Стоит ли верить сердцу

- Знаете, Джина, гораздо лучше иметь обманчивую надежду, чем не иметь никакой. И смею заметить, только человек, налившийся хмельным, достаточно защищен от боли.

Повисла пауза. Наконец Джина бросила:

- Вы не могли превратнее истолковать мое отвращение к недолгому возбуждению.

- Я и не пытался ничего истолковывать, Джина, - я был честен. По мне, так возбуждение и должно быть коротким. Все теряет свежесть и перестает возбуждать, если слишком затягивается. Просто превращается в милую, добрую привычку.

Как регулярный, приличный секс с моим бывшим женихом, подумала она.

- Послушайте меня, Джина, - Пэриш как будто видел, как она расстроена, - уже поздно, а мы оба устали, и, возможно, сейчас не лучшее время влезать во все это. Я позвоню вам завтра вечером, идет?

Глубоко вздохнув, Джина отпустила кнопку:

- Нет, не звоните, Пэриш. Не надо больше. Только по делу.

И прежде, чем он ответил, отключилась. Она знала, что это трусость, но ей не нужен секс без страховки. Не с таким человеком, как Пэриш Данфорд.

И не тогда, когда она готова повторить ошибку матери, позволив сердцу управлять головой.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Следующие несколько дней тянулись мучительно долго. Джина обвиняла в этом жару, тишину, внешнюю задолженность правительства...

Воскресенье было еще длиннее, а он все не появлялся.

В понедельник, едва взошло солнце, она уже сварила кофе и сидела перед компьютером в ожидании и мрачных предчувствиях.

К одиннадцати кофе остыл, экран включенного, но забытого компьютера покрылся звездочками, в душе ее росло напряжение. Он все еще не возвращался.

Вскоре после полудня раздался звук мотора, у нее перехватило дыхание, а сердце запрыгало где-то в горле. Не успев ни о чем подумать, она вскочила со стула и подлетела к двери офиса, но, вцепившись в дверной косяк, задержалась, чтобы прийти в себя. Господи, она, кажется, дрожит!

- Джина! Вы в офисе? Джина!

У нее упало сердце: Линн у черного хода. На мгновение она тяжело привалилась к стене.

- Я... я иду.

Пересекая кухню, она постаралась вызвать улыбку на лице.

- Они возвращаются! - возбужденно объявила Линн. - Расти только что звонил. Они разделались с загоном и рассчитывают, что будут здесь через пару часов. Но я не могу ждать так долго и собираюсь поехать туда. Хотите со мной?

Еще две недели назад она без всякой неловкости отказалась бы, но сейчас ее интерес к жизни на ферме крупного рогатого скота значительно вырос. Пэриш, правда, предлагал взять ее с собой в лагерь, но предложит ли еще? Скорее всего, откажется из-за того, что она желает иметь с ним сугубо деловые отношения. А если так, то это, может, единственная ее возможность посмотреть, что представляет собой ревизия, да и с точки зрения работы это полезно.

Ох, кого она пытается обмануть? Ее волнует не ревизия. Ее волнует Пэриш! И никаких деловых интересов в этом нет.

- Джина?

- Ой, простите, Линн, огромное спасибо, но, пожалуй, будет лучше, если я не поеду. Я... я все утро у компьютера, а предъявить еще нечего. - Вот уж неправда! - Думаю, мне лучше остаться и...

- Но перерыв пойдет вам на пользу! Проветрите мозги от этого мусора! Боже мой! Вы так много работали, что я уж не помню, когда я вас видела!

Вот, право, много работала! Скорее, бродила туда-сюда, как влюбленный идиот-лунатик! Возможно, самое лучшее для нее сейчас - это получить добрую порцию действительности вместо того, чтобы фантазировать. Поскольку ее обуревали фантазии. Допустить такого рода мечты или признаться в них - Пэриш в смокинге сопровождает ее на развлечения и изысканные обеды, он же предается с ней нежной любви в ее белоснежной спальне - значит опорочить ее здравомыслие.

Хорошо, проверка действительностью! Пэриш не из тех, кто ходит на увеселения и званые обеды. У него, возможно, даже нет смокинга, если же есть, то, без сомнения, изношенный, и к нему потрепанная шляпа! К тому же нет никакой уверенности, что какая-нибудь бойкая бабенка не положит глаз на Пэриша Данфорда. И уж самое последнее дело полагать, что секс - это любовь!

- Вы правы, Линн, - решила она. - Мне нужно проветрить мозги. До крайности.

Скот пропускали через ворота в загон, и один из рингеров регистрировал каждое проходящее животное. Сегодня это происходило впервые, и Пэриш сразу понял, как и что надо изменить, чтобы животные не сбивались плотной массой. Их протестующее мычание перекрывало хлопанье бичей и проклятья мужчин, стегавших скот по спинам. Над стадом висело плотное облако пыли, забивавшей рот рингера, как только тот оказывался на земле.

Пэриш верхом на лошади вел одно из своенравных животных в нужном направлении, когда боковым зрением увидел, что рядом два рингера упорно, но безрезультатно рискуют и собой, и лошадьми. Намереваясь поговорить с Расти и переставить его на другое место, он выбрался из толчеи и направился в конец стада, но тут заметил джип со станции и двух дам в шляпах.

- Черт! Похоже, у меня будут проблемы!

- Что они сейчас делают? - спросила Джина, почти не разжимая губ, чтоб не наглотаться пыли.

- Разворачивают животных, - ответила Линн. - Сейчас необходимо отделить меньшую, более управляемую, часть стада и завести ее в загон. Увидев там своих, остальная часть станет податливее, и ее легче будет загнать туда же.

- А если это не сработает?

- Тогда день будет длиннее, чем хотелось бы. О, смотрите, сюда Пэриш едет.

О, мой Бог! Джину затрясло. Но, взглянув туда, куда указывала Линн, она повторила вслух почти с благоговением:

- О... мой... Бог...

Зрелище скачущего к ним галопом на огромном сером коне Пэриша было великолепно. Пэриш сливался с конем так, словно они составляли единое целое. С его приближением Джина чувствовала, что тает. Как может столь чертовски хорошо, нет, столь потрясающе, выглядеть человек, покрытый пылью, грязью и потом?

- Не будь ты беременна, Ли, - он осадил лошадь, - я попросил бы тебя оседлать одну из лошадей и помочь нам.

- Не будь я беременна, тебе не пришлось бы просить меня о помощи! парировала Линн, глядя вдаль на работающих рингеров. - Я отдала бы правую руку, чтобы быть там.

- Э-э, я отдал бы и правую, и левую, чтобы ты была там.

- Как в прежние дни, когда я работала вместе с вами!

Усмешка Пэриша, хотя и не Джине адресованная, произвела на нее сильнейшее впечатление.

- Ты уже видела Расти? - снова спросил Пэриш, глядя только на Линн. Ничто в его поведении не выдавало, что он заметил присутствие еще одной персоны, а Джина держала рот на замке.

Мне совсем исчезнуть или как? - мелькнуло у нее в голове.

- Только помахала ему, - ответила Линн. - Он вкалывает как проклятый. По мне, так надо бы побольше рингеров.

- На какой ревизии хватало рингеров? - Теперь его взгляд был прикован к джипу. - Где дети?

- Дома, со Снэйком в качестве няньки, играют в карты.

- Ужасно.

- Для Снэйка или для детей? - сухо вставила Джина. Последовало только равнодушное пожатие плечами, и она заподозрила, что ее голос не прозвучал вовсе.

В этот момент приближение другого всадника вызвало у Линн крик восторга. Она неуклюже выбралась на подножку джипа и почти пританцовывала от возбуждения, пока Расти, спешившись, не снял ее и не закружил в объятиях.

С чувством, похожим на зависть, Джина отвернулась от этой пары и стала пристально наблюдать за скотом и работой пастухов.

- Возникли какие-то проблемы в работе, которые не могли подождать до моего возвращения?

Она оглянулась через одно, потом через другое плечо.

- Вы это мне говорите? - она ткнула в себя пальцем.

- Мне не до игр, Джина, я занят. Почему вы здесь, вместо того чтобы сидеть перед компьютером?

- У меня перерыв на ленч, но, ручаюсь вам, я не пренебрегаю своей работой в ваше отсутствие.

- Ладно, а я уж подумал, что вы принесли мне известие о том, что полностью завершили свою работу.

- Нет проблем!

- Отлично, тогда ожидайте в офисе, когда я вернусь.

Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь остроумное, но все испарилось из ее головы, когда она словно бы ощутила пальцами его грубую небритую щеку... потом щекой... потом...

- Некоторые из нас не могут позволить себе такую роскошь, как перерыв на ленч.

Резкость его тона потрясла ее.

- Я должен идти, - сказал он, отъезжая. - Постарайтесь и вы не слишком затягивать свою работу.

- А вы постарайтесь не упасть с лошади, - буркнула она ему вслед. Грохнувшись с такой высоты, Пэриш Данфорд, вы оставите воронку размером с ваше "я"!

К тому времени, когда животные в загоне успокоились, Пэриш был единственным человеком, жалеющим, что дело подошло к концу. Пока остальные охотно делились планами на следующие четыре дня, он обдумывал возможность оттянуть свое возвращение в усадьбу.

Было, конечно, не слишком прилично устраивать Джине разнос, но он поступил так под влиянием минуты, чтобы показать, что и он может быть таким же деловым в их отношениях, как она. Впрочем, эти деловые отношения 4-1411 были нужнее ему, поскольку он явно более заинтересован в программисте, чем в компьютере. Впервые в жизни, сидя на коне, он избегал на кого-то смотреть, потому что ее присутствие делало седло жарким и неудобным.

- Эй, Пэриш, ты куда? - крикнул Расти, увидев, что тот направился не к дому.

- В омут.

Расти знал установившуюся за пятнадцать лет практику Пэриша: сразу после ревизии - пиво, душ, сон. Единственное, что могло меняться, длительность сна. А потому подобная измена традициям была еще более неожиданной, чем объявленное намерение. То, что Пэриш после недельного мытья в ручье, где не то что от мыла, но и от шампуня не добьешься приличной пены, собирается идти плавать, могло бы заставить Расти не только разинуть рот от удивления, но и позвать людей в белых халатах. Если бы еще он знал, что Пэриш решил прогуляться полтора километра, вместо того чтобы поехать туда верхом или взять одну из машин станции, то пристрелил бы его на месте, просто чтобы уберечь окружающих от сумасшедшего.

Впрочем, пусть лучше Расти думает, что он потерял рассудок, чем рисковать ради пива и душа остатками здравомыслия, которые у него еще сохранились. Ведь если бы ему захотелось по привычке воспользоваться холодильником, пришлось бы раза два-три пройти мимо офиса. Мимо женщины, обладать которой он желал со страстью, сводившей на нет все его самообладание.

Лучше помедлить. Сейчас было бы чертовски трудно сохранять благоразумие, когда его основной инстинкт требовал прижать Джину Пет-рочелли к стене и целовать ее до бесчувствия.

Любому пришедшему в офис показалось бы, что Джина безжалостна к компьютеру, имеющему дело с отчетами Мелагры. Она метала смертоносные бомбы в чуждое создание, растворявшееся в темно-зеленой луже, прежде чем исчезнуть с экрана. Но оно продолжало возникать снова и снова, чтобы отвлекать Джину от ее галактической миссии. Это было цепкое и раздражающее создание. Она сканировала экран в ожидании его ненавистного возврата, когда услышала стук двери черного хода. Ее рука сразу замерла на клавиатуре.

Но шпоры прозвякали мимо. Символично, что в этот момент чужестранец украдкой снова появился и убрал ее космический корабль с компьютеризованной планеты.

"Неудачница! Хочешь сыграть снова?" - спросило ухмыляющееся существо через пузырь надписи.

- Похоже, мне нужен ты и твой человеческий аналог, - пробормотала она, нажимая клавишу выхода из игры. Ловкими пальчиками она, поколдовав, вызвала программу Мелагры. Ей не нужно было отрываться от экрана, чтобы понять, что Пэриш подпирает косяк входной двери, - ее реакция подтверждала его близость. Чтобы проигнорировать свое глупое и безответственное тело, она равнодушно спросила:

- Так вы вернулись?

- Кажется, вы обладаете не только кукольным личиком!

Она свирепо обернулась на насмешливый голос и... едва не задохнулась. Она не знала, чего в ее реакции было больше: благоговения, потрясения или очарованности.

Пэриш без рубашки демонстрировал самую совершенную мускулатуру, какую она когда-либо видела на вклейках журналов или на рекламе джинсов. В самом деле, фотоаппарат мог стать средством запуска его новой карьеры в качестве мужской модели. А если судить по ее собственному сердцу, столь мощное воздействие привело бы к остановке сердца у миллионов женщин.

Он лениво потягивал пиво, но в комнату не входил - слава Богу! Если бы он подобрался ближе, Джине, вероятно, потребовался бы вентилятор!

- Вы что-нибудь хотите, Пэриш? - как можно спокойнее спросила она.

- Только увидеть вас, если вы готовы уделить мне время и отчитаться по поводу того, что сделали.

- Прямо сейчас?

Он пожал плечами, и даже это движение из-за отсутствия рубашки выглядело слишком провоцирующим.

- Конечно, почему бы нет? В чем проблема?

- Мм... вы не хотите принять душ? Он покачал головой:

- Я только что плавал.

- А! - Это объясняло отсутствие рубашки, но ее проблем не решало. Быть может, вам стоит переодеться, у вас... слишком пыльные джинсы, а... а компьютеры этого не любят.

Веселая усмешка, показавшая отличные белые зубы, на мгновение заставила Джину оторвать глаза от его груди.

- Тогда я постараюсь не трогать компьютер ногами.

Сказав это, он вошел, вызвав в ней состояние, близкое к клаустрофобии.

- Я... я думаю, что если заниматься делом, то не надо пить пиво.

- Я могу пить и смотреть одновременно. - Не сводя с нее глаз, он вызывающе поднес банку к губам.

- Конечно, можете. И все-таки лучше не надо.

В течение нескольких секунд Пэриш раздумывал, не повернуться ли и не уйти. Это было бы шикарно, но именно этого она и добивалась. Улыбнувшись, он одной рукой смял банку и бросил ее в мусорную корзину возле стола.

- Вперед, учитель. Я готов. А вы?

- Я тоже готова, но мне хотелось бы, чтобы вы оставили легкомыслие, Пэриш, и просто сели и сконцентрировались на том, чему я попытаюсь вас научить.

Ему хотелось сказать, что благодаря ей у него и надежды нет когда-нибудь на чем-нибудь сконцентрироваться.

- А где вы сядете?

