Скоро тридцать

Глава 20

Я утешала себя тем, что в разрыве отношений с любимым человеком есть своя хорошая сторона: высвобождается куча времени на все остальное, чем тебе хотелось бы заниматься в жизни и до чего в пылу любовной лихорадки никак не доходили руки. Поэтому, позволив себе денек по бездельничать – я побродила по квартире, пересмотрела уйму старых черно-белых фильмов и подчистила холодильник, слопав всю еду, которая еще не заплесневела, – я решила стереть из памяти воспоминания о Теде, встряхнуться и начать новую жизнь. Во-первых, я запланировала полностью уйти в работу и стать лучшим специалистом по судебным тяжбам в этой чертовой конторе. Не важно, что я ненавижу судебные тяжбы; если мне суждено остаться горемычной старой девой, по крайней мере добьюсь успеха в карьере. Элли Уинтерс преобразится: сбросит десять фунтов, займется спортом – может быть, начнет готовиться к марафонскому забегу! – станет участвовать в благотвори тельных программах по спасению животных, отправится в путешествие по далеким экзотическим странам, найдет себе необычное хобби вроде парасейлинга или бразильского джиу-джитсу и, возможно, даже выучит иностранный язык. Японский там или русский. Один день скорби, и вперед, к новым горизонтам. В гордом одиночестве. До конца жизни. И больше никогда не прижиматься к обнаженной груди Теда, слушая ровный, умиротворяющий стук его сердца…

Нет, так дело не пойдет. Лучше вообще не думать о Теде. Нужно выбросить его из головы и не вспоминать, как шикарно он выглядит в своем кашемировом пальто и как приятно разговаривать с ним, зная, что он внимательно тебя слушает. Не вспоминать его запах – такой земной, пряный аромат, в который мне просто хотелось закутаться. Нет, лучше совсем не думать об этом. Плохо было и то, что Тед не давал о себе забыть. Он звонил мне все воскресенье, а когда я не поднимала трубку, оставлял сообщения на автоответчике. Я прослушала только первое – Тед опять лепетал оправдания насчет того, что у них, мол, вовсе не было интимного празднества по поводу воссоединения семьи и что я все неправильно поняла и т. д. и т. п. «Ха!» – только и сказала я. Не желая слушать дальнейших объяснений, я стерла пленку, а придя на работу в понедельник утром уничтожила и те сообщения, что пришли от Теда по голосовой почте. Он также писал мне письма по электронике, и я уже подумывала, не прочесть ли их, но затем вспомнила про присохший пластырь и удалила все письма.

Я устроилась за столом, вознамерившись сосредоточить мысли на чем-то другом, кроме моих теперь уже не существующих отношений с Тедом, и занялась доработкой ответа на ходатайство об упрощенном судопроизводстве по групповому иску. Получилось замечательно, даже я могла собой гордиться. Из-под моего пера вышел шедевр юридического искусства. Я потратила немало дней, сверяясь с законодательством, скрупулезно просматривала свидетельские показания и переписывала чертов проект раз двадцать. Теперь он выглядел почти идеально. Прочитав его, Даффи выразил бурный восторг, и даже Ширер отвлекся от бесконечного почесывания в паху, чтобы одобрительно кивнуть и сообщить, что у него нет серьезных замечаний.

Ходатайство должно было уйти по почте в среду, и у меня еще оставалось целых два дня – понедельник и вторник, чтобы откопировать и привести в порядок многочисленные приложения.

Я бодро взялась за дело: разложила в две аккуратные стопки показания представителей истца и акты медицинской экспертизы, с помощью бумажных наклеек указав множительному бюро, какие страницы мне надо отксерить. Это была монотонная, трудоемкая работа, и, закопавшись в бумаги, я весь день не поднимала головы. Когда я посмотрела на часы, было уже почти пять. Придя в офис с утра, я перво-наперво установила на своем телефоне режим «не беспокоить», чтобы меня не отвлекали ни коллеги, ни Тед. Без постоянных звонков время пролетело незаметно. В животе у меня уже урчало от голода, и я начала ощущать усталость. Глаза до сих пор болели от «слезного марафона», и хотя мне удалось поспать, прерывистый и беспокойный сон почти не прибавил мне сил. Учитывая резь в глазах, затекшие плечи и общее недомогание, я решила, что пора закругляться.

