Собственность сводного брата

Пролог

— Ярослав? — она стояла в дверях, ничего не понимая. Красивая, сладкая, моя. Неужели отец думал, что я просто так откажусь от нее? Думал, что забуду о своих чувствах? Желаниях? — Куда ты собираешься?

И вот здесь очень важный момент. Если скажу правду, Мира может решить, что это к лучшему. Что все так и должно быть. Что жизнь на расстоянии пойдет нам на пользу. Но я не могу этого допустить. Сейчас придется использовать ее состояние, чувство вины и чувства ко мне, которые она так упорно подавляет.

— Хочу убежать. С утра за мной приедут, чтобы отвезти в тюрьму.

— В тюрь… Что? Нет! Отец бы не допустил этого! Ты его сын!

— Не настоящий. А скоро появится родной. Он не будет портить отношения с австрийцами. Так что да, мне лучше исчезнуть.

— Тогда я сейчас пойду и скажу, что это я…

— Нет, — догнал ее и к себе спиной прижал. Такую маленькую, хрупкую. — Ты не должна портить себе жизнь. Ты должна блистать, как и мечтала. Всегда мечтала. А я не пропаду. Денег смогу заработать, выживу везде.

— Но стой, стой, — ее плечи затряслись, на руки стали капать горячие капли. Да, малыш. Плачь из-за меня. Плачь. — Ведь потом ты вернешься, вернешься ко мне? Потом, когда все уляжется?

— Нет, Мира. Это будет слишком рискованно. Сейчас я уйду и больше никогда не вернусь.

Она ахнула, развернулась и сама налетела вихрем, буквально снесла все запреты и стала сама меня целовать в губы. Неумело, так по-детски. Но так приятно, что я не смог не ответить, наслаждаясь вкусом ее губ, сладостью слез, гибкостью тела.

Как я отпущу ее? Как буду жить без нее?

Я сам оттолкнул Миру, давая пищу для размышлений.

— Мне пора. Времени совсем не осталось, — отвернулся к своей сумке и стал пихать туда остатки вещей, ноут, свои документы и, конечно, наличные. Картам отца я никогда не доверял.

— А как же школа?

— Я сам себе школа, не волнуйся за меня, — стер со щеки слезу и стал подходить к окну. Нарочито медленно. Открывать его.

В этот момент послышались шаги, и я запаниковал, что отец, а судя по звуку, это он, может сболтнуть лишнего. Но если увести разговор в нужное русло, то Мире будет проще решиться. Она должна уйти со мной. Но это должна быть ее идея. Ее мысль.

— Спрячься. Сама все услышишь.

Она кивнула и залезла в шкаф, а я кинул сумку на кровать и сел. Через несколько секунд зашел отец, и я сразу встал в оборону.

— Если ты пришел еще раз сказать, что я тебе больше не нужен…

— Я пришел узнать, не надумал ты ли какую-нибудь глупость. Помни, все имеет последствия.

Последствия. Я посмотрел в сторону кровати, понимая, что то, что сейчас сделаю, навсегда перекинет Миру на мою сторону. Обратного пути не будет.

— А когда ты убивал людей, сжигал их в печи, ты думал о последствиях? Ведь этого пижона я убил случайно, так ли поступал ты?

— Не тебе меня судить. Не делай глупости, и, возможно, скоро я смогу тебя вернуть.

— Да-да, я буду вести себя хорошо и больше не стану нарушать закон.

— Верно. Собрался? За тобой приедут утром. Поэтому ложись спать.

— Понял. Я все отлично понял. Теперь могу еще немного побыть в своей комнате?

— До завтра, сын.

— Отец, — кивнул я насмешливо, и тот скрылся за дверью. Потом убедился, что никого нет, и вытащил Миру из шкафа. Она ревела не переставая.

— Это правда? Он убивал?

— Большой бизнес имеет большие последствия, — гладил я ее по спине.

— А мама? Мама, наверное, не знала. Не знала, с каким человеком живет.

— Все она знает. Всегда знала. Но ты понимаешь, у нее выбора особо не было. А у меня есть. Я хочу стать свободным.

— А я? Ты оставишь меня здесь? С ними?

— Я не могу тебя заставить, — как же внутри все горело, как же хотелось закинуть ее на плечо и бежать далеко и долго.

— А если… — она сглотнула и прикрыла глаза. — А если я сама хочу? Хочу с тобой.

— Ну не знаю, ты ведь другого хотела. Фигурного катания, славы.

— Но мне все это будет не нужно без тебя, — она резко обняла меня, прижалась всем телом, словно боялась, что исчезну. — Возьми меня с собой. Возьми. Возьми.

— Уверена, малыш? Обратного пути не будет. Никогда.

— И не надо. Главное — с тобой. Всегда с тобой, — поцеловала она меня, и я буквально вжал ее в себя, а затем поднял на руки и закружил по комнате.

— Ты не пожалеешь, малышка. Никогда не пожалеешь.

****

Глава 1.

Ярослав.

Сидеть в темноте привычно. Здесь нет уродов, которые регулярно нарывались на драку. Не было преподавателей, которые думают, что умнее всех. Сидеть в карцере закрытой школы Швейцарии мне нравится больше, чем находиться в ее стенах.

Здесь проще погружаться в свои мечты.

Воображение работает на сто процентов. Доставляет удовольствие картинками о большом дворце. Красивой принцессе, живущей там под зорким глазом Дракона. Принцессе самой доброй. Самой нежной.

Моей сестре Мирославе.

Но сегодня мне не суждено погрузиться в водоворот своих фантазий. Не успели меня посадить в карцер за очередную драку, как свет из открытой двери разбил тяжелую мглу.

— Распутин, — слышится голос гер Келлера, смотрителя нашей закрытой школы. — Твой отец приехал. Выходи.

Я тут же поднимаюсь. Отец. Неужели. Только сложно называть отцом человека, которого видишь два раза в год.

Глупо верить, что он заберет меня, что простил мое предательство. Но помечтать-то можно?

— Распутин. Ты знаешь, что, рассказывая о школьных конфликтах отцу…

— Ничего я не собираюсь болтать, — фыркаю и спешу по каменному подземелью к воротам большого замка, который за два года так и не смог назвать домом.

Ведь мой дом там, где принцесса.

Поэтому я жажду узнать у отца Бориса Распутина, когда он меня заберет. Мне кажется, пять лет приличный срок для наказания.

Пять долгих лет.

Я даже с ней переписываться не могу. До пятнадцати лет в этой школе запрещены переписки. А мне только тринадцать.  

Тут вообще много всего запрещено. И мальчики, которых отправляют сюда, вечно бунтуют, пытаясь сломать систему, которой уже двести лет.

Часто пытаются и меня подзуживать, но я не ведусь.

Мне привычна обстановка дисциплины, таким меня вырастили. До того как я узнал настоящего отца.  

Я кутаюсь в фирменную тонкую куртку школы и спускаюсь по лестнице во внутренний дворик.  Колонны не позволяют продувать его ветром. Это видно по спокойному меху на пальто отца, который стоит у одной из них.

До сих пор удивляюсь, как можно быть таким огромным. Я бы хотел таким стать. Огромным драконом для своей маленькой принцессы.  

— Ярослав, — скупо приветствует он, и я даже не успеваю поздороваться. — Сходи накинь что-нибудь. Сходим прогуляться.  Холодно сегодня.

Не приветствия, не рукопожатия. Очевидно, я все еще никто для него. И тест ДНК это не изменил.

Я киваю и убегаю за вещами. В нашей комнате не смотрю на пацанов, которые буквально вскакивают при моем появлении. Боятся они меня. А нападать могут только толпой. Вместе ведь на физическую подготовку ходим.

Знают, что поодиночке задавлю.

Я обуваю зимние ботинки, накидываю форменное пальто и сбегаю вниз, слыша в спину голос Ника Фогеля, которому я сегодня сломал нос:

— Русский ублюдок.

Мы все принадлежим к одной расовой категории, но меня не любят только потому что мой отец русский.

К ним здесь отношение такое себе. Будем честными. Совсем хреновое. Иначе не тусил бы я постоянно в карцере, чтобы ненароком не убить никого.

Сломанный нос результат моей несдержанности.

— Ну как ты тут? — спросил отец, когда мы вышли с территории школы. Она высилась замком над окрестностями, забитыми в основном деревушками и одним большим озером.

Мне эти места нравились в особенности зимой. Уж больно сказочным все казалось. Мире бы понравилось.

Мы бы бегали по заснеженным дрожкам, кидались бы снежками и громко хохотали, выпуская пар изо рта.

 Хотя, впрочем, там в Сибири, где она сейчас живет, все то же самое.

Может быть поэтому я еще способен здесь находиться. Мысли о ней спасают. Я должен скоро ее увидеть.

— Нормально. Кормят хорошо. Недавно возили нас на хоккейный матч местных команд.

— Как учеба? Не отстаешь? Ты же младший в своем классе…

Стоит ли говорить, что не возраст показатель ума.

Обычно взрослых пугают такие выражения из уст подростка. А если я хочу, как можно быстрее отсюда выбраться, то нужно просто вести себя как простой тринадцатилетний мальчик, а не маленький робот. Хотя те, кто взял меня на воспитание в младенчестве, именно этого и добивались. Но Мира все изменила. Одна маленькая девочка, при взгляде на которую я впервые стал чувствовать.

— Пока справляюсь.

— Есть хочешь? — он останавливается возле мясного ресторанчика, в который мы ходили в прошлый его приезд. Здесь очень вкусный бифштекс, а после ваты, которой нас кормят, настоящий кусок мяса был бы блаженством.

— Да, было бы здорово. Надеюсь, за полгода вкус мяса не стал хуже, — сам не знаю, зачем я упомянул то, когда он приезжал последний раз. Наверное, от обиды. Глупой, не по возрасту детской. Но других родители навещают раз в месяц. А я, получается, не особо-то и нужен.

Глава 2.

 Я не видел ее так долго и каждый раз просил рассказать в подробностях, чем она занимается, чему научилась. Думает ли обо мне. Хотя за такой срок актуальнее — помнит ли.  

— Мира прекрасно. Занимается спортом, учится.

— А ей можно? Спортом-то? — она же маленькая, как фея. Хрупкая. Надави и сломаешь.

До сих пор помню, как удивился, когда ее увидел, такую крошку, что сломать боишься.

Не зря ее мать Нина оберегала, как кошка оберегает только что родившихся котят.

Не зря она с самого начала мне не доверяла.

Я ведь в их дом пришел с одной целью.

Выкрасть Миру, чтобы с ее помощью враги отца шантажировали его и отобрали завод, которым тот владеет.

 Именно для этого меня растили.

Как и многих таких как я.

 Для ловушки для таких вот магнатов как мой отец.

Кто же знал, что роль сына, которую мне дали, станет настоящей?

 Кто знал, что я смогу обрести семью.

Но пока я здесь. Жду, когда смогу вернуться. Жду, когда отец простит.

— Можно. В щадящем режиме, — отец сделал заказ, а я в уме начал перебирать всевозможные варианты того, чем бы она могла заниматься. Танцами? Волейболом? Плаваньем? — Закажи, что хочешь.

Я быстро попросил принести бифштекс с картошкой и салатом и снова принялся думать о видах спорта. Ну точно не прыжки в воду. И точно не боевые виды спорта.

— Мира занимается фигурным катанием.

— Нет, — картинка того, как Мира падает на лед и ломает шею, буквально ослепляет. — Ты же не позволишь!

— Она уже четыре года занимается. Весьма успешно, хотя скорее всего тренер просто хочет больше денег и врет о ее способностях.

— Где они сейчас живут? В прошлый раз, я помню, ты говорил, что уговариваешь их вернуться в Усть-Горск? — именно там был комбинат отца, которым, по его словам, однажды мне предстоит управлять.

Я не против, мне там понравилось. Это не просто предприятие, это целый город, в котором своя жизнь. И сейчас там король Распутин Борис Александрович. Мой отец. Как оказалось.

— Еще в Новосибирске. Но я работаю над тем, чтобы они вернулись домой. Сейчас строю ледовый дворец в нашем городе. Думаю, за полгода-год закончим. Лучше расскажи, какие предметы тебе лучше всего даются.

— Все. Но больше всего нравится основы управления бизнесом и экономика, — на самом деле программирование. Но я буду говорить то, что отец хочет услышать.

— Это хорошо. Бизнес — это хорошо, хотя умение уйти от налогов лучше, — чуть посмеивается он, и я подхватываю. Наверное, это инстинкт. Делать все, чтобы отец начал доверять мне.

Но я знаю, что для этого должен пройти не один год.

Но я подожду. Я довольно терпеливый. А иначе не смог бы торчать в этом забытом богом месте так долго. Все из-за нее.

