Одержимость сводного брата

Пролог

— Ярослав? — она стояла в дверях, ничего не понимая. Красивая, сладкая, моя. Неужели отец думал, что я просто так откажусь от нее? Думал, что забуду о своих чувствах? Желаниях? — Куда ты собираешься?

И вот здесь очень важный момент. Если скажу правду, Мира может решить, что это к лучшему. Что все так и должно быть. Что жизнь на расстоянии пойдет нам на пользу. Но я не могу этого допустить. Сейчас придется использовать ее состояние, чувство вины и чувства ко мне, которые она так упорно подавляет.

— Хочу убежать. С утра за мной приедут, чтобы отвезти в тюрьму.

— В тюрь… Что? Нет! Отец бы не допустил этого! Ты его сын!

— Не настоящий. А скоро появится родной. Он не будет портить отношения с австрийцами. Так что да, мне лучше исчезнуть.

— Тогда я сейчас пойду и скажу, что это я…

— Нет, — догнал ее и к себе спиной прижал. Такую маленькую, хрупкую. — Ты не должна портить себе жизнь. Ты должна блистать, как и мечтала. Всегда мечтала. А я не пропаду. Денег смогу заработать, выживу везде.

— Но стой, стой, — ее плечи затряслись, на руки стали капать горячие капли. Да, малыш. Плачь из-за меня. Плачь. — Ведь потом ты вернешься, вернешься ко мне? Потом, когда все уляжется?

— Нет, Мира. Это будет слишком рискованно. Сейчас я уйду и больше никогда не вернусь.

Она ахнула, развернулась и сама налетела вихрем, буквально снесла все запреты и стала сама меня целовать в губы. Неумело, так по-детски. Но так приятно, что я не смог не ответить, наслаждаясь вкусом ее губ, сладостью слез, гибкостью тела.

Как я отпущу ее? Как буду жить без нее?

Я сам оттолкнул Миру, давая пищу для размышлений.

— Мне пора. Времени совсем не осталось, — отвернулся к своей сумке и стал пихать туда остатки вещей, ноут, свои документы и, конечно, наличные. Картам отца я никогда не доверял.

— А как же школа?

— Я сам себе школа, не волнуйся за меня, — стер со щеки слезу и стал подходить к окну. Нарочито медленно. Открывать его.

В этот момент послышались шаги, и я запаниковал, что отец, а судя по звуку, это он, может сболтнуть лишнего. Но если увести разговор в нужное русло, то Мире будет проще решиться. Она должна уйти со мной. Но это должна быть ее идея. Ее мысль.

— Спрячься. Сама все услышишь.

Она кивнула и залезла в шкаф, а я кинул сумку на кровать и сел. Через несколько секунд зашел отец, и я сразу встал в оборону.

— Если ты пришел еще раз сказать, что я тебе больше не нужен…

— Я пришел узнать, не надумал ты ли какую-нибудь глупость. Помни, все имеет последствия.

Последствия. Я посмотрел в сторону кровати, понимая, что то, что сейчас сделаю, навсегда перекинет Миру на мою сторону. Обратного пути не будет.

— А когда ты убивал людей, сжигал их в печи, ты думал о последствиях? Ведь этого пижона я убил случайно, так ли поступал ты?

— Не тебе меня судить. Не делай глупости, и, возможно, скоро я смогу тебя вернуть.

— Да-да, я буду вести себя хорошо и больше не стану нарушать закон.

Глава 1.

Ярослав.

Сидеть в темноте привычно. Здесь нет уродов, которые регулярно нарывались на драку. Не было преподавателей, которые думают, что умнее всех. Сидеть в карцере закрытой школы Швейцарии мне нравится больше, чем находиться в ее стенах.

Здесь проще погружаться в свои мечты.

Воображение работает на сто процентов. Доставляет удовольствие картинками о большом дворце. Красивой принцессе, живущей там под зорким глазом Дракона. Принцессе самой доброй. Самой нежной.

Моей сестре Мирославе.

Но сегодня мне не суждено погрузиться в водоворот своих фантазий. Не успели меня посадить в карцер за очередную драку, как свет из открытой двери разбил тяжелую мглу.

— Распутин, — слышится голос гер Келлера, смотрителя нашей закрытой школы. — Твой отец приехал. Выходи.

Я тут же поднимаюсь. Отец. Неужели. Только сложно называть отцом человека, которого видишь два раза в год.

Глупо верить, что он заберет меня, что простил мое предательство. Но помечтать-то можно?

— Распутин. Ты знаешь, что рассказывая о школьных конфликтах отцу…

— Ничего я не собираюсь болтать, — фыркаю и спешу по каменному подземелью к воротам большого замка, который за два года так и не смог назвать домом.

Ведь мой дом там, где принцесса.

Поэтому я жажду узнать у отца, Бориса Распутина, когда он меня заберет? Мне кажется, пять лет приличный срок для наказания.

Пять долгих лет.

Я даже с ней переписываться не могу. До пятнадцати лет в этой школе запрещены переписки. А мне только тринадцать.

Тут вообще много всего запрещено. И мальчики, которых отправляют сюда, вечно бунтуют, пытаясь сломать систему, которой уже двести лет.

Часто пытаются и меня подзуживать, но я не ведусь.

Мне привычна обстановка дисциплины, таким меня вырастили. До того как я узнал настоящего отца.

Я кутаюсь в фирменную тонкую куртку школы и спускаюсь по лестнице во внутренний дворик. Колонны не позволяют продувать его ветром. Это видно по спокойному меху на пальто отца, который стоит у одной из них.

До сих пор удивляюсь, как можно быть таким огромным. Я бы хотел таким стать. Огромным драконом для своей маленькой принцессы.

— Ярослав, — скупо приветствует он, и я даже не успеваю поздороваться. — Сходи, накинь что-нибудь. Сходим прогуляться. Холодно сегодня.

Ни приветствия, ни рукопожатия. Очевидно, я все еще никто для него. И тест ДНК это не изменил.

Я киваю и убегаю за вещами. В нашей комнате не смотрю на пацанов, которые буквально вскакивают при моем появлении. Боятся они меня. А нападать могут только толпой. Вместе ведь на физическую подготовку ходим.

Знают, что поодиночке задавлю.

Я обуваю зимние ботинки, накидываю форменное пальто и сбегаю вниз, слыша в спину голос Ника Фогеля, которому я сегодня сломал нос:

— Русский ублюдок.

Мы все принадлежим к одной расовой категории, но меня не любят только потому, что мой отец русский.

К ним здесь отношение такое себе. Будем честными. Совсем хреновое. Иначе не тусил бы я постоянно в карцере, чтобы ненароком не убить никого.

Сломанный нос — результат моей несдержанности.

— Ну, как ты тут? — спросил отец, когда мы вышли с территории школы. Она высилась замком над окрестностями, забитыми в основном деревушками и одним большим озером.

Мне эти места нравились, в особенности зимой. Уж больно сказочным все казалось. Мире бы понравилось.

Мы бы бегали по заснеженным дорожкам, кидались бы снежками и громко хохотали, выпуская пар изо рта.

Хотя, впрочем, там в Сибири, где она сейчас живет, все то же самое.

Может быть, поэтому я еще способен здесь находиться. Мысли о ней спасают. Я должен скоро ее увидеть.

— Нормально. Кормят хорошо. Недавно возили нас на хоккейный матч местных команд.

— Как учеба? Не отстаешь? Ты же младший в своем классе…

Стоит ли говорить, что не возраст показатель ума?

Обычно взрослых пугают такие выражения из уст подростка. А если я хочу, как можно быстрее отсюда выбраться, то нужно просто вести себя как простой тринадцатилетний мальчик, а не маленький робот. Хотя те, кто взял меня на воспитание в младенчестве, именно этого и добивались. Но Мира все изменила. Одна маленькая девочка, при взгляде на которую я впервые стал чувствовать.

