Родители Люси умерли, когда она была еще совсем маленькой. Она даже не помнила их. От матери, хрупкой и нежной, Люси и унаследовала свою конституцию. Вивьен скончалась от лейкемии через три года после рождения Люси. Ее муж, Терри, отвез малышку к тете Милли, которая приходилась родной сестрой Вивьен, и это важное событие стало первым воспоминанием девочки. После долгой поездки она очень устала, постоянно плакала и звала маму. А еще ей страшно хотелось домой, и она была ужасно напугана. Отец привел Люси в залитую светом кухню, а тетя взяла на руки, поцеловала и стала расчесывать черные кудри, что-то ей при этом нашептывая. Сама же Люси таращила глазенки на Дэвида, который сидел на коврике в окружении игрушечных машинок. Он был всего на год старше Люси, но почти в два раза выше ростом.
— Это твой двоюродный братик, Дэвид, — сказала тетя. — Пойди, поиграй с ним, детка. — Она ссадила Люси с колен и слегка подтолкнула к мальчику.
А Дэвид улыбнулся ей и протянул одну из своих машинок. Люси взяла ее, уселась рядом и стала возить машинку туда-сюда, смешно бормоча при этом, как и Дэвид:
— Рррр… ррр…
Этот момент Люси вряд ли суждено было забыть: в каком-то смысле он стал началом ее жизни. Потому что ничего, что было раньше, она не могла вспомнить.
Ничего, даже лица матери.
Отец ее уехал на следующий день и больше не возвращался. Люси сказали, что он отправился в Австралию и когда-нибудь за ней вернется, но он не вернулся. Когда Люси исполнилось семь лет, она узнала, что отец умер от заражения крови, не обратив должного внимания на порез руки. Там, где он жил, на много миль вокруг не оказалось врача, и, когда Терри в конце концов получил медицинскую помощь, было уже поздно.
При этой новости Люси заплакала. Но в основном потому, что должна была так поступить. А чувство долга было у нее развито сильно уже в семь лет. На самом деле смерть отца не вносила в ее жизнь никаких изменений, поскольку в это время она уже считала себя полноправным членом семейства Грей.
Да они и были настоящей семьей Люси. Она успела позабыть о том, что когда-то у нее были другие родители. И не мыслила себе иной жизни, в ином месте, а только здесь — среди открытых всем ветрам холмов. Оторванность от внешнего мира сплачивала сильнее, чем что-либо еще. У них не было близких соседей. В полумиле отсюда, среди полей, располагалось другое хозяйство, но дети фермера и его жены уже выросли и обосновались далеко от дома.
Ближайшая же деревня, совсем маленькая, находилась в двух милях от жилища Греев. Там были ресторанчик, церковь, выстроенная сто лет назад, и магазин, где продавалось все, что душе угодно. Когда-то здесь существовала и школа. Но она давно закрылась, и теперь детишкам приходилось ездить на автобусе в другую деревню, туда, где школа была.
В ней-то и учились Люси с Дэвидом до тех пор, пока не подросли и их не отправили в среднюю школу, которая располагалась еще дальше от дома.
В выходные дни они, конечно же, помогали на ферме. Работа была не из легких, но и она приносила радость: ребята чистили канавы, подстригали живую изгородь, привозили тележки, полные камней для починки стен, готовили еду для животных, чистили конюшни и приглядывали за овцами.
Делать все это в одиночку было бы, конечно же, не так здорово, но когда вас двое! За шутками и смехом время пролетало быстрее ветра.
Каждый день нес с собой что-то новое, поэтому в их жизни не было однообразия. То они занимались овцами: обрабатывали их дезинфицирующим раствором, возили к ветеринару, когда те заболевали одним из своих многочисленных недугов, то кормили цыплят, то белили сараи, то брались за что-нибудь еще не менее интересное. Никакой работы не боялись Люси и Дэвид! Напротив, им нравилось хозяйничать на ферме.
Но что бы они ни делали, они все делали вместе. И всегда были неразлучны — вдвоем катались на пони, играли, перепрыгивали через стены и канавы, лежали в душистом сене в сарае, спорили или просто болтали. А иногда бродили по полям, жуя пшеничные зернышки, любуясь яркими маками да слушая нежную трель жаворонка.
Сколько же лет минуло с тех пор!
— Вернусь в пятницу вечером, — сказал Джеймс. Он стоял к ней спиной, перед зеркалом, висевшим над туалетным столиком, и завязывал свой голубой шелковый галстук, причем делал это так спокойно и неторопливо, словно в его распоряжении было по крайней мере несколько часов.
А вот Люси, Люси не могла не волноваться. Она так часто и нетерпеливо поглядывала на часы, что Джеймс с легкостью мог это заметить. Но слава Богу, что не заметил, а то непременно попытался бы выяснить, почему она горит желанием поскорее выставить его из дома. И в конце концов обязательно выведал бы у нее правду — Люси бы непременно проговорилась. Такое случалось со всеми, кого допрашивал Джеймс.
