Сто способов сбежать

Часть 2 Разбег

В какой-то момент ей показалось, что они вообще никогда никуда не уедут, так она устала от бесконечно зудящих со всех сторон предостережений бабушки, от трагично сдвинутых бровей мамы, которая с того момента, как узнала о предстоящей поездке, делала лицо, будто Марину с Алешей забирают на чужбину на каторгу. Марине казалось, они не улетят, потому что в последний момент что-то пойдет не так, кто-то заболеет, они опоздают на самолет, перепутают время вылета или аэропорт. Она не могла найти себе места всю дорогу в поезде до Москвы, сто раз перебирала содержимое сумки и косметички, доставала папку с ксерокопиями всех документов, включая свидетельство о собственности на квартиру, которые на всякий случай посоветовала сделать мама, снова убирала все в сумку, опять проверяла время вылета и терминал аэропорта, пересматривала содержимое дорожной аптечки размером со средний рюкзак, открывала книжку, но читать не получалось – она застревала на одной и той же странице, а потом снова начинала все перепроверять. Потом Марина вдруг решила, что их не пропустят на границе, задержат на паспортном контроле, и в голове у нее разом всплыли сразу все фильмы про контрабандистов и перебежчиков с особенно яркими сценами задержания. Так она накрутила себя до того, что в очереди на границе ее начал бить озноб, она была готова расплакаться, задыхалась, пошла пятнами и так истово озиралась по сторонам, что Алеша прошипел:

– Что случилось?

– Я что-то забыла.

– Мы сто раз все проверили, Марина. Перестань трясти паспортом и сама, пожалуйста, не трясись, люди подумают, у тебя психоз.

– Вдруг нас задержат? – выдавила она трагическим шепотом.

– С чего бы им нас задерживать?

– Не знаю, аннулируют визу, скажут, что ты, например, невыездной! Вдруг у тебя был доступ к государственной тайне?

– Это когда же у меня был доступ к государственной тайне? И к какой именно? По-твоему, когда я работал на молкомбинате? Милая, я не думаю, что кого-то настолько сильно интересует простокваша. Там главная тайна была в том, как ее вообще умудрялись продавать.

– Тогда, может, в армии?

– Что в армии? Я там был сто лет назад.

– Ты проверял? А надо было зайти, не знаю, на сайт военкомата или МВД, например. Вдруг у тебя тогда был доступ? А правила поменялись, и ты теперь невыездной. Что там была за воинская часть?

– Там у меня был доступ в основном к метлам и лопатам. Хватит себя накручивать и дергаться, люди уже смотрят. Мы сейчас пройдем контроль, сядем в кафе, я тебе закажу коньяку. У нас же отпуск, Марина! Отпуск! Ну, улыбнись, пожалуйста.

– А если у нас какие-нибудь неоплаченные штрафы?

– Какие штрафы? За что, например?

– За превышение скорости, за парковку, за… вдруг мы за квартиру заплатили не вовремя, а у них покажет? Я вот слышала, у них тут показывает как-то через Госуслуги, и сразу все видно, у кого какие задолженности, и за них могут не выпустить. Интересно, а за них правда могут не выпустить? Дай мне телефон, я позвоню маме.

– Какой маме? При чем тут твоя мама? Мама прямо образчик бывалой путешественницы, ни разу за границей не была.

– Зато она все читает и смотрит все новости, дай телефон.

– Вон на кабинке наклейка, видишь, телефон перечеркнут, тут нельзя звонить. Успокойся, пожалуйста. Может, тебе валерьянки надо было выпить?

– Я выпила. Что ты думаешь, я не выпила? Выпила. И пустырник, и новопассит еще.

– Любой бы человек на твоем месте сейчас просто радовался. Прыгал до потолка. Мы в отпуск летим, Марина! Вдвоем! Без детей и вечных советчиков.

– И что надо говорить?

– Кому? Мне? «Спасибо тебе, мой любимый, что придумал такое замечательное путешествие!»

– Да не тебе! Если сейчас спросит пограничник? Цель поездки какая у нас?

– Частная.

– Не деловая?

– Не деловая. Мы едем в отпуск.

– Точно частная? Ты же будешь там по делам с людьми встречаться, может, надо про это сказать? А то вдруг потом узнают и… Ой, лампочка загорелась, иди первый! И меня там подожди!

– Пойдем вместе. Да пойдем же, Марина, ну что ты как парализованная. Сейчас скажу, что везу малахольную жену на лечение.

