Солнечный свет

Глава 5

После завтрака герцог Алверстод отправился в библиотеку, где на стопе его ожидала стопка писем. Официальные послания мистер Мидлтон уже вскрыл, но личные требовали внимания самого герцога. Два верхних письма — от дам, пытающихся снискать его расположение, — он отодвинул в сторону: сейчас не до них. Взяв следующее письмо и узнав почерк бабушки, он открыл его с неожиданным для самого себя волнением.

Две недели не было никаких новостей из Дауэр-Хауса, и герцог едва удерживался, чтобы не послать конюха с запиской или попросить секретаря навести справки от его имени.

Но каждый раз он напоминал себе, что между ним и Хионой должно быть как можно меньше контактов, пока ее дядя не разоблачен. Он не сомневался в своих слугах и доверял им, но знал, что иногда достаточно нечаянно оброненного слова, замечания — и слухи, как снежный ком, покатятся дальше. Сейчас самое важное — это чтобы сэр Джарвис ни в коем случае не догадался, где и у кого Хиона.

Вне всякого сомнения, сэр Джарвис очень обеспокоен ее исчезновением, к тому же он не может понять поведения виконта. Люсьен сообщил опекуну о приглашениях, которыми его буквально завалили, в Стэмфорд-Хаус и о записках Клэрибел, разумеется, полных страстных слов, известных всему миру.

Итак, с удовлетворением отметил герцог, им с Люсьеном удалось не только озадачить сэра Джарвиса и его беспутную дочь, но и вселить в их головы дурные предчувствия.

Герцог развернул толстый лист пергамента с гербом Алверстодов, на котором бабушка тонким, но ясным почерком написала:

Мой дражайший внук!

Я думаю, тебе пора нанести мне визит, у меня есть что тебе показать. Я уверена, тебе будет интересно.

Могу ли я предположить, что ты согласишься взять с собой Люсьена? Я понимаю, он ведет себя, как и следовало ожидать от юноши в подобной ситуации, но это нехорошо и для репутации, и для здоровья.

Приезжай скорее, как только сможешь. Остаюсь с глубоким уважением и любовью, твоя бабушка

Шарлотта Алверстод.

Дочитав письмо, герцог улыбнулся. Герцогиня в своем амплуа — ей известно все, что происходит здесь, в Лондоне, и она очень беспокоится за Люсьена. Кстати, как и он.

Все верно — после предательства Клэрибел Люсьен стал залечивать раны разбитого сердца в разгульной жизни. Друзья и многочисленные доброжелатели, сующие нос в чуткие дела, каждодневно сообщали герцогу о проделках Люсьена. Ничего особенно предосудительного, правда, он не совершал. Но проводил время в танцевальных залах с дурной репутацией и борделях. Много пил, не думал о здоровье, не занимался спортом и превратился в байроническую бледную тень с темными кругами под глазами.

Внезапно герцога осенило: он понял, почему бабушка просит привезти Люсьена в Дауэр-Хаус. Он не раз слышал, как она говорила уверенным голосом умудренной опытом женщины: лучшее противоядие от любви — новая любовь. Вероятно, она считает, что Хиона может затмить воспоминания Люсьена о красоте Клэрибел. «Что ж, мог бы сам догадаться», — упрекнул себя герцог.

Люсьен и Хиона почти одного возраста, и можно ли придумать более суровое наказание для неверной Клэрибел, чем брак презираемой ею кузины с мужчиной, на которого она сама имела виды?..

Удовлетворенная улыбка заиграла на губах герцога. Он отложил письмо бабушки и позвонил в золотой колокольчик на столе.

Дверь открылась сразу, и в библиотеку вошел мистер Мидлтон.

— Мидлтон, пошли конюха с запиской к его светлости. И попроси его сопроводить меня днем в имение.

— Хорошо, ваше сиятельство, — сказал мистер Мидлтон.

— Отправь его поскорее, — велел герцог. — Потом займемся письмами.