Люси была свидетелем тому бессчетное число раз: люди сначала заикались, бледнели, а после выдавали себя с головой.
Сейчас она смотрела на отраженный в зеркале точеный профиль мужа — профиль сильного духом и уверенного в себе человека. Он одернул отлично сидящий на нем пиджак и взглянул на часы. Ох, Господи, ну что он так копается?
Люси глубоко вздохнула и как могла более спокойно заметила:
— Такси ждет.
— Я заказал его на восемь часов, а сейчас ни минутой позже. Ничего, подождет.
Услышав невозмутимый ответ, Люси забеспокоилась еще сильнее.
Если он сейчас же не уедет, она непременно опоздает на поезд. В нетерпении Люси подошла к окну. Сквозь кружевную занавеску она увидела улицу, купавшуюся в лучах осеннего солнца, каштаны. Теперь, когда их листва уже значительно поредела, окрестным мальчишкам легче было находить гладкие и блестящие орехи.
— День обещает быть просто прекрасным. — В голосе женщины послышалась грустная ирония. Природа будто нарочно насмехается над тобой, никогда не попадая в тон твоему настроению. Сейчас бы самое время моросить дождю, а облакам уступить место тяжелым свинцовым тучам. И еще должен завывать ветер, а еще лучше — сверкать молния, от которой каштаны будут вспыхивать и загораться.
Вместо этого с ослепительно голубого неба льется яркий солнечный свет, а краски осени поражают глубиной и обилием полутонов.
Джеймс щелкнул замком чемодана. Свой Люси так и не собрала — не могла рисковать. Кое-какую одежку она успеет в него побросать, пока будет ждать такси. Она его еще не вызвала, конечно. Ничто не должно было заставить Джеймса заподозрить неладное, ничто.
— Я тебе позвоню вечером из Гааги, — сказал он.
Ответ у Люси был наготове, однако голос ее все же немного задрожал:
— Возможно, мне придется сегодня допоздна работать. Майкл хочет, чтоб я поехала к одному из клиентов, а это довольно далеко от города. Так что не знаю, когда вернусь.
То, что Люси говорила, во многом было правдой. Майкл действительно дал ей вчера задание, но она не призналась ему, что не сможет его выполнить. Майклу она позвонит позже, перед самым отъездом.
Джеймс обнял жену за талию и положил подбородок ей на макушку, на темные волосы, которые она еще даже не успела привести в порядок. Почувствовав его тело рядом, она задрожала, не могла не задрожать.
— А ты едешь одна? Или с Майклом? Я совсем не доверяю Майклу — надеюсь, ты не позволишь ему флиртовать с тобой! — Джеймс улыбался. Начальник Люси был счастлив в браке и ни разу не выказал по отношению к своей подчиненной ни малейшего интереса. Иначе выражение лица Джеймса было бы сейчас совершенно другим, и оба это знали.
— Еще чего! — Люси постаралась придать своему голосу игривую интонацию. Однако едва ли ей это удалось: слишком уж сильное напряжение она испытывала.
Они были женаты всего лишь три месяца, них был головокружительный роман — такой, что у нее до сих пор дух захватывало при воспоминании о недавнем прошлом. Все получилось так быстро, что девушка едва ли могла сообразить, что делает, ведь знала о Джеймсе совсем немного.
Хотя, с другой стороны, такая уж это штука — брак. Пока не поживешь с человеком какое-то время, нипочем не узнаешь, как все сложится. В отношении Джеймса это было верно вдвойне.
Люси встретила Джеймса год назад на вечеринке у его клиента, который к тому же оказался и ее сослуживцем. Из толпы гостей Люси почти никого не знала, а потому забилась с бокалом вина в самый дальний угол. Хозяин дома подвел к ней Джеймса, познакомил, а после оставил одних, предоставив Джеймсу возможность задать девушке несколько вопросов, на которые та отвечала робко и односложно.
Тогда Люси никак не думала, что увидит Джеймса снова, но через несколько дней он позвонил ей на работу и пригласил поужинать. После недолгого колебания она согласилась и провела с ним приятный вечер в весьма дорогом ресторане. Там они разговаривали — вернее, говорил Джеймс, а Люси только слушала. Джеймс опять задавал вопросы, а она отвечала ему чуть хрипловатым голосом. Люси была не слишком словоохотлива, но, похоже, это его не беспокоило.
Люси узнала, что Джеймс Хартли — преуспевающий и состоятельный адвокат. У него было немного свободного времени, поэтому в первые месяцы они виделись не очень часто.
Однако прошлой весной ему удалось взять двухнедельный отпуск, и они отправились туда, где Люси провела большую часть своей жизни.
Это была идея Джеймса. По его словам, он хотел выведать о ней побольше, а сделать это в родных краях Люси ему было легче. Он почти сразу понял, что Лондон — отнюдь не ее стихия: порой вид у девушки был совершенно потерянный. Вот Джеймс — тот настоящий лондонец, типичный городской житель, проницательный и энергичный. Люси, человек совсем иного склада, заинтриговала Джеймса, и ему не терпелось выяснить, какова же она на самом деле. Он даже решил познакомиться с людьми, которые ее воспитывали и окружали с детства.
