Сломанная роза

20

Король нахмурил брови.

— Господа, вам придется биться не на жизнь, но на смерть, и один бог рассудит вас.

Если у этой мистерии был продуманный финал, то до него, видимо, оставалось уже недолго. Генрих явно был недоволен. Но отменить поединок чести не мог даже король. Любой высокорожденный имел право на поединок.

В этот миг, кланяясь, вошел паж и прошептал что-то на ухо графу. Тот нагнулся к королю и тоже что-то сказал.

Лоб Генриха разгладился.

— Сэр Раймонд и лорд Галеран, сядьте. Мне было бы неприятно без нужды терять хороших бойцов, тем паче что теперь мы, пожалуй, сможем по-другому пролить свет на это дело. В Вестминстер прибыл лорд Вильям Бром.

Обернувшись, чтобы приветствовать отца, Галеран заметил, как окаменел Фламбар и вытянулось лицо у Лоуика. Разумеется, такого поворота событий никто из них не ожидал.

Чего же они ожидали?

Вероятно, того, чтобы смерть Галерана стала свершившимся фактом раньше, чем его отец о чем-либо узнает.

Дверь распахнулась, и вошел лорд Вильям, споря с библейским величием Фламбара богатством одеяния, блеском золота и драгоценных камней. Следом выступали три его стражника, столь же рослые и важные, как он сам. Галеран настолько привык видеть отца в поношенной одежде из домотканой холстины и сыромятной кожи, что чуть было не рассмеялся вслух от пышности его сегодняшнего наряда.

Впрочем, наряд этот сослужил свою службу. Благодаря ему ни у кого не осталось сомнений о высоком положении отца.

Лорд Вильям, не медля и не торопясь, подошел прямо к трону, преклонил колени перед королем и простер к нему руки. С довольным блеском в глазах Генрих накрыл его руки своими в торжественном приветствии. То была несколько упрощенная, но оттого не менее весомая клятва в верности.

— Лорд Вильям, — промолвил Генрих, — мы счастливы лицезреть вас в столь добром здравии.

— Благодарю, сир, — поднимаясь с колен, откликнулся отец Галерана. — Возможно, при других обстоятельствах я полежал бы в покое еще день-другой, но до меня дошли слухи о том, что Раймонд Лоуик был в Уолтхэме и спрашивал обо мне каждого встречного. Я счел за благо лично выяснить, что за нужда была ему во мне. — И лорд Вильям остановил недобрый взгляд на Лоуике и архиепископе. — Похоже, у него сложилось впечатление, что я уже при последнем издыхании.

— Неужто? Милорд, мы не намерены подвергать опасности ваше здоровье и благополучие. Прошу вас, сядьте.

Генрих велел принести стул — единственный в палате стул, кроме трона, на котором сидел он сам. Разумеется, это могла быть просто забота о больном человеке, но Галеран совершенно ясно понял, что его отца король выделил из всех присутствующих.

Он как будто сказал: «Поддержи меня, лорд Вильям Бром, и я признаю тебя одним из самых могущественных баронов, первым на всем севере Англии. И облагодетельствую твою семью нынче и в другой раз».

Как только лорд Вильям уселся удобно, король сказал:

— Вы прибыли как нельзя вовремя, милорд, ибо вы, и никто другой, должны помочь нам разобраться в одном щекотливом вопросе. Сэр Раймонд Лоуик заявляет, что был по всем правилам помолвлен с леди Джеанной прежде, чем состоялась ее помолвка и свадьба с вашим сыном Галераном.

Лорд Вильям воззрился на него с таким видом, будто ему сообщили, что солнце сделано из сыра.

— Чепуха, сир!

— Он представил нам документ, который можно признать подлинным. К несчастью, все свидетели, подписавшие его, уже умерли.

— Сир, окажите милость, велите прочесть мне имена этих свидетелей.

Дослушав до конца, лорд Вильям презрительно фыркнул.

— Кому-то пришлось прочесать вдоль и поперек всю Нортумбрию в поисках известных людей, упокоившихся с миром в последние десять лет, сир. Но мы, старики, еще живы, и память нас до сих пор не подводила. Так вот, насколько я помню, эти люди ни разу в жизни не собирались одновременно все в одном месте, тем более — в Хейвуде. Случись такое, я знал бы об этом. Кроме того, я не услышал множества имен, которые непременно должны были бы стоять под этим документом, удостоверяя его подлинность. Например, моего имени.

