Слабое сердце

5

Дебра поселилась в западном крыле на втором этаже. Эта часть дома выходила на сушу, но из-за причудливости береговой линии из окон было видно, как набегают на берег океанские волны и, набрав силу, разбиваются о скалы, одевая их кружевной пеной. Пейзаж не отличался разнообразием, но с появлением солнца поросшая утесником заболоченная равнина обретала своеобразную суровую красоту.

Комната Дебре сразу понравилась: здесь во всем чувствовалась женская рука. Обои с цветочным орнаментом, шелковые занавески пастельных тонов и такое же покрывало на кровати, на туалетном столике кружевная салфетка ручной работы и набор щеток, ящики с бельем пахнут цветочными духами…

Интересно, чья это комната? — думала Дебра. Только не Линды. Та ни за что бы не стала пользоваться духами с таким незамысловатым ароматом.

Энтони принес в комнату ее вещи и, не церемонясь, свалил на кровать. Дебра молча стояла у окна, кожей ощущая его присутствие, и судорожно соображала, что бы такое сказать, но Энтони вышел, не удостоив ее взглядом. Через пару минут хлопнула входная дверь и послышался рев мотора.

Дебра принялась разбирать вещи, а в голове неотступно сверлила мысль: правильно ли она поступила? Конечно же она не на шутку обиделась на Линду, поэтому и раздумала возвращаться в Лондон. Но с другой стороны, не безрассудство ли это? А вдруг то, что произошло между ней и Энтони минувшей ночью, повторится? И что тогда?! Ведь если Энтони переспит с ней, не позаботясь о последствиях, она может забеременеть!

От одной этой мысли у Дебры затрепыхалось сердце, ноги стали как ватные и она в изнеможении присела на край кровати. Что скажет на это ее врач? Доктор Пайлз постоянно твердит одно и то же — избегайте стрессов. А что такое беременность, если не стресс? А роды?!

Хотя Дебра и не обсуждала с ним эту тему, она ничуть не сомневалась: если бы доктор Пайлз заподозрил ее в том, что у нее возникли интимные отношения с мужчиной, он наверняка бы предостерег ее от опасностей, связанных с деторождением. Как и ее мать, доктор Пайлз считал, что ей не следует выходить замуж, и, судя по всему, они совершенно правы.

Дебра вспомнила Тимоти, вздохнула и, подойдя к трельяжу, оглядела себя критическим глазом. Как это говорят медики? Объективно: кожа бледная, скулы высокие, рот яркий… Нижняя губа чуть полнее верхней — если верить физиономистам, верный признак чувственной натуры. Сегодня ночью Дебра впервые в жизни смогла в этом убедиться.

Глаза большие, карие — как говорила мама, шоколадного цвета… Длинные, абсолютно прямые белокурые волосы… Дебра невесело улыбнулась. Мужчины любят блондинок — это точно. Она не могла пожаловаться на недостаток внимания со стороны сильной половины рода человеческого, но мать постоянно ограждала ее от общения с ними.

Может, боялась, что дочь повторит ее собственный, не слишком удачный опыт семейной жизни. Родители разошлись давно, и Дебра почти не помнила своего отца. Может, ею руководил материнский эгоизм — ведь у нее по сути не было личной жизни и Дебра стала для нее светом в окошке… А может, мать считала, что ее ненаглядная дочь достойна лишь принца. Принца, который придет, поцелует Спящую Красавицу и разрушит колдовские чары…

А принц все не приходил… Потом мама умерла, вместо принца явился Тимоти, но, узнав про болезнь Дебры, как и следовало ожидать, сбежал. Так что не родись блондинкой, а родись здоровой…

Дебра приподняла волосы над головой, расправила плечи и выпрямилась. От этого движения тонкая ткань блузки натянулась, обрисовав грудь — небольшую, но высокую и упругую… Дебра вспомнила, как минувшей ночью ее ласкал Энтони, и зарделась.

Припомнила, как он говорил, что она чертовски соблазнительная… Кто знает, так ли это на самом деле, или он говорил это в угаре плотского вожделения? Дебра снова покосилась в зеркало. Нет, все-таки хороша! — решила она. Конечно, не такая ослепительная сексапильная красотка, как Линда, но тоже ничего…

Тяжко вздохнув, Дебра опустила руки и отошла от зеркала. Что толку притворяться? — с досадой корила она себя. Все равно ей не сравниться с Линдой. С ее-то слабым здоровьем даже пытаться не стоит! Чем скорее перестанет витать в облаках, тем лучше.

