Сломанные крылья

Глава 29

Она продолжала смотреть на экран телефона, пытаясь осознать, что написанное уже несколько часов терпеливо ожидает минуты, когда можно мощным ударом сбить с ног, уничтожить, смять, стереть в пыль и развеять…

«Андрей умер». И больше ничего. Ни строчки.

Прошли сначала минуты, а потом часы. Они тянулись как вязкое желе, и Лана перестала понимать, что такое время. Оно сузилось и расширилось одновременно, а ей приходилось барахтаться как в невесомости или вакууме, где невозможно занять устойчивое положение, где не получается дышать или говорить. Где-то там, за пределами необитаемой планеты, на которой оказалась Лана, шумели, плакали и смеялись дети, за окнами квартиры, наверное, продолжалась жизнь, были видны фары автомобилей, соседи выгуливали собак, за стенкой бубнил телевизор.

Значит, там жизнь? Лана нахмурила брови, потерла лоб руками, заставила себя оглядеться — посуда, стол, диван…телефон. Долго смотрела на телефон. «Нет, в руки его даже не возьму», — почему-то заупрямилось всё внутри.

Она встала, поправила волосы, сняла куртку и повесила в шкаф. Прислушалась к себе. Ничего. Тишина. Пустота. Пропасть. Дыра.

Ни слез, ни истерики, ни осознания, что случилось непоправимое — ничего. Зайдя в комнату, Лана выключила телевизор и молча села на диван. Кирюшка тут же стал баловаться, залезать ей на колени и даже на спину, Катюша вытащила зачем-то из ящика все свои мягкие игрушки и принялась их рассаживать на полу. Неестественно выпрямившись, как кукла, Лана сидела на диване. Она ни на что не реагировала.

Где-то там, далеко в глубине сознания, вдруг стали всплывать простые мысли, но они были нечеткими, и разобрать их казалось совершенно невозможным. Но мысли продолжали пробиваться, словно сквозь туман в попытке обрести очертания и вернуть в реальность.

Неожиданно Лане показалось, что она раздвоилась и видит себя со стороны. Вот сидит на диване женщина с прямой, как палка спиной и смотрит в никуда. А вот она же, только стоит рядом и не знает, как эту женщину расшевелить, вдохнуть в нее жизнь. Наваждение было недолгим и скоро отступило.

«Какой беспорядок», — вдруг четко и ясно пронеслось в голове. — «Надо помыть пол».

И она пошла в ванную, набрала ведро воды, и как ее учила в детстве бабушка, по старинке, начала мыть полы руками, ползая на коленях, старательно отжимая в ведре тряпку, не пропуская ни плинтусов, ни порожков.

Кирюшка бегал рядом и то бросал в воду свои машинки, то тоже тянулся к тряпке, чтобы поучаствовать в уборке. Лана терпеливо его отстраняла рукой, выуживала игрушку и снова принималась за мытье. Со стороны она походила на сумасшедшую. Причем она ясно осознавала, что делает что-то не то, но ничего другого делать не могла.

Полы заблестели, подоконники вытерты от несуществующей пыли. «Надо покормить детей», — следующая мысль как в списке замерцала на задворках сознания. — «Погрею то, что было на обед».

Идея оказалась удачной, дети не возражали, а Лане не нужно было включать голову, чтобы понять, что приготовить, из чего и, самое главное, как?

— Адюша, — ткнул пальчиком по направлению к фотографии Кирилл, болтая ножками в детском стульчике. Лана даже не обернулась. Не думать, не вспоминать, не помнить.

Вот и вечер. Пора спать. Ритуал соблюден. Правда, ванну набирать для сына не стала, не было сил, да и мозг, как компьютер, подсказывал, что можно делать, а чего не стоит.

Она уложила детей. Не разбирая постели, легла на диван и уставилась взглядом в одну точку. Наверное, для нее сейчас было бы спасением уснуть. Но такой льготы ей не положено. Спасибо, что хоть может ходить, что-то делать на автомате, не думать. Особенное спасибо именно за это: пока можно не думать и не вспоминать.

Лана прекрасно осознавала, что эта блокада сознания вот-вот закончится, и тогда всей тяжестью на нее обрушится реальность и раздавит, не оставив даже шанса, как-то выкарабкаться, собраться по кусочкам, возродиться как волшебная птица из сказки. Сейчас это было сродни обезболиванию, шок после которого наступит неизбежность, а следом за ней боль и ужас. Но пока их не было. И Лана была благодарна возможности еще пожить. Потому что совсем скоро глагол жить превратится для нее в глагол как-то существовать. И самое ужасное, что это была очевидность, с которой предстоит столкнуться, возможно, даже через несколько минут. Если повезет, часов.

С того момента, как Лана прочитала сообщение, телефон она больше в руки не брала, он так и продолжал сиротливо оставаться на кухне. А Лана продолжала тихо лежать в комнате, даже не пытаясь принять удобную позу или заползти под одеяло.

«Странно — размышляла она, — почему я считала, что мне было больно, когда я узнала об измене? Оказывается, было не больно. Больно сейчас».

Она смутно чувствовала, что внутри уже начинает шевелиться нечто, что скоро оно развернется в полную силу и захлестнет, взрежет по живому, сдерет с мясом кожу, доберется и искромсает все внутренности. Как приговоренная ждала этого момента, абсолютно не понимая, как это будет происходить. Но это, несомненно, будет.

