Срывая маски

Глава 10 Контрабанда

Карло Моретти поднял голову и устало посмотрел в глаза Нику.

— Извини, сынок, но, боюсь, вам с девочкой надо бежать. Полиция так и так будет здесь уже совсем скоро. Мы должны сообщить про Тото…

Ник дернул щекой, стиснул в карманах огромные кулаки и тихо ответил:

— Я понимаю. Вы запомнили тех… с автоматами?

— Запомнил. И Жофре этого описать смогу.

За нас не переживай. Бродячий цирк ко всему привычен. Пойдем в фургон. Жози, прекращай рыдать. Девочки, накройте Тото чем-нибудь и отнесите в его палатку. Клод, дуй в деревню к телефону и вызывай полицию. У тебя должно уйти на это не меньше сорока минут, понял?

В фургоне Карло достал из маленького переносного сейфа пачку денег и молча сунул их Нику. Ник кивнул, спрятал деньги и мрачно произнес:

— Мы постараемся дать вам знать из Кале.

Карло покачал головой.

— Нет, друг мой, из Кале — вряд ли. Слушай и запоминай, на повторение времени нет. Поедете до Булони, оттуда свернете на побережье.

Аманда бывала в тех местах, подскажет. В семи километрах от Кале стоит маяк Мон-Реми. Не знаю, кто там смотритель сейчас, а после войны был папаша Ги. Все контрабандисты считали его добрым духом тех мест. В любом случае, там можно раздобыть лодку.

Ник недоуменно посмотрел на Карло. Он что, считает, что они с Амандой поплывут в Англию на веслах? Нет, там, конечно, не очень далеко, но все-таки…

Карло сердито фыркнул.

— Что ты так на меня смотришь? В Кале таможня, полиция, ваши портреты и описания, а у вас на двоих одни водительские права. Вы и есть — самая настоящая контрабанда.

Через десять минут сборы были окончены.

Мамаша Жози поцеловала и перекрестила Аманду, Карло пожал руку Нику, а потом проводил их до машины, при виде которой Ник едва не расхохотался.

Смешной «жучок-фольксваген» был покрашен в ярко-алый цвет, а на дверях красовались желтые цветочки и голубые звездочки. Выглядела машинка неплохо, в ней прекрасно смотрелись бы девчонки в бикини, едущие на побережье загорать, но для двух беглецов транспортное средство было явно ярковато. Карло смущенно пожал плечами.

— Зато у нее мотор работает как часы. И если за рулем будет Амандина в темном парике…

— В чем?!

Проследив взгляд старого циркача, Ник обернулся. Перед ним стояла развеселая девчонка с ярко-вишневыми губами, блестками на веках, рыжими веснушками на носу и с двумя симпапичными каштановыми хвостиками. Честно сказать, Аманду он в ней узнал только по глазам.

— Шикарно! Эх, к такому камуфляжу бы еще настоящие права…

Мамаша Жози протянула ему пластиковую карточку. Ник с изумлением увидел, что фотографию Аманды на нее успели вклеить, а также заляпали все права какими-то фиолетовыми пятнами.

— Что это?

— Это — краска для волос. «Дымчатый топаз», я им пользуюсь. Если пролить на любую светлую поверхность, оставляет вот такой жуткий оттенок. Бутылочку я тоже положила, так что, если патруль все-таки вас настигнет, вы и их сможете обляпать.

Аманда невесело усмехнулась.

— Боюсь, это будет скорее актом отчаяния.

Дед… надо ехать.

— Да, и поскорее. Не реви, девочка. Я знаю, ты переживаешь за Тото… Он хорошо умер. Правильно.

— Нет.

— Не спорь со мной. И поезжай. Ник — удачи!

Береги мою девочку.

— Буду.

— Знаю, что будешь. И не обижай ее.

— Я?

— Ты, ты. Не таращи глаза, тебе не идет. Ну… с Богом.

Все быстро и бурно обнялись, потом Аманда прыгнула за руль, а Ник, кряхтя и согнувшись в три погибели, полез на заднее сиденье. Сиденье рядом с водителем было предусмотрительно снято, а на его месте лежал ворох тряпья. Им — по мысли великой конспираторши Мамаши Жози — должен был накрыться Ник в случае, если их остановит полиция. Ник, разумеется, не собирался этого делать, но без переднего сиденья было гораздо удобнее.

Аманда вырулила с полянки на дорогу, и вскоре смешная машинка уже неслась по шоссе.

Ник с удивлением отметил, что мотор у малышки и впрямь замечательный.

Им предстояло ехать часа три, и вскоре Ник задремал, но из забытья его вырвал голос Аманды.