Над письмами они просидели недолго. Герцог снова подумал о бабушкиной идее и решил: Люсьен вполне мог бы влюбиться в Хиону. Молодому человеку это совсем нетрудно. Он уже столько раз влюблялся в прелестных молодых женщин! Герцог смутно припоминал, что в прошлом у него была склонность к светловолосым чаровницам. Будучи знатоком женской красоты, он не сомневался: стоит Хиону немного подкормить и одеть соответствующим образом, она произведет сенсацию в свете.

Но Люсьену, конечно же, нельзя говорить ничего подобного, а просто пригласить навестить бабушку.

— Ты узнал что-нибудь интересное об этой свинье Стэмфорде? — со злостью спросил вошедший Люсьен, как всегда, очень нарядный.

Он почти не притронулся к еде. Накануне он хорошо погулял и мало спал. Хозяин не настаивал.

Слуги подали кофе и удалились. Ленч подходил к концу, когда в гостиную торопливо вошел мистер Мидлтон.

Герцога обычно не беспокоили во время еды, и он удивленно посмотрел на мистера Мидлтона, быстро направлявшегося к нему.

— Простите, но я подумал, что вот это вы захотите увидеть немедленно, ваше сиятельство, — сказал он. — Запрос в Дувр дал хороший результат.

— Найдена запись о браке Джеймса Стэмфорда и Элизабет Гамильтон? — быстро осведомился герцог.

— Совершенно верно, ваше сиятельство. Вот бумаги.

Мистер Мидлтон протянул Алверстоду несколько листков, которые тот быстро пробежал глазами, представляя себе радость Хионы.

Она оказалась права: ее родители заключили брак в маленькой деревушке близ Дувра 9 августа 1799 года, как свидетельствовала копия записи в церковной книге.

— Отлично! — воскликнул Алверстод. — Спасибо, Мидлтон, мы на правильном пути!

— И что ты еще раскопал? — нетерпеливо спросил Люсьен. — Конечно, сейчас ты должен разыскать что-то существенное насчет…

— Я должен попросить вас, милорд, набраться терпения, — с полуслова понял, о чем речь, Мидлтон. — В Ливерпуле на меня работают три специалиста.

— В Ливерпуле? — переспросил герцог.

— Да. Мои люди узнали: скандал, о котором упоминали ваше сиятельство, действительно, произошел в Ливерпуле.

— А что за скандал? — поинтересовался Люсьен.

— Он был связан с работорговлей. Множество кораблей, перевозивших рабов, отправлялись из Ливерпуля, затем снова возвращались в Ливерпуль.

Герцог выпрямился в кресле:

— Ты хочешь сказать, Мидлтон, что огромное состояние сэра Джарвиса нажито на работорговле?

— Именно так, ваше сиятельство. Его отец сколотил неплохое состояние, а сэр Джарвис преумножил его в сотни раз.

— Как же я сам не догадался!

— В общем-то в те времена в этом ничего преступного не усматривалось, — сообщил далее мистер Мидлтон, — если все делалось по закону.

Люсьен, напряженно слушавший Мидлтона, высказал догадку:

— Значит, здесь скрывается какое-то преступление?

— Как раз это мы и должны доказать, — ответил мистер Мидлтон. — Думаю, милорд, уже через несколько дней я смогу предъявить вам факты, подтверждающие постыдность и незаконность действий сэра Джарвиса.

Герцог отодвинул кресло от стола, закинул ногу на ногу.

— Мне нужны детали, Мидлтон.

— Ваше сиятельство, — взмолился мистер Мидлтон, — я не хотел бы вселять надежду и в самый последний момент не суметь предъявить доказательства. — Умоляюще глядя на герцога, он продолжал: — Как вы сами хорошо понимаете, ваше сиятельство, человек, с которым мы имеем дело, хитер и умен. Он готов использовать любые средства — и честные, и преступные, — чтобы ускользнуть из ловушки, которую мы расставим, если она не выкована из железа.

— Понимаю, — согласился герцог, — делай, как считаешь нужным, Мидлтон. Но честно говоря, мне не терпится продвинуться вперед. Весьма неприятно встречаться с сэром Джарвисом на скачках и в благородных клубах.

— Я надеюсь, когда дело закончится, он никогда уже не сможет показаться там, где собираются настоящие джентльмены! — страстно воскликнул Люсьен.