— Пока справляюсь.

— Есть хочешь? — он останавливается возле мясного ресторанчика, в который мы ходили в прошлый его приезд. Здесь очень вкусный бифштекс, а после ваты, которой нас кормят, настоящий кусок мяса был бы блаженством.

— Да, было бы здорово. Надеюсь, за полгода вкус мяса не стал хуже, — сам не знаю, зачем я упомянул то, когда он приезжал последний раз. Наверное, от обиды. Глупой, не по возрасту детской. Но других родители навещают раз в месяц. А я, получается, не особо-то и нужен.

Глава 2.

Пальцы не слушались, но я все же смог открыть его и достать пару жвачек «Love is». Я тут же зажевал одну, почему-то думая, что как раз в этот момент Мира может делать то же самое.

Она дула пузыри, и пару раз мне приходилось снимать тонкую пленку жвачки с ее лица. Кайф.

«Ярослав, — начинается письмо, написанное прописными буквами. С идеальным наклоном. Правильного, одинакового размера. Идеально. — Пишет твоя сестра Мира. У меня все хорошо. Я больше не кашляю. И редко хожу в больницу. Теперь я хожу на лед и уже пытаюсь делать тулупы. Митя надо мной смеется. Говорит, я неуклюжая. Я раньше плакала, но сейчас просто толкаю его. У нас скоро очередное выступление. Я просила папу, чтобы ты приехал. Чтобы посмотрел. Но он все время говорит: «Нет». Надеюсь, когда ты приедешь, мы обязательно покатаемся вместе. Я очень тебя жду. Твоя сестра, Мира».

Митя? Какой еще Митя?

Страшно представить, сколько она училась писать так каллиграфично. Но я не могу не думать о Мите, с которым у нее выступление. Она не успела начать кататься, а ей уже поставили пару? Серьезно?

Мысли, жгущие мозг, отвлекли настолько, что я не заметил опасности. Мой однокашник Ник успел вырвать письмо из пальцев и потряс его перед моим лицом.

— Эй, парни! Этот русский баран читает девчачьи письма. Не удивлюсь, что он сам пишет такие же.

Я спрыгнул с подоконника, не совсем понимая, с кем он болтает, но вскоре понял, что отвоевывать свое мне придется в драке, потому что оскал белобрысого мальчишки не сулил ничего хорошего. А иначе откуда этот хохот гиен?

Я даже не понял, как все случилось.

Была толпа парней, и вот они уже летели в разные стороны. В голове в это время шум, а слух воспринимал хруст чужой кости.

В моей руке запястье Ника Фогеля. Я сжимал его все крепче, пока другие стояли не дыша.

— Носа тебе мало? Выбирай, какую кость ломаем следующей?

— Тебя опять посадят в карцер.

— Лучше так, чем рядом с таким уродом, как ты.

Они боятся меня. Поэтому нападают все вместе. На уровне инстинктов толпа травоядных пытается забить хищника.

Я сделал рывок, и по коридору раздался оглушающий вопль, отлетая эхом от каменных стен. Остальные сбежали, а я сложил драгоценный лист в карман, пока Ник валился с ног.

Уже уйти хочу, но он так вопит, что я невольно морщусь. Не умирает ли? Оборачиваюсь посмотреть на убогого и замечаю, что вывихнуто плечо. Хорошо же я дернул!

Скоро сюда сбежится народ. Меня в очередной раз посадят в карцер. А значит, на входе обыщут. Достанут письмо и снова будут глумиться.

С этой мыслью наклоняюсь над Фогелем и надавливаю на плечо, тем самым делая агонию не такой острой.

— Хочешь, чтобы боль совсем прекратилась? Я вправлю твое плечо. Но скажешь всем, что здесь ничего не было. То же самое сделают твои прихвостни.

— Да пошел ты! Помогите!

— А еще я могу вырвать твою руку, — продолжаю то давить, то чуть ослаблять. — С корнем. Так что кровь зальет твое лицо, а фантомные боли будут мучать всю оставшуюся жизнь. Как тебе будет жить без правой руки, а? Как ты будешь баловаться со своим дружком? Помощи у парней попросишь?

— Ты… — его глаза с каждым словом становятся больше. Над губой выступает пот. Нравится мне его страх. Нравится чувствовать себя главным. Видеть, как этот слизняк бьется в конвульсиях от бессилия. — Ты не посмеешь! Сил не хватит!

— Давай проверим? — я двумя пальцами беру его плечо там, где самое мягкое место, и начинаю нажимать так, что он снова заливается криком, а мне ничего не стоит сдавить чуть сильнее и вырвать кость к чертям. Она здесь очень хрупкая. Сквозь вопли Фогеля я слышу шум шагов по лестнице. Уже идут.

— Ладно! Ладно! — орет он, и я рывком вправляю ему руку, слыша характерный хруст вставшей на место кости. Фогель тут же прекращает орать, сжимает и разжимает пальцы. Смотрит на меня и почти шепотом. — Псих. Ты просто псих, Распутин!

В этот момент в коридоре появляются Келлер и воспитатель нашей группы Шмидт. Толстые. Запыханные. Смотреть смешно.

Но при своей власти они способны на все.

Потому что родителям, которые отдают своих детей сюда, плевать, что с ними будет. Мы все трудные дети, будущие отморозки. С нами всегда разговор короткий. И они правы. Если они дадут слабину, их просто уничтожат.

— Что здесь происходит?! Распутин! Фогель!

Мы молчим какое-то время. Если он скажет правду, я не буду его жалеть. Я вырву его руку.

— Ну!

— Мы поспорили, кто громче крикнет, — придумывает Фогель. — Я выиграл.

* * *

Глава 3.

Я должен научиться кататься на коньках, как Мира. Чтобы, если надо, толкнуть этого самого Митю и не видеть превосходства в его глазах.

— Пойдем, — тяну Фогеля, когда наши забивают гол, и многотысячная трибуна громко ликует. Тот даже вопросов не задает. Ему всегда любопытно, каким интересным делом мы займемся сегодня. Чему научимся. Что увидим. И впервые за долгое время — это обучение плохому. Но ради благой цели.

Мы подождали, пока все покинут раздевалку. Хотели прошмыгнуть внутрь, но нас придержал один из запасных игроков с номером семьдесят пять. Тоже не видел его на поле.

— Мальцы, вы откуда?

— Мы, мы, — заблеял Фогель, а я решил, что быстрее будет этого хоккеиста вырубить, чем объяснять что-то… Судя по форме лица, он тонкокостный, именно поэтому в запасе.

Я быстро посмотрел вокруг и обошел парня сзади и поднял руку целясь в затылок, в нужное место, пока Фогель все еще что-то мямлил.

Удар пришелся на затылок. Четкий. Сильный. Парня срубило мгновенно. Фогель замер, выпучив глаза.

— Че стоишь? Бери за ноги, — говорю ему, и он беспрекословно подчиняется.

— Где ты так научился? То есть, как это вообще? — пыхтел он.

— Помолчи, — закрыл дверь раздевалки и начал смотреть на обилие коньков. Сразу понятно, что у команды всегда две пары. При такой скорости катания должна быть смена.

Я оборачиваюсь на подбитого игрока и смотрю его номер, нахожу с таким же сумку и забираю коньки.

— А если он скажет? — доносится голос Фогеля, стоящего на стреме. — Скажет, что нас видел. У нас форма. Нас вычислить несложно.

— Шутишь? — беру сумку для сменной обуви и кое-как пихаю туда коньки. О том, что я делаю, и о совести, которая, возможно, будет меня покусывать, я подумаю позже. — И что он скажет? Что двое подростков вырубили его и обворовали? Его тогда обсмеют и никогда на лед не пустят.

— Все равно. Опасно это все.

— Не ссы. Пойдем, — чуть отталкиваю его и прохожу первым. Тут же тяну трясущегося Фогеля за собой.