Надо как можно скорее сказать Энтони правду. Ведь не прогонит же он ее на самом деле, а через пару недель она уедет и больше не увидится с ним никогда. Дебра снова вздохнула. Ну почему, почему ей так не хочется, чтобы он узнал о ее болезни? Нет, она не Спящая Красавица, а Золушка. Живет словно взаймы, трясется от страха, что часы пробьют полночь…

В дверь постучали, Дебра вздрогнула, а сердце затрепыхалось как заячий хвост.

— Кто там? — отозвалась она, и от волнения у нее перехватило в горле. — Войдите!

— Это всего лишь я, мисс. — Дверь отворилась, и в комнату с подносом в руках вошла миссис Уинсли. — Я подумала, может, вы захотите кофе? Ведь вы толком не позавтракали. А еще я хочу уточнить, во сколько подавать обед.

Дебру растрогала забота экономки.

— Большое вам спасибо, миссис Уинсли! Кофе это как раз то, что мне нужно. А обедать я буду, когда… когда освободится мистер Браун.

— Хорошо, мисс. — Миссис Уинсли поставила поднос на откидной столик в оконном проеме. — Только мистер Браун может и не поспеть к обеду. Ведь он уехал в Девонпорт, к адвокату мистера Генри.

— Да? — Дебра надеялась, что в ее голосе прозвучал лишь праздный интерес. — Ну конечно, припоминаю, он… он что-то говорил об этом. — Взглянув на поднос, как бы между прочим спросила: — А он не говорил вам, что я приехала сюда поработать? Кстати, где в доме, кроме библиотеки, есть письменный стол?

Миссис Уинсли задумалась.

— Разве что в кабинете мистера Генри, мисс. Только сейчас кабинет заперт. Думаю, вам там будет удобно, только сперва спросите разрешения у мистера Брауна.

— Я так и сделаю. — Дебра кивнула, разглядывая изящную серебряную ложечку с вензелем.

Интересно, почему миссис Уинсли, говоря о покойном муже Линды, называет его по имени, а Энтони — мистером Брауном? Да и так ли его зовут на самом деле? Если, по его словам, он родился вне брака, то у него должна быть другая фамилия…

Миссис Уинсли все не уходила.

— Вот вы сказали, мисс, что приехали поработать, — выдержав паузу, заметила она, — а чем же вы будете заниматься?

— Рисовать, — ответила Дебра, подняв голову и глядя миссис Уинсли в глаза. — Я — художник.

— В самом деле? — удивилась миссис Уинсли. — Ну надо же! И что же вы будете рисовать?

— Иллюстрации к детской книге.

— Как интересно! Первый раз вижу художницу! — осмелев, разговорилась миссис Уинсли. — А жена мистера Генри — актриса. И, говорят, очень знаменитая… Жаль, вы с ней незнакомы!.. Вы бы наверняка подружились! — Она прищурилась. — Знаете что, мисс? А ведь вы с ней похожи, ей-Богу!

Дебра опустила глаза и, чтобы потянуть время, отпила глоток кофе. Значит, Энтони не говорил, кто она. Просто назвал имя и, надо думать, сказал, что она его знакомая. Интересно, что по этому поводу думает миссис Уинсли. Она явно удивилась, услышав, что Дебра приехала сюда поработать. Удалось ли Энтони убедить миссис Уинсли в том, что приезд Дебры был для него неожиданностью?

— Похожи? — с сомнением повторила она. — Ну это вряд ли! Актеры ищут всеобщего внимания. А художники, наоборот, любят уединение. Во всяком случае, как правило.

— А я так смекаю, что и те и другие люди, а люди бывают всякие разные, — высказала свое мнение экономка, оглядывая комнату. Кивнув на неразобранные сумки, предложила: — Давайте я помогу вам разложить вещи.

— Нет-нет, спасибо. — Дебра затрясла головой. — Лучше я сама.

— Как скажете, мисс. — Миссис Уинсли не удержалась и потрогала кашемировый свитер изумрудного цвета. — Какая красота! Что-то я не вижу, чтоб вы взяли с собой платья… Мисс, если вам нужно что погладить, вы мне скажите.

