Сначала жизнь. История некроманта

Глава 12.

«…вот уже несколько месяцев я живу с ощущением, что вдруг умер и оказался в Хельфовой пустоши. И проклятые прислужники проклятого бога все время мучают и терзают меня, не давая ни минуты покоя. И в то же время я прекрасно понимаю, что напрасно грешу на Хельфовых прислужников, ведь мучаю и терзаю себя я сам и никто более. Мое чувство вины растет с каждым днем из-за того, что я сделал глупый и опрометчивый шаг, не отпустив Миру уехать в какую-нибудь далекую деревню, как она хотела, а вынудил остаться в окрестностях Тирту. Вина за совершенное мной непродуманное деяние невыносимо гнетет меня с тех самых пор, как выяснилось, что проклятый некромант обладает воистину чудовищной силой, из-за которой его никак не могут отправить к его Темному отцу, несмотря на то, городской этический совет прикладывает для этого воистину гигантские усилия.

К сожалению, пока безрезультатно. Некромант до сих пор жив (я даже в мыслях не могу назвать его Мириным братом, ибо это означает в какой-то мере осветлить его непроглядную черноту) и при этом все больше распространяет свое влияние на окрестности Тирту. Только на днях я узнал, что под его руку перешли еще два села у южной дороги. Это значит, что почти вся южная и юго-западная части предместий Тирту теперь находятся в его власти. По какому праву он их захватил? Да просто по праву сильного. Город уже начинает беспокоиться по этому поводу, ведь еще немного и этот мерзавец перехватит все ведущие в Тирту дороги.

Меня же более всего беспокоит то, что проклятый некромант вскоре сможет добраться до Миры.

Ужас охватывает мое сердце, когда я представляю, что он фактически может сделать это в любую минуту, если узнает, что она находится так близко от него и совсем одна, без защиты. Я лелею надежду, что он все же пока не знает о ее местонахождении, ведь моя дорогая дочь до сих пор цела и невредима. Я пишу ей каждый день длинные письма, умоляя вернуться в город и обещая достать назначение в любое другое место, куда она пожелает. Но мое честное и неподкупное дитя отвечает мне коротенькими записками, в которых отвергает все предложения, заявляя, что поскольку приняла на себя ответственность за жизни и здоровье людей, негоже эту ответственность сбрасывать из-за каких-то нелепых страхов. Подлеца-некроманта она по-прежнему считает своим братом (да проклянут боги его черную душу!) и испытывает необъяснимую уверенность, что он не причинит ей вреда. Моя милая дочь, такая необыкновенно умная во всех других отношениях, совершенно теряет разум, когда речь заходит об этом ничтожестве.

Я нахожусь в величайшей растерянности и не знаю, что делать. Забрать Миру силой я не могу, у меня нет таких прав. Она находится на службе и не оставит ее, пока сама не сочтет нужным. Новое направление выбивать для нее бесполезно — она ясно дала понять, что не примет его, и, как это не прискорбно признавать, она имеет на это право. Остается только увещевать (чем я и занимаюсь) и уповать на случай, который объяснил бы ей, сколь отвратительное создание ее так называемый братец. Светлые боги, помогите мне дождаться этого момента! Сохраните мое сердце в целости, чтобы оно не разорвалось от беспокойства за мое милое дитя, ибо я каждый день с великим нетерпением жду от нее очередной короткой записки, которая означает для меня в первую очередь то, что моя дочь жива и невредима….»

Добавлено через полчаса:

«….и еще одна вещь необыкновенно угнетает и мучает меня, заставляя терзаться от чувства, похожего на разочарование. Жители Тирту, люди, коих я так и не успел как следует изучить, но которых всегда считал в высшей степени достойными и разумными существами, по всей видимости, уже почти смирились с живущим фактически у них под боком некромантом. Ибо все чаще в городе раздаются голоса, что пора уже прекратить тратить огромные суммы на выплаты задатков отважным героям, кои возлагают на себя почетную обязанность сокрушить злобного некроманта. Поскольку, к общему прискорбию, сила некроманта столь велика, что оные герои все равно обречены на гибель, и паче того, на пополнение собой ужасной армии зомби. Что не только отвратительно и негуманно само по себе, но еще и нецелесообразно, потому что делает этого Хельфова выкормыша еще сильнее, чем он был доселе. Да и богаче, что греха таить, ведь все выданное героям в качестве задатка золото также утекает к нему.

