Глава 10

Несколько следующих дней я обзванивала всех моих друзей, чтобы рассказать им о случившемся. Казалось, я раз сто повторила историю о неожиданном ребенке моей сестры, пока у меня не получилась хорошо отредактированная версия. Хотя большинство меня поддерживали, некоторые, как Стейси, были недовольны тем, что я решила остаться в Хьюстоне. Я испытывала вину, зная, что на долю Дэна достается множество звонков и комментариев. Казалось, мнения наших друзей разделились по половому признаку. Женщины заявляли, что, конечно же, у меня нет иного выбора, кроме как заботиться о Люке, тогда как мужчинам было намного ближе решение Дэна не брать на себя ответственность за ребенка, к которому он не имел никакого отношения.

Само собой разумеется, некоторые из разговоров плавно переходили в референдум на тему должна ли я заставить Дэна жениться на мне теперь, так как ситуация к этому весьма располагает.

— Да чем располагает-то? — спросила я Луизу, личного тренера, чей муж — Кен — работал парамедиком в Лайк Тревис, — Даже если бы Дэйн женился на мне, он по-прежнему не хотел бы детей.

— Но он должен был бы помочь тебе с Люком, — ответила Луиза. — Я имею в виду, что в таких обстоятельствах человек не может взять и просто-напросто выгнать жену из дому.

— Конечно, он не выгнал меня, — сказала я, защищаясь. — Но я никогда не смогла бы принуждать Дэйна, только лишь потому, что мы женаты, делать то, что он не хочет. Он имеет право на собственный выбор.

— Это смехотворно, — ответила Луиза. — Единственный способ заставить их жениться, это лишить всякого выбора. И, в результате, они счастливы.

— Счастливы?

— Точно.

— Получается, брак лишает выбора и нас?

— Нет, брак дает нам намного больше выбора, и, к тому же, безопасность. Вот почему женщины намного больше хотят выйти замуж, чем мужчины жениться.

Я была озадачена взглядами Луизы на брак. Я подумала, что брак может превратиться в циничное соглашение, если из этого уравнения исключить любовь. В конечном счете, он все равно разрушится, как кирпичная стена, возведенная без раствора.

Преодолевая себя, я позвонила матери, чтобы сообщить ей свежие новости о Таре, о ребенке, и о том, что я на некоторое время осталась в Хьюстоне, чтобы помочь ей.

— После всех тех лет, которые ты прожила невесть где, сбежав из Остина, — ответила она мне, — ты не имеешь никакого права жаловаться.

— А я и не жалуюсь. И вовсе я не сбегала. Я работала и училась, и…

— Это наркотики, да? Тара вовсе не невинна. Она втянулась в эту гламурную жизнь с ее богатенькими дружками… Вся эта кокаиновая пыль, витающая вокруг, вероятно, она случайно вдохнула раз, другой, а потом…

— Мама, нельзя вдыхать бывший в употреблении кокаин.

— Значит, на нее надавили, — резко ответила мать, — Ты и понятия не имеешь, что значит быть красивой. И какие проблемы это может это навлечь.

— Тут ты права, этого я действительно не знаю. Но я совершенно уверена, что Тара наркотики не принимала.

— Возможно, она хотела только привлечь внимание. Можешь быть уверена, она знает, что я не ни цента не заплачу за ее трехмесячный отпуск. И, позволь заметить, что я нуждаюсь в отпуске более чем кто-либо. Все эти стрессы совершенно подкосили меня. И почему никто не подумал о том, чтобы послать меня на спа?

— Мама, никто и не ожидает, что ты заплатишь.

— А кто заплатит?

— Пока не знаю. Сейчас нужно сконцентрироваться на том, чтобы помочь Таре поправиться. И позаботиться о Люке. Мы с ним сейчас в миленькой меблированной квартирке.

— Где это?

— О, где-то в районе окружной дороги. Так, ничего особенного. — Я подавила смешок, оглядев роскошное окружение. Узнай она, что я проживаю на 1800 Мэйн, она была бы здесь спустя полчаса. — Здесь нужно кое-что сделать. Не хочешь помочь? Может быть, завтра…

— Я бы, конечно, хотела, — поспешно ответила она, — но не могу. Я сейчас занята. Тебе придется обходиться самой, Элла.

— Ладно. Но, может быть, ты как-нибудь заглянешь к Люку? Думаю, ты хотела бы побыть с ним.

— Да… Но мой бой-френд предпочитает заезжать ко мне неожиданно. А мне бы не хотелось, чтобы он видел ребенка. Я позвоню тебе, когда буду свободна.

Когда я позвонила Лизе и рассказала ей, что остановилась в квартире на 1800 Мэйн, она была очень впечатлена и ужасно заинтригована.

— Как тебе это удалось? Ты, что, спишь с Джеком или с кем-нибудь еще?