Прежде чем убрать бумаги, я еще раз все перепроверила и обнаружила отсутствие кое-каких важных документов: во-первых, заключения нашего медицинского эксперта, Ральфа Мерфи, и, во-вторых, свидетельских показаний сотрудницы компании ответчика, Бобби Кертис, в которых содержались особо важные сведения о договорах страхования, заключенных фирмой ответчика. Я видела эти бумаги не далее как на прошлой неделе, а теперь они исчезли из папки. Я не очень беспокоилась, так как в любом случае они были где-то в офисе, ведь я всегда делала как минимум по два экземпляра каждого документа. Однако после бесплодных поисков в своем кабинете и в «Штабе», я ощутила легкую панику. Я постаралась ycпокоить себя тем, что даже если не найдутся отпечатанные экземпляры, то я смогу поднять их электронную копию так как в фирме существовало строгое правило забирать из суда все файлы с показаниями и хранить в локальной компьютерной сети. Я села за стол, включила компьютер и стала набирать ключевые слова, но, сколько бы ни запускала программу поиска, сколько бы ни просматривала вручную список файлов, двух самых важных документа так и не нашла. Я все еще надеялась, что просто усталая и что это тот самый случай, когда нужные бумаги лежат? прямо перед носом, а я не замечаю их лишь из-за нервного перенапряжения последних дней. Тем не менее все мои поиски не принесли успеха, я начала задыхаться, а сердце стало биться неровным стаккато.

Несмотря на то что ходатайство, в общем, состояло из семидесяти пяти листов сложных доказательств с кучей комментариев по прецедентному праву и дополнительных свидетельских показаний, которые я собрала, чтобы предъявить суду, наше обвинение в основном строилось на этих двух документах: Мерфи был единственным врачом, который ясно и четко заявил, что халатное отношение ответчика к застрахованным вызвало ухудшение их физического состояния, а из всех работников фирмы ответчика лишь Кертис согласилась засвидетельствовать, что ее работодатель игнорировал жалобы своих сотрудников. Без показаний этих двух свидетелей – особенно сейчас, когда уже почти не оставалось времени на сбор материалов, – обвинение просто рассыплется. Если мы проиграем, наши клиенты не получат компенсаций, а кроме того, адвокатская контора «Сноу и Друзерс» будет обязана выплатить сотни тысяч долларов судебных издержек. Это был самый крупный иск, который мне когда-либо поручали вести, и, если я провалю дело из-за потерянных документов, для меня все будет кончено. Я тут же лишусь своего места в фирме. Даже в таком большом городе, как Вашингтон, круг юристов до статочно узок, так что слух о столь грубом промахе разнесется в мгновение ока и ни одна уважающая себя юридическая контора не возьмет меня на работу. Если я не найду эти показания, мне крышка.

Я провела в конторе всю ночь, просматривая каждый файл, имеющий хоть какое-то отношение к групповому иску, не говоря уж о десятках сотен открытых для доступа и не связанных с делом документов, которые я проверила, надеясь, что нужные мне сведения по ошибке перемещены в другой каталог. К восьми часам утра вторника, когда по коридорам вереницей потянулись секретарши, а в спертом, много раз переработанном кондиционерами воздухе повеяло ароматом свежего кофе, я поняла, что влипла. Показания Мерфи и Кертис исчезли. У меня оставался один день, чтобы сделать необходимые копии, сшить листы решения по ходатайству и отослать его в суд, а теперь я не укладывалась в этот срок. Я понимала, что мне надо пойти к Даффи и честно ему обо всем рассказать. У меня еще оставался последний луч надежды: а вдруг Даффи забрал показания основных свидетелей домой или оставил где-нибудь в офисе, а я, перерывая бумаги в два часа ночи, просто их не нашла.

