люк.

— Да.

Это была катастрофа. Вселенских масштабов. Более добродетельный человек непременно отказался бы.

«Более добродетельный человек был бы идиотом».

Но, вполне возможно, ничего не произойдет. Скорее всего она в последний момент изменит свое намерение. Тысяча чертей, да он первым пойдет на попятный, если увидит, что ей страшно или больно. Неплохое начало! Люк вздохнул. У него было множество причин отказаться. Но заглянув в глаза Розамунды, он увидел в них глубокую горечь. У этой женщины был затравленный взгляд человека, который всегда и во всем сталкивается только с отторжением и неодобрением. И у его светлости язык не повернулся отвергнуть ее предложение.

Люк нерешительно предложил миссис Берд руку.

Она доверчиво обхватила его локоть и позволила повести себя вниз, под палубу. Последним, кого увидел Люк, прежде чем ступить на трап, был Брауни, стоящий у штурвала. Он озадаченно смотрел на своего капитана. Дьявол разбери этого проницательного старика!

В каюте было темно словно в преисподней. Герцог видел, как гостья осмотрела скромную обстановку — прибитый к полу стол, скамью и койку.

— Передумали? — полюбопытствовал Люк, стоя за спиной Розамунды. Воздух в помещении сгустился от напряжения.

— Нет, — не оборачиваясь, прошептала она.

— Я уже давно заметил, что женщины часто не правы, но никогда не сомневаются.

— А вот тут вы не правы. Я отлично понимаю: то, что я хочу сделать, безумие. И я полна сомнений. Но одновременно я устала быть несчастной, постоянно испытывать чувство вины. Даже если я сейчас совершаю чудовищную ошибку, лучше уж держать в памяти это место и этот момент моей жизни, чем все, что было раньше. — Розамунду била дрожь, но ее голос был тверд. — Кстати, могу вас заверить, что впоследствии ничего не буду от вас ожидать. Я уеду вместе с вашей бабушкой в Лондон, и она поможет мне найти место компаньонки где-нибудь на севере страны. — Она повернулась к герцогу и впервые подняла взгляд. — Пожалуйста.

Страдание, отразившееся на ее лице, никого не могло оставить равнодушным.

— А если у вас будет ребенок?

— Нет, я никогда не беременела. Алфред постоянно повторял, что это моя вина. Его первая жена и ребенок умерли при родах.

В уме Люк прокручивал бесчисленные возражения и тут же их отбрасывал; слишком легко, как ему подумалось. Он протянул руку и вытащил из прически Розамунды заколку, каким-то чудом еще державшуюся в блестящих черных волосах.

Ее глаза следили за его движениями, и вдруг расширились от страха.

Люк сразу отдернул руку.

— Ничего не получится.

Розамунда схватила его за обе руки и положила их на свои плечи.

— Нет, — сказал герцог, — вы боитесь даже прикосновений. Полагаю, все остальные составляющие процесса близости с мужчиной испугают вас еще больше.

— Люк! — взмолилась она. В каюте повисло молчание, нарушаемое только плеском волн, бьющихся о борт судна, и скрипом мачты.

Услышав свое имя, слетевшее с уст Розамунды, Сент-Обин понял, что сделает все. Он знал, что найдет способ избавить ее от воспоминаний о супружестве. Он сделает это непременно, даже если ему потребуется целый день, ночь, неделя, месяц. Он подарит ей удовольствие, покажет сладостный путь. Для этого ему вполне хватит опыта и самонадеянности.

— Полагаю, для начала вам следует усвоить несколько простых правил навигации, если можно так сказать, — сказал герцог, предложив Розамунде сесть на скамью. — Первое из них заключается в следующем: вы капитан в этом… отчаянном путешествии. — Его губы скривились в усмешке. — Теперь второе: вы должны провести меня через все рифы, говоря о том, что вам нравится, а что неприятно. И немедленно сказать мне, когда надо остановиться, в какой бы точке маршрута мы ни находились. И третье. Я не стану использовать руки, пока вы сами не направите их в то место, где вам хотелось бы их чувствовать.

Глаза Розамунды округлились.

