Слишком идеально

Глава 16

Эйми всю ночь глаз не сомкнула. Она хотела написать подругам, но рана была так свежа, что она не сумела бы выразить свою обиду словами. «Может, сбежать?» — думала она. Пока темно, спуститься в город, снять номер в гостинице, а потом купить билет до дома.

Но когда взошло солнце, она поняла, что ей нужно предстать перед лицом незнакомца, который ее обманывал. Взглянуть ему в глаза и спросить, почему он это делал.

Она встала и приняла душ, пытаясь отмыть со своей кожи его запах. Перед ее внутренним взором, совсем как кадры кино, проплывали воспоминания о прошлой ночи. Остановить их было не в ее власти.

Когда Эйми вытиралась, ее взгляд упал на отражение в зеркале. Мокрые волосы ниспадали на дряблое обнаженное тело. А он еще говорил, что она красивая.

Неужели он все это время врал? Как может такой физически совершенный мужчина испытывать желание, глядя на нее?

Она проворно заплела волосы в косу, как заплетала их в прежней жизни. Причесавшись, она взглянула в зеркало и в первый раз в жизни поняла, как не идет ей эта прическа. В ней неожиданно проснулась гордость. Да, Байрон ранил ее, использовал ее, но она не желала снова становиться мышкой Эйми.

У Эйми не хватило смелости уложить волосы так, как она обычно это делала, но она вытащила из прически несколько прядок, чтобы смягчить эффект от тугой косички. Наложила немного косметики, чтобы было не так заметно, как опухло от слез лицо. А теперь — как бы одеться для этого разговора, при мысли о котором ей становилось дурно?

«Одежда может быть как оружием, так и щитом».

Так он ей как-то сказал. Интересно, сам он тоже одевается, руководствуясь этим принципом? Сегодня Эйми не хотелось наряжаться. Ей просто хотелось, чтобы это утро как можно скорее закончилось и чтобы она оказалась дома. Эйми выбрала брюки капри наиболее приглушенного цвета и не стала надевать украшения.

Теперь женщина в зеркале представляла собой нечто среднее между тем, какой она была до прибытия на Сент-Бартс и какой стала после.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Он сидел на кухне, на одном из высоких табуретов, рядом с конфорками. Эйми так и застыла. Она не ожидала его здесь увидеть.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Вид у него был изможденный. На нем была та же одежда, что и прошлой ночью: темная рубашка и черные шорты. Эйми вспомнила, что на всех фотографиях Байрон был одет в мрачные цвета. Значит, даже то, что носил Ланс, было ложью.

Неожиданно она вспомнила первый день, когда Ланс открыл дверь. Вспомнила его яркую рубашку, улыбчивость, смеющиеся глаза.

Как же странно видеть щеки, нос и выразительные брови Ланса на другом лице! Разница была поразительной. И дело даже не в отсутствии бородки, не в том, что волосы другого цвета. Это сдержанное выражение лица, несколько скованная осанка… Это был совершенно другой человек.

Эйми сразу подумалось, что с актерами всегда так: в фильме они одни, а когда у них берут интервью — совсем другие, не похожие на своих героев.

Байрон тоже заметил, как она изменилась, и на секунду в его взгляде скользнуло то ли неодобрение, то ли угрызения совести.

— Я приготовил кофе, — сказал он ничего не выражающим голосом. — Тебе налить?

Она покачала головой:

— Я сама налью.

Значит, Ланса тоже больше нет, подумала она, потянувшись за чашкой. Когда она наливала кофе, руки ее тряслись. Она потеряла и любовника, и друга. Снова вернулась боль. На глаза ей набежали слезы.

— Я чувствую себя так, будто он умер. Словно я влюбилась в чудесного человека, благодаря которому испытала то, чего никогда прежде не испытывала, почувствовала, что живу и что счастлива. А вчера ночью… он умер. И не осталось даже тела, над которым я могла бы поплакать.

— Ах, Эйми!