— Спасибо, миссис Уинсли. Только я приехала не отдыхать, а работать. — Дебра с трудом сохраняла вежливый тон. — Как вы считаете, к трем часам мистер Браун вернется?

Это прозвучало как «можете идти», и миссис Уинсли ушла, а Дебра еще долго не могла успокоиться. Раньше ей не приходилось иметь дело с прислугой, и она ругала себя за несдержанность. Ну разве эта женщина виновата, что любопытна? Да и что в этом удивительного? Ведь она живет в такой глуши, где приезд любого нового человека — целое событие.

Зря не разрешила миссис Уинсли разложить вещи! — запоздало упрекнула себя Дебра. Наверное, она обиделась: ведь это ее работа. Еще подумает, будто она чем-то недовольна! Дебра допила кофе и не удержалась — спешно распихала по ящикам комода вещи, пока словоохотливая миссис Уинсли не явилась за подносом.

Энтони к трем часам не вернулся, и Дебра обедала в одиночестве — в той самой столовой, где прошлым вечером он над ней издевался. При свете дня было видно, что мебель от времени вся рассохлась, а гобелен на обивке потерт, и Дебре взгрустнулось. Она представила, сколько поколений Браунов жило в этом родовом гнезде, а теперь дом пустует… Жаль, если он на самом деле достанется Линде! Энтони уедет в Испанию, а Линда наверняка сразу же продаст особняк и накупит себе ворох дорогих шмоток, драгоценностей и парочку шикарных тачек…

Линда… «По имени — и житие»… Лучше не скажешь! Подруга оказалась настоящей змеей[1]. Дебра помрачнела. Можно подумать, весь мир крутится вокруг Линды! Она встала из-за стола, так и не воздав должное корнуэльскому пирогу с мясом и овощами, испеченному миссис Уинсли. Ну почему она никак не выбросит из головы Линду? Как будто у нее своих проблем не хватает!

За окном сияло солнце, и Дебра решила прогуляться. Поднявшись к себе, быстро переоделась — надела зеленый свитер, заправила бежевые вельветовые джинсы в высокие замшевые сапоги, а сверху накинула легкую дубленую куртку с капюшоном. Белокурые волосы эффектно контрастировали с темным мутоном капюшона, и Дебра осталась вполне довольна своим внешним видом. Жаль только, что Энтони куда-то уехал и по достоинству оценить ее усилия некому…

Выйдя на крыльцо, Дебра остановилась и инстинктивно схватилась за перила. От яркого весеннего солнца, пьяняще свежего морского воздуха и пронизывающего ветра у нее закружилась голова. На миг возникло искушение изменить свой первоначальный план прогуляться пешком, но малолитражки на месте не оказалось. Видно, Энтони отогнал машину за дом, решила Дебра и не поддалась порыву лени. Доктор Пайлз велит ей как можно больше бывать на свежем воздухе, вот и будет ходить пешком.

За запущенным садом скалы уступами нисходили к уютной бухте. Наверное, летом здесь просто рай земной… К бухте вела извилистая каменистая тропа, но спускаться по ней Дебра не рискнула — почти отвесная. Неподалеку виднелась фунтовая дорога к рыбацкому поселку. В заливе стояли несколько баркасов, на волнах у гавани покачивались еще три, а на покрытом галькой берегу лежали, ожидая прилива, лодки поменьше. Сейчас вода спала, обнажив гибельные острые камни и наводя на мысли о кораблекрушениях.

Дебра повернулась спиной к скалам и оглядела дом. Он стоял холодной неприступной крепостью — ни веточки плюща, ни дикого винограда, но теперь, после проведенной в его стенах ночи, он уже не казался Дебре чужим. Она нашла окна своей комнаты, окна столовой и спальни хозяина дома…

Чувствуя, что мысли сворачивают в опасную сторону, Дебра поскорее отвернулась и постаралась сосредоточиться на красотах пейзажа. Пробираясь между скал, она шла вдоль побережья и с интересом наблюдала за морскими птицами. Кого здесь только не было: бакланы и кайры, крачки и чайки… Набрав высоту, они камнем падали вниз и ныряли в воду за пищей, оглушительно кричали, возмущаясь непрошеным вторжением в их владения, и Дебра, скоро устав от их гомона, свернула в сторону суши.