— Конечно, нет! — оскорбилась я. — Могла бы знать меня получше!

— Ладно, думаю, это просто фантастика, что Тревисы позволили тебе остановиться в таком месте. Хотя, полагаю, у них столько денег, что они могут позволить себе делать красивые жесты. Для них это вообще капля в море.

* * * * *

Кто мне больше всех помог, так это Хевен Тревис. И не только в эмоциональном, но и практическом плане. Она давала полезные советы по организации нашей жизни, подсказала, где можно найти необходимые вещи, и даже порекомендовала приходящую няню, которая нравилась ее невестке.

Хевен никого не осуждала и не лезла ни в чьи дела. Она умела выслушать, и обладала прекрасным чувством юмора. С ней я чувствовала себя свободно, почти так же свободно, как со Стейси, а это о чем-то говорило. Мне подумалось, что людям, которые потеряли с кем-то связь и не могут рассчитывать на их поддержку, жизнь порой восполняет эту потерю, сведя их в нужное время с нужным человеком.

Как-то мы вместе пообедали, а потом купили всякие детские припасы, и пару раз погуляли утром, пока было не слишком жарко. Осторожно обменявшись некоторыми историями из наших жизней, мы сразу же обнаружили, что у нас с ней возникли те редкие дружеские отношения, которые позволяют немедленно все понять. Хотя Хевен не особенно распространялась о своем неудавшемся браке, она дала понять, что речь идет о насилии. Я понимала, что ей пришлось проявить немалую храбрость, чтобы оставить те отношения в прошлом и начать строить жизнь заново, и что процесс обретения себя будет длительным.

Брак, в котором было насилие, отдалил Хевен от ее старых друзей. Кто-то испытывал неловкость, столкнувшись с подобной проблемой, другие задавались вопросом, а что она сделала, что привело к таким последствиям. Были и те, кто вообще не верил ей, считая, что богатая женщина не может подвергнуться жестокому обращению. Как будто деньги были щитом против любого насилия или безобразия.

— Некоторые у меня за спиной говорили, что если муж меня поколачивал, то, очевидно, я сама этого хотела, — сказала Хевен.

Мы молчали под громыхание колес прогулочной коляски по тротуару. Хотя верно утверждение, Хьюстон это не город пешеходов, в нем все-таки есть районы, где приятно гулять, особенно Райс Виладж с его тенистыми деревьями. Мы проходили мимо магазина электротоваров, бутиков, ресторанов и клубов, салонов. И магазина детских товаров, от цен в котором кружилась голова. Просто невероятно, сколько можно потратить на детскую одежду.

Обдумывая то, в чем Хевен только что призналась, я жалела, что не могу придумать ничего утешительного. Я могла только сказать, что я верю ей.

— Людей пугает мысль о том, что они беспричинно могут пострадать или подвергнуться насилию, — сказала я, — и поэтому они считают, что, так или иначе, причина была в тебе самой, и тем самым уверяют себя в том, что уж они-то безопасности.

Хевен кивнула:

— Но я считаю, что куда страшнее, когда родители поступают так со своим ребенком. Потому что ребенок думает, что он или она, заслуживает подобное обращение, и всю жизнь несет это чувство вины.

— Это проблема Тары.

Она проницательно взглянула на меня.

— Но не твоя?

Я неловко пожала плечами.

— У меня было несколько лет, чтобы поработать над этим. Думаю, я свела все к приемлемым масштабам. Я уже не так беспокоюсь, как раньше. С другой стороны… у меня проблемы с привязанностью. Я с трудом сближаюсь с людьми.

— Но ты привязалась к Люку, — заметила она, — И всего за пару дней. Правильно?

Я подумала и кивнула.

— Думаю, что младенцы исключение.

— А как насчет Дэйна? Вы с ним вместе уже давно.

— Да, но в последнее время я стала осознавать, что отношения-то есть, но они никуда не ведут. Как неуправляемый автомобиль на дороге.

И я рассказала ей о наших свободных отношениях, и о том, что Дэйн сказал, что если он попытается хоть в чем-то меня ограничить, то я его брошу.

— И бросила бы? — спросила Хевен, придерживая дверь кафе, пока я закатывала коляску внутрь. Нас окутала живительная прохлада.

— Не знаю, — честно ответила я, наморщив лоб. — Возможно, он прав. Возможно, я нечто большее мне просто не по силам. Может быть, у меня аллергия на обязательства.

Я остановила коляску у крошечного столика, сложила у нее гофрированный верх и бросила взгляд на Люка, который сучил ножками, радуясь прохладе.

Все еще стоя, Хевен изучала детское меню на доске объявлений. Ее ослепительная усмешка напомнила мне ее брата.

— Не знаю, Элла. Возможно, это стародавняя психологическая проблема, а возможно… ты просто пока не встретила того самого парня.