— Быть может, лорд Фальк не хотел давать этому событию широкой огласки, — с плохо скрываемым отчаянием предположил Фламбар. — Этот документ, в законности коего я не сомневаюсь, ставит под сомнение право лорда Галерана на ребенка, жену и замок, так что ваше желание опровергнуть его подлинность неудивительно, лорд Вильям. Один меч рассудит спорящих.

Генрих задумчиво посмотрел на него.

— Милорд архиепископ, я не понимаю вашей горячности.

Фламбар пытался совладать с собою.

— Сир, я хочу лишь торжества истины, как мне и подобает.

— Тогда, вероятно, вместо того, чтобы вовлекать в бой лорда Галерана, никому не причинившего зла и уже отмеченного благодатью господней за свои подвиги в Святой Земле, нам следует предложить Раймонду Лоуику доказать истинность его притязаний, пройдя испытание раскаленным железом?

Лоуик не был трусом, но побледнел при одной мысли о том, что свою ложь ему придется доказывать, держа в руке докрасна раскаленное железо, а потом проверять, насколько сильно сожжена ладонь.

— Сир, я настаиваю на моем праве доказать истину мечом, — заявил он.

— Ваше величество, — вступил архиепископ, — тяжелее всех в этом деле грех той, которая скрыла первую помолвку, вступила в незаконный союз с лордом Галераном, а потом презрела и данные ему обеты, не говоря уже об убийствe своего нежеланного дитяти…

— Ради бога!.. — Но снова Рауль остановил друга, не дав ему нанести архиепископу тяжких увечий.

— Сядьте, лорд Галеран, — прикрикнул король, — до сих пор я не слышал ничего об убийстве.

— Потому что убийства не было, — прорычал Галеран, сверля взглядом архиепископа.

— Так отчего же умер ребенок? — мягко обратился к королю Фламбар. — Здоровый мальчик, сир, восьми месяцев от роду, который однажды заснул и больше не проснулся. В самую ночь его погребения, погребения своего единственного ребенка, Джеанна Хейвуд в супружеской постели совокупилась с сэром Раймондом. Добровольно, сир. Мне кажется, что именно леди Джеанну следует подвергнуть испытанию железом.

Галеран почувствовал, как изменилось настроение в палате. До сих пор ему удавалось избегать разговоров о Джеанне, отвлечь внимание от нее, но теперь ее судили, ей угрожала опасность. Да, она изменница, прелюбодейка, этого не скроешь. Но то, что сказал Фламбар, куда ужаснее. Неверную жену могли помиловать; в конце концов, главным ее судьейбыл муж. Но к детоубийце суд будет безжалостен.

— Ребенок, который умер, был моим сыном, — заговорил Галеран как можно спокойнее. — И если бы причина его смерти внушала мне подозрения, разве не я первый принял бы меры?

— Так вы, милорд, знаете, отчего умер ваш сын? — в притворном изумлении ахнул Фламбар.

— Я знаю, что она не стала бы убивать Галлота, — отвечал Галеран, обращаясь к королю. — Сир, жена моя любит детей, и ее желание иметь собственного ребенка было поистине велико. Потому я и решил взять меч во имя господа и отправиться в далекий, опасный поход. Господь наградил нас первенцем — дар тем более бесценный, что мы ждали его много лет. Я могу представить суду сколько угодно свидетельств о том, что моя жена была самоотверженной матерью и глубоко скорбела об утрате ребенка.

— Могу поклясться, так оно и было, — подтвердил лорд Вильям. — Она не льет слез, не причитает в голос, подобно другим женщинам, но те, кто знает ее, видели, как неутешно было ее горе.

— Вопрос не в том, была ли глубока ее скорбь, — возразил архиепископ Лондонский, — но в том, предавалась она блуду с этим человеком в день погребения своего дитяти или нет.

И Лоуик сказал:

— Так было, сир.

Он говорил с видимой неохотой, и Галеран подумал, что, верно, и он хочет отвести опасность от Джеанны. Что ж, это делало ему честь.

— У нее были на то причины, сир, — сказал Галеран, понимая, что ступает на коварную почву. Даже если ему удастся объяснить поступок Джеанны этим людям, нельзя ни словом обмолвиться о ее войне с богом. — Моя жена созналась мне во всем, подробно рассказала, как все случилось. Проще говоря, она помешалась. Ведь она думала, что я погиб; а когда, как по мановению божию, лишилась сына, от горя разум ее помутился. Да, она согрешила с Лоуиком, но лишь единожды, пока рассудок не вернулся к ней. Пусть Лоуик попробует не подтвердить мои слова.

