Глава 2

Городской дом Линтонов находился на Гросвенор-стрит и был просторным особняком, значительно увеличенным последним владельцем в былые времена его благосостояния: он пристроил бальный зал с несколькими красивыми покоями над ним. Обставленный со старомодной элегантностью дом удивил Адама, когда он наведался туда: все кресла закрыты голландскими чехлами, а каминные полки абсолютно лишены каких-либо украшений. Едва ли не единственный способ экономии, который практиковал покойный виконт, – это закрывать свое городское жилище на зимние месяцы. Когда его не приглашали пожить в Карлтон-Хаус, он предпочитал останавливаться в самом дорогостоящем комфортном отеле «Кларедон».

Адам тоже на сей раз остановился в отеле, но не в «Кларедоне». Когда сопровождавший его слуга провел виконта по всему дому, держась словно опекун, он и не предполагал, что сможет сбыть с рук это одно из своих владений весьма безболезненно. В его сознании сия операция ассоциировалось с неделями страданий, и он решил, что чем скорее избавится от дома, тем приятнее ему будет.

Конюшни в Ньюмаркете уже были выставлены на продажу вместе с охотничьим домиком в Мелтон-Моубрей и шестнадцатью охотничьими собаками покойного виконта. Уиммеринг не считал, что продажа конюшен может причинить какой-то вред делу, зато сильно осуждал выставление на продажу охотничьих собак.

– Это произведет неблагоприятное впечатление, милорд, – сказал он. – Мне это не по душе!

Нельзя сказать, что Адаму это нравилось, однако он был непоколебим. Что и говорить, даже неприятно думать об этом, тем более что в конце охотничьего сезона собак невозможно было продать за сумму, хотя бы отдаленно приближавшуюся к той, которую отец заплатил за них когда-то, но Адам освобождался от обременительных расходов на их содержание. Уиммеринг по-прежнему говорил о необходимости умерить беспокойство, все время владеющее молодым виконтом, но дальнейшее изучение дел покойного отца не открыло Адаму ничего такого, что давало бы основание считать, будто еще можно Что-то выгадать, откладывая неизбежное, и то и дело повторяющиеся мольбы адвоката о том, чтобы сохранить прежнее положение Деверилей, вызывало лишь раздражение у молодого хозяина, нервы , которого были" напряжены до предела. Врожденное воспитание и, учтивость побуждали Адама всякий раз терпеливо выслушивать Уиммеринга, но ни один из аргументов, выдвинутых его поверенным в делах, не заставил его отступить от линии поведения, .продиктованной собственными убеждениями. Он даже не представлял, насколько Уиммеринга озадачивает порой его вежливость и с каким облегчением этот издерганный человек воспринял бы малейшую вспышку гнева.

Следуя опять же собственному убеждению, Адам расспросил своего банкира в Чаринг-Кросс. Уиммеринг уговаривал его не браться за подобные дела, доверяя его, более богатому, жизненному опыту, на что Адам ответил, что, по его мнению, ему следует самому увидеться с Друммондом.

– Моя семья всегда имела дело с банком Друммонда, – ответил он. – И там всегда поступали с нами честно. Поэтому предпочитаю сам поговорить с Друммондом.

Мистер Уиммеринг едва заметно скривил губы, но было ясно, что сам-то он никогда бы не добился таких уступок, которые мистер Друммонд-старший предоставил Адаму.

Друммонды были потомственными банкирами, и среди их почтенных клиентов числились даже такие клиенты, как его величество король Георг. Фамилия Деверилей часто встречалась в последних счетах, и мистер Чарльз Друммонд ожидал прибытия нового лорда Линтона с тяжелым сердцем. Он боялся, что тот выдвинет непомерные требования, удовлетворить которые для него было бы невозможно. Он не был близко знаком с Адамом и прежде не имел возможности составить собственное мнение о его характере, помня его лишь как скромного молодого офицера, совершенно не похожего на своего величественного отца; но хотя это обстоятельство и было очком в его пользу, оно ни в коей мере не подготовило мистера Друммонда к встрече с новым клиентом, который не только выложил ему все начистоту, но и сказал с улыбкой, столь же обаятельной, сколь и печальной:

