– Ну? – спрашиваю я. – Что ты видишь?
Стоило Натаниелю переступить порог комнаты, как я сунула ему в руки рисунок, который он теперь рассматривает. Мама в гостях у подруги, иначе Натаниель не решился бы зайти. С тех пор как мы вместе пропали, мама винит его во всех бедах мира.
– Грустное пасхальное яйцо? – предполагает Натаниель.
Я отбираю рисунок.
– За дуру меня держишь? Это же Церцерис! Да, не идеально круглый, а овальный… Но сколько мне было лет, когда я его рисовала? Три-четыре года. Почему я намалевала синее яйцо с голубыми звездами, которые образуют букву W – созвездие Кассиопеи?
– И правда, почему? Ты помнишь?
Я возмущенно засопела:
– Это воспитательница подписала мое имя, иначе я бы вообще не знала, что это мой рисунок. А сам-то ты помнишь, что рисовал в четыре года?
Не успел Натаниель и рта раскрыть для ответа, как я сказала:
– Неважно. Может, ты писал четыре научных трактата, если тебя что-то интересовало. А меня заинтересовало это. – Машу рисунком перед носом Натаниеля. – Значит, я его где-то видела.
Натаниель сел на мою кровать, упершись локтями в колени. Рисунок его не убедил, но есть кое-что еще.
Протягиваю ему рисунок:
– Сложи его по линиям сгибов. Внутрь.
Натаниель сделал, как я сказала, и, сложив листок, выдвинул вперед обе наружные четвертушки. Самообладания Натаниелю не занимать, и по его лицу совсем не понятно, что он растерялся. Однако я чувствую: его переполняет изумление.
Круглое синее внутри еще может быть совпадением. Но золотой круг снаружи, по центру которого красуется руна, похожая на букву H, только с двумя перекладинами вместо одной… Нет, никаких сомнений.
– Рисую я бездарно. Но здесь точно изображен Церцерис с символом клана.
– Действительно, похоже на то.
Вот это да! Натаниель не пытается найти иного объяснения?
– А ты расспрашивала маму? Вдруг она знает больше, чем говорит, – интересуется Натаниель.
– Если бы! – я вздыхаю. – Мама правда ничего не знает. Однако она назвала мне какой-то адрес в Дублине. Последний, с которого с ней связывался папа.
– Интересно… Я думал, никакого адреса нет.
– Сама так думала, но это не дает мне покоя.
Нервно прохаживаюсь по комнате. Мама со слезами на глазах просила не искать отца, мол, он снова причинит мне боль. Видеть маму в таком состоянии было очень тяжело. Но я не отступилась и пригрозила: если она не поможет мне, то я отыщу отца в одиночку.
– Мама говорит, что телефонную связь там отключили, а почту давным-давно вернули обратно. Папа там больше не живет, это точно. Но вдруг кто-то из соседей знает, куда он переехал? Может, в доме остались какие-то его вещи…
– Может. – Красивое лицо Натаниеля тронула печальная улыбка.
Я хожу туда-сюда по комнате, поэтому он ловит меня за руку, мягко удерживая на месте.
– Может, ты гоняешься за тем, кого не существует, – говорит он. – Не существует в этом мире. Допустим, твой отец междумирец…
– Так ты думаешь, что это возможно?
Посмотрев еще раз на рисунок, Натаниель перевел внимательный взгляд на меня.
– Знаешь, – произносит он, заставляя мое сердце биться быстрее, – я все думал, как тебе удалось ускользнуть во время нашего первого прыжка? Может, дело в том…
– …что во мне есть магия клана?
Натаниель пожимает плечами:
– Даже если так, подумай еще раз. Твой отец бесследно исчез много лет назад. Если – да, Майлин, «если», потому что это маловероятно, – если он междумирец, в Завременье его нет.
Понятное дело. Если отец вернулся в Лиаскай, он точно забрал с собой Церцерис, а значит, и наш последний шанс отправиться за ним следом.
Натаниель поглаживает мою ладонь, и из-за этой ненавязчивой ласки я вдруг понимаю, что он по-прежнему удерживает меня за руку.