— Сэр Раймонд? — вопросил король.

Лоуик покосился на Фламбара, но затем сказал:

— Да, сир, это было только один раз, и я тоже не верю, что в то время она была в здравом уме. Я пытался противиться ей, но оказался слишком слаб.

По палате прошел оживленный шорох, почти смешок, и Галеран почувствовал, что ему стало немного легче. Он был почти благодарен Лоуику: тот видел, какая опасность грозит Джеанне, и старался уменьшить ее.

Если б не проклятый подложный документ, он вообще прижал бы Лоуика к сердцу в порыве братской любви. Хотя подделка скорее всего дело рук Фламбара, которому нужно, чтобы Джеанну оставили в заточении.

Весь гнев Галерана теперь был направлен на архиепископа.

Вперед выступил архиепископ Лондонский, явно встревоженный новостью об убийстве.

— Так что же со смертью ребенка? Быть может, дама лишилась рассудка при вести о гибели мужа и отняла жизнь у сына? Весьма прискорбно, но подобное деяние не должно оставаться безнаказанным.

Ответил лорд Вильям.

— Сир, — сказал он, — конечно, это странная смерть, но такое случается. Обычно люди считают, что мать заспала ребенка. А крестьяне рассказывают о духах, крадущих детей по ночам. Сын мой был в отлучке, поэтому я счел своим долгом навести необходимые справки. Никаких признаков насильственной смерти на теле младенца не было — лишь пятна, выступившие уже после смерти, как это всегда происходит. И, — многозначительно добавил он, — людям свойственно показывать пальцем на тех, кого коснулась пусть самая легкая тень подозрения.

Галеран затаил дыхание. Отец говорил о гибели Вильгельма Рыжего! И еще он давал королю понять, что, если Джеанну обвинят в смерти Галлота, лорд Бром может присоединиться к тем, кто обвиняет Генриха в братоубийстве.

Он угрожал перейти на сторону Роберта Нормандского.

Король прищурился. Наступило зловещее молчание.

— Более того, — как ни в чем не бывало продолжал лорд Вильям, — поскольку мне небезразлично это дело, я говорил о нем с лекарем Уолтхэмского аббатства…

Галеран судорожно вздохнул. Опомнившись от потрясения, он заметил, что вошел Фицроджер и стоит подле трона, собираясь что-то сказать.

—…Брат Гарт подтвердил, что порой дети умирают без видимых причин. Обычно такое случается с детьми младшими, чем Галлот, но в остальном все обстоятельства его смерти совпадают с известными ему случаями. Я действительно думаю, что господь явил нам Свою волю и в великой мудрости Своей решил забрать милое дитя к себе.

— Да будет так, — молвил король. — Не будем пытаться раскрыть неразрешимую тайну, и не пристало христианам бросать камни в ту, чья вина не доказана. Если кто согрешил, многомудрый господь покарает его.

Говоря, Генрих не сводил глаз с Вильяма Брома, как будто на самом деле речь шла о подозрениях, касающихся его самого и смерти его брата.

— Также мне думается, — окрепшим голосом продолжал он, — что подлинность этого документа о помолвке крайне сомнительна. Настолько сомнительна, что я объявляю его недействительным до тех пор, пока мне не будут представлены неопровержимые доказательства. Но это очень нелегко, поскольку никого из свидетелей нет в живых. — Король улыбнулся одними губами. — Я уверен, что вы, милорд архиепископ Дургамский, приняли на веру подлинность документа. Но Раймонд Лоуик должен был сознавать, что преднамеренно участвует в обмане.

От столь быстрой смены обстоятельств Лоуик побледнел как полотно и встал.

— При всем уважении, сир, я утверждаю: этот документ настоящий, и я настаиваю на своем праве доказать его подлинность мечом.

Генрих не думал скрывать раздражение, и Галеран невольно разделял его убеждение о том, что в подобных поединках только гибнут понапрасну хорошие бойцы. Желание убить Лоуика мало-помалу ослабевало, пока не исчезло вовсе. Беднягу сначала ввела во грех Джеанна, а затем одурачил Фламбар.

А он еще пытался уберечь Джеанну от беды.

Тут Фицроджер нагнулся к Генриху и прошептал что-то ему на ухо, отчего король снова переменился в лице.

У Галерана от волнения заныло в животе. Что там еще?