Она была похожа на человека, который знает о своей казни, но пока не понимает, каким способом будет умерщвлен. Ему предлагают шагнуть в темную комнату, где его уже ждет кровожадный палач. Шагнуть в бездну. И мучить будут долго, с наслаждением, максимально оттягивая момент освобождения.

Это Лана тоже понимала. Она уснула.

Ей снилась бабушка, которая шила ей яркий, красивый сарафан в цветочек, но при этом грозила ножницами, чтобы маленькая Лана не подходила близко и ничего не трогала. Бабушка сидела у комода, на котором лежала кружевная салфетка, и Лане очень хотелось вышить на белоснежной салфетке синюю снежинку. Но бабушка смотрела строго, и Лана боялась. А потом вдруг бабушка стала рассказывать Лане про девочку, которая тоже хотела испортить салфетку, и тогда ее мама отрезала ей ножницами руки. Лане стало еще страшнее, и она окончательно решила для себя, что даже шагу не сделает ни к бабушке, ни к комоду. Так и стояла и смотрела издали. Пока бабушка не стала что-то тихо напевать себе под нос. Пела она все громче и громче, и Лана…проснулась.

Сначала она даже не поняла, где она и что случилось, мелодия звучала в отдалении. Телефон. Лана чуть нахмурилась, пытаясь сообразить, который час, почему она спит в одежде и где играет музыка. В комнате был сумрак. Потихоньку стали всплывать моменты вчерашнего дня и вечера.

Телефон продолжал звонить. Лана даже не удивилась, хотя было очень поздно, на часах начало второго ночи.

Номер высветился незнакомый, отвечать не хотелось. Потому что внутри шевельнулась надежда, но вспомнив все обстоятельства, тут же погасла. Чудес не бывает.

Телефон замолчал. Вот и хорошо. Надо вообще его отключить. Снова звонок. Играет и играет. Раньше бы испугалась: что-то случилось. А теперь хорошо, не страшно. Всё уже произошло. Лана даже усмехнулась.

— Алло, — практически выдохнула она в трубку.

— Ланочка! Лана? Это Татьяна Александровна, мама Андрюши!

Лана молчала. Что ей сказать? Выразить соболезнования? Узнать, когда похороны, чтобы заодно и познакомится с родными Андрея?

— Ланочка! Алло! Ты слышишь? Женька тебе написала… Всё не так! Не так всё! Она позвонила в больницу, искали по фамилии, сказали, что врачи оперировали долго, клиническую смерть зафиксировали… А Женька вся на взводе, услышала «смерть», не дослушала даже и нам звонить давай. Тебе вот написала. Меня с отцом чуть до инфаркта не довела! Она у нас такая, взбалмошная…

Мама Андрея нервно рассмеялась и продолжила:

— Ну и вот…Я с давлением, отец с сердцем, а тут хорошо муж Женьки решил еще раз все точно узнать. Он же математик…Ну вот…Ему ж надо все по полочкам чтоб… Ругали его там, ругали, что звонит поздно…Ну вот…

Лана слушала эти бесконечные «ну вот» и никак не понимала, что же в итоге хочет сказать женщина. В душе все так же было пусто, в голове тоже. Но она продолжала внимательно слушать. Не потому что надеялась на что-то, а потому, что невежливо бросать трубку. Ведь, наверное, маме Андрея очень плохо. Вот она и силится поделиться важной для нее информацией. Странно, что она вообще ей звонит…

— Ланочка…Андрюша жив… Пока в реанимации после операции, но врачи говорят стабильный, — и она тихо заплакала в трубку.

— Алло, Лана? Ты слышишь?

— Да, — тоже тихо ответила Лана.

Всхлипывая, Татьяна Александровна продолжала со своими бесконечными «ну вот» рассказывать, как Женька всё перепутала, как они ее ругали потом, и она рыдая, не верила, как всех напугала, сама того не желая. Как Женя любит брата и до сих пор не верит, что не случилось страшное. Как они потом напоили Женю сначала валерьянкой, а потом коньяком и теперь она спит. И только сейчас ночью, когда уже немного всё улеглось, нашли ее, Ланы, телефон, и вот она звонит ей.

— Ты прости, что ночью, — вдруг закончила Татьяна Александровна так, будто у нее иссякли все силы, и она сдулась, как воздушный шарик.

Лана попыталась сглотнуть огромный ком, который вдруг набух в горле и не позволял вымолвить ни слова.

— Когда к нему пустят? — с усилием хрипло спросила она.

— Не знаю, Ланочка! Не знаю…Завтра, то есть уже сегодня утром позвоню туда, всё узнаем…Я тебя наберу потом, всё скажу, как он, что он…Господи, хоть бы теперь только на поправку пошел…

Татьяна Александровна еще что-то говорила, снова извинялась, несколько раз прощалась с Ланой, снова говорила, а она, как китайский болванчик, просто кивала головой, как будто мама Андрея могла ее сейчас видеть.

Наконец разговор завершился. Лана тихо зашла в комнату к детям. Кирюшка опять сбросил одеяло, она аккуратно прикрыла его ножки. Катя спала, обняв своего любимого слона.

Лана подошла к окну, было тихо, темно, а в доме напротив горело одинокое желтое пятно. Она долго стояла и смотрела на светящийся прямоугольник. «Интересно, почему там не спят? А ведь я не умею молиться. И в церковь не хожу».

Голову перестал сжимать тугой обруч, но Лана не шевелилась. Ей казалось, что как только она шелохнется, этот кошмар опять обрушится на нее, разрушив хрупкое чудо, которое только что произошло.