Мы возвращаемся на места как раз, когда наши забивают очередной гол, и я тут же вместе со всеми начинаю ликовать, делая вид, что был здесь все время. Фогель бледный, как полотно, но все равно поддерживает меня. Смешной.

Как толпой нападать, так он всесильный, а как на настоящее дело выйти, так кишка тонка.

— Суши трусы, — подталкиваю его плечом. — Весело же было.

— Да уж. С тобой не соскучишься. И что ты собираешься с ними делать?

— Хоккеистом хочу стать, — вру сразу и в лоб. Мне бы хоть научиться стоять на этих штуках. Не то, что на скорости кататься. Главное, чтобы Мире было со мной нескучно.

Наши одерживают сокрушительную победу, и все, опьяненные адреналином, плетутся по своим машинам. Мы же в автобус. На входе нас обычно проверяют, не приносим ли мы ничего в школу запрещенного, но в этот раз даже Келлер расслабленный. Так что мы просто загружаемся и едем в замок.

Сумка со мной.

В своей комнате я убираю коньки под кровать и ложусь, чтобы помечтать о том, как удивится Мира, узнав, что я тоже кое-что умею. Представил холеное лицо ее партнера. А каким еще может быть лицо у фигуриста? Нет, серьезно, чем думают родители, отдавая мальчиков в балет или фигурное катание? Все эти виды спорта девчачьи, как по мне.

Вот, то ли дело хоккей?

* * *

С утра, когда еще все спали, я достал несколько пар теплых носков и выбрался из комнаты затемно. Прошел по карнизу и спустился по выступам на углу стены. Смешно вспомнить, как боялся здесь лазать Фогель. Но мое уважение стало его навязчивой идеей, и он чаще всего подавлял свой страх.

Пройдя до ворот, я нашел туннель, который сделал еще по осени, и вылез за каменный забор. Пробежавшись до озера, я надел носки, натянул великоватые коньки и попытался встать. Тут же свалился, больно ударившись копчиком.

Встать с первого раза мне не удалось, и я почти врезался мордой. В итоге только к рассвету я более-менее научился стоять на коньках, а потом снял их, нашел приличный тайник под камнем и ушел на утреннее построение.

Фогель — пес заметил мое отсутствие, но вопросов не задавал.

Теперь каждое утро я на озере.

На протяжении следующих двух недель пытаюсь учиться кататься. Чувствую, что с каждым разом все лучше и лучше. Даже жаль, что озеро скоро растает. Судя по сократившемуся количеству рыбаков, очень скоро.

Сегодня я, наконец, понял, как разгоняться. Поэтому ношусь по озеру, как угорелый.

Последние несколько тренировок меня не отпускает чувство, что за мной наблюдают. Но тут рыбаки только, и подумать больше не на кого. Хотя я часто посматриваю в сторону холма, на котором стоят большие дома богачей. Оттуда должен открываться прекрасный вид.

Глава 4.

Мирослава

— Малышка, ты собралась?

— Да, мама. Почти оделась, — только главу дочитаю «Грозового перевала».

— Мира. Ты лежишь в одних колготках. Нам выезжать через десять минут.

— Через десять и буду готова.

— Мира, — мама все-таки злится и забирает книжку. — Я попросила тебя одеться!

Я сглатываю и снова чувствую себя виноватой.

Она так смотрит. Порой кажется, что она вот-вот ударит меня. Но нет, конечно. Другие девочки рассказывали, что мамы шлепают их по заднице. Ну, так вот моя мама никогда на меня руку не поднимает. Она как обычно садится рядом со мной на колени и крепко обнимает. А я прижимаюсь к ней.

— Прости меня, мамочка. Такая книжка интересная.

— Знаю, милая. Но если я прошу поторопиться, то нужно так и сделать. Запомни это раз и навсегда.

Сама она уже готова. Надела обыкновенный спортивный костюм цвета персика. Но мне кажется, что при ее внешности в таком и на бал можно идти. Она очень красивая. Зовут ее Нина.

Я буду бесконечно рада, если, когда вырасту, стану такой же. Я очень хочу вырасти. Но не только чтобы красивой быть, а, чтобы самой решать, что можно и что нельзя. Порой сплошные запреты обижают до слез. Особенно запрет разговаривать по телефону с братом. Я пишу ему пять лет. По этим письмам даже можно отследить, как я училась писать. Но отправить мне разрешили только одно — последнее. Оно не отражает всего того, что я хочу ему сказать.

Знать, что у тебя есть старший брат, и не иметь возможности с ним общаться — ужасно.

Ярослав в другой стране. В военной школе. Отец злится на него, не доверяет, потому что он пришел в наш дом как враг. Он приехал с бывшей женой моего отца, втерся в доверие ко мне и выкрал. Оказывается, это все было спланировано врагами отца.

Но оказалось, что Ярослав действительно его сын и мой брат. Только это не помогло. Его все равно отправили в так называемое исправительное учреждение. Считай тюрьму.

От мыслей меня отвлекла мама, тихонько меня позвавшая.

Мы наконец собрались и поехали на каток. Мне нравится кататься. Нравится скорость. Красивый купальник. Когда все на меня смотрят и восхищаются. И Митя нравится, пусть он и забияка. Но мама порой такая строгая. Они вместе с тренером почти не слезают с меня. Я должна постоянно тренироваться. И все остальное неважно.

Стало легче, когда я познакомилась с Митей. Ему уже двенадцать лет. Он похож на принца из сказки про Золушку. Такие же белые волосы. Голубые глаза. И катается лучше меня. Теперь нас ругают на пару, когда мы что-то делаем плохо. Ну, или не стараемся, а нужно стараться.

Пока едем, смотрю на небо. За окном серое все такое. А вроде поздняя весна. Я мечтаю о лете. Тогда мы с мамой поедем на море. Всего две недели, но мне можно делать все, что я хочу. Читать. Купаться в бассейне. Учиться писать брату письма.

Он хороший. Хотя один раз очень сильно обидел меня. Но разве не для этого существуют родные, чтобы прощать друг друга?

— Привет, — мама по телефону говорит, и мне интересно с кем.

— Мам, кто это?

— Я разговариваю, Мира. Не перебивай. Я очень рада. Когда открытие? — она разговаривает с папой. Я точно слышу его голос. Грозный как гром. Папа и сам такой. Большой, как медведь, и в гневе страшный, как гром. Иногда мне снится, как он приказывает убить Ярослава, моего брата за то, что тот меня обидел.

Но это сон. Мама так говорит. И папа тоже так же говорит. Не будут же они мне врать? Родители не врут никогда.

— Мам, это папа? Дай мне с папой поговорить!

Глава 7.

Свой телефон у меня в виде часов и папиного номера там нет, потому что папа занят. У него большой завод, где делают металл. Он много работает и очень богатый. А значит, я принцесса.

— Мира, подожди. Пока нет, Борис. Мы уже говорили на эту тему. Она должна дожать сезон и выступить на первенстве. Нет, она не может его пропустить. Что?! — мама буквально становится прямой, как палка. — Когда? Что случилось?

— Мама, что случилось? — чувствую, как дрожат руки. Мне кажется, я знаю, о чем они говорят, а понять не могу. Слов подобрать. И это обижает. Так обижает, что в глазах щиплет, и горло болит.

— Мира! Борис, я перезвоню. Ну, и чего ты опять нюни развела? На тебя и прикрикнуть нельзя?

— Я тоже хочу знать, что случилось! И с папой поговорить.

— Давай после тренировки. Мы сразу ему позвоним. У него сейчас совещание.

— Совещание?

— Да, милая, — вытирает она мне слезы, а я смотрю в ее красивое лицо и чувствую, как в груди болит. И ощущение такое, словно у них от меня секрет. Как у Машки — подружки моей из школы. — Давай вытрем слезки. Тем более, что уже приехали. О, и Кузнецовы здесь. Митя тебе уже машет.