- Я встану рядом. Я всегда стою, обучая кого-то.

Он сидел, наслаждаясь ароматом ее духов.

- Как я вам уже говорила, - начала Джина, перекладывая вещи на столе и не глядя на него, - это - верх компьютерной техники. Здесь все: от перестраиваемой клавиатуры, которая...

Она могла сколько угодно говорить, не обращая на него внимания, - пока она трещала об оперативной памяти, байтах, жестких дисках, ответах и возможностях загрузки, он вовсе не спешил остановить ее. Ее компьютерный энтузиазм не мешал его взгляду медленно скользить по линиям ее тела - от пышных блестящих волос до розовых ногтей на голых ногах.

Легкие шорты облегали бедра подобно второй коже, и мысль о том, как она выглядит и что чувствует без второй, а только в первой коже, заставила Пэриша почти что застонать. Ее белая без рукавов блузка была совсем тонкой, а кнопки и хвостики банта на талии вызывали мучительный зуд в пальцах.

- Уверена, вам понравится, как только вы слегка набьете руку.

Вздрогнув, Пэриш вернулся к жизни. Не может быть, чтобы она читала его мысли!

- Что вы сказали?

- А вы разве не слышали?

- Извините, голова занята другими вещами. - Зная, что его жизнь подвергнется серьезной опасности, если он уточнит, какими именно другими, он примирительно улыбнулся.

- Вы обязаны, - выразительно произнесла она, - сосредоточиться на мне и на том, что я говорю.

Он ухмыльнулся:

- Я сяду вполоборота?

Джина не поняла, от чего комната поплыла: от его улыбки или от его слов. Пока она пыталась разобраться в этом, он начал играть с компьютером.

- Это называется мышкой? - ткнул он пальцем.

- А? Да. Ею пользуются, чтобы...

- ...вызвать файл, не пользуясь клавиатурой, - закончил он. - А эта вещица перемещает курсор по экрану. - Его большой палец весьма двусмысленно скользил по шарику на обратной стороне мыши, и тон его слов был соответствующим.

- Пэриш! - взвизгнула Джина и отскочила, когда он прокатил мышку по ее бедру.

Он не раскаялся:

- Типично женская реакция на мышь. Догадываетесь, почему ее так назвали, а?

Она выхватила у него мышь:

- Не надо.

- Почему?

- Потому что... потому что вы собьете шарик.

- Простите, я несведущ в технических тонкостях компьютеров. Наверно, мне лучше заняться тем, что я знаю.

Джина ахнула - он потянул ее к себе на колени и пробежал руками по ее бедру.

- Пэриш! Что вы...

Его губы не дали ей договорить. Вопрос, который она хотела задать, действительно был глупый - она точно знала, что он делает, и поюз спешно, чтобы не передумал, обвила его шею руками.

Следовало бы оттолкнуть его небритую, колючую, пахнущую пивом щеку, но почему-то это возбуждало ее еще сильнее, как и вся его яркая, вызывающая мужественность С неожиданной мягкостью его язык проник в ее рот. Она сдалась, и они одновременно инстинктивно прижались теснее друг к другу.

Для Джины, чувствующей, как покалывает тело, это согласное движение означало, что она не одинока в своем желании. Пэриш желал ее каждой частицей своего существа так же, как она его. Она ожидала, что сейчас пробудится нечто, уже знакомое, но то, что взорвалось в ней, было ни с чем не сравнимо. Медленно поднимающееся , в ней тепло взвилось пружиной, когда он, не прерывая поцелуя, крепко прижал ее тело к закрытому джинсовой тканью естеству.

- Скажи мне!..

Слов больше не было, и она тоже ответила без слов. Не отрываясь от его губ, она шевельнула бедрами и удобнее устроилась на его коленях.

Мгновением позже они оказались на полу, где Джина охотно капитулировала перед хищно-нетерпеливой страстью, с которой сбрасывались ее одежки...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Глядя на дивную ее наготу, Пэриш не мог решить, что было более неожиданным - чистое совершенство ее тела или знойная страсть, пылающая в светло-карих глазах. Когда задрожали его руки, едва он в первый раз коснулся ее груди, он не понял, чем эта дрожь могла быть вызвана: ее скрытым нетерпением, а может быть, почти первобытным ужасом. Он осознал, что обладание этой женщиной не устранит ее из его мира. Но даже если именно это было причиной его почти благоговейного страха, потребовалась бы пуля в сердце, чтобы остановить его теперь.

Под его руками ее кожа походила на нагретый шелк... чувственный, мягкий, экзотический. Под его языком шарики ее сосков ощущались как опущенные в мед жемчужины... крепкие и восхитительно сладкие. И ее стон был только эхом его собственного стона. Он хотел быть нежен с ней, дорожа новизной чувств и ощущений, которые она пробудила в нем, но не был уверен, долго ли сумеет контролировать себя. Никогда и никакую женщину он не желал так отчаянно, как эту.

Джина мысленно отказалась от попытки определить свои ощущения и отдалась им... и Пэ-ришу. Ее чувства были переполнены им, его земным мужским ароматом, соленым вкусом его потной кожи, стоном удовольствия, который он исторг, когда ее руки проследили рельефную твердость его мускулистого тела.

Она всхлипнула, когда он коснулся ее груди губами, вызвав крохотные электрические разряды где-то в пояснице и сладкую дрожь возбуждения. Сила чувств была столь велика, что она страстно приникла к Пэришу. Он, сопротивляясь своей реакции, поднял голову, открыл и тотчас закрыл глаза, и челюсть его напряглась в попытке сохранить самообладание. Поймав себя на горделивом сознании своей власти над этим человеком, Джина была не готова к той стремительности и непринужденности, с какой он схватил ее запястья.

Теперь она поймана!

Пэриш не видел никаких признаков страха на ее лице. Нетерпеливый язык и приглушенное бормотание подсказали ему, что ее страсть пылала так же ярко, как и его собственная, и он перехватил ее запястья в одну руку, а освободившуюся использовал для ласки. Но обнаружил, что власть была обоюдной, потому что она поддавалась его руке со своенравным энтузиазмом, доводившим его до крайности.

- О, Пэриш, - простонала она, - я хочу тебя!

Он начал опускаться на нее, но ее руки скользнули к его плечу, и, почувствовав, чего она хочет, он перекатился на спину.

Она улыбнулась, вознесясь над ним, и прежде, чем их одновременный вздох наслаждения эхом отскочил от стен, Пэриш понял, что влюблен. Он знал это. Без каких-либо намеков. Без сомнений. Просто знал.

Пэриш Данфорд любит Джину Петрочелли.

Она потянулась над его телом и властно завладела его губами, и тут его рассудок потерял всякую способность функционировать.

Последнее усилие Джины сохранить контроль над собой было убито в тот миг, когда они с Пэришем слились в единое целое. А потом наступило блаженство.

Воздух в небольшом офисе был все еще напоен густым ароматом страсти, хотя стоны экстаза и тяжелое дыхание уже стихли. Джина лежала поверх Пэриша, положив голову на его плечо и отвернув лицо. Она прислушивалась к себе, смутно чувствуя его руку на спине, не позволяющую ее потному телу соскользнуть с него, и нежность другой, поглаживающей ее волосы. Она пристально смотрела на его небрежно брошенные джинсы и кожаный ремень, продетый в них.

На серебряной пряжке рельефный всадник пытался усмирить вставшую на дыбы лошадь. Поверхность пряжки потускнела от долгого использования. Джине хотелось знать, одержал ли наездник, изображенный на пряжке, победу над лошадью или разбился, упав на землю. Не напоминает ли этот сюжет ее жизнь? Она все же верила, что возьмет себя в руки и выйдет невредимой из создавшейся ситуации, хотя риск остается. После самой эмоциональной в ее жизни поездки спокойнее будет верить, что серебристый всадник ускакал, получив не очень глубокие шрамы.

- Все в порядке? - Тихий, нежный вопрос Пэриша охладил ее голое плечо и проник в сердце.

- В порядке? - Она мягко рассмеялась. - Если я скажу "да", то, пожалуй, недооценю тебя. - Она позволила ему повернуть ее голову.

- Если я и недооцениваю что-то, то потому, что не в состоянии думать. Его глаза блуждали по ее лицу со смущенной признательностью. - Я кишками чувствую, что нам было хорошо вместе, Джина. Но это больше, чем хороший секс.

- Блаженство одновременного экстаза, - вздохнула она. - Я где-то читала однажды - кажется, это большая редкость.

- Это что, завуалированный вызов мне, попытка повторить?

Качнув головой, она перевернулась и устроилась у него на локте. В момент, когда она оторвалась от его тела, ее бросило в озноб, и потому она не сопротивлялась его крепкому объятию.

- Это просто констатация того, что происшедшее было самым лучшим сексом в моей жизни.

Пэриш напрягся:

- Лучший секс в твоей жизни?

- Да, - усмехнулась она в ответ, - а вы собираетесь быть настойчивым, Пэриш Данфорд?

- Но ты намерена хотя бы попытаться еще? Повозившись, она поднялась на колени и потянулась за блузкой.

- Не выворачивай все наизнанку, - сказала она, выворачивая одежку на правую сторону. - Я сделала тебе комплимент.

- Я не нуждаюсь в комплиментах, черт тебя возьми! Скажи, для тебя случившееся было просто сексом?

- Да. Мы едва знаем друг друга, так что нелепо претендовать на иное.

- Дьявол, Джина! Это было больше, чем секс, и ты сама это знаешь! Мы соединились на L эмоциональном уровне, это не просто физиология.

Она вздохнула и натянула блузку:

- Мы одновременно испытали оргазм. И на мгновение это исказило наше мышление, вот и все.

- Наше мышление исказилось задолго до того: мы не использовали презерватив.

- Проклятье. - Она резко повернулась.

- Успокойся, Джина, самое плохое, что может последовать, так это младенец.

- Ну вот! - Застенчивая полуулыбка тронула ее губы. - Ты не первый мой любовник, но единственный полностью обнаженный. О! - воскликнула она, и улыбка стала усмешкой. - В самом деле, никакого презерватива! Вот почему, вероятно, было так хорошо!

Пэриш только пожал плечами. Он думал иначе, но было видно, что ее вывод принес ей огромное облегчение; Джина нуждалась в осязаемом объяснении неведомого ей прежде блаженства. Она не хотела признавать, что причина их необычайного слияния - мощная эмоциональная связь. Почему?

- Джина... у тебя кто-то есть в Сиднее? Поэтому ты так стремительно... ну, ты понимаешь... пала?

Карие глаза под густыми ресницами вспыхнули гневом.

- Разумеется, я не связываюсь с первым встречным! Иначе не случилось бы то, что случилось!

Его радость была так велика, что защитила от ее гнева, он бесстрашно схватил ее за одну из вскинутых рук и притянул к себе на грудь.

- Пусти меня! - неистово сопротивлялась она.

- Не-а! Я решил произвести собственное исследование, проверить, такая ли уж редкость одновременный оргазм.

Откинув с лица длинные рыжеватые волосы, она посмотрела на него:

- Тебе будет трудно сделать это самостоятельно.

- Вот почему я приглашаю тебя добровольцем.

- Нет, черт возьми, нет!

- Ага, ты... ты просто безумно боишься, что я окажусь прав: независимо от того, одновременно или нет, но нам вместе лучше, чем любой другой паре на планете, - он улыбнулся. - Согласись же.

Джине не хотелось его обижать. Хотя бы потому, что его горячий взгляд готов был растопить ее. Ее нежелание повторить то, что случилось между ними, сменилось безудержной потребностью именно повторить.

- Пэриш, я... я... - Однако все, что она собиралась сказать, было поглощено поцелуем. Она чувствовала, что гнев ее тает, а конечности наливаются свинцом, пока губы и руки Пэриша упорно колдуют над ней. Поцелуи этого мужчины и умиротворяли, и стирали грань между чувственной свободой и поднимающимся желанием.

- Думаю... - выдохнул Пэриш, когда нехватка воздуха вынудила их оторваться друг от но друга, - самое время... перейти... в спальню. - Не сдержавшись, он поднял руку и коснулся ее щеки. Одна ее улыбка и то, как она потерлась щекой об его ладонь, тронули его так, как никогда еще не бывало и никогда не будет.

- В мою или твою? - поддразнила она его, когда он помогал ей подняться на ноги.

- Не важно, нам давно пора предаться любви в постели.

- Предаться сексу в постели, - уточнила она.

- Естественно, любимая. - Обняв ее, он спрятал усмешку. - Как скажешь.

Пэриш пребывал в блаженном состоянии полусна, когда теплая, податливая женщина с ругательствами, каких он прежде и не слышал, выпрыгнула из его объятий и из постели.

"Одновременно!" - цинично заметил тихий внутренний голос.

- Мы проспали! Я опоздала принять! - Вылетев из кровати, Джина помчалась через комнату, кутаясь на ходу в покрывало.

- Опоздала принять?.. - Его вопрос повис в воздухе, потому что она уже вылетела в холл.

Зажмурившись от яркого солнечного света, льющегося в окно, он снова откинулся на подушку, но через несколько секунд повернул голову к часам на ночном столике. Девять двадцать. Вообще-то нужно встать, принять душ и одеться. Он усмехнулся.

- Почему ты лежишь и усмехаешься как идиот, уставившись в потолок? спросила Джина.

Его ухмылка стала шире.

- Сбрось покрывало, и я скажу.

Она засмеялась и выглядела при этом прелестно.

- Ты всегда вылетаешь из постели, подобно вспугнутой диковатой лошади?

- Господи, как я люблю, когда ты говоришь гадости!

- Тогда возвращайся в постель. Она покачала головой:

- Мне нужно работать.

- Нет, не нужно. Я даю тебе отгул.

Она заколебалась было, потом прошла через комнату и упала ничком на кровать. И совершенно не сопротивлялась, когда он поймал ее и начал целовать.

- С добрым утром, Джина, - сказал он серьезно.

Она улыбнулась:

- С добрым утром.

- А теперь изволь-ка объяснить, почему ты вылетела отсюда несколько мгновений назад так, будто кто-то приложил к тебе раскаленное клеймо?

- Я приняла таблетку. Он нахмурился:

- Ту, которая предотвратит твой распад на дневном свету?

- Ту, которая предотвратит появление крикливого младенца.

- Вот как? А что в этом страшного? Ты, верно, так давно принимаешь их, что уже защищена?

- Более или менее, но в идеале их надо f принимать ежедневно примерно в одно и то же время.

- Это увеличивает эффективность? Она пожала плечами:

- Я только знаю, что принимаю эти таблетки в семь тридцать вот уже в течение восьми лет, и не хотела бы рисковать даже на долю процента. Почему ты нахмурился?