Ему хотелось вскочить, сотворить какое-нибудь безумство, лишь бы прервать трусливое продвижение через правду к безопасности. Джеанна уже спасена от худшего из возможных наказаний, а архиепископ Лондонский нашел способ оставить Донату при Джеанне и Галеране.

Если только будет сохранен их брак.

Судьба брака меж тем висела на волоске, ибо король еще не сказал решительного слова против поединка. Умри Галеран на острие меча Лоуика, господь заменит всех на свете умерших свидетелей, и Джеанна станет женою Лоуика.

Галеран напряженно смотрел на тихо беседовавших короля и телохранителя. Обсуждают условия поединка? Вот Фицроджер выпрямился, а Генрих окинул проницательным взглядом стоявших пред ним людей.

— Лорд Галеран, — промолвил он, — согласны ли вы, что неверная жена должна быть наказана?

Потрясенный таким оборотом, Галеран должен был собраться с мыслями, прежде чем ответить.

— Возможно, сир, ежели она согрешила из похоти. Но не стоит наказывать обезумевшую от горя женщину.

— Однако, как заметил архиепископ Дургамский, раскаяние может быть притворным, как и безумие, а прилюдное наказание одного грешника — урок другим. Что, ежели я приказал бы вам высечь жену, дабы показать миру, что неверность терпеть негоже?

Галеран молча смотрел на короля, у которого было так много возлюбленных, в том числе — замужних, и многие из них прижили с ним незаконных детей… Насколько он знал, ни одна из этих женщин не понесла наказания за свой грех.

— Если такова будет ваша воля, сир, — угрюмо отвечал он, — мне придется повиноваться.

Поймет ли Генрих скрытый смысл его слов? Поймет ли, что из-за такого приказа лишится верного слуги? Передал ли ему вчера Фицроджер завуалированное послание?

Не поведя и бровью, Генрих обратился к Лоуику.

— Сэр Раймонд, со своей стороны вы могли бы требовать, чтобы леди Джеанна была наказана за то, что совратила вас и тем подвергла опасности вашу бессмертную душу. Вы воспользовались бы подобным правом?

Лоуик покраснел.

— Нет, сир! Я вовсе не хочу, чтобы Джеанна пострадала. Покидая Хейвуд, я умолял ее следовать за мною именно потому, что хотел уберечь от какого бы то ни было наказания. Единственным моим желанием было защитить ее и мою дочь.

А ведь, похоже, так оно и есть, удивленно подумал Галеран. Не надо только забывать пламенного желания Лоуика завладеть Хейвудом.

Наконец король обратил внимание на Фламбара.

— Милорд архиепископ, что вы на это скажете?

У того забегали глаза, но он быстро овладел собою.

— Ваше величество, я вынес решение по этому делу, но леди Джеанна умышленно уклонилась от его исполнения.

— И потому вы сочли, что она заслуживает бичевания?

Глаза Фламбара снова беспокойно забегали по комнате, будто ища что-то. Галеран взглянул на Фицроджера, гадая, какие вести вызвали эту новую череду вопросов.

— Итак, милорд архиепископ? — повторил король.

— Да, сир. Помимо совершенного прелюбодеяния, дама эта выказала греховную непокорность. Ее снедает гордыня. Надобно было физическое наказание, чтобы показать ей гибельность ее поведения и спасти ее душу. Если бы можно было заставить ее подчиниться…

Генрих улыбнулся.

— Но ведь она поддалась исправлению и притом добровольно. Не так ли?

— Добровольно? — Неуверенную скороговорку Фламбара заглушил возглас Галерана. — Какому исправлению?

Отец схватил Галерана за руку, Рауль стиснул его плечо и вдвоем они с трудом усадили его на место.

— Лорд Фицроджер имеет нечто сообщить нам, — объявил король.

Королевский телохранитель выступил вперед.

— По приказу его величества леди Джеанна, а с нею ее кузина, ее дочь и няня были водворены в обитель Святой Хильды здесь, в городе. Поскольку дама и ее ребенок были причиной раздора, его величество счел, что за монастырскими стенами они будут в большей безопасности. На случая, если бы у дамы возникли неправедные намерения, например, бежать с любовником до суда, было приказано до конца слушания держать их всех в отдельных запертых кельях. Так повeлел король.

Галеран огляделся, недоумевая, что таится за этими словами. Да, Джеанна действительно была заперта одна, когда он виделся с нею в монастыре.

Лоуик, казалось, был сбит с толку.

Фламбар истекал потом.