– Майлин, знаю, я говорю это часто, но…
– Слишком часто! – воскликнула я, пытаясь вырваться, однако его мягкое прикосновение вмиг превращается в крепкую хватку. – Но попробовать-то можно? Уже сколько месяцев я держу себя в руках, втискиваюсь в эту жизнь, словно в невозможно узкие джинсы, которые впиваются в кожу, вызывают боли в животе и не дают нормально дышать? Пытаюсь смириться с тем, что не вернусь в Лиаскай. День за днем заставляю себя поверить, что моя жизнь – здесь. Но ничего не получается!
Я снова дернула рукой, и на этот раз Натаниель меня отпустил.
– Притвориться, что все замечательно? Запросто! Но я слабею и устаю разыгрывать этот спектакль. Это меня убьет. Да, знаю, я сама во всем виновата. Но это дела не меняет.
Натаниель качает головой:
– Не думаю, что ты в самом деле наложила заклятье. А его действие ты ощущаешь, потому что хочешь в это верить.
Поджимаю губы. Натаниелю не понять такой магии, однако это не значит, что ее нет. Неважно, в чарах ли тут дело или в чем-то другом, но между мной и Лиамом есть связь.
– Я вижу во снах то, что он пережил, – признаюсь я. – Мне снятся кошмары Лиама.
Натаниель выдерживает мой взгляд:
– Ты не знаешь, так ли это.
– Да ты понятия не имеешь, что я знаю, а что нет!
– Он тебе снится, я верю. Разве может быть иначе? Ты ведь любишь его.
Неужели в голосе Натаниеля я слышу горечь? Он все еще…
– Ты тоскуешь по нему, – говорит он. – Сны – игра твоего подсознания.
– Ну конечно. Так сильно тоскую, что хочу оказаться в теле Лиама в тот миг, когда он охвачен безумным страхом.
Вот, опять. Стоит произнести его имя, как голову простреливает сильной болью, затем сразу наступает онемение, и я ничего не чувствую.
– Ты боишься за него, – мягко объясняет Натаниель. – Майлин, что бы ни случилось, Салливан со всем разберется. И без тебя он сделает это даже лучше, чем с тобой.
Наверное, Натаниель прав. Из-за меня Лиам сдался в руки своим злейшим врагам, вооруженный лишь мужеством и надеждой. Но я не могу отделаться от чувства… Нет, я совершенно уверена: не вернись я тогда в Лиаскай, Лиаму не помогли бы ни мужество, ни надежда.
– Эти сны мог наслать он сам, – спокойно замечает Натаниель. – У ткачей снов магия… особенная. И очень мощная.
Звучит так, будто Натаниель убедился в этом на собственном опыте.
– Знаешь, что я сказала маме, когда спросила адрес отца? – шепчу я. – Мол, если она не поможет, я все сделаю сама. Тебе говорю то же самое. Надо попытаться, я просто не могу иначе. Это из-за меня Лиам оказался в такой ситуации.
Натаниель встает с кровати. Он стройный и мускулистый, но двигается почему-то тяжело.
– Значит, все было напрасно. Все, чем пожертвовал Салливан, чем пожертвовал я сам. Мы напрасно спасали тебя.
Я чувствую закипающую ярость. Лоб словно обжигает холодным пламенем.
– Я здесь ни при чем! – процедила я.
Натаниель обнимает меня за плечи: нежное прикосновение, но я отлично знаю, что оно может превратиться в жесткую хватку, поэтому не сопротивляюсь, пусть мне и хочется, чтобы он убрал руки.
– Я тоже.
– И все же ты поможешь мне?
– Не хочу.
Ну, это не однозначный отказ.
– Но ты ведь хочешь домой?
Лиаскай… Не знаю, что нас там ждет, но Лиаскай – наша родина. Она всегда была родиной Натаниеля. Может, и моей тоже.
– Не имеет значения, чего я хочу, – тихо отвечает Натаниель.
Прости, Натаниель, не хотелось пускать в ход эту карту, но ты не оставил мне выбора.
– Зато имеет значение, чего хочу я, генерал Бэджет. Моя сестра мертва. Я – твоя Королева.