- Это, конечно, не моя область, но разве не вредит непрерывный и долгосрочный прием пилюль женскому плодородию и плоду?

- На этот счет есть масса теорий.

Он хмурился нарочито покровительственно.

- А когда ты захочешь иметь детей, не может возникнуть проблема с беременностью?

- Я не хочу иметь детей.

- Никогда?

- Нет, ну, если бы я вышла замуж за человека, который любил бы детей, то можно было бы подумать об одном ребенке, - уступила она таким безжизненным тоном, что Пэришу захотелось проверить, есть ли у нее пульс.

- Об одном ребенке? - повторил он.

- Угу. Желательно было бы родить девочку. Если муж будет хорошим отцом, он не станет часами смотреть какие-нибудь спортивные соревнования или отправляться с ночевкой на рыбалку, а это значит, что ребенок будет чувствовать отцовское влияние. - Тон у нее был совершенно прозаический. - Я думаю, дети должны появляться только в том случае, если брак чрезвычайно устойчив и материально обеспечен; лишь такой брак предполагает наличие детей, - продолжала она. - У меня было много проблем с многодетными родителями; много детей рождается из-за легкомысленного отношения супругов к ограничению рождаемости, либо когда они полагают, что это их право, либо потому, что их маленький Джонни нуждается, видите ли, в приятеле.

Пэриш глядел на нее так, будто у нее только что выросла вторая голова. Джина вздохнула, ей было тяжело видеть, как он удивлен.

- А ты сторонник легкомыслия в этих вопросах. Не отрицай, - перебила она, едва он попытался открыть рот, - это читается на твоем лице.

- Я хотел сказать, что ты или не любишь детей, или пытаешься склонить меня к тому, чтобы я не участвовал в приросте населения.

Джина улыбнулась:

- Неправда, что я не люблю детей, просто знаю, что это влечет за собой, и потому, если даже решусь иметь ребенка, обязательно ограничу эти упражнения. Понимаешь, меня не вдохновляют, с позволения сказать, радости круглосуточной заботы о детях.

В тех редких случаях, когда Пэриш думал о браке и о своем будущем, он всегда воображал себе минимум трех детей, двое из которых - сыновья, и преданную, хотя и безликую, жену, полностью посвятившую себя ему и детям. Да, когда он думал об этом, то именно так.

Больше того, он всегда считал, что женщина, с которой он захотел бы соединить свою жизнь, должна разделять его виды на будущее. И вот новости! Ничего из того, что сказала Джина, не соответствовало тому, что он себе воображал!

- Скажи, пожалуйста, а если бы ты нашла себя в безупречном браке с мужчиной, который любил бы детей, и вы решили бы иметь одного... желательно девочку, ты отказалась бы от карьеры, чтобы стать образцовой матерью?

- Конечно, нет! - возмутилась она. - Бог мой, это было бы хуже всего!

Он заморгал:

- Вот как?

- Именно, Пэриш! Это же несчастье, когда ум ничем не занят. Полная гибель! Скандалы, обиды, не говоря уж о потере самоуважения в придачу! Брак распался бы, и я осталась бы безработной матерью-одиночкой, обозленной на весь мир!

Ее лицо пылало негодованием, но, несмотря на все ее доводы, Пэриш уже понял, что никакая другая женщина ему не нужна.

- Я не исключаю идеального дома, Пэриш, - продолжала она спокойнее, но слишком ценю свою независимость и свой мир.

- Понимаю. Ну, в таком случае у нас возникнут проблемы.

Его глаза потемнели до глубокой синевы, он так пристально смотрел на нее, что она встревожилась. Предвкушая, что сейчас он скажет нечто глубокое и значительное, чего она не хотела слышать, Джина стала осторожно отодвигаться; это было нелегко из-за мешавшего ей покрывала, в которое она завернулась, как в кокон.

- Пэриш, я думаю, я знаю, что ты хочешь сказать, но... - Она уже собиралась выскользнуть из постели, но он схватил ее за руку. - Пожалуйста, Пэриш... - Ее голос умолял, но вырваться она не пыталась. - Я не хочу спорить. Не сегодня утром... не сейчас. Я только хочу в душ и...

- Знаю. Но есть проблема. - Он подмигнул. - Итак, я приступаю.

Она не сразу поняла, а поняв, широко улыбнулась. Пэриш мгновенно развернул ее и стал целовать...

Джина обычно гордилась тем, что никогда не уклонялась от фактов, а факты были таковы - и она это знала, - что, имея дело с Пэ-ришем, она искушает судьбу. Однако, рассуждала Джина, не было никакого вреда в том, что она потакает своему слабому сердцу. Через три дня Пэриш уедет на вторую ревизию, которая продлится пять недель. К тому времени, когда ревизия закончится, она вернется в Сидней, к тому образу жизни, который ей нравился и который делал ее почти счастливой.

Их мимолетной связи наступит конец. И все останется в прошлом. Только в их памяти.

Не стоило бояться даже отдаленных последствий, она лишь слегка отклонилась от тщательно спланированной дорожки к будущему, сказала она себе. Ее веселое времяпрепровождение с Пэришем напоминало роман непослушной девочки-подростка с плохим мальчиком. И, подобно подростку, она так растерялась от неожиданности, что не захотела упускать заманчивую возможность, хотя ей было уже не по летам терять голову. Пэриш молча смотрел, как Джина умело ?проводит лошадь через серию изящных восьмерок на дворе выездки. Предлагая ей покататься, он думал, что она новичок в этом деле, и хотел посмотреть, не лишится ли она самоуверенности, если окажется на земле. Но Джина, хотя и обучалась в школе верховой езды на пони, обладала хорошей посадкой, не дергала лишний раз поводья, когда лошадь проходила между фишками большого размера. Он не выбирал ей какую-то особую лошадь все его лошади были прекрасно выезжены и послушны.

- Хватит, кокетка! Почему ты не сказала, что ездишь верхом?

Довольная усмешка осветила ее лицо.

- Ты не спрашивал.

- Если бы сказала, я подобрал бы тебе лошадь для прогулок.

Она пожала плечами:

- Пожалуй. Я как-то не подумала. Я с семнадцати лет не каталась.

- В таком случае нам лучше прекратить, а то вечером ты не сможешь сидеть.

Направив свою лошадь к воротам, она стрельнула в него взглядом:

- Можешь считать меня циником, но я подозреваю, что мне не придется сидеть, так что ты зря беспокоишься.

- Циник! У меня и в мыслях не было секса!

- Правда? Странно. А у меня из головы не выходит! - Засмеявшись, она ударила животное пятками и ускакала легким галопом.

- Прекрасно, да? - спросил Пэриш, когда она остановила лошадь и, не слезая, оглядывалась вокруг.

Джина ответила шепотом: в этом покое громкий голос был бы подобен визгливой брани в храме:

- Очень...

Кроны величественных деревьев отбрасывали глубокую тень по берегам ручья, такого чистого, что можно было считать гальку на дне. Кое-где солнечные лучи, отражаясь от гладкой поверхности, создавали непроницаемую для глаза завесу яркого света. Пустив лошадь еще на несколько шагов, она поднялась на стременах и коснулась листвы.

- Что это за дерево? - спросила Джина. Мягко касаясь ее пальцев, листья словно пытались удержать ее на этой прекрасной сцене.

- Кулиба. Но не стоит хвататься за всякие листья, они могут преподнести неприятные сюрпризы.

Она повернулась в седле:

- Какие, например?

Пэриш спешился и подошел к ней, чтобы помочь сойти.

- Листья паркинсонии похожи на листья кулибы, растущей вдоль рек и ручьев, но на них - крошечные крючочки.

Она отдала ему поводья и стала смотреть, как он привязывает лошадей к дереву. Взяв за руку, Пэриш повел ее вдоль кромки воды.

- Езда верхом, особенно сквозь колючие кусты паркинсонии, - продолжал он, - может оказаться весьма кровавым экспериментом. А мимоза еще более колючая, чем паркинсония.

- Почему? - спросила она, не так интересуясь ботаникой, как желая слышать его голос.

- У этого кустарника длинные острые шиL пы. Блю вернулся с ревизии изрядно ими поцарапанный.

- А что случилось?

- Было темно, мы заработались, отделяя телят от небольшого стада, Блю работал лицом лагеря и...

- Лицом лагеря? - повторила она, остановившись как вкопанная. - Пэриш, я не понимаю, что это значит. Ты мог бы запомнить, что имеешь дело с городской щеголихой?

Он ухмыльнулся, поднял пальцем ее подбородок и быстро поцеловал в губы.

- Зато теперь ты понимаешь, что чувствует здешний дикарь, когда ты переходишь на свой компьютерный жаргон.

Она щелкнула его по шляпе:

- Здешний дикарь! Не дурачь меня, Пэриш Данфорд! Я видела счета Данфорд-Даунса.

- Это заслуга моего деда. Честь за успехи Даунса принадлежит ему.

- Но ты продолжаешь это дело после его смерти. И масштабы возросли, и прибыль.

Он пожал плечами:

- Мне везло, но это не гарантия на будущее. Длительный успех в этом бизнесе в равной степени зависит и от благоприятного климата, и от деловых качеств... Даже, пожалуй, от погоды больше. Пара лет засухи, и падежи скота неминуемы, и тогда мы можем остаться без штанов. Мой дед обычно говорил, что скотовод ежегодно играет в азартную игру с Богом.

- Но если будущее Данфорд-Даунса так... ну, скажем, неопределенно, почему ты купил Мелагру? Зачем двойной риск?

- Потому что Дауне - мечта моего деда, а я хочу свою собственную.

- И ты ничего больше в жизни не хочешь, как только выращивать скот?

- Ничего.

Пэриш Данфорд ответил, нимало не колеблясь. Как и у нее, у него были свои планы на эту жизнь, и места компромиссу в них не придусматривалось. Довольно разумно Почему же она почувствовала себя такой несчастной.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сердце Джины отчаянно билось при виде того, как лоснящийся черный жеребец норовил сбросить всадника со своей спины. Ей хотелось зажмуриться от страха за Пэриша, когда животное без устали то поддавало задом, то взвивалось на дыбы, но она все-таки не закрывала глаз, чтобы не пропустить ни единой секунды поединка между человеком и великолепным животным.

В воздухе носилось плотное облако пыли, поднятой копытами строптивого жеребца, и ей пришлось дважды поспешно вскакивать на забор, увертываясь от его выпадов. Каждый раз в Джине поднимался страх за человека, который вчера вечером был невероятно нежным возлюбленным. И чем больше она смотрела на него, тем больше хотела, чтобы всего этого не было вовсе, чтобы эта история отошла в область предания...

Последние два дня они провели в Мелагре, в то время как остальные рингеры отправились на четыре дня в Клонкарри, а Расти и Линн забрали детей с собой к друзьям в Маунт-Айзу. Послезавтра рано утром все они приедут обратно, и Мелагра вернется к работе. Джина улыбнулась, снова вспомнив, как они с Пэришем просидели два дня за компьютером, играя в военные игры. Естественно, с ее мастерством и опытом, она каждый раз побеждала, но Пэриш умел проигрывать и был очень щедр, когда дело дошло до поздравительных поцелуев победителю.

Она вздохнула. Что-то говорило ей, что, когда она уедет отсюда, компьютерные игры перестанут быть для нее терапией.

Два дня. У них с Пэришем оставалось только два дня.

Волнение во дворе уже улеглось, и Пэриш, не спешиваясь, вываживал коня. В ней поднялась волна гордости за него. Жеребец отнюдь еще не был укрощен, он то и дело взбрыкивал, но красивый наездник явно уже овладел ситуацией.

И чертовски хорошо сознавал это! Так подумала Джина и усмехнулась, когда Пэриш послал ей самодовольную улыбку.

- Теперь можешь сойти, - поддразнила она.

Он тряхнул головой:

- Еще пять минут. Ведь на нем только во второй раз и седло, и я. Впервые это было перед ревизией. Я хочу дать ему чуть подольше походить под седлом.

- Ладно. А не опасно мне наблюдать, сидя на заборе?

- Лучше не надо. Вдруг ему опять взбредет в голову рассердиться?

И Джина осталась стоять на нижней перекладине, положив руки на верхнюю и подперев одной рукой подбородок. Слыша, как Пэриш мягко подбадривает молодого коня, она снова и снова удивлялась множеству контрастов в этом человеке. Когда стало ясно, что он удовлетворен тем, как справился со строптивым жеребцом, и что ей не придется вызывать по радио "скорую помощь" по поводу сломанной ноги или чего-нибудь похуже - а об этом она неоднократно подумывала в последние сорок минут, - Джина отправилась в дом приготовить еду.

Она делала салат, когда открылась дверь и вошел Пэриш. И остановился.

Сквозь ее распущенные по плечам волосы просвечивало льющееся через окно солнце, и они сияли, словно занавес из блестящего шелка. На ней была одна из его дешевых рубашек. Рукава закатаны до локтей, подол навыпуск. Под рубашкой черные леггинсы, ноги босы.

Ничего особенного ни в ее виде, ни в ее движениях не было, но душа его ушла в пятки, и он понял, что умрет у ног этой женщины.

Она вздрогнула, когда до нее донесся стон, вырвавшийся из самого его сердца:

- Прости, любимая. - Он позволил двери позади него захлопнуться. - Я не хотел тебя напугать.

- Ты не напугал. - И поправилась: - Ну, может, немножко.

Отбросив волосы за плечи, она благословила его улыбкой, сразу заставившей его сойти с протоптанной к холодильнику дорожки и поцеловать ее. Эта женщина попирает привычки всей его жизни. Радость, которую она в нем вызывала, охватывала все его существо. Осязать ее, видеть, как она двигается рядом!

Долго-долго он лихорадочно пил с ее губ, надеясь получить достаточно сладости, чтобы продержаться, пока не примет душ и не успокоится.

Наконец Пэриш оторвался от нее и хотел было совсем отстраниться, но Джина вдруг напряглась, ее руки обвились вокруг его талии, она покрыла поцелуями его лицо, потом уткнулась в ямочку на шее. От него пахло лошадью и кожей, она ощущала вкус пыли и пота и глубоко вдыхала эти запахи, гордясь ими как свидетельством его трудной работы и истинной мужественности. Рубашка на его спине была влажная, и она сжала ее пальцами, бросая вызов рукам на своих плечах, пробующим отодвинуть ее.

- Любимая, я разгорячен и весь в поту, - бормотал он ей куда-то в волосы, потом испустил глубокий, громкий вздох. - Ты пахнешь так чертовски хорошо... - Он застонал. - Дай мне принять душ.