— В обители Святой Хильды очень строгая мать-настоятельница, — продолжал Фицроджер, — и она твердо верит в пользу телесных наказаний для изгнания греха. Когда она выслушала подробный рассказ о прегрешениях леди Джеанны и узнала, что та отказалась подчиниться велению архиепископа, ей не понадобилось долго собираться с духом, чтобы взяться за розгу.

— Боже правый, — прошептал Галеран, которого по-прежнему удерживали на скамье руки отца и Рауля.

— Крепись, сынок, — пробормотал лорд Вильям, — крепись.

— Даму подвергали бичеваниям? — осведомился король.

— Дама получала десять ударов розгой в каждый час молитвы с тех пор, как ее привезли в монастырь. Я помешал ей получить все сполна, прекратив бичевания сегодня в час утрени.

Теперь Галерана никто уже не мог удержать. Он вскочил на ноги.

— Кто приказал?

— Разумеется, архиепископ Фламбар.

Прежде чем кто-либо успел остановить его, Галеран вцепился в роскошное одеяние архиепископа.

— В таком случае, думаю, мне надобно биться с архиепископом.

— Уймитесь, лорд Галеран!

На кулак Галерана, все еще сжимавший шелковую ризу Фламбара, легла ладонь короля, который встал с трона.

— Все же право решающего голоса имею я, — мягко, но властно промолвил он, с отменной силой сжимая руку Галерана. В его голосе звучала такая явная холодная угроза, что Галеран поневоле разжал кулак.

Но угроза была направлена не против него, а против архиепископа.

— Мне править, — столь же мягко продолжал Генрих, — мне и судить. По какому праву, милорд архиепископ, дополнили вы мой приказ?

Фламбар побледнел как смерть; пот ручьями бежал по его лицу, да и неудивительно: перед ним стоял тот, кто голыми руками сбросил человека, осмелившегося ему возражать с руанской крепостной стены.

— Я не дополнял ваших приказов, сир. Но у меня, как у иерарха Церкви, есть свое право налагать наказание за грех.

— В таком случае, какое наказание, по-вашему, следует за подделку документа о помолвке?

Фламбар пошатнулся, попятился, наткнулся на край скамьи и едва удержался на ногах.

— Если это подлог, сир, я не имею к нему отношения!

— Вот как? Думаю, тщательное дознание на севере откроет нам истину. — И король неожиданно обратился к Лоуику. — Ну, сэр Раймонд? Говорите правду! Были вы помолвлены с леди Джеанной?

Раймонд, тоже белый как плат, пал на колени под напором королевского гнева.

— Нет, сир! Старый Фальк лишь говорил об этом, но братья Джеанны умерли прежде, чем все устроилось.

— Но вы любили эту даму и считали ее своей по праву? — уже спокойнее промолвил Генрих. — Вы думали, быть может, что помолвлены с нею духовно?..

Он явно предлагал Лоуику выход; стоило только догадаться.

Лоуик догадался.

— Да, сир, — склонив голову, признал он. — И когда леди Джеанна понесла от меня, я желал лишь уберечь ее от грозящих ей бед. Я смиренно молю вас о милосердии.

Генрих смилостивился настолько, что сам поднял Лоуика с колен и улыбнулся, хотя щеки его еще пламенели от гнева.

— А архиепископ Фламбар предложил вам сделать вид, что помолвка все-таки состоялась, не так ли?

— Да, сир.

— И документ изготовил он?

— Да, сир.

Получив необходимое ему подтверждение, Генрих обратил испытующий взор на Фламбара.

— Так какую же цель преследовал архиепископ? Можем ли мы верить, что он был столь тронут вашим горем и опасностями, грозящими вашей возлюбленной и ее ребенку, что счел нужным рисковать своим саном и самой жизнью, чтобы помочь вам?

Опять воцарилось молчание, ибо наступал решающий миг. На лице Фламбара отобразился ужас.

— Ну же, сэр Раймонд, — почти ласково промолвил король, не сводя глаз с Фламбара. — Поведайте нам, как объяснил архиепископ свое желание помочь вам завладеть замком Хейвуд.

Лоуик озирался вокруг, и Галерану было искренне жаль его. Сейчас он ходил по лезвию ножа и сам знал это.

— Сир, архиепископа возмущала мощь Вильяма Брома и его семьи. Он полагал, что мог бы получить больше власти над севером, если б имел сторонника в Хейвуде.

— Отчего же он так пекся об одном маленьком замке, когда владения Церкви простираются от побережья до побережья?

— Сэр Вильям не жаловал его, сир.