— Боюсь, я не поняла последний пункт.

Но теперь Люк уже был на своей территории.

— Скоро поймете.

Герцог присел перед скамьей, где сидела Розамунда, на корточки и приготовился ждать. Мышцы его бедер ныли от напряжения, желание становилось болезненным.

Но он только пожирал Розамунду глазами и не предпринимал никаких действий.

Медленно, очень медленно она наклонилась вперед, неуверенно и осторожно, словно птичка, желающая склевать зернышко, но опасающаяся сделать это, потому что оно лежит слишком близко от притаившейся кошки. Закрыв глаза, Розамунда хотела поцеловать его в губы, но в последний момент отклонилась от курса и неловко ткнулась ртом в щеку.

Люк едва не закричал.

Чтобы снять напряжение в ногах, он изменил положение и опустился на колени.

Конечно, миссис Берд может думать, что владеет ситуацией, и лишь опытный в плотских утехах человек сразу поймет, кто здесь главный.

Не приходилось сомневаться, что она не знает, что делать.

— Прикоснитесь ко мне, Розамунда.

Она осторожно погладила его по голове. Ее пальцы скользнули к шелковой ленте, стягивающей волосы Люка. Она развязала ее, и длинные вьющиеся пряди рассыпались по его плечам.

Робкая улыбка совершенно преобразила лицо этой девочки-женщины, сделав ее похожей на невинную школьницу. Теперь все будет хорошо, Люк в этом не сомневался.

— Что, черт возьми, вас так внезапно развеселило?

— Ваша прическа.

— Если скажете, что я выгляжу как женщина, мне придется вас убить.

Розамунда рассмеялась.

— Не могу представить никого менее похожего на женщину. Пожалуй, больше всего вы похожи на пирата. Просто… — Она задумчиво накрутила черный локон на палец. — …я всегда мечтала о таких красивых кудрях.

— Ах, вот оно что!

— Вы никогда не носили короткую прическу? — полюбопытствовала Розамунда.

— Носил, но только одному человеку в мире я позволял меня стричь. — Едва герцог произнес эти слова, на него нахлынули детские воспоминания о матери. Обычно он не позволял себе этого.

— И кто был этой Далилой Самсона?

Люк постарался вернуть голосу легкость и насмешливость.

— Я всегда считал: в мужчине должно остаться немного тайны, чтобы возбуждать любопытство женщины, — медленно сказал он. — Но я расскажу вам об одной игре, которую постоянно затевал в море Брауни. Он обещал королевский паек на все время рейса тому, кто сумеет заставить меня подстричься.

— Ну, насколько я понимаю, ни один матрос так и не получил награды?

— В моей команде глупцов нет. Никто даже не пытался.

Держа руки за спиной, Люк наклонился, вытащил последнюю шпильку зубами и положил ей в ладонь.

— Можно? — шепотом спросил он. Розамунда кивнула.

Он нежно поцеловал ее запястье — полоску прозрачной кожи с бьющейся под ней синей жилкой. Задержав там на несколько мгновений свои теплые губы, он начал целовать прикрытую рукавом руку, постепенно двигаясь к шее. — Моя борода доставляет вам неприятные ощущения?

— Нет, — ответила Розамунда, едва дыша.

— Что теперь? — Люк вдохнул исходящий от ее волос запах лавандового мыла.

— Помню, вы сказали, что инициатива должна быть моя, но, честно говоря, я не знаю, что надо делать, — призналась Розамунда. — Мой муж никогда…

— Ш-ш-ш, — прервал ее Люк. — Мы поступим иначе. Я буду предлагать, а вы — соглашаться или нет, если это покажется вам неприемлемым.

Розамунда уткнулась лицом ему в грудь, обхватив руками за плечи. Создавалось впечатление, что она не может смотреть ему в глаза, когда он говорит такие вещи. Несмотря на это, герцог мог бы побиться об заклад на последний фартинг, что ей в жизни не приходилось слышать ничего приятнее.

— Я предлагаю, — нежно произнес Люк, — поцеловать тебя, попробовать на вкус. Всю тебя. А потом, если тебе понравится, посмотрим, как быть дальше.