— Как с остальными пацанами? Находишь общий язык?

Странно. В прошлый раз он не спрашивал ничего личного. А сейчас словно выведывал что-то. Не увидь я анализы, что он мой настоящий отец, мог бы подумать, что он пытается меня проверять. От меня избавиться.

— Не совсем. Основная масса регулярно бунтует, пытается облегчить жизнь.

— А ты к такому привык. Я знаю. Мира просила тебе передать, — достает отец большой розовый конверт, и онемевшими руками его забираю. Смотрю какое-то время и убираю к себе на колени. — Не откроешь? Она там это письмо выводила несколько часов.

— Она еще помнит меня.

Ей было пять, когда меня сюда отправили. И глупо думать, что пятилетний ребенок оставит в памяти новоявленного брата. Что бы мы с ней при этом не пережили.

— Помнит, конечно. Постоянно жужжит, спрашивает, когда вернется и убьет всех чудовищ.

 — У нее все еще кошмары?

Я жду ответ, но отец замолкает.

Молча доедает свое мясо, пока я пытаюсь есть свое. Но теперь все мои мысли ниже стола. Там, где на коленях лежит ее письмо. Ей всего десять. Интересно, она пишет так же старательно, как раскрашивала кукол в раскраске?

— Не откроешь? — прожевав, спросил отец. — Мне же тоже интересно.

— Я потом. Вдруг расплачусь.

— Сомневаюсь, но дело твое.

— Как она учится?

— Отлично.

 — Почему ты не хочешь отдать ее в частную школу? — к ней только прикоснись, она в слезы. Очень чувствительная кожа. Как она занимается фигурным — не ясно… - Что ей делать в обычной? Выживать?

— Да, — отец стирает с губ жир от мяса и пьет чай. — Ты против?

— А я разве могу высказывать свое мнение?

— Сможешь, — только и сказал отец, перед тем как попросить счет, оставляя меня всего в сомнениях.

А потом проводил до замка и уехал, пообещав вернуться. Карлсон чертов.

Еще одна любимая книжка Мирославы, она вечно просила не улетать. Как будто у меня был выбор.

Глава 3.

Пальцы не слушались, но я все же смог открыть его и достать пару жвачек «Love is». Я тут же зажевал одну, почему-то думая, что как раз в этот момент Мира может делать то же самое.

Она дула пузыри, и пару раз мне приходилось снимать тонкую пленку жвачки с ее лица. Кайф.

«Ярослав, — начинается письмо, написанное прописными буквами. С идеальным наклоном. Правильного, одинакового размера. Идеально. — Пишет твоя сестра Мира. У меня все хорошо. Я больше не кашляю. И редко хожу в больницу. Теперь я хожу на лед и уже пытаюсь делать тулупы. Митя надо мной смеется. Говорит, я неуклюжая. Я раньше плакала, но сейчас просто толкаю его. У нас скоро очередное выступление. Я просила папу, чтобы ты приехал. Чтобы посмотрел. Но он все время говорит «нет». Надеюсь, когда ты приедешь, мы обязательно покатаемся вместе. Я очень тебя жду. Твоя сестра, Мира.».

Митя? Какой еще Митя?

Страшно представить, сколько она училась писать так каллиграфично. Но я не могу не думать о Мите, с которым у нее выступление. Она не успела начать кататься, а ей уже поставили пару? Серьезно?

Мысли, жгущие мозг, отвлекли настолько, что я не заметил опасности. Мой однакашник Ник успел вырвать письмо из пальцев и потряс его перед моим лицом.

— Эй, парни! Этот русский баран читает девчачьи письма. Не удивлюсь, что он сам пишет такие же.

Я спрыгнул с подоконника, не совсем понимая, с кем он болтает, но вскоре понял, что отвоевывать свое мне придется в драке, потому что оскал белобрысого мальчишки не сулил ничего хорошего. А иначе откуда этот хохот гиен?

Я даже не понял, как все случилось.

Была толпа парней, и вот они уже летели в разные стороны. В голове в это время шум, а слух воспринимал хруст чужой кости.

В моей руке запястье Ника Фогеля. Я сжал его все крепче, пока другие стояли не дыша.

 — Носа тебе мало. Выбирай, какую кость ломаем следующей?

  — Тебя опять посадят в карцер.

 — Лучше так, чем рядом с таким уродом как ты.

Они боятся меня. Поэтому нападают все вместе. На уровне инстинктов толпа травоядных пытается забить хищника.

Я сделал рывок, и по коридору раздался оглушающий вопль, отлетая эхом от каменных стен. Остальные сбежали, а я сложил драгоценный лист в карман, пока Ник повалится с ног.

Уже уйти хочу, но он так вопит, что я невольно морщусь. Не умирает ли? Оборачиваюсь посмотреть на убогого и замечаю, что вывихнуто плечо. Хорошо же я дернул.

Скоро сюда сбежится народ. Меня в очередной раз посадят в карцер. А значит на входе обыщут. Достанут письмо и снова будут глумиться.

С этой мыслью наклоняюсь над Фогелем и надавливаю на плечо, тем самым делая агонию не такой острой.

— Хочешь, чтобы боль совсем прекратилась? Я вправлю твое плечо. Но скажешь всем, что здесь ничего не было. То же самое сделают твои прихвостни.

— Да пошел ты! Помогите!

— А еще я могу вырвать твою руку, — продолжаю то давить, то чуть ослаблять. — С корнем. Так что кровь зальет твое лицо, а фантомные боли будут мучать всю оставшуюся жизнь. Как тебе будет жить без правой руки, а? Как ты будешь баловаться со своим дружком? Помощи у парней попросишь?

— Ты… — его глаза с каждым словом становятся больше. Над губой выступает пот. Нравится мне его страх. Нравится чувствовать себя главным. Видеть, как этот слизняк бьется в конвульсиях от бессилия. — Ты не посмеешь. Сил не хватит.

— Давай проверим? — я двумя пяльцами беру его плечо там, где самое мягкое место, и начинаю нажимать так, что он снова заливается криком, а мне ничего не стоит сдавить чуть сильнее и вырвать кость к чертям. Она здесь очень хрупкая. Сквозь вопли Фогеля я слышу шум шагов по лестнице. Уже идут.

— Ладно! Ладно! — орет он, и я рывком вправляю ему руку, слыша характерный хруст вставшей на место кости. Фогель тут же прекращает орать, сжимает и разжимает пальцы. Смотрит на меня и почти шепотом. — Псих. Ты просто псих, Распутин.

В этот момент в коридоре появляются Келлер и воспитатель нашей группы Шмидт. Толстые. Запыханные. Смотреть смешно.

Но при своей власти они способны на все.

Потому что родителям, которые отдают своих детей сюда, плевать, что с ними будет. Мы все трудные дети, будущие отморозки. С нами всегда разговор короткий. И они правы. Если они дадут слабину, их просто уничтожат.

— Что здесь происходит! Распутин! Фогель!

Глава 4.

Мы молчим какое-то время. Если он скажет правду, я не буду его жалеть. Я вырву его руку.

— Ну!

— Мы поспорили, кто громче крикнет, — придумывает Фогель. — Я выиграл.

***

Нас наказали ночным дежурством на плацу, прямо на морозе и это было неплохо. Особенно когда Фогель в итоге захрапел, я смог снова достать письмо и любоваться тем, как блестит бумага, как красиво выведены буквы. Но прелесть всего этого перебивали мысли.

Кто такой этот Митя? И какое он имеет право смеяться над Мирой? В голове уже мелькают картинки того, как этот незнакомый мальчик вопит, когда я вырываю его руки.

Правда и Мира орет от страха и больше никогда на меня не смотрит.

Так что лучше не мечтать о таком. Не хочется пугать маленькую девочку. С ней я могу быть только рыцарем.

Закончив созерцание своего сокровища, я разбудил Фогеля, как раз перед сменой караула. Мы поплелись в свою комнату, которую занимали еще два парня. У одного был сломан нос, а другой хромал. Фогель тут же рухнул в кровать, но спать было поздно.

Прозвенел звонок на подъем, и воспитатель Шмидт уже ходил по комнатам и проверял, все ли встали.

Мы оделись, умылись и поплелись уже на утреннее построение.

— Ты вообще можешь не спать? Как робот? — вдруг спросил Фогель. Впервые заговорил со мной с тех пор, как мы попали сюда. То есть за пять лет. Я настолько удивился, что даже обернулся по сторонам.

— Ты со мной разговариваешь?

— С тобой. Не с этими же трусами.

Вот так просто кинул он слабых, чтобы быть поближе к сильному. Я даже не удивлен. И, пожалуй, чтобы перестать тусить в карцере, можно сделать вид, что я принял дружбу невольного лидера нашей возрастной группы.

Тем, кто постарше, было наплевать на малышню, а те, кто младше, жили в другом корпусе, очевидно трясясь как осиновые листы на ветру.

В военную школу Швейцарии попадали в десять лет. Меня отправили в восемь. Проблем с обучением и адаптацией у меня не было. Я все детство провел в подобном месте.

Меня подобрали совсем младенцем и отправили в лагерь, где были несколько десятков таких малышей. Первое, чему мы научились, это подчиняться хозяину как собаки. Потом уже стрелять. Ломать кости. Выживать. Убивать. И когда приходил заказ на нужного человека, нас покупали. Именно так я оказался в доме Распутиных. Они были моим заданием. И для меня до сих пор загадка, каким образом я оказался сыном главы семейства.

Я планирую эту загадку разгадать, потому что сейчас меня устраивает Мира как сестра. Но я не уверен, что хочу, чтобы так было всегда.

Я доберусь до правды.

Надо только выбраться отсюда.

— Сядем вместе на занятиях? — предлагаю Фогелю, и он словно этого и ждал. Кивнул довольно бурно и растолкал тех, кто с ним дружил.

С тех пор он стал повсюду за мной ходить. По ночам мы вылазили из замка, шатались по деревне в поисках приключений, а днем много занимались спортом. Остальные парни тоже вскоре подключились. Мы даже стали участниками местных соревнований среди обыкновенных школ. И выиграли, за что нам снова разрешили посетить хоккей.

До появления отца оставалось еще пара недель, а весна во всю вступала в свои права. Но озеро было еще замершим, и рыбаки там тусовались как пчелы возле варенья.

— Мой отец ненавидит рыбалку, — заметил Фогель, пока мы ехали на хоккей на автобусе. — Говорит, только бездельники могут вот так часами сидеть и страдать хренью.

— Твой отец гораздо удачнее рыбачит в озере проституток, — усмехаюсь я, отворачиваясь. Он много рассказывает о своей семье. Сестре. Младшем брате. И, конечно, родителях, настоящих королей ювелирного мира Европы.

— Так делают все богатые люди. Если он может себе это позволить, почему бы ему не иметь много женщин? Тем более он еще ничего.

— Пивное брюхо и второй подбородок?

— Он много работает.

— Мой отец тоже много работает. Но у него одна женщина и нет пивного пуза, — и это все, что он узнал о моей семье, хотя мы и провели вместе по сути четыре месяца.

— Может у него просто нет сил на других? — смеется Фогель, а мне хочется его смех ему в глотку засунуть, но я как обычно сдерживаюсь. За последнее время я был в карцере всего один раз. Я надеюсь, что когда отец приедет, то, увидев, что мне можно доверять, заберет меня отсюда.

— А может просто он не хочет унижать женщину, которую выбрал, грязью проституток? Тем самым не давая установку своим детям, что так поступать норма?

— У тебя же сестра?

— Да. И она не станет той, кто будет терпеть измены.

— Ты этого еще не знаешь. Ей сколько?

— Десять лет. И да, я много чего не знаю. Но уверен, что ее муж ей изменять не будет.

На этом разговор как-то завершился. Тем более что мы подъезжали к ледовому дворцу, и парни со всех сторон начали гудеть в нетерпении.

Через пару минут нас высадили, и мы вместе с обычными болельщиками спешили внутрь занимать свои места.

Глава 5.

Я должен научиться кататься на коньках, как Мира. Чтобы, если надо, толкнуть этого самого Митю и не видеть превосходства в его глазах.

— Пойдем, — тяну Фогеля, когда наши забивают гол, и многотысячная трибуна громко ликует. Тот даже вопросов не задает. Ему всегда любопытно, каким интересным делом мы займемся сегодня. Чему научимся. Что увидим. И впервые за долгое время это обучение плохому. Но ради благой цели.

Мы подождали, пока все покинут раздевалку. Хотели прошмыгнуть внутрь, но нас придержал один из запасных игроков с номером семьдесят пять. Тоже не видел его на поле.

— Мальцы, вы откуда?