Она покачала головой и склонила ее так, чтобы видеть его лицо. При этом движении ее губы коснулись его груди, и плоть его пробудилась немедленно, что сразу ощутил ее ныне столь уязвимый живот - в нем вспыхнули раскаленные искры.

- Не ходи никуда, Пэриш. Хочу, чтоб ты любил так. - Ее глаза, горевшие жестокой, горячей жаждой, столь знакомой Пэришу, отражали и его собственную страсть. - Здесь, - продолжала она медленно и хрипло, а в это время ее пальцы трудились над пуговицами его рубашки. - Сейчас. И без... - она подчеркнула слово самоуверенной улыбкой, а ее ловкие пальчики были уже на его поясе, - всяких благородных жертв с твоей стороны.

Поскольку Пэриш не мог ей отказать, Джина получила все, чего добивалась. На Пэрише все еще были джинсы, когда он рухнул на ближайший стул и притянул ее за уже расстегнутую рубашку к себе на колени.

В стремительном натиске страсти слов не было. Джина только мельком удивилась, как яростно ее дыхание соревнуется с биением сердца. Действительность, слитая с фантазией, нетерпением и желанием, вызвала такой взрыв страсти и эмоций, что овладела не только ее телом, но и рассудком. В момент, когда их тела слились, она снова почувствовала то ошеломляющее головокружение, которое мог вызвать в ней только этот единственный в мире человек.

Она уперлась ладонями в его плечи в слабой попытке устоять против пьянящих ощущений, когда Пэриш одной рукой медленно провел по ее животу, чтобы теснее прижать к себе ее левое бедро, а другой начал нежно ласкать ее грудь. Тихий стон сказал ей, что сотрясавшее ее тело нетерпение передалось и ему. Или это стонала она, поглощая его? Это было бурное и мощное слияние. Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, и у нее перехватило дыхание от той благоговейной нежности, что сияла в синих глубинах. Сознание, что эта нежность принадлежит ей, опалило душу.

Он качнул ее, и она откинула голову, мурлыкая от удовольствия, но он вдруг застыл, и она нахмурилась в замешательстве.

- Без всяких благородных жертв с твоей стороны, помнишь?

Жажда затеняла его глаза, но на губах появилась широкая соблазнительная улыбка.

- Вперед, любимая, в галоп.

Джина неловко отклонилась назад, что отозвалось в теле Пэриша очередным взрывом, потом выгнулась, протянула руку и подхватила с пола брошенную шляпу Пэриша. Бесстыдно улыбнувшись, она водрузила ее себе на голову и, вернувшись на прежнее место, опять прижалась к нему.

- Я - в седле и готова к родео, ковбой...

- Ну, давай, соня, вставай!

Джина приподнялась с постели от неожиданного запаха, но все-таки так и не поняла, что нарушило ее сон.

- Отстань, - пробормотала она, натягивая покрывало повыше. - Еще слишком темно для шести часов.

- Поразительно! - воскликнул Пэриш, ставя кружку с кофе. - Ты даже глаз не открыла", а говоришь, что темно. - То, что она пробормотала в ответ, было и непонятно, и непечатно. - Я принес кофе, - продолжал подлизываться он, сидя на краешке матраса.

- Я хочу спать.

- Давай, давай, - шептал он, покрывая легкими поцелуями ее лицо. Половина шестого - не так уж плохо. Шесть наступит раньше, чем ты это поймешь.

Она еще что-то промычала, но уже не так убежденно, потому что он стянул покрывало немного вниз и поцеловал ее в голое плечо. Проклятье! Как дивно она пахнет! Кончится тем, что он заберется к ней под покрывало!

Ласково щелкнув ее по голове, он хотел было встать.

- Ну же, любимая, нельзя спать целый день. В этот момент Джина со стремительностью кобры обвила его шею руками.

- А почему бы и нет? - Она выгнула бровь. - Ты сам делаешь все, чтобы мне этого не хватало.

- Лгунишка, ты получаешь больше!

- Я хочу спать.

- Хочешь, помогу, раз уж ты так ненасытна? - спросил он и, подняв ее руку, вложил в нее кружку с кофе.

- Ничего себе, ободрил, - пожаловалась она, уже улыбаясь.

- Так я прощен?

- Это зависит от качества кофе.

По понятиям Джины кофе был всего только сносный, но по крайней мере горячий и крепкий. Отведя кружку от губ, она благодарно вздохнула, хотя большее удовольствие ей доставляла мускулистая спина Пэриша, наклонившегося к ботинкам.

- Ладно... прощен. За ночь хотя бы. Все-таки это по-деревенски - будить меня так рано. В чем дело?

Направляясь к гардеробу, он подмигнул ей через плечо:

- Я решил, что пришло время обучать тебя тому, что и как мы здесь делаем.

Она застонала:

- Зловеще звучит. И чему же?

Он уже натянул рубашку, и все его внимание было поглощено сражением с пуговицами, но она расценила это как попытку уклониться от ответа.

- Пэриш?

- Мм? - На нее глядели синие невинные глаза.

- Что ты задумал?

Он опять подмигнул, потом двинулся к двери:

- Вставай, и узнаешь.

Все-таки уклонился. Джина бросила в него подушкой, но он выскочил за дверь, и подушка упала на пол.

- Ну, молись, чтоб я не разочаровалась! - завопила она ему вслед. - Или ты труп, Пэриш Данфорд!

В ответ ей из холла раздался мужской смех:

- Сейчас попробуешь.

- Ни за что, Пэриш! - Она отступила назад, неистово тряся головой. - Ни за что на свете! Я не хочу пить эту дрянь, не хочу и доить!

Сдвинув шляпу на затылок, приподняв красивое удивленное лицо, Пэриш встал с корточек:

- Попробуй, это легко.

- Я не буду доить корову! И все. Он заключил ее в объятия:

- Ну что ты, в жизни пригодится.

- В моей жизни уже было удаление аппендикса! Да еще потеря девственности и удар электрическим током в пятнадцать лет. И ни один из этих случаев не прибавил мне опыта, так что можешь забыть про корову!

Он зачарованно уставился на нее:

- Тебя ударило током и ты потеряла девственность одновременно?

Она моргнула, сразу остыв.

- Что9 Нет. Мне было пятнадцать, когда меня ударило током, и девятнадцать, когда я потеряла девственность.

- Как это случилось?

- Я была на заднем сиденье машины...

- Фу, глупая! Я имел в виду, как ты получила удар током?

- Я и говорю, я была на заднем сиденье машины... - Она усмехнулась его смущению, потом продолжила: - Моя подружка устраиваэд вечеринку, ее папа отправился в магазинчик при гараже за льдом, и мы поехали с ним. Он заправил машину бензином, потом подошел к автомату и купил шесть пластиковых пакетиков со льдом. Расплатился и пошел к машине, держа по три пакетика в каждой руке. И вдруг один пакетик упал и лопнул. Чтобы помочь ему спасти от падения остальные, я выскочила из машины.

Она остановилась, в тысячный раз рассказывая эту историю.

- И?.. - поторопил он.

- И вот я лежу на больничной койке, а надо мной всхлипывает мать. - Она пожала плечами. - Это все, что я помню. Стоп! Стояло отвратительно жаркое лето, и все было так раскалено, что лед начал таять, едва коснувшись покрытия дороги. Талая вода затекла в переходник удлинителя для морозильника, а я на него наступила и получила разряд. По словам врачей, единственное, что меня спасло, так это толстая резина пляжных туфель, которые были на мне.

Пэриш прошипел непристойность и крепко обнял ее.

- Господи, Джина! Какое чудо, что тебя не убило!

Она поразилась тому, как посерело лицо Пэ-риша, как напряглось его тело. Эта история действительно потрясла его. Она обняла его за талию, прижалась головой к груди, услышала, как стучит его сердце. И пожалела, что так напугала его.

- Не будешь заставлять меня доить корову? - умоляюще спросила она.

- Ни в этой жизни, ни в следующей! - поклялся он.

- Отлично, - она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, - в таком случае я вер5-1411 нусь и начну готовить завтрак, пока ты тут закончишь с Кларабеллой.

- Договорились, - согласился он, потом нахмурился. - Это с тех пор у тебя шрамы на правой ноге?

Она кивнула:

- Вот уж не думала, что можно заметить эти следы после пластической операции.

- В моей памяти хранится каждый кусочек твоей кожи, Джина. Я знаю твое тело, как свое собственное.

Возвращаясь в дом, она думала о том, что до приезда сюда никогда в жизни не знала такого. И больше всего боялась, что может тоже влюбиться в него...

Пэриш наблюдал, как Джина всматривается в ручей. На ней был белый купальник, подчеркивавший каждую линию ее тела и соблазнительно оттенявший гладкую, смуглую кожу. И что прекрасно - он оставлял много тела на обозрение, так что можно было, не отрываясь, весь день любоваться ею. Чем, похоже, он только и занимался!

- Это точно, что здесь нет крокодилов? Я читала о бедных туристах, на которых нападали крокодилы.

- Тогда ты определенно в безопасности. Послушай, ты уже в пятый раз спрашиваешь об этом, я же сказал тебе: не бывает крокодилов так далеко к югу.

- Ты просто проверяешь, верю ли я в то, что крокодилы пускали бы круги по воде. Если это так безопасно, почему ты еще не в воде?

- Потому что надеюсь увидеть появление первой акулы, - сказал он и заслужил шлепок.

- Я не дурочка! - надменно заявила она. - Ну, ладно... Дольше тянуть нельзя. Но... - она погрозила ему пальцем, - если я закончу свои дни в пасти крокодила, то буду являться тебе до конца твоих дней, Пэриш Данфорд.

Пэриш улыбнулся - именно на это он и рассчитывал. Это не была любовь с первого взгляда, но быстрота, с какой она захватила его, и сила ее поражали. Джина Петрочелли прочно заняла место в его сердце на все времена. Он не знал, что чувствует Джина, но был убежден, что далеко не то же. Поэтому он не признавался ей в глубине своих чувств. Полюбив, он ощутил, как боится любви она. А то, что однажды Джина уже обожглась, было яснее ясного.

- Я чувствую себя виноватой, лежа здесь на шерстяном одеяле, - сказала она много позже. - Мне следовало бы работать на компьютере. - Она повернула голову и посмотрела на него. - Точнее, ты должен бы сидеть перед компьютером, а я - стоять рядом и учить тебя пользоваться им.

Он провел пальцем по одной из ее темных бровей, потом вниз по щеке, шее и, наконец, под бретелькой ее купальника. Улыбаясь, он медленно стянул бретельку с плеча:

- Но это же лучше. Как думаешь?

Она ответила без слов, ее рука обвилась вокруг его шеи, как доказательство того, что он не ошибается.

Позже, когда она заняла пассажирское место в машине, направлявшейся к дому, она огляну5"

лась на хрустальную воду и поняла, что, плавая с крокодилами, была бы в большей безопасности, чем теперь. Потому что чувствовала, как ее засасывает.

Несмотря на то что последние три дня с Пэришем были самыми прекрасными за всю жизнь, это была не ее жизнь. Или не она.

Неожиданное открытие, что она хороша в дикой, безрассудной любви извините, сексе! - все-таки не то, чем можно долго утешаться. Во-первых, потому, что она серьезно сомневалась, выдержит ли ее сердце такое напряжение... а во-вторых, третьих, четвертых и так далее, она начинала подозревать, что отныне возможен только один путь, с Пэришем. Но к несчастью, Пэриш Данфорд не годился ей на всю жизнь.

Взгляд на его сильные рабочие руки, уверенно лежавшие на руле, и его красивое мрачное лицо заставил подпрыгнуть ее сердце, но забавнее всего, что ей хотелось плакать. К счастью, однако, она была сделана из прочного материала, так что быстро справилась со вспышкой глупой сентиментальности.

- Похоже, Расти и кто-то из его парней вернулись днем раньше, - заметил Пэриш, когда они въехали во двор.

Джина увидела группу мужчин, осматривающих коня. Лошадь была гнедая, но из-за слез, застилавших глаза, она не рассмотрела лиц. Кто бы это ни был, их раннее возвращение обмануло ее надежды на четвертый, последний великолепный день наедине с Пэришем!

- Да, - безжизненно отозвалась она, - похоже...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Звук будильника Пэриша эхом отдался в мозгу Джины, но она не хотела откликаться на легкий поцелуй в шею Это было трудно, ведь сердце ее застучало от нежного его прикосновения, а рассудок язвили воспоминания о разделенной с ним ночи.

У них не будет больше совместных ночей! Ей хотелось прижаться к его теплой наготе, но она понимала, что любой конец должен иметь начало, и, во имя здравомыслия, началом должно стать сегодняшнее утро.

Она сумела притвориться спящей, даже когда он осторожно отвел ее волосы с лица и нежно поцеловал в макушку. Мгновением позже матрас вздрогнул: он поднялся. Она стойко продолжала обман, пока он одевался, и только когда вышел - позволила себе открыть глаза и, перевернувшись на спину, глубоко вздохнуть.

В десять часов он и остальные рингеры должны отправиться на вторую ревизию. В Мелаг-ру они вернутся через пять недель, а она уедет через две.

Ее сердце вздрагивало от печали, но, поморгав, чтобы избавиться от непрошеных слез, Джина велела себе привыкать к этому. Не стоит заблуждаться, что сдержанное расставание будет легким. Она всегда знала, как рискованно экспериментировать с тем, в чем была генетически уязвима, - с крепкой синеглазой мужественностью, - и, однако, позволила себе этот риск.

Между смелостью и глупостью - заметная граница, но она вовсе не уверена, по какую сторону от нее находилась, когда, швырнув все сомнения на ветер, кинулась в объятия буйного рингера, при том что учтивые продавцы скота больше в ее вкусе. Однако, в отличие от матери, она хотя бы знала свою слабость и не сделала ошибки, утонув в любви. Поэтому, рассуждала Джина, отказ от Пэриша Данфорда должен быть не более трудным, чем когда-то ее резкий отказ от курения. Конечно, будет нелегко, и, возможно, иногда она будет жаждать прикосновения его мозолистых рук и его вспотевшего тела так же отчаянно, как несколько лет назад жаждала никотина, но она переживет это, как пережила и то. Если бы люди действительно умирали от отсутствия Великолепного Секса, то мир был бы куда как менее населен1 - Ну, девочка моя, - пробормотала она, скидывая покрывало, - ты позволила себе заиметь проблему, а, как скажет тебе любой консультант, наметить цель - значит уже быть на полпути к выздоровлению.

Джина вошла в кухню полностью одетая, но Пэриш простил ей отсутствие знакомого халата просто потому, что в обтягивающих джинсах и блестящей шелковой блузе она выглядела чертовски хорошо.

