Глава 8. Призрак

За два солнечных дня, которые провели в Форксе гости Джаспера, я с ними почти не виделся. И дома бывал ровно столько, чтобы лишний раз не волновать Эсме. А в остальном вел существование скорее призрака, чем вампира. Невидимый в тени, я таился там, где мог наблюдать за предметом моей любви и одержимости, – видеть и слышать ее благодаря мыслям тех счастливцев-людей, которые могли без опасений разгуливать вместе с ней под солнцем, иногда случайно задевая рукой ее руку. На такие прикосновения она вообще не реагировала; руки у них были теплыми, как и у нее.

Вынужденное отсутствие в школе никогда прежде не казалось мне тяжким испытанием. Но солнце, по-видимому, радовало Беллу, поэтому я старался поменьше возмущаться.

Утром в понедельник я подслушал разговор, потенциально способный подорвать мою уверенность в себе и превратить в пытку время, проведенное в разлуке с ней. Но его окончание меня порадовало.

Майка Ньютона я слегка зауважал. Оказалось, он смелее, чем я думал. Он не просто сдался и отполз в кусты, зализывать и растравлять душевные раны, – он решил повторить попытку.

Белла приехала в школу пораньше и, видимо, решив не упускать солнце, пока оно есть, в ожидании первого звонка устроилась возле корпуса, на скамейке для пикника, которой пользовались редко. На ее волосах солнце играло совсем не так, как я ожидал, – придавало им рыжеватый отблеск.

Там ее, опять рисующую каракули, и застал Майк, и воодушевился от такой удачи.

Мучением было лишь бессильно наблюдать за ними и прятаться в лесной тени от яркого солнца.

Она поздоровалась с ним настолько радостно, что он возликовал, а я, напротив, расстроился.

«Значит, я ей нравлюсь. Если бы не нравился, она бы так не улыбалась. Готов поспорить, что на бал она хотела пойти со мной. Интересно, что у нее такого важного в Сиэтле…»

Он обратил внимание на то, как изменились ее волосы.

– Никогда не замечал у тебя рыжину в волосах.

Я нечаянно выдернул с корнем молодую ель, на которую опирался, увидев, как он взял прядь ее волос.

– Ее видно только на солнце, – ответила она. И к моему нескрываемому удовольствию, слегка отпрянула, когда он заложил волосы ей за ухо.

Майку понадобилось потратить минуту на пустую болтовню, чтобы снова набраться смелости.

Она напомнила ему о сочинении, которое все мы должны были сдать в среду. Судя по чуть горделивому выражению на ее лице, свое она уже написала. А Майк забыл напрочь, так что теперь свободного времени у него серьезно поубавилось.

Наконец он перешел к делу, – причем я сжал зубы так, что мог бы искрошить ими гранит, – но и тогда не смог заставить себя задать вопрос напрямую.

– А я хотел предложить куда-нибудь сходить вместе.

– Да?.. – отозвалась она.

Последовала краткая пауза.

«“Да”?.. И что это значит? “Да” – в смысле, она согласна? Стоп, я же еще ничего не предлагал».

Он судорожно сглотнул.

– Ну, можно поужинать где-нибудь… а сочинением займусь попозже.

«Вот болван, и сейчас не спросил».

– Майк…

Муки и ярость моей ревности с последней недели ничуть не ослабели. Нестерпимо хотелось пронестись через всю территорию школы так быстро, чтобы никто из людей не заметил, схватить ее и утащить от этого типа, которого в тот момент я ненавидел так, что мог бы прикончить просто ради удовольствия.

А вдруг она скажет ему «да»?

– По-моему, затея с ужином неудачная.

Я снова смог дышать. Окаменевшее было тело расслабилось.

«Значит, Сиэтл был все-таки отговоркой. Не надо было спрашивать. О чем я только думал? Спорим, все из-за этого чокнутого, Каллена».

– Почему? – угрюмо спросил он.

– Знаешь… – она колебалась, – если ты кому-нибудь передашь то, что я тебе сейчас скажу, я из тебя дух вышибу…

Я взорвался хохотом, услышав из ее уст угрозу. Испуганная сойка вскрикнула и поспешила упорхнуть.

– Но Джессика будет оскорблена в своих лучших чувствах.

– Джессика?

«Что? Но… а-а. Ясно. Кажется… хех».

