Соблазнительные изгибы

Глава 7

– Хорошо, это был последний вопрос. Теперь мы можем начать работу над твоим исследовательским эссе по истории. Впереди несколько недель, но если мы сейчас определимся, о чем ты планируешь писать, и подготовим все нужные материалы, то выполним задание раньше и сможем таким образом отменить одну из наших встреч.

Я смотрю на нее, ожидая, что она поднимет глаза на меня, но, конечно, этого не происходит.

Мы встречаемся уже две недели – восемь занятий, а эта девчонка все еще продолжает строить из себя «я сильнее тебя». Из нее получилась бы чертовски хорошая актриса. Я почти поверил, что она действительно не хочет возиться со мной, если бы не ее большие карие глаза.

Просто время от времени ей все-таки приходится смотреть на меня, дабы убедиться, внимательно ли я слушаю, и все такое. Когда она это делает, ее взгляд задерживается на мне, губы слегка приоткрываются, и она вздыхает.

Как будто мои глаза волнуют что-то в ней, создают напряжение внизу живота. Я это понимаю.

Прошлым вечером цыпочка, ждавшая меня после занятий, сказала, что хочет провести со мной ночь, потому что мечтает разглядеть, какой оттенок синего приобретают мои глаза, когда я буду трахать ее.

Эта фишка с глазами нравится девушкам. Так что да, не только мой большой член позволяет выбирать. Остается только решить: трахать или нет, вот в чем вопрос… и ответ тут только один.

Один?

Вчерашняя цыпочка получила отказ.

Но малышке, сидящей напротив меня, надо отдать должное: она умело скрывает свои желания. Готов поспорить, под этим свитером много что прячется.

– Ты вообще слушаешь? – Она вопросительно смотрит на меня.

Опять! Если я не отвечаю, ей приходится взглянуть на меня.

Губы приоткрываются, тихий вздох…

Ничего не отвечаю. Наклоняю голову, пытаясь проникнуть под ее кожу. Пусть задумается о том, что крутится в моей голове. Но она отводит взгляд, возвращаясь к своему проклятому ноутбуку.

Какого черта?

Конечно, в мои планы не входит спать с ней, но очень странно, что она не выказывает желания.

Нет-нет. Я просто хочу поиздеваться, подразнить, показать, кто из нас главный.

Но у нее другие планы… продолжить занятие.

– Сейчас я перекину тебе список вариантов. Просмотри его, и мы выберем тему, исходя из…

– Я проголодался.

– Ты только что поел.

– Это был сэндвич.

– Точнее, два сэндвича, упаковка вяленого мяса и витаминный напиток.

– Хочу еще подкрепиться.

Она хмыкает и молча поднимается. Я тоже вскакиваю и начинаю собирать вещи, пока она возится со своими.

– Китайская или мексиканская кухня? – Окидываю ее многозначительным взглядом. Она молчит, и я повторяю вопрос, чтобы убедить девочку: ей не показалось, я действительно приглашаю ее присоединиться. – Так китайская или мексиканская?

Перекинув сумку через плечо, она говорит:

– Список тем для эссе на твоей электронной почте. Постарайся ознакомиться с ним до четверга, если будет возможность, о’кей?

Четверг.

Эта девчонка меня бесит.

Скрестив руки на груди, выпрямляюсь, чтобы казаться больше, и пристально смотрю на нее.

Ее глаза блуждают по моему телу с головы до ног и обратно.

– Не усложняй, – говорит она.

На моем лице расплывается ухмылка, и у нее вырывается очередной глубокий вздох. Плечи поникли, ведь она уже знает, что я собираюсь сказать. Мы занимались всего час десять. Она моя еще на пятьдесят минут.

– Китайская кухня или пицца?

– Я не голодна.

– Пицца или паста?

– Я не голодна.

– Врунишка. Твой желудок урчит уже минут двадцать. Ты вообще ела сегодня?

Она все та же бледная девушка, какой была две недели назад, но иногда она выглядит отдохнувшей, а иногда – как будто всю ночь тусовалась. Черт, может, так и есть.

– Не то чтобы это тебя касалось, но да, я поела.

– Что?

– Что – что?

– Что ты ела?