Я сам слышал, как некоторые члены этического совета обсуждали возможность заключения с ним договора и взимания с этой персоны обычного для магов такого уровня тринадцатипроцентного подоходного налога. Видят Боги, это не укладывается в моей бедной голове! Также до меня доходят отвратительные слухи, будто некоторые состоятельные горожане уже обращались к некроманту за всякого рода помощью. Например, для того, чтобы наказать обидчиков, устранить конкурентов или осуществить семейную или цеховую месть. Я не хочу верить, но несколько случившихся в последнее время загадочных смертей, а также непонятных недугов, поразивших весьма известных граждан Тирту, заставляют меня испытывать смутные сомнения. О боги, не допустите, чтобы это было так! Неужели я, который мнил себя обладателем одним из самых острых и холодных умов среди моих сородичей, настолько ошибался в людях все эти годы? О боги, пусть мой острый ум на этот раз сделает ошибку, и мои подозрения не оправдаются ни в малейшей степени! Ибо, если это окажется не так, то это накроет сухим листом все, во что я верил, да и всю мою жизнь тоже….»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

Ула стояла рядом с отцом посреди большой неухоженной, дурно обставленной комнаты. Ее окружали грубо сколоченные предметы мебели: стулья, похожие на табуретки, и шкафы, похожие на гробы. На полу лежали потертые ковры, а окна защищали от почти летнего солнца совершенно безвкусные занавески.

На расстоянии двух шагов от девушки стоял большой, грубо сработанный стол, сплошь заваленный какими-то бумагами, а за столом сидел тот самый таинственный мятежный некромант, о котором Ула тайком мечтала последние полгода. И даже не совсем тайком — было дело, что она проговорилась о своих чувствах пару раз знакомым ребятам, очень уж восхищала ее сила и непокорность темного мага. Ребята, конечно, подняли ее на смех и покрутили у виска, не принимая всерьез девчоночью болтовню, только Зань, помнится, еще долго допытывался, откуда у нее такие мысли и действительно ли она так думает.

Да, не такой рисовалась Уле в мечтах встреча с таинственным некромантом. Даже в страшных снах ей не снилось, что она будет стоять перед ним беспомощной овцой — со связанными руками и кляпом во рту. Этот кляп ее особенно унижал, какая-то грязная тряпка, раздирающая рот и уродующая лицо. А совсем отвратительно и гадко было то, что рядом с Улой в этот момент находился человек, которого она не любила и боялась больше всех на свете — ее отец.

И еще, она абсолютно не понимала, по какой причине здесь находится. Отец ничего не объяснил, только связал, заткнул рот, втолкнул в карету и привез сюда.

— … помогите, вашество, во имя всех богов, помогите, — трясущимися губами бормотал тем временем родитель Улы, вызывая у дочери сразу два желания: первое — немедленно стать отцеубийцей, а второе — умереть от стыда и отвращения.

Вероятно, не слишком приятные чувства Улин отец вызывал и у некроманта, потому что тот прервал его излияния довольно грубо:

— Говорите толком, что вам нужно, или убирайтесь к Хельфу, у меня много работы!

Выглядел некромант довольно молодо, но красотой не отличался. Взгляд его был недобр и мрачен, а лицо тяжеловесно и неподвижно, однако это только придавало ему значительности в Улиных глазах.

Губы отца Улы затряслись еще сильнее, хотя казалось, что сильнее уже невозможно.

— Господин некромант, простите, что отрываю, так сказать, от дел, но у меня такое дело, можно сказать дело жизни и смерти,…. — наткнувшись на холодный взгляд некроманта, Улин отец понял, что искушать судьбу своей болтовней дальше все же не стоит. — У меня есть враг! — вдруг четко выговорил он.

— Наконец-то разродился! — усмехнулся некромант, откидываясь на спинку стула. — Ну и? Враги есть у всех.

— У меня такой враг, господин некромант, что нам двоим тесно на этой земле. Либо я, либо он.

— Не скажу, что мне интересно, но давай дальше! — поморщился некромант.

— Меня зовут Ванисий из Зоргу, я купец, — назвался Улин отец. — Торгую пряностями, редкостями всякими. У меня магазинчик в квартале юристов. Почти двадцать лет дела шли неплохо, моя семья никогда не голодала. Но недавно поселился у нас неподалеку змей нечистый, сволочь поганая, вурдалак ненасытный!….

