Служанка

Глава 4

Когда мать позвонила и сказала, что поживет в моей пустующей квартире, я не придал значения. Ну, решили пожить отдельно, как возрастные супруги спят по разным спальням, чтоб не доставать друг друга храпом или другими непотребными звуками. Когда она попросила денег, я тоже не удивился. Родителю если шлея под хвост попадет, то он будет стоять на своем, как триста спартанцев, но шаг навстречу не сделает. Будет ждать, что мать сама попросит. Но тут я подумал, что и маменьку чем-то укрыло. В конце концов, каждая пара когда-нибудь может стряхнуть пыль с отношений при помощи Мега-скандала.

Открытие нового отеля требовало непосредственного присутствия, поэтому еще пару месяцев я не задумывался, что у предков может быть серьезный разлад. К тому же в голове, как у великовозрастного дитяти, было встроено:«Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». По -детски я был уверен в незыблемости своего родового гнезда. Семья – это гарантия стабильности и уверенности в завтрашнем дне, это мой мир, то, что я ценю в жизни больше всего. И вот он рухнул. Не представляю, что со мной было бы, если бы родители развелись, когда я был ребенком! Я и сейчас – то не знаю, как выгрести из этого душевного дерьма. Что сделать? Конечно, поддержать мать.

В женщине, открывшей мне дверь, я не узнал свою энергичную Ольгу Васильевну. Исхудавшая, с потухшими глазами, с широкой седой дорожкой отросших корней на голове.

– Тимочка…, – видимо уже по привычке глаза ее наполнились слезами. Никогда не был чувствительным, но сейчас я понял, что у меня есть сердце – его сдавило так, что искры из глаз чуть не посыпались.

Перед моим отъездом мамуля была во всем цвете своего элегантного возраста – жизнерадостной, невысокой, довольно пухленькой шатенкой.

Конечно, разница с молодой и сексапильной стервой размером с пропасть. Она вселила в отца иллюзию уверенности, что он еще ого-го. Что старый конь борозды не портит. А папенька забыл продолжение – и глубоко не вспашет. Понятно, что каждому мужику в глазах женщин хочется быть на высоте. Спина ровная, плечи развернуты, живот подтянутый, походка молодого тигра. Хочется выглядеть энергичным и харизматичным. Хочется не уступать молодым. Но выглядеть молодым и быть молодым – это разные вещи.

Неужели он такой дурак, что не понимает этого? Я ушел в себя и не сразу осознал, что мама что-то говорила, всхлипывала. А я смотрел и думал о разразившейся катастрофе. И еще о том, как себя вести. Черт, как у постели тяжелобольного человека, когда знаешь, что ничем не можешь помочь и не знаешь, что сказать.

Я и сам не знал, что сказать, когда, переступив порог родного дома, натолкнулся на твердый, предупреждающий взгляд отца, который недвусмысленно говорил: «Либо ты принимаешь все, что сейчас происходит, либо…» Что значит «либо», додумывать не приходилось. Отец – это не конкурент по бизнесу, методы прогиба тут не сработают. Он, не моргнув глазом, выставит далеко за пределы родных стен. А принимать пришлось многое.

– Это Вероника. Она здесь живет, – слава Богу, не конкретизировал «на правах хозяйки». Хватает совести еще помнить, что хозяйка здесь законная жена.

– Это Тимофей, мой сын, большую часть времени живет на Кипре, его основной бизнес там, – ага, а это уже мне прямо такой непрозрачный намек, чтоб не загостился. Нет, батя, хрен ты угадал!

У меня планы изменились, я нашел хорошего управляющего для отелей, и теперь могу принять очень выгодное предложение. Но оно требует моего присутствия в Москве, – если папенька надеется от меня быстро избавиться – не выйдет. Как любит говорить моя бабуля: «Ребята, не обольщайтесь!» Не рассчитывайте на мой благословляющий «Хлеб-соль!». Сделаю все, что в моих силах, чтоб убрать из своего дома это недоразумение. И тут же применяю первый болевой прием.

– Пап, а где Валентина? В отпуске, что ли? Я за ее кулебяку родину готов продать!

Ага, попал! Глаз родителя нервно дернулся – неприятно признаваться, как говорят политики, в принятии непопулярных решений.

– Она уволилась, – сухо отрезал он.

– Только не говори, что и Лена уволилась, – делаю невинное лицо, применив еще раз болевой. – Кто теперь за миграцией моих трусов и носков будет следить?

– И наш помощник по хозяйству тоже, – с удовольствием наблюдаю, как перекатываются желваки – видно, что держится изо всех сил. Да-да! Матвей Тимофеевич! Вы ступили на очень скользкую дорожку! И неудобных вопросов, и откровенного осуждения тебе не избежать, не надейся.

Понимая, что у благодетеля сейчас дым из ушей повалит от злости, его пассия ринулась на помощь.

– Прислуга, к сожалению, не обладает той верностью и преданностью, которые были нормой в девятнадцатом веке, поэтому при малейших трудностях все бегут.

Ух ты ж ка! Он оно чо! Маленькая шлюшка возомнила себя королевой, которой челядь должна была присягнуть на верность. Ладно, сделаю вид, что поверил, чтоб не доводить до греха. Понятное дело, что они уволились не по своему желанию – старый греховодник не захотел иметь перед глазами живые укоры совести. Стыдно папеньке в глаза смотреть людям, которые знают все о его неблаговидном поведении.

– А мы что, теперь обречены на голодное существование? – бросаю еще одну бомбу. Этой шутливой фразой всегда пользовался в детстве, когда родители в чем –то отказывали, и я делал вид, что и в правду верю в бедственное положение семьи. Это был один из множества узелков памяти, которые есть в каждой семье. Из них соткана теплота отношений, своя история, своя летопись счастья. Они как фотографии, хранят бесценные минуты близости. И дернув за один узелок, сразу переносишься в далекое или не очень далекое благополучное прошлое.

Но дергать узелки мне не особо удавалось. Потому что не удавалось поговорить по душам. В день приезда я не стал разговаривать с отцом дома: эта мелкая пиранья увивалась самым ласковым, но, я уверен, и самым ядовитым плющом вокруг него. Пришлось сделать это на работе и там же показать плющу зубы.