Моховые болота были не так живописны, зато здесь царила первозданная тишина. Насколько хватает глаз, кругом только зеленые кочки, утесник да вырванные ветром чахлые растения… Дебре казалось, будто она одна на всем белом свете, и чем дальше она уходила от Кингз-Милла, тем легче было представить, что время повернуло вспять. А тут еще небо затянули облака. Того и гляди возникнет из ниоткуда какой-нибудь призрак на коне, пришло в голову Дебре, и по спине у нее побежали мурашки. Довольно зловещий пейзажик! Наверное, Альфред Хичкок именно здесь задумал свой первый фильм ужасов. Ведь он родился и начал свою карьеру в Англии, причем как художник.

Внезапно на фоне зелени огненно-рыжей молнией мелькнула тень. Лиса! Дебра подкралась поближе, но перепуганная лисица скрылась в зарослях кустарника. Тут и там попадались заячьи норы. Одну из них Дебра не заметила и, оступившись, подвернула ногу.

Поднялся ветер, и Дебра решила вернуться. Стоял апрель, но весна в этом году выдалась на редкость холодная. Не спасали даже перчатки. Спрятав руки в карманы куртки, Дебра отправилась обратно.

Интересно, вернулся ли Энтони? Наверное, уже вернулся… При одной лишь мысли о нем сердце ускорило свой бег. Во время прогулки Дебре удалось немного отвлечься, но теперь, когда ей предстояло снова с ним увидеться, ни о чем другом думать она не могла.

Наконец впереди замаячил Кингз-Милл. Прогулка утомила Дебру, да и подвернутая нога вдруг дала о себе знать… Интересное дело, пока не вспоминала об Энтони, ничего не болело… Не зря говорят: все зависит от настроения.

Дебра решила идти напрямую, через заросли кустарника. Пробравшись на дорожку, наклонилась заправить джинсы в сапоги, а когда выпрямилась — увидела перед собой Энтони. Судя по его сумрачной физиономии, он был чем-то озабочен.

— Дебра, ну где тебя черти носят?! — выпалил он, схватив ее за локти и сверля глазами. — Уверяла, будто приехала поработать. А сама? Ну разве так можно? Я чуть с ума не сошел! Решил, что ты свалилась с какой-нибудь скалы и тебя унесло приливом!

— Извините. — Дебра высвободила руки и чуть покачнулась от усталости. — Я не думала, что вы будете волноваться.

Заметив ее утомленный вид, Энтони с тревогой спросил:

— Что с тобой? Ты не заболела? Может, я сделал тебе больно?

— Нет. Со мной все в порядке. — Дебра старалась казаться спокойной. — Просто подвернула ногу, только и всего. Думаю, растяжение…

— Уверена? — усомнился Энтони и, ругнувшись себе под нос, поднял ее на руки, как вчера ночью, и понес к дому.

Дебра сделала слабую попытку сопротивляться, хотя, если честно, на самом деле не имела ничего против. Энтони нес ее легко, как ребенка, а она, чувствуя на лице его ровное, теплое дыхание с легким запахом табака, снова разволновалась. Уж лучше бы ковыляла сама!..

Энтони вошел в дом и, внеся Дебру в библиотеку, поставил на пол у пылающего камина. Когда он опускал ее, она скользнула вдоль его сильного тела и ощутила уже знакомый трепет.

— Ты вся замерзла! — отчитывал ее он. — Дебра, ну почему ты не сказала, что хочешь прогуляться? Я бы взял тебя с собой в Девонпорт. Там бы вместе и пообедали…

Дебра перевела дыхание.

— Я хотела пройтись пешком, — заявила она, снимая капюшон и освобождая волосы. — И… и вам вовсе не надо обо мне беспокоиться. Я вполне могу позаботиться о себе сама.

— Черта с два! — огрызнулся Энтони и принялся мерить библиотеку шагами, приглаживая пальцами растрепанные волосы. — Что-то не похоже! Неужели ты не знаешь, что разгуливать по болотам опасно? Там застаивается вода, есть топь и трясина… Затянет в считанные секунды — и поминай как звали!

— Вы серьезно? — Дебра с сомнением подняла на него глаза. — Или нарочно меня пугаете? Какая еще топь? И потом я не маленькая девочка, да и волков в округе что-то не заметила.

Энтони с минуту смотрел на нее, словно изучал как явление природы. Она с вызовом встретила его взгляд, после чего отвернулась и протянула руки к огню. И тут его словно прорвало.