— Но разве архиепископ с самого начала проявил столь живой интерес к вашему делу? Каково было его поведение, когда вы впервые пришли к нему после возвращения лорда Галерана?

Лоуик помрачнел.

— Он выслушал мою мольбу о помощи, сир, но…

— Но ничем не помог. Когда же он переменился?

На лбу у Лоуика выступили крупные капли пота, ручеек пота уже струился по виску, но отвечал он твердо.

— Когда пришла весть о гибели вашего брата, сир.

— Вот как, — отойдя на несколько шагов, промолвил король. — Лишившись главного своего защитника, он захотел полной власти над Нортумбрией. Да, это было бы грозным оружием. Вот только против кого оно было бы направлено?

Фламбар несколько овладел собою и уже готов был сражаться за свою жизнь.

— Сир, я лишь пекся о том, чтобы на севере Англии должным образом соблюдался порядок. Для того ваш брат и направил меня туда.

— Для того ли? Но отчего тогда ваш интерес к делу сэра Раймонда так возрос после безвременной кончины моего брата?

— Сир, мне нужно было время, дабы обдумать как следует его дело. Как вы изволили убедиться нынче, случай не из простых.

— Полагаю, подделка документа как раз и была способом упростить его. Как и, — невозмутимо продолжал король, — покушение на жизнь лорда Галерана?

Фламбар облизал пересохшие губы.

— Покушение?..

— Нынче утром лорд Фицроджер взял под стражу вашего слугу, милорд архиепископ. Он уже сообщил нам много нового. Самострел — дьявольское оружие. Даже папа согласился, что его допустимо применять только против неверных.

Генрих повернулся и со зловеще-довольным видом в мертвой тишине сел на трон.

Лоуик рванулся к архиепископу.

— Вы? Так за этим нападением стояли вы?

— Ранульф Фламбар, — промолвил Генрих, жестом останавливая Лоуика, — объявляю вам, что вы подозреваетесь в покушении на убийство, в подлоге и в значительном превышении вашей клерикальной власти.

— При всем уважении к вам, сир, — возразил Фламбар, перебегая взглядом с короля на архиепископа Лондонского, — у вас нет власти над иерархом Церкви.

— Ax, нет? Милорд архиепископ Лондонский, возможно, вы хотели бы, чтобы я поместил этого сомнительного слугу Церкви в надежное место, покуда будет произведено полное дознание по его делу?

Фламбар, как известно, не пользовался особой любовью. Архиепископ едва приметно улыбнулся.

— Сир, Церковь будет благодарна вам за содействие.

— В таком случае, я повелеваю заточить его в Тауэр на срок, необходимый для выяснения истины. — И, прежде чем, Фламбар успел возразить, король продолжал: — Мне кажется, что архиепископа Дургамского мучит своенравие и снедает гордыня. Вероятно, он нуждается в наказании, дабы узреть гибельность своего поведения и спасти душу от вечных мук.

— Хлеб и вода творят в подобных случаях чудеса, сир, — заметил архиепископ Лондонский.

— Верно, верно, — кивнул король. — Кроме того, совсем недавно архиепископ сам рекомендовал телесное наказание для сломления греховной гордыни…

— Ах, да. — Глаза престарелого архиепископа Лондонского засветились почти добродушным весельем. — Десять ударов в каждый час молитвы, не так ли, сир?

— Как мудро. Как справедливо. — Генрих кивнул Фицроджеру. — Проследите за этим, друг мой.

— Охотно, сир. — И Фицроджер направился к дверям вслед за упирающимся Фламбаром.

— Вы еще пожалеете! — вопил тот, в то время как стражники под руки вели его к выходу. — Я вам еще понадоблюсь, как вашему покойному брату!

Генрих лишь улыбнулся.

— Ступайте добром, Фламбар, не то я прикажу удвоить число ударов.

Покуда архиепископа и его присных выдворяли из палаты суда, Галеран гадал, неужели вся сцена суда, исключая неожиданности, была заранее задумана. Вероятно, Генрих понимал, что Фламбар может быть ему полезен, но лишь как униженный, сломленный раб, а не как человек, обладающий достаточной властью, чтобы угрожать королю. Сегодня Генриху представился удобный случай сломить Фламбара.

Воистину, Генрих Боклерк интересный человек, но Галеран предпочел бы провести жизнь подальше от его орлиного взгляда.

