Сосед будет сверху

Глава 1

Говорят, за секунду до аварии водитель чувствует приближение неизбежного. Вероятно, жертва маньяка может предвидеть миг, когда в темноте сверкнет лезвие ножа. Возможно, благодаря тому же дару предугадывать свою смерть, собаки уходят из дома в последние дни жизни. Я не знаю, никогда не разбиралась в этой фигне. Но за секунду до того, как створки лифта прекратили съезжаться, столкнувшись с белым мужским кроссовком, я уже знала, что это произойдет — неизбежное и сокрушительное, как лавина в горах, событие.

Сердце вместо двух коротких ударов делает один мощный — так, что вены гудят, не готовые принять столько крови. У меня появляется банальное предчувствие, и за три мгновения, которые понадобились Этому Парню, чтобы войти в лифт, я уже накручиваю себя до истерики и тахикардии. Опускаю глаза и зажмуриваюсь.

Тук-тук-тук. Сердце бьется так громко, что закладывает уши.

Щелк-щелк-щелк. Лифт преодолевает этаж за этажом с ритмичным стуком.

Из моего горла вылетает что-то очень похожее на скулеж, я испуганно распахиваю глаза, и свет в лифте гаснет. Кабина встает.

Я в ужасе, я себя накрутила, я перенапряглась и читаю слишком много фанфиков с рейтингом «NC-17» на досуге. Это простая поломка лифта, а Этот Парень сейчас вызовет диспетчера и вежливо с ним побеседует. Его голос окажется писклявым, шепелявым, противным или даже гундосым — да каким угодно! Но… нет.

— Добрый вечер, мы застряли, — он звучит так сухо, как наждачка, а еще очень глубоко.

И снова из моего горла вырывается жалкий скулеж. Браво, Алекс! Ты охренительно привлекательна, когда скулишь, как псина!

Мой пульс зашкаливает, дыхание становится поверхностным, кажется, близится гипервентиляция легких. На часах двадцать три ноль девять — можно констатировать смерть.

— Благодарю, — выдавливаю я из себя.

Шерх-шерх-шерх. Он разворачивается ко мне, я могу догадаться об этом по шуршанию одежды.

— Скоро нас спасут, — медленно произносит он, а я визуализирую его голос, как звуковую дорожку со множеством острых пиков.

Во рту тревожно пересыхает, губы печет, и язык будто становится больше — не могу ни слова произнести.

Стук-стук-стук. Его кроссовки стучат по полу, и вот он уже рядом. Высокий, теплый, рокочущий своим магическим голосом.

Я читаю слишком много «NC», пора прекращать.

Этот Парень поднимает руку, и его пальцы дотрагиваются до меня. Ничего такого, он просто касается моей щеки, губ и скул, но я втягиваю ртом воздух с такой силой, что чуть было не получаю обморок с доставкой до двери. Зачем бы незнакомцу меня трогать?

Лифт содрогается, снова мчит вверх, но свет не горит.

Стук-стук-стук.

Так стучит пестик в ступке, когда я толку специи.

Стук-стук-стук.

С таким звуком ударяется спинка кровати о стену во время горячего секса.

Стук-стук-стук.

Это топот копыт разъяренных от жажды победы коней на скачках.

Стук-стук-стук.

Щелкает проектор, переключая кадры с порнокартинками.

СТУК-СТУК-СТУК!

Руки Этого Парня уже везде. Я не успеваю понять, когда это произошло, но допускаю мысль, что почувствую его прохладные пальцы на талии и спине, на каждом позвонке и ключицах, на плечах, бедрах и шее — все это слишком. Мне только кажется, ну конечно кажется. Вот его руки, и он нигде меня не трогал. Просто стоит рядом.

Стук... стук... стук…

Это звучит, как толчки, если вы понимаете, о чем я. Невыносимое сравнение, которое еще больше вводит меня в ступор. Наверное, это ступор. Надеюсь. Хотя выглядит так, будто я просто очень сильно завелась.

Стук. Стук. Стук-мать-его-стук.

Мы начинаем дышать одинаково тяжело. Его взгляд прожигает мои губы, и они раскрываются. Кончик моего языка сам собой показывается наружу и тут же становится блаженно-прохладным, скользит по пересохшей коже, трогает трещинку на нижней губе и прячется обратно. Я знаю, что сделала это специально, но не могу контролировать происходящее.

Стук-стук-стук.

Мы могли бы сейчас трахаться. Он бы подхватил меня под бедра и прижал к стенке лифта.

Стук-стук-стук.

Надавил бы на спину, толкая к себе, и потянул за волосы, оголяя шею.

