Содержанка

Пролог

— О, Раф, наконец-то! Привет, брат! — кричат наперебой Борис, Артур и Славик.

— Вечер добрый.

Алекс Равский с хлопками пожимает партнерам руки. Падает в кресло, ему тут же наливают выпить.

Всем сидящим за столом около тридцати. Мужчины успешны и богаты. А еще изрядно пьяны.

— Как долетел?

— Самолет не упал, как видишь. Устал пиздец. Соколов тот еще мудозвон, не нравится мне его предложение, и всё. — Раф делает глоток, едва морщится. — Что-то не то он делает. Я жрать хочу, чем тут вообще кормят? — Равский притягивает к себе меню, начинает листать.

— Не парься. Юристы еще раз посмотрят договоры. Если что, маякнут.

— Ты же знаешь мою чуйку. Ладно, забили. Отдыхаем сейчас.

У Рафа голова взрывается. Участие «СоларЭнерджи», его главного детища, в международной выставке заслуженно изменило представление о солнечных батареях. Но получить заказы — это только треть дела. Важно их выполнить. Принципиально важно — в срок.

Раф наугад выбирает блюда и отпускает официанта. Трет лоб и виски, вяло слушая разговор друзей, сам по сторонам оглядывается в поисках той, с кем можно познакомиться. Расслабиться. Нужно хоть немного расслабиться, иначе он сойдет с ума. Поедет в больничку и будет лечить голову, как вечно угрожает его приемная мать. Нельзя столько работать. Деньги — далеко не всё в жизни. Легко рассуждать об этом, когда они есть. Еще недавно у Рафа ничего не было и он готов был поспорить.

— Как у вас дела? — спрашивает наконец.

— Нормально. Рита хочет подать на развод. — Артур сообщает новость как само собой разумеющееся. — Всё как обычно.

— Опять? Вы хоть раз доходили до финиша?

— Пару раз доезжали до загса, — усмехается приятель. — Потом нервы сдавали у нее или у меня. Поглядим, как в этот раз.

— Вот поэтому я больше никогда не женюсь. — Борис наполняет стаканы.

— Одному тоже херово. — Раф смотрит перед собой. — Я летел двадцать часов, сил нет зрачками двигать, не то что проводить презентацию себя хорошего и знакомиться.

— Ну сними шлюху.

Раф морщится. Его параноидальный страх перед всякой заразой не позволяет даже притронуться к девице с низкой социальной ответственностью. Вообще, сложное дело —вести столь крупный бизнес и параллельно успевать строить отношения. Знакомиться, уделять время, неделями помнить о существовании женщины...

— Ладно, проехали.

— Все мои проблемы решились с тех пор, как я стал спонсором, — встревает Борис.

— Блядь, кем? — Раф приподнимает брови.

— Спонсором. Девчонки это так называют. Я оплачиваю ее расходы, она за это заботится обо мне. Никакого равноправия, чувств и прочей современной ерунды. Патриархат, удобство и комфорт. В койке, как в турецком отеле, — все включено.

— И много у нее таких, как ты? — уточняет Равский брезгливо.

— Полная эксклюзивность. Я периодически проверяю, кстати. Чуть не по нраву — вышвырну. Подумай, Раф, реально. Это круто. А потом, как созреешь, можно и жену поискать. Хотя с твоим характером будет сложно. Содержанка — то, что тебе сейчас нужно. Могу познакомить, у моей есть подружки.

— Дорого? — Раф слегка улыбается.

— С твоими доходами — ерунда. Ты же Алекс Равский, кто сейчас не знает это имя? Хотя бы попробуй. Гарантирую, это кайф, на который легко подсесть.

— Подумаю. — Раф осушает стакан.

Он физически не может спать в самолете, поэтому бодрствует уже больше суток. Организм функционирует на автомате, усталость настолько сильная, что сон не идет. Такое с Рафом уже бывало. Нужно напиться и выключиться. Через пару дней войдет в режим и перестроится на новое время.

— Ты гений, но гений с подвохом. Не каждая бесплатно захочет терпеть.

— Я не собираюсь больше жениться.

— Детей все равно надо. Рано или поздно ты к этому придешь, но согласен, сейчас реально некогда. Ты надолго в Москве?

— Месяца два-три. В Сиднее пока нечего делать, там все налажено. Ну и Игорь смотрит.

— Отлично. Ладно, парни, я поехал. Моя нежная девочка уже заждалась, ужин домашний готовит. Не хочу ее расстраивать. — Борис поднимается с места.

Раф бросает взгляд на пучок салата, который ему принесли. Думает о холодной постели и берет приборы.

Через час он уже дома. Ходит по квартире, борется с бессонницей. Настроение вроде бы нормальное, но при этом внутри пусто. И пустота эта — тяжелая, объемная. Какая-то будто распирающая.

Сон приходит ближе к семи утра. Примерно минут через двадцать сотовый начинает вибрировать. Раф нащупывает его рукой, разлепляет веки. Номер неизвестный. Первая мысль — вышвырнуть в окно и продолжить наконец спа-ать!

Следующая догадка иглами ужаса втыкается в затылок: вдруг что-то случилось? Тревога берет свое, Раф мажет пальцем по экрану и прижимает телефон к уху:

— Да?

— Александр Дмитриевич Равский? — резко произносит смутно знакомый женский голос.

Глава 1

Всё вымышлено, любые совпадения случайны

Ива

Я замираю с костылем, затем оборачиваюсь и запихиваю его обратно в машину.