- Доброе утро, - произнесла Джина, натянуто улыбаясь и прямиком направляясь к чайнику.

- С добрым утром. А я собирался дать тебе поспать, поскольку ты обвиняешь меня в том, что не высыпаешься.

Она пожала плечами и отвернулась.

- Я смогу сделать это сегодня ночью Она спокойно затолкала две кусочка хлеба в тостер, потом заставила замолчать свистящий чайник, налила в кружку кофе.

- Что у тебя на сегодня в списке? - Все ее внимание было поглощено приготовлением тостов.

Пэриш готов был сказать ей, что это они уже обсудили ночью: большую часть дня он собирался грузить скот, а она приехала бы немного понаблюдать за этой процедурой во время ленча. Но, зная, насколько вспыльчивой она бывает по утрам, он решил, что "незачем наступать на кучу, если можно ее обойти".

- Фургоны должны быть в воловьем загоне примерно через полчаса; если не копаться, то можно управиться сразу после завтрака. Ты поедешь туда верхом или на моторе?

- Ни то, ни другое. Я не поеду. - Она сосредоточенно намазывала маслом тост.

- Почему7 - опешил он.

- Потому что не хочу, вот почему. - Она улыбнулась. - Я могу прожить без зрелища погрузки скота в фургоны. У меня есть более важные дела. Когда ты освободишься?

Быстро заданный вопрос немного успокоил его обиду на тон: похоже, Джина хандрит из-за его возвращения к работе, поскольку теперь они будут меньше времени проводить вместе.

- Думаю, в два, самое позднее в три. - Он откинулся на спинку стула и скрестил руки, широко улыбнувшись. - У тебя планы насчет меня, да?

Она отвела взгляд.

- Да, я хотела бы кое-что пробежать с тобой. Сегодня последняя возможность решить те проблемы с компьютером, которые у тебя еще есть.

Несмотря на все его усилия отвлечь ее, Джина оказалась настойчивей и каждый день пару часов заставляла Пэриша проводить перед компьютером, обучая пользованию установленной программой. В компьютерах он разбирался кое-как, хотя благодаря деду имел глубокие познания в бухгалтерии, но, когда Джина была рядом, требовался сильнейший нажим, чтобы заставить его сосредоточенно работать с базой данных; обнаружилось, что его приводят в восторг аромат ее духов и шелковистый звук ее голоса, а вовсе не то, что она пробовала объяснять или показывать ему. Сегодня, он знал, у него нет никакого шанса отвертеться от занятий.

- Чему ты усмехаешься?

- Твоей идее засадить меня сегодня за этот чертов компьютер. Вечером я уезжаю на пятинедельную ревизию. Если думаешь, что я буду играть на клавиатуре, а не на твоем теле, ты с ума сошла, милая!

- Пэриш! - взвизгнула Джина, когда он притянул ее к себе на колени.

- Ох! - вскрикнул он, когда она, довольно метко толкнув его локтем в грудь, вырвалась. - За что?

- Терпеть не могу, когда лапают!

- С каких пор? - заинтересовался он.

- Пэриш, пора наконец отнестись к компьютеризации серьезно. Ты сам просил установить программу, значит, должен уметь ею пользоваться.

- Зачем? Я найму кого-нибудь вести бухгалтерию до сентября, до моего возвращения с ревизии.

- И кто же будет учить нанятого, как пользоваться этой программой?

Он нахмурился, потому что она явно избегала его близости.

- Ну, ты, конечно... Кто же еще?

- Я? Пэриш, я собираюсь уехать задолго до сентября! Я вернусь в Сидней через две недели.

- Что? - Он, потрясенный, вскочил. - Ты уезжаешь?

- Конечно, я уезжаю. - Карие глаза метнулись к нему, потом в сторону. Программа установлена и работает.

- Но ты говоришь, через две недели... Она кивнула.

- А как же та работа, которую ты еще собиралась сделать? Ты говорила, что тебе нужны численность стада и... и детали отгрузки. Окончательных цифр не будет, пока ревизия не закончена.

- Мне не нужны окончательные цифры. Ты сказал, что все ревизии проходят одинаково и что последний акт в смотре - отправка скота на площадку продажи, скотобойню или в Дауне для откорма. Правильно?

Он рассеянно кивнул, все еще пытаясь осмыслить ее слова.

- Ну вот! После того как резерв будет сегодня отправлен, мне останется только разработать способ включения организационных и финансовых сторон этой процедуры в программу. Как только я это сделаю, Мелагра будет полностью компьютеризована.

- Но впереди еще две самые большие ревизии. Что будет со всей информацией по ним, ее же нужно ввести, или как вы это там называете!

Ее глаза встретили его с безразличной прямотой.

- Любые последующие числа вводятся так же, как и в начале. Операция просто повторяется. Естественно, я оставлю подробные инструкции.

- А что, если что-то будет не так?

- Не должно, если следовать инструкциям. Но у нас существует телефонная служба поддержки, специально для новичков.

Телефонная поддержка! Она предлагает ему телефонную поддержку? Что здесь происходит?

Он что-то проспал?

- Не смотри так тревожно, Пэриш, - ее покровительственный тон приводил его в ярость, - если дела пойдут из рук вон плохо, то пошлют специалиста для устранения неполадок.

Он ухватился за соломинку:

- Так ты возвратишься в сентябре, если будет необходимо?

Не встречаясь с ним глазами, она закусила губу:

- Нет. Не я. Это не моя работа. Я составляю программы. Если программа уже установлена и работает, то, в случае необходимости устранения мелких неполадок, я направляю младшего специалиста.

Пэриш чувствовал, что готов взорваться. Гнев и обида выросли до опасного предела. Джина вела себя так, будто на самом деле ожидала, что ему понравятся ее речи.

- Другими словами, - процедил он, - ты заставишь кого-то еще подчищать за собой.

- Ну уж нет! - вспыхнула она. - У меня масса благодарностей за работу. Если я берусь за дело, то, прежде чем уехать, довожу все до совершенства! Я даже специально проверяю, умеет ли клиент пользоваться программой. Именно этому я пыталась обучить тебя! При минимальном, могла бы добавить, сотрудничестве!

- Ну, полагаю, мисс Петрочелли, теперь его будет еще меньше! Я ухожу!

- Будь ты проклят, Блю! Ты что, добиваешься паники? Я хочу, чтобы животные были погружены в фургоны, а не разбежались по всему Западу!

- Ей-Богу, босс! Я делаю все возможное!

- Эй, Пэриш! - К ним подошел Расти. - Хочешь, я возьму управление на себя?

Пэриш уставился на него:

- Какого черта мне этого хотеть?

- Чтобы не вспыхнул бунт, - напрямик сказал тот. - Ты заездил людей дальше некуда. Полегче: они работают так же, как все, и даже лучше многих.

Пэриш открыл было рот, но тут же закрыл. Расти прав. Он срывал на людях свое горе.

- Я слишком крут, - пробормотал он, стараясь не встречаться с Расти взглядом.

- Ага, - откликнулся тот, - как лезвие опасной бритвы. Тебе бы поговорить с Ли. Она тоже как дикий бык на родео.

Улыбка тронула губы Пэриша.

- Как всегда, когда начинается ревизия, а она не может участвовать.

- Ага, - согласился Расти, - но ей это простительно. А тебе?

- Я - босс, так что не...

Рыжая голова не склонилась под взглядом Пэриша.

- Как скажешь.

Пэриш смотрел на звездное небо и убеждал себя, что ни в чем не виноват. У нее было масса возможностей выйти и пожелать им удачи, как это сделали Снэйк и Линн, но она упрямо оставалась в доме или в офисе, когда он собирал инструменты.

- Считай, что пятинедельная ревизия не касается городских штучек, сказал почему-то Блю.

Даже сейчас, шесть часов спустя, он был не ближе к разгадке.

...Дьявольщина! Он даже согласился задержаться на полчаса, чтобы сделать то, о чем она так беспокоилась утром. Но нет!

- Я решила, что в этом нет нужды, - сказала она ему, когда он около двух вернулся в дом, - это будет и слишком мало, и слишком поздно, да и не важно.

- Утром ты, кажется, считала это жизненно необходимым.

Она пожала плечами:

- Ты сейчас слишком поглощен ревизией. У тебя на уме другое дело, и новый материал будет только отвлекать.

- Единственное, что меня отвлекает, - это ты, Джина. Почему ты вдруг превратилась в равнодушную... в льдинку?

Она довольно вяло отреагировала на его обвинение:

- Пэриш, мы оба знаем, что я к тебе неравнодушна.

- Я знаю, но ты упорно пытаешься убедить одного из нас, что равнодушна.

Она стиснула пальцы, и он понял, что попал в точку.

- Пэриш, мы провели вместе четыре чудесных дня...

- Они пока не кончились, я могу не уезжать еще два часа. - Он схватил ее за запястье и притянул к себе для поцелуя. В тот же миг она крепко сжала губы, но мало-помалу начала откликаться. Тогда он поднял голову, рассчитывая увидеть милое смущенное лицо. Она смотрела так дьявольски сурово, что у него упало сердце. Мысль о пяти неделях без нее была почти невыносима. - У меня впереди тридцать четыре долгих ночи одиночества, но еще два часа с тобой, и память об этом будет...

Джина неожиданно оттолкнула его с такой силой, что он пошатнулся.

- Для памяти мы сделали за последние несколько дней больше чем достаточно! Меня не интересуют горячие простыни на ходу. Почему у таких мужчин, как ты, в голове только секс?

- Таких, как я?

- Пришел домой - хочешь трахнуться! Вышел из дома - хочешь трахнуться! Все вы одинаковы! Даже самый вонючий из вас! - И с этим суровым непонятным обвинением она убежала в офис и захлопнула дверь...

- Что, черт побери, я сделал? - воззвал он к звездам.

- Снова психология, босс?

Пэриш взглянул туда, где, упакованный в свой спальник, лежал Блю.

- Нет, приятель, со звездами беседую.

- А-а... Ну, правильно. Извини, что помешал.

- Не страшно, Блю.

- Конечно, босс... раз ты так говоришь.

Пэриш подавил смешок. Бедный малый терпел его бессонницу в прошлый раз, когда Джина дала ему от ворот поворот, притворившись спящей. И сегодня... Старый рингер, наверно, начал подозревать, что босс свихнулся. И был недалек от истины. Но тогда Блю не станет спешить записываться на участие в Данфорд-ревизии.

Сев в спальнике, Пэриш мрачно выругался. Дьявольщина! Блю слишком хороший рингер, чтобы терять его.

Он торопливо выбрался из спальника и стал натягивать сапоги. Блю тоже автоматически занял сидячее положение.

- Что случилось, босс?

- Ничего страшного, не волнуйся, - быстро успокоил его Пэриш, потому что Блю уже взялся было за молнию на мешке. - Просто я вспомнил, что оставил дома кое-что важное. Я возьму белую "четверку", а если к утру не вернусь, скажи Расти, чтоб отправлялся на Номер Три, я подъеду туда.

- Давай, босс. А... что ты оставил? Пэриш подхватил седло и спальник:

- Оправдание.

Пэриш знал, что, когда он перемахивал через верхнюю перекладину на веранду, шпоры оповестили о его прибытии. Луны не было, а свет звезд не достигал земли. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и повернул голову в сторону качелей.

Она сидела там, в густой тени, с поджатыми ногами, отвернувшись от него так, что он видел только ее профиль. Можно было подумать, что она прячется.

- Лучше скажи мне, что я сделал плохого, потому что я обычно равнодушен к надутым, если не знаю причины.

Она ответила не сразу:

- Я не дуюсь.

- Тогда почему ты отсиживалась в офисе и до самого отъезда не вышла?

- Я работала.

- Вздор, Джина, и мы оба это знаем. Она вздохнула:

- Ты прав, я избегала тебя. Доволен?

Он почувствовал, что получил удар в поддых.

- Крепко. Но хотя бы честно.

- Я всегда была честна с тобой, Пэриш.

- Черт! Четыре дня твое тело говорило мне одно, а сегодня утром твои губы пытались сказать что-то совсем другое.

Молчание. Напряженная темнота. Потом она отозвалась:

- Я сексуально увлечена тобой, Пэриш. И никогда не скрывала этого.

- Здесь есть доля правды, - уступил он, - хотя на самом деле ты хочешь доказать, что моя привлекательность для тебя только в сексуальности. Ты думаешь, что мне это должно быть приятно. Слишком уж похоже на эпитафию: "Пэриш Данфорд - король траханья!"

- Стоп! - Она повернула наконец к нему голову. - Это балаган, Пэриш! Ты разрушаешь все, что у нас было, а я этого не допущу.

- Я разрушаю? Я разрушаю! - Боль в груди он прикрыл горьким смехом. Знатно, Джина! Убийственно забавно! Черт, ты даже не знаешь, что я люблю тебя! Еще с того первого раза, когда мы с тобой предавались любви. Любви, Джина! - ревел он от боли. - Не сексу! Не симуляции экстаза, или какой там у феминисток термин, называй как хочешь! Я предавался с тобой любви, Джина, потому что я люблю тебя!

Он прервал тираду. В чернильной темноте слышалось его тяжелое дыхание. Джина даже не пошевелилась. Видит Бог, она должна была отреагировать хотя бы на его крик, если не на что-то большее.

- Черт побери, Джина, - произнес он сквозь зубы, - ты собираешься что-нибудь сказать? Сделай что-нибудь, хоть засмейся! Подтверди, в конце концов, что ты меня слышала.

- Я... я слышала, - отозвалась она дрожащим шепотом.

- И?.. - подтолкнул он с замиранием сердца.

- И... и... я тоже люблю тебя, Пэриш... - (Он схватился за стояк, потому что чуть не упал от облегчения.) - Но это... ничего не меняет.

Он радостно засмеялся и, одним прыжком оказавшись около нее, схватил ее за плечи:

- Как это "не меняет", черт возьми! Она покачала головой:

- Нет, Пэриш, я все равно уеду.

- Ради Бога, почему?

- Потому, - дрожащие руки гладили его лицо, - что твои мечты - это мои ночные кошмары.

- Ох, любимая, - он прижал ее к себе, - я понятия не имею, о чем ты говоришь, почему ты плачешь. Но мы сделаем все, чтобы избавиться от этого, клянусь, родная, мы сделаем все!

Больше всего на свете Джина хотела бы в это верить, но не верила. Покачав головой, она вырвалась из его рук и закуталась в плед, но холод был внутри нее самой.

- Джина...

Растерянность в его голосе почти разорвала ей сердце, хотя как это могло быть, если оно уже было разбито.

- Пэриш, ты говорил, что Мелагра - твоя мечта, какой бы тяжелой ни была на ней жизнь.