– В данных обстоятельствах, сэр, выглядело бы возмутительно с моей стороны просить вас о том, чтобы и дальше держать открытый счет, на котором и так уже громадное превышение кредита, но надеюсь, что смогу удовлетворить ваши претензии ко мне и выплатить долг. Я произвел расчет, насколько это возможно, – , хотя точную стоимость некоторого моего имущества можно лишь предполагать, – своего рода баланс между моими долгами и моими ожиданиями, с которым вы, естественно, пожелаете ознакомиться.

С этими словами он положил бумаги перед мистером Друммондом, который вглядывался в них не без опаски. К тому моменту, когда банкир оправился от потрясения, обнаружив, что ожидания Адама не связаны ни с верным делом в Ньюмаркете[2] , ни с какой-либо операцией на бирже, призванной укоротить дни почтенного банкира, он сделал другое открытие, которым впоследствии поделился со своим сыном:, – Молодой человек Похож на своего деда. Та же спокойная манера держаться, та же холодная голова на плечах, – из него выйдет толк!

Адам взял наемный экипаж от Чаринг-Кродс до Маунт-стрит и с сердцем, бьющимся неприятно быстро, взбежал по ступенькам к парадной двери.

Адама провели в библиотеку, и лорд Оверсли, воскликнув: «Адам, мальчик мой дорогой!» – поднялся из своего кресла и, быстро пойдя ему навстречу, стиснул руку молодого человека, вглядываясь в его лицо проницательными, добрыми глазами.

– Бедняга, ты выглядишь смертельно усталым. Да и не мудрено! Но ты снова здоров, не так ли? Я вижу, ты чуточку прихрамываешь, – нога до сих пор побаливает?

– Нет, ничуть, сэр, я чувствую себя прекрасно. А что до усталого вида, то, возможно, мое черное падь-то тому виной.

Лорд Оверсли понимающе кивнул. Это был человек с приятным лицом, в возрасте далеко за пятьдесят, одетый модно, но без экстравагантности, и отличающийся непринужденной учтивостью. Он подвинул Адаму кресло.

– Не стану говорить тебе, как мне жаль, – ты должен знать, что я испытываю по этому поводу! Твой отец был одним из моих старинных товарищей, и, хотя пути наши разошлись, мы оставались добрыми друзьями. Так вот, Адам, я не собираюсь разводить тут с тобой церемонии. Скажи мне, насколько плохи, оставленные твоим отцом дела?

– Очень плохи, сэр, – откровенно ответил Адам. – Но надеюсь освободиться от долгов, однако боюсь, что это самое утешительное, что можно теперь сказать.

– Этого и я боялся. Я видел твоего отца у Брукса менее чем за неделю до несчастного случая… – Он замолчал и после минутного колебания продолжил:

– Хочу поговорить с тобой. Это породило в свое время чертовски много всяких разговоров, и делать вид, что это не так, – стало бы всего лишь обманом! Неизбежно все это должно было привести именно к таким последствиям и к тому, что кредиторы налетели на тебя, как рой саранчи. – Оверсли снова устремил на Адама проницательный взгляд:

– Да, понимаю, туго тебе приходится. Но не это мне хотелось сказать. Я очень много думал о том несчастном случае. Твой отец не собирался этого делать. Он мог совершенно вылететь в трубу, но никогда не поскакал бы с намерением свернуть себе шею, – я уверен в этом так же, как в том, что сейчас сижу здесь перед тобой! А ты ведь так не считал, да?

– Не знаю, – сказал Адам. – Я стараюсь об этом не думать.