Стук-стук-стук.

Поцеловал губы, потом линию челюсти, спустился бы к груди.

Стук-стук-стук.

Я бы почувствовала жар — его и мой между ног, и это было бы настолько невменяемо раскаленно, что на глазах выступили слезы.

Стук-стук-стук.

Я бы выгибалась ему навстречу, целовала шею. Он бы оказался нереально вкусным. Это все было бы нереально вкусно.

Стук-стук-стук.

Из горла снова скулеж — как он заколебал!

Стук-стук-стук...

Этот стук. И качающаяся над головой люстра.

Я открываю глаза, непонимающе глядя наверх, а затем с воем переворачиваюсь на живот. Это все было у меня в голове — как предсказуемо. Нет никаких «этих парней», нет лифта. Нет стука и скулежа.

Хотя… этого как раз в достатке.

Сосед сверху снова устроил оргию, и это меня уже порядком достало. Потому что каждую ночь вычурная позолоченная люстра в моей спальне приходит в движение, и с верхнего этажа доносятся ужасно громкие удары спинки кровати о стену. Даже сейчас там кого-то дерут так, что штукатурка сыплется на пол.

Я всегда представляла себе разных парней, невозможно не представлять, когда такое творится у тебя над головой. Но пришла к выводу, что наверху живет кто-то вроде раскачанного Джейсона Момоа, к которому толпами валят женщины, дабы он осветил их своим причиндалом.

Со стуком разобрались, а теперь на предмет скулежа.

Я отрываю лицо от подушки и смотрю направо: оно опять делает это. Вытаращив глаза так, что должны полопаться все капилляры, с подобием натянутой улыбки на глупенькой морде белоснежная мальтипу Офелия Вельвет Флауэр самозабвенно дерет плюшевого бобра. Ее ярость столь не прикрыта, а страсть неподражаемо огромна, что собака скулит и подвывает, сходя с ума от любовной агонии. Она явно альфа в паре.

И вот это финиш.

В этом доме трахаются все, кроме меня!

Утро радует мигренью, недосыпом и странным тремором от ночных приключений. И я не про секс, к сожалению. Точнее, не про реальный. Всю ночь вместо блаженных снов про мягкие облака меня так или иначе посещали эротические видения. И всегда за мной и моим страстным Джейсоном Момоа наблюдала проклятущая мальтипу Офелия.

Трахаться на глазах у собаки с воображаемым мужиком — это дно. А проснуться не от поцелуев, а от липкого языка желающей поссать собаки — это днище.

Я встаю, переодеваюсь в самые удобные лосины, натягиваю толстовку и ловлю по дому героиню-любовницу, которая снова переключила внимание на бобра.

— Офелия, мать твою, ко мне!

Еще десять минут борьбы со шлейкой, и мы победили.

Ну а в лифте я встречаю привычную картину: помятая барышня лет двадцати с явными признаками низкой социальной ответственности. Мы с телками моего соседа Джейсона хорошо синхронизированы. Они, как правило, оказываются выдворены из квартиры примерно в восемь утра, а это время Офелии метить территорию.

Телки всегда разные, и мысленно я их всех зову Иринами. Ничего личного, вы не подумайте, просто была у меня такая знакомая, ну вот прям типичная подружка Джейсона, и звали ее Иркой. Ирка была слаба на передок, на задок и вообще на все стороны, но самомнение имела такое, что на хромой кобыле к ней подъехать нельзя было. Когда я впервые встретила в лифте помятую барышню, то сразу поняла — это Иринка или одна из ее модификаций.

Вообще все его девицы примерно одного сорта и выдержки. Все сильно пахнут духами, имеют безупречно красивые лица, дорогую одежду, айфон в цветастом чехле и фирменную сумку. Самодовольные сытые улыбки и немного пристыженный вид прилагаются.

— Привет, Ириш, — как ни в чем не бывало здороваюсь с телочкой, а она хмуро смотрит на меня.

— М-мы знакомы? — голос у нее охрипший. Ну конечно, так орать всю ночь! Где уж тут не охрипнуть?

— Ой... ой, прости. Ты так на нашу соседку похожа. Прости, — отчаянно переигрываю я и отворачиваюсь.

Телочка моргает, фырчит что-то под нос и, глядя в зеркало лифта, принимается вытирать растекшуюся под глазами тушь. М-да, знала бы она, что я в своих фантазиях вчера у этого зеркала делала с соседом Джей-Джеем.