— Ива, что ты делаешь? — Мама подходит ближе и грозно хмурится.

— Мне лучше. Правда. Да и тут два шага, ничего страшного, сама дойду.

— Доктор кому сказал беречь, не нагружать? — Мама невозмутимо достает костыль и вручает мне.

— Я и так почти не напрягаюсь. Пожалуйста, не настаивай, я справлюсь.

Мысль появиться перед сборной в столь никчемном виде буквально убивает! Я проверяла: могу продержаться на ногах час. Мне нужен этот час. Жизненно необходим, как кислород. Но мама и слышать не хочет. Разводит руками и повышает голос:

— Ты стесняешься, что ли?

— Нет, просто не хочу никого расстраивать. Я какая-то... жалкая. А я никогда не была жалкой, мам. Пожалуйста.

— Я сейчас же звоню Льву Захаровичу.

Она достает телефон, набирает номер хирурга и начинает жаловаться. Глаза жжет, я сжимаю зубы, выхватываю костыль и, опираясь на него, шустро ковыляю в сторону общежития. Операция длилась дольше пяти часов — я не могу подвести врача и испортить результат его работы. И так уже всё, что могла, испортила, неудачница.

Глупая травма! Я почти восстановилась и должна была ехать сегодня на соревнования. Качаю головой, запрещая себе думать об этом. Не время.

Захожу в корпус и тут же слышу крики:

— Ива! Там наша Ива!

Кожу покалывает от удовольствия. Родные голоса близких людей. А еще я обожаю запах нашего общежития — жадно вдыхаю его, насыщаясь. Если честно, то дома уснуть не получается. У мамы... словно в гостях.

Девчонки спешат навстречу, и мы обнимаемся. Особенно долго — с Таней и Леной, моими самыми близкими подругами. Да, формально, на соревнованиях, мы соперницы, в последние годы делили первые места и даже ссорились из-за внимания тренера. Но все остальное время — неизменно поддерживали друг друга, как никто в мире.

— Как ты? — спрашивает Лена, когда мы отходим чуть в сторону и остаемся втроем. Смотрит в глаза.

Я с трудом выдерживаю взгляд.

— Нормально. Буду болеть за вас изо всех сил. Первые два места точно наши.

— Могло бы быть три, — говорит Таня. — Вы с Леной делите первые два, потом я. Как всегда.

— Ставят Лизу, но она не сможет. Должна была ехать ты, Ива, — с жаром заявляет Лена. Упрямо, быстро. Словно ее слова что-то могут изменить.

— Да ничего, это не важно. Все мысли о том, как вы выступите. И зря вы про Лизу, я в нее очень верю.

— Жаль, что ты не сможешь поехать хотя бы поболеть!

Улыбаюсь шире. Тренер сказала, что не стоит.

Меньше всего на свете я хочу, чтобы девочки ехали с чувством вины или испытывали ко мне жалость. Зря взяла в поездку маму! Она должна была помочь, а не вести себя так, словно мне пять!

Отставляю злополучный костыль подальше и опираюсь на подоконник.

— Мне значительно лучше. Правда. Скоро восстановлюсь.

— Впервые без тебя. Если честно, я не представляю как... Меня даже тошнило с утра.

Мой рок — излишняя эмоциональность — прорывается даже через обезболивающие. С самого детства я могла заплакать на ровном месте от радости или печали. Сейчас сам бог велел. Слезы катятся по щекам, хотя я продолжаю улыбаться. Забавно, что могу, плача, продолжать делать необходимое. Тренера давно привыкли.

— А ну-ка перестаньте! — встряхиваю подруг. — Вы самые лучшие! Самые-самые! Сильные, смелые, талантливые. Мои девочки! Вы поедете и привезете медали. Кто-то же должен мне их показать, в конце концов!

— Ох, Ива!

Мы обнимаемся втроем крепко-крепко. Потом я провожаю девочек до микроавтобуса. Обнимаюсь с тренерским составом, улыбаюсь.

Меня зовут Иванна Ершова, мне двадцать один год. С шестнадцати лет я в сборной страны и в этом году должна была выступать на Олимпийских играх. Сейчас это под вопросом. Игры через несколько недель, а у меня нога в гипсе.

Четыре месяца назад в моей жизни начался кромешный ад. Травма, и как ее следствие — сорванное выступление. Полный шок и провальное интервью. Мне вкололи что-то очень сильное, разум словно помутился, я не поняла журналистов и сказала не то, что следовало. После чего спонсоры прекратили со мной сотрудничество. Разом. Без объяснения причин и шанса оправдаться. Просто вычеркнули из жизни.

То злополучное интервью и фотографии красовались во всех спортивных изданиях. Я почти восстановилась, но неделю назад, как сказала Алла Теодоровна, доломалась окончательно.

Всё, что могу сделать для команды — это поддержать морально.

Смотрю вслед уезжающему микроавтобусу. Лена и Таня высунулись из окон и машут, а я в ответ. Девочки шлют воздушные поцелуйчики. Я плачу и смеюсь одновременно.

— Ива, я на работу опаздываю, — осторожно просит поспешить мама.

— Да-да, конечно. Идем.

Глава 2

Когда гимнастка выходит на ковер, каждая деталь имеет решающее значение. Еще до того, как зазвучит музыка, задолго до момента, как будет выполнено первое движение программы — я уже выступаю. Ко мне прикованы взгляды. Гимнастка создает образ с первой секунды.

