Случайная невеста для олигарха. Любовь рядом

Глава 18

Мирьям

Его слова звучат так зловеще, что я, испугавшись, вновь обхватываю пальцами его большой кулак.

Давид оборачивается ко мне. В отражении чёрных глаз я все ещё вижу искры ярости, порождённые действиями моего отца.

— Мирьям, иди к себе. Я поднимусь позже.

Желваки на скулах Давида ходят ходуном. Широкая грудь быстро вздымается и так же быстро опадает. Мужественные черты лица обострились, сделав его похожим на опасного хищника. Черная пума — вот какие ассоциации вызывает броская внешность Давида.

Отец тяжело дышит, раз за разом разрывая лёгкие лающим кашлем, и у меня складывается ощущение, что удушающий приём Садулаева доведён до совершенства.

— Давид… - шепчу испуганно, не разжимая пальцы.

— Хоть раз послушай меня и сделай, как прошу, – что-то в голосе Давида дает мне понять, что лучше не спорить - не время.

Разворачиваюсь и без лишних слов бегу к двери. Остатки адреналина в крови расщепляются, и я начинаю ощущать жжение на коже.

Оно не идёт ни в какое сравнение с жжением в моей груди. Впервые у меня появляется желание сделать, как велено. Не подслушивать, не дерзить, а именно отправиться в свою комнату и терпеливо дождаться появления Давида. Несусь со всех ног наверх и подбегаю к окну, чтобы распахнуть его настежь.

Дышу полной грудью, почти задыхаясь от того, в каких количествах кислород поступает в лёгкие. Щеки вспыхивают мучительным жаром, когда я осознаю, что Давид стал невольным свидетелем безобразной сцены между мной и отцом. Он увидел мое унижение… Но самое главное - он защитил меня!

Страшно представить, что было бы с моей спиной, не появись Садулаев так вовремя. Хорошо, что он не видел, что отец уже успел меня ударить. Мне кажется, он бы сдержал свое обещание.

Завожу руку назад, ощущая под пальцами припухшую длинную борозду. Все не так страшно. Как оказалось, правильно говорят - у страха глаза велики!

Меня все ещё подташнивает и потряхиваете от пережитого, поэтому я глубоко вдыхаю теплый воздух, пытаясь отвлечься от произошедшего. Взгляд рассеяно скользит по цветнику матери, и меня передергивает от вида идеальной рассады. Везде всего лишь чертова видимость идеальной жизни, а мы в ней всего лишь актеры.

Всхлипываю, когда замечаю возле ворот огромный чёрный «джип» Давида. Он приехал сразу, как только смог, не смотря на все, что я натворила.

Дверь скрипит, и я непроизвольно оборачиваюсь, встречаясь с такими же как у меня зелёными глазами матери.

В них стоят непролитые слёзы. В их отражении вижу себя в детстве - испуганную, задерганную вечными придирками отца. Сколько раз я винила мать в детстве, что она выбирает его, а не меня?

Встает на его сторону, никогда не защищает меня. К чему сейчас это театр лицемерия?

— Мирьям, детка…

Отворачиваюсь к окну. Не хочу.

— Иди, мама. В этот раз я сама виновата.

Не слышу ответа, но, когда моих плеч касаются нежные руки матери, вздрагиваю.

— Мне стоило уйти от него много лет назад, – всхлипывает мать, роняя на мою кожу капли слез.

Они уже меня почти не трогают. Слишком часто вижу их, слишком громкие слова срываются с ее губ.

— Зачем ты это говоришь? – устало спрашиваю, оборачиваясь к ней. - Мы обе знаем, что ты никуда не уйдёшь ни сейчас, ни через несколько лет.

— Прости меня доченька, - мать гладит меня по распущенным волосам, продолжая плакать. - Прости за все.

Уверенный стук в дверь заставляет ее прервать причитания и стенания.

Дверь открывается и в спальню без приглашения входит Давид. Он выглядит таким мрачным, что будь мы не знакомы, я бы подумала, что передо мной глава какого-нибудь картеля.

- Ольга Владимировна, - сухо обращается Садулаев к моей матери, которая отвечает ему странной дрожащей улыбкой, - вы не против, если мы с Мирьям останемся наедине? – и тут же добавляет. - Само собой разумеется, всего на пару минут, - Давид прячет руки в карманы брюк, ожидая ответа.