— И не нужно нам никаких тех самых парней, — заворковала я, склонившись над ребенком, — кроме тебя, мой молочный язычок, — Я поймала крошечные босые ножонки и поцеловала их. — Есть только ты, и вся моя страсть брошена к твоим к маленьким потненьким ножкам.

Я почувствовала, как Хевен легонько похлопала меня по спине, огибая стол.

— Ты знаешь, о чем я подумала, Элла… кроме того, что я собираюсь заказать мятное мороженое и капучино со взбитыми сливками, посыпанное шоколадной стружкой? Я подумала, что в нужных обстоятельствах ты сможешь повести тот автомобиль куда и когда посчитаешь нужным.

* * * * *

Джек фигурировал во множестве воспоминаний Хевен о детстве. Как старший брат, он поочередно был то героем, то злодеем. Чаще злодеем. Но сейчас, во взрослой жизни, в семье со сложными взаимоотношениями, между ними установились доверительные отношения.

По мнению Хевен их старший брат Гейдж всегда был средоточием жестких отцовских требований, высочайших похвал и непомерных амбиций. Единственный ребенок от первого брака Черчилля Тревиса, Гейдж, упорно трудился, чтобы заслужить одобрение отца и стать безупречным сыном. Он был серьезен, деловит, сверхответственнен, прекрасно зарекомендовал себя в элитной закрытой школе, а позже закончил UT — Университет Техаса — и Школу бизнеса в Гарварде. Но он не был таким упрямым ослом, каким был их отец. Он был добр от рождения и снисходительно относился к человеческим слабостям, что было совсем несвойственно Черчиллю Тревису.

Второй брак Черчилля оборвался со смертью его жены Авы. В этом браке на свет появилось трое детей: Джек, Джо и Хевен. Так как Гейдж уже взял на себя основную ношу отцовских надежд и обязательств, у Джека были полно возможностей, чтобы вволю играть, вытворять все, что ему заблагорассудится, проказничать, заводить друзей. Он всегда первым начинал драку, но и первым же потом протягивал руку своему противнику. Он занимался всеми видами спорта, какие только были возможны, очаровывал своих учителей так, что они выставляли ему оценки более высокие, чем он заслуживал, назначал свидания самым симпатичным девочкам в школе. Он был верным другом, который всегда платил по своим долгам и никогда не нарушал обещаний. Ничто не могло взбесить его больше чем, если кто-то либо заключал сделку, а потом не выполнял ее.

Когда Черчилль решал, что не мешало бы напомнить своим младшим сыновьям, что такое тяжкий труд, он заставлял их укладывать дерн под жарким южным солнцем Техаса, или вручную возводить каменную стену по периметру их владений. И заставлял работать до тех пор, пока мускулы ребят не загорались огнем, а темный загар не ложился на кожу в несколько слоев. Из всех троих мальчиков только Джек действительно наслаждался работой на открытом воздухе. Пот, грязь, физическая нагрузка, были для него своего рода очищением. Он чувствовал потребность испытать себя на земле, на природе, потребность, проявившуюся в пожизненной любви к увлечениям на свежем воздухе: к охоте, рыбалке, ко всему тому, что позволяло сбежать от кондиционированного изобилия Ривер Оукс.

Хевен была избавлена от специфических уроков отца. Вместо этого ей постоянно приходилось выслушивать поучения своей матери относительно воспитания девочки как леди. Само собой разумеется, Хевен была девчушкой-сорванцом, хвостиком таскающимся за тремя своими братьями. Из-за существенной разницы в возрасте между Хевен и Гейджем, тот взял на себя в некотором роде отеческую роль, вставая на ее защиту, если он считал это необходимым.

Но Джек воевал с Хевен из-за тысячи причин. Как-то раз, она без приглашения вошла в его комнату и без спроса поиграла с его железной дорогой. В отместку, он дал ей покурить индейскую трубку и когда она об этом проболталась, отец порол Джека ремнем до тех пор, пока Хевен не заплакала. Воспитанный на техасских представлениях о мужественности, Джек гордился тем, что не проронил ни единой слезинки. Позже Черчилль сказал Аве, что Джек самый упрямый мальчишка из всех ему известных. Такой же чертовски упрямый, как и я, сказал отец, разочарованный тем, что не может справиться с непослушным Джеком, так же, как он справлялся с Гейджем.

Хевен рассказывала, что очень страдала, когда Гейджа, ее кумира, отправили в школу. Но, вопреки ее опасениям, Джек в отсутствие брата ее не доставал. И когда она как-то плача пришла домой, потому что один мальчика в школе задирал ее, Джек выслушал ее, сел на велосипед и поехал разбираться с ее проблемами. И больше этот хулиган никогда не беспокоил Хевен. И даже близко к ней не подходил.

Они потеряли связь друг с другом, когда Хевен вышла замуж за человека, которого не одобрил ее отец.

