Сопровождающий

глава 47

Ей казалось, что они едут уже очень долго. И то, что Титов увозит их за город, тоже пугало. Немного. Дана на всякий случай спросила у него еще раз, про Максима, он скосился на нее в зеркало заднего вида и бросил:

— Скоро приедем. Вы встретитесь с ним на месте.

А потом просто молчала, прижимая к себе ребенка. И чем дальше они отъезжали от города, тем ей становилось тревожнее. Мальчик, чувствуя состояние матери, вообще примолк и прижался к ней, как маленький зверек. Худенький, бледненький.

«Ничего», — повторяла она про себя. — «Откормлю, накупаю, наглажу, начищу. Все будет хорошо…»

И озиралась по сторонам, пытаясь понять, куда ее везут. А они давно уже гнали по какой-то незнакомой дороге, и по обе стороны — заброшенные поля, лесопосадки. Старые заброшенные постройки, кое-где остатки сетки Рабица. Большой город вдалеке.

Еще раньше Титов включил радио, оно тихонько жужжало, вещало новости, пело песни на какой-то там волне. Но песни все бестолковые. Попса.

Дана никогда особо не любила попсу. На ее памяти уже и война прошла, и мир разделился на две уродливые половины — на чистых и «зараженных». А песни все те же.

Под тихое жужжание радио пришли разные мысли.

Думала ли она, что так будет? Когда сидела в приемной управления по делам перемещенных и ждала вызова, чтобы получить разрешение посетить интернат, Дана рассчитывала дожить, увидеть Сашеньку. А потом вернуться в зону и умереть. Если только чип не убьет ее раньше. Да она на чип тот согласилась, только потому что считала себя смертницей.

Сколько всего за это короткое время произошло.

Наверное, она очень счастливая женщина.

Радио умолкло. Филипп включил другие, раритетные записи. И Дана затихла, слушая хрипловатый голос певца:

Дана крепче прижала к себе Сашку, молясь про себя: «Господи, только бы с Максимом было все в порядке…» И закрыла глаза, чтобы не думать о том, что, песня пророческая.

А когда открыла, Титов уже свернул куда-то в сторону пустыря.

«Все», — почему-то подумалось ей. — «Все…»

Машины. Внезапно. На пустыре.

Стояли в круг. И в одной из них она узнала Максима. Дверь внедорожника была открыта, он сидел, поставив ноги на землю.

Узнала и задохнулась. Руки перевязаны, сам еще больше почерневший, лицо обожженное, на голове повязка. Сын увидел его и вдруг подался вперед, прилип к стеклу и тихо восторженно прошептал:

— Папа. Там мой папа.

А у нее сердце зашлось. Не посмела возразить. Не сейчас. После когда-нибудь она ему объяснит. Объяснит сыну, что…

— Приехали, — устало проговорил Филипп, останавливая машину. — Все, можно выходить.

И обернулся.

— Ну?

И действительно. Она видела, что Максим встал, выпрямился и ждет.

Саша вырвался вперед, подбежал к Максу. Как она шла по пустырю эти пару десятков метров, Дана не помнила, ног под собой не чувствовала. А вокруг были люди, говорили, жестикулировали, Филипп сразу пошел к ним. Она узнала Пашнина, и Толика, механически поздоровалась. Там был еще кто-то третий, явно высокого полета птица, приходилось ей видеть таких… деятелей. С ним она поздоровалась тоже.

Хотела пройти мимо, но тот ее остановил.

— Вы Дана Маркелова?

— Да, — сжалась она, ища взглядом Максима.

— У меня к вам предложение.

Мужчина поправил галстук и заговорил по деловому. Харизматичный, четкие фразы, рубленные жесты. Сразу видна привычка работать с электоратом.

— Нам нужен хороший спикер. Ответственный, который не запьет и не сорвет всю программу. И вы нам подходите. Внешность у вас вполне удовлетворительная. У вас есть собственный опыт пребывания в зоне особого режима. Ведь вы же сама из… — он прокашлялся в кулак. — Кхммм. Из зараженных. К тому же, вы мать! Ребенок в данном вопросе — это сильнейший аргумент. За вам пойдут, вам поверят.

Дана молчала, пораженная тем, что ее ребенок — аргумент. А тот очевидно воспринял ее молчание иначе. Решил подогреть обещаниями.

— Мы, со своей стороны, обеспечим вам достойную оплату и временное жилье. А дальше, как пойдет. Господин Востров отказался, но вы могли бы стать лидером движения.

И тут она включилась.

— Нет, вы знаете, я тоже откажусь.

Трепать все это личное, пережитое? Она забыть хотела все как страшный сон. Тень неудовольствия пробежала по лицу политического деятеля, заметно было, что он жалел о потерянном времени.

— В таком случае, всего доброго.

И потерял к ней всякий интерес.

А она наконец добралась.

Максим сидел на приступке внедорожника, Сашка на сидении рядом с ним. И книжка у него откуда-то. Большая. С картинками.

Дана подошла и тихо присела рядом. Хотела сказать, как… А слов-то нет, горло свело.

— Больно? — едва слышно прошептала, боясь коснуться.

— Уже нет, — хмыкнул он. — Бывало хуже.

Они сейчас молчали оба. Потому что чужие люди кругом, и вся эта обстановка невольно вызывала напряжение своей неопределенностью. Ведь, в конце концов, по всем документам их не существует. Нет человека, которого зовут Максим Востров, нет Даны Маркеловой. И мальчика Саши Маркелова тоже нет.

Есть неудобные свидетели.

Ничего не мешает сделать так, чтобы свидетели исчезли.

Максим понимал это как никто другой. И начал осматриваться, куда, что и как, чтобы если вдруг придется пробиваться, а он не один. Потому что переговоры на пустыре как раз заканчивались, и за этим могло последовать что угодно. У него всего-то была хлипкая надежда на старую дружбу Фила да ниточка доверия, что Пашнин своих не бросает.

Но иногда такая вот хлипкая ниточка может удержать весь земной шар и не оборвется.