— Да что ты в этом смыслишь! — Он подскочил к ней вплотную и смотрел чуть ли не со злостью. — Ты что, выросла на этих болотах? Можно подумать, ты облазила здесь каждую скалу и канаву!

Дебра отошла от камина и буркнула:

— А вы, надо думать, облазили?

— Да, облазил, черт побери! И знаю, что и где, получше тебя!

— Ну ладно. — Дебра изобразила смирение. — Простите меня. Я уже извинялась, но, если надо, извинюсь еще раз. Откуда я знала, что мне нельзя без спроса выходить из дома? Но ведь если… если бы вас здесь не было, мне пришлось бы заботиться о себе самой, значит…

— Ничего не значит! — пробормотал он, прерывисто дыша, и его руки — словно сами по себе — потянулись к ней. Скользнули по плечам, к шее, под шелковый занавес волос, и притянули ее к нему. Руки были холодные, настойчивые… От движения полы куртки раздвинулись и в распахнутом вороте рубашки показались темные завитки волос на груди.

Пока они препирались, Энтони ослабил узел галстука, и теперь он качался у Дебры перед глазами, словно гипнотический маятник, приковывая взгляд и вызывая в ней, как и минувшей ночью, состояние ступора. Вспомнив, как она видела его полураздетым, Дебра возбудилась и с каждой секундой противиться его обаянию становилось все труднее и труднее.

— Не надо! — выдохнула она, сверхчеловеческим усилием вырвалась из его объятий и, отступив на шаг, взглянула на него с упреком: — Вы же обещали!

Судя по бледности, проступившей из-под загара, Энтони был не менее взволнован, но, совладав с собой, встретил ее взгляд.

— Ты права, — выдавил он с трудом, поправляя дрожащими пальцами воротник рубашки. — Извини. Это я должен просить прощение. Боюсь, что я… Впрочем, не обращай внимания. — Он шумно вздохнул и, выдержав паузу, уже другим тоном добавил: — Налить тебе чего-нибудь горячительного? Или хочешь чаю?

Дебра облизнула пересохшие губы. Это был опасный момент. И ей придется научиться избегать таких моментов впредь — если она хочет убедить Энтони в том, что действительно имеет в виду то, что говорит. Когда его руки касались ее, когда его пальцы ласкали мочки ее ушей, она переставала владеть собой. Ей хотелось одного — прижаться к нему. Ну а если бы он ее поцеловал…

— Я… хорошо бы чаю, — как можно спокойнее произнесла она, глядя на огонь в камине. — Пожалуй, я выпью чай у себя в комнате. Хочу… поудобнее положить ногу.

— Располагайся здесь, — хмуро предложил Энтони, кивнув на кресло у камина. — Сейчас принесу тебе пуфик.

Дебра колебалась.

— А я… я вам не помешаю?

Опустив уголки губ, Энтони с усмешкой ответил:

— Нет, Дебра, не помешаешь.

— Хорошо. — Дебра чуть помедлила, сняла куртку и поискала глазами, куда бы ее положить.

— Дай мне. — Выхватив куртку, Энтони направился к двери и вышел в холл.

Проводив его взглядом, Дебра нервно повела плечами и опустилась в мягкое бархатное кресло у огня. Здесь теплее, говорила она себе, оправдывая свою уступку, но выглядело это не слишком убедительно. Раз уж осталась в Кингз-Милле, нужно выработать в отношениях с Энтони некий нейтралитет. Не прибегать же к провокациям, а то и до конфликта недалеко.

Миссис Уинсли привезла на сервировочном столике чай. Поставив его рядом с креслом, с любопытством обшарила юркими как у мыши глазками комнату, отметив все — и сброшенные у камина сапоги Дебры, и то, как она сидела, положив ноги на каминную решетку.

— Мистер Браун сказал, что вы подвернули ногу, — проговорила она. ~ Может, поставить компресс?

— Не надо. Пустяки! — Дебра небрежно махнула рукой. — Ничего страшного. Просто наступила на заячью нору.

— Так вы гуляли, мисс? На болотах? — удивилась миссис Уинсли. — Поди, окоченели от холода! В это время года там промозгло.

Дебра молча кивнула, не зная, что на это ответить, а миссис Уинсли с готовностью продолжила:

— Вот и мать мистера Брауна тоже любила гулять на болотах. Оно и понятно — ведь они такие бродяги и вообще…

— Спасибо, миссис Уинсли, вы свободны! — раздался с порога ледяной голос Энтони.