— А мне что делать? — испуганным шепотом спросила Розамунда.

— Что хочешь. Возьми на себя управление и больше никогда не сомневайся в своих навыках. — Ей совершенно не обязательно знать, что он нарушит это правило тысячу раз или даже больше.

Несколько мгновений оба не шевелились, и герцог даже удивился собственной выдержке.

Розамунда снова неловко ткнулась губами в его щеку. Люк неторопливо склонился к ней, приник к ее рту и, продлевая поцелуй, стал едва ощутимо покусывать нижнюю губу, предлагая женщине ответить на поцелуй. Наконец Розамунда приоткрыла рот и впустила его жадный язык. Сент-Обин исследовал, пробовал ее на вкус, упершись обеими руками в скамейку.

Потом он долго целовал виски, лоб, глаза Розамунды и даже звонко чмокнул ее в кончик носа, прежде чем перейти к изящной шее. Скромное траурное платье не скрывало насилия со стороны барона. Люк потерся сначала щекой, а потом губами об уже исчезающие красные пятна и добрался до бантика у края лифа. Закрыв глаза, он взял зубами край ленты и потянул.

У Розамунды перехватило дыхание, взгляд испуганно заметался. Люк, немного помедлив, открыл глаза и увидел прямо перед собой совершенной формы груди — высокие, округлые, с маленькими сосками цвета розового коралла. Он с шумом выдохнул. Его дыхание коснулось одного соска, который сразу сморщился и затвердел в ожидании его губ…

Господи, смилуйся! Как он сможет действовать медленно и осторожно, если каждый нерв, каждая мышца тела стремится к ней!

Неожиданно он почувствовал, как тонкие пальцы нежно перебирают его волосы, и подался вперед, чтобы вновь иметь возможность ласкать ее рот. Герцог старался действовать как можно нежнее, но пытался одновременно раскрепостить замершую в нерешительности женщину.

— О Боже, — простонала Розамунда.

Люк прилагал героические усилия, чтобы не испугать ее поспешностью. Сначала он щекотал языком ее нежные груди, похоже, никогда не знавшие ласки, затем стал посасывать и покусывать соски. Наконец он услышал, что дыхание Розамунды участилось. Он счел это разрешением и резко втянул в рот затвердевший сосок так глубоко, что она вскрикнула.

Герцог немедленно остановился и взглянул на Розамунду с немым вопросом. Ее глаза были затуманены страстью, поэтому он продолжил совращение. Лизнув второй сосок, он проделал с ним то же, что и с первым.

Розамунда часто и порывисто дышала, но не издавала ни звука. А у Люка вся кровь прилила к паху. У него даже в глазах потемнело от долго сдерживаемого желания.

— Розамунда, — тихо сказал он, — здесь жарко. Давай ты снимешь платье?

— Все и так хорошо, — ответила она дрожащим голосом.

— Но может быть, ты все-таки подумаешь об этом? Вопрос на некоторое время повис в воздухе.

— Зачем? — наконец ответила она.

Сначала Люк несколько опешил, потом ему захотелось выругаться, по возможности грязно. Неужели муж даже не удосуживался ее раздеть?

— Потому что мне этого хочется.

Ему показалось, что она откажется, но через мгновение она встала и повернулась к нему спиной. Герцог увидел длинный ряд маленьких пуговок.

— Расстегни их, Люк.

Он всячески старался не касаться руками ее кожи, выполняя эту кропотливую работу. Лучше было бы сорвать с нее этот уродливый наряд, разодрать на куски и выбросить в море. Чтобы больше не скрывал красоту.

Розамунда стянула одежду через голову и ждала, что герцог поможет ей избавиться от корсета. Люк не сомневался, что она слишком застенчива и останется в сорочке, но ошибся, поскольку она сбросила ее, как только он справился со шнуровкой.

Теперь мужчина задышал часто и порывисто.

Она была настоящей сиреной. Невозможно было не наслаждаться изящным изгибом спины, тонкой талией, упругими ягодицами.