– Элли, да ты никак всю ночь здесь провела! – послышался в дверях насмешливый голос. Стоя на коленках, я в стотысячный раз перебирала ящик с документа ми, зная, что это бессмысленно и все же надеясь на чудо. Я подняла глаза и увидела Кэтрин, прислонившуюся к дверному косяку. Разумеется, она выглядела безупречно: стильный костюм, уложенная волосок к волоску прическа, идеальный макияж. Я знала, что вид у меня ужасный: чуть раньше я выходила в туалет и поймала свое отражение в зеркале: оттуда смотрел человек, который всю ночь копался в пыльных бумагах и рвал на себе волосы. Моя прическа превратилась в чудовищную бесформенную копну, а под воспаленными глазами черными полосами размазалась подводка – все, что осталось от вчерашнего утреннего макияжа. К юбке прилипли комки пыли и нитки, а белая блузка, тщательно отглаженная сутки назад, вся измялась и вылезла из-под ремня.

– Трудности с групповым иском? – невинно поинтересовалась Кэтрин, подняв безукоризненно выщипанные брови.

– Что? Нет… с чего ты взяла? – соврала я, не желая давать ей повод для торжества.

– Иногда проблемы с главными свидетелями возни кают в самый последний момент, – небрежно обронила Кэтрин.

– Откуда ты знаешь? – быстро спросила я, и тут до меня дошло.

Я потеряла дар речи и лишь смотрела на нее в гневе и изумлении. Мы с Кэтрин не были подругами, но работа ли в одной команде. Она не могла – не стала бы умышленно срывать мою работу… Или стала бы? Даже если Кэтрин желала мне зла, зачем так рисковать? Ее могут разоблачить, а если фирма понесет крупные убытки, все закончится увольнением – и не только моим. Но вспомнив, что Кэтрин спит с Ширером, я поняла: ей не о чем волноваться. Он прикроет ее, даже если все остальные вылетят с работы. Убрав меня, свою единственную конкурентку, Кэтрин получит возможность заниматься крупными исками, и перед ней откроется прямой и широкий путь в компаньоны фирмы.

– Что ты сделала? – сдавленным шепотом спросила я.

– Я? Не понимаю, о чем ты, – пожала плечами Кэтрин, однако злорадная улыбка на ее лице говорила о другом. Я поняла, что показания исчезли бесследно, и мне их никогда не найти. Без них дело рухнет с громким треском. А вместе с ним – и моя карьера в «Сноу и Друзерс».

Сообщив Даффи о пропаже показаний (зрелище было жуткое: мой шеф не стал кричать и топать ногами, а просто побледнел и схватился за сердце), я вернулась за свой стол, тупо глядя перед собой и размышляя, как, черт возьми, буду выпутываться из этой передряги и каким образом за одну ночь моя жизнь превратилась в сплошное дерьмо. Не помню, сколько я так просидела, пока в дверях не появился Ширер. Вид у него был суровый.

– Элли, мы хотим поговорить с тобой, – сказал он. Я вздрогнула и молча кивнула.

Наверное, они просто проводят оперативное собрание, чтобы обсудить возможности минимизации убытков, подумала я, стараясь не терять оптимизма и не обращать внимания на громкий стук сердца, ставшего тяжелым как камень. Я встала, глубоко вздохнула и взяла с собой желтый блокнот и ручку – а вдруг это все-таки оперативное собрание и мне надо будет что-то записать.

Ширер ушел, не дожидаясь меня. Когда я вошла в конференц-зал, где стоял нелепый стол на изогнутых лапах с когтями, уместный скорее в трапезной какого-нибудь средневекового королевского замка, и висела отвратительная люстра из оленьих рогов, Ширер и Даффи уже сидели там, безмолвные и бесстрастные, со скрещенными на груди руками.

Я села за стол, нервно улыбнулась и, все еще не теряя надежды, сняла колпачок с ручки, чтобы сделать необходимые пометки. Может быть, если я притворюсь, что пришла на оперативку, они мне подыграют.