— Короче! — прервал некромант. — Имя?

— Шаватий из Криты! — с ненавистью выплюнул отец Улы. — Он мне всю торговлю испортил! Я почти разорен. Господин некромант, если вы откажете, я по миру пойду, а у меня дети! Имейте жалость к несчастным сироткам!

— Какие же они сиротки? — удивился некромант. — При живом-то отце.

— Да я-то жив еще, — голос Улиного отца стал слезливым и оттого еще более неприятным, — а вот мать их не вынесла бед и невзгод наших, да три месяца назад и померла!…

Если бы у Улы не был заткнут рот, она бы сейчас плюнула на дочернее уважение и многое рассказала презрительно разглядывающему отца некроманту. Потому что в рассказе отца не было ни единого слова правды. У отца действительно был магазин, но торговля в нем всегда шла плохо. И дело было не в том, что отцу мешали конкуренты, а в том, что он чаще прислушивался к собственным жадности и глупости, чем к добрым советам окружающих. Он всегда покупал самый дешевый и некачественный товар, а продавать его пытался втридорога. Пока была жива мама, им удавалось сводить концы с концами только потому, что их частенько выручал мамин отец, дедушка Улы, бывший очень состоятельным человеком. Когда умерла мама, а вслед за ней и дед, который не смог пережить смерть любимой дочери, спокойная и сытая жизнь для Улиной семьи закончилась. Почти все дедовы деньги достались маминым братьям, а те с зятем никогда не ладили, и потому помогать ему не собирались. Сосед же их, господин Шаватий, которого отец всей душой ненавидел и хотел извести, был неглупым и вполне достойным человеком, и никого специально не подсиживал. Просто жил и торговал так, как считал нужным. Разве он виноват, что ему завидует сосед-неудачник?

Ула надеялась, да что там, была почти уверена, что предмет ее тайных воздыханий сейчас задаст отцу пару наводящих вопросов и во все разберется, если, конечно, уже не разобрался, ведь он же умный, а как же иначе? Но к ее удивлению некромант только довольно равнодушно поинтересовался:

— И что ты хочешь, чтоб я сделал?

Глаза Улиного отца кровожадно блеснули.

— Хочу, чтобы он отправился к Хельфу! Ну или заболел на худой конец….

— Смерть будет стоить дороже, — зевнув, проговорил некромант. — Ты вообще как со мной расплачиваться собрался, если вроде как разорен?

— Ваша правда, господин некромант, — понурился купец. — Денег у меня почти не осталось, но заплатить найдется чем. Вот, ею! — и он вдруг резко толкнул вперед не ожидавшую ничего подобного Улу. — Моя дочь, господин некромант! Молодая, здоровая, красивая, кровь с молоком! Девственница еще… — полушепотом добавил он, подмигивая в сторону некроманта.

Ула была настолько шокирована происходящим, что боялась, что у нее глаза вывалятся из орбит. Да как он может так с ней поступать??? И это ее отец!!! Это невероятно! Это невозможно, наконец!

Между тем отец Улы, углядев сомнения на лице некроманта, снова жалобно заныл.

— Свою кровиночку вам отдаю, доченьку любимую, единственную, чтобы других детушек от верной смерти спасти! Не побрезгуйте, господин некромант, всеми богами молю!

Некромант встал, подошел к Уле, задумчиво посмотрел на нее.

— На кой мне сдалась твоя кровиночка? Что я с ней делать буду?

Лицо купца перекосилось, принимая еще более жалостливое выражение. Лицо наблюдавшего за этим процессом некроманта тоже, но уже от скуки.

— Хотя…. — он еще раз посмотрел на Улу, — ладно, возьму.

Некромант положил на лоб девушки ладонь и прикрыл глаза. По телу Улы прошла ледяная волна, ее затошнило, и стало так плохо, что на мгновение она потеряла сознание. Потом пришла в себя, поддерживаемая жесткими неласковыми руками темного мага.

— Придешь, когда я позову! — властно приказал его голос. — А пока иди с отцом и живи, как жила!

Потом Ула ехала в карете домой и пустыми глазами смотрела на проплывающие мимо пейзажи. Все произошедшее казалось дурным сном. Отец сидел напротив, злой и недовольный. Хотя, с чего ему быть недовольным, Ула не понимала. Это ведь он ее продал, а не она его.

— Ты мне не дочь, — вдруг сказал отец.