Мольбы и угрозы архиепископа затихли за закрытой дверью, и король обратил внимание на тех, кто остался: на Галерана, Рауля, лорда Вильяма и Лоуика. Монах-писец Варвик и архиепископ Лондонский отныне были только наблюдателями

— Сир, — сказал Галеран, — я должен идти к жене…

— Еще минуту, милорд. Уверяю вас, она в безопасности и отдыхает под самой надежной из защит.

С этими словами король повернулся к Лоуику.

— Итак, сэр Раймонд…

Но, к удивлению Галерана, не Лоуик, а Рауль шагнул к трону и опустился на колено перед королем.

— Ваше величество, дозвольте мне сказать.

— Сэр? Я не предполагал, что и вы принимали участие в этом деле.

Рауль усмехнулся в ответ.

— Я желал бы остаться в стороне, сир, но леди Джеанна просила меня говорить здесь от ее имени.

— Леди Джеанна, разрешите вам заметить, — в словах короля ясно слышалось предостережение, — находится вне всякой опасности. Большая часть вины с нее уже снята, и если она заслужила наказание, то уже получила его.

— Но ее беспокоит судьба Раймонда Лоуика, сир.

Наступило гробовое, изумленное молчание, которое нарушил лишь Галеран, с шумом выдохнув воздух. Так вот где… вот где ждало его предательство?

— Леди Джеанна не испытывает глубоких чувств к сэру Раймонду, — продолжал Рауль, будто не замечая, какое оцепенение вызвали его слова. — Но она считает себя виновной в его злоключениях, ибо именно ее действия в минуту помешательства заставили его согрешить. Она молит о милосердии к нему и просит, чтобы душа ее мужа не была отягощена смертью Лоуика.

— Ах, так она и о муже немного тревожится? — едко осведомился Генрих.

— Ее тревога о муже поистине велика, сир, — хладнокровно отвечал Рауль. — Если она полагает, что сэра Раймонда не в чем винить, то подумайте, как должна она относиться к безвинно оскорбленному мужу. Единственное ее желание — сделать для него все возможное и не вынуждать его увечить других, что, как ей известно, ему не по душе.

— Включая необходимость высечь ее, — промолвил Генрих. — Удивительная женщина, хотя я, пожалуй, в какой-то мере разделяю чувства Фламбара относительно нее. Не пристало женщине поступать так, как поступила она, и вмешиваться в дела мужчин.

Поняв наконец, что происходило с Джеанной в монастыре, Галеран принялся перебирать в уме слова, которые скажет ей при встрече. Но вначале нужно исправить положение. Он преклонил колени рядом с Раулем.

— Сир, если жена моя своими поступками невольно оскорбила вас, я прошу за нее прощения. Полагаю, что лишь глубокoe раскаяние заставило ее вести себя подобным образом.

— А обычно она — смирная, хорошо воспитанная женщинa, не так ли?

Судя по тону Генриха, он в этом сильно сомневался, и Галеран решил, что отвечать не стоит, можно просто пожать плечами.

Генрих рассмеялся.

— Да, подчас женщины подобны шипам, терзающим плоть мужчин, особенно острые умом, как ваша супруга. Но они сторицей воздают нам за каждый укол. Встаньте, друзья мои, вы сделали свое дело. Итак, — внезапно обратился он к Галерану, — присоединяетесь ли вы к просьбе вашей жены о милосердии?

Галеран взглянул на Лоуика, немного жалея, что поединок так и не состоится.

— Сир, я простил жену и не думаю, чтобы вина сэра Раймонда в прелюбодеянии была больше, чем ее вина. За иные его грехи, однако, я смиренно просил бы вас последоватьсовету архиепископа Лондонского и отправить сэра Раймонда сражаться за божье дело. Его недюжинные военные дарования надобно поставить на службу Христову.

«И тогда, милостью божией, я никогда больше не встречусь с ним», — подумал он про себя.

— Что скажете, сэр Раймонд? — обратился король к Лоуику.

Тот выглядел скорее встревоженным, нежели умиротворенным.

— Сир, я с благодарностью принял бы столь милостивый приговор, когда лорд Галеран дал бы мне слово, что не станет впредь наказывать леди Джеанну и не причинит никакого зла моей дочери.

По сжавшимся в ниточку губам короля Галеран увидел, что тот теряет терпение, и решил вмешаться.

— Раймонд, как могу я причинить зло невинному дитяти или Джеанне, которую так люблю?

Лоуик недоверчиво нахмурился, и Галеран понял, что его на самом деле снедает тревога за Джеанну. Он действительно пекся о безопасности Джеанны и Донаты.