Глава 5.

Я ждала этого с таким трепетом, с такой бурей чувств внутри, что спать почти не могла.

Смотрела в потолок и мысленно представляла, что Ярослав мог бы написать в письме.

Рассказал бы о своей школе.

О друзьях.

О том, как там в Швейцарии красиво.

О том, как их кормят и какое у него любимое блюдо.

* * *

Месяц пролетел так быстро. Выступление прошло успешно, хотя мы и заняли только третье место. Но даже это вылетело из головы, когда я оказалась в вертолете над лесами и реками по пути домой.

Смотрела вниз с открытым ртом. Я часто летала на вертолете, но каждый раз это захватывает дух. Хотя вроде бы, все уже видела.

Особенно в душе радость расцветала, когда вдалеке показывалась черная точка, а потом увеличивалась.

Увеличивалась.

И вот передо мной дворец, в котором я принцесса. Я так широко заулыбалась, что заболело лицо.

— Мама, мама, мы уже близко! Смотри, там видно дом! А вон то, что за здание?! Белое такое, я его не помню.

— Папа тебе расскажет, — посмотрела мама в ту сторону. Она была недовольна. Город она любила больше нашего маленького городка.

Стоило вертолету приземлиться, как я почти с него спрыгнула. Я боялась папу, но любить это мне его не мешало. Так что, когда он появился на вертолетной площадке, я понеслась к нему.

— Папа! Мы приехали!

Он подхватил меня на руки и крепко обнял, опаляя запахом терпкого одеколона.

— Да я твой визг еще с вертолета слышал.

— Ты шутишь! Вертолет же такой громкий.

— Это верно, — спустил он меня на пол, и я рванула к дому, пока они с мамой обнимались. Я иногда думаю, что они очень друг друга любят, а иногда, что мама тоже его боится. Странно это…

На пороге дома меня встретила тетя Маша. Она заправляет горничными и готовит. Очень вкусно готовит. И очень любит поесть. За последние пару месяцев она, кажется, стала еще шире.

— Вот она, наша принцесса приехала! Мы тебя очень ждали. Я смотрела твое выступление. Ты такая молодец!

— Спасибо, — улыбнулась я и поцеловала ее в щеку, пахнущую ванилином и мукой. Скорее всего, будут пирожки. Супер! — Если честно, мне так не терпелось приехать, что я и не заметила, как прошли эти соревнования.

— Ну, ясно, а ты разве уже знаешь…

— Нет, сделаем ей сюрприз, — перебил Машу папа. Я обернулась и увидела, что мама почему-то была невероятно серьезной. Лицо словно исказилось в напряжении, словно она подняла что-то очень тяжелое.

Она тепло поздоровалась с Машей, но в дом зашла, словно там водились приведения.

— Какой сюрприз? — подбежала я к ним. Мне не терпелось узнать.

— Ты голодная? — вместо ответа повела меня на кухню Маша, отвлекая, и я кивнула. Ладно. Все равно ведь узнаю.

— Пирожки с яблоками будут?

— Я знала, что ты их попросишь. Они уже готовы. Садись за стол, расскажи…

— Так какой сюрприз? — не очень красиво, о чем сказал ее взгляд. Но мне так важно знать. Я тут же села за стол и виновато посмотрела. — Извини, теть Маш.

— Ответ на твое письмо, — проговорил папа, заглянув на кухню, и я прижала ладошки к горящим щекам. Не может быть! Уже!

— Правда?

— Конечно, когда я тебе врал?

— И где он?! Ответ?

— Скоро придет. Поешь пока.

Придет? У письма выросли ноги? Пирожки — объедение. Такие мягкие, пышные. Нигде таких нет. И яблоки у нас свои. Папа давно нанял семейную пару, они живут где-то рядом и следят за садом.

Я уплетала один за одним, чувствуя, что живот набит до отвала, но мне так хотелось еще.

Но что-то отвлекло меня. Пальцы. Грубо обрезанные ногти. Широкие. Тонкие пальцы на очень жилистой руке. С кожей на пару тонов темнее моей. Эти пальцы опустили белый конверт без марок. С четкой выведенной надписью. Для принцессы.

Сердце застучало.

Горло перехватило.

Есть сразу перехотелось. Наоборот. Внутри образовалась тошнота. Я, часто дыша, стала поднимать взгляд, скользя по вытянувшемуся телу, облаченному в обыкновенный спортивный костюм серого цвета. И все так медленно, с таким трепетом, пока мой взгляд не коснулся синих, как морская пучина, глаз.

— Привет, сестренка.

Это не просто письмо Ярослава. Это сам Ярослав. Но не тот, каким я его смутно помню. И не такой, каким я ожидала его увидеть. В моих фантазиях он был рыцарем с залихватской улыбкой, копной темных волос и мягким взглядом. В моих мечтах он был рыцарем. А сейчас перед собой я вижу Дракона, стрижка которого до невозможности короткая, а острый взгляд обжигает кожу в тех местах, где она видна.

Я не ожидала.

Я действительно не ожидала увидеть его вот так. Таким.

Глава 6.

Но тут сильная рука дернула меня на себя, а грубый голос свернул внутренности простым:

— Смотри, куда идешь!

— Прости, — еле выговорила, когда подоспели отец с охраной. Ярослав тут же пошел вперед и убрал руку так, словно ему противно меня касаться.

Мы еще час шли вперед, когда Ярослав остановился и указал рукой в сторону.

— Тот самый мост? — спросил папа, и Ярослав кивнул. Мы свернули и нашли бурную речушку, через которую был перекинут навесной, чуть просевший за время, мост.

Место было очень красивым. Столько зелени. Солнечного света.

Я бы с удовольствием здесь сфотографировалась.

И пока мужчины осматривались, я стала спускаться за красивыми цветочками. Розовыми такими. Можно венок сплести, пока они обсуждают, в какую сторону идти.

— Мира! — позвал отец, и я обернулась. — Там скользко, поднимись наверх.

— Все нормально, пап, — подняла я ногу, чтобы сделать шаг к папе, который уже протягивал руку, но меня качнуло назад.

В следующий миг я уже задыхалась от холодной воды, поглотившей меня с головой.

Точно так же, как страх, который буквально сковал по ногам и рукам.

Я ловила ртом воздух, пытаясь вспомнить, чему меня учили на плаванье, но речушка была такой бурной, что выбраться на берег или хотя бы зацепиться за что-то никак не удавалось.

Меня просто кидало из стороны в сторону, как листик на ветру.

В какой-то момент я ощутила, что теряю сознание, силы были на исходе. Неужели все годы, проведенные в больнице, зря? Неужели мне зря пересадили сердце?

Тут жесткая рука сильным движением сжимает мой комбез, крепко держит. А через мгновение буквально выталкивает на берег.

Я откашливалась, выплевывала воду, часто-часто дыша, чувствуя, как от холода продолжает потряхивать.

— Спасибо, папа, — сказала я, но в ответ услышала не голос отца.

— Сказал же, смотри, куда идешь.

Я села и посмотрела на насквозь мокрого Ярослава. И странное чувство сковало по рукам и ногам. Он действительно вырос. Того мальчика, каким я его помню, больше нет. Он молодой мужчина, и сейчас в мокрой одежде это видно, как никогда. Можно только представить, как будут волочиться за ним девчонки. Но нужно прекращать вести себя как глупая дурочка. Он ведь мой брат! Да, такой вот взрослый. Но надежный, как скала, и в этом я могу быть теперь точно уверена.

Весь страх ушел, словно стек по мне каплей. Да, вода впиталась, но теперь на коже сухо. Я пододвинулась ближе и положила голову ему на плечо так, как делала раньше, когда мы отдыхали во дворе дома. Когда он клялся, что сделает все, чтобы я выжила и не пострадала. Тогда я не понимала, о чем речь, но была рада это слышать. А сейчас рада, что он вернулся. Мой брат.