Сцепив руки за спиной, чтобы не поддаться искушению, Люк целовал ее спину и поясницу, потом принялся целовать нежную кожу живота, грудь, шею.

— Розамунда — прохрипел он. — Если ты хочешь продолжать, нам было бы лучше переместиться в постель.

Она вздрогнула, и Люк всмотрелся в ее лицо.

— С тобой все в порядке?

— Да, просто я немного нервничаю, испытывая очень странные ощущения.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Розамунда робко взглянула на будущего любовника, потом неуверенно подошла к койке, легла на спину, вытянула руки по швам и напряженно застыла. На белых простынях она выглядела невестой, ожидающей пытки, то есть исполнения своего долга.

— Ты так красива, Розамунда! Она явно не поверила:

— Нет никакой необходимости льстить мне.

Люк, уже направившийся было к ней, ошеломленно замер.

— Я никогда не льщу. И ты это знаешь.

Он опустился рядом и стал терпеливо возвращать утраченные позиции, целуя Розамунду, шепча нежные слова, заставляя расслабиться. Ее соски уже превратились в маленькие камушки. Она тяжело и неровно дышала, но хранила молчание и лежала, вцепившись обеими руками в простыню.

— Розамунда, ты хочешь открыться мне?

Ее глаза широко распахнулись, но она моментально подчинилась, раздвинув до этого крепко сжатые бедра. Ах, если бы он мог ласкать ее руками! Она мигом позабыла бы все на свете. Но…

Люк опустился ниже, к ее животу. Розамунда подняла голову, на ее лице было страдание и смирение.

— Ты же не собираешься… — начала она и запнулась, не договорив.

— Очень даже собираюсь.

— Но ты не можешь хотеть…

— Еще как могу! Даже очень.

В ней боролись желание и робость. Люку оставалось только надеяться, что дьявол играет на его стороне. Он склонился и стал с наслаждением пробовать ее лоно на вкус.

Розамунда издала сдавленный крик, и Люк подумал, что вряд ли сможет сдерживаться долго. Он больше не мог ни о чем думать. Ему не терпелось овладеть ею. Тем не менее, он еще не снял ни одного предмета своей одежды. Это было главной частью его тщательно разработанного плана. Он понимал, что, увидев его обнаженным, она может поддаться страху.

Он активно работал губами и языком, пока не почувствовал ее бессознательное сообщение о готовности к любви — женщина начала двигаться навстречу. Ее рука все так же мяла простыню, а глаза оставались зажмуренными, но она издавала негромкие звуки, подвергшие серьезному испытанию выдержку Люка.

— Розамунда, можешь не смотреть на меня, но слушай внимательно. Если ты доверяешь мне, позволь ласкать тебя руками. Обещаю, что я никогда не причиню тебе боли. В любой момент, когда скажешь, я остановлюсь.

Она приподнялась, облокотилась на локоть и потянулась к нему.

— Прости, пожалуйста. Я была дурой.

Она взяла его ладонь, поднесла к лицу и поцеловала.

— У тебя очень красивые руки, — сообщила Розамунда.

Люк поцеловал ее, опустил на спину и как можно нежнее вошел в нее пальцем. Она была узкой и тугой, как девственница, и ее тело отреагировало соответственно.

Люк почувствовал, как его палец увлажнился, а Розамунда смущенно простонала:

— Извини, я не знаю, что со мной…

— Ничего страшного! Все нормально! Это твое тело готовится к близости. — Он нежно дотронулся до ее коленей. — Но я должен раздвинуть твои ноги чуть шире. Не смущайся, Розамунда. Ты прекрасна!

Еще никогда его способность контролировать себя не подвергалась столь жестокому испытанию. Он хотел привести Розамунду к вершине наслаждения, поскольку знал: чтобы сокрушить последние страхи, она должна быть до предела возбуждена и охвачена желанием. Только тогда она сама попросит взять ее, потому что никакого другого способа погасить пламя страсти не существует. И Люк продолжал ласкать ее языком, губами и пальцами, подготавливая к завершающему акту любви.