Смотрю в зеркало и встряхиваю головой. Сегодня мой образ также продуман до мелочей, вот только он не для судей, а для одного человека, с которым у меня свидание.

Волосы распущены, макияж ярче, чем я привыкла. Одежда, отдать должное, по вкусу. Никаких вырезов или прочих унизительных деталей. Стильное закрытое платье из плотной ткани, по фигуре.

Учитывая, что все спонсоры вмиг отвернулись от неугодной спортсменки, которую впереди ждет долгая реабилитация, нужно где-то найти деньги. Работу или компанию, которая поверит в меня, согласится помочь в обмен, например, на рекламу. Иначе я даже не представляю, что делать.

Алла Теодоровна считает, что не помешает выйти замуж. Разумеется, удачно, а не за какого-нибудь козла. Она обещала посодействовать. Сглатываю. Я не думаю, что это хорошая идея, но спорить так и не решилась. Была не в том состоянии.

Бросаю взгляд на большие часы в золотой раме — начало восьмого. Я бы сейчас заканчивала тренироваться в любимом телесном купальнике и собиралась на ужин. В нашей столовой по пятницам дают рыбные котлеты. Безумно вкусно.

Сжимаю костыль крепче — потрясающий аксессуар при мне.

— Вам помочь? — предлагает администратор руку. — Проводить до столика?

— Спасибо, я сама. Меня уже ждет, полагаю, какой-нибудь богатый дедушка-извращенец?

Администратор, замешкавшись, моргает.

— Да я шучу! Просто свидание вслепую, — улыбаюсь весело, отмахнувшись. — Нервничаю.

Администратор смеется и грозит пальцем, дескать, ну и шуточки. Я о том же, не поверите!

Ну и шуточки у вас, Алла Теодоровна! Какое замуж?

— Вы первая. Идемте.

Пораженно вновь смотрю на часы — я опоздала на десять минут и приехала... первой?

Присаживаюсь за столик и оглядываюсь. Неуютно. Прячусь за меню. Представляю, как буду рассказывать об этом подругам, и щеки тут же пылают. Ситуация и без того была довольно унизительной, сейчас она впечатывает в стену.

— Определились? — спрашивает официант еще через пять минут.

Я честно ждала ужин с этим добрым богатым человеком, Андреевой не за что меня упрекнуть. Просто не мое это, наверное. Как и спорт, успех, счастье и прочее хорошее и прекрасное. Пора домой. Закрыться в ванной от мамы и продолжить лежать на полу, рыдая.

— Спасибо, но нет. Что-то совсем пропал аппетит. Посчитайте воду, пожалуйста...

В этот момент к столику быстрым шагом подходит мужчина. Меня даже ветром обдает от такой стремительности. Растерявшись, я вдруг чувствую себя очень одинокой и беспомощной. Опускаю глаза. Не успеваю рассмотреть незнакомца как следует, лишь мажу глазами по белоснежной рубашке и огромному букету алых роз, следом окутывает их навязчивый запах. Сердце ускоряется, кислорода становится недостаточно.

Начинается. Начинается самым кошмарным образом — мужчина опоздал и принес цветы, которые я не люблю.

Он останавливается рядом. Я смотрю перед собой.

— Извини, пожалуйста, я задержался.

Голос кажется смутно знакомым. Хотя, наверное, это галлюцинации. Я мало с кем знакомилась вне спорта.

— Привет. Ничего страшного, я не скучала.

Мужчина наклоняется и клюет меня в щеку. Горячие губы прижимаются к коже и обжигают неожиданностью. В этот момент вся краска мира, кажется, устремляется к моему лицу.

Целует он вроде бы по-дружески, но при этом задерживается чуть дольше, чем следовало бы. В нос ударяет запах его туалетной воды — довольно терпкий.

Когда мужчина отстраняется, я поднимаю глаза и застываю. Это же тот самый сумасшедший, который скупил для меня все розы в Эмиратах! Пульс ускоряется. На следующий день я упала и получила травму. Я их не выношу: очень плохие воспоминания из детства. Розы — дурной знак.

Часто моргаю.

Мужчина же улыбается и смотрит так заинтересованно, что щеки продолжает печь. Ему на вид около тридцати. Смуглая кожа, темные волосы. Радужки глаз так и вовсе почти сливаются со зрачками в этом освещении. На контрасте с белой тканью рубашки смотрится довольно эффектно.

— Это тебе. — Он протягивает букет.

— Спасибо. — Я принимаю розы и сразу откладываю на стул подальше.

Лицо так и пылает. Понятия не имею, как быть и реагировать! Он, разумеется, не может знать о моей нелюбви к этим цветам, я еще никому в жизни ее не озвучивала, боясь показаться странной. Но хотелось бы, конечно, чтобы догадался.

Как же его зовут? Александр вроде бы. У него сейчас мегапопулярный стартап.

— Я так рад тебя видеть, — выдает Александр. — Еще раз хочу извиниться за то, что опоздал. Некрасиво вышло. Надеюсь, цветы хоть немного загладят вину. Я правда ждал этот вечер. — Он присаживается за стол.

— Пробки? — подсказываю.

Глава 3

На ковре я всегда одна. Друзья, мама, тренеры... все они рядом, буквально в нескольких метрах, но при этом в момент выступления — невообразимо далеко. Играет музыка, и близкие как будто остаются в другой реальности. В этой... есть только гимнастка, ее настрой, воля к победе. Мне нравилось это ощущение — когда все зависит лишь от меня. Любила его.