— Я скучала, Яр.

— И я, дуреха. Как ты выжила-то тут без меня?

— Наверное, знала, что убьешь, если не выживу.

— С того света бы достал.

— Знаю, — улыбнулась я и вдруг увидела, что его губы сильно посинели, а сам он дрожит гораздо сильнее, чем я. — Что с тобой?

— Тупой вопрос, учитывая, что мы искупались в недавно растаявшей реке.

— Мира! Ярослав! — прибежал насквозь мокрый отец. Тоже нырял. — Ярослав, я что сказал?! Ждать на берегу. Ты только выздоровел. Мира!

— Прости, там скользко…

Отец, наверное, мог бы долго орать, но он был не из тех, кто надрывает горло. Он просто взял меня на руки, а Ярослава, несмотря на сопротивление, один из охранников. Нас понесли, как трофеи, и я уже предчувствовала, как мама испугается и будет ругаться.

* * *

— Чем ты думала? — раздевала она меня и обтирала полотенцем, пока я в своей комнате дрожала от холода, хотя было уже тепло. — Никакого инстинкта самосохранения.

— Там были цветочки. Я забыла их название.

— Ну, какие цветочки, Мира! Ты могла погибнуть. Там в реке. Могла удариться головой. И Ярослав тоже хорош! Только после воспаления легких.

— Это что такое?

— Это очень серьезная болезнь. Он в Швейцарии тоже решил искупаться подо льдом. Еле откачали.

— Зачем тогда вообще было идти к реке? — пробурчала я и отвернулась от мамы. Опять я во всем виновата.

А как он провалился под лед в своей Швейцарии? Надо спросить.

Мама намазала меня всем, чем только можно, чтобы я не заболела. Потом еще надела на меня шерстяную смешную пижаму и шапку.

— А есть шуба? А то мне холодно.

На секунду она даже поверила мне.

— Шутить изволите, ваше высочество, — усмехнулась она и поцеловала меня, оставив на тумбочке молоко. — Спокойной ночи. И чтобы больше не рисковала своей и чужой жизнью.

— Обещаю, — сказала я уверенно, еще не зная тогда, сколько раз нарушу это обещание.

Глава 7.

Спустя месяц. Ярослав

— Мира! Спускайся, а то задницу надеру, — орал я в один из июньских дней, когда она на спор с девчонкой решила забраться на дерево.

Эту рыжую Диану я бы придушил на месте, но меня неправильно поняли бы.

На меня и так смотрели достаточно косо. Но я пытался вести себя как обычный подросток. Но порой такие вот ситуации, когда Мира вела себя, как девчонка, которой моча в голову ударила, просто выводили из себя. Хотелось ударить ее, чтобы понимала, где заканчивается игра, и начинается опасность.

— Мира, я кому сказал!

— Я не могу! — закричала она, и тут же визг чуть не разорвал мне сердце, когда одна ее нога в розовой туфельке соскользнула. Идиотина.

— Твою ж… Ты зачем с ней поспорила? — повернулся я к рыжей дуре. Боже, какие они мелкие все страшные!

— А зачем она сказала, что все умеет? Пусть доказывает.

— Я бы тебе показал, что умею. Черт… Мира, держись за ветку! — скинул я спортивную кофту и начал залезать по дереву. Надо отдать ей должное, она молодец, что залезла. Но, очевидно, не подумала, что придется слезать.

Детский сад на выезде.

И с чего бы отец так начал мне доверять?

Ладно мне. Но Мире!

Он теперь отпускал ее недалеко в лес, где на большой поляне соорудили детскую площадку. А если пройти дальше полкилометра, то можно уткнуться в огромную ледовую арену, тоже, по сути, построенную для Миры.

Теперь рядом с домом постоянно ошиваются дети. Меня это бесит. Общаться с ними мне неинтересно, а Мира уже со всеми перезнакомилась.

А с этой рыжухой, прям, сдружилась.

И как Нина это позволила, учитывая ее маниакальное желание опекать дочь?

— Яр, мне страшно!

— Потому что ты дура! Не смотри вниз.

— Ты опять меня ругаешь.

— Ну, кто-то же должен, раз предки носятся с тобой, как с единственным подснежником, — выплюнул я и без особых усилий добрался до Миры, схватил ее запястье, уже привычно чувствуя покалывание.

Это всегда так, стоит коснуться ее мягкой кожи.

— Ты будешь орать на меня или спасать?

— Когда-нибудь я перестану тебя спасать и всеку.

— Это вряд ли. Если честно, с таким братом мне вообще ничего не страшно, — улыбнулась чертовка. Да так, что в груди запекло.

— Очень здорово, — съязвил я. — Не забудь выйти на дорогу и закрыть глаза, может быть, и там моя братская удача сработает.

— Дурак.

— Это точно. Хватит там торчать, лезь мне на спину.

— На спину? — в глазах мелькнула паника. — А может, позвоним папе? Он пригонит пожарную машину и…

— Слушай меня. Если я сейчас позвоню отцу, гулять выйдешь, только когда тебе стукнет восемнадцать. И знаешь, я очень хочу это сделать, потому что ты меня из себя выводишь. Думаешь, я буду вечно за тобой присматривать?

— Можешь вообще ничего не делать. И я, — она быстро посмотрела вниз. Сглотнула. — Я… Я, короче, потом тебе все выскажу.

— Не сомневаюсь. Забирайся на спину и обхвати мою шею, — скомандовал я. Мира медленно, но верно сделала, как надо.

Я спустился с этой обезьянкой на землю, и вместо благодарности эта егоза показала язык Диане. Тут же убежала в сторону площадки с криком:

— Догоняй, Диана!

Я сжал челюсть, кулаки и потопал в сторону дома. Достала. Это дерево уже крайняя точка. То она по карнизам лазает. То на велосипеде катается, то проходит по турнику без страховки. Это все, конечно, здорово, ее бесстрашие поражает, радует, но порой переходит все границы.

В какой-то момент снова решился поговорить с отцом, чтобы тот запер ее дома. Или с Ниной. Они наверняка в кабинете.

Но подойдя к двери, желание предавать Миру пропало.

Отец за дверью с кем-то общался по телефону. Я тихонько подслушал. Судя по всему, разговаривал он на английском.

— Да, все нормально с ним будет. Ну, подхватил пневмонию. Оклемался же. Зачем он тебе там? Пусть пока живет, жизни радуется. После пяти лет в той тюрьме самое то. Все, Джейсон, мне идти надо. Спасибо, что позвонил.

Это названный брат отца, который помешал ему убить меня, когда выяснилось, что я предал его. Что работал на врагов. Отличный мужик, хотя больше на киборга похож. Даже улыбаться не умеет. Хотя я и сам такой же. Пытался, конечно, сделать вид, что обычный ребенок, но часто выдавал себя с головой.

Лучше всего это знали отец и Мира. Нина ко мне все еще относилась настороженно. Поэтому я удивлялся, как это позволили остаться с дочуркой. Ведь однажды я пригрозил забрать себе, когда мы станем достаточно взрослыми.

Глава 8.

— Отлично, — кивнул я, и отец ушел в сторону выхода из дома. — Мира на площадке?

— Да.

Я поднялся к себе в комнату и стал высматривать Миру в окно, но ничего не видно. Сердце вечно скакало, как бешеное, из-за волнения о ней.

Она словно усиленно старалась себя покалечить. С этим нужно было кончать, и способ был только один.

Брать измором.

До вечера я сидел дома и изучал историю нашего металлургического комбината. Созданный еще до войны, в нее он стал одним из ключевых объектов для противостояния фашистам. С тех пор прошло много лет, но он так и остался важнейшим предприятием в стране. Очень долго руководство комбината не хотели вкладываться в развитие комбината, и он рассыпался на глазах. Много лет был в предаварийном состоянии. Но все изменилось, когда директором стал Распутин — мой отец.