Она услышала, как он подошел к ней из-за спины, и попыталась отстраниться.

— Не надо, — сказал он, обняв ее сзади. — Дай мне обнять тебя. Пожалуйста. На одну секундочку.

— У тебя его голос, — прошептала она, прикоснувшись к его рукам. — И обнимал он меня точно также. Если закрыть глаза, то можно представить…

— Пожалуйста, не плачь. Пожалуйста. — Он слегка раскачивался, прижавшись щекой к ее затылку. — Мне ужасно жаль, я даже сказать не могу как.

— Не отпускай меня. — Эйми повернулась к нему и, крепко зажмурив глаза, обняла. Байрон долго держал ее в объятиях, пока она горько рыдала, выплакивая горе. Наконец ее всхлипы затихли.

— Лучше? — спросил он.

— Немного. — Она выпрямилась и смахнула со щек слезинки. — Зря только косметику накладывала.

— Ты и так хорошо выглядишь. — Он помог ей вытереть слезы.

Она заглянула ему в глаза. У него были синие глаза, а не карие. Они оба замерли. Его взгляд скользнул по ее губам, и Эйми поняла, что он хочет ее поцеловать.

Она покачала головой и отвернулась. Байрон кивнул, приняв ее отказ. Затем, прямо у нее на глазах, его лицо вновь утратило всякое выражение. Нежное участие вперемешку со страстным желанием превратилось… в ничто. В мгновение ока он принял такой же скучающий вид, как и на фотографиях. Эйми не могла не подивиться этому перевоплощению.

Байрон повернулся и снова направился к табурету. У него даже походка изменилась: он держался более прямо и сдержанно, совсем не как Ланс. У него была королевская походка, походка человека, привыкшего, что все его пожелания выполняются беспрекословно.

— Нам нужно кое-что обсудить, — сказал он. Голос его, так же как и лицо, ничего не выражал.

«Кое-что обсудить»? Мягко сказано! Ну ладно: если он решил, что их беседа будет чисто деловой, может, это к лучшему. С чашкой кофе в руках она взяла табурет и поставила напротив его табурета.

— А повестку дня ты не напечатал?

На минуту в его глазах проскользнуло смущение.

— Ты имеешь потное право сердиться. Единственное, в чем я могу тебя уверить, так это в том, что фотографу не удалось запечатлеть твое лицо. Никто не узнает, что это ты была со мной прошлой ночью.

При этих словах Эйми испытала облегчение. Правда, это не уменьшило горя и боли утраты от потери Гая, но хотя бы одним унижением стало меньше. Если не считать того, что теперь во всех лавках люди будут глазеть на ее большое, толстое, жирное тело. Правда, части тела, запрещенные цензурой, скроют, но живот, бедра и дряблые ягодицы останутся открытыми. И наверняка фотограф успел сфотографировать ее задницу, когда она бежала вверх по лестнице. Она вновь испытала мучительную неловкость.

— Прости. — Байрон потянулся было к ее руке, но Эйми ее вовремя отдернула. Он вздохнул и снова принял скучающий королевский вид. — Знаешь, все пройдет. Конечно, первое время будет неприятно. Но потом эти подонки примутся за кого-нибудь другого, и все об этом забудут.

— Но я-то не забуду, — тихо произнесла она.

Он отвел глаза:

— Я не смогу отвезти тебя в аэропорт, как мы договорились.

Они договорились, что в аэропорт ее отвезет Ланс.

— Я найму тебе такси. Она кивнула.

— Я хорошо заплачу шоферу, и он будет молчать, пока ты не уедешь. Как только опубликуют эти фотографии, все на острове узнают, кто здесь живет. Возможно, эти снимки уже сегодня появятся в Интернете. Они произведут сенсацию — ведь люди так долго гадали, кто такой La Bete. В таком маленьком городке, как Густавия, слухи расползутся быстро.

О Господи! Она представила себе этот ужас — ее фотографии появятся в Интернете!