Несмотря на все старания опытного мужчины, Розамунда никак не могла полностью расслабиться. Она оставалась скованной, и спустя довольно много времени Люк смог ввести в нее только два пальца.

Наконец он услышал слова, которых долго ждал:

— Люк, я больше не могу этого выносить, пожалуйста…

Он быстро расстегнул панталоны, испытывая острое желание раздеться совсем. Сделав паузу, он сказал:

— Розамунда, закрой глаза. — После этого он сорвал с себя одежду, понимая, что прикосновение его разгоряченной плоти к ее коже усилит нужные ощущения.

Когда он спустя несколько мгновений лег сверху, Розамунда расширила глаза, исполненная самых мрачных предчувствий. Люк опирался на руки и ноги, чтобы ей было не тяжело.

Взглянув вниз, он увидел, что его кудри, упрямые и жесткие, смешались с ее шелковистыми пышными волосами.

— Ты уверена? — Он знал, что его голос охрип от желания, и если бы не испытывал обычного стойкого недоверия к Богу, то непременно вознес бы ему молитву.

— Да, — шепнула Розамунда.

Он и не думал, что столь коротенькое слово может быть таким прекрасным.

Очень медленно, стараясь не испугать, Люк начал входить в нее. Это было нелегко, поскольку Розамунда оставалась необычайно напряженной. Войдя в нее самым кончиком фаллоса, он остановился.

Розамунда подняла голову, чтобы посмотреть, что он делает. Ее глаза стали как блюдца. Было очевидно, что она прилагает максимум стараний, чтобы скрыть испуг, однако ей это плохо удавалось. Люк скрипнул зубами и заставил себя заговорить тихим спокойным голосом. Похоже, в самом ближайшем будущем потребуется, чтобы на него выплеснули ведро холодной воды.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Да, все… хорошо, — выдохнула она. — Я чувствую себя… наполненной. Это странно! Совсем не так, как раньше…

— Мне продолжать? — поинтересовался он, с ужасом представив, что будет, если она откажется. Тогда ему придется возвращаться обратно в Пензанс вплавь.

— Да, конечно, Люк, я хочу этого. Даже… — Ее голос сорвался. — Даже если будет больно. Мне все равно. По крайней мере, я буду знать, что сама так решила. Хотя бы один раз в жизни!

Глубина ее эмоций потрясла Люка. Он уставился на нее тяжелым взглядом.

— То, что ты так зажата, вероятно, является результатом страха. — Он погладил ее великолепные груди — его загорелая рука заскользила по нежной молочно-белой коже. Он осторожно ущипнул розовый сосок и сразу почувствовал, как ее тело отозвалось, дав ему возможность продвинуться вперед еще немного.

Эта женщина была такой покорной и в то же время невероятно напряженной, что он не решался торопить события. Конечно, он мог бы ворваться в нее одним резким толчком, но боялся сделать ей больно и потому терпеливо ждал. Она и так проявила чудеса смелости, отважившись на такой шаг.

От воистину титанических усилий, которые прилагал Люк, чтобы сдерживаться, у него задрожали руки. Он опустил их, нежно погладил изящную талию и поясницу Розамунды и подсунул ладони под ее ягодицы.

— Розамунда, посмотри на меня, — сказал он. — Теперь ты должна делать то, что я скажу.

— Все, что угодно…

— Расслабься и еще немного откройся для меня.

Она сразу раздвинула ноги шире — как бабочка расправляет крылья весенним утром, — а он приподнял ее бедра и сумел войти еще глубже. Ее глаза вновь округлились.

Люк начал двигаться, побуждая ее раскрыться больше и принять его целиком.

— Если хочешь, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, — обними меня.

Розамунда ответила:

— Я думала об этом, но не знала, нужно ли. — И тонкие руки порывисто обхватили его плечи.

Боже, это была сладчайшая агония! Теперь Люк одну руку просунул ей под голову, а другой теребил твердый сосок, заставляя ее испытывать все более сильное желание.

Она задыхалась, жадно хватая ртом воздух. Взглянув на нее, Люк убедился: перед ним женщина, охваченная страстью. Ее щеки горели, взгляд метался.