Ширер откашлялся и начал:

– Мне уже давно кажется, Элли, что работа не приносит вам радости. А в последнее время, учитывая, как вы отнеслись к делу Армора, я, к несчастью, убедился, что интуиция меня не подвела. Мы прилагаем все усилия, чтобы сделать наш отдел судебных тяжб образцовым и в ближайшие пять лет хотим стать одной из лучших – если не самой лучшей – адвокатских контор в городе по проценту выигранных дел. Для достижения этой цели нам необходима твердая уверенность в том, что у нас работает команда первоклассных сотрудников, включая и компаньонов, и работников младшего звена, готовых пожертвовать личными интересами ради блага фирмы. Боюсь, Элли, вы не вписываетесь в эту команду, – подытожил Ширер, описывая руками в воздухе странные круги.

– Говард имеет в виду, что мы оба очень ценим ваши профессиональные таланты и в личном плане вы нам очень симпатичны. Дело лишь в том, что, наблюдая за вами в последние годы, мы пришли к выводу – вам не нравится работа адвоката. Она не приносит вам удовлетворения, и нам не хочется, чтобы вы растрачивали свое время и энергию в сфере, которая вам явно не подходит, – продолжил Даффи.

В течение последующего часа Ширер и Даффи по очереди повторяли одно и то же, время от времени переходя на бейсбольную терминологию, а я молча слушала. Это была своеобразная версия расставания «ты не виновата, все дело во мне», только звучала она из уст моих работодателей. Примерно через каждые десять минут Даффи с Ширером делали паузу и многозначительно смотрели на меня, словно ожидая какой-то реакции, но я лишь безмолвно моргала глазами, и они опять заполняли повисшую тишину своими уговорами; «проблема не в вас, а в нас», «вам здесь плохо», «мы стремимся помочь вам реализоваться в профессиональном плане» и т. д. и т. п. Один раз Даффц даже выдал: «Разумеется, мы вас не увольняем, однако в наших взаимных интересах, чтобы вы занялись чем-то другим». Ага. Замечательно. Меня не увольняют. Просто я здесь больше не работаю.

Мне хотелось что-то сказать, придумать достойный ответ, чтобы выйти из зала с гордо поднятой головой, может быть, даже объяснить, что все это дело рук Кэтрин и бумаги пропали только из-за ее грязных происков. Но как я это докажу? Ширер, который спит с Кэтрин, конечно же, поверит ей, а не мне. В довершение ко всему во рту у меня вдруг пересохло, как будто вся слюна испарилась, а язык стал тяжелым и ворочался с таким трудом, что я не могла вымолвить ни слова. Периодически я делала глубокие вдохи и изо всех сил старалась не расплакаться. «Что бы ни было, только не реви», – мысленно повторяла я, твердя эту фразу даже не как заклинание, а как молитву. И все равно губы у меня задрожали, а глаза наполнились влагой, и я поняла, что если сейчас не уйду, то слез в три ручья не миновать.

– Мне полагается выходное пособие? – выдавила я, перебив Ширера, который в четвертый раз завел пластинку «мы хотим, чтобы наша фирма стала лучшей». Голос у меня был какой-то чужой и металлический, и в нем даже отдаленно не слышалось того спокойного достоинства, которое я отчаянно пыталась вложить в свои интонации.

– Оклад за три месяца, – сообщил Даффи, – и медицинская страховка.

– Хорошо, – выдавила я. – Извините.

Я выскочила из-за стола и, не задерживаясь, чтобы пожать руку начальству, бросилась к выходу. Втянув голову в плечи и опустив глаза в пол, я спешила по коридору, намеренно избегая взглядов сослуживцев. Скольким из них уже известно о моем увольнении, я не знала – Даффи божился, что это останется в секрете, но он либо врал, либо не представлял себе скорости, с которой разносятся конторские слухи, потому что все уже явно были в курсе: при моем приближении разговоры смолкали, а за спиной я слышала тревожное перешептывание. Казалось, на лбу у меня вы жжена большая алая буква «У» – тавро, навеки заклеймив шее меня как Ту, Которую Уволили. Выгнали. Вытурили. Вышибли вон.