Джеймс сумел достичь своей цели, и за две недели, проведенные с Люси, узнал о ней много интересного, в том числе и то, что она предпочла бы сохранить в тайне.
У Люси действительно были свои секреты, но Джеймс со свойственной ему прозорливостью раскрыл их уже вскоре после приезда. Она не на шутку встревожилась, но он все равно настоял на том, чтобы они поженились, невзирая на все ее страхи и сомнения.
— Брак наш не может не удастся, — пообещал он ей, — тебе надо только постараться забыть былое. Мы начнем сначала оба.
Как и Люси, Джеймс тоже хотел бы забыть о многом из своего прошлого. Он рассказал ей о себе совершенно свободно, не таясь, и все же Люси не покидало чувство, что она знает его недостаточно. Люси считала, что раз они муж и жена, то должны полностью понимать друг друга, и ее беспокоило то, что Джеймс до сих пор во многом оставался для нее загадкой. Она уже начала волноваться, что так будет всегда и ей никогда не пробиться сквозь стену, которая скрывала его истинное «я»…
От внезапного сигнала такси Люси вздрогнула.
— Он уже нервничает!
— Ну и пусть! — Джеймс повернул жену к себе и прильнул к ее губам. Сердце Люси ускорило бег, а тело загорелось. Что касалось интимной стороны их брака, то здесь все сложилось как нельзя лучше — любовниками они были страстными. В постели Люси могла забыть обо всех своих сомнениях — и если разум Джеймса оставался для нее закрытым, то тело его было знакомо не хуже, чем ее собственное.
Джеймс оторвался от губ Люси, взяв ее лицо в свои руки, пристально всмотрелся в него, как бы пытаясь хорошенько запомнить.
— Что-то случилось?
Услышав этот вопрос, Люси вздрогнула. Она всегда знала, что обмануть мужа непросто. Опыт, полученный в суде, он применял и в обыденной жизни и умел безошибочно читать мысли и определять намерения человека по выражению его лица и поведению.
— Просто мне не очень-то улыбается остаться здесь одной, вот и все, — солгала она.
Джеймс отлично знал, что это правда: Люси всегда боялась оставаться дома ночью одна. Лондон — опасный город, особенно в сравнении с той мирной деревушкой, где родилась Люси.
Джеймс нахмурился, но принял ее объяснение.
— А почему бы тебе не попросить одну из сослуживиц пожить с тобой на время моего отсутствия?
— Может, я так и сделаю, — пробормотала Люси, хотя вовсе не собиралась так поступать.
Шофер такси снова посигналил, и Джеймс нехотя оторвался от губ жены.
— Надо ехать, а то опоздаю на самолет Если сегодня мне не удастся с тобой поговорить, то позвоню завтра.
Он снова быстро поцеловал ее и ушел.
Люси услышала на лестнице шаги мужа, затем дверь хлопнула и вес стихло.
Она прижалась лбом к холодному стеклу. Джеймс сел в такси и опустил стекло в машине, чтобы в последний раз взглянуть на жену — уверенный в себе человек со скуластым лицом, темными волосами, спадающими на лоб, и холодными серыми глазами.
Врагом он будет очень опасным, подумала Люси, а когда Джеймс поймет, что жена солгала, и обнаружит, куда именно она уехала, ей представится случай узнать это на собственном опыте.
Джеймс помахал ей, такси завернуло за угол, и Люси поспешила от окна. Она быстро побросала в чемодан кое-какие вещи и спустилась вниз, в кухню, где оставила девушке, приходившей к ним убираться, записку. Потом прошла в кабинет Джеймса и вызвала такси, после чего включила автоответчик на случай, если позвонит Джеймс или его секретарша Кэтлин Дарти, худенькая изящная блондинка, которой Люси не понравилась с первого же взгляда и которая даже не попыталась это скрыть.
Склонившись над столом, Люси посмотрела на свадебное фото, наполовину скрытое за книгами по юриспруденции.
Они поженились летним утром. У них была только гражданская церемония, на которой присутствовали лишь кое-кто из родственников и самые близкие друзья. Люси всегда казалось, что она будет венчаться в местной деревенской церкви, где соберутся люди, рядом с которыми она выросла. В деловой же и короткой процедуре обмена клятвами не было ничего романтического, радостного, и Люси за эти несколько минут не испытала, пожалуй, ничего, кроме чувства некоей нереальности происходящего.
Была среди гостей, конечно же, и Кэтлин Дарти, весьма элегантная в своем оливкового цвета шелковом платье. Изготовленный из того же материала бант схватывал сзади тщательно причесанные светлые волосы. Ноги, длинные и очень красивые, были обуты в черные лодочки ручной работы — Кэтлин предпочитала дорогие вещи.
Люси она не нравилась — впрочем, это у них было взаимным. Простое, кремового цвета, платье невесты и ее бутоньерку из летних цветов Кэтлин смерила прямо-таки уничтожающим взглядом, не преминув приподнять при этом бровь.