Сейчас я вообще не понимаю, что происходит. Пытаюсь хоть как-то удержать контроль над ситуацией, но куда там!

Равский смущает своим вниманием, увлеченностью. Ловит мой взгляд и произносит:

— Ты мне нужна в первую очередь для имиджа.

— А...

Не дав ответить, он тут же продолжает:

— Моя жизнь в данный момент — предмет повышенного интереса, за мной даже стали следить папарацци, поэтому и спутница нужна соответствующая. Яркая, уверенная, способная противостоять давлению и вести себя адекватно. Вы, гимнастки, железные. Во всем идете до конца. Поэтому я и выбираю тебя.

— Спасибо. Эм... польщена.

— Это ирония? — Алекс беззлобно улыбается. — Напрасно. Ты лишилась своей мечты, помоги осуществить мою. Вместе у нас получится.

Вот вам и свидание. Алла Теодоровна упоминала, что богатые гении со странностями. Но, кажется, шкатулочка только открывается.

— Ты предлагаешь заключить... сделку? Вот так сразу? А как же чувства? Я могу тебе... просто не подойти.

Он хмурится, будто вообще не понимает, что я несу. Затем решает, видимо, не обращать на глупости внимания. Через заминку объясняет:

— Вся эта любовная хрень не для меня, да и времени нет. У меня проект, заказчики, и жажда заработать. Поэтому мы заключим договор на три года. За это время ты восстановишься, выучишься, выплатишь ипотеку. И, если все пройдет хорошо, я помогу тебе в тренерской карьере. Заманчиво?

— Но тебе ведь будет недостаточно, чтобы я просто носила статус твоей девушки и красовалась с тобой на фото? Иначе это было бы... слишком похоже на сказку. — В моем голосе мелькает такая явная надежда, что сама поражаюсь.

Вот бы это был очередной спонсорский контракт! Я рекламирую Рафа, нахваливаю в прессе шикарного надежного мужика, он в ответ помогает реабилитировать ногу и имя. Это странно, но присутствует логика. В этот момент Равский действительно начинает нравиться. Он симпатичен, обаятелен, умен и успешен. Работать с ним было бы комфортно.

Раф тем временем чуть приподнимает брови и произносит:

— Ты слишком красива.

И пялится. Как жаждущий на воду. Моя бедная душа сжимается в комочек и падает в пустоту.

Всего три слова, но их хватает, чтобы четко осознать: сказки не будет. Этому мужчине нужно большее. Он оторвался от конференции и приехал сюда за именно за мной.

Краснею. В тысячный раз за десять минут свидания прячу глаза.

В висках шумит, а уши начинают гореть. Равский спрашивает, понизив голос:

— Ива, ты девственница?

Я вскидываю глаза и ошпариваю засранца возмущением! Нет, это ни в какие ворота! Он полностью серьезен и крайне увлечен беседой. От злости покалывает кожу. Если бы не больная нога, я бы ушла немедленно! Сейчас, увы, гордо продефилировать не получится, скорее — жалко. Лишь поэтому остаюсь на месте.

— Если нет, мой гонорар будет урезан? — парирую, приподняв бровь. — На сколько процентов?

— Не будет. Ты дико смотришь, пытаюсь понять причину. Мы пока просто разговариваем.

— Ты пытаешься купить меня. В открытую!

Он кивает, дескать, и что? Меня же окончательно накрывает! Вместо того чтобы тренироваться, быть в кругу приятных близких людей, я обсуждаю с чужим мужиком свою стоимость. Я его знаю пять минут! Не хочу ни целовать, ни тем более спать с ним. Слезы подкатывают, я моргаю и стараюсь переключиться. Зареветь сейчас явно не в тему. Только не перед ним!

— Эй, — зовет Раф. — Мы просто обсуждаем условия.

— Прости, я не продаюсь.

— Все продаются, главное — указать цену.

У меня открывается рот.

— Все? По-твоему, за деньги можно купить любого?

— Даже чемпионку.

— Боже! Не знаю, это воспитание или ты сам придумал... Но так же нельзя! Знаешь, я бы пожелала тебе пожить какое-то время в бедности и попробовать с людьми дружить. Общаться. По-настоящему. Может быть, и не пришлось бы покупать спутниц: они бы захотели быть с тобой просто так. Бесплатно.

— Никто бы не захотел, — отвечает он тут же, причем абсолютно спокойно.

Фыркаю.

— Ты попробуй, вдруг получится!

— Мне скоро тридцать, я пробовал. — Раф смотрит ровно, хотя взгляд становится напряженнее. — У меня социальная дезадаптация, со мной не уживаются.

Я осекаюсь, смутившись. Это что такое? Болезнь? Больным он не выглядит явно. Скорее, напротив, слишком здоровый, бодрый, богатый и охреневший кобель.

— В каком плане не уживаются? Ты бьешь людей? — Склоняю голову набок.

Глава 4

— Оладьи или блины? — У мамы излишне веселый голос.

Обычно она так не разговаривает. Даже на записях с моих детских праздников нет столько наигранности, а ведь мне двадцать один, а не четыре. Приветливо улыбаюсь, не желая ее расстраивать. Понимаю, насколько нам всем нелегко.

— Я пас! — Поднимаю вверх руки, сдаваясь. Указываю на стол, где лежит ворох фантиков от конфет и шоколадок. Поглаживаю живот. — Если съем еще хоть что-нибудь сладкое, впаду в сахарную кому.