Дебра толком не успела сообразить, что именно сказала миссис Уинсли, а та уже смущенно буркнула «как скажете» и шмыгнула за дверь.

Энтони поставил на ковер возле ног Дебры пуфик, а сам устроился в кресле напротив. Пуфик был круглый, с витыми ножками, и, хотя гобеленовая обивка порядком поистерлась, Дебра поняла, что это дорогая вещь.

Заметив ее взгляд, Энтони пояснил:

— Это матери Генри. Она частенько им пользовалась. Миссис Браун здоровьем не отличалась…

— Вот как? — робко поддержала разговор Дебра. — А что с ней было?

Пожав плечами, Энтони откинул темноволосую голову на зеленую бархатную спинку кресла.

— По-моему, у нее было малокровие, а после рождения Генри развилось белокровие. Она умерла вскоре после моего рождения.

— Вскоре после вашего рождения? — машинально повторила Дебра. — Но ведь у вас с Генри были разные матери.

— Как только что доложила любезная миссис Уинсли, — сдержанно заметил Энтони. — Может, выпьем чаю?

— Что? Ах да… — Дебра повернулась к столику. — Вам с молоком и сахаром?

— Да, мне по-английски. — Энтони выпрямился и сплел пальцы. — Ну и как твоя нога?

— Уже не болит. — Дебра осторожно передала ему чашку с блюдцем. При этом руки ее слегка дрожали. — Вряд ли это растяжение. Просто подвернула — и все.

— Вот и хорошо. — Он поднес чашку к губам, отхлебнул чаю и глаза блеснули юмором. — Дебра, мне бы очень не хотелось, чтобы ты, пока здесь, что-нибудь себе повредила.

Снова издевается! — возмутилась про себя Дебра, но решила не попадаться на удочку, а всерьез занялась аппетитными оладьями. Она вдруг почувствовала, что страшно проголодалась — то ли после прогулки, то ли от волнения.

— Вкуснотища! — Дебра намазала очередной оладышек джемом и спросила: — А что же вы ничего не едите?

— А тебе нравится твоя комната? — вопросом на вопрос невпопад ответил Энтони.

Дебра чуть опешила и, тщательно подбирая слова, сказала:

— Нравится. Там очень… уютно и мило. Признаться, я даже не ожидала.

— Не ожидала? — Он нахмурился. — А чего же ты ожидала?

— Вы меня не так поняли. Просто… просто эта комната отличается от остальных.

— Отличается? И чем же?

— Там во всем чувствуется женская рука. — Дебра покраснела. — Наверное, это комната покойной миссис Браун?

— Которую миссис Браун ты имеешь в виду? — Он снова откинулся на спинку кресла и смотрел на нее не мигая.

Сейчас, когда Энтони был спокоен, глаза у него были дымчато-голубые, но Дебра уже знала: когда он сердится, они светлеют и приобретают холодный стальной оттенок.

— Как это? Я имею в виду мать вашего… мать Генри, — пробормотала она. — Сомневаюсь, что Линда выбрала бы себе нечто столь… незамысловатое.

— Ты так думаешь?

Дебра вздохнула.

— Да. И потом, ведь она… она жила в комнате вашего брата. — Она подняла на него глаза, но он молчал. — Я права?

— Да, это не ее комната, — согласился Энтони. — Но и не матери Генри.

— Вот как?! — Дебра потупилась. — Тогда чья же?

— Попробуй угадай.

Дебра кожей чувствовала на себе его пристальный взгляд, но поднимать глаза не рискнула, а взяла еще один оладышек и, помолчав, спросила:

— Это комната вашей матери?

— Угадала.

— Но ведь вы же сами говорили, что…

Она подняла глаза и встретила его непроницаемый взгляд.

— Что я говорил? Что родился еще до того, как умерла Анна? — Он криво усмехнулся. — Дебра, неужели ты не знаешь, как это бывает? А пора бы!.. Ты уже большая девочка.

— Вы меня не так поняли. — У Дебры горело лицо. — Я хотела сказать, что… что это как-то странно. Ваша мать жила в доме, пока… пока была жива миссис Браун.

— Этого я не говорил.

Нет, это уму непостижимо! Ну зачем он прикидывается дурачком? Лишь бы досадить ей?!

— Но вы сказали…

— Я сказал, что в той комнате, где остановилась ты, жила моя мать. Так оно и было. После смерти Анны.