Он потратил миллионы долларов на новое оборудование и ремонт. Что сделало его вторым в мире металлургическим комбинатом. Как отец получил эту работу, непонятно до сих пор. Ведь должность директора всегда переходила от отца к сыну, что и сделало его умирающим предприятием.

Подробностей я не знаю, а отец пока что меня не посвящал, но уже сейчас ясно, что, если ему что-то нужно, он этого добьется.

И я очень хочу заиметь такое же качество. Оно мне точно понадобится, особенно в отношении Миры. Эта егоза уже пару раз забегала в мою комнату и хотела что-то рассказать.

Но я все время ее игнорировал. Вот и снова ее запах забил носовые пазухи, а распущенные длинные волосы ласкали кожу лица.

— Ты не устал читать? Пойдем погуляем? Ярослав. Ярослав! — в нетерпении топнула она.

Терпеть не может, когда на нее не обращают внимания. Ей нужно, чтобы ее хвалили, смотрели на нее, восхищались.

— Ярослав, я же обижусь!

— Флаг в руки. У тебя там целый двор, есть, с кем пообщаться.

Она застыла за спиной и так громко сопела, что впору подумать, что мы завели собаку.

— Ну, и ладно! И найду! А с тобой больше разговаривать не буду! — закричала она и потопала на выход.

Я сжал челюсти, сдерживая желание остановить ее, обнять, сказать, что она будет дружить только со мной.

И лишь на миг повернул голову, чтобы убедиться, что она ушла. Но она стояла и смотрела на меня. Тут же отвернулся, а она убежала, оставляя вокруг меня только ауру своей неудержимой энергии.

Казалось, что она отыгрывается за все то время, когда ей нельзя было даже лишнего движения сделать.

Мира родилась с пороком сердца и постоянно находилась под врачебным наблюдением, пока ей не сделали пересадку. Теперь она может заниматься, чем хочет и, очевидно, решила себя угробить. Но я не позволю, как бы мне ни хотелось догнать ее и помириться.

Ссора продолжалась несколько дней. Мы не разговаривали даже за ужином. На вопросы родителей отмалчивались, обиженно посматривая друг на друга. В итоге Мира сегодня не выдержала напряжения и убежала в слезах, а я сидел, как приклеенный, чтобы не рвануть за ней и не успокоить ее.

— Ярослав, расскажешь, что случилось? — задал вопрос отец, но мне осталось только пожать плечами.

— Понятия не имею. Может, ПМС?

— Ярослав! — напомнила о себе Нина. — Ей как минимум еще рано.

— Понял. Я могу идти?

— Конечно. Завтра не забудь. С утра снова на комбинат со мной, — последнюю неделю мы все время там тусили. Это помогало хотя бы уходить раньше и не думать о желании видеть, как она просыпается.

— Понял, — кивнул я и поднялся в свою комнату. Занимался, слушал музыку, читал все, что можно найти в сети о создании металла, и ждал, что постучится Мира. Но ни в этот день, ни на следующий она не показала, что имеет что-то против ссоры. Кажется, что ее действительно все устраивало.

По утрам она целовала папу, а потом мама уводила ее на тренировку. И если раньше она все время звала меня с собой, то теперь я как будто перестал для нее существовать.

Это злило.

Доводило до грани.

Сводило с ума.

Днем после очередного посещения комбината, где отец посвящал меня в тайны ведения бизнеса, я бегал по лесу, потом тренировался в зале с отцом.

Мы отрабатывали удары, владение мечом, шпагой, ножом. Он знал, что и стреляю я отлично, но настолько он мне еще не доверял.

Но даже, загоняв себя до полусмерти, я не мог избавиться от навязчивой идеи наказать Миру за ее поведение. За то, что так быстро стал ей не нужен.

Подружки, с которыми она играла в куклы, оказались ей дороже, чем я.

Я боялся, что не сдержусь, что выскажу ей все в самой грубой форме. Меня останавливало только то, что она ребенок и многое не понимает.

Глава 9.

Мирослава

— Не помирилась с братом? — спросила Диана, когда после тренировки мы обедали в кафе. Сюда все ходили после тренировок. Оно на втором этаже, и отсюда через стекло можно наблюдать, что происходит на льду.

Я посмотрела на Диану. Мне не хотелось отвечать, но мы с ней вроде как стали еще ближе. Она тоже решила ходить на занятия по фигурному катанию. Тем более, что отец сделал их максимально льготными для работников завода. Ее отец Дмитрий Сергеевич Помазов был начальником производства.

— Нет, — пожала я плечами. И не хочется. Ну… Почти. — Он наябедничал на меня папе. Я с ним вообще никогда разговаривать не буду.

— Да, придурок, — поддержала меня Диана. — А правда, что он раньше жил с матерью?

Тайны нашей семьи никогда не давали покоя окружающим. Особенно такое неожиданное появление брата спустя пять лет.

— Да.

— И его сразу отправили в военную школу? А почему?

— Я не знаю, — лгу я. Решения родителей я не обсуждала, а говорить мне об этом запрещено. — Зато теперь он здесь.

Порой мне кажется, лучше бы он там и оставался. Я и так не могла ничего решать, а теперь папа наказал меня до конца месяца. И все из-за него.

— Да уж. Радости полные штаны.

Мы с Дианой переглянулись и прыснули со смеху, а потом вдруг услышали его голос.

— Привет, спортсменки. Диана, как дела?

Ярослав. Не знаю, но даже если бы не его голос, я бы узнала его по запаху обыкновенного хвойного шампуня. Он идеально сочетался с его ароматом кожи, по которому в разлуке я очень скучала. Но я не собиралась мириться. Это он наябедничал на меня. Значит, он виноват. Пусть сначала извинится.

И почему он собственно у Дианы спросил, как дела?

Да еще и наклонился над столом, прямо между нами.

Так, чтобы я не могла посмотреть ему в лицо, если не поверну голову. Зато Диане очень удобно на него смотреть.

Она резко расцвела, что меня просто поразило, но дальше больше.

— Я видел, как ты катаешься. Мне кажется, у тебя настоящий талант.

Талант? У нее? Да она катается, как корова!

— Спасибо, Ярослав. Я думала, ты не хочешь со мной дружить.

— Чушь. Очень хочу.

— Что ты здесь делаешь? — спросила резко, не сдержавшись. Где там мама, я уже хочу домой. И не хочу видеть, как Ярослав лебезит перед моей подружкой.

— Решил тоже пойти по твоим стопам.

Что?

— Кататься будешь? — с лучезарной улыбкой спросила Диана, а я не выдержала.

— Ты же не умеешь кататься.

Но моего вопроса словно не заметили, продолжая разговаривать.

— Да, буду играть в хоккей. Папа одобрил, так что, — я повернулась посмотреть, а рядом с ним стояла сумка. Огромная. И клюшка, которую он держал в сильной руке.

Почему-то при мысли о том, как он забивает гол, сердце забилось чаще. А ведь раньше я считала хоккей глупой игрой. А теперь мне очень хочется посмотреть. Очень.

— Ну, мне пора, — вдруг улыбнулся он Диане. Улыбнулся? Диане? Серьезно? Меня как холодной водой облили. Он же никогда не улыбается. Никогда!

Я смотрела ему вслед, когда Диана шепнула.

— А твой брат не такой уж и мерзкий.

— Это только так кажется, — резко возвращаюсь к своему чаю, но тут появляется мама.

— Мира, нам пора. Вы покушали?

Я посмотрела на лед, который сейчас чистила машина. Скоро должны выйти хоккеисты. И я могла увидеть, как это обманщик будет падать на каждом шагу.

— Мира? — мама повторила уже громче, а я стояла, как вкопанная. От его улыбки было двоякое чувство. Радость, что он вообще умеет выдавать подобную эмоцию, и обида, что она предназначалась не мне.