— Вижу, времени зря не теряла. — Мама шутливо грозит пальцем. Подходит к столу и начинает собирать бумажки. — Отвела душу?

— Да-а, — усмехаюсь и потягиваюсь. — Выполнила пятилетку за день.

— Здорово! Самое время позволить себе то, что раньше было нельзя. О, Ива, а давай сделаем сливочную пасту с красной рыбой, как мы пробовали в том ресторане с Андреевой? Спорю, там в одной ложке миллион калорий, но ведь вкусно! Обалденно. Я сливки возьму пожирнее. Только нужно за продуктами сбегать.

— Я пулей! — вызываюсь в шутку. Затем указываю на ногу и закатываю глаза.

Мама улыбается и присаживается рядом на диван. Мы зачем-то обе смотрим на весы, что пылятся в углу.

— Если не хочешь, я сделаю котлеты на пару́ из индейки. И потру морковь. Тоже вкусно.

Прыскаю в ладонь. Да-да, я самой себе неприятна последние недели, что уж о других говорить. Унылая девица на выданье. Апатия — жутко противная штука. Причем тяжело всем, и человеку в этом состоянии, и его близким.

— Спасибо, мам. Приготовь, что сама хочешь. Правда. Больше никогда не буду выпендриваться.

Мама фигуристая, и я, видимо, пошла в нее. После пятнадцати лет вес начал резко расти, организм стремился к женственности. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы при росте сто семьдесят сантиметров удерживать себя в пределах сорока четырех килограммов.

Тысячи раз мы ругались с мамой по поводу готовки! Сколько бы я ни просила, она упорно жарила котлеты на сливочном масле, а супы варила такие густые, что ложка стояла. Когда-то эти проблемы казались суперважными.

Мама обнимает одной рукой, я закрываю глаза. Зажмуриваюсь. Действительно тошнит от количества сладкого, что запихала в себя зачем-то. Включается чувство вины, из-за чего становится еще хуже. Я тяжело вздыхаю и тоже обнимаю маму. Она чудесная, столько для меня сделала! И точно не заслужила вот так нянькаться с великовозрастной дочерью.

— Мам, ты можешь поехать к Сергею или пригласить его на ужин. Я совсем не против. Все равно хотела лечь пораньше, — говорю ободряюще.

Сергей работает начальником охраны в той же клинике, что и мама. Так они и познакомились восемь месяцев назад.

— В другой раз. Расскажи лучше, как прошло вчерашнее свидание? — Мама слегка толкает локтем. — Слова «норм», «пойдет» и жим-жим плечами не принимаются .

Улыбаюсь.

— Тогда я в тупике. — Меняю положение и вытягиваю ногу. — Поужинали, поболтали. Он... симпатичный, но совсем не в моем вкусе. Разные взгляды на будущее. Поэтому мы провели вместе время и разошлись в разные стороны.

Я сказала Равскому «нет». Четко, резко и абсолютно категорично. Пока шум аплодисментов еще звучит в ушах, я не буду бегать за мужиками по щелчку пальцев.

Встала из-за стола и отказалась от помощи. Гордо проковыляла до гардероба, потом ждала такси на улице. Алекс позвонил, когда подъезжала к дому. Спросил, всё ли в порядке. Это было, наверное, приятно, но ровным счетом ничего не изменило. Я злилась. Жутко злилась на себя из-за того, что оказалась в этой тупой ситуации, и буркнула в ответ что-то скупое! Вышла из такси кое-как, дохромала до мусорного бака и выбросила туда цветы.

Когда повернулась в сторону подъезда, увидела в нескольких метрах черную теслу. Алекс сидел на заднем сиденье, окно было открыто. Он смотрел на меня. Так же как и его водитель.

Сердце покрылось льдом, рухнуло на асфальт и рассыпалось в крошку. Машина вдарила по газам и пафосно скрылась за поворотом. Я почувствовала себя последней гадиной. Вот зачем он следил за мной?! Мы с мамой ненавидим розы, я не могла принести их домой! Но при этом честно терпела запах в такси, чтобы не обидеть Рафа.

Стыд сжал горло. Ответом ему стал гнев! Сильный, жгучий, неконтролируемый. Я понимала, Равский не виноват в том, что через месяц не я поеду на Игры. Не Алекс оставил меня без спонсоров и дохода. Он попытался помочь. В конце концов, угостил ужином!

Но очередная ошибка стала фатальной. Она размазала бывшую чемпионку по стеночке. Мне нужна была хоть какая-нибудь победа, хотя бы самая крошечная! Вместо этого провал за провалом.

Я открыла приложение и перевела примерную половину стоимости ужина на привязанную к номеру Алекса карту. Не нужно меня кормить, я поступила плохо. После чего, наконец, разрыдалась.

Мама внимательно смотрит на мое лицо, чуть повышает голос:

— А кто в твоем вкусе, Ива? Спорт? Обруч? За булавы не выйдешь замуж.

— Может, я буду первой.

***

Весь понедельник провожу в поликлинике. Очереди, снимки, беседы с врачами. Бесконечный замкнутый круг. Частную клинику я больше не могу себе позволить, но реабилитация положена по полису. Правда, чтобы ее получить, нужно обойти миллион врачей и двести раз подняться и спуститься по лестнице.