- Да, и что? И ты могла бы участвовать в ней. Я хочу этого больше всего.

- Но не больше собственной мечты. Недостаточно, чтобы отказаться от нее. - Она выслушала его проклятья почти с улыбкой. - Успокойся, Пэриш, сказала она ласково, - я не прошу тебя сделать это. Я не верю людям, приносящим самую суть свою на алтарь любви.

- Подразумевается, - выдавил он, - что с тобой произошло бы именно это, если бы я попросил тебя остаться.

- Нет, это то, о чем просила бы тебя я, если бы осталась, - поправила она мягко. - Прекрасно верить, что любовь преодолеет все, но, Пэриш, я по собственному опыту знаю, что это не так.

Он снова разразился проклятиями:

- Ты думаешь, если кто-то причинил тебе зло, то и я способен на это?

- Неумышленно. - Она замолчала, чтобы совладать с собой. - К несчастью, я из тех, кто готов держать руку над пламенем и терпеть, вот почему я поклялась не играть со спичками.

- Боже всемогущий, Джина! - Пэриш обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе. - Я люблю тебя! Бросишь ты говорить ерунду и скажешь, наконец, в чем суть?

- Суть в том... - Она опять умолкла. Ей хотелось упасть в его объятия, но в глубине души она знала, что это сделает ее отъезд невозможным. - Суть в том... - Она прерывисто вздохнула. - Я очень люблю тебя, Пэриш Данфорд, но не смогу быть счастлива с тобой. Я не могу остаться. И не проси меня больше.

Джина вырвалась и убежала в дом и только тут дала волю слезам.

Прошло несколько минут, и она услышала, как завелся мотор "уты". И тогда она заплакала громко, в голос.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Шесть дней спустя упакованные вещи Джины стояли возле дверей спальни. Снэйк должен был отвезти ее на взлетную полосу, а Пэриш договорился с Роном Гэлбрайтом, что тот на своем самолете доставит ее в Маунт-Айзу к сиднейскому рейсу. Об этом сообщила ей Линн; Пэриш с той самой ночи на веранде встреч с ней не искал.

Джина вздохнула и в последний раз оглядела комнату. Странно, но теперь она не казалась ей спартанской. Точнее, существовала некая причина, по которой Джине печально было покидать ее.

Вот именно, некая причина, подумала она. Она не чувствовала печали, несчастье - вот что отныне будет в ее сердце. Джина бросилась на кровать. Гордиться своею решимостью или стыдиться ее? Наверно, она давно знала, что полюбила Пэриша, но боялась этим признанием усилить свою боль. Ведь произнесенное вслух игнорировать труднее. Она сама призналась Пэри-шу в любви и никогда не сможет забыть, как он сказал, что любит ее!

О Господи, она не собиралась снова плакать. Нет, нет! Она приняла решение и должна выполнить его!

- И выполню! - Джина пихнула подушку. - Выполню! Выполню! - Но ее клятве мешала память. Гулкая память! Вот так она и сидела, комкая покрывало, воображая одно, но смутно надеясь на другое.

- Джина, это Пэриш! Если ты там, подними трубку!

- О Господи, - прошептала она, не двигаясь. - Пэриш...

- Джина! Джина! Ради Бога, если ты слышишь, подними трубку. У нас несчастье!

Испуганная, она стремительно подлетела к передатчику, ее трясло.

- Я здесь, Пэриш! Я здесь!

- Где Линн?

Вопрос застал ее врасплох.

- Линн?

- Да. Где?

- Не знаю. Наверно, повезла детей в школу. Пэриш, что... Подожди минутку! Она как раз въезжает к себе во двор. Позвать? - Нажав кнопку телефона, она услышала, как он выругался.

- Слушай внимательно, Джина. С Расти несчастье. Очень серьезное. Займись ею прямо сейчас, я не хочу, чтобы она была одна, когда услышит об этом. Я дам тебе время добежать до нее, потом позвоню снова. Давай! - И рявкнул: - Быстрее!

Посчитав, что сейчас не время для расспросов, Джина бросила трубку комнаты, пролетела веранду, скатилась по ступенькам, прыгая через одну, и, спохватившись, что на ней туфли на высоком каблуке, на ходу сбросила их. Она спешила, не разбирая дороги, по кучам, щедро разбросанным на четырехстах метрах до Харрингтон-хауса, и грязь разлеталась из-под ее ног.

Впереди она видела только Линн, высвобождавшую Билли из детских постромок, та остановилась и пристально смотрела на нее.

- Вы что, хотите участвовать в следующей Олимпиаде? - поддразнила ее Линн, когда Джина была уже близко.

Глухо стукнув ладонями в машину, Джина затормозила.

- Пэриш только что звонил... по рации, - задыхалась она. - Случилось... несчастье.

Все краски схлынули с лица Линн:

- О Господи! Расти! Это Расти, да? Джина только кивнула.

- О Господи, нет! Что случилось? Ничего страшного?

Линн была в панике, Джина старалась сдерживаться:

- Я... я не знаю. Я... Так, позвольте мне забрать у вас Билли, и пойдемте. - Забрать спящего малыша у потрясенной матери оказалось нелегко. Боже, долго еще она будет пребывать в таком состоянии?

Отбросив непрошеную мысль, она позвала бредущую куда-то девчушку:

- Кейли! Кейли!

- Я не Кейли! Я - Келли!

Подавив глубокий вздох, она подняла Билли повыше:

- Все равно, пойдем.

Девчонка хоть и возвела глаза к небу, но повиновалась. Ошеломленная Линн все еще стояла возле машины. Джина ласково обняла ее за плечи и повела к дому.

- Что... что случилось? - снова и снова шептала та, испуганно и недоверчиво заглядывая Джине в лицо.

- Я... не уверена, Пэриш собирается перезвонить. Линн, не бегите...

Но к тому времени, когда Джина добралась до дома, Линн уже терзала рацию.

- Не отвечают! Черт, почему не нанять кого-нибудь управляться с этой проклятой штукой!

- Линн, послушайте меня, вы должны успокоиться. Вы напугаете детей. Лучшего довода она не могла придумать. Какого черта на том конце нет оператора? Где Пэриш? Почему он не...

Боже милостивый, может, он тоже пострадал? Ее сердце залил холод. Ужас сдавил горло. Хорошо еще, что груз на ее руках задвигался, отвлекая мысли от чего-то очень страшного, о чем она и думать боялась. У него все в порядке.

Должно быть!

- Линн, может, положить Билли на кровать? - Глаза женщины блуждали от рации к сыну и обратно. - Давайте, это займет всего несколько секунд, уговаривала Джина. - Вы сразу услышите радио.

- Это серьезно, - убежденно ответила Линн, забирая ребенка, - иначе Пэриш позвонил бы мне первой.

- А вы могли услышать его в машине? Линн сразу оживилась:

- Нет, та рация в ремонте. Ох, Джина, может, все не так плохо? Может, он просто сломал руку или ногу?

Джина выдавила улыбку:

- Будем надеяться.

Она с тревогой наблюдала за выходившей из комнаты Линн. Ох, Пэриш, если сломанная нога "не так плохо"... что значит "плохо" в твоем мире?

Это выяснилось быстро. Сквозь эфирные шумы в комнату вторгся его голос. Выяснив, что в комнате и Джина, он обратился к Линн.

Слушая его рассказ о том, как Расти был сброшен споткнувшимся на скаку конем и потерял сознание, ударившись головой об дерево, Джина болезненно отметила суровую сдержанность его голоса. Эти два человека были его самыми близкими друзьями. Представить только, что он должен чувствовать! Она даже зажмурилась, надеясь хоть мысленно ему помочь.

- Линн, он пришел в сознание, но... - Пэриш грубо выругался, - похоже, у него задет позвоночник - он не чувствует ничего ниже шеи.

Трубка выпала из рук Линн.

- Нет! О Господи, нет!

Она пошатнулась, а у Джины ослабли колени. Как странно, она чувствует такую боль, а Расти не чувствует ничего.

-Ох, Расти! Нет! Нет!

- Линн, милая, послушай меня, - продолжал Пэриш. - Расти не хотел бы, чтоб ты вышла из строя. Я знаю, видит Бог, я знаю, что ты чувствуешь, но он рассчитывает на тебя. Линн, ответь мне, малышка!

Проглотив слезы, Джина погладила отчаянно рыдающую женщину по голове и взяла трубку:

- Это я, Пэриш. Линн сейчас говорить не может.

- Как она?

- Как ты и ожидал. Я могу чем-нибудь помочь?

- Просто побудь с ней, пока не появится Снэйк. Я связался с ним из Чаепития. Он приедет после ленча, чтобы отвезти тебя на аэродром, а потом сразу вернется к Линн - не хочу, чтобы она оставалась одна, пока мы не получим официального диагноза. Если это не выяснится до твоей встречи с Гэлбрайтом, поезжай туда сама, мы потом заберем машину.

Мысль об отъезде даже не приходила ей в голову. Она рассердилась. Неужели он думает, что в подобной ситуации она останется в стороне? Для человека, утверждавшего, что любит ее, он не слишком-то высокого о ней мнения. Но сейчас не время сводить счеты.

- Спросите его, что сейчас с Расти. - Линн подняла залитое слезами лицо.

- Мы связались с базой "Авиадоктор", они организуют вертолет: там, где находится Расти, самолет не посадить. Они заберут его в Марк- Дауне - это ближе, чем мы. Самолет и медики будут ждать его там.

Линн выхватила у Джины трубку:

- Поезжай с ним, Пэриш. Я сейчас не могу выехать и хочу, чтобы ты был с ним! Не оставляй его одного.

- Я знаю, дорогая, что ты не можешь, а для меня, вероятно, в вертолете не хватит места. Но я обещаю, что за ним будет самый лучший медицинский уход. Клянусь, я сделаю все, чтобы у него было только самое лучшее. Но если будет место, я полечу с ним.

Джина сразу почувствовала, как ослабло напряжение Линн.

- Слушай, Линн, - продолжал он, - я сейчас вернусь к Расти. Около него Блю, я оставлю его возле рации. Хочешь что-нибудь передать?

- Скажи ему только, что я его люблю.

- Это как раз то, что он передавал тебе. Это и чтоб не волновалась. А сейчас, как насчет чашки чая из рук Джины и лечь?

Хотя она согласно кивнула, самое большее, на что Линн оказалась способна, - это сидеть на краешке дивана, уставясь на остывающий чай. У Джины сердце болело за нее, но что, кроме обычных, банальных утешений, она могла придумать? Им обеим оставалось только ждать новостей.

В течение следующего получаса Джина готовила чай, усмиряла буйство Келли, опасаясь, что та разбудит Билли, и делала все возможное, чтобы поддержать Линн, волнение которой нарастало. Каждые несколько минут Линн поднималась и начинала бродить по комнате, мимоходом касаясь рации. "Они сообщат сразу, как только у них будут известия!" Потом опять возвращалась к дивану и осторожно устраивала на нем свое отяжелевшее тело.

Когда проснулся и заплакал Билли, на Джину накатила волна раздражения, потом пришло чувство вины за то, что это заметила Линн - она печально взглянула на Джину и сказала, что пойдет переоденет Билли.

- Нет, нет, - тотчас возразила Джина, - оставайтесь здесь, я сама его переодену.

- А вы сумеете? Я ведь не пользуюсь памперсами.

- Справлюсь. - Ей-то это сделать нетрудно, подумала Джина. - Пойдем, Кали, покажешь мне, где у мамы все необходимое.

Девочка оторвала взгляд от глины, из которой что-то лепила, и недовольно нахмурилась:

- Я же говорила вам, что я - Келли.

- Хорошо. Извини. Ну пойдем, поможешь мне.

Это дело заняло у нее минут пятнадцать. Тем не менее то маленькое удовлетворение, которое Джина все же почувствовала, сразу улетучилось, когда, вернувшись в гостиную, она увидела напряженное лицо Линн.

- Линн, что? - бросилась она к женщине, мельком удивившись, как это она не услышала рацию. - Что случилось? Почему вы не позвали меня?

В широко открытых глазах Линн застыл ужас.

- У меня схватки. Господи, Джина, я не могу рожать сейчас! Просто не могу!

И если бы Джина не поддержала, она упала бы на пол.

Когда в дверь ворвался Снэйк, Джина перевела дух. В жизни еще никому она так не радовалась.

- Как Расти? - с порога вскричал Снэйк.

- Последнее, что мы слышали, - они ждали "Авиадоктора".

Старый рингер пробормотал что-то себе под нос и оглядел комнату.

- А что с Линн?

- Она собирается рожать.

- Что-о?! Хотите сказать, что она собирается произвести на свет дитя?

Наверное, у нее был такой же вид, когда она услышала о схватках несколько минут назад.

- У нее будет ребенок сейчас? А кто... вы будете принимать бэби?

- Я возьмусь, если вы станете добровольцем.

- Дьявольщина! Я не могу! Я - механик!

Снэйка смущало только то, что он не профессионал, а вовсе не интимные подробности, и это вызвало у Джины улыбку. Впрочем, он явно паниковал. Джине оставалось лишь надеяться, что он не хлопнет дверью, когда она скажет, какая ему предстоит роль.

- Снэйк, схватки возобновляются каждые две минуты. Я уже связалась с "Авиадоктором", и вот что мы должны делать...

- Девочки, - сказала Джина, входя в столовую, где четыре ребенка тихо сидели вокруг стола, - Билли наконец заснул, так что давайте не будем слишком шуметь остаток вечера. Ага?

Никто из обычно буйных чад Харрингтонов даже не улыбнулся. Джина не удивилась: Келли после отъезда матери все еще плакала, а ее сестры не хотели завтра отправляться в школу. Последнее, что они слышали о Расти, - его перевели из Таунсвиллской больницы, куда сначала доставили, в Брисбенскую больницу принцессы Александры. Он был в сознании, но парализован ниже шеи.

До нее дошел неприятный запах, она взглянула на мокрый край блузки: смена подгузников у малышей преподносит свои сюрпризы. Вздохнув, Джина заложила потную прядь волос за ухо. Надо переодеться во что-нибудь из вещей Линн или сходить к себе и покопаться в своем багаже, но сейчас следует устроить девочек. Насколько это возможно в данных обстоятельствах.

- Так! Я уложила Билли и думаю, что и остальным в скором времени пора ложиться спать.

- Вы говорили, что мы могли бы позвонить в больницу и узнать, как там мама, - заявила Кайли.

- Хорошо. Но давайте подождем немного.

- Нет, я хочу поговорить с мамочкой! Я хочу сейчас же поговорить с мамочкой!