— Не спи. А то мне страшно.

— Не сплю. Но и бодрым меня не назовешь.

Бессонные ночи в моем возрасте…

— Ник!

— Не буду, не буду. Аманда…

— Что?

— Я так и не сказал тебе…

— О чем?

— Ладно, потом. Сейчас это было бы глупо. В этой машине я могу поместиться, только сложившись три раза.

— Расскажи мне что-нибудь.

— О чем?

— Не о чем, а о ком. О себе. Должна же я знать человека, с которым собираюсь связать всю свою жизнь.

— Аманда, ты…

— Расскажи О Себе!

— Хорошо, хорошо. Значит, так: родился я в Англии, в городе Манчестере. Было это столько лет назад, что твои родители еще не родились, а стало быть, я гожусь тебе…

— В любовники. Ты годишься мне в любовники. Ты один. Больше никто на это не годится.

Если ты комплексуешь по поводу своего возраста, то давай продадим ожерелье, уедем на Багамы, сделаем тебе пластическую операцию и покрасим волосы в черный цвет, только это все равно ничего не изменит! Все?

— Все. Понял. С тобой так нельзя. Ты очень пылкая.

— И страстная.

— Да уж.

— Ну скажи, я страстная?

— Ты? Ты красивая.

— И все?

— Еще ты отчаянная. Теплая. Гладкая и извилистая… Стоп, а то сейчас мы договоримся. Лучше уж про меня. Итак, Манчестер. В тот год «Манчестер Юнайтед» выиграл Кубок Англии в восьмой раз, и моя матушка была на финальном матче. Собственно, там я и родился.

— После свистка?

— Нет, в перерыве. Отец потом долго не мог ей простить, что так и не посмотрел второй тайм.

— Они живы?

— Родители? Нет, давно нет. Мама работала на ткацкой фабрике, чесальщицей. Там долго не живут. Легкие портятся, А отец был шофером-дальнобойщиком. Возил грузы через всю Англию, от Плимута до Эдинбурга. Разбился.

— Ты был уже взрослый?

— Нет, совсем малыш, четыре года. Знаешь, я его толком не помню, но друзья его говорили потом, что я вылитый он.

— А я на маму похожа. Так говорит Жози. А про отца я ничего не знаю. Дядя… дед Карло сердится, когда я про него спрашиваю. Давай дальше.

— Дальше не больно интересно. После материной смерти — это я уже подростком был, двенадцать лет мне брякнуло, — взяла меня к себе тетка, сестра мамина. У нее своих было четверо, я не особенно мешал, но и помощи тоже не оказывал. Стал хулиганить, с ребятами взрослыми связался…

— Ох. С бандитами?

— Нет. С хулиганами. Это разные вещи.

— Чем же?

— Ну… хотя бы по срокам, которые дают одним и другим. Так вот. Был я горе в доме, позор семьи и ужас окрестных улиц. Здоровенным я вырос, в двенадцать мог легко шестнадцатилетнего в драке одолеть, поэтому шпана меня очень уважала и всячески перетягивала на свою сторону. Однажды случилось… ну, в общем, правонарушение случилось, и попал я в полицию. А было мне уже шестнадцать с половиной, а выглядел я на все двадцать. И вот один сержант из полицейского участка, Метьюс, говорит мне: «А не пойти ли тебе, Ник, к нам? И ты при деле, и зарплата хорошая, и тетке твоей облегчение, и всю шпану ты в округе знаешь — всем хорошо». Я, конечно, только засмеялся, потому что по моим тогдашним понятиям ничего хуже легавых быть не могло. Но год спустя о том разговоре я вспомнил, потому что попался уже по-крупному и светила мне тюрьма.

— И ты попросился в полицию?

— Не совсем… В саму полицию меня никто брать не собирался, но в полицейскую академию меня взяли.

— Ух ты!

— И вот представь — я успел уже сержантом стать и первую награду заработать, а ты все еще не родилась…

— Ник!

— Молчу, молчу, это я так, к слову.

— Ну? Ты правда замолчал, что ли? Рассказывай дальше.

— А дальше все. Кончилась история. Двадцать пять лет я служу в полиции Манчестера, в уголовном отделе. Когда окончательно озверею выйду на пенсию. Все.

— А подвиги?

Ник засмеялся, но смех вышел невеселым.

— Подвиги — это не у нас, Аманда. У нас рутина. Бытовуха. Муж жену пырнул ножом, жена мужа оглушила сковородкой… Родители напились и забыли ребенка на улице. Бродяжил полгода, пока случайно не встретился с мамашей. Пьяные подростки приставали к прохожим после матча… Нет, девочка, подвигов у меня особых нет. Ты разочарована?