Глава 5

В другой ситуации я бы подошла к Алексу и поздоровалась первой. Необязательно оставаться на разговор, спрашивать о делах или что-то в этом роде. Можно ведь отдать дань вежливости и просто сказать: «Привет, хорошего дня!» Если ответит доброжелательно — извиниться, что так вышло с цветами.

Поразительно, какой свободой я обладала, когда ходила без костылей! Можно было бы направиться в его сторону, затем передумать и легко скорректировать маршрут. Сейчас же мои передвижения успеют заметить все. Вдруг Равский отвернется?

Жуть пробирает, как глупо я буду выглядеть!

Стреляю глазами в сторону мужчин: что-то обсуждают взахлеб. Алекс самый высокий, под метр девяносто, чуть худощавый. Темные, жесткие на вид волосы чуть вьются. Он стоит спиной, и не видно его мимику. Но по движению плеч понятно, что довольно расслаблен.

Я же от факта его присутствия накручиваю себя все сильнее. Совесть трактором вспахивает нервную систему. Впервые я думаю о том, что мой жест — оплатить половину счета — мог показаться еще более оскорбительным, чем выброшенные цветы. Дескать, мне от тебя ничего не нужно. Совсем. Хотя я иное имела в виду.

Какой ужас! Равский, должно быть, думает, что я просто хамка!

Девочки уходят готовиться к новой фотосессии с предметами. Меня тоже приглашают, но очевидно, что из жалости. Вдобавок нога дает о себе знать, поэтому отказываюсь и присаживаюсь на стул.

Молча наблюдаю с тем, как Лиза принимает эффектные позы перед фотографом. Давление на затылок возрастает, сжимаю зубы крепче. Я бы сделала не так. Чуть вытягиваю одну руку, делаю движение второй.

Сама не замечаю, как позирую... Но замечает одна из подруг Лизы. Она показывает пальцем и смеется. Все оборачиваются и пялятся на меня.

В груди взрывается. Я резко опускаю руки. Краска ударяет в лицо. Смотрят все — тренеры, фотографы, менеджеры, гости. Даже Лиза!

На глаза наворачиваются слезы, чертят по щекам дорожки. Вспышки камер ослепляют, отчего слез еще больше. Фотограф кричит, просит повторить, но я не соглашаюсь. Тушуюсь.

Сломанная кукла тоскует о былом величии, ей не следовало приходить сегодня.

Оглядываюсь по сторонам в поисках своих девчонок, но их нигде нет. Зато вижу Алекса. Он так и стоит у дальнего стола с бокалом шампанского.

Наши глаза встречаются, и на этот раз я не отвожу свои.

Да пофиг уже!

Равский по-прежнему серьезен, кивает в знак приветствия. Смущенно улыбаюсь в ответ и тоже киваю.

Мы удерживаем зрительный контакт несколько ударов сердца. Алекс говорит пару слов друзьям и через весь зал идет в мою сторону.

В душе неожиданно разливается тепло от благодарности, что я испытываю. Одной сейчас просто невыносимо.

— Привет, — говорит он, протягивая бокал. Оглядывается в поисках стула, но не находит.

Встать бы тоже, но тогда нужно тянуться к костылю, а я уже принимаю фужер.

— Это твой же.

— Я не притрагивался.

— Не пьешь? Я думала, у тебя есть водитель и ты можешь себе позволить.

— Да, есть. Но я ему не доверяю.

Улыбаюсь широко. Алекс такой странный! Это занимательно. Краем глаза слежу за тем, как Лиза подкидывает мяч, неловко ловит. Делаю усилие, чтобы не прикрыть ладонью лицо. Она может лучше, сейчас нервничает, это понятно. Но если сбоит на обычной фотосессии, что она собралась делать на Играх?

Запиваю боль алкоголем. Равский, как и любой далекий от гимнастики человек, не замечает ошибок, он мажет по Лизе взглядом и возвращается ко мне.

Не слишком удачная позиция: я сижу, а он стоит и смотрит сверху вниз.

— Показательный бёрн-аут у твоего подъезда был эффектным, но лишним, — говорит Алекс. — Обычно я так не делаю. Хочу извиниться за эту сцену.

Пузырьки попадают в нос, его щиплет, и я тру кончик. Он имеет в виду шлифование на месте и резкий старт, наверное.

— О. Не извиняйся, я понимаю. Это ты меня прости, что так вышло с розами. У мамы аллергия, я не могла принести цветы домой. И мне... просто некуда было их деть.

Лгу безбожно, но что уж поделаешь. Брови Алекса ползут вверх, и меня уже не остановить. Мы, спортсмены, во всем идем до конца:

— Она сразу начинает чесаться и может задохнуться.

Какая чушь! Алекс моргает.

— Понял. Только на розы?

Щеки вспыхивают, остатки слез испаряются моментально, как вода с раскаленной сковородки. Он спрашивает... как будто хочет что-то еще мне подарить?

— Да, только на них. Особенно на красные. Я тоже не люблю эти цветы. И мне жаль, что так вышло. Вот. Честно, жаль. Хотела написать тебе, но не нашла слов.

Облегчение, которое я испытываю, становится колоссальным! Как же хорошо, что у нас есть рот и мы можем с его помощью разговаривать.

Алекс приседает и смотрит теперь снизу вверх. По-прежнему серьезен, взгляд прямой, и становится не по себе от внимания. Но при этом не хочется, чтобы оно заканчивалось. В эти минуты мне жизненно необходимо внимание. Любое.