— Мы, мы, — заблеял Фогель, а я решил, что быстрее будет этого хоккеиста вырубить, чем объяснять что-то… Судя по форме лица он тонкокостный, именно поэтому в запасе.

Я быстро посмотрел вокруг и обошел парня сзади и поднял руку целясь в затылок, в нужное место, пока Фогель все еще что-то мямлил.

Удар пришелся на затылок. Четкий. Сильный. Парня срубило мгновенно. Фогель замер, выпучив глаза.

— Че стоишь? Бери за ноги, — говорю ему, и он беспрекословно подчиняется.

— Где ты так научился? То есть, как это вообще… — пыхтел он.

— Помолчи, — закрыл дверь раздевалки и начал смотреть на обилие коньков. Сразу понятно, что у команды всегда две пары. При такой скорости катания должна быть смена.

Я оборачиваюсь на подбитого игрока и смотрю его номер, нахожу с таким же сумку и забираю коньки.

— А если он скажет? — доносится голос Фогеля, стоящего на стреме. — Скажет, что нас видел. У нас форма. Нас вычислить несложно.

— Шутишь? — беру сумку для сменной обуви и кое-как пихаю туда коньки. О том, что я делаю, и совести, которая, возможно, будет меня покусывать, я подумаю позже. — И что он скажет? Что двое подростков вырубили его и обворовали? Его тогда обсмеют и никогда на лед не пустят.

— Все равно. Опасно это все.

— Не ссы. Пойдем, — чуть отталкиваю его и прохожу первым. Тут же тяну трясущегося Фогеля за собой.

Мы возвращаемся на места как раз, когда наши забивают очередной гол, и я тут же вместе со всеми начинаю ликовать, делая вид, что был здесь все время. Фогель бледный как полотно, но все равно поддерживает меня. Смешной.

Как толпой нападать, так он всесильный, а как на настоящее дело выйти, так кишка тонка.

— Суши трусы, — подталкиваю его плечом. — Весело же было.

— Да уж. С тобой не соскучишься. И что ты собираешься с ними делать?

— Хоккеистом хочу стать, — вру сразу и в лоб. Мне бы хоть научиться стоять на этих штуках. Не то, что на скорости кататься. Главное, чтобы Мире было со мной нескучно.

Наши одерживают сокрушительную победу, и все опьяненные адреналином плетутся по своим машинам. Мы же в автобус. На входе нас обычно проверяют, не приносим ли мы ничего в школу запрещенного, но в этот раз даже Келлер расслабленный. Так что мы просто загружаемся и едем в замок.

Сумка со мной.

В своей комнате я убираю коньки под кровать и ложусь, чтобы помечтать о том, как удивится Мира, узнав, что я тоже кое-что умею. Представил холенное лицо ее партнера. А каким еще может быть лицо у фигуриста? Нет, серьезно, чем думают родители, отдавая мальчиков в балет или фигурное катание? Все эти вида спорта девчачьи, как по мне.

Вот, то ли дело хоккей.

***

С утра, когда еще все спали, я достал несколько пар теплых носков и выбрался из комнаты затемно. Прошел по карнизу и спустился по выступам на углу стены. Смешно вспомнить, как боялся здесь лазать Фогель. Но мое уважение стало его навязчивой идеей, и он чаще всего подавлял свой страх.

Пройдя до ворот, я нашел туннель, который сделал еще по осени, и вылез за каменный забор. Пробежавшись до озера, я надел носки, натянул великоватые коньки и попытался встать. Тут же свалился, больно ударившись копчиком.

 Встать с первого раза мне не удалось, и я почти врезался мордой. В итоге только к рассвету я более-менее научился стоять на коньках, а потом снял их, нашел приличный тайник под камнем и ушел на утреннее построение.

Фогель — пес заметил мое отсутствие, но вопросов не задавал.

Теперь каждое утро я на озере.

На протяжении следующих двух недель пытаюсь учиться кататься. Чувствую, что с каждым разом все лучше и лучше. Даже жаль, что озеро скоро растает. Судя по сократившемуся количеству рыбаков, очень скоро.

Сегодня я наконец понял, как разгоняться. Поэтому ношусь по озеру как угорелый.

Последние несколько тренировок меня не отпускает чувство, что за мной наблюдают. Но тут рыбаки только и подумать больше не на кого. Хотя я часто посматриваю в сторону холма, на котором стоят большие дома богачей. Оттуда должен открываться прекрасный вид.

У отца дом раза в три больше. Огромная такая махина. Под стать металлургическому комбинату, которым он управляет. Но даже после того, как тесты подтвердили родство, а я получил фамилию Распутин, я не могу считать себя богачом.

Пока что я придаток, который неизвестно зачем существует в этой семье.

Глава 6.

Мирослава

— Малышка, ты собралась?

— Да, мама. Почти оделась, — только главу дочитаю «Грозового перевала».

— Мира. Ты лежишь в одних колготках. Нам выезжать через десять минут.

— Через десять и буду готова.

— Мира, — мама все-таки злится и забирает книжку. — Я попросила тебя одеться!

Я сглатываю и снова чувствую себя виноватой.

Она так смотрит. Порой кажется, что она вот-вот ударит меня. Но нет, конечно. Другие девочки рассказывали, что мамы шлепают их по заднице. Ну так вот моя мама никогда на меня руку не поднимает.   Она как обычно садится рядом со мной на колени и крепко обнимает. А я прижимаюсь к ней.

— Прости меня, мамочка. Такая книжка интересная.

— Знаю, милая. Но если я прошу поторопиться, то нужно так и сделать.  Запомни это раз и навсегда.

Сама она уже готова. Надела обыкновенный спортивный костюм цвета персика. Но мне кажется, что при ее внешности в таком и на бал можно идти. Она очень красивая. Зовут ее Нина.

Я буду бесконечно рада, если, когда вырасту, стану такой же. Я очень хочу вырасти. Но не только чтобы красивой быть, а, чтобы самой решать, что можно и что нельзя. Порой сплошные запреты обижают до слез. Особенно запрет разговаривать по телефону с братом.  Я пишу ему пять лет. По этим письмам даже можно отследить, как я училась писать. Но отправить мне разрешили только одно — последнее. Оно не отражает всего того, что я хочу ему сказать.

Знать, что у тебя есть старший брат, и не иметь возможности с ним общаться — ужасно.

Ярослав в другой стране. В военной школе. Отец злится на него, не доверяет, потому что он пришел в наш дом как враг. Он приехал с бывшей женой моего отца, втерся в доверие ко мне и выкрал. Оказывается, это все было спланировано врагами отца.

Но оказалось, что Ярослав действительно его сын и мой брат. Только это не помогло. Его все равно отправили в так называемое исправительное учреждение. Считай тюрьму.

От мыслей меня отвлекла мама, тихонько меня позвавшая.

Мы наконец собрались и поехали на каток. Мне нравится кататься. Нравится скорость. Красивый купальник. Когда все на меня смотрят и восхищаются. И Митя нравится, пусть он и забияка. Но мама порой такая строгая. Они вместе с тренером почти не слезают с меня. Я должна постоянно тренироваться. И все остальное неважно.

Стало легче, когда я познакомилась с Митей. Ему уже двенадцать лет. Он похож на принца из сказки про золушку. Такие же белые волосы. Голубые глаза. И катается лучше меня. Теперь нас ругают на пару, когда мы что-то делаем плохо. Ну или не стараемся, а нужно стараться.

Пока едем, смотрю на небо. За окном серое все такое. А вроде поздняя весна. Я мечтаю о лете. Тогда мы с мамой поедем на море. Всего две недели, но мне можно делать все, что я хочу. Читать. Купаться в бассейне. Учиться писать брату письма.

Он хороший. Хотя один раз очень сильно обидел меня. Но разве не для этого существуют родные, чтобы прощать друг друга?

— Привет, — мама по телефону говорит, и мне интересно с кем.

— Мам, кто это?

— Я разговариваю, Мира. Не перебивай. Я очень рада. Когда открытие? — она разговаривает с папой. Я точно слышу его голос. Грозный как гром. Папа и сам такой. Большой, как медведь, и в гневе страшный как гром. Иногда мне снится, как он приказывает убить Ярослава, моего брата за то, что тот меня обидел.

Но это сон. Мама так говорит. И папа тоже так же говорит. Не будут же они мне врать? Родители не врут никогда.

— Мам, это папа? Дай мне с папой поговорить!

Глава 7.

Свой телефон у меня в виде часов и папиного номера там нет, потому что папа занят. У него большой завод, где делают металл. Он много работает и очень богатый. А значит я принцесса.

— Мира, подожди. Пока нет, Борис. Мы уже говорили на эту тему. Она должна дожать сезон и выступить на первенстве. Нет, она не может его пропустить. Что?! — мама буквально становится прямой как палка. — Когда? Что случилось?

— Мама, что случилось? — чувствую, как дрожат руки. Мне кажется, я знаю, о чем они говорят, а понять не могу. Слов подобрать. И это обижает. Так обижает, что в глазах щипет, и горло болит.

— Мира! Борис, я перезвоню. Ну и чего ты опять нюни развела? На тебя и прикрикнуть нельзя?

— Я тоже хочу знать, что случилось! И с папой поговорить.

— Давай после тренировки. Мы сразу ему позвоним. У него сейчас совещание.

— Совещание?

— Да, милая, — вытирает она мне слезы, а я смотрю в ее красивое лицо и чувствую, как в груди болит. И ощущение такое, словно у них от меня секрет. Как у Машки — подружки моей из школы. — Давай вытрем слезки. Тем более, что уже приехали. О, и Кузнецовы здесь. Митя тебе уже машет.

Я, конечно, машу ему в ответ. Подбегаю поздороваться с его мамой Ларисой, и мы бежим переодеваться.

Мне не хочется слушать его дурацкие рассказы про взрослых друзей, игры на компьютере, но похоже нет выбора.

— Учитель хотел нажаловаться на меня маме, а я, — гордо вскинул он подбородок, — предложил позвонить ей прямо сейчас.

— И что он?

— Струсил. Ведь поверят родители мне, а не этому слабаку.

— Зачем ты их пугаешь? Что в этом классного?

— Не знаю, — почесал репу Митя. — Это просто весело. Смотреть на их перепуганные лица. Хочешь, напугаю тебя?

— Не надо меня пугать. Я папе позвоню. И тогда страшно станет тебе.

— Врешь ты все. Не позвонишь ты ему. У тебя и номера нет.

— А вот и позвоню. Мама обещала.

— Да родители постоянно врут.

— Неправда! Мои не врут, — топаю я ногой. — Мои родители никогда мне не врут.

— Докажешь? Посмотрим, выполнит ли твоя мама обещание.

Я поворачиваюсь к маме, которая разговаривает с мамой Мити. Они обе с улыбками поворачиваются к нам и почти хором.

— Ну что застыли, тренер вас уже ждет.

Глупый спор, но я все равно повелась. Думала об этом всю тренировку. Летела по льду, а невольно размышляла о том, даст ли мама позвонить папе.

Мы раздельно с ним жили. Он в Усть-Горске, а мы в Новосибирске.

Мама говорила, что так удобнее. Что заниматься там негде. Значит, так и есть. Разве можно не верить маме?

Именно поэтому, когда тренировка закончилась, а Митя посмотрел на меня, словно говоря, что он выиграет, я показала ему язык.

Потом пошла переодеваться. Мне было хорошо и спокойно. Ведь мама сказала, что даст позвонить отцу.

— Мама, — надевая пальтишко, спросила я под внимательным взглядом мальчишки. — Дай позвонить папе.

— Что? — отвлеклась мама от разговора. — Подожди.

— Ты обещала после тренировки, мам.

— Ты не видишь, я разговариваю. Ладно, пойдем, ехать надо, — увела она меня, со всеми прощаясь, а я чувствовала, как смотрит на меня Митя. Насмешливо. С издевкой. Так обидно….  

Я пошла к машине и не смогла сдержать слез. Мне все равно, что обо мне подумает Митя, просто мама соврала.

— Мам.

— Сиди спокойно, — проверяет она ремень безопасности, но я не могу так. Мне нужно сказать. Очень нужно сказать.

— Ты меня обманула.

— Что? — поднимает она глаза.

— Ты меня обманула. Ты сказала, что я могу позвонить папе сразу после тренировки, и не дала. Митя смеялся надо мной. А ты меня обманула.

— Мира, дочка, я же…

— Зачем ты меня обманываешь?! — разревелась я, а она меня обняла, поцеловала в макушку и вложила телефон в руку, заставляя почти сразу успокоиться. — Ты меня не любишь? Родители же никогда не врут. Ты говорила…. Говорила-а…

— Да, милая, да, прости меня. Я просто не хотела… Ну да ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.

— Проблемы? Какие проблемы?