– Ну так подумай, об этом сейчас, мой мальчик! – потребовал лорд Оверсли. – Если бы он и в самом деле собирался покончить с собой, то нашел бы более верный способ это сделать! Боже правый, ни один человек не понимал лучше, чем Барди Линтон, что скачка ради падения имеет не больше шансов закончиться сломанной шеей, чем сломанным плечом. Нет, нет, он никогда не помышлял об этом! Я знал Барди! Он был слишком гордым, чтобы признать себя побежденным, и слишком праведным, несмотря на все свои недостатки, чтобы подставить тебя под чьи-то нападки! – Лорд Оверсли помолчал и положил руку на колено Адаму, слегка сжав его. – Видит Бог, у тебя достаточно на то оснований, но не суди его чрезмерно строго. Он был слишком молод, когда вступил во владение наследством. Когда парень его склада становится таким богачом и его никто не сдерживает…

– О нет, нет! – быстро перебил Адам. – Боже милостивый, какое я имею право?.. Я и не предполагал, насколько серьезно обстояли дела, но знал, что это были не лучшие времена отца: он часто говорил, что скоро нам придется несладко. Я не обращал., на его слова внимания – всегда казалось, что денег достаточно, – и все, что меня заботило, – это военная служба! Если бы я поменьше думал об этом и побольше о Фонтли…

– Ну, довольно! – перебил его лорд Оверсли. – Ты ведь не размазня какая-нибудь, так не нужно сидеть здесь и нести мне всякий неудобоваримый вздор! Ты ничего не мог поделать, а если думаешь, что Барди хотел твоего присутствия в доме, то ошибаешься. Не говоря уже о том, что он гордился тобой, – Господи, видел бы ты его, когда о тебе упомянули в одной из военных сводок Он не хотел, чтобы ты обнаружил, насколько глубоко он увяз в долгах. И всегда считал, что сможет справиться и; привести все в порядок! Должен Признаться, что ему несколько раз потрясающе повезло, – задумчиво добавил его светлость. – Жаль, что… Но так всегда происходит с настоящим игроком. Ладно, ладно, об этом молчок! Но если ты собираешься возложить вину За этот гром с ясного неба на кого-то еще, помимо твоего отца, возложи ее скорее на Стивена, чем на себя! Во сколько же этот молодой распутник обошелся Барди! Я должен был рассказать тебе об этом, Адам, но больше мы и словом об этом не обмолвимся, бедного парня уже нет на свете.

Повисло непродолжительное молчание, которое первым нарушил Адам:

– Не знаю, что и сказать, но есть нечто такое, в чем я должен винить себя, сэр. И это настолько же верно, насколько правы и вы.

Лорд Оверсли ответил с сердечностью, видимо скрывающей смущение:

– Я – нет Я не собираюсь болтать всякую чушь, будто не понимаю, что ты имеешь в виду. Правда без прикрас состоит в том, что мне ни в коем случае не следовало близко подпускать тебя к моей девчонке, – и я это знал! – Он криво усмехнулся. – Видишь ли, Адам, никого я так не хотел бы видеть своим зятем, как тебя, будь у меня все в порядке с финансами, но я знал, что это не так, и должен был спровадить тебя, как только заметил, куда ветер дует. Дело в том, что я считал это всего лишь флиртом, а тебе – видит Бог – в то время нужно было как-то отвлечься! Я никак не предполагал, что это продлится после твоего возвращения в армию. И уверен, этого не произошло бы – по крайней мере с Джулией! – если бы не этот убийственный случай, потому что нельзя отрицать, что Джулия привлекательная девчонка и у нее нет недостатка в ухажерах. Они так и вьются вокруг нее с тех пор, как она вышла в свет, и ей присвоили столько же глупых прозвищ, сколько и жене бедного Уильяма Лэмба. Фея, Сильфида; Зефир!.. Тьфу! – сказал его светлость, безуспешно пытаясь скрыть свою гордость, – Достаточно, чтобы вскружить голову девчонке. Нет, я не говорю, что она не огорчилась, когда ты уехал обратно в Испанию, – огорчилась. Более того, ее мать сказала бы, что у нее началась хандра, но все это вздор. Девушка, которой посылают по дюжине букетов в день, не страдает хандрой! Я говорю это не для того, чтобы ранить тебя, Адам: она бы забыла этот короткий эпизод, если бы какие-то болваны не назвали ее недосягаемой. Конечно, это выбило у нее почву из-под ног. Она вообразила, что связана обетом с доблестным воином и сотворила из тебя такого героя, что волосы дыбом вставали! А потом бедный Барди погиб, и от нее никак нельзя было утаить, что ты в затруднительном положении. И вот теперь она заявляет, что никогда тебя не бросит, и это просто убивает меня, вернее, убивало бы, если бы я не знал тебя слишком хорошо, чтобы считать… проклятие, Адам, чертовски трудно говорить тебе это, но…