— Я никому не рассказывала, через что я прошла, — печально сказала она. — Я тоже довольно упряма. И слишком горда, чтобы позволить всем узнать, какую ошибку я совершила. А к тому времени, когда мой муж свел на нет мою уверенность в себе, я уже слишком боялась и стыдилась попросить помощь. Но, в конце концов, мне удалось вырваться, и Джек предложил мне работу, чтобы я могла встать на ноги. Мы стали друзьями… скорее, даже приятелями… какими никогда не были раньше.

Мне было любопытно, что означало «мне удалось вырваться», так как я подозревала, что в виду имелось нечто очень важное. Но об этом можно будет поговорить в другое время.

— А что ты думаешь о его отношениях с женщинами? — не удержалась я. — Он когда-нибудь угомонится?

— Несомненно. Джеку нравятся женщины, я имею в виду, он действительно любит их, но это не означает, что, он некий браконенавистник, который стремится оставить как можно больше меток на столбике кровати. Просто он не намерен связывать себя до тех пор, пока не встретит ту, которой сможет доверять.

— Это из-за женщины, которая вышла замуж за его лучшего друга?

Он стрельнула в меня невинным взглядом.

— Он рассказал тебе об этом?

Я кивнула.

— Джек почти никогда не упоминает о ней. Это было для него тяжелым ударом. Если Тревисы в кого-то влюбляются, то они влюбляется очень сильно. И испытывают чрезвычайно глубокие чувства. Не все готовы к подобного рода отношениям.

— Как и я, — ответила я со слабым смешком, хотя что-то во мне отторгало этот образ. Вряд ли я когда-либо захочу узнать глубоко чувствующего Джека Тревиса.

— Думаю, что он очень одинок, — сказала Хевен.

— Но он же так занят?

— Я думаю, что самые занятые люди чаще всего самые одинокие.

При первой же возможности я сменила тему беседы. Разговор о Джеке Тревисе сделал меня беспокойной и какой-то раздражительной, как всегда бывает со мной, когда я начинаю желать что-то, от чего мне будет плохо.

* * * * *

Каждую ночь я разговаривала с Дэйном по телефону, рассказывая ему о моем новом окружении и о Люке. Хотя Дэйн не хотел иметь к ребенку никакого отношения, он, конечно, не возражал слушать о Люке и о том, как о нем я забочусь.

— Как ты думаешь, захочешь ли ты когда-нибудь этого? — спросила я Дэйна, расслабившись на диване, с Люком, посапывающим у меня на груди.

— Не могу сказать ничего определенного. Это мог бы быть другой этап моей жизни, когда бы я… но мне трудно это представить. То, что я мог бы получить от этого, я уже получаю от моей работы по экологии и благотворительности.

— Да, но как насчет того, чтобы воспитать ребенка, который впоследствии будет заботиться об этом же? Чем не способ сделать мир лучше.

— Брось, Элла. Ты же знаешь, что этого не будет. Будь у меня ребенок, он непременно закончит тем, что станет лоббистом либо республиканцев, либо финансовым директором химической компании. Жизнь непременно извратит наши лучшие намерения.

Я хихикнула, представив ребенка, только начинающего ходить, — ребенка Дэйна, одетого в миниатюрный костюм-тройку, и с калькулятором.

— Возможно, ты прав.

— А ты думала о том, чтобы когда-нибудь завести ребенка?

— Упаси господь, — сразу ответила я. — Я попытаюсь продержаться, пока не смогу передать Люка Таре. Я умираю от желания хоть раз проспать всю ночь. А это бесконечное кормление! И хоть раз выйти бы куда-нибудь без всего его добра. Это полнейшее безумие. Коляска, подгузники, влажные салфетки, салфетки при отрыжке, соски, бутылочки… Я уже забыла, что это такое — просто взять ключи и выйти за дверь. А еще все эти визиты к педиатру по графику — оценка развития, осмотр, прививки, — так что хорошо, что я не сплю, потому что мне будет нужно дополнительное время для работы.

— Возможно, самое главное заключается в том, что ты узнаешь все это теперь, и больше не будешь сомневаться.

— Думаю, это похоже на ревень, — сказала я. — Его либо любишь, либо ненавидишь. Но тебе никогда не удастся приобрести к нему вкус, если нет предрасположенности от природы.

— Ненавижу ревень, — сказал Дэйн.

* * * * *

К концу первой недели пребывания на 1800 Мэйн, я все еще осваивала трюк одновременного прохода через дверной проем с большой продуктовой сумкой и прогулочной коляской. Это случилось в пятницу, ближе к вечеру. Движение транспорта было таким интенсивным, что вместо того, чтобы ехать куда-нибудь, я решила пройти пешком четверть мили до «Экспресс бакалеи и кулинарии», и назад. После короткой прогулки по жаре, Люк и я чувствовали себя так, словно нас ошпарили кипятком. Пластиковые ручки продуктовой сумки скользили в моих влажных ладонях, а полотняная сумка грозила соскользнуть с плеча, когда я вкатила коляску в холл. Ребенок капризничал.