Ее щеки слегка розовеют, и она, как обычно, избегает моего взгляда.

– Сэндвич с арахисовым маслом.

Мои глаза сужаются.

– Без желе?

Она делает вид, будто убирает ворсинки со своих джинсов.

– Без желе.

– Почему?

– Боже ж ты мой. Не лезь не в свое дело!

Девушка разворачивается и направляется к выходу из библиотеки. Я, конечно, не отстаю.

– Ну я же должен знать, если мой репетитор морит себя голодом, потому что считает себя толстой.

Она тяжело вздыхает.

– Кстати, это не так. Если мой дерьмовый и бесчувственный комментарий о фентермине заставил тебя сократить количество еды… Не надо. Пожалуйста, питайся нормально.

Она убыстряет шаг.

– Я сказала, что ем.

– Я тебе не верю.

– Мне все равно.

– Тебе нужно поесть со мной.

– Я не люблю китайскую кухню.

– Ну ты же ешь…

– Стоп! – Она поворачивается ко мне. В ее глазах решимость, но за ними скрывается что-то более важное. – Пожалуйста, просто… Сейчас я ухожу, увидимся в четверг.

Осмотревшись по сторонам, она идет дальше. А я следую за ней. Никто не говорил, что это запрещено. Даю ей небольшую фору, позволяя думать, что она осталась одна. Затем догоняю и равняюсь с ней.

– Что ты здесь делаешь? – шипит она и снова оглядывается.

Кажется, за секунду она успела миллион раз посмотреть по сторонам. Похоже, проверяет, не следит ли кто за нами.

Она что, не хочет, чтобы нас видели вместе?

Протянув руку, хватаю ее за плечо, обгоняю и встаю перед ней. Не ожидая такого маневра, она по инерции делает шаг вперед и врезается в меня. Я чувствую все ее тело… вот это да, под вытянутой хламидой, которую она носит, скрываются большие чудеса.

Любопытно, они настоящие? Такие упругие, полные и так естественно прижимаются к моему телу… Если я начну массировать их, периодически слегка сжимая, ей это понравится.

А если нет?

Ее глаза расширяются, она упирается в мою грудь руками, чтобы оттолкнуть, но я хватаю ее за кисть, удерживая рядом со мной.

Девушка делает вдох своим маленьким носиком, и ее грудь еще больше прижимается ко мне. Но большие медово-карие глаза умоляют отпустить.

Не хочу.

Кто-то, проходя мимо, задевает ее рюкзаком, и она, качнувшись, бедрами задевает мой стояк. В штанах становится болезненно тесно. Эй, братан, ты не вовремя.

Подбородок девушки медленно опускается, и хотя она изо всех сил старается не делать этого, ее взгляд скользит вниз. Смотрит на мои джинсы, и мне в нос ударяет аромат ее свежевымытых волос.

Кубок мне в рот, она пахнет ванильным мороженым. Кажется, теперь это мой любимый запах.

– Тобиас, – шепчет она, озираясь вокруг.

– Это первый раз, когда ты произносишь мое имя.

Она хмурится.

– Что?

– Ну… – О, так это ваниль с ноткой пряности. – Раньше ты меня вообще никак не называла, я даже подумал, вдруг ты боишься этого.

Она поворачивает голову, и я осознаю, что потянулся за упавшей золотисто-каштановой прядью.

– Что ты делаешь? – волнуется она.

– Что я делаю? – Притягиваю ее еще ближе, и между нами не остается свободного пространства. – Просто размышляю, почему вдруг мне захотелось тебя трахнуть, а ты так отчаянно пытаешься от меня сбежать. – Она сглатывает, но я игнорирую и продолжаю: – Почему ты так беспокоишься, что нас увидят вместе, малышка-репетитор? Все жаждут моего внимания, и засветиться рядом со мной полезно для такой девушки, как ты. Станешь более заметной.

Интересно, с чего бы мне ее хотеть?

А почему нет?

После моих слов ее поведение меняется – становится дерзким.

– Я никогда не чувствовала потребности быть замеченной. А теперь, если позволишь, мне нужно идти.

Девушка вырывается из моей хватки, но я удерживаю ее за талию, потому что она выводит меня из себя.

– Ты не ответила на вопрос.