Дебра окончательно запуталась.

— Но, если миссис Браун умерла, ваш отец мог…

— Жениться на моей матери? — подсказал Энтони. — Дебра, что же ты молчишь? Ты ведь это хотела сказать?

Дебра перевела дыхание и смущенно буркнула:

— Меня это не касается.

— Неужто? — с издевкой возразил он. — Тогда почему ты с такой жадностью внимала россказням миссис Уинсли?

— Ничему я не внимала! — возмутилась Дебра. — Я… мы просто разговаривали. К вашему сведению, я ее ни о чем не расспрашивала. А вам, — она с вызовом повернулась к нему, — нечего было подслушивать!

На миг ей показалось, что она хватанула через край. Энтони выпрямился, его глаза полыхнули гневом, рот сжался в упрямую линию. Дебра внутренне съежилась и стиснула подлокотники так, что от напряжения побелели суставы, но внезапно Энтони залился смехом.

— Браво! Ну кто бы мог подумать, что под этим кротким обличьем прячется огонь? Дебра, один — ноль в твою пользу!

У Дебры повлажнели пальцы, и она в изнеможении откинулась на спинку кресла. Нет, такие поединки ей не по силам! Дебра потянулась за чашкой с чаем — хоть чуть-чуть подкрепиться, но напряжение отразилось у нее на лице.

— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил Энтони, заметив темные круги у нее под глазами. — Ты вдруг вся… побелела. Черт, да что я такого сказал? Чего ты испугалась?

— Со мной все в порядке, — заверила его Дебра, но получилось не слишком убедительно. — И, как вы сами заметили, я уже большая девочка, так что ничего не боюсь.

— Что-то не похоже… — Энтони нахмурился. — Дебра, я серьезно. Иногда ты вдруг становишься такой… Даже не знаю, как сказать… такой хрупкой. Ну просто как хрустальная ваза.

Дебра поставила чашку на столик.

— Извините, если я…

— Дебра, хватит извиняться каждый раз, когда я что-нибудь ляпну! — Он вскочил, подошел к каминной полке и положил на нее сжатые кулаки. — Одно из двух. Либо ты очень наивна, либо очень умна. Никак не пойму!

— Вот как?! — Ничего другого Дебра не нашлась сказать, но Энтони ее не слушал.

— Нет, это выше моего понимания! — продолжал он, словно размышляя вслух. — Уж не знаю, насколько ты невинна в плане секса, но в любом случае, — тут брови его слегка сдвинулись, — ведь невинность определяется не только физиологией. — Скорее это состояние души. — Он сокрушенно покачал головой. — Первый раз в жизни вижу такую женщину!

Дебра опустила глаза. Ну что она могла ему ответить? Столь откровенное признание привело ее в смятение. Но меньше всего ей хотелось, чтобы он что-нибудь заподозрил, и, скинув ноги с пуфика, она сказала:

— Пожалуй, я пойду к себе, если вы не возражаете. Мне бы хотелось принять душ перед ужином, и у меня есть кое-какие дела…

— Подожди! — Энтони повернулся к ней, схватил за руку и смотрел на нее одновременно с интересом и мольбой. — Будет лучше, если ты узнаешь все от меня, а не соберешь по крохам от миссис Уинсли… — Он помолчал. — Ты поняла, на что она намекала?

Дебра затрясла головой.

— Уверяю вас, меня это не касается… — начала было она, но он оборвал ее.

— Позволь мне судить об этом. — Он мрачно усмехнулся. — Кстати сказать, неужели тебе совсем неинтересно, кто пытался тебя соблазнить.

Дебра потупилась и спросила:

— Значит, ваша мать была цыганка?

— Да, цыганка.

— Она умерла?

— Умерла. — Он помолчал. — На болоте. Говорят, от переохлаждения. Она тогда сбежала от моего отца.

Несмотря на его ровный, бесстрастный тон, Дебра почувствовала, что он кипит от гнева. В голове заметались вопросы, но она понимала, что не имеет права задавать их. На ум приходили пустые слова сочувствия, но она не произнесла их вслух. Ведь он рассказал ей об этом совсем не потому, что нуждается в ее сочувствии. Дебра украдкой покосилась на Энтони.

— Теперь понимаешь, почему я так разозлился, когда узнал, что ты ушла бродить по болотам? — тихо спросил он и стиснул ее запястье. — Хотя у нас с тобой совсем другие отношения… Знаешь, а ведь моя мать не захотела выйти замуж за отца.