Он говорил о сэре Джарвисе, но ни на минуту не забывал о предательстве его коварной дочери.

Герцог сочувствовал своему подопечному — конечно, Люсьену больно, и раны от любви, во многом романтической, все еще сильно кровоточили.

Он поднялся.

— Поехали, Люсьен, — предложил герцог. — По крайней мере там светит солнце и воздух чист.

Виконт не проявил особого энтузиазма при мысли о предстоящих удовольствиях, но тем не менее он послушно последовал за опекуном из гостиной. Через десять минут они уже были в пути. Герцог ловко управлял гнедыми, наслаждаясь своим искусством, и на время даже позабыл о несчастье молодого человека. Он не сомневался: его мудрая бабушка поступила правильно, пригласив их обоих.

Они ехали не более двух часов. И когда герцог соскочил на землю перед Дауэр-Хаусом, то сверил часы — быстрее доехать вряд ли было возможно.

Дом из красного кирпича смотрелся очень мило в свете полуденного солнца, и герцог, по достоинству оценив его совершенную симметрию, невольно подумал, что то же самое можно сказать о лице Хионы, особенно о ее прямом маленьком носике…

Он оставил лошадей перед главным входом; тут же появился конюх, а на лестницу вышел Симпсон, приветствуя гостей.

— Я едва смел надеяться, что вы появитесь у нас к завтрашнему утру, — сказал Симпсон.

— Я хотел преподнести сюрприз ее сиятельству, — ответил герцог. — Где она?

Алверстод ожидал, что дворецкий, как обычно, скажет «наверху», но вместо этого услышал:

— В гостиной, ваше сиятельство. И с ней мисс Хиона.

Герцог широкими шагами направился в гостиную. Он шел так быстро, что Симпсон едва поспевал за ним, но все же успел открыть ему дверь.

Герцог застыл в дверях в театральной позе, ожидая изумленных возгласов бабушки. Она сидела у открытого окна, освещенная солнцем, а рядом — Хиона.

И герцогиня воскликнула:

— О Валериан! Я так рада тебя видеть!

Герцог повернулся к бабушке, а Хиона побежала ему навстречу. Он заметил ее сияющие глаза — в них светилось солнце. Ее волосы были модно причесаны; ослепительно белое платье, украшенное оборочками и цветами, было прелестно. Она сжала его руки в своих и голосом, похожим на пение птички, произнесла:

— О, наконец-то вы приехали! Я так мечтала увидеть вас, вы уже здесь…

В ее устах эти простые слова прозвучали, как чарующая песня, и герцог с улыбкой сказал:

— На самом ли деле передо мной прежняя Хиона, или меня нужно представить неизвестной молодой даме?

Хиона рассмеялась и, тут же спохватившись, как бы ее не упрекнули в чрезмерной экзальтированности, сделала легкий реверанс.

— Для меня большая честь видеть вас, ваше сиятельство, — скромно произнесла она, но глаза девушки сияли по-прежнему.

— Ну-ка дайте мне вас рассмотреть, — потребовал герцог.

Она ничуть не оробела, а, наоборот, раскинула руки, воскликнув:

— Да пожалуйста! Мы с бабушкой так ждем ваших похвал!

Хиона была одета по последней моде, но герцог не мог оторвать глаз от ее лица. Он видел, как смягчилась острая линия подбородка и скул, а блеск глаз и волос свидетельствовал о том, что она больше не голодает, ничего и никого не боится и счастлива. Произошло чудо, на которое он надеялся!

Герцог молчал, и Хиона взволнованно спросила:

— Вы разочарованы?

— Как я могу быть разочарованным? Бабушка замечательно поработала своей волшебной палочкой.

Войдя следом за ним, Люсьен приветствовал бабушку.

— Я очень рада видеть тебя, дорогой мальчик, — сказала герцогиня. — Хочу познакомить тебя с моей гостьей, о которой, я думаю, ты много слышал, но еще ни разу ее не видел.

— Да, мы никогда раньше не встречались.