– Вам незачем это говорить, сэр! – прервал его Адам, поднимаясь и подходя к окну быстрой, неровной неходкой. – Конечно, это невозможно. Я понимал это с тех самых пор, как впервые повидался с отцовским поверенным в делах, – простите, мне следовало немедленно прийти к вам! Я надеялся, что, возможно, дела не настолько плохи, как описывал Уиммеринг. Но на самом деле они оказались даже хуже. Я не в том положении, чтобы предлагать кому-то руку и сердце. Мне и не снилось даже, что смогу такое произнести, но я желаю – да, от всего сердца! – чтобы она забыла меня! – Голос Адама задрожал; он сделал мужественную попытку скрыть свои чувства. – Тогда мне не пришлось бы идти на попятную, что я и должен сделать, – и потому пришел сюда, чтобы сказать вам об этом.

Лорд Оверсли, поднимаясь и тоже подходя к молодому человеку, чтобы положить, руку на его плечо, сказал:

– Я знаю, мой мальчик, знаю! И будь я богатым человеком…

Его прервали. Дверь внезапно раскрылась, послышался мужской голос, воскликнувший: «Нет, Джулия, черт возьми, тебе нельзя!..» – и они с Адамом, обернувшись, увидели, что мисс Оверсли стоит на пороге, ухватившись одной рукой за дверную ручку, а в другой держа свой хлыст для верховой езды и перчатки.

Какое-то время она оставалась там, рот был приоткрыт от нетерпения, глаза, слишком большие для ее маленького, нежного личика, полны света. Она являла собой поистине прекрасное зрелище, была стройным созданием, настолько хрупким, что легко было понять, отчего поклонники зовут ее Сильфидой. Даже пушистые локоны, выбивавшиеся из-под шляпки, подобно киверу, были воздушными, а строгого покроя платье для верховой езды, казалось, только подчеркивало ее волшебное очарование.

Адам стоял, не в силах оторвать от девушки пристального взгляда, и его глаза выражали все, что было у него на сердце. Она выронила хлыст с перчатками и бросилась вперед, воскликнув негромким, радостным голосом:

– Я это знала! Я не могла не знать, когда ты так близко от меня, Адам!

Входя в комнату следом за ней, ее брат Чарльз приглушенным голосом пояснил отцу:

– Увидела шляпу в прихожей и догадалась, в чем тут дело! Упорхнула прежде, чем я понял, что у нее на уме.

Она бросилась бы в объятия Адама, но он помешал ей, ухватив ее руки, сжав до боли, но удерживая ее на расстоянии. Он был очень бледен и не смог вымолвить ни слова, кроме ее имени. Он склонил голову, чтобы поцеловать ей руку, а его собственные руки дрожали от волнения.

Лорд Оверсли предостерегающе молвил:

– Пожалуйста, умерь свой пыл, Джулия! Мы все рады снова видеть Адама, но для столь бурных чувств, кажется, нет повода. Вроде бы, Адам, ты не виделся с Чарли, когда в последний раз был в Англии, но, полагаю, вы не забыли друг друга?

Его наследник, благородно поддержав эту попытку создать отвлекающий фактор, немедленно отозвался:

– Господи, конечно нет! То есть я помню вас, Линтон, Хотя, возможно, вы меня и не помните. Как поживаете?

Адам отпустил руки Джулии. Он был по-прежнему бледен, но ответил более или менее спокойно:

– Конечно я вас помню! Однако признаюсь, что мог бы при встрече не узнать вас.