Джеймс, похоже, тотчас забыл о неприязни, с которой отнеслась к его жене не только секретарша, но и его родная сестра. Та даже на свадьбу не пожелала прийти. Как, впрочем, и члены семьи Люси.
Это вообще была странная свадьба.
Люси все смотрела на лицо Джеймса, глядевшее на нее с фотографии, — оно казалось ей абсолютно непроницаемым.
Она закусила губу. Когда он узнает… Даже помыслить страшно, что ее ожидает Он способен на все, даже на убийство. В этом Люси была убеждена. Он обладал сильным и непреклонным характером. И не умел прощать.
Люси задрожала, и это невольно напомнило ей о том, что она едет на север, — там в это время года уже должно быть прохладно если не сказать, холодно. Поэтому стоит прихватить с собой теплое твидовое пальто, розовый шерстяной шарф и вязаные перчатки — прошлогодний рождественский подарок тети Милли.
Тетя Милли всегда делала подарки, изготовленные своими руками, — они у нее были золотыми: она прекрасно шила и вязала. Большинство одежек Люси тетя сшила ей на швейной машинке, в комнате, окна которой выходили в сад.
Люси прислушалась — к дому подъехало такси. Она подхватила чемодан и поспешила на улицу — худенькая, хрупкая девушка, с копной темных волос, обрамлявших бледное лицо сердечком, лицо, озаренное светом огромных, василькового цвета глаз.
— Куда едем? — повернулся к ней шофер.
— На вокзал, пожалуйста.
— И куда же вы направляетесь?
Люси ответила, надеясь, что у него нет желания беседовать с ней всю дорогу. Слишком многое ей предстояло обдумать, и болтать с таксистом она была не в настроении.
— Никогда не бывал в тех местах. Как оно там?
Люси смотрела из окна машины на шумные улицы Лондона и вспоминала о ветре, гуляющем над болотами, о бескрайнем небе и о зеленых и коричневых холмах, возвышавшихся над линией горизонта.
Как же она скучала по родному краю, скучала с того самого дня, как покинула его год назад, как страстно жаждет увидеть его снова.
— Сейчас там холодно, — сказала она. — Ведь это почти Шотландия.
— Не могу себе представить. По мне так уж лучше побольше солнца, в особенности зимой.
И таксист пустился рассказывать об отпуске, который он провел в Испании, и о том, как там было жарко. Люси слушала его вполуха.
На поезд она еле успела. Вагон ее оказался полупустым, а по мере продвижения на север пустел все больше и больше.
Поезд-экспресс останавливался только на больших станциях. По вагону постоянно возили тележку со всяческой снедью, но Люси не чувствовала голода и только выпила кофе.
Всю дорогу она провела, глядя на сменяющие друг друга пейзажи. Сначала за окном проплыли черные трубы Лондона, после, в пригородах, — нескончаемая череда черепичных крыш, укрывающих крошечные домики, а затем — поля да частокол изгородей, и так до самого сердца Англии.
Солнце еще согревало последним теплом деревья, сжатые поля да холмы в туманной дымке.
С весны, с той самой поездки с Джеймсом, она ни разу не возвращалась на север.
Изменилась ли я? — спрашивала себя Люси, пытаясь вспомнить, что ощущала до того, как повстречала Джеймса.
Девушка нахмурилась — ну конечно же, изменилась, и сейчас в ней немного осталось от той девчонки, что отправилась тогда из деревни в Лондон работать.
Заметят ли они? Бросается ли это в глаза? Она снова закусила губу. Дэвид — тот заметит наверняка, потому что знает ее лучше, чем кто-либо. Вот только представится ли ему случай обратить внимание на произошедшие с ней перемены?
От этой мысли сердце Люси болезненно сжалось. Прекрати сейчас же! — тотчас приказала она себе. Даже думать об этом не смей. Он не умрет. Не может умереть.
Она посмотрела на часы — поезд вот-вот прибудет на станцию, где ее встретит дядя. Он-то и расскажет последние новости.
Через пару минут она уже ступила на платформу. Один из носильщиков, выискивающий, кому бы предложить свои услуги, смерил ее стройные ноги восхищенным взглядом.
— Поднести вам чемодан, мисс? — спросил он, но Люси отрицательно покачала головой.
— Я сама справлюсь, благодарю вас. — И девушка поспешила отойти: чемодан ее вовсе не был таким уж тяжелым.
Дядю она увидела еще издали и, помахав ему рукой, побежала навстречу.
Он сообщил ей, что все пока без изменений, а это уже неплохо. Уильям Грей, по-прежнему высокий, седовласый и, безусловно, обладающий невероятной выдержкой, большую часть времени проводил на воздухе. Солнце и ветер задубили его кожу, а глаза Уильяма, привыкшие всматриваться в далекую линию горизонта, напоминали глаза бывалого моряка. А вот повадками он скорее походил на кое-кого из своих многочисленных подопечных с фермы — такой же неторопливый и невозмутимый.