Глава 6

Излишняя мужская инициативность всегда вызывала во мне чувство неловкости. Я предпочитаю дистанцию и такт. Интеллектуальный флирт, чуть прохладное общение. Наглые же, ошалелые от спермотоксикоза мачомэны, пытающиеся любым способом залезть под юбку, — всегда лишь бесили. Меня никогда не интересовал пьяный секс в клубе, я не смеялась над пошлыми анекдотами.

— А еще я впервые нахожусь на свидании не со спортсменом. — Эту фразу говорю уже вслух. — Непривычно.

— Что именно? — уточняет Алекс.

Мы уже час катаемся по городу, слушая музыку. Он ведет машину спокойно и уверенно. Никого не подрезает и не ругается. Но расслабиться не удается.

— Постоянно тянет начать обсуждать питание и тренировки, но останавливает страх показаться скучной. Что еще сказать, даже и не знаю. От этого паника усиливается троекратно. В общем, еще час, и я просто умру от ужаса! — всплескиваю руками.

Алекс улыбается:

— Ты не можешь показаться скучной.

— Ты меня совсем не знаешь.

— Зато я знаю себя и то, что меня мотивирует. Новое. Ты — вся новая, поэтому интересная. Но вижу, ты устала… — Он кивает на мою бедную ногу, которая и правда неприятно пульсирует. Я об этом не думала, пока Алекс не сделал акцент. — Поэтому говорю прямо: поехали ко мне?

— Мерить шубу? — неловко отшучиваюсь.

Листаю в соцсети новые фотографии, на которых нас обоих отметили. В чем-то Раф прав: наши отношения были бы отличной рекламой и мне, и ему. С виду красивая пара, что внутри — каждый додумает сам.

— Я снимаю однушку в Сити, оттуда открывается красивый вид, — продолжает он безэмоционально заманивать. — Ради него и снимаю, в общем-то. В остальном квартира не стоит того.

Представляю себя у него дома, и в груди все сжимается. Не от трепета и предвкушения. Алекс мне по-прежнему не нравится. Скорее, дезориентирует перспектива. Я думаю о шаге, который легко могу совершить, о последствиях, которые будут, наверное, по плечу. Что Раф сделает страшного? Займется со мной сексом? Не убьет же, в конце концов.

Андреева считает, что стоит к нему присмотреться. Мама уверена, что пора больше внимания уделять парням. Девочки закончили фотосессию и едут домой, чтобы успеть вечером потренироваться.

Бросаю взгляд в сторону Алекса. Высокий он все-таки. Заметно даже сейчас. Плечи широкие, пальцы длинные. Беззвучно барабанит мизинцем по рулю, будто нервничает, и это кажется милым.

Самое страшное я уже пережила, остальное — мелочи. Больше всего на свете не хочется сейчас снова остаться одной, поэтому произношу вслух:

— Поехали.

***

В его квартире мало мебели.

Одна большая комната в бело-серых тонах, которая и кухня, и гостиная одновременно. Посередине стоит фиолетовый диван, напротив — плазма. Огромные окна в пол. Много зелени в горшках. Доска, исписанная мелом. Еще одна доска со стикерами. На рабочем столе два монитора и две клавиатуры. Также я замечаю ноутбук на барной стойке. Рядом с ним — чашка с недопитым кофе, которую Алекс первым делом убирает в раковину.

Меня слегка потряхивает, когда присаживаюсь на диван. Вытягиваю ногу.

Алекс гремит посудой, хлопает дверцей холодильника. Откупоривает бутылку шампанского. Я не просила, это его инициатива. Все звуки кажутся неприятно громкими и значительными.

Сердце колотится где-то в районе горла, я никак не могу успокоиться, сильно хочется плакать от эмоций и общего состояния.

Он ставит на стол поднос с закусками, два бокала с шампанским. Кофемашина громко гудит, пока варит кофе. Едва она замолкает, я говорю:

— Математика — это язык, на котором написана книга природы. — Прокашливаюсь и добавляю: — Галилео Галилей, шестнадцатый век нашей эры.

— Вау, — восхищается Раф.

Присаживается рядом, делает глоток черного напитка из прозрачной чашки, борется с зевотой. Я тут же зеркалю, прикрывая рот ладонью.

— Не обольщайся, это всё, что осталось в памяти из школьного курса математики. Так что сразу срежь процентов восемьдесят тем для разговора.

Он низко смеется, подхватывает:

— Ты знаешь, что Галилей и Шекспир родились в один год?

— Правда? Ого! Теперь ты должен заявить, будто это все, что ты запомнил из школьного курса литературы.

Он качает головой, опускает глаза и вновь улыбается. Его нога дергается, словно отбивая какой-то ритм, у меня так бывает, когда очень сильно волнуюсь. Например, перед важными соревнованиями или любой тренировкой, на которой присутствует Андреева. Тело ходуном ходит, живет своей жизнью.

Раф замечает мой взгляд и прекращает, а меня бросает в пот. Неужели он правда так сильно нервничает? Былое величие прокатывается по коже, я даже плечи расправляю от удовольствия.

У Алекса красивые глаза и густые черные ресницы. Он протягивает бокал, мы чокаемся.

— За тебя, — говорит. Смотрит, пока я не начинаю улыбаться, опять разволновавшись. — И за твою гордость, от которой я в восторге.

— Она кровоточит весь день, Алекс, — объясняю причину, по которой нахожусь здесь.