Дебра удивленно вскинула брови.

— Как это? Но ведь вы сами говорили, что она жила здесь…

— Жила. Но не по своей воле, поверь мне. Когда ее отец узнал, что она ждет ребенка, он выставил ее из дому. Куда ей было деваться? Вот она и обратилась за помощью к моему отцу… Он снял домик в рыбацком поселке, и она жила там, пока я не родился. Пока была жива Анна, отец содержал нас, ну а потом перевез в Кингз-Милл.

— Понятно. — Дебра задумчиво прикусила нижнюю губу. — А что было потом, когда она умерла?

Энтони нахмурился.

— Потом большую часть времени я проводил по разным пансионам и интернатам, а дома бывал только по праздникам и на каникулах. А когда мне исполнилось восемнадцать, отец и вовсе спровадил меня в Испанию. Но это я тебе уже рассказывал.

— А Генри?

Он вдруг заметил, что сжимает ей руку, ослабил пальцы, и она выдернула ее и принялась растирать онемевшее запястье.

— Генри? — Он вздохнул. — Представь, а ведь мы с Генри были очень близки. Не в пример распрям, бытующим между единокровными братьями в мыльных сериалах, у нас с ним были превосходные отношения. А когда меня отправили в Испанию, он переживал не меньше, чем я.

— А он был намного старше? — робко вставила Дебра.

— На пять лет. Но в чем-то я всегда ощущал себя взрослее. Видно, дело в моих цыганских корнях. Хотя у меня в крови много чего намешано: на четверть я испанец, на четверть кельт и наполовину цыган. Ничего себе гремучая смесь? Многовато для младенца!

Дебра почувствовала, как щеки заливает румянец. Казалось, Энтони читает ее мысли, весьма опасные мысли…

— Ну я пойду к себе? — полуспросила она, заметив, что в его взгляде сквозит раздражение.

— Дебра, и это все, что ты можешь мне сказать? Значит, я рассказывал зря? — Рот сжался в упрямую, жесткую линию. — Интересно, что бы ты сказала по поводу моей родословной, если бы думала, что можешь от меня забеременеть?

— Странный вопрос! — прерывисто дыша, пробормотала она. — Это… это маловероятно. То есть…

— Что же тут странного? Дело житейское! С любой женщиной может случиться…

Дебра смущенно молчала.

— Считай, что вопрос чисто гипотетический.

— Гипотетический? — Она подняла на него глаза. — Ничего страшного в вашей родословной я не нахожу…

— Приятно слышать. — Казалось, его глаза ощупывали все тайные извилины ее души. — Знаешь, Дебра, я бы никогда не бросил своего ребенка.

— Как это сделал ваш отец? — невольно вырвалось у нее. — Но ведь он… он содержал вас и оплатил ваше образование.

— По-твоему, этого достаточно? — Энтони криво усмехнулся. — Интересно получается… Значит, по-твоему, главное — накормить, одеть и обуть? И все?

Дебра отвела глаза.

— Не понимаю, что вы хотите сказать…

— А чего тут непонятного? Как говорится, не хлебом единым жив человек.

— Согласна. А еще говорят, не суди ближнего. — Дебра с вызовом встретила его взгляд. — Ваш отец дал вам образование, а это не так уж мало.

— А как же быть с чувствами ребенка? С его потребностью быть кому-то нужным? — кипятился Энтони. — Впрочем, тебе этого не понять. Ведь ты в моей шкуре не была!

— Хотите сказать, что в этом вопросе я не имею права голоса?

— Нет! Не в этом дело! — Он придвинулся к ней вплотную и, взяв за подбородок, приподнял так, чтобы она смотрела ему в глаза. — Я хочу сказать, Дебра, что, если бы ты забеременела, я бы на тебе женился. Не допущу, чтобы мой ребенок рос без отца! Понятно?

Дебра упрямо мотнула головой.

— Вы чересчур самоуверенны. — Голос у нее дрогнул. Она облизнула пересохшие губы. — А вдруг ваша избранница откажется выйти за вас замуж? В наше время женщины нередко воспитывают детей без отца.

— Со мной этот номер не пройдет.

— Неужели? И что же вы сделаете?

— Заставлю, — коротко и веско бросил он. — Так или иначе.

И Дебра не сомневалась — так и будет.