Люсьен протянул руку. И улыбка, появившаяся на его лице, уничтожила следы разгульной жизни последних дней.

Герцог запоздало поцеловал бабушку в щеку и заметил:

— Я полагаю, ты потратила на Хиону целое состояние?

— Ты полагаешь правильно. Но мы с мисс Хионой собираемся потратить еще больше.

— Если, конечно, я могу себе это позволить, — сказала тихо Хиона, прежде чем герцог успел ответить.

В ответ на вопрос, который содержался в этой фразе, герцог взял ее под руку и повел к стеклянной двери террасы.

— Могу я оставить тебя с Люсьеном, бабушка? Пусть он тебя развлечет, а мне надо сообщить кое-что важное Хионе наедине.

— О, я как раз хочу послушать Люсьена, — ответила герцогиня и одарила внука такой улыбкой, перед которой никто не смог бы устоять, несмотря на ее преклонный возраст. — Мне очень жаль, что тебе пришлось так жестоко и без всякой необходимости страдать, — ласково сказала она.

Уводя Хиону из гостиной, герцог был уверен, что до их возвращения Люсьен выплеснет бабушке все свои несчастья, та посочувствует ему, проявит сострадание — это как раз то, что ему сейчас надо.

Знаток человеческих характеров, герцог понимал, что для Люсьена ожидание тяжелее, чем разочарование. Он ждет момента отмщения сэру Джарвису и Клэрибел.

Несомненно, они приставали к нему с расспросами — почему его больше не интересует Клэрибел и что с ним происходит.

Но в свое оправдание он ничего не мог им поведать.

«Ну бабушка его успокоит», — с надеждой подумал герцог.

Он провел Хиону через террасу вниз, в розарий, и они направились к беседке, укрытой жимолостью и розами.

Внутри беседки на скамейках лежали шелковые подушечки, приглашавшие отдохнуть. Они опустились на скамейку, и герцог, повернувшись к Хионе, вновь — в который раз! — отметил, что она не только одна из самых прелестных женщин, которых он когда-либо видел, но и самая необыкновенная из них. Вообще-то он немного побаивался, что стоит ей одеться по моде, как греческие черты, которые так ему нравились, исчезнут или будут едва заметными. Но вышло все наоборот: она стала еще больше походить на гречанку. Ее серые глаза, обращенные к нему, были полны обожания, которого ему так не хватало.

— Что вы хотели мне сказать? — еле слышно произнесла она.

— У меня кое-что для вас есть. — С этими словами герцог протянул бумаги, полученные от мистера Мидлтона перед отъездом из Лондона.

Хиона взяла их дрожащими пальцами, а когда стала читать, Алверстод увидел, какое волнение охватило ее. Несколько секунд она не могла произнести ни слова, а потом тихо, едва слышно сказала:

— Это правда… Я знала…

— Очень помогло то, что вы точно назвали месяц и год. И указали место — окрестности Дувра.

Она снова и снова перечитывала бумаги, словно желая лишний раз убедиться в том, что то, о чем она мечтала, реально существует и лежит перед ней.

Хиона подняла на герцога серые глаза. Свет счастья, струящийся из них, почти ослепил его.

— Как вам это удалось? — спросила она. — И как мне отблагодарить вас?

— Я знал: это вас обрадует.

— Гораздо больше, чем я способна выразить словами. Да, я знала, что дядя лжет, что он порочит мою дорогую маму, и у меня было такое чувство, будто меня обливали грязью.

— А теперь вы готовы вознестись на вершину Олимпа, не так ли? — с улыбкой спросил герцог.

— Но только с вами, — быстро проговорила Хиона. — Потому что без вас мне страшно…

Он понял, о чем она недоговаривает; и тихо сказал:

— Ну это уже вопрос времени. Ваш дядя будет полностью скомпрометирован и никогда больше не сможет угрожать вам.

— Я просто не могу в это поверить…

— Тогда доверьтесь мне, — сказал герцог. — Вы останетесь пока у моей бабушки, и никто не должен знать, кто вы на самом деле.

— Ее сиятельство так добра ко мне, я очень счастлива. Но в то же время я боюсь подвергать вас опасности.