— Держи телефон. Позвони папе. Он наверняка будет очень рад.

— Ладно, — шмыгнула и тут же нашла нужный номер и нажала вызов. Папа ответил не сразу. Я слушала гудки почти минуту.

— Нина?

— Папа, это я. Папа…

— Принцесса моя, — прозвучал его грубый, низкий голос, и я, как обычно, съежилась. — Как дела? Приехать не хочешь?

Я быстро посмотрела на маму, которая уже сидела в салоне, но отвернулась от меня. Словно слушать не хотела разговор.

— Хочу, конечно. Просто фигурное катание. Школа. Мы же летом приедем. Правда?

Глава 8.

Я ждала этого с таким трепетом, с такой бурей чувств внутри, что спать почти не могла.

Смотрела в потолок и мысленно представляла, что Ярослав мог бы написать в письме.

Рассказал бы о своей школе.

О друзьях.

О том, как там в Швейцарии красиво.

О том, как их кормят и какое у него любимое блюдо.

***

Месяц пролетел так быстро. Выступление прошлое успешно, хотя мы и заняли только третье место. Но даже это вылетело из головы, когда я оказалась в вертолете над лесами и реками по пути домой.  

Смотрела вниз с открытым ртом. Я часто летала на вертолете, но каждый раз это захватывает дух.  Хотя вроде бы все уже видела.

Особенно в душе радость расцветала, когда вдалеке показывалась черная точка, а потом увеличивалась.

Увеличивалась.

И вот передо мной дворец, в котором я принцесса. Я так широко заулыбалась, что заболело лицо.  

— Мама, мама, мы уже близко! Смотри, там видно дом! А вон то, что за здание?! Белое такое, я его не помню.

— Папа тебе расскажет, — посмотрела мама в ту сторону. Она была недовольна. Город она любила больше нашего маленького городка.

Стоило вертолету приземлиться, как я почти с него спрыгнула. Я боялась папу, но любить это мне его не мешало. Так что, когда он появился на вертолетной площадке, я понеслась к нему.

— Папа! Мы приехали!

Он подхватил меня на руки и крепко обнял, опаляя запахом терпкого одеколона.

— Да я твой визг еще с вертолета слышал.

— Ты шутишь! Вертолет же такой громкий.

— Это верно, — спустил он меня на пол, и я рванула к дому, пока они с мамой обнимались. Я иногда думаю, что они очень друг друга любят, а иногда, что мама тоже его боится. Странно это…

На пороге дома меня встретила тетя Маша. Она заправляет горничными и готовит. Очень вкусно готовит. И очень любит поесть. За последние пару месяцев она, кажется, стала еще шире.

— Вот она, наша принцесса приехала! Мы тебя очень ждали. Я смотрела твое выступление. Ты такая молодец!

— Спасибо, — улыбнулась я и поцеловала ее в щеку, пахнущую ванилином и мукой. Скорее всего будут пирожки. Супер!  — Если честно, мне так не терпелось приехать, что я и не заметила, как прошли эти соревнования.

— Ну ясно, а ты разве уже знаешь…

— Нет, сделаем ей сюрприз, — перебил Машу папа. Я обернулась и увидела, что мама почему-то была невероятно серьезной. Лицо словно исказилось в напряжении, словно она подняла что-то очень тяжелое.

Она тепло поздоровалась с Машей, но в дом зашла, словно там водились приведения.

— Какой сюрприз? — подбежала я к ним. Мне не терпелось узнать.

— Ты голодная? — вместо ответа повела меня на кухню Маша, отвлекая, и я кивнула. Ладно. Все равно ведь узнаю.

— Пирожки с яблоками будут?

— Я знала, что ты их попросишь. Они уже готовы. Садись за стол, расскажи…

— Так какой сюрприз? — не очень красиво, о чем сказал ее взгляд. Но мне так важно знать.  Я тут же села за стол и виновато посмотрела. — Извини, теть Маш.

— Ответ на твое письмо, — проговорил папа, заглянув на кухню, и я прижала ладошки к горящим щекам. Не может быть! Уже!

— Правда?

— Конечно, когда я тебе врал?

— И где он?!  Ответ?

— Скоро придет. Поешь пока.

Придет? У письма выросли ноги? Пирожки объедение. Такие мягкие, пышные. Нигде таких нет. И яблоки у нас свои. Папа давно нанял семейную пару, они живут где-то рядом и следят за садом.

Я уплетала один за одним, чувствуя, что живот набит до отвала, но мне так хотелось еще.

Но что-то отвлекло меня. Пальцы. Грубо обрезанные ногти. Широкие. Тонкие пальцы на очень жилистой руке. С кожей на пару тонов темнее моей. Эти пальцы опустили белый конверт без марок. С четкой выведенной надписью. Для принцессы.

Сердце застучало.

Горло перехватило. 

Есть сразу перехотелось. Наоборот. Внутри образовалась тошнота. Я, часто дыша, стала поднимать взгляд, скользя по вытянувшемуся телу, облаченному в обыкновенный спортивный костюм серого цвета. И все так медленно, с таким трепетом, пока мой взгляд не коснулся синих как морская пучина глаз.

 — Привет, сестренка.

Глава 9.

 Это не просто письмо Ярослава. Это сам Ярослав. Но не тот, каким я его смутно помню. И не такой, каким я ожидала его увидеть. В моих фантазиях он был рыцарем с залихватской улыбкой, копной темных волос и мягким взглядом. В моих мечтах он был рыцарем. А сейчас перед собой я вижу Дракона, стрижка которого до невозможности короткая, а острый взгляд обжигает кожу в тех местах, где она видна.

Я не ожидала.

Я действительно не ожидала увидеть его вот так. Таким.

Письмо это одно, а смотреть на него почему-то больно.

Плакать захотелось. Воспоминания вспышками пронеслись в голове. Разговоры, крики, побег и постоянные упреки, что я плакса. Он был не братом, а врагом. Так может он и сейчас такой, просто претворяется? 

Я не выдержала.

Сорвалась с места, опрокинув стул, и убежала.

Сама не знаю, что на меня нашло.

Я рада брату.

Очень рада!

Но я не знаю этого юношу. Он не такой, каким я себе его представляла. Совсем не такой.  Для меня почти чужой.

Я бегом добралась до комнаты и плюхнулась на кровать, уткнувшись в подушку. Слезы тут же ее намочили. Но спустя пару минут пришло обжигающее чувство вины.

 Ну вот что он подумал?

 Что я не рада?

 Рада. Очень рада, что теперь он дома.

Но он так вырос. Я помню его совсем другим.

Маленьким, почти одного роста со мной.

А теперь он стал выше. И лицо словно не его. Без улыбки. Без намека на радость. Бледная маска человека, который почти не видел солнце.

— Доча, — зашла мама, закрыла за собой дверь. — Ты чего так ломанулась? Испугалась?

— Нет, нет, конечно. Просто я не ожидала и растерялась.

— Это и понятно. Вы так долго не виделись. Но теперь вы будете жить вместе, — она села на кровать, погладила мою спину, но я продолжала чувствовать ее напряжение.

— Правда? — до сих пор не верится.

— Да. Борис так решил. И я с ним согласилась.

— Жить в Усть-Горске? А как же тренировки?

— Это еще один сюрприз. Но оставим его на завтра. Хочешь погулять в лесу?

— Да, — села я на кровати. — Только…

— Не бойся. Вы пойдете с отцом. Если повезет, увидите оленя или зайчика.

— Здорово, но тогда нужно переодеться.

— Давай так и сделаем, — улыбнулась мама, но в глазах не было и тени радости, но в тот моменты я об этому не задумывалась, слишком возбужденная предстоящим приключением и уже готовая извиниться перед Ярославом.

Но стоило мне увидеть его, как извинение терялось за полной тишиной, которая возникала между нами.

Отец приготовил рюкзак, который повесил за спину. Еще два надели охранники.

Они тоже были готовы идти за нами.

Мы с Ярославом стояли друг напротив друга. И если он смотрел на меня прямо, словно ждал чего-то, то я не могла даже взглянуть на него.

Может, все дело в том, что я забыла его.

То есть, не забыла, конечно, но внешность, некоторые черты стерлись из памяти. Я просто помнила, что с ним надежно, что он черноволосый, что одного со мной роста. Разве можно было так вырасти за пять лет? Ему сейчас тринадцать, а кажется он старше. Ни в какое сравнение не идет с Митей.

— Ну что, дети, готовы к походу? — собрался отец, и тут же вышла мама, принесла мне рюкзак, а Ярославу передала бутылку воды, которую он тут же убрал в свой.

— Спасибо, — от его голоса стало немного не по себе. Грубый, чуть хрипловатый.

— Не за что. Осторожнее, Мира, — поцеловала меня мама, и я все-таки решилась взглянуть на Ярослава. Он все еще смотрел на меня. Так, словно боялся потерять из виду. И мне было перед ним жутко неудобно.

За свое поведение. Молчание. За побег.

Я никогда не была настолько невежливой.

Но даже в лесу, пока мы шли по тропинке, я не могла себя заставить открыть рот. Даже на вопросы отца о фигурном катании отвечала с большим трудом. Я не могла разобраться, что не так.

Почему внутри образовался неведомый ранее страх? Может быть, это все из-за воспоминаний того, как легко Ярослав увел меня от матери, чтобы отдать врагам?

Но я простила его. И родители простили, тем более, что он оказался сыном папы.

Но что-то удерживало меня от общения с ним.

Стена, которая выросла за столько лет разлуки.

— Аа! — вскрикнула я, когда одна нога потеряла землю, и я начала падать.

Глава 10.

Но тут сильная рука дернула меня на себя, а грубый голос свернул внутренности простым:

— Смотри, куда идешь.

— Прости, — еле выговорила, когда подоспели отец с охраной. Ярослав тут же пошел вперед и убрал руку так, словно ему противно меня касаться.

Мы еще час шли вперед, когда Ярослав остановился и указал рукой в сторону.

— Тот самый мост? — спросил папа, и Ярослав кивнул. Мы свернули и нашли бурную речушку, через которую был перекинут навесной чуть просевший за время мост.

Место было очень красивым. Столько зелени. Солнечного света.

Я бы с удовольствием здесь сфотографировалась.

И пока мужчины осматривались, я стала спускаться за красивыми цветочками. Розовыми такими. Можно венок сплести, пока они обсуждают, в какую сторону идти.

— Мира! — позвал отец, и я обернулась. — Там скользко, поднимись наверх.

— Все нормально, пап, — подняла я ногу, чтобы сделать шаг к папе, который уже протягивал руку, но меня качнуло назад.

В следующий миг я уже задыхалась от холодной воды, поглотившей меня с головой.

Точно так же как страх, который буквально сковал по ногам и рукам.

Я ловила ртом воздух, пытаясь вспомнить, чему меня учили на плаванье, но речушка была такой бурной, что выбраться на берег или хотя бы зацепиться за что-то никак не удавалось.

Меня просто кидало из стороны в сторону, как листик на ветру.

В какой-то момент я ощутила, что теряю сознание, силы были на исходе. Неужели все годы, проведенные в больнице, зря? Неужели мне зря пересадили сердце?

Тут жесткая рука сильным движением сжимает мой комбез, крепко держит. А через мгновение буквально выталкивает на берег.

Я откашливалась, выплевывала воду, часто-часто дыша, чувствуя, как от холода продолжает потряхивать.

— Спасибо, папа, — сказала я, но в ответ услышала не голос отца.

— Сказал же, смотри, куда идешь.

Я села и посмотрела на насквозь мокрого Ярослава. И странное чувство сковало по рукам и ногам. Он действительно вырос. Того мальчика, каким я его помню, больше нет. Он молодой мужчина и сейчас в мокрой одежде это видно, как никогда. Можно только представить, как будут волочиться за ним девчонки. Но нужно прекращать вести себя как глупая дурочка. Он ведь мой брат. Да, такой вот взрослый. Но надежный как скала и в этом я могу быть теперь точно уверена.

Весь страх ушел, словно стек по мне каплей. Да, вода впиталась, но теперь на коже сухо. Я пододвинулась ближе и положила голову ему на плечо, так как делала раньше, когда мы отдыхали во дворе дома. Когда он клялся, что сделает все, чтобы я выжила и не пострадала. Тогда я не понимала, о чем речь, но была рада это слышать. А сейчас рада, что он вернулся. Мой брат.

— Я скучала, Яр.

— И я, дуреха. Как ты выжила-то тут без меня?

— Наверное, знала, что убьешь, если не выживу.

— С того света бы достал.

— Знаю, — улыбнулась я и вдруг увидела, что его губы сильно посинели, а сам он дрожит гораздо сильнее, чем я. — Что с тобой?