– Еще бы, ведь когда вы в первый раз пошли в армию, я был еще подростком. Господи, как же я вам завидовал!

– Адам! – произнесла Джулия. – А что папа тебе говорил?

– Ах, Джулия, ради Бога! – раздраженно перебил ее лорд Оверсли. – Я не сказал ничего такого, чего Адам не говорил сам, так что…

– О нет! – воскликнула она, обращая свои переполненные чувством глаза на молодого лорда Линтона. – Нет, нет, я в это не верю! Ты ничего не передумал! Я знаю, что не передумал!

– Нет… не то чтобы… но…

– Как тебе не стыдно, Адам! – сказала девушка, тут же изменив выражение лица. – О, я так на тебя сердита! Ты заслужил хорошей взбучки! Ты думал, я непостоянная? Или что меня хоть как-то интересует богатство? Пожалуй, я и в самом деле устрою тебе взбучку!

На губах Джулии заиграла очаровательная улыбка, и она снова протянула к нему свои руки. Он взял их, но не осмелился посмотреть ей в лицо и сказал, не поднимая глаз:

– Я бы никогда не усомнился в тебе. Но когда я… когда мы… когда я имел смелость просить твоего отца… – Он прервал речь с совершенной безысходностью и после секундной паузы продолжил:

– Я думал тогда, что смогу обеспечить тебе достойную жизнь. Неприглядная правда заключается в том, что ныне я не способен обеспечить даже своих сестер. И был бы последним негодяем, если бы помышлял сейчас о женитьбе. И твой отец тоже выглядел бы не лучше, допусти он даже мысль о моем сватовстве! – добавил он, попытавшись улыбнуться.

Мисс Оверсли устремила игривый взгляд на своего , родителя и дерзко сказала:

– Ха1 Как будто мы не сумеем сладить с папой!

Глупости!

Адам поднял глаза:

– Джулия, ты не поняла. Дорогая, здесь дело не в том, что придется какое-то время пожить, будучи стесненными в средствах. У меня совсем нет никаких средств к существованию. А совсем скоро не останется даже дома, где мы могли бы жить…

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Не будет дома? А… а Фонтли?

– Я выставляю Фонтли на продажу.

Последовало немое изумление. Чарльз Оверсли устремил удивленно-вопрошающий взгляд на своего отца, а лорд Оверсли смотрел на Адама из-под внезапно нахмурившихся бровей. Джулия выкрикнула дрожащим голосом:

– О нет, нет, нет!

Адам молчал.

Она высвободила свои руки из его.

– Ты ведь это не всерьез! О, как ты можешь так говорить? Милое, милое Фонтли! Дом принадлежит Деверилям испокон веку – сколько с ним всего связано!

– Да полно тебе, Джу! – урезонивал ее брат. – Такого не могло быть! Я хочу сказать, что это настоящий монастырь! Ну, то же самое, что монастырь, правда? Закрытие монастырей – ну, я не помню точно, когда это было, но суть в том, что прежде там не могли жить никакие Доверили, если, конечно… Нет, не сходится! – решил он, добавив со знанием дела; – Знаешь ли, священники дают обет безбрачия… Так что это обман!

Адам невольно рассмеялся:

– Да, боюсь, что это так. Первый Девериль, о котором мы имеем более-менее точные сведения, обосновался в Лестершире. Лишь с 1540 года Фонтли принадлежало Деверилю – и, насколько я могу судить, он был потрясающим мошенником!

– Вполне вероятно, – мудро согласился лорд Оверсли. – Сдается мне, что большинство предков были самыми что ни на есть отъявленными висельниками. – Да чего стоит один только Оверсли, сколотивший наше состояние! Уж у него-то рыльце основательно было в пушку, да, папа? – спросил Чарльз.

– Увы, воистину так! – сказал отец Джулии, поблескивая глазами.