– Отпусти, – шепчет она.

– Почему ты стараешься, чтобы тебя не видели со мной?

– Я не…

– Не ври.

Глубоко вздохнув, она наконец снова встречается со мной взглядом.

– Мы не друзья.

– И?

– У нас абсолютно разные жизни.

– И что дальше?

– Зачем ты задаешь вопросы, на которые не хочешь получить ответ?

– Что ты имеешь в виду? – Пристально смотрю на раздражающую зануду, стоящую передо мной.

– Как меня зовут?

Я открываю рот, чтобы ответить, но на секунду замираю, и ее брови насмешливо приподнимаются.

– Ладно, я не помню.

Девушка прочищает горло:

– Мейер.

– Мне нравится.

Из нее вырывается сдавленный смех, и она кивает, глядя на землю.

– Мы не друзья, Тобиас. – Кажется, на лице ее промелькнуло отчаяние. – Ты здесь, потому что должен быть здесь. Я занимаюсь с тобой, потому что это моя работа. Хоть и вынужденная. Вот и все.

– В сотый раз спрашиваю… и что дальше? – Раздражение ползет по коже. Знаю, что есть и другая причина. Ее следующие слова подтверждают это.

– Не могу позволить, чтобы меня все обсуждали.

– Потому что сам я ходячий повод для сплетен, да?

Она обращает мое внимание на стопку свежих экземпляров «Студенческого вестника», лежащих на скамейке. На первой полосе красуется моя фотография: я выхожу из раздевалки после последней игры.

– Не притворяйся, что это не так.

Я не могу повлиять на то, что они пишут, но какой смысл говорить ей об этом?

Наверное, она думает, что я кайфую от этого дерьма. Внимание прессы мне по барабану, и я не виноват, что на меня навесили статус бабника. Когда я понял, что он прилип ко мне намертво, я сделал единственное, что мог, – принял эту роль. Пусть пишут что хотят, и кстати, когда я на поле, газетчики сами забывают о своих сказках. Моя игра – это все, что имеет значение. Неважно, кого я привожу или не привожу домой, ни слова о засранцах, которых я вырубаю. Внимание приковано к подаче мяча. Какую стратегию я выберу: кёрвбол, фастбол или слайдер[14].

Мейер, немного колеблясь, произносит:

– Я должна… идти.

– Почему у меня такое ощущение, что это не то, чего ты хочешь на самом деле?

Она мгновенно опускает голову.

– Если я понадоблюсь тебе до четверга, напиши мне, постараюсь найти время.

Моя рука непроизвольно скользит по ее спине:

– А если я скажу, что ты нужна мне сейчас?

– Ты бы солгал.

– Я не вру.

– Тогда, думаю, ты этого не скажешь, – шепчет Мейер, поднимая глаза.

Она мягко отстраняется от меня, и на этот раз я не сопротивляюсь, потому что вся эта ситуация не имеет для меня смысла.

Улыбнувшись, девушка уходит, оставляя меня наедине с моим стояком.

Не то чтобы мне нужна ее помощь.

Сам справлюсь.

Опускаю взгляд, хмурясь от очевидной выпуклости в штанах.

Да уж, он бы со мной поспорил.

– Ты что, малыш, такой грустный? Дружок подвел?

Выплевываю семечку из уголка рта, наклоняюсь вперед и упираюсь локтями в колени, наблюдая за тем, как эти гребаные идиоты пытаются выглядеть бейсбольной командой. У них получается, но только эта команда ни черта не стоит.

– Отвали.

– Значит, угадал. – Эчо вытирает пот со лба тряпкой, затем отбрасывает ее в сторону. – Бейсболка у малыша в руках, ловушка и бита на полу. Непохоже, что ты в порядке. Рассказывай давай. – Он бросает в меня несколько семечек.

– Тебе сказать, куда пойти?

Засранец хихикает.

Бросок, удар, мяч пролетает мимо базы и улетает в центр поля.

– Черт… – Мой друг качает головой.

– Серьезно? – Опускаюсь обратно на скамейку. – Гэвин ни хрена не умеет бить, Ши не может поймать мяч, чтобы спасти свою жизнь, а ублюдок, играющий в центре, даже не подбежал к нему. Короче, играют как сопляки.