— Люси, слава Богу, что ты приехала. Сейчас мы можем надеяться только на чудо.
Он наклонился и поцеловал племянницу.
— Я уже боялся, что твой муж не захочет тебя отпустить.
— Джеймс сейчас за границей.
Глаза их встретились.
— Надолго?
— На неделю. — От Люси не укрылось то, что при ее словах дядя сник.
— На неделю? Это займет больше времени.
Что ж, покидая дом, Люси уже понимала, что уезжает надолго. Но не могла сказать об этом Джеймсу, заранее зная, что он ответит. Муж ни за что не отпустил бы ее, сочтя отъезд Люси предательством, своего рода выбором между ним и Дэвидом, который она сделала не в пользу Джеймса. В каком-то смысле это действительно было так, но в то же время другого выхода у нее и не было. Она должна была увидеть Дэвида.
— Как он?
— Плохо. — Голос его зазвенел от боли и тревоги.
На глаза Люси навернулись слезы. Она взяла дядю под руку, как бы стараясь его поддержать.
Он прижал к себе ее руку, но ничего не сказал. Уильям Грей вообще был неразговорчивым человеком, поскольку большую часть своей жизни провел в одиночестве в полях и практически утратил потребность в общении с людьми. По той же причине и сама Люси не отличалась многословием и нелегко переносила городской шум. Столько лет ее окружала тишина!
— Тебе нужно поесть, ведь в поездах в наши дни кормят так себе, — сказал он, как только они отъехали от станции.
— Я не голодна!
— Нет, ты должна поесть! — Дядя улыбнулся и покачал головой. — Милли велела мне проследить за этим. Если еще и ты заболеешь, нам лучше не станет. Так что перекусим в кабачке по дороге.
Они остановились возле небольшого ресторанчика, что располагался в двух шагах от больницы, и Уильям Грей заказал им обоим блюдо, которое представляло собой куски местного сыра с пикулями, салатом и хлебом домашней выпечки.
— А как тетя Милли? — спросила Люси, делая глоток сидра — густого золотистого напитка с характерным вкусом забродивших яблок. По телу ее разлилось тепло, и на душе стало немного легче.
Дядя помрачнел.
— Она все время с ним. Сидит у постели Дэвида и говорит, говорит… Уверена, что он ее услышит и очнется.
Люси ощутила боль.
— Сколько это уже длится?
— Кома? Три дня. Мы ждали… надеялись… что он выйдет из нее раньше, но этого не случилось. И врачи не могут сказать, когда это произойдет и… произойдет ли вообще. — Руки его сжались в кулаки.
— Конечно же, выйдет. Ты не должен думать о плохом. И вообще на тебя так не похоже сдаваться. — Она осторожно разжала его пальцы. — Знаешь, тетя Милли так его заговорит, что ему просто придется восстать от сна!
Дядя издал подобие смешка.
— Ах ты, несносная девчонка, тебе повезло, что она тебя не слышит!
Люси улыбнулась.
— Ну что, доел, допил? Можем идти?..
Вскоре они уже были в больнице. Давно, в детстве, когда ей вырезали гланды, Люси провела здесь несколько дней. Она поморщилась от знакомого запаха лака и какого-то дезинфицирующего раствора. Они с дядей долго шагали по свежевыкрашенным коридорам, потом вверх по лестнице, потом опять по коридорам, и наконец — вот она палата интенсивной терапии, где поддерживалась жизнь Дэвида Грея.
Возле его кровати сидела мать. Всецело поглощенная сыном, она не сразу заметила вошедших, а те стояли и взирали на них обоих.
Люси взглянула на Дэвида и тут же, испуганная увиденным, отвела глаза. До этого момента все, что говорил дядя, не представлялось ей реальным, и вот настала минута, когда ей пришлось до конца поверить в случившееся.
Люси было легче смотреть на тетю. Милли Грей являла собой полную противоположность мужу. Тот был высоким и худым, а она — маленькой и полненькой, его кожа загорела и задубела на солнце, ее оставалась нежной, как лепеегки розы, и румяной, как спелое яблоко.
Глаза у них тоже были совершенно разными: у него — глубоко посаженные, светло-голубые, у нее — яркие, слегка выпуклые и темные. Во вьющихся волосах Милли не заметишь и следа седины, в то время как шевелюра Уильяма была почти сплошь белой.
Голос у нее был мягкий, нежный, словно обволакивающий, и в семье она всегда говорила больше всех, а ее муж, сын и племянница слушали. Вот и сейчас, в больничной обстановке, Милли не умолкала ни на минуту, и было в этом что-то удивительно домашнее и успокаивающее.
— А верхним полем мы займемся на следующей неделе, сейчас его уже вспахали. Турнепс в этом году хорошо уродился, так что, когда овцы покончат с травой, мы перегоним их на то поле, пусть едят его зелень, да и сами корнеплоды, если возникнет необходимость. Я тебе рассказывала о том, что мы вызывали ветеринара посмотреть на ту овцу, что могла бы понести? Ну так она не понесла. Вряд ли стоит дольше держать ее, она ни разу за восемнадцать месяцев не ягнилась. Так что в следующий раз мы отвезем ее на рынок.