Нам необходима твердая уверенность в том, что у нас работает команда первоклассных специалистов. Боюсь, Элли, вы не вписываетесь в эту команду. Слова Ширера звенели у меня в голове, заставляя еще больше страдать от собственного несовершенства. Даффи по крайней мере пытался вести себя любезно, несмотря на то что я всегда считала его бездушным роботом. Я прибежала к себе в кабинет как раз вовремя: едва успев захлопнуть дверь, я разрыдалась. Я дико, невыносимо устала. На меня обрушился целый ком неприятностей – я уже боялась, что не выдержу этого груза.

Немного успокоившись, я промокнула глаза измятой косметической салфеткой и новым взглядом обвела кабинет, сознавая, что уже никогда не увижу мир под этим углом. Я принялась собирать вещи – сгребла в кучу все свои фотографии, личные бумаги, кофейные кружки и разные мелочи (гелевую ручку с розовыми перьями, старый журнал комиксов, календарь с мопсами), уложила все это в две картонные коробки и постаралась как можно незаметнее исчезнуть из конторы. По пути к черному ходу мне встретилось человек пятнадцать – секретарши, ассистенты, адвокаты. Большинству не удалось сделать вид, что они меня не видят, хотя некоторые все же попрощались со мной елейными голосами. Я старалась держаться с достоинством и вежливо улыбалась, не поворачивая головы. Их затаенное любопытство меня не задевало, как не трогало и их сочувствие. Проходя мимо кабинета Кэтрин, я не удержалась и заглянула внутрь. Она сидела за столом в шикарном темно-синем костюме от Донны Каран и, как всегда, выглядела холодной красавицей. Кэтрин подняла глаза и торжествующе усмехнулась. В эту минуту я отдала бы все на свете, чтобы только отбросить свою щепетильность пай-девочки, подойти к Кэтрин и со всей силы залепить пощечину пря мо по ее фарфоровому личику, раскрашенному дорогой косметикой. Естественно, ничего такого я не сделала. Я просто отвернулась, прошла мимо и выскользнула через заднюю дверь, которой иногда пользовалась, пораньше удирая из конторы солнечным пятничным деньком. Держа перед собой коробки, так что они почти заслонили мне обзор, я в последний раз вышла из дверей адвокатской фирмы «Сноу и Друзерс».

Лифт звякнул, предупреждая меня – единственную пассажирку, – что кабина опустилась на первый этаж, в вестибюль. Двери открылись, и я вышла, шатаясь под грузом коробок. Я опустила их на пол, чтобы отдохнуть и осмотреться, не видно ли поблизости Пита, нашего портье – я бы попросила его поймать такси и, возможно, помочь вынести хотя бы одну коробку. Вообще-то я не очень люблю строить из себя деву в беде, но сейчас было не время изображать сильную женщину, особенно с учетом того, что выглядела я как замарашка, провела ночь без сна, да еще только что лишилась работы. Я обвела глазами вестибюль и не обнаружила Пита за стойкой, зато вместо него узрела…

– О черт! – вырвалось у меня, когда мы с Тедом встретились взглядами, и он шагнул в мою сторону.

Сейчас я была абсолютно к этому не готова. После всех переживаний и бессонной ночи вид у меня был еще тот. Мало того что случайное столкновение с бывшим любовником само по себе малоприятное событие, так при этом я еще и выглядела страшнее смерти. Мысль об этом была невыносима, особенно когда я вспомнила, что в нашу последнюю встречу этот тип пребывал в экстазе после сексуальных утех со своей экс-супругой. Мои ощущения чем-то напоминали ночной кошмар, в котором я приходила в школу голышом. Только сейчас все было гораздо, гораздо хуже.

Однако когда Тед подошел ближе, я заметила, что и он выглядит не намного лучше меня. Его лицо было пепельно-серым, и, похоже, он почти не спал. Даже его одежда, обычно выглаженная до хруста, как будто ее утюжили по три раза на дню, сейчас была помята.

– Элли, – сказал он, – нам надо поговорить.

– Что ты здесь делаешь? – хрипло спросила я.

– Я звонил, но ты не брала трубку. Я решил подождать здесь и перехватить тебя, когда ты пойдешь на обед. – Тед заметил коробки. – Что это такое?