– О, не говорите так, не говорите! – перебила его девушка. – Как вы можете все обращать в шутку? Адам, скажи, ты ведь это не всерьез? Чужие люди в Фонтли? О нет! Все чувства восстают! Рощи и аллеи! Развалины часовни, где я так часто сидела, ощущая старину повсюду, так близко, что почти могла представить себя ее частью и видеть призраки тех мертвых Деверилей, которые жили там! – Она помолчала, переводя взгляд с брата на отца и Адама, и со страстью воскликнула: – Ах, вы не понимаете! Даже ты, Адам! Как такое возможно? Чарли не понимает, я знаю, но ты!.. Ты!..

– Пожалуй, я действительно не понимаю, – согласился брат. – Знаю одно, что если бы ты когда-нибудь увидела призрак, то убежала бы с криком «Караул!». К тому же я помню эти развалины не хуже твоего, а вполне возможно, даже лучше! Всякий раз, останавливаясь в Фонтли, мы играли среди этих развалин в прятки, и это была отличная потеха!

– Бывали и другие времена, – проговорила Джулия приглушенным голосом. – Ты предпочитаешь делать вид, что тебе все равно, Адам, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поддаться на розыгрыш. В свое время вы разделяли все мои чувства, это папа привил вам такую сдержанность.

Адам ответил спокойно:

– Мне есть до этого дело. Было бы нелепо притворяться, что мне все равно. Если я и кажусь тебе сдержанным, то только потому, что все это мне слишком небезразлично.

Она произнесла с глубоким сочувствием:

– Ах, какая же я ужасная! Какая глупая! Понимаю тебя, конечно, я тебя понимаю! Мы не будем говорить об этом, не будем даже думать об этом! А что до сетований, то не буду этого делать, обещаю! Ты мог бы стать счастливым в маленьком домике? Я могла бы! Как давно я мечтаю жить в таком – с белыми стенами и соломенной крышей и ухоженным маленьким садиком! Мы заведем корову, и я научусь доить ее и делать сыр и масло. А еще заведем кур и свиней. О, да со всем этим и нашими книгами и фортепьяно в придачу мы будем богатыми, как набобы, и нам не потребуется для полного блаженства ничего другого!

– Aх вот как! – вмешался еще не оценивший всего сказанного брат. – Ну, если готовить еду будешь ты, Линтону очень быстро потребуется нечто большее! А скажи, кто будет забивать свиней и выгребать помет из курятника?

Эта язвительная реплика осталась без внимания. Джулия мысленно была поглощена созерцанием картины, вызванной ею к жизни, и Адам, хотя и пребывал в хорошем расположении духа, был слишком глубоко тронут, чтобы рассмеяться. Он лишь покачал головой, и пришлось лорду Оверсли возвращать свою дочь на грешную землю, что он и сделал, энергично сказав:

– Очень мило, моя дорогая, но совершенно непрактично. Надеюсь, Адам сумеет подыскать себе более достойное занятие, нежели выращивание свиней. Более того, я не сомневаюсь, что сумеет, и тем легче, если он не будет ничем обременен! Я, как никто другой, сожалею, что обстоятельства складываются подобным образом, но ты должна быть хорошей девочкой и понимать, что о браке не может быть и речи. Адам понимает это так же, как и я, так что не нужно считать меня тираном, милая!

Она слушала с побледневшим лицом и, обратив умоляющий взгляд на Адама, прочла ответ на его лице, залившись слезами.

– Джулия! О, не надо, моя дорогая, не надо! – взмолился он.

Она опустилась в кресло, уткнувшись лицом в ладони; ее тело вздрагивало от громких всхлипов. К счастью, в тот момент, когда и отец ее, и брат обнаружили полную неспособность справиться с положением, в комнату вошла леди Оверсли.

Миловидная женщина, немного полнее своей дочери, но с такими же большими голубыми глазами и чувственным ртом, она, застав сию грустную картину, издала горестное восклицание и устремилась вперед.

– Ах, милая, милая! Ну что ты, что ты, любовь моя! Адам, мальчик дорогой! Ах вы, бедные дети! Полно, полно, Джулия! Ну, тише, сокровище мое! Не нужно так плакать, ты совсем разболеешься, и подумай, как больно бедному Адаму! Ах, дорогая, я понятия не имела, что ты вернулась с верховой прогулки! Оверсли, как ты мог? Ты, должно быть, по-настоящему был жесток с ней!