Глава 7

Ощущения новые и от того ошеломительные. Они, наверное, сродни наркотику, потому что вызывают мгновенное привыкание. Дофамин шпарит в кровь тоннами, я откровенно задыхаюсь, когда Раф... всего лишь целует шею.

Сминает грудь через платье. В ответ я робко обнимаю его, царапаю затылок. Происходящие и пугает, и одновременно нравится.

Все они хотели, чтобы я была с ним. Пожалуйста. Проданная сломанная кукла. Разбегаюсь и прыгаю в пропасть назло всему миру. Слушаюсь, хотя нутро такому удовольствию противится.

Наши губы вновь встречаются. Я послушно отзываюсь на ласки языком, которые становятся всё увереннее. Раф быстро расстегивает пуговицы на рубашке. Сердце бахает.

— Давай аккуратно тебя подвинем, — предлагает он, — чтобы ногу не потревожить.

— Я в порядке. — Сама перекатываюсь на бок, уступая ему половину дивана.

— Продолжим?

— Да. Конечно, — выдыхаю.

Все происходит быстро, почти не успеваю за событиями. Едва Алекс ложится рядом, тут же крепко обнимает. Он везде! Всюду! Я ощущаю запах, пропитываюсь им.

Мы целуемся так много, что с непривычки лицевые мышцы сводит, но отказаться нет ни сил, ни желания. Его ладонь на моей талии. Неспешные, техничные поглаживания по спине. Затем вниз, до бедра. Через ткань платья. Раф ведет по здоровой правой ноге и закидывает ее на себя. Направляет мою руку себе на спину, под рубашку. У него горячая гладкая кожа с крошечными капельками пота. Он невероятно хорош на ощупь. И я не отказываю в нежности.

Его губы... они так много меня касаются. Без остановки. Это дезориентирует, я впадаю в какое-то странное состояние.

Мы оба вдруг становимся сверхтактильными. Льнем друг к другу, любую ласку Раф мгновенно поощряет ответной, не давая и шанса воспротивиться. Хочется близости. Еще. Больше. Приятнее.

Его ладонь проникает под платье и ведет выше.

Вот он касается белья, оттягивает его пальцами. Я в панике. Задыхаюсь, но не решаюсь прервать. Платье словно становится маленьким, тесным.

Раф прерывает поцелуй и спрашивает:

— Так... девственница?

Голос звучит максимально интимно, но я все равно растерянно застываю. Сложно говорить с Алексом о сексе. Даже сейчас, в момент, когда пьяная позволяю себя лапать на его диване. Дышу через раз, щеки пылают.

Он быстро добавляет еще тише:

— Мне нужно знать, чтобы понять, как дальше. Я от тебя без ума в любом случае.

Прижимается к губам, опять целует-целует, доводя до дрожи. А мне так нравится его трогать! Просто трогать этого взрослого мужчину — касаться, гладить. И ощущать, как реагирует. Как прижимает к себе. Большой, сильный, но при этом осторожный.

В его глазах похоть и тепло. Что ж, Андреева ведь этого хотела, когда наряжала меня и отправляла на свидание?

Я киваю. Раф вновь целует.

— Мне так и сказали.

Вспыхиваю. Глаза жжет.

— Я хочу тебя, — говорит он. — Продолжим?

И опять киваю. Понимаю, что зря, что в действительности не хочу этого. Я не влюблена и мечтала бы быть в другом месте. Он обсуждал секс со мной с посторонними людьми, он его планировал сильно заранее. Но то ли алкоголь, то ли апатия... я просто молчу, не сопротивляясь.

Алекс встает и поднимает меня на руки. Прижимает к себе — будто бережно. Несет в комнату, ее дверь до этого была закрыта.

Там спальня. Небольшая комната с гардеробной. Внушительная двухместная кровать не заправлена. Простыни темно-коричневые. Во всю стену окна, за которыми только начинает темнеть.

Раф бережно укладывает меня на матрас. Мягко, удобно, хорошо здесь.

— Простыни вчера менял, — успокаивает.

Я быстро улыбаюсь, он тоже. Опускаются жалюзи, становится значительно темнее, и Алекс вновь ко мне рвется.

Целует-ласкает, пьет будто бы. Я глаза закрываю, не поспевая за ним. Лишь жалобно всхлипываю. Он достает из тумбочки тюбик, выдавливает гель на пальцы. Я медленно, под аккомпанемент рваного дыхания, поднимаю подол до пупа, демонстрируя розовое белье.

Лихорадит. Безумие.

Смазка прохладная, а я сама капец какая горячая. Контраст ошеломляет, как и мысль о том, что меня там трогают. Крепко сжимаю колени.

— Расслабься, будет приятно.

Раф раздвигает мне ноги и нежно водит пальцами под бельем, ласкает чувствительную кожу. Сердце при каждом ударе словно надрывается. Еще. Еще. И еще.

Он ласкает меня все активнее, во рту становится много слюны, внизу живота ноет.

Раф стягивает штаны и шуршит упаковкой. Я не смотрю, не хочу видеть. Молча снимаю плавки.

Когда он вновь нависает, страх уступает место потребности трогать и обнимать его, такого теплого.

— Малыш? — шепчет Алекс, целуя в шею. Напряженный, горячий. Разрешения спрашивает.

— Ногу мне вторую не сломай только, — отвечаю с улыбкой. — Пожалуйста.

Он усмехается. Кивает, обещая безопасность. Затем серьезнеет и подтягивает меня под себя.