Уильям Грей подошел к жене, она замолчала и повернула голову. Увидев Люси, тетя просияла.
— Вот и твой отец, Дэвид, а с ним… кто бы ты думал — Люси! Я же говорила тебе, что она приедет! Люси все такая же, нисколько не изменилась.
Тетя встала, обняла Люси и слегка отстранилась, в глазах ее блеснули слезы.
— Выглядишь хорошо. Дэвид, она чудесно выглядит! Вот только еще больше похудела. Ты что, там, в Лондоне, совсем не ешь? Дядя накормил тебя по дороге сюда? Я велела ему, чтобы ты сначала пообедала, — знаю я эти поезда — в них не найдешь ничего, кроме сандвичей да хрустящего картофеля. Вот в прежние времена существовал специальный вагон-ресторан, и в нем подавали обед из трех блюд и сервировали стол серебром. Но дни эти миновали, и все изменилось!
— Мы зашли в ресторанчик по дороге и заказали по блюду сыра с пикулями и салатом.
— И все? Ты слышишь, Дэвид? Ну как же это похоже на твоего отца! Уильям Грей, тебе надо было отвести ее в местечко получше! Кусок сыра с хлебом может сойти за еду только для мышки!
— Она сказала, что не хочет есть!
— А тебе не надо было обращать на нее внимания!
Люси перестала их слушать и подошла к постели Дэвида. При взгляде на него ей захотелось зареветь во весь голос — вся голова в бинтах, открыто только лицо. На чисто выбритых щеках нет и следов щетины, а Люси знала, что Дэвид нуждался в ежедневном тщательном бритье. Как-то раз он не брился целую неделю, потому что ездил на дальнее пастбище, и вернулся оттуда уже с небольшой бородкой.
Его мать посмотрела на племянницу.
— Поздоровайся с ним, Люси. Он тебя услышит, так утверждают врачи. А то, что он нем и недвижим, так это ничего не значит. Дэвид, ведь ты знаешь, что Люси здесь, и ждешь, что она заговорит с тобой?
Рука его лежала поверх одеяла — рука труженика с коротко остриженными ногтями, привычная к тяжелой деревенской работе. Люси легонько дотронулась до нее и прошептала:
— Привет, Дэвид, это я.
— Назови себя, — попросил дядя. — Скажи, что ты Люси.
— Ему и так это известно, — вмешалась тетя. — Я же сообщила ему, что она приехала. Да и не нуждается он в этом — уверена, Дэвид узнал ее голос сразу, как только услышал. Люси, ну мы пойдем, выпьем по чашке чаю, а ты поговори с ним.
Люси кивнула и, дождавшись, когда закроется дверь, взяла Дэвида за руку.
— Извини, что я приехала так поздно. Твой отец позвонил мне лишь вчера.
Звонок Уильяма Грея едва не вызвал у нее шок. Люси была на работе и, подняв трубку, никак не ожидала услышать взволнованный голос дяди. Она сразу поняла, что новости плохие, иначе он не стал бы беспокоить ее в такое время.
— Я примчалась, как только смогла, — добавила Люси. Видеть его лицо с застывшими чертами было просто невыносимо.
Люси подумала, что так мог выглядеть мертвый Дэвид, и от этой мысли содрогнулась. Может, он умирает? Что, если аппарат, поддерживающий его жизнь, отключат?
— Дорогой, проснись же!
Девушкой овладела тревога. Она боялась прикоснуться к его лицу, а потому прижалась лбом к руке Дэвида и поцеловала ее. Вопреки ожиданиям кожа оказалась теплой. Тогда Люси прильнула губами к его кисти и почувствовала слабые удары пульса.
— Проснись же, Дэвид! — прошептала она, удостоверившись, что жизнь сохраняется в нем. Но ответа, конечно же, не последовало, да она и не ожидала его услышать. Дэвид оставался в таком положении с того самого момента, как попал в автокатастрофу, где получил многочисленные ранения головы. Потребовалась немедленная операция, которая хотя и уменьшила внутричерепное давление, во всяком случае как сказал ей дядя, но в сознание его все равно не вернула.
Сама мысль о смерти Дэвида казалась Люси чудовищной. Они росли вместе и были ближе близнецов. И когда-то, еще совсем недавно, Дэвид занимал в жизни Люси главенствующее место.
Дверь в палату открылась, и она подняла голову, все еще не выпуская его руки из своей.
— Вы, должно быть, его кузина. — Голос вошедшей женщины звучал очень приветливо — Здравствуйте, я ухаживаю за ним днем. Меня зовут сестра Глория.
Люси робко улыбнулась в ответ.
— Здравствуйте.
— Как вы его находите? — На нее смотрели проницательные карие глаза. — Наверно, нелегко увидеть Дэвида таким, но состояние его стабилизировалось, и за последние два дня не произошло никаких ухудшений.
— Значит, ему лучше? — с надеждой спросила Люси.
