Стирая границы

Пятая глава

Я стою перед залом «Клетки» вместе с Пабло. Он смотрит на постеры, рекламирующие концерт сегодня вечером.

– Ты знаешь, что «Тени смерти» – панк-группа? – спрашивает он сдавленным голосом.

– Альтернативный панк, Пабло, – возражаю я. – И не «Тени смерти», а «Тени тьмы».

– Это же бессмысленно, – морщится Пабло. – Я не хотел тебе говорить, но мексиканцы не играют жуткий альтернативный панк. Мы слушаем хорошую музыку.

– Ты сказал, что мы пойдем, куда я захочу. Я хочу послушать ТТ. – Бесполезно говорить ему, что толпа будет громче, чем любой концерт, на котором он когда-либо был. Скорее всего, он пожалеет, что не взял затычки для ушей.

Когда мы занимаем места в конце очереди, глаза Пабло расширяются при виде пары с кольцами в ушах и губах и цепочкой между ними. Он качает головой в замешательстве.

– Белые люди. По-моему, большинству из них не помешала бы интенсивная терапия.

– Ты хочешь сказать, что мексиканцам не нужна терапия, Пабло?

– Ты знаешь, что произошло бы, приди я домой с цепочками на лице, Райан? Мой старик вышвырнул бы меня из дома, а не послал бы разговаривать с психологом.

Интересно, мой папа был бы строгим или, наоборот, добрым? Возможно, он был бы одним из тех понимающих родителей, которые разрешают своим детям делать то, что хочется? Я стараюсь серьезно об этом не думать.

Перед нами остается где-то пять человек, когда парень в кассе объявляет:

– Простите. Все билеты распроданы.

Коллективный стон эхом раздается в очереди людей за нами, желавшими купить билет.

– Прости, чувак, – говорит Пабло, не раскаиваясь. – Может, пойдем в нормальный клуб и потанцуем под нормальную музыку?

Но я не хочу нормальную музыку. Я хочу услышать «Тени Тьмы». Когда у меня не было друзей, именно солист Аттикус Пэттон делил со мной мою боль.

– Слушай, ты не можешь просто продать нам два билета? – спрашиваю я кассира.

Парень смотрит на меня сквозь длинные патлы, напоминающие швабру, которые закрывают почти все лицо.

– Нет.

Пока толпа счастливчиков заходит в «Клетку», я качаю головой, жалея, что нам не повезло. Это отстой.

– Мы всегда можем пойти в кино, – предлагает Пабло, когда Голова-Швабра закрывает кассу и исчезает.

Я почти теряю надежду, когда вижу, как в переулок за «Клеткой» подъезжает фургончик «Кейтеринг Димитри». Я хлопаю Пабло по плечу:

– Следуй за мной.

Пабло идет за мной в переулок. Фургончик паркуется у заднего входа, и моя идея воплощается в жизнь.

– Вы опоздали, – рявкаю я на двух парней в фургоне. – Группа хочет знать, где еда, я еле успокоил их. – Я веду себя нервно, они должны думать, что я вот-вот готов сорваться.

– Это не моя вина, – говорит водитель, выпрыгивая из машины. – Ужасные пробки, а у нас еще две доставки сегодня вечером.

Я раздраженно выдыхаю.

– Нам нужно срочно отнести эту еду. Босс отправил нас с Пабло за вами. – Мы идем за ним к задней двери фургона.

– Тогда помогите нам. Вот, – говорит он и передает подносы с едой. Другой парень достает еще один поднос, и все мы направляемся к черному входу в клуб. Я стучу так, словно владею этим местом, а сам думаю, что, если нам удастся все провернуть, это будет чудом.

Какой-то большой парень с татуировками на обеих руках открывает дверь.

– Кейтеринг, – говорю я ему.

Он осматривает нас, а потом широко открывает дверь, пропуская внутрь. Я вообще не знаю, куда идти, так что импровизирую.

– Не туда, идиоты! – кричит какой-то костлявый белый чудак с прилизанными назад волосами, когда я ставлю поднос на свободное место. – Это для группы!

Я иду за этим чудаком по ярко освещенному коридору к двери со звездой. Он ее открывает, и внезапно я оказываюсь лицом к лицу ни с кем иным, как с Аттикусом Пэттоном. На нем черные джинсы и футболка с названием группы. Его черные как смоль волосы торчат на затылке, а спереди закрывают пол-лица – его фирменный образ во всех видео «Теней». Здесь и остальные ребята, сидят на диванчиках, совершенно расслабленные. Оказаться прямо среди них – это что-то нереальное, и я едва не роняю поднос.

– Наконец-то, – говорит Аттикус, лениво растягивая слова. – Мы чертовски проголодались.

Я ставлю поднос на пустой стол, и Пабло с работниками кейтеринга повторяют за мной. Кажется, Пабло чувствует себя некомфортно, словно боится, что нас поймают.

– Спасибо, парни, – говорит чудак и, достав кошелек, выдает нам четверым двадцатидолларовые купюры.

Работники кейтеринга кажутся сбитыми с толку, не понимая, почему чаевые дают мне и Пабло, но лишь пожимают плечами и уходят.

Я не из стеснительных, так что подхожу к Аттикусу.

– Я большой фанат, – говорю я. – Ваша песня «Сражайся за это» помогла мне преодолеть тяжелые времена.

Он улыбается:

– Рад это слышать, дружище. Как тебя зовут?

– Райан. А это Пабло, – говорю я, показывая на друга.

– Рад познакомиться, парни. – Он протягивает руку для рукопожатия. – Эй, вы можете остаться и посмотреть концерт, если хотите. Если у вас больше нет доставок.