Ула криво усмехнулась. Хотела промолчать, как обычно, но потом решила, что хватит.

— Это я давно уже поняла, — подняв на него невидящие глаза, сказала она. — Ты никогда не относился ко мне, как к дочери.

— Нет, ты не поняла, — кулаки отца нервно стиснули набалдашник трости. — Твой настоящий отец обрюхатил твою мать и сбежал. Так что ты не моя дочь, а …!

Грязного ругательства, произнесенного в ее адрес, Ула почти не заметила. У нее в голове будто что-то щелкнуло, и разрозненные ранее картинки вдруг встали на место. Она поняла, почему отец… вернее, не отец, а Ванисий всегда ее недолюбливал, а мама от него защищала, как могла. Почему младшие братья так непохожи на Улу и почему она никогда не могла найти с ними общий язык. Почему мама так трепетала перед этим ничтожеством. Почему она вообще за него вышла.

Тут Ула вдруг расхохоталась.

— Ты женился на ней из-за денег, да? — спросила она сквозь душивший ее смех. — Тебе дед заплатил? Сколько, если не секрет? А сколько потом приплачивал?

Глаза Ванисия вспыхнули, он неожиданно размахнулся и ударил Улу тростью по плечу, заставив подавиться смехом.

— Заткнись, дрянь!

Окованный медью конец трости смотрел ей в лицо.

— Скажешь еще слово, и я за себя не отвечаю!

Схватившись за больное плечо, Ула испуганно наблюдала, как острая палка подрагивает перед ее носом. Теперь она поняла и то, почему дед оставил именно ей такое большое наследство. Гораздо большее, чем всем ее братьям вместе взятым. И еще оставил распоряжение, чтобы ей выдали его лично в руки по достижению двадцатилетнего возраста, то есть через два года. Впрочем, она этих денег теперь, скорее всего, не увидит.

Тось был недоволен. Ему до печенок достало, что его постоянно отвлекают от работы.

— Как они вошли сюда? — поинтересовался он у переминающегося с ноги на ногу Фаравия.

Зомби чувствовал себя виноватым и явно нервничал. Хотя вроде зомби и не должны ничего чувствовать, тем не менее. Тось не знал, почему у него получаются такие неправильные зомби, и это добавляло ему плохого настроения. Если бы не отвлекали, он бы давно понял, что он делает не так. Или наоборот так.

— Подкоп со стороны реки, — опустил глаза Фаравий. — Кто ж знал, что у них копательный амулет, хозяин?

— А предусмотреть никак?

— Но не стороны же реки! Там обрыв какой! Я до сих пор не понимаю, как они умудрились!

— Ладно, — Тось начал выходить из себя, — хорошо! Копалка со стороны реки — это, конечно…. Но почему меня чуть вышкой не пришибло, ты мне можешь объяснить?

— Тоже амулет, — отвел глаза в сторону Фаравий.

— Взрывательный, — издевательски уточнил Тось. — И предусмотреть тоже никак нельзя, потому что, какой идиот будет магически укреплять опоры вышки, если они все равно во дворе и защищены забором, так?

Фаравий отвернулся и начал разглядывать пятно на стене.

— Ты хоть понимаешь, что эти два олуха меня чуть не убили?

— Понимаю, хозяин.

— Ни хрена ты не понимаешь! Они даже не маги! О боги! Сколько к нам приходило всякой магической шантрапы, и ни один даже на забор не влез, не то, что вовнутрь. А тут заявляются два придурка без малейшего дара всего с двумя амулетами — и на тебе! Вышка падает в сантиметре от моей головы! — Тось сверлил Фаравия уничтожающим взглядом.

— Да, хозяин.

— Что «да», идиот?! — терпение у Тося стремительно заканчивалось.

— Надо укрепить вокруг дома все, что можно. И со стороны реки тоже.

Ну наконец-то здравые речи.

— Пшел выполнять! — процедил Тось, усаживаясь обратно за стол. — Да, и скажи, чтобы ко мне привели этих придурков, хочу на них посмотреть.

Придурки, которых перепуганные зомби доставили к Тосю в кабинет меньше, чем через минуту, выглядели жалко. Мокрые, грязные и побитые. Но это единственное, что у этих двоих было общего. В остальном трудно было представить себе более отличающихся друг от друга людей. Один маленький коротконогий брюнет, а второй блондин, длинный и тощий, как жердь. Правда, присмотревшись, Тось понял, что вели они себя тоже по-разному. Чернявый коротышка постоянно вертел головой, разглядывая то Тося, то его кабинет, а долговязый блондин был абсолютно неподвижен, его рыбьи глаза были словно обращены внутрь себя и ровным счетом ничего не выражали.