— Знаешь, Люк, — задыхаясь, еле выговорила я, — насколько легче была бы жизнь, если бы ты мог ходить. Тьфу ты, пропасть, нет, только не плачь, потому что взять тебя на руки я все равно не могу. Боже, Люк, пожалуйста, тише…

Ругаясь и обливаясь потом, я провезла коляску мимо стола консьержа.

— Мисс Варнер, вам помочь? — спросил, приподнимаясь, консьерж.

— Нет, спасибо. Не стоит. Все нормально.

Пошатываясь, я прошла через тонированные стеклянные двери и подошла к лифту, который в этот момент открылся.

Из него вышли двое, рыжеволосая красавица в тесном белом платье и золотыми сандалиями на ремешках… и Джек Тревис, в простом черном костюме, свежей белой рубашке с расстегнутым воротом и гладких черных оксфордах — кожаных мужских туфлях. Джек мгновенно оценил ситуацию. Он одновременно забрал у меня сумку с продуктами и придержал ногой двери лифта. Его карие глаза блеснули.

— О, Элла!

У меня перехватило дыхание. Я обнаружила, что улыбаюсь ему идиотской улыбкой.

— Привет, Джек!

— Подержать? Похоже, не хватает рук.

— Нет. Все в порядке. Спасибо.

Я вкатила коляску в лифт.

— Помочь добраться до квартиры?

— Не стоит. Я справлюсь сама.

— Это займет всего лишь минуту, — сказал он. — Соня, ты не возражаешь?

— Конечно, нет.

Женщина выглядела дружелюбной, приятной и, шагнув назад в лифт, одарила меня широкой улыбкой. Я не могла придраться к вкусу Джека. Соня была потрясающе красива, с сияющей совершенной кожей, яркими рыжими волосами и великолепной фигурой. Когда она склонилась поворковать над капризничающим малышом, то комбинации прекрасного лица и глубокой ложбинки между грудями оказалось достаточно, чтобы Люк затих.

— О, какое прелестное маленькое создание! — воскликнула она.

— Он капризничает из-за жары.

— Посмотрите только на его темные волосики… должно быть, он унаследовал их от отца.

— Думаю, да, — согласилась я.

— Как вы, — спросил Джек, — уже освоились?

— Да, все хорошо. Ваша сестра замечательный человек, не знаю, что бы мы делали без нее.

Соня, слышавшая наш короткий разговор, кинула на меня быстрый, осторожный взгляд, словно прикидывая, что за отношения могут быть у меня с Джеком. В секунду я увидела, что она решила, что тут не может быть никакого соревнования. С чистым лоснящимся лицом, волосами, собранными в незамысловатый пучок, и фигурой, спрятанной под безразмерной футболкой, мой вид просто кричал «молодая мамочка».

Лифт остановился на шестом этаже, и Джек придержал двери, пока я выкатывала коляску.

— Я возьму, — сказала я, дотягиваясь до продуктовой сумки. — Спасибо за помощь.

— Мы проводим вас до двери, — настоял Джек, не выпуская сумку.

— Вы переехали сюда недавно? — спросила меня Соня, когда мы шли по коридору.

— Да, с неделю тому назад.

— Вам повезло, что вы живете здесь, — сказала она. — А чем занимается ваш муж?

— На самом деле я не замужем.

— О, — нахмурилась она.

— У меня есть друг в Остине, — сжалилась я. — И месяца через три я туда вернусь.

Хмурый взгляд Сони прояснился.

— О, это чудесно!

Мы дошли до моих дверей, и я набрала комбинацию на кодовом замке. Пока Джек придерживал дверь, я вкатила коляску и взяла Люка на руки.

— Еще раз спасибо, — сказала я, глядя, как Джек ставит сумки с продуктами на журнальный столик.

Соня окинула квартиру восхищенным взглядом.

— Прекрасный интерьер.

— Это не моя заслуга, — сказала я. — Но мы с Люком вносим и свой вклад.

С кривой усмешкой я направилась в угол комнаты, где стояла большая картонная коробка, из которой были вынуты различные металлические и деревянные детали.

— Что это вы собираете? — спросил Джек.

— Детскую кроватку со съемным столиком. Я купила ее в Райс Виладж, когда была с Хевен. К сожалению, они требовали сто баксов за сборку, так что я сказала, что вполне способна сделать это сама. Парни из службы доставки принесли коробку в комплекте с несколькими инструкциями, и я пока пытаюсь в них разобраться. Было бы, конечно, легче, если бы я могла прочесть руководство. Пока я нашла его на японском, французском и немецком, но, увы, ничего на английском. Теперь я уже подумываю, что лучше было бы заплатить эту злосчастную сотню баксов, — понимая, что плету невесть что, я улыбнулась и пожала плечами, — Но, тем не менее, мне нравится вызов.