— Тупой вопрос, учитывая, что мы искупались в недавно растаявшей реке.

— Мира! Ярослав! — прибежал насквозь мокрый отец. Тоже нырял. — Ярослав, я что сказал! Ждать на берегу. Ты только выздоровел. Мира!

— Прости, там скользко…

Отец, наверное, мог бы долго орать, но он был не из тех, кто надрывает горло. Он просто взял меня на руки, а Ярослава, несмотря на сопротивление, один из охранников. Нас понесли как трофеи, и я уже предчувствовала, как мама испугается и будет ругаться.

* * *

— Чем ты думала? — раздевала она меня и обтирала полотенцем, пока я в своей комнате дрожала от холода, хотя было уже тепло. — Никакого инстинкта самосохранения.

— Там были цветочки. Я забыла их название.

— Ну какие цветочки, Мира! Ты могла погибнуть. Там в реке. Могла удариться головой. И Ярослав тоже хорош! Только после воспаления легких.

— Это что такое?

— Это очень серьезная болезнь. Он в Швейцарии тоже решил искупаться подо льдом. Еле откачали.

— Зачем тогда вообще было идти к реке? — пробурчала я и отвернулась от мамы. Опять я во всем виновата.

А как он провалился под лед в своей Швейцарии? Надо спросить.

Мама намазала меня всем, чем только можно, чтобы я не заболела. Потом еще надела на меня шерстяную смешную пижаму и шапку.

— А есть шуба? А то мне холодно.

На секунду она даже поверила мне.

— Шутить изволите, ваше высочество, — усмехнулась она и поцеловала меня, оставив на тумбочке молоко. — Спокойной ночи. И чтобы больше не рисковала своей и чужой жизнью.

— Обещаю, — сказала я уверено, еще не зная тогда, сколько раз нарушу это обещание.

Как только мама вышла, я тут же выпила молоко и поднялась с кровати. Воспаление легких. Что это вообще такое? А если Яр умрет? Из-за меня умрет!

Глава 11.

— Вот же ты дура! — выплюнул Яр, осматривая меня со всех сторон. — Да еще и без носков.

— Они у меня с собой, — достала из карманов, попытавшись улыбнуться. И на всех обычно это действовало.

Мне прощали любые глупости. Но с Яром не получилось.

 Даже обидно.

 Он силой заставив сесть на свою расправленную кровать. Сам мне надел на ноги носки, несколько раз пригрозив, когда я захихикала от щекотки.

Потом он сел на кровать и тяжело упал на спину. Я невольно посмотрела на подросшего брата.

— Ну ты и дылда. Вытягивали тебя там что ли.

— Что со мной только не делали, — усмехнулся он и посмотрел на меня, закинув руку за голову. — А как тебя угораздило стать фигуристкой при твоей удаче.

— Мама привела. А что с удачей?

— Плохо с ней. Ты ж с пороком сердца родилась. Забыла?

Наверное, из памяти ребенка многое стирается со временим. Остаются самые знаменательные дни, как вот этот, когда Ярослав вернулся, и мы снова стали дружить как раньше.

Но я не забывала никогда ни дня из тех, что провела под капельницей. Наверное, если есть на свете ад, то у меня он будет именно таким.

Под вечной капельницей. В больнице. В окружении медсестер и врачей. Так что день, когда это закончилось, я тоже запомню. День, когда в нашем доме появился Ярослав.

— Ну и что. Не умерла же. Чем не удача, — пожала плечами и нагло пошла копаться в его вещах. И сразу нашла то, что искала.

Яр и слова не сказал, когда я села за его стол, включила настольную лампу, чтобы открыть конверт.

Но читать было нечего. Пустой лист.

— Ты смеешься надо мной? Я так ждала твое письмо, а тут ни строчки.

— Ну и правильно. Зачем письмо, когда я здесь.

И правда. Глупо обижаться. Но я все равно надулась и стала копаться в других вещах, иногда поглядывая на брата.

Тут были учебники, записи предметов, которые мы еще не проходим. И большинство на иностранном языке.

— Что такое воспаление легких?

— Пневмония. Ну, в общем простуда, только очень сильная.

— А почему ты заболел? Тебе было плохо?

— Знаешь, да, плохо было, сознание терял, даже когда в туалет ходил, но у всего этого есть один большой-большой плюс.

— Ты дома, — догадалась я и повернулась, чтобы ему улыбнуться. Он так смотрел. Словно изучал меня. И мне это нравилось, пока я не задала вопрос. — Я стала красивой?

— Нет. Ты мелкая и курносая. Кто говорит, что ты красивая, льстят.

— Вот же ты! — кинулась я к кровати и взяла подушку. Кинула в него и не попала. — Ты же мой брат! Ты должен говорить мне приятные вещи.

— Нет, Мира. Я буду говорить тебе только правду. И давай спать, пока родоки не пришли разобраться, чего ты визжишь как резанная свинья.

— Ярослав! Я не визжу! И я не свинья!

— Маленькая хрюшка?

— А ты невоспитанный боров!

— Вот и решили. Теперь прыгай в лужу и накрывайся одеялом. Не хотелось бы завтра снова слечь на пару недель.

— Так давно приехал?

— Неделю как, — укрыл он меня одеялом, когда я легла. — Правда ходить разрешили пару дней назад.

То есть он только выздоровел, а я вынудила его броситься за мной в реку. Ну чем не дура. Но зато мы снова вместе. Дружим.

— Почему ты кинулся за мной? Папа бы спас меня.

— Не-а. Он большой и неповоротливый. А там нужно было спешить.

— А если бы ты умер?

— Тогда я бы умер, спасая прекрасную принцессу.

Я нахмурилась, чувствуя, что он лгал.

— Ты же сказал, что я страшная. И нос у меня курносый.

— Это не мешает тебе быть прекрасной принцессой, Мира. Спи давай.

— А ты чего не ложишься?

— Сейчас лягу, — сидел он на кровати и смотрел на меня, а я на него. Только уже одним глазом. А потом и его закрыла, насколько быстро сморил меня сон. Но еще никогда я не засыпала так спокойно.

Теперь в моей жизни было все, чего я хотела.

Глава 12.

Спустя месяц.  Ярослав

— Мира! Спускайся, а то задницу надеру, — орал я в один из июньских дней, когда она на спор с девчонкой решила забраться на дерево.

Эту рыжую Диану я бы придушил на месте, но меня неправильно поняли бы.

На меня и так смотрели достаточно косо. Но я пытался вести себя как обычный подросток. Но порой, такие вот ситуации, когда Мира вела себя как девчонка, которой моча в голову ударила, просто выводили из себя. Хотелось ударить ее, чтобы понимала, где заканчивается игра, и начинается опасность.

— Мира, я кому сказал!

— Я не могу! — закричала она, и тут же визг чуть не разорвал мне сердце, когда одна ее нога в розовой туфельке соскользнула. Идиотина.

— Твою ж… Ты зачем с ней поспорила? — повернулся я к рыжей дуре. Боже, какие они мелкие все страшные.

— А зачем она сказала, что все умеет? Пусть доказывает.

— Я бы тебе показал, что умею. Черт… Мира, держись за ветку! — скинул я спортивную кофту и начал залезать по дереву. Надо отдать ей должное, она молодец, что залезла. Но, очевидно, не подумала, что придется слезать.

Детский сад на выезде.

И с чего бы отец так начал мне доверять?

Ладно мне. Но Мире.

Он теперь отпускал ее недалеко в лес, где на большой поляне соорудили детскую площадку. А если пройти дальше пол километра, то можно уткнуться в огромную ледовую арену, тоже, по сути, построенную для Миры.

Теперь рядом с домом постоянно ошиваются дети. Меня это бесит. Общаться с ними мне не интересно, а Мира уже со всеми перезнакомилась.

 А с этой рыжухой прям сдружилась.

И как Нина это позволила, учитывая ее маниакальное желание опекать дочь?

— Яр, мне страшно!

— Потому что ты дура! Не смотри вниз.

— Ты опять меня ругаешь.

— Ну кто-то же должен, раз предки носятся с тобой как с единственным подснежником, — выплюнул я и без особых усилий добрался до Миры, схватил ее запястье, уже привычно чувствуя покалывание.

Это всегда так, стоит коснуться ее мягкой кожи.

— Ты будешь орать на меня или спасать?

— Когда-нибудь я перестану тебя спасать и всеку.

— Это вряд ли. Если честно, с таким братом мне вообще ничего не страшно, — улыбнулась чертовка. Да так, что в груди запекло.

— Очень здорово, — съязвил я. — Не забудь выйти на дорогу и закрыть глаза, может быть и там моя братская удача сработает.

— Дурак.

— Это точно. Хватит там торчать, лезь мне на спину.

— На спину? — в глазах мелькнула паника. — А может, позвоним папе? Он пригонит пожарную машину и…

— Слушай меня. Если я сейчас позвоню отцу, гулять выйдешь, только когда тебе стукнет восемнадцать. И знаешь, я очень хочу это сделать, потому что ты меня из себя выводишь. Думаешь, я буду вечно за тобой присматривать?

— Можешь вообще ничего не делать. И я, — она быстро посмотрела вниз. Сглотнула.  — Я… Я короче потом тебе все выскажу.

— Не сомневаюсь. Забирайся на спину и обхвати мою шею, — скомандовал я. Мира медленно, но верно сделала как надо.

Я спустился с этой обезьянкой на землю, и вместо благодарности эта егоза показала язык Диане. Тут же убежала в сторону площадки с криком:

 — Догоняй, Диана!

Я сжал челюсть, кулаки и потопал в сторону дома. Достала. Это дерево уже крайняя точка. То она по карнизам лазает. То на велосипеде катается, то проходит по турнику без страховки. Это все, конечно, здорово, ее бесстрашие поражает, радует, но порой переходит все границы.

В какой-то момент снова решился поговорить с отцом, чтобы тот запер ее дома. Или с Ниной. Они наверняка в кабинете.

Но подойдя к двери, желание предавать Миру пропало.

Отец за дверью с кем-то общался по телефону. Я тихонько подслушал. Судя по всему, разговаривал он на английском.

— Да, все нормально с ним будет. Ну подхватил пневмонию. Оклемался же. Зачем он тебе там? Пусть пока живет, жизни радуется. После пяти лет в той тюрьме самое то. Все Джейсон, мне идти надо. Спасибо, что позвонил.

Это названный брат отца, который помешал ему убить меня, когда выяснилось, что я предал его. Что работал на врагов. Отличный мужик, хотя больше на киборга похож. Даже улыбаться не умеет. Хотя я и сам такой же. Пытался, конечно, сделать вид, что обычный ребенок, но часто выдавал себя с головой.

Лучше всего это знали отец и Мира. Нина ко мне все еще относилась настороженно. Поэтому я удивлялся, как это позволили остаться с дочуркой. Ведь однажды я пригрозил забрать себе, когда мы станем достаточно взрослыми.

Своего решения я не поменяю, если раньше не убью Миру за ее несносный характер. Хотя и глупо на это злиться. Просто я ждал, что увижу ту же послушную девочку, какой она была в пять лет. Но ведь и тогда она уже проявляла свой норов.

Глава 13.

— Отлично, — кивнул я, и отец ушел в сторону выхода из дома. — Мира на площадке?

— Да.

Я поднялся к себе в комнату и стал высматривать Миру в окно, но ничего не видно.  Сердце вечно скакало как бешеное из-за волнения о ней.

Она словно усиленно старалась себя покалечить. С этим нужно было кончать, и способ был только один.

Брать измором.

До вечера я сидел дома и изучал историю нашего металлургического комбината. Созданный еще до войны, в нее он стал одним из ключевых объектов для противостояния фашистам. С тех пор прошло много лет, но он так и остался важнейшим предприятием в стране. Со временем директора не хотели ничего делать для комбината, и он рассыпался на глазах.  Много лет был в предаварийном состоянии. Но все изменилось, когда директором стал Распутин — мой отец.

Он потратил миллионы долларов на новое оборудование, ремонт. Что сделало его вторым в мире металлургическим комбинатом. Как отец получил эту работу, непонятно до сих пор. Ведь должность директора всегда переходила от отца к сыну, что и сделало его умирающим предприятием.

Подробностей я не знаю, а отец пока что меня не посвящал, но уже сейчас ясно, что, если ему что-то нужно, он этого добьется.

И я очень хочу заиметь такое же качество. Оно мне точно понадобится, особенно в отношении Миры. Эта егоза уже пару раз забегала в мою комнату и хотела что-то рассказать.

Но я все время ее игнорировал. Вот и снова ее запах забил носовые пазухи, а распущенные длинные волосы ласкали кожу лица.

— Ты не устал читать? Пойдем погуляем? Ярослав. Ярослав! — в нетерпении топнула она.