— Кто такие? — равнодушно спросил Тось, прикидывая, стоит ли их прибить их окончательно и бесповоротно или все же потом поднять и как-то использовать. Возможно, они окажутся полезными. Хоть по виду и не скажешь, что тут что-то стоящее, но этим двоим все же хватило ума едва не отправить его на тот свет.

Чернявый коротышка встрепенулся и уставился на Тося подобострастным взглядом.

— Мое имя Жанурий Высокостильный, — при этом он довольно низко поклонился, — а это мой друг Леций Молчаливый, Ваша Темность, то есть, э-э-э,… простите, богов ради, никогда раньше не доводилось общаться с некромантами, Ваше Темнейшество!

Тось слегка заинтересовался.

— Странные имена. Вы откуда?

— О, Ваше Темнейшество, наши имена суть псевдонимы! — коротышка широко развел руки в стороны, словно демонстрируя такую чудесную вещь, как эти самые псевдонимы. — Мы, изволите ли себе представить, литераторы. Я прозаик, а мой друг — поэт. Правда, в последнее время он почти не пишет, у него кризис. Но не творческий, а как бы это помягче выразиться? Мировоззренческий и философский.

— Вот как? — приподнял брови Тось.

— Да, Ваше Темнейшество! После того, как его едва в очередной раз не отправили на тот свет за стихи, он ударился в мизантропию и даже, не побоюсь этого слова, в исихазм.

Тось отложил перо и внимательно посмотрел на тощего поэта.

— Что такое «исихазм»?

— О, это интереснейшая вещь, Ваше Темнейшество! — с энтузиазмом принялся объяснять коротышка. — Уверяю вас, не будь я так болтлив, я непременно последовал бы примеру своего друга и тоже ударился в этот самый исихазм. Это удивительнейшее духовное учение, оно, как вы уже, наверное, догадались, глядя на моего друга, предполагает полное молчание. Последователи этого учения полагают, что мысль — облеченная в слова — есть мертвая мысль. Живая же мысль — бессловесна, она прекрасна в своей изменчивости и переливается огромным количеством оттенков, которые наш бедный язык просто не в силах передать. Смотрите, — вдруг шепотом сказал коротышка, показывая на тощего поэта, — вот как раз сейчас он любуется очередным сотворенным им стихотворением, не выраженным им словесно! Посмотрите на его лицо, какая экспрессия! Какое вдохновение!

Тось бросил короткий взгляд на поэта и не увидел ровным счетом ничего, кроме обычной флегматичной физиономии.

— Так почему вы хотели меня убить? — прервал излияния коротышки Тось. — Я помешал вашему молчаливому другу наслаждаться видением своих стихов?

Тот бросил на него быстрый испуганный взгляд, но тут же взял себя в руки.

— Ах, Ваше Темнейшество, слаб человек, воистину слаб! Даже такому возвышенному человеку, как мой друг, приходится иногда поступаться принципами, а чего уж говорить обо мне?

— Так почему же?

— Золото, Ваше Темнейшество! Презренный металл, источник боли и радости, благодеяний и преступлений, тихих семейных радостей и самого низкого разврата….

— Короче, прозаик! — не выдержал Тось.

Тот вздрогнул.

— Вам ведь известно, Ваше Темнейшество, что за вашу голову назначена награда?

— И вы решили, что моя голова — надежный источник дохода? — Тось был просто поражен такой наглостью.

— Каюсь, Ваше Темнейшество! — виновато опустив голову, развел руками коротышка. — Нашим оправданием служит то, что даже таким далеким от грубых материй существам, как поэт и прозаик, все же иногда нужно кушать. Заработать же на сии потребности честным литературным трудом, к сожалению, не всегда возможно, вот и…. Приходится идти на сделку с совестью и предавать собственный талант!

Тось неожиданно развеселился. Наглость коротышки не знала предела, но была воистину забавной.

— Ну насчет того, что вы предали свой талант, я бы с вами не согласился. Пытались меня убить вы очень талантливо. Пожалуй, как никто до вас.

— Вы нам льстите, Ваше Темнейшество, — коротышка отвесил горделивый поклон. — Мы всего лишь скромные литераторы!