Его рука медленно скользнула вниз. Раздвинув потайные складки, он нащупал пальцем маленький, но уже набухший бугорок. Розамунда в ответ застонала и выгнулась навстречу его руке.

Желание стало нестерпимым. Люк больше не мог ни о чем думать. Всем существом он жаждал двигаться в ней, наполнить до краев, излить свое семя. Но он продолжал сдерживать себя, ограничиваясь медленными короткими толчками.

Розамунда открыла глаза.

— О, Люк, я не могу больше это выносить. Он замер.

— Я сделал тебе больно? — К своему немалому удивлению, он услышал, что голос звучит абсолютно спокойно. Интересно, почему бы это?

— Нет! Но я чувствую… Все это так чудесно… и в то же время мучительно.

— Ну, так и должно быть. Я ощущаю то же самое. — Он сделал попытку улыбнуться. Неудачную.

— Все это…

— Что?

— …так смущает…

Он был готов взорваться. Тело каждым мускулом протестовало против невыносимой агонии паузы.

— Я надеялся, ты забудешь о смущении. — Он с нарочитой медлительностью склонился к ее груди и начал посасывать, а потом и легонько прикусил маленький сосок.

Розамунда досадливо поморщилась.

— Нет, ты не понял, я не стыжусь того, что мы делаем.

— А что тогда? — простонал Люк.

— Я хочу, чтобы ты был ближе.

Он едва не потерял контроль над собой.

— Розамунда, ты не знаешь, о чем просишь. — Он очень боялся испугать ее теперь, когда она уже зашла так далеко.

— Что ж, думаю, я могу подождать.

Бог определенно наказывал его. Зато впоследствии он наверняка окажется на одну ступеньку дальше от адского пламени за сверхъестественную выдержку. Как тут не подивиться горькой иронии происходящего?

Люк уткнулся лбом в плечо Розамунды и неожиданно почувствовал, что продвинулся еще немного внутри ее.

— Полагаю, теперь я все понимаю, — шепнула Розамунда ему в ухо.

Он снова начал медленные осторожные толчки, не осмеливаясь проявлять излишнюю настойчивость. И не прекращал целовать ее губы и щеки, шею и груди. Его рот молил и требовал, низвергал в ад и возносил к небесам. А там внизу, в ее лоне, было так тесно!

Но только теперь она двигалась ему навстречу, и в какой-то момент Люк почувствовал, что дошел до последней черты. Выругавшись, он схватил подушку и прорычал:

— Обхвати меня ногами.

Розамунда немедленно повиновалась, и он просунул подушку под ее ягодицы. Желание, которое так долго пребывало у самой вершины, скользнуло вверх еще немного, и Люк с хриплым стоном до отказа ворвался в нее, изо всех сил прижимая к себе хрупкое тело.

— О, прошу тебя! — закричала Розамунда. — Не останавливайся!

Ее глаза стали темно-синими, как штормовое море. В них плескалась страсть. Страсть, которую она, в этом Люк ни минуты не сомневался, никогда не отдавала другому мужчине.

— Люк, — простонала она, — ты сводишь меня с ума!

— Я хотел доставить тебе удовольствие, — прохрипел он и стал двигаться медленнее, чтобы вернуть себе хотя бы крохи самоконтроля.

— Но это восхитительно приятное безумие!

Он снова опустил голову к ее груди и втянул твердый сосок.

— Да, это чертовски приятное безумие, — выдохнула она.

Люк поднял голову и криво улыбнулся:

— Лучше помолчи. Меньше разговоров, больше безумия.

Он действительно потерял над собой контроль, забыл о необходимости сдерживаться, быть осторожным. Забыл обо всем — о своем прошлом, настоящем и будущем. Для него существовала только одна женщина на свете, и она находилась рядом с ним.

Женщина, которая его любит.

Боже правый, она его любит!

Только по этой причине Розамунда могла отдаться мужчине целиком, как она это сделала только что. Она была очень смелой, таких леди ему еще не приходилось встречать. И хотя мысль о ее любви должна была привести его в панический ужас, заставить бежать, спрятаться, пусть даже в логово самого Сатаны, этого не произошло.