– Меня уволили, – сообщила я, и только когда эти слова сорвались с моих уст, я впервые ясно осознала, что произошло. Страх и нарастающая тревога сдавили мне грудь, и у меня перехватило дыхание. Что же мне теперь делать?

– Господи, Элли… Мне так жаль. Я могу чем-то помочь? Позволь, я поймаю такси, – сказал Тед и потянулся к коробкам.

– Нет! – рявкнула я и удивилась собственной свирепости. Люди, спешившие мимо нас на обед – мужчины и женщины в деловых костюмах, застегнутых на все пуговицы, – оборачивались, радуясь, что стали свидетелями ссоры любовников и потом смогут оживить скучный рабочий день, пересказывая ее подробности сослуживцам. Я закрыла глаза, пытаясь овладеть собой. День и без того выдался кошмарный, и меньше всего мне сейчас хотелось разговаривать с Тедом, выслушивать его жалкие оправдания или, еще хуже, лживые заверения, что он не спал с Элис и все было совсем не так, как показалось со стороны. Все, чего я, черт побери, желала, – это убраться отсюда, подальше от Теда, подальше от конторы.

Взяв себя в руки, я налепила на лицо холодную улыбку и произнесла:

– Спасибо, я доберусь домой сама.

– Элли, нам надо поговорить, – взмолился Тед. Он подошел еще на шаг и положил руку мне на плечо. – Нужно все выяснить.

– А что выяснять? Ты был прав насчет нас и нашей разницы в возрасте – у нас ничего бы не получилось, – сказала я и отступила вбок, пропуская стайку секретарш и одновременно освобождаясь от руки Теда на моем плече.

– Ты сердишься на меня совсем не из-за этого.

– Я не сержусь на тебя. Я… разочарована. Да, думаю, ты разочаровал меня тем, что ты… наплевал на наши отношения. На меня… – тихо проговорила я и поняла, что вот-вот опять расплачусь. Я изо всех сил сжала губы и постаралась выровнять дыхание.

От моей последней фразы Теда передернуло, точно от приступа боли, но он продолжал смотреть мне в глаза.

– Ты так думаешь? Ты действительно так думаешь? – с беспокойством спросил он.

– Для тебя имеет значение, что я думаю? – пожала плечами я.

– Да, – твердо сказал Тед.

Я чувствовала, как его пристальный, неумолимый взгляд буквально пронзает меня насквозь. Переминаясь с ноги на ногу, я посмотрела по сторонам, отчаянно ища путь к отступлению.

– Послушай, я же сказала, ты был прав насчет того, что у нас ничего не выйдет. Тебе нужна женщина постарше, более похожая на тебя, менее… – Я хотела сказать «нуждающаяся в эмоциональной поддержке», но предпочла сохранить лицо. – …с менее сложным характером. – Помолчав, я продолжила: – Мне пора. За меня не волнуйся. У меня все нормально.

Наконец-то разглядев неподалеку Пита, я нагнулась, чтобы поднять коробки. Тед попытался забрать их у меня, но я перехитрила его, уйдя в сторону не очень-то изящным нырком.

– А вот у меня не все нормально, – настаивал Тед.

– Забудь, – прошипела я.

– Не могу, – сказал Тед, и до меня вдруг дошло, с каким трудом он это выговорил. Мне стало немного жаль его, и на короткий миг я почти смягчилась, но в следующую секунду в моей памяти промелькнула Элис, одетая в халат Теда на голое тело, и моя жалость немедленно испарилась. Я зло посмотрела на него.

– Все кончено, Тед. Оставь меня в покое, – тихо, но с мрачной решимостью сказала я.

Мои слова произвели почти физически ощутимый эффект, будто в Теда попал камень и оцарапал его острыми краями. Он уставился на меня, потом коротко кивнул и отошел в сторону, освобождая мне путь. Мы не попрощались. Я пошла прочь со всем достоинством, какое только можно было сохранить, сгибаясь под тяжестью двух коробок, и ни разу не оглянулась назад.