Терпеть не может, когда на нее не обращают внимания. Ей нужно, чтобы ее хвалили, смотрели на нее, восхищались.

— Ярослав, я же обижусь!

— Флаг в руки. У тебя там целый двор, есть, с кем пообщаться.

Она застыла за спиной и так громко сопела, что впору подумать, что мы завели собаку.

— Ну и ладно! И найду! А с тобой больше разговаривать не буду! — закричала она и потопала на выход.

Я сжал челюсти, сдерживая желание остановить ее, обнять, сказать, что она будет дружить только со мной.

И лишь на миг повернул голову, чтобы убедиться, что она ушла. Но она стояла и смотрела на меня. Тут же отвернулся, а она убежала, оставляя вокруг меня только ауру неудержимой энергии.

Казалось, что она отыгрывается за все то время, когда ей нельзя было даже лишнего движения сделать.

Мира родилась с пороком сердца и постоянно находилась под врачебным наблюдением, пока ей не сделали пересадку. Теперь она может заниматься, чем хочет и, очевидно, решила себя угробить. Но я не позволю, как бы мне ни хотелось догнать ее и помириться.

Ссора продолжалась несколько дней.  Мы не разговаривали даже за ужином. На вопросы родителей отмалчивались, обиженно посматривая друг на друга. В итоге Мира сегодня не выдержала напряжения и убежала в слезах, а я сидел как приклеенный, чтобы не рвануть за ней и не успокоить ее.

— Ярослав, расскажешь, что случилось? — задал вопрос отец, но мне осталось только пожать плечами.

— Понятия не имею. Может, ПМС?

— Ярослав! — напомнила о себе Нина. — Ей как минимум еще рано.

— Понял. Я могу идти?

— Конечно. Завтра не забудь. С утра снова на комбинат со мной, — последнюю неделю мы все время там тусили. Это помогало хотя бы уходить раньше и не думать о желании видеть, как она просыпается.

— Понял, — кивнул я и поднялся в свою комнату. Занимался, слушал музыку, читал все, что можно найти в сети о создании металла, и ждал, что постучится Мира. Но ни в этот день, ни на следующий она не показала, что имеет что-то против ссоры. Кажется, что ее действительно все устраивало.

По утрам она целовала папу, а потом мама уводила ее на тренировку. И если раньше она все время звала меня с собой, то теперь я как будто перестал для нее существовать.

Это злило.

 Доводило до грани.

Сводило с ума.

Днем после очередного посещения комбината, где отец посвящал меня в тайны ведения бизнеса, я бегал по лесу, потом тренировался в зале с отцом.

Мы отрабатывали удары, владение мечом, шпагой, ножом. Он знал, что и стреляю я отлично, но настолько он мне еще не доверял.

Но даже, загоняв себя до полусмерти, я не мог избавиться от навязчивой идеи наказать Миру за ее поведение. За то, что так быстро стал ей не нужен.

Глава 14.

Подружки, с которыми она играла в куклы, оказались ей дороже, чем я.

Я боялся, что не сдержусь, что выскажу ей все в самой грубой форме. Меня останавливало только то, что она ребенок и многое не понимает.

Например, того, что ей никуда от меня не деться, сколько бы друзей она себе ни завела.

А еще она продолжала влипать в неприятности, но вместо того, чтобы спасать ее, я стал нагло стучать отцу.  Как-то заметил, как она лезет по лестнице на самый верх игровой площадки и машет своей Диане рукой с крыши.

Я сфотографировал эту обезьянку и отправил фото отцу.

Он примчался через десять минут с несколькими людьми. Они не только оперативно сняли Миру с крыши, а просто спилили ее, оставив площадку не такой красивой.

 Мира оказалась под домашним арестом.

Я был доволен, что она дома, но ей это было не по душе.

Она подловила меня после ужина в коридоре и толкнула в грудь.

Нет, больно не было, но ком образовался, и очень захотелось толкнуть ее в ответ.

— Это ты, да?! Ты наябедничал отцу?! Как ты мог?!

— По-хорошему ты не понимаешь, пришлось по-плохому.

— Точно. Бойкот не сработал, и ты нашел другой способ привязать меня к кровати! Да я ненавижу сидеть дома! Я гулять хочу, с другими детьми общаться.

— О чем с ними общаться?

— А о чем с тобой!? Ты же сидишь целыми днями в своей комнате и ничего не делаешь! Ты… ты… — она долго подбирала слово. — Диана говорит, что ты задрот!

— А Диана у нас эксперт, да? Так иди, может, она знает, как вызволить тебя из дома. А когда тебя поймает маньяк, позови ее, пусть спасает.

— Я ненавижу тебя! Ты сам маньяк! Хочешь, чтобы я дружила только с тобой?! А я вообще не хочу с тобой дружить. Ты предал меня. Ты снова предал меня!

Спокойно, Ярослав. Она девчонка, нужно это понимать, нужно осознавать, что она легко забыла все, что я для нее сделал. Она увлеклась новой подружкой, как новой игрушкой, и забыла, что такое настоящий друг, брат.

— Тогда почему ты еще здесь?

Она еще несколько мгновений смотрела на меня, словно ждала, что я заберу слова обратно, что перестану вести себя как мудачило, но ничего не произошло. Я просто молчал. В итоге она стерла слезы и убежала в свою комнату, громко хлопнув дверью.

Я повернулся к своей двери, но увидел на лестнице Нину. Она все видела. Наверное, она очень тщательно следит за нами. Я даже думаю, что меня приставили к Мире надсмотрщиком, чтобы она мне надоела. Чтобы мы ссорились. Ну что ж. У них пока очень неплохо получается.

— Девочки такие непостоянные. Сегодня дружат, завтра ненавидят.

— Верно. Поэтому рядом должен быть мальчик, который всегда уверен в своих привязанностях. Доброго вечера, Нина.

Она поджала губы и кивнула. Я прошел в свою комнату, где долго сидел на кровати и смотрел в одну точку. Размышлял. Просчитывал варианты, как скорее закончить этот конфликт и не идти на поводу у родителей. Потом на ум пришла идея, как вернуть расположение Миры.

Правда после того, как я закончу, ей придется искать другую подружку.

Глава 15.

Мирослава

— Не помирилась с братом? — спросила Диана, когда после тренировки мы обедали в кафе. Сюда все ходили после тренировок. Оно на втором этаже и отсюда через стекло можно наблюдать, что происходит на льду.

Я посмотрела на Диану. Мне не хотелось отвечать, но мы с ней вроде как стали еще ближе. Она тоже решила ходить на занятия по фигурному катанию.  Тем более, что отец сделал их максимально льготными для работников завода. Ее отец Дмитрий Сергеевич Помазов был начальником производства.

— Нет, — пожала я плечами. И не хочется. Ну… Почти. — Он наябедничал на меня папе. Я с ним вообще никогда разговаривать не буду.

— Да, придурок, — поддержала меня Диана. — А правда, что он раньше жил с матерью?

Тайны нашей семьи никогда не давали покоя окружающим. Особенно такое неожиданное появление брата спустя пять лет.

— Да.

— И его сразу отправили в военную школу? А почему?

— Я не знаю, — лгу я.  Решения родителей я не обсуждала, а говорить мне об этом запрещено. — Зато теперь он здесь.

Порой мне кажется, лучше бы он там и оставался. Я и так не могла ничего решать, а теперь папа наказал меня до конца месяца. И все из-за него.

— Да уж. Радости полные штаны.

Мы с Дианой переглянулись и прыснули со смеху, а потом вдруг услышали его голос.

— Привет, спортсменки. Диана, как дела?

Ярослав. Не знаю, но даже если бы не его голос, я бы узнала его по запаху обыкновенного хвойного шампуня. Он идеально сочетался с его ароматом кожи, по которому в разлуке я очень скучала. Но я не собиралась мириться. Это он наябедничал на меня. Значит, он виноват. Пусть сначала извинится.

И почему он собственно у Дианы спросил, как дела?

Да еще и наклонился над столом, прямо между нами.

 Так, чтобы я не могла посмотреть ему в лицо, если не поверну голову. Зато Диане очень удобно на него смотреть.

Она резко расцвела, что меня просто поразило, но дальше больше.

— Я видел, как ты катаешься. Мне кажется, у тебя настоящий талант.

Талант? У нее? Да она катается как корова!

— Спасибо, Ярослав. Я думала, ты не хочешь со мной дружить.

— Чушь. Очень хочу.

— Что ты здесь делаешь? — спросила резко, не сдержавшись. Где там мама, я уже хочу домой. И не хочу видеть, как Ярослав лебезит моей подружке. 

— Решил тоже пойти по твоим стопам.

Что?

— Кататься будешь? — с лучезарной улыбкой спросила Диана, а я не выдержала.

 — Ты же не умеешь кататься.

Но моего вопроса словно не заметили, продолжая разговаривать. 

— Да, буду играть в хоккей. Папа одобрил, так что, — я повернулась посмотреть, а рядом с ним стояла сумка. Огромная. И клюшка, которую он держал в сильной руке.

Почему-то при мысли о том, как он забивает гол, сердце забилось чаще.  А ведь раньше я считала хоккей глупой игрой. А теперь мне очень хочется посмотреть. Очень.

— Ну, мне пора, — вдруг улыбнулся он Диане. Улыбнулся? Диане? Серьезно? Меня как холодной водой облили. Он же никогда не улыбается. Никогда!

Я смотрела ему вслед, когда Диана шепнула.

— А твой брат не такой уж и мерзкий.

 — Это только так кажется, — резко возвращаюсь к своему чаю, но тут появляется мама.

— Мира, нам пора. Вы покушали?

Я посмотрела на лед, который сейчас чистила машина. Скоро должны выйти хоккеисты. И я могла увидеть, как это обманщик будет падать на каждом шагу.

— Мира? — мама повторила уже громче, а я стояла как вкопанная. От его улыбки было двоякое чувство. Радость, что он вообще умеет выдавать подобную эмоцию, и обида, что она предназначалась не мне.

— Мам, там Ярослав будет кататься. Я хочу посмотреть.

— В следующий раз, Мира. Нам надо идти. Мы записаны к врачу.

— Мам, ну пять минут…

— Мира! — прикрикнула мама, и я поплелась за ней, таща свою сумку на колесиках, но постоянно смотрела в огромное окно, за которым был лед, тренеры ставили ворота, но так и не успела увидеть Ярослава.

Терпеть его не могу.

И почему я думала, что мы будем дружить.

Правильно говорят, что мальчишкам и девчонкам не суждено стать лучшими друзьями. Слишком они разные.

В тот день мы больше не увиделись ни с Ярославом, ни с Дианой.

На мои вопросы, как вообще решили, что он будет заниматься хоккеем, мама пожимала плечами, мол папа так решил. А мама никогда ему не перечила.

Даже странно, что мы столько времени жили отдельно от него. Хотя он и часто ночевал в квартире, и мы сами не редко приезжали в Усть-Горск.

Вечером, разбирая сумку, я не обнаружила там своих перчаток. Хотя точно помнила, что складывала их в боковой карман.

Глава 16.

Она бы не стала.

Странно, но на следующий день Диана мне даже не позвонила, хотя мы постоянно болтали по телефону. На мой звонок ее мама ответила, что она ушла гулять. А мне нельзя было. Пришлось остаться дома, но хотя бы я могла читать, сколько захочу, сидя на своем окне.

В какой-то момент я посмотрела за стекло, на небо, по которому прогуливались словно слоны огромные тучи, потом на шапки деревьев, на площадку, что виднелась среди листвы, и вдруг заметила, как с нее бежит Ярослав.

Странно, что он вообще пошел гулять. Он же вечно зароется в свои книжки, компьютерные программы и сидит в комнате, только иногда соглашаясь со мной поиграть.

Как, интересно, он вчера покатался. Понравилось ли ему? Не падал ли, как я в первые часы тренировок, когда мама только привела меня на лед. Эти вопросы жужжали в голове роем, и я по своей наивности решила, что могу задать их и получить ответы.

Я вышла из спальни, тихонько прошла по широкому, устланному ковру коридору и остановилась у его двери, то и дело поправляя свою футболку и юбку. Хотя и так знала, что все идеально.

Ярослав должен уже подниматься по лестнице. И верно, он шел сюда.

Он увидел меня и замер. Но только на мгновение. Потом просто развернулся и стал спускаться обратно.

Я открыла рот, чтобы выкрикнуть его имя, но обида настолько сдавила горло, что я просто убежала в свою комнату, распластавшись по кровати. До вечера погружалась в мир любимого фэнтези, где друзья не игнорируют, а братья не предают.

Диана так и не позвонила. И я тоже не собиралась.