— Вы все еще думаете обо мне?

— Конечно, — ответила она. — Разве я могу думать о ком-то другом? Если бы не вы, меня бы, возможно, уже не было в живых…

Последние слова она произнесла с дрожью в голосе, и он понял: это от вполне реальных переживаний.

— Вы должны забыть прошлое, как и Люсьен — происшедшее с ним. Поэтому постарайтесь проявить к нему доброе участие. Ему так нужна ваша помощь.

— Ваша бабушка сказала, что в последнее время он вел себя не слишком достойно. Я понимаю, он пытается забыться и скрыть свои страдания от других.

— Верно, — согласился герцог, — но это не идет ему на пользу. И я прошу вас: если сможете, попытайтесь его отвлечь.

Он чувствовал на себе ее вопросительный взгляд, но она не задавала лишних вопросов, а просто попросила:

— Пожалуйста, расскажите, чем вы занимались в последнее время. Какие новости в парламенте?

Герцог удивился ее интересу, но все же рассказал и о биллях, принятых в палате лордов, и про речь, которую он собирается там произнести.

— А здоровье его высочества действительно неважное? — поинтересовалась она, когда он закончил.

— Да, очень плохо, — ответил герцог. — Думаю, его дни сочтены.

— Значит, регент станет королем? — предположила Хиона. — Я недавно подумала, что нет ничего труднее ожидания, я испытала это на себе. Отец всегда говорил в таких случаях: надо запастись терпением…

Герцог засмеялся:

— Этим вы сейчас и занимаетесь?

— Я не знаю, как насчет терпения… — уклончиво ответила Хиона, — по-моему, у меня не слишком хорошо получается.

— Тем не менее вы прекрасно выглядите и не похожи на серую тень, которую я когда-то обнаружил на поваленном дереве.

— В мечтах я воображала, как вы идете ко мне. В тот момент я не поняла, но сейчас отчетливо вижу: вы были окружены сиянием Аполлона!

— Звучит очень поэтично, — признал герцог.

— Да. И вот поэтому… — Хиона остановилась. Герцог вопросительно посмотрел на девушку.

— Не сочиняете ли вы стихи? — спросил он.

На щеках девушки вспыхнул легкий румянец.

— Да, я не собиралась говорить, но стихи посвящены вам. Я попыталась выразить свои чувства. В стихах это проще, чем в прозе…

— О, я польщен! И когда я смогу увидеть их своими глазами?

— Никогда!

Он удивился, а она объяснила:

— Они не столь хороши… Потому что нет слов, даже поэтических, достойных вас. Я написала страницу и порвала. Мне было стыдно, что я не в состоянии выразить словами свои чувства.

— Может, виноват английский? — предположил герцог. — Попытайтесь по-гречески.

— Ах! — воскликнула она, всплеснув руками. — Какая замечательная идея! Именно так я и поступлю. И тогда, я думаю, мне не будет неловко показать их вам.

— С нетерпением стану ждать, — сказал герцог. И задумался: а есть ли среди его знакомых женщин сейчас и были ли в прошлом, кто бы мог написать о нем стихотворение на греческом?

Однако герцог забыл о другом: он должен побудить Хиону сосредоточиться не на нем, а на Люсьене.

Когда они вышли в сад, герцог приказал:

— А теперь делайте так, как я говорю. Попытайтесь помочь Люсьену. Может быть, даже и хорошо для него — обрести любовь и потом ее потерять. Сейчас он очень страдает.

Герцог удивился — бабушка настолько хорошо себя чувствовала, что спустилась ужинать вместе со всеми.

Вечером Хиона вышла на террасу, а через секунду к ней подошел Люсьен. Опершись о каменную балюстраду, они тихо говорили.

Герцог не слышал о чем, но, без сомнения, в голосе Люсьена не было мрачных оттенков, как в последние две недели.

— Очаровательная пара, — удовлетворенно заметила герцогиня.

— Да, оба очень хороши собой, — согласился герцог.

— Хиона красива, уравновешенна, что и нужно молодому человеку вроде Люсьена, — продолжала герцогиня. — Очень приятное создание. Слуги просто обожают ее, да и собаки, и лошади тотчас бегут на ее зов.