Лифт останавливается на первом этаже, Иришка, покачиваясь, выходит. Она оглядывается в шикарной парадной, мы же с Офелией гордо шествуем к двери и, прежде чем отправиться по своим делам, пропускаем ту вперед.

А дел у нас куча! Точнее три, и все в строго определенных местах. Офелия любит разделять и властвовать, так что приходится потоптаться подольше вокруг столбов и мусорок. Далее моя лохматая подруга метит все кусты — это обязательное условие, и наконец наступает мое время.

Собака мне досталась ездовая, любительница побегать, и во избежание порчи имущества от гиперактивности животины, я приняла решение, что начну вместе с ней заниматься спортом дважды в день. Так что цепляю поводок Офелии к своему поясу, даю вкуснямбу за послушание, и мы бежим. Во дворе «нашей» элитной новостройки прекрасная площадка, где можно насладиться резиновым покрытием дорожек и одиночеством — никаких тебе велосипедистов, мам с колясками и прохожих, только любители утреннего бега.

Размявшись, я занимаюсь на уличных тренажерах, три раза кидаю тупице мячик (на четвертый она отказывается его приносить), и мы уходим.

Может показаться, что я не люблю собаку, но правда в том, что ее у меня нет. И я не сошла с ума. Может создаться впечатление, что я богатенькая сучка, которая живет в суперсовременном жилом комплексе, но это не так. Питаюсь я по большей части дошираками и растворимым кофе. Вы можете подумать, что я содержанка, которая пользуется за счет мужика всяческими благами — и… нет, увы.

Я догситтер, охранница цветов и уборщица пустого помещения. Три по цене одного!

Месяц назад пожилая модница наняла меня, чтобы улететь в Милан, откуда шлет зарплату и суточные на собаку. Я же наслаждаюсь ее шикарными хоромами, завариваю лапшу быстрого приготовления в дорогущей керамике, пью из богемского хрусталя дешевое пиво и кидаю в джакузи вишневые бомбочки из супермаркета за углом.

Обожаю свою жизнь!

Офелия послушно тащится домой, где мы завтракаем и собираемся на новое испытание. Сегодня понедельник, а значит день собачьего СПА: груминг, когти, зубы, отбеливание шерсти на заднице и вот это все.

Узнав, что у меня есть права, Эмма Робертовна вручила мне ключи от своей роскошной тачки, чтобы я могла катать ее Фелюшку по всяческим нуждам. Так я стала обладательницей «Ауди», где есть специальное собачье кресло и стереосистема с полным собранием альбомов Аллы Пугачевой. Увы, я до сих пор не поняла, как включить в машине свою музыку, так что из колонок продолжает играть что-то вроде «по улице моей который год звучат шаги — мои друзья уходят» и «миллион, миллион, миллион алых роз» в придачу.

Но я обожаю эту жизнь!

Насыпав Офелии сорок грамм корма и мелко порубленные говяжьи легкие, я лью сверху чайную ложку лососевого масла и делаю себе простой бутер с колбасой и огурцом. Влезаю в чистую толстовку и джинсы, наряжаю Офелию и кидаю Эмме Робертовне фотку псины в розовой юбочке. Эмма одобряет собачий лук и просит сбросить мое фото. Приходится делать семейную фотосессию: я, а на заднем плане Офелия и ее многострадальный бобер, которого я предсказуемо зову Иришкой.

«Ну нарядись, ну Сашенька, что за худи?»

Эмма всегда это пишет.

«И распусти волосы, они у тебя такие красивые!»

Завязываю хвост повыше. Что красивого в прямых, как палки, жидких волосах? Не понимаю.

Я хватаю под мышку свою подружку Офелию, та хватает в зубы бобра Иришку, и мы всей толпой прем покорять мир. Я уже знаю, что груминг без Иришки — это ошибка. Большая-большая ошибка, ибо весь зоосалон узнает, как Офелия ненавидит отбеливать жопу.

— Ну что, дорогуша, сегодня без истерик? — интересуюсь я у псины, пока мы спускаемся на первый этаж.

Двадцать пятый, двадцать четвертый, двадцать третий — этажи щелкают, возвращая меня в тот самый сон.

Стук-стук-стук.

Офелия в это время жадно пожирает глазами торчащего из сумки бобра.

— Ты не опорочишь своим грязным сексом мой лифт, — строго говорю собаке, и мы с ней покидаем кабину.

Почему-то становится веселее. Меня ждут полтора часа в крутой тачке под Пугачеву. Потом два часа в кафешке с кофе и тортиком, которые полагаются мне по контракту, пока Офелию чистят и стригут. И еще обратный путь домой.

О-бо-жа-ю свою жизнь!