— Мам, там Ярослав будет кататься. Я хочу посмотреть.

— В следующий раз, Мира. Нам надо идти. Мы записаны к врачу.

— Мам, ну, пять минут…

— Мира! — прикрикнула мама, и я поплелась за ней, таща свою сумку на колесиках, но постоянно смотрела в огромное окно, за которым был лед, тренеры ставили ворота, но так и не успела увидеть Ярослава.

Терпеть его не могу.

И почему я думала, что мы будем дружить?

Правильно говорят, что мальчишкам и девчонкам не суждено стать лучшими друзьями. Слишком они разные.

Глава 10.

Она бы не стала.

Странно, но на следующий день Диана мне даже не позвонила, хотя мы постоянно болтали по телефону. На мой звонок ее мама ответила, что она ушла гулять. А мне нельзя было. Пришлось остаться дома, но хотя бы я могла читать, сколько захочу, сидя на своем окне.

В какой-то момент я посмотрела за стекло, на небо, по которому прогуливались, словно слоны, огромные тучи, потом на шапки деревьев, на площадку, что виднелась среди листвы, и вдруг заметила, как с нее бежит Ярослав.

Странно, что он вообще пошел гулять. Он же вечно зароется в свои книжки, компьютерные программы и сидит в комнате, только иногда соглашаясь со мной поиграть.

Как, интересно, он вчера покатался? Понравилось ли ему? Не падал ли, как я в первые часы тренировок, когда мама только привела меня на лед. Эти вопросы жужжали в голове роем, и я по своей наивности решила, что могу задать их и получить ответы.

Я вышла из спальни, тихонько прошла по широкому, устланному ковром коридору и остановилась у его двери, то и дело поправляя свою футболку и юбку. Хотя и так знала, что все идеально.

Ярослав должен уже подниматься по лестнице. И верно, он шел сюда.

Он увидел меня и замер. Но только на мгновение. Потом просто развернулся и стал спускаться обратно.

Я открыла рот, чтобы выкрикнуть его имя, но обида настолько сдавила горло, что я просто убежала в свою комнату, распластавшись по кровати. До вечера погружалась в мир любимого фэнтези, где друзья не игнорируют, а братья не предают.

Диана так и не позвонила. И я тоже не собиралась.

Зерно сомнения из-за ее поведения стало прорастать и достигло своего предела на следующий день.

Мы переодевались на тренировку, уже надели коньки, шапочки, и дело дошло до перчаток. Я, сморщившись, надевала без блесток, как вдруг увидела, что Диана спокойно натягивает мои.

Те самые. С красивыми стразами.

Я сначала даже подумала, что мне это снится, ведь не могла она быть такой наглой! Я хотела успокоиться, но теперь ее игнор стал понятен. Он просто стащила мою вещь и решила, что общаться и извиняться необязательно.

— Диана, это мои перчатки, — начала я негромко, но вместо того, чтобы согласиться, Диана посмотрела на меня, как на дуру.

— Это мои, ты что?

— В смысле твои?! У меня такие были. Точно такие же. И на прошлой тренировке я их потеряла.

— Я твои не брала. Это мои. Зачем ты кричишь?

— Я не кричу, — почти. — Просто ты взяла мои перчатки, а теперь врешь! Ты же подруга моя?

— И что? Я должна отдавать тебе свою вещь? Это мои перчатки!

— Нет, мои. Отдай! — потянулась я к ней, но она сделала шаг назад. — Отдай, воровка!

— Так, — прибежали тренер Мария Степановна и мамы. — Что вы раскричались? Мира. Диана.

— Она взяла мои перчатки, — тут же направила я на нее палец. Точно. Сейчас разберутся взрослые и ее накажут. — Мама, я же потеряла их!

— Это мои! — заплакала Диана. — Мне их подарили. Вчера подарили. Мама, скажи им.

— Это правда.

— Зачем ты врешь?! Это мои! Со стразами!

— Мира. Но таких перчаток полно. Не у одной же тебя со стразами. Твои были подписаны? Нина Леонидовна?

Мама осуждающе на меня смотрела и покачала головой.

— Нет, мы не подписывали.

— Тогда не вижу причин не доверять Диане. Зачем ей воровать, когда мама может купить такие же. Верно?

Все кивнули, а я села на скамейку и сложила руки на груди. Не могла я поверить, что все купились на сказки о подарке. Да и кто ей мог подарить? Ей!

— Если ты дочь Распутина, это еще не значит, что все в этом городе принадлежит тебе, — выплюнула Диана и ушла на тренировку, а я осталась с мамой.

— Мира, ты что устроила?

— Ничего! — закричала я. — Ничего, я просто хотела свои перчатки! Мне их папа подарил, когда я только на лед встала, а теперь она их…

— Она не стала бы воровать у тебя.

— Да, точно. Диана святая, а Мира плохая. Ну, и ладно, — резко надела простые черные и вышла, не сказав матери и слова. Сначала брат, теперь мама.

«Никому я не нужна, — поняла я в тот момент. — Никому».

После этого случая с Дианой я больше не могла общаться. И дело было даже не в проклятых перчатках, которые внезапно обнаружились в моей сумке в дальнем, боковом кармане. Теперь все девочки сплетничали обо мне, называли зазнайкой и не раз толкали на льду.

Нет, травм не было, но обида на них была настолько острая, что я нередко плакала, когда оставалась одна.

Глава 11.

Он обошел дом и вошел через дверь черного хода.

Я тенью скользнула за ним. Сразу на второй этаж, но вдруг я его потеряла из виду.

Обернулась вокруг себя, поднялась на пролет и снова оглянулась.

Именно в этот момент меня дернули в сторону, и я хотела закричать от испуга. Но мой рот зажала знакомая, грубая рука, а чуть выше послышался гнусавый голос Ярослава, и я мгновенно успокоилась. С ним, несмотря ни на что, никогда не было страшно. Он словно та стена, которую никто никогда не обрушит. Может быть поэтому, даже катаясь, даже лазая по деревьям, я не имею привычки бояться? Он был той бесстрашной силой, которая мне помогала.

— Малявка, ты чего за мной поперлась? Молчи и стой здесь. Поняла?

— А-ам…

— Я сейчас тебе все расскажу, но стой здесь и молчи!

Мне оставалось только кивнуть, и он отпустил меня. Зыркнул в темноте своими глазами. Затем скрылся за ближайшей дверью, единственной, из которой не лился свет. А я так и стояла, прижавшись к стене, пока тело немело от страха, что кто-то меня заметит. Я даже не понимала, как объяснить свое присутствие в доме прислуги.

Мама, я заблудилась? Даже мне смешно.

— Все, погнали, — отвлек меня Ярослав и потянул вниз, крепко ухватив за руку. И я, почти не глядя, снова последовала за ним. Наверное, так же я последовала в ту ночь, когда он отвел меня к врагам. За ним я готова была идти куда угодно.

Остановились мы, только когда добрались до кухни. Ярослав сразу налил себе стакан воды и, отпив немного, протянул мне. Словно знал, что мое горло пересохло. Только осушив стакан до последней капли, я готова была заговорить, но вдруг оказалась прижатой к стулу, а Ярослав у меня в ногах.

— Ты совсем дурная? Босиком? — он взял полотенце и обтер мои ноги, потом включил приглушенный свет, чтобы осмотреть стопы с разных сторон. Все было в порядке, но он все равно злился. — Ты ведь могла пораниться!

— А ты представляешь, завтра может прилететь метеорит, так что может случиться все, что угодно.

— Ну, точно… Вроде, все в порядке. Зачем ты пошла за мной?

— Зачем мы туда ходили? — одновременно спросили мы друг друга. А ноги я отняла, он бы так и держал их в своих руках. Иногда он казался мне странным. Вот и в тот момент.

— Ну, нет. Туда ходил я, а ты меня преследовала. Зачем? Настучать хотела?