— Да, исключительная девушка, — согласился герцог.

— Я счастлива, что она здесь. В общем-то я даже лучше себя чувствую.

— Я всегда говорил, что у тебя ничего серьезного. Тебе просто скучно.

— Ну с Хионой не соскучишься! И, если бы даже она не была героиней столь интригующей истории, которая вполне могла стать основой увлекательного романа, я все равно бы считала ее очаровательной.

Герцог понимал, это — высокая похвала из уст бабушки, редко хвалившей молоденьких женщин, и подумал: Люсьену ничего не стоит потерять голову от новой любви.

Он посмотрел в сторону террасы — она опустела, пока они беседовали с бабушкой.

Герцог уверял себя, что именно этого он и хотел. Но, заметив, как медленно садится солнце, вспомнил свою первую встречу с Хионой на закате, когда он понял, что даже серое отвратительное платье не могло скрыть красоту этой удивительной девушки…

Герцог, не отрываясь, смотрел за окно. Вот-вот на небе появятся звезды, и длинные лучи солнца исчезнут между деревьями. Ему опять вспомнилась Хиона, на сей раз освещенная лунным светом, ее обожание во взоре, устремленном на него…

И Алверстод подумал: а о чем они сейчас говорят с Люсьеном, и смотрит ли она на него такими же глазами, как на него самого?

Он вдруг почувствовал раздражение. Палив себе рюмку бренди, оставленного Симпсоном на столе, герцог пересек комнату и остановился у окна. Скорее всего Хиона и Люсьен болтают в беседке, среди аромата жимолости и роз. В сумеречном свете там очень романтично, и герцог почему-то подумал: не пугает ли Люсьен Хиону своей чрезмерной импульсивностью? Или может быть, он как-то иначе выражает свое обожание?

— К черту все! — раздраженно пробормотал герцог. — Наверное, он пытается поцеловать ее…

От этой неожиданной мысли в нем поднялось какое-то неведомое доселе чувство. Герцог не сумел бы объяснить, что это такое, да и не хотел. Он не мог допустить, чтобы Хиона осталась наедине с мужчиной, с которым только что познакомилась.

Герцог поставил нетронутую рюмку бренди.

— Пожалуй, бабушка, я пройдусь, — сказал он. — Здесь душновато.

— Ну конечно, дорогой. Сегодня невыносимо жаркий день.

Герцог выскочил на террасу и сбежал по ступенькам на лужайку. Вскоре его шаги послышались на каменистой тропе.

Бабушка наблюдала за внуком с легким смущением, отразившимся в ее прищуренных глазах. На своем веку герцогиня повидала немало мужчин. И вдруг она все поняла. Это заставило ее улыбнуться…

Она поудобнее уселась в кресле и с нетерпением стала ждать возвращения молодых гостей…

Беспечным, как казалось самому герцогу, но быстрым шагом, он шел к беседке, но, оказавшись возле нее, обнаружил — она пуста.

— Черт побери, куда они делись? — пробормотал герцог.

А Хиона и Люсьен между тем погуляли по розарию, забрели на огород и добрались до лабиринта.

Возле него Люсьен сказал:

— В детстве я ненавидел этот лабиринт, мне было страшно в нем. А сейчас кажется, я ненавижу его потому, что он похож на мою жизнь. Множество дорог — и все резко обрываются. Значит, я зря потратил время.

В словах молодого человека звучала горечь, и Хиона поспешила утешить его:

— Если каждый из нас будет получать именно то, что хочет, с первой попытки, думаю, нам станет скучно жить.

— Скучно?

— Конечно. Мы просто перестанем прилагать усилия, чтобы стараться чего-то добиться. — Девушка почувствовала, что виконт ее не понял, и постаралась объяснить. — Ну предположим, вы всегда знаете, какая лошадь выиграет скачки. Зачем тогда наблюдать, волноваться? Если вы попадете в каждую птицу, в которую целитесь, зачем ходить на охоту? И так во всем в нашей жизни. Думаю, от неудач успех становится только притягательнее.