Мама прикусывает губу и кивает. Когда мать уходит, ее ноги в домашних туфлях совершенно бесшумно ступают по ковру.

Когда за ней закрывается дверь, Давид тут же разводит руки в стороны.

Мне не требуется дополнительного приглашения, и я без раздумий импульсивно бросаюсь в его крепкие объятия. Как за столь короткое время человек, который вызывал во мне настороженность, раздражение и даже злость, стал мне защитником? Тем, кому я могу показать свое истинное лицо и чувства. С ним я почти не притворяюсь, почти такая, какая есть.

Только вот я сама потерялась и не знаю, какая я настоящая…

Сердце Давида бьется так сильно, что, кажется, еще чуть-чуть и прорвется через грудную клетку. Аромат кедра, ставший таким родным, заполняет каждую мою клеточку, и я реву так горько, как никогда, заливая рубашку Давида обильными слезами. Кажется, из меня разом вышел весь тот поток слез, что копился долгие годы.

Стискиваю пальцами материал рубашки, прижимаясь щекой к груди жениха. Он такой высокий, что без своих любимых каблуков я еле достаю Садулаеву до плеча.

- Он тебя не тронет, – успокаивает жених, сжимая крепкой рукой мою талию. Большой палец Давида касается обнаженного кусочка моего тела, и я чувствую, как это место горит сильнее, чем ссадина от удара ремнем. Давид пытается повернуть меня к себе спиной, но я с ловкостью кошки отскакиваю назад.

- Нет! - голос дрожит, и я перекидываю густую массу блестящих волос за спину. – Все в порядке.

Садулаев запускает пальцы в черные, как смоль, волосы и смотрит из-под бровей, а затем неожиданно делает мне возмутительное, на мой взгляд, предложение:

- Я могу тебя прямо сейчас забрать… к себе.

Густо вспыхиваю румянцем и опускаю глаза в пол, лишь бы не встречаться взглядом с блестящими ониксовыми глазами Садулаева. Смотрю на свои босые пальцы ног, которые утопают в длинном мягком ворсе ковра.

При других обстоятельствах я, скорее всего, вспылила бы или даже дала бы пощечину за такое неслыханное неуважение, но, справедливости ради, стоит отметить, что при нынешних обстоятельствах предложение более чем уместно.

- У нас скоро свадьба, - добавляет весомо Давид, от чего я еще больше тушуюсь. Ведь я только начала привыкать, можно сказать, свыкаться с этой мыслью. И я совсем не готова обсуждать это с Давидом. - Я думаю, ничего страшного, если… Я тебя не обижу, Мирьям, и никогда не сделаю того, чего ты не хочешь.

Дыхание перехватывает, когда понимаю, на что намекает жених.

- Нет! – снова заливаюсь краской от того, как это импульсивно это прозвучало. - То есть, спасибо, но правильнее будет остаться дома, я думаю.

- Хорошо, - соглашается неохотно Давид. – Мирьям…

Встречаюсь взглядом с женихом, и он буквально за пару шагов преодолевает расстояние между нами. Горячая ладонь касается моей щеки и я, шмыгаю носом совсем не так, как подобает леди.

- Я приехал не один.

Растерянно моргаю, уже ощущая поднимающуюся волну стыда. Неужели Динара Исаевна?

- Минуту, - Давид выходит из комнаты.

Все, что мне остается, - это ожидать в напряжении его возращения.

Когда он приходит снова, я удивлённо во все глаза смотрю на небольшой комочек белой шерсти, удобно устроившийся в его руках.

Прижимаю ладонь ко рту. Это же та самая кошка!

- Как ты ее назовешь? – интересуется Давид, когда я, совсем по-детски взвизгнув, прижимаю к себе это пушистое белое облачко. Поразительно, но у нее такой же цвет глаз, как у меня.

- Я подумал, - говорит Давид, задумчиво наблюдая, как я прижимаю к себе кошку, рассматривая симпатичную мордашку, - что тебе необходим кто-то, перед кем ты будешь чувствовать ответственность.

- Клоди*! – громко озвучиваю придуманное имя для кошки, точнее, котенка.

- Клоди? – смеется Давид, повторяя за мной. У него на щеках обозначаются обаятельные ямочки. - И почему я не удивлен?

*Клоди – английское имя: немного хромая.