— Нам пора, Джек, — не выдержала Соня.

— Да, — ответил он, но не двинулся с места и только перевел взгляд от меня с Люком на груду деталей кроватки. Это мгновение выжидательной тишины заставило мое сердце сделать дополнительный глухой удар. Его взгляд вернулся ко мне. Короткий кивок содержал невысказанное обещание: позже.

Я не хотела этого.

— Вам нужно идти, — бодро сказала я. — Счастливо повеселиться!

Соня улыбнулась.

Ухватив Джека за руку, она вытащила его из квартиры.

* * * * *

Три часа спустя Люк из переносного детского сидения наблюдал за тем, как я, окруженная деталями детской кроватки, сижу на полу. Я покончила с обедом, состоявшим из спагетти с томатным соусом, говяжьим фаршем и свежим базиликом. Когда остатки еды остыли, я собралась заморозить их отдельными порциями.

Устав от Моцарта и куклы-петрушки, я переключила свой iPod в голосовой режим. Все вокруг наполнилось чувственным, сексуальным мурлыканьем Этты Джеймс.

— Лучшее в блюзах, — сказала я Люку, прервавшись, чтобы сделать глоток из бокала с вином, — это то, что они о чувствах, любви, желании жить на полную катушку. Ни у кого не хватает мужества, чтобы жить именно так. Кроме, возможно, самих музыкантов.

Я услышала стук в дверь.

— Кто бы это мог быть? Ты кого-то пригласил, не сказав мне об этом?

Держа бокал с вином, я поднялась и босиком пошлепала к двери. На мне была пижама цвета розовой сахарной ваты. Ранее я сняла линзы и теперь была в очках. Приподнявшись на цыпочки, я посмотрела в глазок. У меня участилось дыхание, когда я увидела знакомый абрис мужской головы.

— Я неподобающе одета, — сказала я через дверь.

— И все равно впустите меня.

Я открыла замок, распахнула дверь и обнаружила Джека Тревиса в джинсах и белой рубашке. При нем был небольшой брезентовый портфель, потертый, как от длительно использования. Он окинул меня медленным взглядом.

— Ну и как, удалось собрать кроватку?

— Мы в процессе. — Я пыталась игнорировать тяжелые удары сердца. — А где Соня?

— Мы с ней пообедали. И я только что отвез ее домой.

— Уже? Так скоро?

Уставившись на меня, он чуть пожал плечами.

— Могу я войти?

Я хотел отказать ему. Я чувствовала, что между нами что-то происходит. Что-то, что требует обсуждения условий, компромисса… и я не была готова к этому. Но я не смогла выдумать повод, чтобы его не впустить. Я неуверенно отступила назад.

— А что в сумке?

— Инструменты.

Джек вошел в квартиру и закрыл дверь. Он двигался осторожно, словно попал в неведомое окружение, таящее скрытую опасность.

— Привет, Люк, — тихо сказал он, присев у малыша. Он осторожно притормозил кресло-качалку, и Люк с энтузиазмом забулькал и засучил ножками. Не отрывая взгляда от ребенка, он спросил:

— Ты слушаешь Этту Джонс?

Стараясь казаться легкомысленной, я ответила:

— Когда я что-то собираю, я всегда слушаю Джонни Ли Хукера, Бонни Рэйт…

— А ты слышала что-нибудь из Дип Элэм бойз? Техасский блюз… Блайнд Лемэн Джефферсон, Лидбели, Ти-Бон Уокер?

Я задержалась с ответом. Мое внимание попало в ловушку зрелища широких плеч и сильной спины, напрягшейся под рубашкой.

— О Tи-Боне Уокере слышала, об остальных нет.

Джек глянул на меня.

— Слышала когда-нибудь «See That My Grave Is Kept Clean»4?

— Да, но я считала, что это песня Боба Дилана.

— Нет, это перепев. Первым ее спел Блайнд Лемон. Я запишу тебе ее на диск, — теперь его не так-то легко отыскать.

— Не думала, что парень из Ривер Оукс5 может так много знать о блюзе.

— Элла, дорогая… блюзы — это то, к чему хороший человек не может относиться плохо. Особенно, если этот человек из Ривер Оукс.

Просто сумасшествие, до чего мне нравился его голос. Протяжная медлительность баритона, казалось, проникала внутрь моего тела и резонировала в совершенно невероятных местах. Мне хотелось сесть на пол рядом с ним, провести рукой по его густым, коротким, эффектно постриженным волосам, и позволить моим пальцам замереть у основания шеи. Расскажи мне все, сказала бы я. О блюзе, о том, как было разбито твое сердце, о том, чего ты больше всего боишься, о том, что тебе хотелось бы сделать больше всего, но ты не можешь себе этого позволить.