— Любому человеку нелегко принять неверную жену, да еще с чужим ребенком. Ты ударил ее, мне рассказывали.

Галеран часто гадал, каким злом отзовется тот удар, и оправдания не имели никакого значения. Теперь он знал это. Быть может, все мытарства, какие им пришлось пережить, были вызваны этим ударом, раздувшим страхи Лоуика.

— Раймонд, тогда я поднял на нее руку первый и единственный раз с тех пор, как мы оба были детьми, и никогда впредь не сделаю этого. Клянусь бессмертием моей души.

Красивое лицо Лоуика исказилось от мучительного раздумья.

— А Доната?

— Она уже мне как родная дочь.

Помедлив немного, Лоуик кивнул, хотя складка между его бровей еще не разгладилась.

— Тогда я от всей души прошу у тебя прощения за то зло, которое пытался причинить тебе, Галеран. — И он снова преклонил колени пред королем. — Сир, теперь я вижу, как далеко завели меня на путь порока моя беззаконная любовь и ественные чувства к моему ребенку. И моя постыдная жажда чужой земли, — решительно добавил он. — Если вашe благословение все еще со мною, сир, я с радостью пойду сражаться за дело Христово.

— Да будет так, — нетерпеливо сказал Генрих и махнулрукою, веля Лоуику выйти.

Затем вернулся на трон, снял корону и бережно положил ее на низкий столик подле себя.

— Этот малый — из тех благородных дурней, что сеют вокрут себя разрушение и смуту безо всяких дурных намерений. Теперь вы довольны, лорд Галеран?

— Совершенно, сир, если моей жене и ее ребенку ничто не угрожает и мы можем воротиться домой.

Генрих повел бровью.

— В вашем голосе, милорд, мне слышится нечто большее. Вероятно, после всего, что вам довелось здесь узнать, вы все же хотели бы побить жену. Пожалуй, порки ей все-таки не миновать.

— Вы полагаете, сир? — Но король был прав: чувство облегчения мало-помалу вытеснялось острым раздражением. — Рауль де Журэ оказался вовлеченным в это дело лишь потому, что кузина моей жены, сбежав из монастыря, попросила его о помощи. Но жена не велела ей говорить ни слова о наказании, которому подвергалась по приказу Фламбара, ибо знала, что я непременно прекращу его. Судите сами: коли я сам не хочу бить жену, то равно и не желаю, чтобы ее били другие.

Генрих щелкнул пальцами, и к нему подбежал паж с кубком вина.

— Я узнал об этом от лорда Фицроджера. Как вы легко можете догадаться, жена ваша сносила побои, избавляя вас от обязанности наказывать ее самому. Ведь я обязательно присудил бы вас к этому, несмотря на ваш свирепый взгляд. Порядок должно соблюдать. Но теперь мы можем объявить во всеуслышание, что она подверглась заслуженному наказанию, и нужды нет уточнять, при каких обстоятельствах.

На это Галеран не нашелся, что ответить.

— Как видно, — продолжал Генрих, — леди Джеанна безропотно приняла наказание еще и потому, что понимала, насколько Фламбар превышает данную ему Церковью власть. На редкость умная и решительная женщина.

— Да, сир.

— Которой вы сейчас с удовольствием свернули бы шею. Что ж, дело ваше. — Неожиданно король обратился к лорду Вильяму: — Милорд, сегодня я послужил вашей семье. Надеюсь, вы послужите моей.

У лорда Вильяма были все основания подозревать, что главную службу король сослужил самому себе, найдя способ бросить Фламбара в темницу с благословения Церкви и обязав Вильяма Брома помощью в деле его сына; но он лишь отвесил глубокий поклон.

— Сеньор мой, я дал клятву вам.

Разумеется, от Генриха не укрылась его сдержанность, но все же теперь Вильям Бром, человек влиятельный и умный, был у него в руках.

— Отныне вы и ваши близкие можете рассчитывать на мое благоволение. И вам нет нужды опасаться Фламбара или другого архиепископа Дургамского. Я намерен раз и навсегда лишить прежней власти эту епархию.

Генрих взглянул на Галерана, пригубил вино и вдруг рассмеялся, показывая отличные белые зубы.

— Для того ли, чтобы поцеловать, для того ли, чтобы задушить, но вам не терпится скорее увидеть жену, не так ли? Ступайте, милорд. Паж отведет вас к ней. Но только прошу вас, не убивайте ее прямо здесь. И служите мне на севере верой и правдой.