— Да все в порядке, — поспешил он ее заверить. — Скорее всего нам удастся скрыть твое имя. Никто не сфотографировал тебя вместе с Лансом, а те немногие жители острова, которые с тобой общались, не знают твоей фамилии. Думаю, твое полное имя известно лишь одному человеку: женщине из службы занятости.

— А также служащему турфирмы и банковскому кассиру.

— Пусть даже так. Все равно таких людей мало. Не думаю, что из этого стоит делать проблему. Жители Сент-Бартса очень покровительственно относятся к знаменитостям, которые здесь живут или отдыхают. Правда, есть некоторые исключения — с одним из них ты столкнулась прошлой ночью. Но как только ты покинешь остров, ты будешь в полной безопасности.

Несмотря на испытываемое ею унижение, у Эйми мелькнула новая мысль. Она взглянула на мужчину, сидевшего напротив:

— А как же ты? Ты-то здесь останешься. Как ты все это вынесешь?

— Здесь? Ну, не так уж много придется вынести. Нельзя сказать, чтобы Сент-Бартс кишел папарацци. Этот проныра, конечно, сильно действует на нервы, но его легко можно избежать. Наверняка один из местных, из числа тех, кто вшивается на пляжах в надежде щелкнуть звезд и разнюхать, кто с кем тусуется. — Он потер лоб. — Можно было догадаться.

Я даже знаю, когда себя выдал. Это было два дня назад, когда мы обедали в твоем любимом кафе.

Она поняла, о чем он. Кафе располагалось на открытом воздухе, напротив гавани. Она уже не помнила, о чем они разговаривали, но они так и покатывались со смеху. Эйми несколько раз приходилось смахивать с глаз слезы. Ланс как-то странно на нее взглянул, почти с восхищением, и назвал ее очаровательной.

Все это было неправдой. Она смеялась не вместе с Лан-сом. Она смеялась вместе с этим мужчиной. Эйми нахмурилась, пытаясь представить этого мужчину веселым и беспечным. Не получилось.

Он покачал головой, тоже вспоминая этот эпизод, но, наверное, по-другому.

— Мы сидели рядом с тротуаром. Нужно было бы, конечно, выбрать другое место, но ты наслаждалась видом… Обычно я слежу за людьми — нет ли среди них кого, кто мог бы меня узнать. Но на этот раз я отвлекся. Мимо прошлепал этот проныра, что высматривает знаменитостей. И тут я допустил фатальную ошибку: когда я увидел его, я пригнулся. Нужно было просто медленно отвернуться, а я пригнулся. И он уставился прямо на меня. Похоже, он был озадачен, но не узнал меня — так мне по крайней мере показалось. Похоже, я ошибся.

— Похоже на то, — автоматически подтвердила она. Как же это, должно быть, ужасно жить вот так: постоянно пригибаться, отворачиваться от тех, кто хочет посягнуть на твою частную жизнь!

Он долго молчал. Скучающее выражение исчезло с его лица. В его глазах отразилась боль.

— Господи, Эйми! Наори на меня! Скажи, что я скотина. Скажи хоть что-нибудь!

Она прерывисто вздохнула.

— Я просто хочу знать… ты надо мной смеялся?

— Нет! Нет. Пожалуйста… — Он потянулся к ее руке, но она снова ее отдернула. Байрон выругался, поднялся, подошел к раковине и начал любоваться видом из окна. Судя по синему небу, день в этом земном раю сулил быть великолепным. — Я полюбил тебя.

У нее свело судорогой живот.

— Разве я могу тебе верить? Ведь ты так часто меня обманывал!

Он повернулся к ней и вцепился в кухонный стол.

— Я очень редко тебя обманывал.

— Ты сказал мне, что узник, заключенный в башне, безобразен.