- Ох, Келли, я понимаю, милая, но сейчас этого не позволят. - Джина хотела обнять малышку, но ребенок не дался.

- Вы отослали ее прочь! Вы отослали мою мамочку прочь! И я не Келли!

И девочка разрыдалась, но Джина слишком устала, чтобы утешать ребенка и опять пускаться в объяснения. Она была только очень благодарна Снэйку, который сумел, так и не став повитухой, довезти Линн до взлетной полосы, а также Рону Гэлбрайту, доставившему ее в Ма-унт-Айзу быстрее, чем была бы установлена любая компьютерная программа.

- А мы не можем позвонить в больницу, где папочка, и поговорить с ним? - спросила Кейли.

- Думаю, лучше подождать, ведь чем дольше мы подождем, - она старалась быть убедительной, - тем больше хороших новостей получим.

- А Пэриша мы не можем вызвать? - спросила Кали.

- Не надо. Я здесь.

Джина обернулась и натолкнулась на полный удивления взгляд синих глаз. В нахлынувших на нее сложных чувствах она вряд ли смогла бы разобраться. Это был день сплошных чертыханий, но теперь здесь был Пэриш. Подошла кавалерия, и можно вздохнуть свободнее. Надо же, еще сегодня утром этот мужчина был источником ее страданий, а сейчас стал разрешением ее проблем! Джина готова была броситься в его объятия, но дети опередили ее, и тогда она упала в кресло.

Опершись локтем на стол, она опустила голову на руку, закрыла глаза и несколько раз тяжело вздохнула: теперь Пэриш мог все взять в свои руки. Он мог сам воевать с хорошенькими сестричками. Он мог решить, стоит ли детям говорить о состоянии их отца. Он мог прорваться сквозь стандартное "Больной чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно в его положении" и получить немедленный ответ на вопрос "Ему лучше?". Теперь ему предстоит нервничать, что так долго нет Снэйка, который ушел "сделать один глоток для успокоения нервов", и подозревать, не стал ли этот глоток парой бутылок. Пэриш мог взять на себя ответственность за все. Особенно за детей.

Мало-помалу звук мужского голоса, спокойный и ласковый, привлек ее внимание к окружающему.

Пэриш нагнулся, подхватил четырехлетнюю малышку на одно колено, семилетнюю - на другое. Две старшие стояли по сторонам, обняв его за плечи, ловя каждое его слово. Джина понимала эту их нужду в физическом контакте с Пэришем: его сила и спокойствие придавали уверенность, что все будет в порядке просто потому, что он здесь. Она вздохнула. Хладнокровие, уверенность и стойкость она пыталась развивать в себе уже много лет, и ей хотелось верить, что она в этом преуспела.

И тут Джина осознала, что, при всем своем терпении и любви к детям, Пэриш выглядит даже более утомленным, чем она сама; эгоистично с ее стороны жалеть себя и сваливать на него всю ответственность, когда он едва на ногах держится.

Увлеченный детской болтовней, еще не пришедший в себя после событий этого дня, не говоря уж о том изумлении, какое он испытал, застав Джину все еще в Мелагре, Пэриш был захвачен врасплох, когда ему в руку сунули банку холодного пива.

- Ну-ка, парочка, - Джина решительно забрала младшую с его колен, пусть Пэриш выпьет пива, а вам я приготовлю ванну. Кайли и Кейли, - не обращая внимания на хныкание, она собирала младшую пару в ванную, накрывайте на стол. У меня сварены спагетти. Пока они горячие, положите их на блюдо и подайте Пэришу. И заварите чай.

- Хорошо, - отозвалась Кейли, а Кайли без возражений направилась к столу.

Удивленный авторитетно-родительским тоном Джины и послушанием двенадцатилетней Кайли, Пэриш поставил на пол Кали, не желавшую отпускать его шею:

- Слышала, что сказала Джина? Иди купаться и готовиться ко сну.

- А ты уложишь меня, Пэриш? Пожалуйста! Раз мамочки и папочки нету!

Отведя взгляд от опять повлажневших детских глаз, он посмотрел Джине прямо в лицо. У нее тоже подозрительно блестели глаза, и ему сразу стало ясно, что если он немедленно не притянет ее в свои объятия, то или удушит любого, кто попытается помешать этому, или задохнется от чувств сам.

- Мы поговорим позже, - сказала Джина, словно прочтя его мысли. - Детям нужно в постель.

Взглянув в несчастное личико девчушки, он успокаивающе стиснул ее ручонку:

- Конечно, я уложу тебя, принцесса, - и поцеловал ее в лоб. - Позови меня, когда будешь готова.

Минут через сорок, когда Джина появилась снова, Пэриш, уже прикончивший пиво и вторую порцию спагетти, помогал старшим девочкам мыть посуду. Из их рассказов он понял, что Джина справилась со всем просто замечательно.

- Пэриш, маленькие хотят, чтобы ты уложил их.

- Приятно слышать. Тебя так долго не было, что мы уж подумали, не утонули ли вы там все или просто не хотите помогать нам с тарелками.

В данных обстоятельствах шутка была не слишком удачной, но, бросив беспокойный взгляд на девочек, Джина убедилась, что они улыбаются.

- Пэриш позвонил в больницу, - сообщила Кайли, - они положили маму на сохранение.

- Ужасно! - вырвалось у Джины, потом до нее дошло, что так ничего и не сказано о Расти.

- А папа чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно в его положении. Больше они нам ничего не сказали.

- Тебе сказали все, что тебе следует знать, так что марш мыться, скомандовал Пэриш, послав Джине быстрый взгляд и едва заметно мотнув головой.

Она потянулась за чайником.

- Вы, девочки, идите в ванную, а я приготовлю кофе. Или ты хочешь чаю, Пэриш?

Он не откликнулся, и это заставило ее повернуть к нему голову. Пэриш смотрел на нее со странным выражением замешательства, удовольствия и огорчения. Потом он улыбнулся мягко и ласково, и ей показалось - такая улыбка способна искоренить все мировое зло.

- Конечно, - ответил он. - Неси это на веранду. Я скоро приду.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Джина изучала вышку со спутниковой антенной, так необходимой детям Харрингтонов - ведь телевидение было для них окном в большой мир, пока им неизвестный. Удивительно, как могла Линн решиться поднимать семью в такой глуши? Как не побоялась обзаводиться детьми в такой дали от современно оборудованной больницы?

Она не обернулась на звук открывшейся сзади двери и на звон шпор в направлении стола, на котором она поставила кофе и шоколадные бисквиты. Хотя сердце, как всегда, когда Пэриш был рядом, мгновенно подпрыгнуло. Любовь! Вот причина! Она знала это. И еще знала, что нет средств излечения от нее; события сегодняшнего дня еще более высветили всю безнадежность этой любви.

С нижней ступеньки, где сидела, она повернулась, чтобы взглянуть в лицо возвышавшемуся над ней человеку.

- Ты что-то скрыл, когда сказал девочкам, что больной чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно.

- Последнее сообщение Снэйка, переданное 6-1411 через Блю: Линн не хочет, чтобы девочки знали о параличе.

- Не хочет. - Джина не думала, что это мудро, но по крайней мере это решение освобождало ее от необходимости сообщить новость девочкам. Хотя с той минуты, как Снэйк, сбежав с корабля, оставил ее наедине с пятью плачущими детьми, стоило ей открыть рот, и она чувствовала себя злостной обманщицей. - Нелегко было скрыть это от них. Еще ничего, когда я на телефоне, но каждый раз, когда кто-нибудь из соседей вызывал по рации и справлялся о Расти или передавал ему наилучшие пожелания, я нервничала, как бы они не проболтались. Словно ходишь по битому стеклу.

Пэриш опустился на ступеньку рядом и коснулся ее. Несмотря на прохладный ветерок, ее бросило в жар. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как она чувствовала его горячее, потное тело, вдыхала его земной мужской запах. Никогда она не знала ничего более успокаивающего.

- Ну, может, тебе больше не придется беспокоиться об этом. Хорошая новость - Расти стал чувствовать ноги. Доктора считают, что возвращение чувствительности верхней части тела - вопрос времени.

- Ох, слава Богу! Ох, Пэриш, это прекрасно! Возможно, только бурный восторг бросил Джину в объятия Пэриша, но ему было все равно. Даже возможность обнять ее казалась ему даром Господним. Вознося тихие молитвы, он обвил ее руками,' и она немедленно сделала то же.

- Ох, Пэриш... Пэриш, я так испугалась, - шептала она ему куда-то в шею, - я не знала, что делать, когда у Линн начались схватки. Ведь на два с половиной месяца раньше! А мы - почти в трех сотнях километров от ближайшей больницы! - Горячечные слова обгоняли друг друга. - Линн нервничала, плакала из-за Расти, из-за детей и еще больше расстраивалась. Билли и Келли ревели. Я попыталась вызвать тебя, но Блю сказал, что ты сопровождаешь Расти в Таунсвиллскую больницу. Снэйк не возвращался. О Господи, Пэриш, я думала, мне придется принимать роды!

Джина откинула голову и посмотрела на него, в ее глазах блестели слезы.

- Я бы не справилась, - сказала она убежденно. - Я бы отказалась в этом участвовать. И, даже если бы не отказалась, ребенок мог бы умереть. Это же слишком рано! Предполагается, что здесь не бывает недоношенных младенцев! Жить в глуши - безумие! Никаких средств обслуживания новорожденных! Никаких специалистов или докторов. На базе "Авиадоктора" все самолеты на вызовах. Снэйк сказал, что до ветеринара более ста двадцати километров! Он даже предложил позвать какого-то пастуха со станции, которому пришлось однажды делать кесарево сечение лошади! Господи Боже мой - лошади!

Пэриш прервал эту пылкую речь, крепче прижав ее к себе. Он знал, что она не поняла бы его смеха в момент, когда так расстроена, и все же едва сдерживал улыбку: ему нравилось, что у этой внешне спокойной, уверенной в себе женщины сострадательное сердце, а слабость она позволяет увидеть только ему.

- Шш, любимая, - шептал он, похлопывая ее по спине и поглаживая волосы, - шш, ты молодец, девочка. Больше чем молодец. Линн положили на сохранение, Расти лучше. Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо.

Он продолжал успокаивать ее, поглаживая по плечам и спине. И то, что страх постепенно отпускал ее, уменьшало и его напряжение. Между ним и этой женщиной существовала неразрывная связь, она была нужна ему на всю жизнь.

- Знаешь, - сказал он чуть погодя, опершись о перила веранды так, чтобы Джине было удобнее, но щека ее осталась бы прижатой к его груди, - я не ожидал застать тебя здесь. Когда я узнал, что у Ли схватки, а Гэлбрайт собирается лететь с ней в Айзу, я решил, что ты улетишь вместе с ними.

- Я думала, ты в Таунсвилле.

- Сообщение о Ли пришло, когда мы садились в самолет, и я решил вернуться, зная, что Снэйк не справится с двумя маленькими. Блю должен был передать это.

- Я не видела Снэйка с тех пор, как приехала с детьми из школы. Подумать только, Линн проезжала такое расстояние дважды в день! Когда я вернулась, меня ждала записка с каракулями, что Расти на пути в Таунсвиллскую больницу и что в больнице Маунт-Айзы стараются задержать роды Линн. А он отправляется к рингерам, чтобы принять душ и успокоиться! - В голосе ее слышалось больше чем легкое раздражение. - Пусть только попадется мне в руки, он у меня успокоится навсегда! Пэриш засмеялся:

- Остынь, пока ты купала детей, я радировал в лагерь ревизии. Видно, старина Снэйк решил, что настало время помочь там, и двинулся отсюда, чтобы выручить с ревизией.

Она оторвала голову от его груди:

- Выручить с ревизией! Если я просила его всего-навсего принести Линн стакан воды или заняться с детьми, он выглядел так, словно должен участвовать в хирургической операции, и начинал ворчать, что он только механик!

- Да, но, может, Снэйку кажется, что присматривать за стадом дикого скота безопаснее, чем за толпой диких детей. Кроме того, он видел, что ты прекрасно справляешься!

- Ха! Он слишком мало тут слонялся, чтобы это выяснить! А я тогда окончательно стала в тупик.

- Знаешь, это как-то не соответствует тому, что рассказали мне дети. И тому, что вижу я сам. Не всякая женщина в одиночку смогла бы успокоить пятерых обезумевших от горя детей и так хорошо организовать все, как это удалось тебе. И я сомневаюсь, что Линн находит время приготовить соус к спагетти даже в спокойный день. В самом деле, Джина Петрочелли, для того, кто открыто заявляет, что не слишком расположен к материнству, у тебя настоящий талант к нему.

- Ну так ты ошибаешься. Это не талант, это - опыт.

На мгновение Пэриш подумал, что ослышалея, но ее напрягшееся тело и сдавленный голос говорили иное.

- Годы опыта по переодеванию и кормлению младенцев, купанию и тасканию их на руках, когда они подрастут, утиранию слез, чтению сказок и укладыванию их в постель. И знаешь, все это было отнюдь не прекрасным занятием. Не для меня, во всяком случае.

Недоверие, изумление и Бог знает что еще, от чего он оцепенел. Джина была матерью? У нее ребенок? Дети? Тысяча вопросов, с какого начать? Голос выдал его замешательство.

- Я... я не понимаю, о чем ты говоришь. Проворчав проклятье, Джина высвободилась из его рук и откинула голову, словно адресуясь к небесам:

- Господи, я сама не понимаю! До сих пор, при всей моей любви к своей семье, я порой еще злюсь на них за тот период моей жизни.

- Джина, ты хочешь сказать, что у тебя дети?

- Her. Я пытаюсь объяснить, почему не хочу иметь их.

Ясность ее ответа, казалось, снизила температуру градусов на двадцать. Когда она заговорила снова, голос ее был слаб и отстранен, будто доходил из далекого далека, и хотя Джина сидела рядом с ним, по тому, как она обхватила себя руками, пристально и неподвижно глядя на темный горизонт, Пэриш понял, что мыслями она не здесь.

- У меня остались только смутные воспоминания о дошкольной жизни, но думаю, что я в то время пожила примерно в сотне маленьких провинциальных городов. Мой отец был стригальщиком, и мы переезжали за ним следом, чтобы быть около его очередной работы, но, насколько помню, его никогда не было дома. Его не было, когда я поступила в школу, и помню, как, надевая на меня школьную форму, мамочка плакала, потому что ее дорогой Пит не мог видеть, как выросла их маленькая девочка. - Она горько рассмеялась: - Дорогой Пит плевал на их маленькую девочку! Все, о чем заботился мой отец - в тех редких случаях, когда бывал дома, - это чтобы были еда и пиво в холодильнике и чтобы мама не проводила все свое время в суете со мной в ущерб ему. Чего она, конечно, и не делала, потому что отчаянно его любила. Всякий раз, когда отца не было, она просто сидела и плакала, рассказывая мне, как она его любит.