– Так вот в чем дело?

Смотрю на Эчо. Он приподнимает бровь.

– Пропустил мур-мур-час, дружище?

– Ты бы услышал, стены тонкие.

– О, какое разочарование. – Он смеется и сползает со скамейки, когда я поднимаю руку, чтобы стукнуть его.

– Я надеру тебе задницу, Эч.

– А если серьезно, что стряслось?

Осматриваюсь, проверяя, не слушает ли кто. Эчо склоняется ко мне.

– Проблемы, бро. Игры становятся все насыщеннее, главный матч сезона уже чертовски близок, но вместе с ним и гребаные экзамены. – Я трясу головой. – Такое ощущение, будто дерьмо наваливается со всех сторон. Это выматывает.

– Ты что, завалил анатомию?

– Пока нет. Но лучше бы я сосредоточился на поле.

– Да, это было бы неплохо.

– Спасибо, Капитан Очевидность, – хмыкаю я. – Слава богу, это последний год.

Раздается треск от удара битой, и мы вскидываем глаза. Мяч вылетает в аут, смотреть больше не на что.

– Твой репетитор не помогает?

Хмурюсь при мысли о ней.

– Она действует мне на нервы. До ужаса серьезная и ведет себя как недотрога, а это скучно. Ни черта для меня не делает и уходит, как только время заканчивается.

Эчо молчит, и я поворачиваюсь к нему.

– Ты хочешь сказать, что она не пытается удовлетворить все твои потребности? – ухмыляется он.

– Черт, я бы хотел этого. Слушай, чувак, если бы в природе существовала девушка, которая могла бы удовлетворить все мои потребности, я бы стал ее щенком. – Смеюсь, хватаю перчатку и поднимаюсь на ноги. – Не притворяйся, что ты не сделал бы то же самое.

Тренер Леон, один из помощников тренера Рида, подает сигнал, что наше время пришло:

– Давай покажем этим придуркам, как должен выглядеть настоящий бейсбол.

Стукнувшись перчатками, мы вместе выходим из зоны запасных и занимаем свои позиции. Сквозь маску кэтчера[15] видны только глаза Эчо. Он смотрит на меня, а я – на него.

Игровое поле – единственное место, где такие парни, как мы, контролируют ситуацию и стоят большего, чем может показаться в любом другом месте. Здесь я не горячий питчер, как пишут в «Студенческом вестнике», не эгоистичный болван, стремящийся сорвать куш любыми способами, не жаждущий славы тусовщик, каким меня считают все вокруг. Я не пятничное развлечение и не герой истории, которой можно поделиться с друзьями. Не переходящий приз и не бесполезное воспоминание, которое со временем померкнет.

На поле я – Тобиас Круз, настоящий Тобиас Круз.

Двенадцатилетний мальчик, который вставал до рассвета, чтобы пробежать шесть километров до школы.

Пятнадцатилетний юнец, привязывавший старую покрышку от «Хонды» к ногам и таскавший ее по улице, чтобы натренировать выносливость и скорость.

Семнадцатилетний юноша, пропускавший школьные занятия, потому что был занят тем, что отрабатывал подачу в заклеенную палатку, купленную в «Гудвилле».

Восемнадцатилетний парень, который хотел стать лучшим, но при этом постоянно беспокоил и разочаровывал родителей. У него не было друзей и не было других целей, кроме одной – бейсбола.

Все это – чтобы быть лучшим в своем деле.

Чтобы быть сейчас здесь, на этом поле.

Я тот, кто знает, чего хочет, и работает на пределе возможностей, чтобы получить это.

Я тот, кто понимает, что нет никаких уступок, когда речь идет о совершенствовании дела всей жизни. Нет коротких путей, нет халтуры.

Я тот, кто знает, что легкий путь не всегда правильный. Только трудолюбие, сосредоточенность, жертвенность.

И да, иногда это означает разрешать людям видеть в тебе дурака, потому что переубеждать их – значит потратить время и энергию, которые понадобятся на поле.

Когда я и Эчо на своих позициях, все остальное не имеет значения. Мы знаем, кто мы и что собой представляем.

Мы звенья одной цепи: от решения одного зависит подача другого.