— Нет, — медленно проговорил он. — Я сказал, что жители острова считают человека, живущего в башне, чудовищем и что временами мне самому на него смотреть тяжко. И это чистая правда, Эйми. Я приехал сюда семь месяцев назад потому, что я сам себе не нравился и мне хотелось понять, каков я на самом деле. Нельзя жить, если сам себя не любишь.

Эйми нахмурилась, вспомнив, что себя она тоже не любит. Впрочем, это касалось только внешности. Собственный характер ей всегда нравился, если не считать страхов, конечно.

Глядя на этого красавца, который имел в жизни все, чего только можно пожелать, она подумала: интересно, как это — чувствовать себя душевным уродом?

— Потом появилась ты, — продолжил он, — и все в моей душе изменилось. Вообще-то перемены начали происходить еще до этого. Но ты… даже не знаю, как сказать… озарила мой мир светом. Ты словно дала мне глоток свежего воздуха, и в первый раз в жизни я понял, что живу, живу по-настоящему. Что же удивительного в том, что я в тебя влюбился? — Он бросил на нее умоляющий взгляд. — Не понимаю, как мужчина может быть с тобой пять секунд и не влюбиться в тебя. Как мужчина может слышать твой смех, видеть твою улыбку, просто быть с тобой и не любить тебя? Я сам себе не очень нравлюсь, но мне нравится, каким я становлюсь с тобой. Мне нравимся мы, когда мы вместе. Хоть бы я всегда мог оставаться таким!

— О Боже! — Эйми прикрыла рукой рот и расплакалась. От этих слов, произнесенных голосом Гая, у нее разрывалось сердце. — Мне бы тоже этого хотелось.

— Но к сожалению, я не такой. Но я уже и не тот, каким приехал сюда. Я сам не знаю, кто я. Знаю только, что не хочу возвращаться к прежней жизни. — Он покачал головой. — Если бы не прошлая ночь… Если бы ты узнала все по-другому… Я бы сейчас на коленях умолял тебя вернуться после свадьбы и помочь мне разобраться в себе. Может, настоящий я — это нечто среднее между Лансом и Гаем и мне просто нужно научиться быть этим человеком, не накладывая грим и не скрываясь в темноте. Но того, что случилось прошлой ночью, не исправишь. И теперь мы не можем показаться вместе на публике: все сразу поймут, что это ты на фотографиях. Я достаточно хорошо тебя изучил и понимаю, что ты будешь чувствовать себя очень… неловко.

Она поняла, что он имеет в виду. Будут знать не только ее семья и подруги — что само по себе ужасно. Если они останутся вместе, каждый раз, когда он будет представлять ее своим знакомым, они будут пожимать ей с улыбкой руку, а она будет думать: «Этот человек видел меня обнаженной».

Его знакомые. Богатые, знаменитые, красивые люди. У большинства из них идеальные фигуры. Может, Байрон над ней и вправду не смеялся — она еще не решила, верить ему или нет, — но все остальные точно будут потешаться. Люди, завидев их вдвоем, будут говорить: «Интересно, что Байрон Паркс нашел в этой толстухе?»

Даже если бы не было этих фотографий, даже если бы ей удалось сбросить вес и она больше не была бы толстухой, Эйми не могла представить, как впишется в общество его друзей, в русло привычной ему жизни.

Она покачала головой:

— Даже если бы этого не произошло, мы все равно не смогли бы быть вместе. Ты ведешь совсем другой образ жизни, а мне нужно ухаживать за Мим.

— Ах да. Это же твой долг.

К ее обиде примешался гнев.

— Не все могут жить так, как хотят. Некоторые люди не могут пренебречь своими обязанностями.

— Знаю, но я по-прежнему считаю, что твоя бабушка должна справиться со своими страхами и не заставлять тебя приносить в жертву свою жизнь.

Она встала и повернулась к нему, гордо расправив плечи:

— Думаю, нам не следует это обсуждать. Ведь я открылась тебе, думая, что ты совсем другой человек. Тот, кому я могу доверять. А ты просто играл в игру и скрывался. Спал со своей домработницей, потому что она была единственной женщиной, которой ты мог добиться, не открыв своего истинного лица.