— Ну не совсем так. Главное, что ему не хуже, а это, поверьте мне, уже обнадеживает.
Видя, как сникла Люси, медсестра добавила:
— А кроме того, в любую минуту может наступить улучшение. Миссис Грей очень помогает ему, а теперь и вы приехали. Продолжайте говорить с ним. Дэвиду очень нужна любая стимуляция мозга, все то, что заставляет его работать.
После ухода сестры Люси снова взяла Дэвида за руку.
— Тебе она нравится? — спросила девушка. — У нее очень милое лицо и приятный голос. Она сказала, что бреет тебя каждый день. И делает это очень хорошо — почти так же хорошо, как и ты сам.
Вскоре вернулись родители — как раз в тот момент, когда Люси сообщила Дэвиду о том, что начался дождь.
— Надо же, в Лондоне такая чудесная погода, но стоило мне приехать сюда, как пошел дождь! Удивительно, что у всех нас еще не выросли плавники да жабры с таким-то климатом!
Они еще немного посидели и поболтали возле кровати Дэвида, не забывая обращаться и к нему, так что Люси в конце концов почти поверила в то, что он может в любую минуту вмешаться в их разговор.
Между тем стемнело, и Милли Грей сказала:
— Уильям, тебе, думаю, пора отвезти Люси домой. Она сегодня проделала длинное путешествие, и ей надо хорошо отдохнуть.
Люси не могла отрицать усталости — веки слипались, и ей едва ли не каждую минуту приходилось сдерживать зевоту. И все же она запротестовала:
— Я останусь, а вдруг он как раз сейчас очнется!
— Ну не можешь же ты все время здесь находиться, — сказала тетя Милли. — Это страшно утомляет — знаю по себе. А чтобы помочь Дэвиду, надо быть бодрой и, значит, нормально спать. Я тоже приду домой, но попозже. Вот только пожелаю ему спокойной ночи и приду. А завтра утром мы все сюда вернемся.
Люси уснула прямо в машине дяди и проснулась, только заслышав лай собак.
— А я-то уж решил, что мне придется на руках нести тебя в постель, — сказал Уильям Грей. — Милли права. Ты едва держишься на ногах.
— Пожалуй, я сразу лягу, — зевнула Люси — Есть я совсем не хочу.
— Ты и раньше так говорила, — напомнил дядя, отпирая тяжелую дубовую дверь. — Слушай, давай сделаем так — ты разденешься и заберешься в кровать, а я принесу тебе горячего шоколада и сандвичи. Ну как, согласна?
Девушка обняла его.
— Ох, как же я по вам по всем скучала, как здорово снова оказаться дома!
В его глазах промелькнула грусть, и Люси поняла, о чем он думает. Не дожидаясь ответа, она побежала вверх по скрипучей лестнице, вдыхая знакомый и такой родной аромат мебели, натертой пчелиным воском.
Дом был отнюдь не огромным, но солидным и выстроенным на совесть. Сложенный из местного камня и глины, он располагался так, чтобы препятствовать ветрам, постоянно дующим с холмов. Со всех сторон его окружали высокие деревья и каменные стены. Ферма ни разу не переходила из рук в руки и принадлежала одной семье с момента своего основания, то есть с семнадцатого столетия. Из поколения в поколение семейство Грей имело если не богатство, то во всяком случае достаток. Они держали овец, несколько свиней, гусей, лошадей и кур, и этого им вполне хватало для безбедной жизни.
Мебель была старой, но хорошо сохранившейся. Дыры в занавесках если и появлялись, то заштопывались незамедлительно. А поскольку на чердаке всегда хранились предметы мебели, которые время от времени в соответствии с новой модой извлекались на свет божий, то покупать что-либо из обстановки практически не приходилось.
Комната Люси выходила окнами во фруктовый сад и располагалась в торце дома, где было четыре спальни. Девушка быстро разделась и забралась в постель — как оказалось, в родном гнезде было куда холоднее, чем в ее столичном доме с центральным отоплением.
Линялые гобеленовые шторы уже изрядно потерлись, а на кровати лежало старое лоскутное покрывало, сделанное еще руками мамы Уильяма Грея. Цвета лоскутков поблекли, но Люси находила покрывало просто прекрасным. Она провела пальцем но его узорам и огляделась. Ее наполнило какое-то странное чувство — будто она вернулась во времена своего отрочества и стала прежней, такой далекой уже теперь, Люси.
На пороге ее комнаты появился дядя с подносом в руках.
— О, благодарю тебя. — Горячий шоколад согрел девушку.
— Надо бы разжечь тут камин заранее, ну как, может, взяться за это сейчас?
— Нет, спасибо, мне хорошо и так. — Люси надкусила один из крошечных бутербродов. — Ой как вкусно! Ты еще помнишь, что я обожаю ветчину!
— Да и не забывал об этом никогда, — просиял дядя. — Спокойной ночи, девочка! Если тебе что-нибудь понадобится, крикни.
Спустя десять минут Люси уже спала.