Зерно сомнения из-за ее поведения стало прорастать и достигло своего предела на следующий день.

Мы переодевались на тренировку, уже надели коньки, шапочки и дело дошло до перчаток. Я, сморщившись, надевала без блесток, как вдруг увидела, что Диана спокойно натягивает мои.

Те самые. С красивыми стразами.

Я сначала даже подумала, что мне это снится, ведь не могла она быть такой наглой. Я хотела успокоиться, но теперь ее игнор стал понятен. Он просто стащила мою вещь и решила, что общаться и извиняться не обязательно.

— Диана, это мои перчатки, — начала я негромко, но вместо того, чтобы согласиться, Диана посмотрела на меня как на дуру.

— Это мои, ты что.

— В смысле твои?! У меня такие были. Точно такие же. И на прошлой тренировке я их потеряла.

— Я твои не брала. Это мои. Зачем ты кричишь?

— Я не кричу, — почти. — Просто ты взяла мои перчатки, а теперь врешь! Ты же подруга моя?

— И что? Я должна отдавать тебе свою вещь? Это мои перчатки!

— Нет, мои. Отдай! — потянулась я к ней, но она сделала шаг назад. — Отдай, воровка!

— Так, — прибежали тренер Мария Степановна и мамы. — Что вы раскричались. Мира. Диана.

— Она взяла мои перчатки, — тут же направила я на нее палец. Точно. Сейчас разберутся взрослые и ее накажут. — Мама, я же потеряла их.

— Это мои! — заплакала Диана. — Мне их подарили. Вчера подарили. Мама, скажи им.

— Это правда.

— Зачем ты врешь! Это мои! Со стразами!

— Мира. Но таких перчаток полно. Не у одной же тебя со стразами. Твои были подписаны? Нина Леонидовна?

Мама осуждающе на меня смотрела и покачала головой.

— Нет, мы не подписывали.

— Тогда не вижу причин не доверять Диане. Зачем ей воровать, когда мама может купить такие же. Верно?

Все кивнули, а я села на скамейку и сложила руки на груди. Не могла я поверить, что все купились на сказки о подарке. Да и кто ей мог подарить? Ей!

— Если ты дочь Распутина, это еще не значит, что все в этом городе принадлежит тебе, — выплюнула Диана и ушла на тренировку, а я осталась с мамой.

Глава 17.

— Мира, ты что устроила?

— Ничего! — закричала я. — Ничего, я просто хотела свои перчатки! Мне их папа подарил, когда я только на лед встала, а теперь она их…

— Она не стала бы воровать у тебя.

— Да, точно. Диана святая, а Мира плохая. Ну и ладно, — резко надела простые черные и вышла, не сказав матери и слова. Сначала брат, теперь мама.

«Никому я не нужна, — поняла я в тот момент. — Никому».

После этого случая с Дианой я больше не могла общаться. И дело было даже не в проклятых перчатках, которые внезапно обнаружились в моей сумке в дальнем, боковом кармане. Теперь все девочки сплетничали обо мне, называли зазнайкой и не раз толкали на льду.

Нет, травм не было, но обида на них была настолько острая, что я нередко плакала, когда оставалась одна.

И мне даже пожаловаться было некому. Я ведь сама была виновата, потому что недоглядела, сама на ровном месте устроила истерику.

Но в тот момент я была уверена, что все ополчились на меня, что все ненавидят меня. Сама не понимала в какой момент я стала почти изгоем, одинокой девочкой, которую никто не любит.

Нет, конечно, с виду все было как обычно.

Я ходила на тренировки. Я обедала в кафе, но теперь с Мамой.

На вопросы папы о тренировках я всегда отвечала бодро, да и результаты были замечательными.

Чтобы не обращать внимания на постоянные смешинки в мою сторону от девчонок, я старалась делать все лучше всех. Быть лучше всех. Особенно лучше Дианы, которую похвалил Ярослав.

Мы с ним не разговаривали. Столько раз я хотела подойти, просто посидеть с ним рядом, чтобы не ощущать себя столь угнетающе одинокой, но каждый раз вспоминала то, как на лестнице он развернулся и просто ушел, даже не поздоровавшись.

Оставалось только представлять те моменты, когда мы дружили, а еще как все-таки он играет в хоккей. Мне так и не удавалось увидеть его тренировки, а мама была скупа на рассказы. А папу спрашивать я не решалась.

Даже, когда он сам поинтересовался рада ли я за успехи брата.

— Рада, конечно, — ответила я, когда мы ужинали за столом в один из июльских будней. Сам Ярослав на это только хмыкнул, не поднимая головы. — Ты молодец.

— Ты тоже, — вдруг посмотрел он на меня, цепляя синими глазами, внимательными, и порой очень страшными. Наверное, впервые за последний месяц он обратился ко мне лично. — Теперь ты не рискуешь башкой просто так, а уже осмысленно, чтобы показать всем то, что они и так знают.

Я не поняла его в тот момент. Мне казалось, что он издевается. Поэтому я вскочила и убежала из столовой, но затормозила, когда услышала слова отца.

— Считаешь фигурное катание опасным видом спорта?

— Борис, — заговорила мама, откашлявшись. — Ничего он не опасный. И вряд ли мнение Ярослава может быть авторитетным в этом вопросе.

— Не может, конечно, — заговорил как никогда серьезно сам Ярослав. — Но последний месяц она на тренировках постоянно делает не то, что нужно, постоянно рискует собой, мне кажется, после той операции можно было выбрать спорт попроще.

— И какой же, Ярослав? Может быть шахматы? Или…

— Да то же плавание или фехтование. Такие нагрузки…

— Достаточно, — я услышала, как мама отодвинула стул, и я была солидарна с ее гневными высказываниями. — Я, конечно, понимаю, Ярослав, что ты мальчик умный не по годам, но нам и врачам виднее, что нужно и можно нашей дочери. У тебя здесь нет права голоса.

— У него есть право голоса, Нина. Он мой сын. Но насчет Миры, пожалуй, нам лучше знать.

Я зажала кулак зубами, сдерживая крик и слезы.

«Почему, почему он снова пытается сделать мне плохо? Что я ему сделала?», — кричала я про себя, а когда дождалась его у лестницы, вылила на него поток обиды и самой искренней детской ненависти.

— Ты лишил меня прогулок! Теперь хочешь, чтобы я вообще из дома не выходила? Почему ты меня так не любишь?!

— Я люблю, дурная твоя башка…

— Ага, так я тебе и поверила. Ненавижу тебя! — толкнула я его, отчего тут же заболели руки, потому что он даже не сдвинулся, лишь продолжал смотреть на меня свысока.

Я убежала в свою комнату и пообещала себе не думать больше о Ярославе.

Никогда…

И весь следующий месяц у меня почти получалось, пока однажды вечером я не заметила, как во всем черном Ярослав тайком выбирается из своей комнаты, оглядываясь по сторонам.

Я направилась за Ярославом, не обращая внимания на то, что была босой. Мне важно было знать, что он задумал. Почему встал посреди ночи. Куда идет. Мы спустились на первый этаж и прошли на кухню.

В какой-то момент он застыл, повернул голову четко в мою сторону. Но я стояла за лестницей, меня не должно было быть видно. Я на это надеялась.

И когда он все-таки стал идти дальше, меня словно перестали держать над пропастью. Отпустили. Я выдохнула и сделала шаг.

Страшно было, вокруг темно, но любопытство было сильнее страха.

Глава 18.

Он обошел дом и вошел через дверь черного хода.

Я тенью скользнула за ним. Сразу на второй этаж, но вдруг я его потеряла из виду.

Обернулась вокруг себя, поднялась на пролет и снова оглянулась.

Именно в этот момент меня дернули в сторону, и я хотела закричать от испуга. Но мой рот зажала знакомая, грубая рука, а чуть выше послышался гнусавый голос Ярослава, и я мгновенно успокоилась. С ним, несмотря ни на что, никогда не было страшно. Он словно та, стена, которую никто никогда не обрушит. Может быть поэтому, даже катаясь, даже лазая по деревьям, я не имею привычки бояться. Он был той бесстрашной силой, которая мне помогала.

— Малявка, ты чего за мной поперлась? Молчи и стой здесь. Поняла?

— А-ам…

— Я сейчас тебе все расскажу, но стой здесь и молчи!

Мне оставалось только кивнуть, и он отпустил меня. Зыркнул в темноте своими глазами. Затем скрылся за ближайшей дверью, единственной из которой не лился свет. А я так и стояла, прижавшись к стене, пока тело немело от страха, что кто-то меня заметит. Я даже не понимала, как объяснить свое присутствие в доме прислуги.

Мама, я заблудилась… Даже мне смешно.

— Все, погнали, — отвлек меня Ярослав и потянул вниз, крепко ухватив за руку. И я, почти не глядя, снова последовала за ним. Наверное, так же я последовала в ту ночь, когда от отвел меня к врагам. За ним я готова была идти куда угодно.

Остановились мы, только когда добрались до кухни. Ярослав сразу налил себе стакан воды и, отпив немного, протянул мне. Словно знал, что мое горло пересохло. Только осушив стакан до последней капли, я готова была заговорить, но вдруг оказалась прижатой к стулу, а Ярослав у меня в ногах.

— Ты совсем дурная? Босиком? — он взял полотенце и обтер мои ноги, потом включил приглушенный свет, чтобы осмотреть стопы с разных сторон. Все было в порядке, но он все равно злился. — Ты ведь могла пораниться!

— А ты представляешь, завтра может прилететь метеорит, так что может случиться все, что угодно.

— Ну точно… Вроде все в порядке. Зачем ты пошла за мной?

— Зачем мы туда ходили? — одновременно спросили мы друг друга. А ноги я отняла, он бы так и держал их в своих руках. Иногда он казался мне странным. Вот и в тот момент.

— Ну нет. Туда ходил я, а ты меня преследовала. Зачем? Настучать хотела?

От возмущения у меня выступили слезы. Но мне так надоело плакать, ведь последние недели я делала это постоянно.

— Я не ябеда, в отличие от некоторых!

— Да не ори ты. Всех перебудишь. Тогда зачем ты за мной пошла? — настаивал он на ответе, снова схватив меня, но на этот раз за коленку и как не дергайся, не отпускал. Я в тот момент даже пожалела, что не спала в пижаме, а надела сорочку, которая почти не грела. Теперь, когда его руки были на моей коже, я ощущала себя беззащитной. И так было всегда, стоило ему нарушить мою зону комфорта.

— Откуда я знаю? — фыркнула я чисто по девчачьи. — Мне же интересно, зачем ты бродишь по ночам. А вдруг с тобой, что-нибудь случилось. Отпусти, — прошипела. — Мне больно!

— Как будто тебя это волнует, — встал он.

— Конечно, волнует! Ты дурак что ли? Ты, конечно, тот еще олух, но ты мой брат! И я люблю тебя!

— Точно? — приподнял он бровь, выражая весь скептицизм, на который был тогда способен.

— Мог бы просто ответить, что тоже меня любишь, — мне постоянно хотелось обидеться на него. Вечный раздрай рядом с ним.

— Люблю, конечно. Хочешь узнать, зачем я ходил?

— Ты еще спрашиваешь? Я сейчас умру от любопытства! Расскажи!

— Ладно, ладно, — усмехнулся он и аккуратно поднял меня со стула. — Пойдем ко мне. Все расскажу.

Ярослав взял меня за руку, и я сразу почувствовала небывалое ранее счастье. Ведь он сейчас посвятит меня в тайну. Печали всех недель, обиды, слезы, все резко стерлось, словно ластиком с белой бумаги.

Мы поднялись в его спальню, но постоянно оглядывались, чтобы нас никто не застал. Несмотря на юный возраст, мы уже знали, что прогулки по ночам ни к чему хорошему не приведут.

Уже в самой спальне мы уселись на кровать, не включая яркий свет, а оставив только лампу. И страх того, что нас могут застать, наругать, наказать, добавлял подобному общению ощущение запретного, нашей личной тайны.

— Ты же дальше своего носа не видишь, — вдруг заговорил он, когда я наслаждалась возвращением в комнату брата. Словно домой.

— Ты обижать меня решил?

— Я правду тебе говорю. В доме полно слуг и у них там настоящие интриги.

— А с чего бы им интриги плести? Разве у них нет работы?

— Ну, на тебя в день тратится больше, чем их месячная зарплата, как бы…

— Эй. Хочешь сказать, я виновата?

— Нет, я хочу сказать, помолчи и послушай. Так вот у Нины работает горничная. За одеждой присматривает и вообще. Но ее хотели подвинуть, потому что место жирное.

— Жирное? — не поняла я.

Глава 19.

— Я даже не знала, что у мамы такое есть. Красиво….