По идее увольнение с работы, особенно с получением выходного пособия, похоже на оплаченный отпуск – у тебя появляется время вволю отоспаться, почитать книги, посмотреть любимые телепередачи и все такое. Скучать по фирме «Сноу и Друзерс» я уж точно не собиралась. Я ненавидела свою работу, и мысль о том, что я навсегда покинула ледяные, безжизненные стены кабинетов, освещенные мертвенно-бледным светом флуоресцентных ламп, должна была вызывать у меня безудержную радость. Но вместо того что бы устроить себе праздник, в последующие несколько недель я все глубже погружалась в уныние. Я чувствовала себя законченной неудачницей. Со мной не хотела разговаривать даже лучшая подруга.

Мало того что через месяц мне стукнет тридцать, так в довершение к этому свое тридцатилетие я встречу одинокой, безработной и – если не перестану печь и лопать целые тонны шоколадных пирожных – жирной теткой. Я даже не умела по-человечески впасть в депрессию – большинство людей в этом состоянии полностью теряют аппетит, превращаются в обтянутые кожей скелеты и все время спят. Я же в огромных количествах поглощала арахисовое масло и ночи напролет валялась без сна, разглядывая потолок. Днем я тоже не могла найти себе развлечения – по-хорошему мне следовало бы наслаждаться бездельем и без конца переключать телевизионные каналы, наверстывая пропущенные серии «Закона и порядка» и прислушиваясь к советам Опры Уинфри, как изменить себя в лучшую сторону. Меня же, наоборот, переполняла нервная энергия, и я, словно по принуждению, скребла и чистила квартиру. Я вытащила посуду из буфета, протерла все полки, перебрала одежду в шкафах и выкрасила ванную комнату в теплый, приятный глазу нежно-розовый цвет.

Пелена моего уныния ненадолго рассеялась, когда по звонил Ник Блумфилд, который разразился бурными по хвалами по поводу моих шаржей (во время одного из всплесков нездоровой активности я закончила работу над ними) и предложил мне регулярно иллюстрировать статьи, появляющиеся на веб-сайте. Предположительный гонорар составлял примерно треть того, что я зарабатывала в адвокатской конторе. Я не представляла, как проживу на эти жалкие деньги, но все-таки это был шаг вперед, лучик света, такой нужный в эту мрачную для меня пору.

Благодаря моей дневной гиперактивности – рисованию/уборкам/поеданию пирожных – тяжкие раздумья обо всем, что произошло после Дня благодарения, одолевали меня лишь бессонными ночами. Лежа в постели, я никак не могла отогнать мысли о Теде и Элис, Кэтрин и Ширере, Нине и Даффи. Все они стояли у меня перед глазами, насмехаясь над моими неудачами до тех пор, пока я не начинала проваливаться в какую-то бездонную черную пропасть. Чтобы как-то бороться с этими призраками, я стала придумывать разнообразные варианты возмездия. Например, я фантазировала, что из-за ужасного гормонального заболевания Элис враз потолстела на двести фунтов, а Даффи проиграл десять крупных дел кряду, его выперли с работы и он остался на улице, одинокий и нищий. Я даже слегка повеселилась, представляя, как разошлю всем сотрудникам фирмы, а так же супруге Ширера анонимные письма, извещающие о его тайной связи с Кэтрин. Не то чтобы я взаправду сделала бы что-то такое – подобный поступок противоречил правилам пай-девочки, – но воображать это было приятно.

С Тедом все обстояло сложнее. Мне хотелось придумать для него что-нибудь по-настоящему ужасное, крупномасштабное – крушение надежд, разорение, что-то, что стало бы для него источником неизбывных страданий. Но всякий раз как перед моим мысленным взором вставали столь дорогие мне черты лица, я крепко зажмуривалась и начинала думать о чем-то другом. Боль разрыва была еще слишком свежа, и ее не облегчили бы даже фантазии о глобальной мести. Тед звонил еще несколько раз, оставляя сообщения на автоответчике. В последний раз он сказал: «Элли, прошу тебя, давай поговорим. Дай мне… хотя бы шанс все объяснить. Ты ясно дала понять, что между нами все кончено, и я не стану тебе надоедать, но… пожалуйста, позвони, когда будешь готова к разговору». Больше он не звонил, и это было к лучшему… по крайней мере я пыталась себя в этом убедить.