Пока они стояли у окошка на границе, она смотрела на людей вокруг и вдруг удивилась, сколько тут молодых, совсем детей, но они вели себя так спокойно и уверенно, как будто были намного взрослее нее самой, маленькой сорокалетней девочки, у которой, похоже, никогда не было юности, да и взрослой она себе не казалась. Как будто, вывалившись в этот брак прямиком из детства, они с Алешей попали в какую-то созависимость и сразу стали друг другу родителями, с вечными замечаниями и умными советами, спаянными сообщающимися сосудами и всезнающими старичками. Она знала, что давно уже взрослая, но сейчас ей все равно ужасно хотелось позвонить маме. А еще где-то в затылке вдруг засвербела крошечная мысль: когда же и куда все-таки подевалась ее собственная молодость. Не могла же она ее совсем не запомнить и даже не заметить, как эта самая молодость стремительно пронеслась мимо?

Когда они наконец добрались до кафе, Марина с трудом дышала и почти ничего не видела от слез. В зоне досмотра ее сначала попросили разуться, а потом достать из сумочки ручку в металлическом футляре, которая подозрительно выглядела при просвечивании, и вот это стало последней каплей – Марина начала возмущаться, объяснять, что она педагог, что это ее рабочий инструмент, она ставит оценки в журнал, и ручка должна быть именно такая, и ее подарили ей на юбилей школы, потому что она уважаемый заслуженный преподаватель и не потерпит такого унижения и обиды. В тот момент, когда она начала грозить пальцем и почти дошла до обвинений сотрудников таможенной службы в произволе, Алеша сгреб ее в охапку вместе с вещами и вытащил в нейтральную зону.

Наверное, то же самое чувствуют все чересчур правильные праведники, оказавшись в раю, до последнего сомневавшиеся, достойны ли они этого рая и даже вступавшие по этому поводу в споры с архангелами. Наверное, они тоже зажмуривают глаза и боятся глотнуть воздуха, но потом все-таки заставляют себя это сделать и задыхаются от восторга – ведь когда испытания остаются позади, все вдруг оказывается намного ярче, чем в обычной земной жизни: и воздух намного слаще, и запах настоящего рая, и вокруг есть все, чего можно только пожелать: одним словом, зона дьюти-фри.

Но Марина проковыляла по райским кущам, не глядя на витрины, – она почти ничего не видела, в ушах у нее посвистывало, перед глазами было темно, только время от времени вспыхивали красные пятна. До вылета оставалось еще больше двух часов, они, разумеется, приехали слишком рано. Алеша усадил ее за столик в кафе, у огромного панорамного окна, громко выдохнул, сам плюхнулся на диванчик и уставился в меню.

– Я позвоню маме, – прошелестела Марина.

– Конечно, – максимально спокойно ответил ее муж, хотя напряжением в его голосе можно было уже запитывать небольшую подстанцию. – Будьте добры, нам, пожалуйста, кофе и по пятьдесят граммов коньяка, – попросил он девушку в форменной футболке.

– Чай, – почти всхлипнула Марина и тут же сказала в телефон: – Мама!

– Что случилось? – мгновенно откликнулась родительница. На заднем плане явно суфлировала бабушка. – Что-то произошло? Вас сняли с рейса? Я так и знала!

– Все хорошо, – выдохнула Марина. Она рассчитывала на мамину поддержку, а никак не на то, что ей самой придется всех успокаивать. – Мы уже прошли контроль, и паспорта у нас проверили, да, мама, и визы в порядке. Мы в кафе. Сидим. С Алешей, да, его тоже пропустили. Нет, еду мы не заказывали. – Она выразительно помахала головой в ответ сначала на возмущенный, а потом вопросительный взгляд мужа. – Да, я помню, на вокзалах и в аэропортах нельзя ничего есть, потому что можно отравиться. Да, я помню, бабушка рассказывала, как Зинаида Ефимовна чуть не умерла, когда летала к внукам. А, все-таки умерла… Как жаль.

Алеша закатил глаза, она отвернулась от него к окну и прикрыла телефон рукой.

– Мама, все хорошо, честное слово. Да. Нет. Пожалуйста. И скажи бабушке, что мы не будем тут ничего есть.

– Только пить, – сказал Алеша и подвинул к ней коньяк. Марина, не глядя, проглотила его одним глотком, даже не поморщившись.