– Если это жестокость – сказать ей, что она не сможет жить в маленьком домике с соломенной крышей, разводя кур и свиней, – я безусловно был жесток, и Адам тоже! – резко возразил лорд Оверсли.

Леди Оверсли, сняв шляпку с Джулии, заключила ее в объятия и нежно вытерла слезь! с ее лица, но внезапно подняла глаза, воскликнув:

– Жить в маленьком домике? О нет, сокровище мое, поступить так было бы в высшей степени опрометчиво! Особенно в крытом соломой, потому что в соломе обязательно водятся крысы, хотя, конечно, нет ничего живописнее такого домика, и я прекрасно понимаю, почему тебя к этому влечет! Но ты обнаружишь, что в таком доме удручающе неуютно; для тебя это никак не подходит, да и для Адама, наверное, тоже, потому что оба вы привыкли к совсем иному образу жизни. А что касается кур, я бы ни за что не стала разводить таких вялых птиц! Ты знаешь, что происходит всякий раз, как только в кухне требуется яиц больше обычного.? Птичница ни за что не может их доставить и всегда говорит: это из-за того, что эти существа высиживают яйца. Да, а потом, они издают такие унылые звуки, которые тебе, любовь моя, с твоей тонкой чувствительностью, покажутся совершенно невыносимыми. А от свиней, – с содроганием закончила ее светлость, – ужасно неприятно пахнет!

Джулия, вырываясь из мягких объятий матери, вскочила на ноги, резко проводя ладонью по глазам. Обращаясь к Адаму, который неподвижно стоял за креслом, вцепившись руками в его спинку, она проговорила сдавленным от рыданий голосом:

– Я смогла бы вытерпеть любые лишения и неудобства! Запомни это! – Она истерически рассмеялась и поспешила к двери. Открывая ее, она, оглянувшись, добавила:

– Мое мужество мне не изменило! Запомни и это тоже!

– Ей-богу, ну надо же сказать такую глупость! – воскликнул мистер Оверсли, когда за его сестрой захлопнулась дверь.

– Замолчи, Чарли, – приказала ему мать. Она подошла к Адаму и с теплотой обняла его:

– Дорогой мальчик, ты сделал именно то, что следовало, именно то, чего мы от тебя ждали! У меня болит сердце за тебя! Но не отчаивайся! Я уверена: ты с этим справишься! Вспомни, что говорил поэт! Я не уверена, какой именно, но весьма вероятно, это Шекспир, потому что так оно обычно бывает, хотя я и не представляю почему!

С этими неясными, но ободряющими словами она ушла, помедлив немного лишь для того, чтобы порекомендовать мистеру Оверсли последовать ее примеру. Обрадованный тем, что может уйти, наконец, от этой душераздирающей сцены, мистер Оверсли попрощался с Адамом. Когда он ушел, Адам сказал:

– Пожалуй, сэр, я тоже пойду.

– Да, через минуту! – сказал лорд Оверсли. – Адам, то, что ты сказал Джулии о Фонтли, . – ты ведь это не всерьез? Дела ведь не настолько плохи?

– Я был вполне серьезен, сэр.

– Боже правый! Но у тебя должно быть десять или двенадцать тысяч акров хорошей земли!

– Да, сэр. Большинство ее заложено, и вся она в настолько запущенном состоянии, что доход от сдачи в аренду сократился до чуть более тысячи фунтов в год. Он мог бы быть в десять раз больше, располагай я средствами… – Адам перевел дух. – Впрочем, средств у меня нет, и я могу только надеяться, что кто-то более состоятельный поймет, во сколько земля фермы, стоящая теперь не более двенадцати шиллингов за акр, может быть оценена, скажем, лет этак через пять. В четыре раз дороже этой суммы! Думаю, мы в Фонтли отстали от жизни на пятьдесят лет.