— Это не так! — возразил он, проведя ладонью по лицу. — Что мне еще сказать, чтобы ты поверила, что я испытываю к тебе настоящие чувства? Я не лгал. Да, Гая Гаспара не существует, но все равно мы многим делились друг с другом.

— А я все вспоминаю, сколько раз я просила тебя показать лицо. — Она нервно рассмеялась. — Сколько раз пыталась убедить тебя, что внешность не имеет значения. Знаешь, как я за тебя переживала? Как тревожилась? — Эйми стиснула руки в кулаки, она с трудом сдерживалась. — Я так хотела помочь тебе принять себя, хотела, чтобы ты избавился от страха показать людям свое лицо. Наверно, я бы всю жизнь переживала, что ты сидишь в этой башне один-одинешенек.

Но ведь ты почти не сидел в башне! Ты жил в свое удовольствие под видом беспечного Ланса Бофорта. — По ее щеке скатилась слеза. — Как тебе, наверное, было весело! Наверно, ты не только надо мной одной потешался. Держу пари, ты смеялся над всем островом, который поверил в придуманную тобой сказку о заточенном в башне чудовище. Позволь спросить: как долго ты собирался продолжать этот розыгрыш?

— Не знаю. Недолго. — Байрон замялся, понимая, что после всего случившегося она заслуживала откровенности. — Сначала я хотел придумать, что Гаспар якобы продал мне этот форт и вместо него здесь поселился я.

— Понятно. — Эйми взглянула на него с упреком. Лучше бы она его ударила! — А я бы жила дальше и переживала за тебя, чувствуя себя полной неудачницей, потому что не сумела помочь тебе полюбить себя. А ты зажил бы прежней жизнью: вечеринки, кинопремьеры, романы со звездами… — Эйми стояла перед ним и вся тряслась. — Вообще-то я не люблю ругаться, но — черт бы тебя побрал! Черт бы тебя побрал! — Она бросилась к двери.

— Эйми, постой! — Байрон бросился вслед за ней, схватил ее за руку.

— Отпусти меня! — Она попыталась вырваться.

— Пожалуйста, выслушай! — Он умоляюще поднял свободную руку. — Просто выслушай.

— Пусти!

— Если я отпущу, ты выслушаешь? — Она перестала вырываться, и он отпустил ее руку. Эйми отвернулась от него и прижала руку к груди. — Ты не неудачница. Если бы я был Гаем, я бы тебе доверился. Я не показывался тебе лишь потому, что не хотел, чтобы ты страдала. Для тебя же было лучше ничего не знать.

— Неправда! — Она бросила на него взгляд через плечо. — Я зла и унижена, но я тогда уже страдала, и страдала бы всю жизнь из-за того, кто даже не существует.

— Но я существую! Может, я и не Гай, но до того, как ты появилась, я был затворником. Я ушел в себя. Ты помогла мне освободиться. И я не собираюсь возвращаться к прежней жизни, даже когда вернусь в Лос-Анджелес. Да, мне пора уже перестать скрываться, но я не хочу вновь становиться таким, каким я был до того, как сюда приехал.

Я не прошу простить меня за то, что доставил тебе так много страданий. Я попрошу только не становиться такой, какой ты была прежде. То, что произошло между нами, изменило нас обоих. Я прошу тебя только об одном: чтобы у тебя хватило смелости остаться той женщиной, какой ты стала со мной.

Эйми отвернулась. Через некоторое время покачала головой. Она сама не знала, что хочет этим сказать: то ли «нет», то ли просто отмахнуться от его слов.

— Мне пора собирать вещи.

Она ушла, а Байрон остался стоять в залитой солнцем кухне: В итоге неудачу потерпел он. Его сердце вновь свело болью, которую он даже не пытался прогнать. Боль становилась все сильнее, и он заплакал, уронив лицо в ладони.