Его мысли утратили связность.

– Майк, ты что, слепой?

Вот и я о том же. Ей не стоило рассчитывать, что все вокруг так же наблюдательны, как она, но случай-то был более чем очевидный. Если Майк с таким трудом решился пригласить Беллу, неужели нельзя было догадаться, что те же трудности возникли у Джессики? Видимо, слепоту к чувствам окружающих у него вызвал эгоизм. А Белле такой эгоизм настолько чужд, что она замечала все.

«Джессика. Хех. Ого! Хех».

– Аа, – только и выдавил он.

Белла решила воспользоваться его замешательством.

– Пора на урок, не хватало мне еще снова опоздать.

С этого момента Майк стал ненадежным источником для наблюдений. Он так и сяк вертел в голове известие о Джессике, и мысль о том, что она считает его привлекательным, ему уже нравилась. Но лишь за неимением лучшего, а не так, как если бы на месте Джессики очутилась Белла.

«А она, пожалуй, симпатичная. Фигурка ничего, сиськи уж всяко больше, чем у Беллы. Синица в руках…»

И он увлекся новыми фантазиями, такими же пошлыми, как те, которым он предавался о Белле, но теперь они лишь раздражали меня вместо того, чтобы приводить в бешенство. Ни той ни другой он не заслуживал, а сам оценивал обеих почти одинаково. После этого я перестал прислушиваться к его мыслям.

Белла скрылась из вида, а я притаился у прохладного ствола огромного земляничного дерева и принялся перескакивать из одних мыслей в другие, продолжая присматривать за Беллой на расстоянии и всякий раз радуясь возможности увидеть ее глазами Анджелы Вебер. Мне хотелось найти какой-нибудь способ поблагодарить эту девушку – просто за то, что она хороший человек. Становилось легче при мысли, что в окружении Беллы есть тот, кто достоин называться другом.

Глядя на лицо Беллы в том ракурсе, в каком представлялась возможность, я замечал, что она чем-то расстроена. И удивлялся: мне казалось, выглянувшего солнца должно хватить, чтобы она то и дело улыбалась. За обедом я увидел, как она посматривает на пустующий стол Калленов, и возликовал. Наверное, и она скучает по мне.

После школы она собиралась куда-то с другими девчонками, и я уже машинально планировал продолжить наблюдение, но все пришлось отменить, когда Майк пригласил Джессику на свидание, которое он поначалу задумал для Беллы.

И я сразу направился к ее дому, заодно быстро прошел круг по лесу, убеждаясь, что поблизости нет никого опасного. Зная, что Джаспер предупредил своего названого брата, чтобы тот не появлялся в городе – и при этом сослался на мою невменяемость как объяснение и вероятную опасность, – рисковать я все же не желал. В намерения Питера и Шарлотты не входило вызывать к себе враждебность моей семьи, но намерения – штука переменчивая.

Да, я преувеличивал. И сам это понимал.

Будто зная, что я наблюдаю за ней, и сжалившись над мучениями, которые я испытывал, не видя ее, по прошествии томительного часа Белла вышла на задний двор. В руке она несла книгу, под мышкой – одеяло.

Я бесшумно забрался повыше на ближайшее к двору дерево.

Она расстелила одеяло на влажной траве, легла на живот и принялась листать потрепанную, явно зачитанную книгу, отыскивая место, где остановилась. Я заглянул в книгу поверх ее плеча.

А, опять классика. «Чувство и чувствительность». Стало быть, она поклонница Остин.

Я смаковал ее запах, который слегка изменился под солнцем и на открытом воздухе. От тепла он, кажется, стал слаще. В горле вспыхнул пожар желания, боль вновь ощущалась свежо и яростно, потому что я так долго пробыл вдали от Беллы. Некоторое время я потратил, чтобы обуздать боль, заставляя себя дышать только носом.

Она читала быстро, изредка скрещивая поднятые щиколотки. Книга была мне знакома, поэтому я не читал вместе с ней, а смотрел, как солнце и ветер играют с ее волосами, но вдруг она оцепенела, рука замерла на странице. Она дочитала вторую главу. Следующая страница начиналась с середины предложения: «…возможно, обе дамы не выдержали бы такого длительного испытания, несмотря на требования приличий и материнские чувства…»[5]

Загрузка...