— Нет, просто… У тебя вид такой… как у копа из кино. Который всех спасает, палит направо и налево, дерется с пятерыми сразу, стены прошибает…

Ник не удержался и потрогал светлый завиток, выбившийся из-под каштанового парика.

Тут же стало трудно и горячо дышать, и он в который раз удивился такой мальчишеской, неудержимой реакции собственного тела.

Прекрати, слышишь, прекрати, легавый! Ты — старый пень, ты старше ее даже не вдвое, ты не можешь быть с ней, потому что не можешь быть с ней никогда…

Но как отказаться от этих глаз, от прохлады этих волос, от шелка кожи под твоими грубыми пальцами, от того ощущения молодости и силы, которое появляется у тебя только рядом с ней?..

— Ни-ик!

— А? Прости, задумался. Что ты говоришь?

— Я говорю, а семья? Семья у тебя есть? А то я решила связать с тобой свою судьбу, а у тебя, может, семеро по лавкам?

Ник криво ухмыльнулся.

— Нет, в этом смысле я совершенно свободен.

— И никогда не был женат?

— Почему никогда? Был. Не очень долго. Но давно. Десять лет назад мы развелись.

— Почему? Или нельзя спрашивать?

— Тебе можно. Только я не уверен, что знаю ответ. Иногда мне кажется, что не надо было жениться, что виноват во всем один я, и Мэри терпела, сколько могла. Иногда — что Мэри виновата. Потому что не смогла потерпеть еще.

— Понятно…

— Да нет, вряд ли. Потому что мне и самому не все понятно. Сложная это штука, девочка. Мне и самому с собой нелегко, а уж каково приходилось Мэри…

— Просто она хотела, чтобы ты был — для нее.

— Этого все хотят.

— Не правда. Я хочу, чтобы ты просто — был.

И я рядом.

— Аманда…

— Тихо! Лезь под тряпки. Патруль!

Патруль состоял из двух очень галантных и очень молодых жандармов. Ник их слышал, но не видел, поэтому мог только догадываться, какое сногсшибательное впечатление произвела на них Аманда.

А эта артистка разошлась не на шутку. Хихикала, болтала без умолку, расспрашивала про дорогу и мотели, потом завизжала — видимо, добрались до прав, испачканных краской для волос, — потом начала сокрушаться и предлагать свою помощь, а еще через пару невыносимо долгих минут машина тронулась, и Ник услышал голос Аманды, усталый и чуть дрожащий:

— Вылезай. Я сейчас умру.

— Аманда, ты гениальная актриса.

— Я сейчас лопну… Как ты думаешь, мы уже достаточно далеко отъехали?

Ник бросил взгляд на спидометр и кивнул.

От поста их отделяло уже не меньше трех километров.

Остановив машину на обочине, Аманда с истошным воплем кинулась в кусты; Ник, улыбаясь, вылез из машины, размять ноги.

Его натренированный слух уловил полицейскую сирену почти мгновенно. Ник торопливо кинулся к водительскому сиденью, снова чертыхнулся, сложившись пополам, дал газу и просто съехал в кювет. Густые кусты, к счастью почти не пострадавшие от маленькой машинки, сомкнулись над ней, и Ник успел только выкатиться на землю и замереть, когда мимо по шоссе с воем пронеслись несколько полицейских машин.

Через несколько минут, когда сирена окончательно стихла вдали, Ник с трудом выбрался из-под кустов и осторожно огляделся. Аманда замерла метрах в двадцати от дороги. Она прижала руки к груди и с ужасом смотрела на него.

Ник успокаивающе махнул ей рукой.

Через мгновение, она повисла у него на шее, дрожа всем телом и тихо всхлипывая.

— Никакая я не артистка! Они не поверили!

Не поверили!

— Перестань. Мы же успели. Они нас не заметили, теперь поедут до ближайшего города, потом прочешут проселочные дороги, а мы будем уже далеко.

— Ник, я боюсь.

— Не бойся. Ты смелая, сильная, ловкая, талантливая… красивая.

Он поцеловал ее прямо в глаза, полные слез, ощутил на губах их соль, обнял девушку покрепче и стал целовать еще и еще. Некоторое время она вздрагивала, не в силах сбросить напряжение, но потом Ник почувствовал, как расслабились ее плечи, как налились жаром нежные губы — и вскоре они уже опустились на мягкий мох, неистово лаская друг друга и позабыв обо всем на свете.

Если бы это произошло на несколько минут позже или не произошло бы вовсе, Жофре и его люди непременно заметили бы их с дороги.

Три черных «мерседеса» пронеслись по шоссе и растаяли вдали. Жофре направлялся в Кале.