— Кажется, мне понятна ваша мысль, — кивнул Люсьен. — Но у меня другой случай — человек разочаровывается в людях…

— Но в этом случае нам остается упрекать лишь самих себя.

Виконт удивленно поднял брови:

— Вы так считаете?

— Конечно. Наша интуиция — самое драгоценное качество, которым мы обладаем. И если мы обманулись в ком-то, это наша собственная глупость. Никогда не следует ожидать от людей большего, чем они могут дать.

Хиона замолчала.

— Продолжайте, — подбодрил ее виконт. — Я пытаюсь следить за ходом ваших мыслей, и мне интересно.

— Наши проигрыши, неудачи похожи на цветы, слишком рано увядшие. И мы их выбрасываем. А тысячи других цветов ожидают, когда мы их сорвем. Подумайте, какое у вас разнообразие выбора!

Виконт пораженно уставился на нее, потом расхохотался:

— Вы совершенно невероятная! Ничуть не похожи на девушек, которых я встречал в своей жизни!

Хиона улыбнулась:

— Если это так, то скорее всего из-за моих путешествий по разным странам. В поездках начинаешь понимать, какие замечательные, интересные люди есть среди других народов. И единственное, что печалит, — не хватит одной жизни узнать их как следует.

— Да, кузен Валериан говорил, вы жили за границей.

— Я много путешествовала, — призналась Хиона. — И по-моему, вам тоже стоит отправиться куда-нибудь. — Заметив, что Люсьен не выказал энтузиазма, продолжила: — Я не могу объяснить вам, как прекрасна Индия. И как не похожи на нее другие страны. И дело не в самих индийцах, которые красивы, обладают прекрасными манерами. В этой стране люди исповедуют разные религии, там существует множество каст. В Индии можно многое понять и многому научиться. — Она взглянула на заходящее солнце. — Для меня Индия — это что-то алое и золотое, сверкающее и таинственное. И это таинственное является частью сердца, души и ума…

Хиона говорила вдохновенно, страстно. Виконт молчал, а потом посмотрел на нее и спросил скорее себя:

— Действительно, что мешает мне поехать и посмотреть Индию? Может, я проникнусь к ней теми же чувствами, что и вы?

— Если вы можете себе это позволить, непременно поезжайте в Индию, — горячо посоветовала Хиона. — Для большинства людей деньги — это камень преткновения.

Виконт радостно воскликнул:

— Вы разрешили мою проблему! Вы ответили на вопрос, который не давал мне покоя в последние недели!

— Какой вопрос? — спросила Хиона.

— Что мне делать с собой. И если честно признаться, как все забыть, как отвлечься…

Последние слова он произнес очень тихо, и Хиона подбодрила его:

— Я так и думала, что вы должны были испытывать подобные чувства, вот почему я вам очень советую поехать.

— Конечно, — согласился виконт. — Но я не знал куда. В Англии мне не хочется быть одному.

— Да, да, здесь вы станете еще несчастнее. Вы все время будете вспоминать прошлое, а этого не следует делать. — Она посмотрела на закат и добавила: — Там же вас ждет все совершенно другое. Странное, волнующее, не похожее на то, что вы видели и к чему привыкли. Но если вы не найдете Индию такой, как я, — не огорчайтесь. Есть другие страны, их очень много, которые могут натолкнуть вас на новые мысли и, я думаю, даже на новые желания.

Виконт благодарно взглянул на девушку:

— Спасибо. Вы показали мне центр лабиринта. Теперь я знаю, как найти из него выход.

Хиона с улыбкой повернулась к виконту. Он взял ее руку и поднес к губам.

— Спасибо, — сказал он и поцеловал ее руку.

И в этот момент герцог увидел Хиону и Люсьена, стоявших у входа в лабиринт. Он видел также, как грациозно виконт поцеловал руку Хионе. Ничего более романтического он давно не видел: пара была более чем элегантная, но это зрелище не доставило ему удовольствия. Чувство, похожее на гнев, пронзило сердце герцога. А вскоре он понял невероятное и совершенно неожиданное: это чувство было не что иное, как ревность.