Едва обращая на него внимание, лорд Оверсли воскликнул:

– Адам, этого не должно быть! Да, да, я знаю! Ты обременен краткосрочными арендаторами, никаких правильных договоров, открытые поля, слишком много посевов льна и плохое осушение, – но эти недостатки можно исправить!

– Не я буду исправлять их, – ответил Адам. – Будь в моем распоряжении пятнадцать-двадцать или хотя бы десять тысяч фунтов, думаю, я очень многое смог бы сделать – в том случае, если был бы свободен от долгов, а это, к несчастью, не так.

Оверсли в сильном потрясении от слов Адама принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

– Я не думал, Боже правый, сколько можно было бы иметь… Ну да ладно, Бог с ним! Нужно что-то делать! Продать Фонтли! А что потом? О да, да! Ты избавишься от долгов, обеспечишь своих сестер, но что будет с тобой? Задумывался ли ты об этом, мальчик?

– Наверное, я не останусь в полной нищете, сэр. А если и останусь – ну что же, я буду не первым офицером, живущим на собственное жалованье! Знаете ли, я еще не вышел в отставку. И как только я улажу свои дела…

– Чепуха! – небрежно бросил лорд Оверсли. – Перестань говорить так, будто продать родовое имение для тебя то же самое, что избавиться от лошади, повадки которой пришлись тебе не по нраву! Он нахмурил лоб и возобновил свое хождение. Через какое-то время он бросил через плечо:

– Джулия, знаешь ли, не годится тебе в жены. Сейчас ты так не думаешь, но когда-нибудь ты порадуешься тому, что сегодня произошло. – Не получив на это никакого ответа, он повторил:

– Нужно что-то делать! Я не колеблясь говорю тебе, Адам, ибо считаю это твоим долгом: спаси Фонтли, чего бы тебе это ни стоило.

– Если бы я знал, как это сделать, я бы не посчитался с ценой, – проговорил Адам устало. – К несчастью, не знаю. Не утруждайте себя мыслями о моих делах, сэр. Я справлюсь. А сейчас позвольте попрощаться с вами.

– Подожди! – Лорд Оверсли вдруг оторвался от своих размышлений.

Адам повиновался. Пока его светлость стоял, хмуро разглядывая ковер под ногами, царило молчание. После долгой паузы он поднял наконец глаза и сказал:

– Думаю, я смогу тебе помочь. Но не нужно закусывать удила! Я не предлагаю тебе денежной помощи, мой дорогой мальчик. Видит Бог, я бы предложил, если бы мог, но все, что я в состоянии делать сам, – это удерживаться на плаву. Проклятая война! О, если Бони разобьют до конца года – ты слышал, что Бордо высказался в пользу Бурбонов? По последним слухам, прибывает депутация, чтобы пригласить Луи обратно во Францию. Я знаю из очень достоверных источников, что они дожидаются этого в Хартуэлле. И не знаю, насколько это получится, но, так или иначе, каким бы ни был исход, какого-либо внезапного расцвета в Сити не ожидается. Ну, это все дело будущего, и об этом я собирался тебе сказать. Мне пришло в голову… – Он помедлил и покачал головой. – Нет, лучше я не буду тебе раскрывать все карты: я ни на минуту не поверю, что тебе это понравится, и даже не уверен, что… И все-таки, может быть, стоит пустить пробный шар?! – Он нерешительно посмотрел на Адама. – Ты ведь не прямо сейчас возвращаешься в Фонтли, нет? Где ты остановился?

– В «Фентоне», сэр. Нет, я не вернусь домой еще несколько дней; дел пока по горло, и, хотя Уиммеринг, ей-богу, просто молодец и гораздо более знающий, чем я, без меня дела решить нельзя.

– Хорошо, – сказал лорд Оверсли. – Ну а сейчас мне остается сказать тебе только одно, Адам. Не предпринимай ничего опрометчивого до тех пор, пока я не выясню, что могу сделать для тебя! У меня в голове есть одна идея, но вполне может статься, что из нее ничего не выйдет, так что чем меньше я скажу тебе сейчас, тем лучше!

Загрузка...