Иногда он исчезал, и мы не слышали о нем месяцами, но мама всегда говорила о папе так, словно он вот-вот заявится домой, и на этот раз навсегда. Но его возвращения так и не произошло.

Некоторые люди помнят главные вехи своей жизни по тому, где они были или что делали в то время. Я же определяю, как часто отец появлялся в моей жизни, отсчитывая назад девять месяцев от рождений моих сестер. Мне было семь, когда у мамы появилась Кармен, и десять, когда родились двойняшки. Отец не видел их младенцами, не видел, как они растут. Чем он жертвовал ради семьи, так это спермой и своим именем в наших метриках. Он, бывало, кричал, что ему нужна свобода. Вырастили нас мама и благотворительность.

Я люблю свою мать. Я знаю, она была самой лучшей матерью в течение этих лет, но Боже, как я сердилась на нее за глупость, так устраивавшую моего отца! Он был почти пустым местом! Нет, он не напивался, не оскорблял ее, не завел другую женщину. Входя в дом, первое, что он говорил: "Соскучилась ли по мне моя самая лучшая девочка?", и она тут же оказывалась в его объятиях, в его постели и в его полном подчинении. Она подчинялась его ласковому взгляду и стелилась перед мужественным обаянием так же легко, как дышала. Не было ничего, чего бы она не сделала и не делала для этого сладкоречивого, эгоистичного ублюдка.

Так вот откуда сказанное ею на днях "Все вы одинаковы"!

- Он влез в долг где-то в Западной Австралии и написал маме, что если он его не выплатит, то все кончится тюрьмой. Даже в свои десять я понимала, что это был бы самый лучший выход для нас, но не для мамы. Нет, она стала работать уборщицей в мотеле, чтобы выручить его. Потом взяла вторую работу, ночным оператором на автозаправочной станции, так что могла платить кому-то, кто приглядывал бы за .детьми, пока я не вернусь из школы.

- Пока ты не вернешься из школы? - потрясенно прервал Пэриш. - Но ведь тебе было всего десять! Совсем маленькая девочка!

- Ох, нет, Пэриш, мне было сто десять! Я стала большой девочкой, как только появилась Кармен. А кто, ты думаешь, готовил, чистил и следил за маленькими, когда отец был дома и мама была полностью в его распоряжении? Нет, Пэриш, мама пошла работать, исключительно имея в виду, что я в это время сделаю дома все, что нужно. Я одна отводила и Кармен, и двойняшек в первый раз в школу и оставалась дома, когда они заболевали. Я поднималась, когда мама приходила ночью с работы домой, и рассказывала ей все, что произошло за день: что сказал дантист, что сказал водопроводчик, какие вещи нужны детям в школу. - Она умолкла и глубоко вздохнула. - И именно я была тем, кто сообщил ей, что человека, которого она любила больше всего на свете, убили в пабе.

Грубое слово, вырвавшееся у Пэриша, слишком мягко выразило то, что он испытывал. И все же не сила ее боли вызвала такой накал его ярости. Прежде всего следовало сделать все, чтобы стереть тень вины и страха на самом прекрасном лице, какое Бог когда-либо создал.

Он притянул ее к себе, и она доверчиво и уютно снова устроилась на его груди.

- Эта смерть разбила ей сердце, - продолжала Джина. - А я, прости меня, Господи... я была рада, действительно рада. Я ненавидела эту жизнь! Я не хотела больше такой ответственности! Никогда!

- Шш... все хорошо. Не говори больше. Она, не отрываясь от его груди, покачала головой:

- Я... я хочу все рассказать тебе. Мне это нужно.

И Джина довольно скупо рассказала остальное. За свои двадцать восемь лет она как бы прожила две совершенно разные жизни: до четырнадцати лет и позже. От кошмара до волшебной сказки. Обе они и сформировали человека, каким она была сегодня.

- Еще когда мать работала в мотеле, она подружилась с одним постоянным посетителем. Богатый итальянец, занимался недвижимостью и местным строительством. Поскольку они с мамой были единственными итальянцами в городе, мама однажды пригласила его на традиционный воскресный итальянский обед, а потом это вошло в привычку. Насколько я знаю от матери, они были только друзьями, но Энтони Петрочелли хотел быть больше чем...

- Петрочелли? - Пэриш был оглушен. - Энтони Петрочелли - один из десяти самых богатых людей Австралии?

- Да, он самый. В последнем рейтинге папа, кажется, занял седьмое место.

- Папа? Я думал...

- Мой настоящий отец - австралиец. Его звали Питер Хенли. Но я считаю Тони Петрочелли единственным отцом, который у меня когда-либо был. Он женился на моей матери спустя десять месяцев после того, как убили Питера, и он нас удочерил. Он очень добрый и любящий отец и прекрасный муж для моей матери все последние четырнадцать лет, и если бы он мог вычеркнуть из жизни предыдущие четырнадцать лет, он это сделал бы. И для себя, и для меня.

- Ты говоришь так, словно виновата перед ним.

- Да. Он обожает мою мать, но знает также, что, хотя и она любит его, он все же никогда не был и не будет любовью всей ее жизни. Во всяком случае, - продолжала она, слегка повеселев, - должна сказать, переход от крайней нищеты к весьма обеспеченной жизни явился благоприятным моментом для четырнадцатилетней девушки. Я стала учиться в одной из лучших частных школ, проводя каникулы за границей. У меня появилась хорошая одежда. Чего бы я ни захотела, все исполнялось. Я получила лошадь на свое пятнадцатилетие, персональную телефонную линию и кредитную карточку на пятнадцать тысяч долларов на шестнадцатилетие, спортивный автомобиль на восемнадцатилетие и квартиру в пентхаусе на двадцать первый день рождения.

Но самое ценное, что сделал Энтони Петрочелли: он дал мне личную свободу. Он освободил меня от обязанности чувствовать ответственность за кого бы то ни было, кроме самой себя. Не могу выразить, Пэриш, как тяжко такое чувство ответственности. И когда это свершилось... я словно впервые получила возможность вздохнуть, словно долго сидела на цепи, а теперь освободилась. О Господи, это было прекрасно! Прекрасно! Мне двадцать восемь, и я могу делать что угодно и ходить куда угодно. Единственное мое обязательство - определить, чего я хочу, например в карьере. Рождение ребенка серьезно бы изменило эту жизнь.

Ее голос окреп, и, когда она взглянула на него, ее карие глаза были спокойны.

- Я знаю, это звучит эгоистично для большинства людей, но, по моему мнению, чтобы стать родителем, надо прежде всего обладать умением брать на себя ответственность за других. И такова моя суть.

- А я думаю, - сказал Пэриш, - что первейшим качеством родителей должна быть безоговорочная любовь между ними.

Она покачала головой:

- Моя мать любила Питера Хенли безоговорочно, и посмотри, что вышло. Нельзя доверять только любви, если хочешь провести в жизнь свои принципы. Тем более, если забота требуется детям. Материнство - слишком тяжелая работа, у меня уже есть этот опыт. И я не тороплюсь повторить его снова. Не с любым.

- Понимаю.

Смиренно произнесенное Пэришем слово отозвалось в Джине такой острой болью, какой она еще не знала. Его большая, мозолистая ладонь поднялась и нежно коснулась ее щеки.

- Я люблю тебя, Джина, больше, чем можно себе представить. Когда я обнаружил, что ты еще не уехала, то подумал: "Это твой второй шанс, Данфорд! Убеди ее остаться. Делай что угодно, но задержи ее здесь". Я говорил себе, что надо предаваться с тобой любви до тех пор, пока мысль оставить меня не покажется тебе невероятной. - Кривая, иронически-грустная улыбка мелькнула на его губах. - И разве я не мог бы этого сделать?

- Нет, я... - вскинулась Джина, ее пальцы вцепились в его рубашку. С тяжелым вздохом она закрыла глаза, потом кивнула. Две слезинки покатились по щекам и сползли на подбородок, откуда Пэриш слизнул их языком. Она сразу застонала и воспользовалась его рубашкой, чтобы подтянуться к нему поближе и подставить лицо. В течение одной длинной, блаженной минуты Пэриш позволил себе роскошь отведать вкус ее губ, прежде чем слегка оттолкнуть. Запустив пальцы в ее волосы, он удерживал ее голову, просто дожидаясь, чтобы она открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

- Сегодня вечером я хочу предаться с тобой любви, Джина. Сегодня и каждый вечер, пока ты здесь. Ты нужна мне, я хочу тебя и знаю, что мне никогда не насытиться тобой. Я люблю тебя, Джина, и знаю, что ты любишь меня, но обещаю, что никогда не использую эту любовь, чтобы удержать тебя против твоей воли. Ты вольна уехать в любой момент, когда пожелаешь. Или остаться на столько, на сколько хочешь. Без давления, без пут... и без ответственности.

- Ох, Пэриш, - она печально покачала головой, ее губы улыбались, хотя слезинки еще катились из блестевших глаз и руки теребили его щетину на подбородке, - какого черта ты не мог стать городским брокером по продаже крупного рогатого скота вместо того, чтобы стать рингером в глуши?

Пэриш мог бы сказать ей, что, во-первых, разницы почти нет, а во-вторых... Камнем преткновения для их совместного будущего было не различие в их образе жизни и не ее страх ответственности и даже не ее нежелание обзавестись детьми. Нет, проблема была в том, что Джина до смерти боялась любви. Этот страх она должна была распознать и преодолеть сама. Пэриш ничего не сказал. Вместо этого он просто приблизил губы к ее губам и тихо поклялся любить ее так горячо и так долго, как она ему позволит.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Два дня спустя Джина, удивляясь тому, как быстро пролетели эти дни, вошла в терминал аэропорта Маунт-Айзы.

Едва рассвело, когда Пэриш неохотно прервал ночь самой сладкой любви, какую она когда-либо знала, и затолкал ее в душ. Они должны были вовремя забрать пятерых детей Хар-рингтонов для поездки в больницу Маунт-Айзы. Там дети увидятся с матерью и затем отправятся в Брисбен с одной из теток Линн.

Хотя доктора преуспели в сохранении беременности Линн, они все же потребовали, чтобы в течение следующих десяти недель она не таскала тяжестей, если хочет благополучно выносить младенца полный срок. Поскольку предстояли школьные каникулы, Линн рассчитывала, что в Мелагру приедет тетя и поможет ей. Расти все еще находился в больнице принцессы Александры, и с тетушкиного согласия Пэриш осуществил более удачный план.

Он организовал чартерный рейс, чтобы тетя слетала в Маунт-Айзу повидать Линн, а затем забрала детей к себе в Брисбен. Раз в неделю Линн будет прилетать в Брисбен, чтобы навещать их и Расти.

- Ох, Пэриш, - сказала Линн, утирая слезы, - не знаю, как тебя и благодарить. Мы с Расти... О Господи, мы так благодарны тебе за все, что ты для нас сделал! Как жаль, что это случилось во время ревизии.

- Ладно. Только больше так не делай!

Она засмеялась и закивала головой, потом взглянула на Джину:

- Так вы все-таки улетаете, да? Из того, что говорили дети, я сделала вывод, что вы застрянете здесь подольше.

Джина вспыхнула, когда взгляд Линн скользнул от нее к Пэришу и обратно:

- А, нет. У меня работа и...

- Гардероб Джины не очень подходит для долгого пребывания в наших местах, - пришел ей на помощь Пэриш, - но я сумел пробить еще один ее приезд, после ревизии.

- Хорошо, - улыбнулась Линн, - в таком случае мы наметим крещение так, чтобы оно совпало с вашим приездом. Не может быть крещения без крестной матери, не так ли?

- О Господи... Линн, я уверена, что найдется кто-нибудь более подходящий... - бормотала Джина.

Линн покачала головой.

- Это мой способ отблагодарить вас за все, что вы сделали, за то, что помогали детям. Пожалуйста, согласитесь.

Джина проглотила комок в горле и кивнула.

- У нас есть немного времени, - Пэриш указал на табло. - Давай-ка проверим твой багаж, а потом съедим что-нибудь, - предложил он. - Не знаю, как ты, а я ненавижу еду в самолете.

Джина тоже не любила ее. Так же, впрочем, как искусственно-вежливые, ненужные ни ей, ни им беседы пассажиров-спутников.

В общем, это был день смены настроений и несдержанных чувств. От встречи детей с матерью, полной слез, объятий и поцелуев, которыми они наградили Джину, когда садились на свой чартерный рейс, до настойчивой просьбы Линн стать крестной матерью. При всем при том Джина надеялась, что ей удастся обойтись при расставании без сырости, но теперь, когда Пэриш смотрел куда угодно, только не на нее, и нудно жаловался на пищу, которую ему подавали в самолетах, она вдруг почувствовала, что теряет контроль над собой. Как выдержать оставшиеся до посадки семьдесят минут наедине с ним?

- Знаешь, я не хочу, чтобы ты торчал здесь до отлета.

Как она и ожидала, ее заявление немедленно остановило и его речь, и движение багажной тележки, которую он катил к билетному контролю. Пэриш выпрямился, сдвинул шляпу на затылок и проницательно посмотрел на нее.

- Скажи: почему?

- Ты сам знаешь, почему.

- Скажи, - настаивал он тихим и нежным голосом, разбередив ее душу и вызвав слезы на глазах. Она часто заморгала, пытаясь взять себя в руки.

Пэриш тихо выругался, когда Джина склонила голову, безуспешно стараясь сдержать рыдания. Проклятие! Что он натворил! Он же клялся не использовать эмоциональный шантаж, и все-таки сделал именно это! Не обращая внимания на окружающих, он притянул ее к себе и поцеловал так, словно вся его жизнь зависела от этого. Да так оно и было. Все дело в том, что она не хотела признаться, что чувствует то же самое.

- Извини, любимая, - попросил он, уткнувшись лицом в ее шею, - это непорядочно с моей стороны. Если тебе будет легче, я уйду. В общем, давай сдадим твои вещи в багаж...

- Нет! - Ее руки обвили его талию. Надежда поднялась в его груди, почти задушив его.

- Нет?

- Нет еще. Подожди. Я хочу, чтобы ты обнимал меня подольше.

Надежду сменило разочарование. Какое-то мгновение Пэришу казалось, что он не сможет заговорить; он схоронил лицо в шелке ее блестящих волос, напоминая себе, что ее счастье все-таки важнее его собственного.

- Успокойся, родная, - наконец произнес он, - я буду обнимать тебя столько, сколько захочешь.