— Вот именно, что литераторы, — подтвердил Тось. — Страшно представить, что от меня осталось бы, напади на меня столь же талантливые убийцы.

Произнося этот комплимент, Тось уже все для себя решил. В качестве зомби от этих двоих не будет никакого толку, нет смысла держать. Для веселья разве что…. Но ему сейчас веселиться некогда, и так отвлекают все время по пустякам. Отпускать своих неудавшихся убийц он тоже не собирался. Мало ли что еще придумают. Нет, лучше всего скормить их Фаравию и остальным, чего добру пропадать. Крестьяне хоть и таскают скотину, но армия у него собралась немаленькая, крови и свежего мяса всегда не хватает.

— Семьи есть? — зачем-то поинтересовался он у прозаика, уже поглядывая на очередной пергамент с заклинаниями.

— Никак нет, Ваше Темнейшество, — с готовностью отозвался тот. — Наша единственная супруга — литература!

— Что ж, тем лучше, — если бы семьи были, Тось бы еще подумал, а так… — В общем так, вы мне не интересны, господа литераторы, — равнодушно объявил он, давая знак дежурившиму у дверей зомби. — Забери на корм, Савий!

— Как на корм, Ваше Темнейшество?! — поняв, что с ними собираются сделать что-то ужасное, возопил коротышка-прозаик. — Как на корм?! Как же так, Ваше Сиятель… тьфу, Темнятель…. Зачем же на корм, господин некромант?

— А что еще прикажете с вами делать? — поинтересовался Тось, уже погружаясь в чтение заклинания. — У меня и так дармоедов полно. На кой мне сдались еще и литераторы? — спросил он уже больше у себя, чем у окружающих.

— Как на кой? — уже во весь голос завопил прозаик, заставив Тося недовольно поморщиться. — Вот у вас есть мечта, Ваше Темнейшество?

— Мечта? — рассеянно переспросил Тось. — Какая еще мечта?

— Обыкновенная мечта! — выкрикнул насмерть перепуганный литератор, нервно оборачивающийся на приближающегося к нему весьма довольного Савия. — Чего вы хотите от жизни, Ваше Темнейшейство?

Тось задумался, на секунду отвлекаясь от заклинания. Чего он хочет от жизни? Интересный вопрос.

— Во-первых, хочу, чтобы ко мне перестали таскаться такие, как вы. То есть, придурки, которые хотят продать мою голову за несколько золотых монет. А еще было бы желательно, чтобы правительство Тирту перестало выделять эти несколько монет и нанимать всякую шушеру для моего убийства, — Тось немного подумал. Эх, желать, так желать. — А больше всего я хочу занимать достойное место в обществе. Почему другим можно, а мне нет? Я не виноват в преступлениях, в которых меня обвиняют. Вернее, почти не виноват. Просто так сложилась жизнь. Обернись все чуть по-другому, и я сейчас сидел бы в Этическом Совете Тирту, и ни одна брехливая собака не смела гавкнуть в мою сторону.

Прозаик тут же вцепился в Тосевы слова, как клещ. Возможно, его решимость подстегнула рука Савия, опустившаяся ему на плечо. Как говорится, жить захочешь….

— Так-так, Ваше Темнейшество, все это очень интересно! Прошу вас, хотя бы коротко поведайте двум недостойным литераторам о вашей непростой, но, несомненно, захватывающей жизни! Даже если нам суждено сегодня умереть, — коротышка-прозаик, собравшись с духом, резко сбросил руку зомби со своего плеча, — знание о вашем удивительном жизненном пути скрасит нам последние минуты и заставит поверить, что мы бродили под небом живых не напрасно!

— Да не было в моей жизни ничего захватывающего, — скромно отмахнулся Тось, в глубине души польщенный интересом прозаика. — Все, как обычно, — и неожиданно для самого себя начал рассказывать: — Родился я в одной деревне под названием Краишевка….

Тось начал повествование довольно спокойно, но воодушевленный интересом, с которым ему внимали литераторы (даже поэт, который, по всей видимости, счел нужным на время отвлечься от неземной красоты своих мыслей), разошелся и начал добавлять в историю своей жизни все больше и больше красок. К концу рассказа он уже расхаживал по кабинету, размахивая руками и крича во весь голос, а поэт и прозаик расположились за его столом, вовсю орудуя перьями на оборотных сторонах пергаментов с заклинаниями.