— А чем это так вкусно пахнет?

— Я готовила спагетти.

— Что-нибудь осталось?

— Но вы же только с обеда.

Джек казался обиженным.

— Мы были в одном из этих причудливых мест. Мне дали кусочек рыбы размером с домино и ложку ризотто. Я жутко голоден.

Его плачевное положение рассмешило меня.

— Я приготовлю тарелку.

— А я пока поколдую над кроваткой.

— Спасибо. Я разложила все эти детали согласно схеме, но на ней нет пояснений на английском.

— Не нужно никаких пояснений. — Джек глянул на схему, отбросил ее в сторону, и начал сортировать деревянные детали. — Это довольно просто.

— Просто? Вы видели, сколько разных винтиков в этом пластиковом пакете?

— Разберемся.

Он открыл брезентовый портфель и вынул беспроводную электродрель.

Я нахмурилась.

— А вы знаете, что сорок семь процентов всех ран на руках люди получают при использовании электроинструментов в домашних условиях?

Джек ловко вставил сверло в патрон.

— Множество людей также получают травмы, закрывая двери. Но это же не означает, что нужно прекратить пользоваться дверями.

— Если Люк начнет плакать из-за шума, придется пользоваться обычной отверткой.

Он вскинул брови.

— Разве Дэйн не пользуется электроинструментами?

— Редко. За исключением того лета, когда он, с «HFHI» — международной неправительственной организацией — помогал строить дома в Новом Орлеане. И то только потому, что я была на расстоянии в триста пятьдесят миль и не могла его достать.

У него на губах появилась слабая улыбка.

— Дорогая, а в чем заключаются ваши проблемы во взаимоотношениях с дрелью?

— Не знаю. Я к ним не привыкла, вот и все. Они действуют мне на нервы. Я не росла с отцом или братом, которые пользовались бы ею.

— Ну, упускаются некие важные обстоятельства, Элла. Нельзя встать между техасцем и его электроинструментами. Мы их уважаем. Большущие, такие, чтобы сажали национальную энергосистему. Мы так же любим завтраки в придорожном кафе, большие движущиеся объекты, футбол в понедельник по ночам, миссионерскую позу. Мы терпеть не можем светлое пиво, водить смарт-автомобили, признаваться, что различаем более пяти-шести цветов. Да, еще мы не удаляем воском волосы с груди. Никогда, — он поднял дрель. — А теперь позвольте мне воспользоваться этой штукой, пока будете на кухне. Поверьте, это отличная договоренность.

— Люк будет плакать, — мрачно заметила я.

— Не будет. Ему это понравится.

К моей досаде, Люк не издал ни звука и с удовольствием наблюдал, как Джек собирает кроватку.

Я подогрела тарелку спагетти с соусом и накрыла для Джека стол на кухне.

— Пойдем, Люк, — сказала я, взяла ребенка на руки и пошла с ним на кухню. — Мы с тобой развлечем кроманьонца, пока он будет есть.

Джек с наслаждением набросился на макароны, над которыми поднимался пар, и, благодарно урча, прикончил, по крайней мере, треть, прежде чем перевести дух.

— Здорово. Что вы еще можете готовить?

— Только основное. Запеканки, макароны, тушеное мясо. И могу пожарить цыпленка.

— А мясной рулет?

— Да.

— Выходи за меня замуж, Элла.

Я смотрела в его грешные темные глаза, и, хотя знала, что он шутит, чувствовала дикое биение пульса, у меня дрожали руки.

— Согласна, — небрежно ответила я. — Еще хлеба?

Поев, Джек вернулся на пол и стал собирать кроватку с ловкостью, обусловленной накопленным опытом. Он был мастеровит, уверен и умел. Должна признаться, я наслаждалась, наблюдая, как он, закатав рукава выше поросших волосками предплечий, стоял на коленях перед деревянным каркасом. Его атлетическое тело было прекрасно натренировано. Я сидела рядом на полу со стаканом вина и подавала ему винтики. Время от времени он оказывался так близко ко мне, что я ловила его запах, сексуальный фимиам мужского пота и чистой кожи. Он пару раз ругнулся, потому что несколько винтиков оказались без резьбы, но сразу за это извинился.

Джек Тревис был новым явлением в моем жизненном опыте старомодной особы. Мальчики, с которыми я училась в колледже, были не более чем мальчиками, пытающимися разобраться кто они и каково их место в этом мире. Дейн и его друзья были впечатлительными, экологически подкованными парнями, ездящими на велосипеде и имеющими учетные записи на Facebook. Я не могла представить себе Джека Тревиса, ведущего свой блог, или беспокоящимся, что его опознают, и я была уверена, что он не сыпал проклятиями относительно того, что его одежда неэкологична.

— Джек, — задумчиво произнесла я, — вы относитесь к женщинам, как к равным?