Как странно было снова проснуться в этом доме! Натянуть джинсы, теплый свитер и выйти в хрустящее осеннее утро, туда, где быстрый ветер превратил ее черные волосы в развевающееся знамя. Девушка побежала, напугав пасущихся возле дома лошадей, перелезла через стену и принялась искать в высокой пахучей траве грибы. Здесь их всегда было видимо-невидимо.
Вернувшись в дом, она застала тетю за обработкой помидоров.
— Я заметила в окно, что ты собираешь грибы, — сказала она, — твой дядя, взяв с собой завтрак, пошел наверх починить одну из стен — ее повалило во время грозы. Ты ведь знаешь, он приходит в себя, когда строит стены.
Люси вспомнила, что, бывая не в духе, Уильям Грей всегда брался заделывать каменные стены. Эта рутинная работа благотворно на него действовала.
После завтрака они с тетей опять отправились в больницу. Сестра Глория сказала им, что с Дэвидом пока все по-прежнему, а раз отсутствие изменений к худшему — тоже хороший признак, Люси несколько приободрилась.
С Дэвидом они разговаривали по очереди. Одна из женщин, устав, шла в маленький садик, разбитый рядом с палатой, выпить на воздухе чашку чая, чтобы в случае необходимости быть рядом.
Дядя приехал к полудню, а в шесть часов Милли Грей отослала их обоих домой.
— И чтоб на этот раз вы хорошо поели, — велела она. — Уильям, ты не забыл поставить кастрюлю в духовку?
Он кивнул.
— Как ты и сказала, в два часа. А когда мне ее вынимать?
— Как только проголодаетесь. Блюдо уже готово.
Вернувшись, Люси хотела было заняться ужином, но дядя покачал головой.
— Нет, девочка моя, раз твоя тетя наказала мне позаботиться о еде, я так и сделаю, а то мне попадет.
— Ну тогда я накрою на стол.
Они ужинали в кухне, самом просторном помещении дома. Окна здесь были по старому обычаю небольшими, чтобы в холодные дни из родного крова не уходило тепло. Занавески в красно-белую клеточку придавали кухне веселый вид. На широких подоконниках стояли ряды цветочных горшков с геранью, которую разводила тетя, часто получавшая на местных цветочных выставках призы за своих питомцев.
В кастрюле оказалась вкуснейшая баранина, тушенная с картофелем, морковью, бобами, приправленная чесноком и луком. Все эти овощи росли прямо около дома на грядках. Вкус блюда был просто восхитительным, а мясо так и таяло во рту.
Поев, они помыли посуду, после чего дядя пошел на скотный двор покормить животных, а Люси включила радио послушать музыку.
Она свернулась калачиком в кресле, но, хотя тело ее обрело долгожданный покой, разум был охвачен тревогой за Дэвида.
— Суждено ли ему когда-либо очнуться? — думала Люси. И если да, то каким он станет после того, как придет в себя? Неким подобием растения, не способным мыслить и чувствовать? Люси знала, что именно это больше всего беспокоит его родителей. Нет, они ничего ей не сказали, но Люси не нужны были слова — она и так все понимала.
Люси закрыла лицо ладонями. Господи, ну почему в жизни все так несправедливо? За что это страшное наказание Дэвиду? Разве он и так не настрадался достаточно?
Внезапно резко зазвонил телефон, и от неожиданности Люси даже подпрыгнула. А вдруг это из больницы? Хотят сообщить… Что? Что Дэвид вышел из комы? Или… что он умирает?
Люси с замирающим сердцем едва сумела прошептать в трубку:
— Да, алло?
На другом конце провода молчали.
— Алло? Тетя Милли… это ты?
И тут связь прервалась. Кем бы ни был звонивший, он просто повесил трубку.
Однако тишина оказалась красноречивей слов. И Люси задрожала. Конечно, кто-то мог просто ошибиться номером. Но дело было, похоже, совсем не в этом.
Люси боялась, что звонил Джеймс. Не застав жену дома, он мог позвонить ее друзьям, а после — боссу. Она нисколько не сомневалась в том, что рано или поздно он обнаружит ее отсутствие в Лондоне. Конечно, это могло произойти не скоро, но как только Джеймс обо всем узнает, он не простит ей отъезда к Дэвиду, да еще без его ведома.
Люси ощутила настоящий ужас. Если эго звонил Джеймс, то что он теперь предпримет?
Сейчас, конечно же, ничего, быстро сказала себе Люси. Ведь он в Гааге представляет интересы клиента в комиссии по правам человека. И не может уехать, бросив важное дело, над которым давно работал. Перед отъездом Джеймс сказал, что это займет у него около недели, может, чуть больше. Оставаться в Гааге до вынесения судом решения он не собирался — его примут спустя недели, а то и месяцы, но покинуть Гаагу сейчас он определенно не мог.
Так что у нее еще есть немного времени. Несколько дней. Может, даже неделя. Но рано или поздно Джеймс все равно приедет и потребует, чтобы она вернулась вместе с ним домой. И тогда все будет кончено. Потому что она откажет ему, должна отказать.