Продолжая двигаться, Люк смотрел на отдавшуюся ему Розамунду и отчетливо понимал, что она проникла ближе к его душе, чем любое другое живое существо в христианском мире. По ее телу пробежала дрожь, едва не отправив его за последнюю черту. Розамунда тяжело дышала открытым ртом, а Люк, желавший доставить ей наивысшее наслаждение, двигался внутри ее все быстрее.

И вот она вздрогнула и забилась в сладких судорогах — признак его полной и окончательной победы.

— Люк, о, Люк, — в забытьи повторяла Розамунда снова и снова, и наконец расслабилась.

Люк сразу остановился, погрузившись в нее. Его разум мутился от острого наслаждения.

— Я даже представить себе не могла ничего подобного! Она потянулась к нему и нежно коснулась губами его рта, тем самым едва не прикончив.

Люк закрыл глаза и сделал еще несколько резких толчков, купаясь в невероятном наслаждении. Розамунда отреагировала, притянув его ближе к себе и прижавшись к нему всем телом.

Он снова почувствовал дрожь, зарождающуюся в глубине ее тела, и сдался. Приподнявшись на локтях, он сделал еще несколько движений и взорвался в ней, с головой окунувшись в бездонный омут чистого наслаждения.

Преодолев последние барьеры, они целиком отдались страсти, на время став одним сердцем, одной душой, одним существом.

Измотанный тем, что так долго сдерживался, Люк всей своей тяжестью лег на Розамунду и несколько секунд не мог пошевелиться. Потом он приподнялся на локтях, откинул с лица тяжело дышавшей женщины влажные пряди и страстно поцеловал.

Она коснулась еще дрожащей ладонью его щеки и осторожно погладила. В ее глазах светилось искреннее удивление.

— Так всегда бывает? — спросила она. Люку стало весело.

— Ну, не совсем…

— О, Люк, все было так чудесно! Но ведь это только для меня, да? Ты должен показать мне, как доставить удовольствие тебе тоже. — Она сделала паузу. — Я точно не знала, что делать, чтобы ты тоже испытал наслаждение. Покажи мне, где я должна тебя ласкать.

Люк застонал и сразу почувствовал, что его плоть, все еще остававшаяся внутри ее, снова твердеет. Розамунда продолжала вопросительно смотреть на него, ожидая ответа.

Вздохнув, он продвинулся глубже.

— Разве ты ничего не чувствуешь? Мне придется связать тебе руки за спиной, если ты рискнешь прикоснуться ко мне. В конце концов, моя выдержка тоже имеет пределы.

— Должна тебя предупредить, — тихо сказала она и, погладив его плечи и спину, привлекла к себе. — Помнится, в десять лет я знала, как завязывать и развязывать все морские узлы, которые были изображены в руководстве по парусному спорту — им занимались мои братья.

Люк усмехнулся. Перед ним была женщина, которая смело смотрела в лицо самым страшным своим кошмарам и смеялась над ними. Что ж, одно он мог сказать с полной определенностью: она ни о чем не пожалеет.

— Розамунда, сейчас надо сделать паузу. Иначе, если мы продолжим, позже тебе будет больно.

Он начал медленно выходить из нее, но Розамунда обхватила его руками и ногами и вернула на место.

— Ничего, это приятные ощущения. Как если чешется спина, а ты не можешь это место достать.

Люк утробно заурчал, и она с новой силой прижалась к нему.

— Господи, женщина, ты станешь моей погибелью!

— Но это будет приятная погибель, разве нет?

И снова был чистый восторг, полный и всеобъемлющий. В конце концов Люк окончательно потерял голову. Он не смог бы выговорить собственное имя, даже если бы от этого зависела его жизнь. Но Розамунда прочно вошла в его душу, пусть даже это была душа Люцифера.

Уже давно перевалило за полдень, день клонился к вечеру, и Люк все чаще с тревогой поглядывал через иллюминатор на небо. Потом он перекатился на бок и привлек возлюбленную, пребывавшую в блаженной полудреме, к себе.

Что же ему с ней делать?