Мы с Пабло обмениваемся взглядами, а потом поворачиваемся к Аттикусу.

– Доставок больше нет, – бормочет Пабло.

Я прочищаю горло.

– Э-э, да, это была наша последняя доставка. Было бы классно послушать концерт, друг.

Аттикус кивает худощавому парню.

– Брайан, дай им проходки, – приказывает он.

Брайан показывает нам следовать за ним по коридору. Я уже думаю, что нас сейчас выкинут, когда мимо проходит Голова-Швабра, но, к счастью, он так занят сообщением в телефоне, что не замечает нас. Мы проходим мимо охраны к огромной толпе, собравшейся перед сценой. Клуб забит.

Когда Брайан оставляет нас в первом ряду, я бросаю взгляд назад на огромное количество людей в зале. Здесь только стоячие места. Я толкаю Пабло.

– Это офигенно.

– Для кого? – Пабло рассматривает слишком большие колонки. Мы стоим так близко к ним, что могли бы коснуться. – Э… Райан, кажется, мы слишком близко.

– Нет. Это идеально, мужик.

Толпа начинает реветь, когда выключается свет и на сцену выходит группа на разогреве. Это менее известная панк-группа «Псиклоны». Вскоре огни сцены снова вспыхивают яркими цветами. Толпа двигается еще ближе, и мы стоим почти друг на друге, но мне все равно. Пол вибрирует в такт биту, я машу кулаком в воздухе и прыгаю под музыку. Обычно я сдержанный и замкнутый, но эта музыка проникает мне в душу.

Пабло изумленно качает головой, словно не может поверить, насколько я расслабляюсь.

Солист «Псиклонов» поет кому-то на другом краю сцены. Я слежу за его взглядом и вижу латиноамериканку с длинными каштановыми волосами и синей прядью. Кажется, она проживает лучшие моменты своей жизни. С ней две подруги, они улыбаются и наслаждаются панк-музыкой.

Я хватаю Пабло за локоть и указываю на девушек в толпе.

– Видишь? Мексиканцы любят панк-музыку, – говорю я ему.

Он пожимает плечами.

– Они классные chicas, но, должно быть, они loco.

Loco? Мне так не кажется. Я смотрю на девушку с синей прядью в волосах. Она подпрыгивает в такт музыке, совершенно расслабленная, словно ничто в этом мире ее не заботит. Я не могу отвести от нее глаз.

Когда «Псиклоны» допевают все песни из сет-листа, в зале снова становится темно, и энергия поднимается в преддверии «Теней Тьмы».

– А теперь мы можем уйти? – спрашивает Пабло. – Мне кажется, вон та девушка с татуировкой паука на лице только что схватила меня за зад. Я чувствую себя оскверненным.

Я вскидываю бровь:

– Оскверненным?

– Ты ее видел? Старик, я боюсь пауков. Можешь представить, каково это – целовать ее, а потом открыть глаза и увидеть огромного паука так близко к твоему лицу? – Он притворяется, что его тошнит. – Я бы не жаловался, если бы мы стояли рядом с теми горячими латинас на том конце сцены, которых ты показал.

– Тогда пойдем, – говорю я ему, но, прежде чем мы успеваем протолкнуться к другому краю сцены, вспыхивает цветное пламя, и выходят «Тени Тьмы».

Аттикус Пэттон стоит у подножия сцены и крепко держит микрофон.

– Йо, Техас! – кричит он изо всех сил, и толпа сходит с ума.

Барабанщик дает бит, и Аттикус начинает исполнять «Хаос» – песню о парне, чей разум по ночам заполняется случайными мыслями.

«В голове начинает стучать, а мой мир начинает сотрясаться» – поднимается голос Аттикуса над быстрым ритмом музыки.

Такое впечатление, что песня вдохновляет толпу на хаос, внезапно все очищают место перед сценой, и образуется пространство для слэма[29] тем, кто готов врезаться друг в друга и толкаться. Меня это не пугает. Это словно вызов. Мне сразу же хочется оказаться в самом центре.

Хаос!

Что со мной не так? Эти мысли не дают мне покоя.

Хаос!

Я толкаю Пабло и показываю на слэм. Ему хватает одного взгляда на кучу фанатов, дико врезающихся друг в друга, и его глаза широко распахиваются.

– Ну уж нет! – отвечает он.

Только когда безумие выходит наружу, я свободен!

К черту правила, к черту общество!

– Мы идем туда, – обращаюсь я к Пабло, перекрикивая громыхающую музыку.

Он качает головой, но в это мгновение кто-то толкает его в слэм. Я тоже пробираюсь туда, наслаждаясь тем, как толпы людей просто отрываются. Аттикус Пэттон прав. К черту условности и правила. Кому какое дело до опасности? Жизнь заключается в безумии и освобождении от запретов.

Сперва осторожный, Пабло начинает смеяться, пока его толкают с одного края потного слэма в другой. Мы – компания глупых, сумасшедших ребят, которые не боятся рисковать. Это не для слабохарактерных, но, взглянув в центр круга, я вижу, что туда затянуло девушку.

Девушку с синей прядью в волосах.

Вот черт!

Это нехорошо. Она врезается в парня, и удар практически отправляет ее в воздух. Должно быть, она в ужасе от парней в два раза больше, толкающих ее.

Кто-то должен ее спасти, и, хотя мой девиз – «К черту геройство», я не собираюсь наблюдать, как девушку ранят или убивают, потому что какой-то идиот решил затолкнуть ее в слэм.

Я бросаюсь в шумную толпу, намереваясь добраться до девушки, прежде чем ее растопчут.

Пришло время хоть раз побыть героем.