Он приладил брусок в основание каркаса.

— Да.

— И позволяете женщине платить за обед?

— Нет. Я никогда не позволяю женщине платить за мою еду. Я сказал, что обед за тобой, только потому, что это был единственный способ, чтобы остаться.

— Но если женщины равноправны, почему мне нельзя заплатить за обед?

— Потому что я мужчина.

— Нанимая руководителя для одного из проектов, и имея выбор между мужчиной и женщиной, при этом зная, что эта женщина находится в детородном возрасте, вы предпочли бы ей мужчину?

— Нет. Я выбрал бы лучшего специалиста.

— Но если бы они были равны по способностям?

— Я не посчитал бы ее возможную беременность как фактор против, — Джек насмешливо улыбнулся мне. — Что ты пытаешься разузнать?

— Я размышляю, на какое место эволюционной шкалы вас поместить.

Он ввинтил на место еще один шуруп.

— Ну и как высоко я забрался?

— Пока не решила. А что относительно инакомыслия?

— Ничего не имею против. Но в разумных пределах. Подожди-ка минутку, — дрель зашумела и завизжала, так как Джек скреплял каркас скобами. Он сделал паузу и повернулся ко мне с выжидающей усмешкой, — что еще?

— Какие женщины вас привлекают?

— Верные. Любящие. Те, кому нравится проводить время вместе, особенно на природе. И я бы не возражал, если бы ей нравилась охота.

— Разве не создается впечатление, что вы были бы счастливы с лабрадором?

Джеку не понадобилось много времени, чтобы закончить сборку кроватки. Я придерживала большие секции вместе, пока Джек соединял их. Он даже добавил дополнительное крепление.

— Ну, в эту кроватку теперь можно слоненка спать уложить и она не поломается, — засмеялась я.

— Оставить ее здесь или перенести в спальню? — спросил Джек.

— Спальня маловата. Я бы лучше оставила ее здесь. Или это странновато — ставить детскую кроватку в главной комнате?

— Нисколько. Это квартира и Люка тоже.

С помощью Джека я поставила кроватку возле дивана и постелила простынку поверх матраса. Я осторожно положила сонного малыша в кроватку, укрыла его одеяльцем, и завела над кроваткой карусель. Медведи и другие игрушки медленно закружились под нежную колыбельную.

— Очень уютно, — прошептал Джек.

— Правда?

Увидев, как замечательно устроен Люк, я ощутила порыв признательности. За стенами бурлил темный город, заполоненный транспортом, толпы людей пили и танцевали, пока земля медленно отдавала накопившийся за день жар. Мы были отгорожены ото всех в этом прохладном, защищенном месте, как будто так и должно было быть.

Мне нужно было приготовить Люку бутылочки с питанием, нужно было самой готовиться ко сну. Рутинные дела. Есть нечто глубоко успокаивающее в том, чтобы принять ванну и вовремя лечь спать.

— Прошло много времени с тех пор, когда я заботилась о ребенке, — сказала я, едва осознавая, что говорю во весь голос. Моя рука охватила верхнюю перекладину кроватки, — Тогда я и сама была ребенком.

В ответ, Джек накрыл мою руку своей, и я ощутила его теплое пожатие. Прежде чем я взглянула на него, он убрал руку и пошел собирать инструменты. Он методично складывал все отходы картона и пластика в плоскую прямоугольную коробку, в которую была упакована кроватка. Ухватив коробку одной рукой, он понес ее к двери.

— Я все это вынесу.

— Спасибо, — улыбаясь, я пошла проводить его, — Я очень признательна. За все.

Вино, должно быть, уничтожило последний атом здравого смысла, которым я располагала, поскольку я потянулась обнять его, как обняла бы Тома или другого приятеля Дэйна. Но каждый нерв, от головы до пальцев на ногах, закричал «Ошибка!», едва только мое тело встретило его тело и прилипло к нему, словно свежий тополиный лист.

Руки Джека сомкнулись за моей спиной, окружив меня барьером мускулов, и он был таким большим, таким теплым, и мне было так жутко хорошо, что я замерла. Горячее дыхание у моей щеки заставило мое сердцебиение сойти с ума, и мгновенное возбуждение заполнило промежутки между ударами сердца. Я задыхалась, прижавшись лицом к его плечу.

— Джек, — я едва могла говорить, — Я вовсе не положила на тебя глаз.

— Я знаю, — одна его рука скользнула мне на затылок, пальцы зарылись в волосы. Мягко удерживая мою голову, он заставил меня посмотреть на него. — Это не ты, это я.

— Джек, не надо…

— Они мне нравятся, — пробормотал он, касаясь прямоугольной оправы моих очков, а затем взяв их за дужки, — Очень. Но они мешают.

— Чему? — я напряглась, когда он снял мои очки и отложил их.

— Держись, Элла.

И его голова склонилась ко мне.

Загрузка...