От возмущения у меня выступили слезы. Но мне так надоело плакать, ведь последние недели я делала это постоянно.

— Я не ябеда, в отличие от некоторых!

— Да не ори ты! Всех перебудишь. Тогда зачем ты за мной пошла? — настаивал он на ответе, снова схватив меня, но на этот раз за коленку, и как ни дергайся, не отпускал. Я в тот момент даже пожалела, что не спала в пижаме, а надела сорочку, которая почти не грела. Теперь, когда его руки были на моей коже, я ощущала себя беззащитной. И так было всегда, стоило ему нарушить мою зону комфорта.

— Откуда я знаю? — фыркнула я чисто по-девчачьи. — Мне же интересно, зачем ты бродишь по ночам. А вдруг с тобой, что-нибудь случилось? Отпусти, — прошипела. — Мне больно!

— Как будто тебя это волнует, — встал он.

— Конечно, волнует! Ты дурак, что ли? Ты, конечно, тот еще олух, но ты мой брат! И я люблю тебя!

— Точно? — приподнял он бровь, выражая весь скептицизм, на который был тогда способен.

— Мог бы просто ответить, что тоже меня любишь, — мне постоянно хотелось обидеться на него. Вечный раздрай рядом с ним.

— Люблю, конечно. Хочешь узнать, зачем я ходил?

— Ты еще спрашиваешь? Я сейчас умру от любопытства! Расскажи!

— Ладно, ладно, — усмехнулся он и аккуратно поднял меня со стула. — Пойдем ко мне. Все расскажу.

Ярослав взял меня за руку, и я сразу почувствовала небывалое ранее счастье. Ведь он сейчас посвятит меня в тайну. Печали всех недель, обиды, слезы — все резко стерлось, словно ластиком с белой бумаги.

Мы поднялись в его спальню, но постоянно оглядывались, чтобы нас никто не застал. Несмотря на юный возраст, мы уже знали, что прогулки по ночам ни к чему хорошему не приведут.

Уже в самой спальне мы уселись на кровать, не включая яркий свет, а оставив только лампу. И страх того, что нас могут застать, наругать, наказать, добавлял подобному общению ощущение запретного, нашей личной тайны.

— Ты же дальше своего носа не видишь, — вдруг заговорил он, когда я наслаждалась возвращением в комнату брата. Словно домой.

— Ты обижать меня решил?

— Я правду тебе говорю. В доме полно слуг, и у них там настоящие интриги.

— А с чего бы им интриги плести? Разве у них нет работы?

— Ну, на тебя в день тратится больше, чем их месячная зарплата, как бы…

— Эй. Хочешь сказать, я виновата?

— Нет, я хочу сказать, помолчи и послушай. Так вот у Нины работает горничная. За одеждой присматривает и вообще. Но ее хотели подвинуть, потому что место жирное.

— Жирное? — не поняла я.

Глава 12.

Ярослав

Иногда мне казалось, что между Мирой и мною пропасть.

И ведь дело не в том, что она младше меня. Разница-то небольшая. Тут скорее широта взглядов, интеллект, как ни крути, а самое главное — внимательность.

И порой ее наивность раздражает, она не видит дальше своего носа, не может порой признать очевидных фактов, но чаще всего я доволен тем, что она растет в закрытом, по сути, мирке, даже не знает, кем был наш отец, а кем, возможно, он является сейчас, хорошо скрывая свои садистские наклонности.

А может быть, я действительно много требовал от нее?

Ведь ей всего десять лет. Чертовых десять лет! И я уверен, что лучше она сохранит в себе наивность, чем будет как я замечать каждую пылинку на чистом столе этого мира.

Так что она такая, какая есть. И когда надо, она возьмет себя в руки и сделает все, как надо.

Вот как тогда.

Она закричала так, что даже я сорвался к двери, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.

Только услышав топот ног, я пришел в себя. Схватил ожерелье и стал ждать, когда вся орава беспокоящихся пронесется мимо.

Как только все стихло, я выбрался из спальни и побежал в нужное крыло.

Добрался до родительской спальни, и в нос ударил запах горячих тел. Судя по всему, Мира выдернула взрослых прямо из постели.

Я взглянул на кровать, и она действительно была не то что не заправлена, на ней как будто играли подушками. Хотя даже я понимаю, что здесь были далеко не детские игры.

Я осмотрелся, нашел гардеробную и положил ожерелье на свое место. Затем тут же направился ко входу в подвал, который зачем-то разместили в спальне отца. Это был наилучший выход, потому что объяснить свое присутствие в крыле родительской спальни я не смогу.

Но я не смог пройти и метра, как мое внимание привлекла чуть сдвинутая картина с обыкновенным пейзажем сибирского озера.

Я помню его. Помню. В это место возил нас отец, когда я только появился в доме.

Я быстро обернулся на запертую дверь, прислушался к шагам. Но все было тихо.

Только после этого я отодвинул картину полностью и увидел сейф. Нет, воровать я не собирался, но меня разбирало любопытство, что может храниться в этом месте, если отец меня спокойно допускал к сейфам на работе и в кабинете на первом этаже.

На лбу выступила испарина. Мне было даже страшно... Я очень хотел узнать, что здесь находится. Попробовал ввести все коды, которые мне были известны. День рождение Миры. Нины. Отца. Даже своей матери. Потом дату свадьбы, но и она не подходила.

Я выругался совершенно не по-детски и вернул картину на место.

Какая дата могла подойти? Какие документы там хранятся?

В этот момент я услышал шаги и нырнул в угол, где находился люк в подвал, но он был заперт, и я даже на миг запаниковал. Пришлось спрятаться в гардеробе матери и стать частью этого богатства. Я зарылся в шубу и замер, прислушиваясь к тому, что происходит в самой спальне.

— Ты водила ее к врачу? Точно проблем нет?

— Почему ты спрашиваешь? Из-за этого крика? Так она же сказала, плохой сон…

— Ей снова стали сниться плохие сны? Может быть, ты давишь на нее своими тренировками?

— А ты на Ярослава нет? Ты уже даешь ему документы по комбинату. Он не мал для этого?

— Ты прекрасно знаешь, что мозги у него далеко не как у тринадцатилетнего. К тому же ему самому нравится, а Мира стала закатывать истерики.

— Ей десять, а не два. Пусть привыкает, иначе…

— Нет. Лето на то и дано, чтобы отдыхать. Пусть снова выходит на улицу, только с Ярославом. Он ее защитит от любой напасти. А с тренировками до осени стоп.

— Ты несерьезно! Как отменить тренировки? Она не согласится!

— Вот и спросим завтра. И без твоего хищного взгляда, Нина, хотя, — голос отца внезапно изменился, стал глуше, напряженнее, как будто. — В определенные моменты мне так даже больше нравится…

— Борис, — недовольно заворчала Нина, но вскоре ее голос тоже стал нежнее. — Борис.

Меня скрутило от плохого предчувствия, и я сразу закрыл уши руками, стараясь абстрагироваться от происходящего в комнате.

Я знал все процессы, но слышать этого не хотел, тем более от родителей. Но вдруг отец выругался, а Нина заворковала.

— Что, моя хорошая? Не спится?

— Не-а. Можешь со мной полежать? — канючила Мира, и я закрыл глаза от облегчения. «Моя умная девочка», — подумал я и приготовился выйти. Всем известно, если Нина спит с Мирой, отец идет работать.

Так и вышло. Вскоре комната опустела, и я смог выбраться. Как только Нина все-таки покинула комнату Миры, очевидно, убедившись, что она спит, я тут же занял ее место. Зашел в темную спальню, стараясь двигаться бесшумно, и прикрыл крохотные ступни.

— Яр? — пробурчала Мира, почти не открывая глаза.

— Да, детка. Ты умница. Спасла меня.

— Значит, и я на что-то гожусь.