— Это да, — хмыкнул Ярослав. — Ты тоже однажды будешь такое носить.

Он посмотрел на меня, и я смутилась. К щекам в такие моменты всегда приливал жар, и хотелось рассмеяться. Всегда, когда он смотрел вот так. Так что я быстро опустила взгляд и погладила красивые бриллианты. Ух…

— И как теперь его вернуть к маме в комнату? — спросила я в недоумении, но Ярослав пожал плечами.

— Я думал врубить пожарку. Все бы собрались на улице, и я бы успел, но если ты мне поможешь…

— Помогу, конечно, только…

— Что?

— Почему ты так заботишься об этой горничной? Она кто тебе?

— Она хороший человек и не заслужила лишиться работы, только потому что кто-то метит на ее место. Ну и еще у нее маленький ребенок в детском доме. Она ждет возможности его забрать.

— Ого… Ты же тоже был в детском доме! — вспомнила я. — Ты скучаешь по маме? Она так внезапно уехала.

— Ага, уехала, — усмехнулся Ярослав и убрал мою прядь волос за ухо, легонько коснувшись моей кожи, вызвав прилив мурашек. — Нет, я не скучаю, ведь у меня есть ты.

— Но ты ведь со мной не разговаривал даже! Я думала, ты меня обидеть хочешь!

— Я всего лишь хочу, чтобы ты не убилась. Ладно фигурное катание, это я еще могу принять. Но лазать на высоту реально опасно. Одно неверное движение…

— Ладно, ладно. Ты просто зануда. Так что мне нужно сделать?

— Когда?

— Сейчас!

— А… Вернуться в свою комнату

— И все?

— И закричать так, как будто тебе очень больно. А когда прибегут родители, нужно сказать, что тебе приснился плохой сон.

— Какой?

— Не знаю, Мир. Любой. Скажи, что снова оказалась на операционном столе.

— Каком столе?

— Операционном. Операцию свою помнишь?

— Нет, если честно. Я вообще мало помню из детства.

Он был удивлен, долго выискивал в моем взгляде искры лжи и, не найдя их, почти улыбнулся.

— Не важно. Важно закричать как можно громче, поняла?

— Поняла, — кивнула я. Потом спрыгнула с кровати, последний раз взглянув на ожерелье. — А кричать надо громко?

— Очень громко, Мира. Иначе ничего не получится.

Я улыбнулась и вышла из спальни, осторожно пробравшись к себе. Было в этом действительно что-то дерзкое. Словно мы с Ярославом шпионы и выполняем важное задание.

Глава 20.

Ярослав

Иногда мне казалось, что между Мирой и мною пропасть.

И ведь дело не в том, что она младше меня. Разница-то небольшая. Тут скорее широта взглядов, интеллект, как ни крути, а самое главное — внимательность. И порой ее наивность раздражает, она не видит дальше своего носа, не может порой признать очевидных фактов, но чаще всего я доволен тем, что она растет в закрытом, по сути, мирке, даже не знает, кем был наш отец, а кем, возможно, он является сейчас, хорошо скрывая свои садистские наклонности.

А может быть я действительно много требовал от нее?

Ведь ей всего десять лет. Чертовых десять лет! И, я уверен, что лучше она сохранит в себе наивность, чем будет как я замечать каждую пылинку на чистом столе этого мира.

Так что она такая какая есть. И когда надо, она возьмет себя в руки и сделает все, как надо.

Вот как тогда.

Она закричала так, что даже я сорвался к двери, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.

Только услышав топот ног, я пришел в себя. Схватил ожерелье и стал ждать, когда вся орава беспокоящихся пронесется мимо. Как только все стихло, я выбрался из спальни и побежал в нужное крыло.

Добрался до родительской спальни, и в нос ударил запах горячих тел. Судя по всему, Мира выдернула взрослых прямо из постели. Я взглянул на кровать, и она действительно была не то что не заправлена, на ней как будто играли подушками. Хотя даже я понимаю, что здесь были далеко не детские игры.

Я осмотрелся, нашел гардеробную и положил ожерелье на свое место. Затем тут же направился ко входу в подвал, который зачем-то разместили в спальне отца. Это был наилучший выход, потому что объяснить свое присутствие в крыле родительской спальни я не смогу.

Но я не смог пройти и метра, как мое внимание привлекла чуть сдвинутая картина с обыкновенным пейзажем сибирского озера. Я помню его. В это место возил нас отец, когда я только появился в доме.

Я быстро обернулся на запертую дверь, прислушался к шагам. Но все было тихо.

Только после этого я отодвинул картину полностью и увидел сейф. Нет, воровать я не собирался, но меня разбирало любопытство, что может храниться в этом месте, если меня спокойно допускал к сейфам на работе и в кабинете на первом этаже.

На лбу выступила испарина. Я очень хотел узнать, что здесь находится. Попробовал ввести все кода, которые мне были известны. День рождение Миры. Нины. Отца. Даже своей матери. Потом дату свадьбы, но и она не подходила.

Я выругался совершенно не по-детски и вернул картину на место.

Какая дата могла подойти? Какие документы там хранятся?

В этот момент я услышал шаги и нырнул в угол, где находился люк в подвал, но он был заперт, и я даже на миг запаниковал. Пришлось спрятаться в гардеробе матери и стать частью этого богатства. Я зарылся в шубу и замер, прислушиваясь к тому, что происходит в самой спальне.

— Ты водила ее к врачу? Точно проблем нет?

— Почему ты спрашиваешь? Из-за этого крика? Так она же сказала, плохой сон…

— Ей снова стали сниться плохие сны? Может быть, ты давишь на нее своими тренировками?

— А ты на Ярослава нет? Ты уже даешь ему документы по комбинату. Он не мал для этого?

— Ты прекрасно знаешь, что мозги у него далеко не как у тринадцатилетнего. К тому же ему самому нравится, а Мира стала закатывать истерики.

— Ей десять, а не два. Пусть привыкает, иначе…

— Нет. Лето на то и дано, чтобы отдыхать. Пусть снова выходит на улицу, только с Ярославом. Он ее защитит от любой напасти. А с тренировками до осени стоп.

— Ты несерьезно! Как отменить тренировки? Она не согласится!

— Вот и спросим завтра. И без твоего хищного взгляда, Нина, хотя, — голос отца внезапно изменился, стал глуше, напряженнее как будто. — В определенные моменты мне так даже больше нравится…

— Борис, — недовольно заворчала Нина, но вскоре ее голос тоже стал нежнее. — Борис.

Меня скрутило от плохого предчувствия, и я сразу закрыл уши руками, стараясь абстрагироваться от происходящего в комнате. Я знал все процессы, но слышать этого не хотел, тем более от родителей. Но вдруг отец выругался, а Нина заворковала.

— Что, моя хорошая? Не спится?

— Не-а. Можешь со мной полежать? — канючила Мира, и я закрыл глаза от облегчения. «Моя умная девочка», — подумал я и приготовился выйти. Всем известно, если Нина спит с Мирой, отец идет работать.

Так и вышло. Вскоре комната опустела, и я смог выбраться. Как только Нина все-таки покинула комнату Миры, очевидно, убедившись, что она спит, я тут же занял ее место. Зашел в темную спальню, стараясь двигаться бесшумно, и прикрыл крохотные ступни.

— Яр? — пробурчала Мира, почти не открывая глаза.

— Да, детка. Ты умница. Спасла меня.

— Значит, и я на что-то гожусь.

— Даже не сомневайся, — даже улыбнулся я и присел рядом с Мирой, легонько поглаживая ее шелковистые кончики свободных косичек.

Глава 21.

Мирослава

Это лето я вспоминала очень долго. В моем сердце оно оставило значительную печать. Ту самую, которую оставил на мне Ярослав. Не было ни дня, чтобы не провели вместе. И мне даже не пришлось покидать тренировки по фигурному катанию. Просто теперь он был на каждой, смотрел только на меня, а я смотрела на него, когда он играл в хоккей. Мама вечно пыталась сделать нашу жизнь сложнее, придумывала новые правила, порой напрямую пыталась развести нас в разные стороны, даже намекнула однажды, что именно Ярослав подставил Диану. Но я не поверила ей. Теперь верила только Ярославу. С ним у меня словно выросли крылья. Он ничего не запрещал мне, не бегал жаловаться, а все потому, что теперь все время находился со мной. Каждый миг, каждое мгновение. Разбитая коленка, сломанная рука, ссора с Дианой, которой, оказывается, Ярослав очень нравится. Он словно мой фотоальбом, в котором хранились самые яркие и не очень моменты этих двух месяцев. Ссоры забылись, мы стали по-настоящему близки. И главное — он мог ответить на любой вопрос в отличие от родителей, которые постоянно просили посмотреть в Гугле. И только одно омрачало нашу дружбу. Его неумное желание забраться в сейф в родительской комнате. Он порой просил узнать ту или иную информацию, в основном цифры значительных дат. И злился, когда очередной набор цифр не подходил.

— А не проще узнать у папы? Он так тебя любит, неужели откажет? — спросила я в последний день лета, пока крутилась в новом школьном костюме. Завтра мне предстояло пойти в новый класс и не хотелось выполнять дурацкие поручения Ярослава. Тем более что они ни к чему не приводили.

— Он тут же перестанет мне доверять, если я начну спрашивать прямо. Тебе не надоело на себя пялиться? — читал он свою книгу по бизнесу. Но я-то знала, что у него там комиксы. Он делает все, чтобы заслужить расположение папы, хотя я не понимала, куда уж больше. Тот даже его на охоту брал в чисто мужской компании.

— Я же красивая. Мне нравится смотреть на себя. Разве я не красивая?

— Свет мой зеркальце, скажи, — усмехнулся этот дурак и посмотрел на часы. — Ладно, давай на боковую. Завтра в школу.

— Ты волнуешься? — спросила я вслед, и он пожал плечами.

— Я же не девочка, чтобы волноваться.

— Но ведь будут новые одноклассники. Ты мне вообще ничего про старых не рассказываешь.

— Они мне были не интересны. Впрочем, не думаю, что что-то изменится здесь.

— А ты не боишься, что тебя будут обижать?

— Главное, чтобы не обижали тебя, Мира, — последний раз оглядел он мои белые носочки, юбку солнышком и рубашку. — А я сын хозяина города. Кто меня тронет…

И то верно. Он кивнул и вышел, а я еще раз крутанулась перед зеркалом и стала все снимать как раз, когда пришла мама.

— Наболтались? — тогда я еще не понимала, почему она была так недовольна нашей крепкой дружбой и обижалась на нее.

— Почему ты не любишь Ярослава?! Ведь он такой хороший! Заботится обо мне.

— Порой мне кажется, что чересчур заботится.

Мама помогла мне развесить вещи, расчесать перед сном волосы.

— Это плохо?

— Это… — она посмотрела на меня в зеркало, но не отрыла рот, словно не знала, что сказать. — Неплохо. Просто у каждой девочки должны быть подружки, а ты со своими уже не дружишь.

— Потому что они дуры, — пробурчала я, вспоминая девчонок с катка. Они думают, что, если будут на меня косо смотреть и смеяться за спиной, а в глаза лебезить, меня это устроит. Но Ярослав рассказал, что они про меня думают. Считают, что, если бы не деньги папы, ничего бы у меня не получалось. Что деньги никогда не заменят настоящий талант. — Мне с ними не интересно. В школе я обязательно заведу новых.

Но я ошибалась. Вся радость первого дня школы омрачилась тем, что со мной никто не хотел разговаривать. Кто-то дружил с Дианой, и она всем обо мне рассказала, а кто-то боялся сказать мне лишнее слово, как только узнавал, кто мой папа. Словно папа — какой-то дьявол. К концу первого дня я не пошла со всеми запускать шары, а осталась реветь в туалете, сдергивая банты. Которые мне с такой тщательностью завязывала бабушка Лара. Они с дедушкой пришли проводить нас с Ярославом в школу.

Я утирала слезы, обхватив колени, ненавидя все на свете, особенно Ярослава, который ни на одной перемене не зашел ко мне.

Может быть, если бы одноклассники увидели моего брата, что-нибудь бы изменилось. Ну хоть что-нибудь. Я сразу забыла радость любимых уроков. Прелесть лучшего в классе ответа. Я не хотела быть одной, я хотела иметь друзей. Много друзей, с которыми можно просто шутить, обмениваться наклейками и беззаботно смеяться над котиками в ленте сети.

Внезапно дверь открылась, и мои и без того растрепанные волосы взметнулись. На пороге женского туалета стоял Ярослав, почти не запыхавшийся, но, судя по волосам, он бежал.

— Я не понял. Ты почему здесь? Кто обидел?

— Никто. Выйди, это женский туалет. И вообще, уйди от меня. Дай поплакать.