Столичные каникулы

ГЛАВА 11

Пока Джоселин помогала Такеру устроиться на кухне, расположив его ногу на дополнительном стуле, и накрывала стол на троих, завтрак был полностью готов. Она помогла Обедиа разложить омлет по тарелкам и села за стол.

Аппетитные запахи разжигали и без того уже обостренное чувство голода. Джоселин взяла со стола салфетку и расстелила ее у себя на коленях.

– Обедиа, вы не прочитаете нам молитву? – спросил Такер, расстилая свою салфетку.

Когда была жива мама Джоселин, они ни разу не приступали к приему пищи без молитвы. Но в последнее время эта традиция соблюдалась только в каких-то особых случаях или на официальных торжествах. Этот завтрак Джоселин не считала таким.

Немного смущаясь, она скопировала позу Обедиа – склонила голову и закрыла глаза пока он певучим густым басом молился:

– Господи, Ты создал землю для человека и подарил ему плоды земли и мясо животных и сказал, что вся наша пища должна быть благословенна. Да будет благословенна эта пища и те, кто служат во имя Иисуса. Аминь.

– Аминь, – повторила она одновременно с Такером и, стараясь не смотреть на него, взяла с тарелки гренку, перед тем как передать тарелку Обедиа.

На некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая только звоном столовых приборов, хрустом бекона и довольным чавканьем.

– Омлет бесподобный, Обедиа, – похвалила, наконец, Джоселин. – Некоторые женщины сочли бы за счастье иметь такого мужа!

Он мягко засмеялся:

– Я передам ваши слова моей жене.

– Так вы женаты? – Она почему-то была уверена, что Обедиа не женат или, по крайней мере, вдовец.

– Практически всю свою взрослую жизнь, – сообщил он и задорно добавил: – И все годы на одной женщине. И чувствую себя абсолютно счастливым.

– Если вы так говорите, это означает, что вы разделяете философию моего дедушки, – подметил Такер. – Он говорил, что быть женатым или замужней – это все равно что управлять фермой; каждое утро приходится все начинать заново.

Обедиа снова засмеялся:

– Это абсолютная правда.

– Вы живете здесь, в столице? – полюбопытствовала Джоселин.

– Нет. Я здесь проездом по делам.

– Это связано с игрушками? – Такер отломил вилкой еще один кусочек омлета.

– Вы угадали. – Обедиа намазал ложкой на хлеб клубничное варенье.

Неожиданно оставив в покое свой омлет, Такер задумчиво нахмурил лоб и проговорил:

– Кажется, вам многое известно о Санта-Клаусе Я хотел бы кое-что узнать. Почему его одежда красного цвета?

– Если я не ошибаюсь, то одежда епископа традиционно красного цвета. – Обедиа посмотрел на Такера, и его глаза внезапно сверкнули. – Я могу рассказать некоторые интересные подробности. Епископ носит высокий головной убор, который указывает на небо. А еще он ходит с посохом, который, как некоторые считают, стал прародителем сахарной палочки – традиционного рождественского угощения.

– Вы шутите. – Во взгляде Такера мелькнуло что-то детское. – Чтобы этот епископский посох мог стать сахарной палочкой?! А как появилась эта традиция дарить подарки?

– Мне интересно, почему мы опять вернулись к теме Рождества? – подала голос Джоселин, удивляясь тому, что снова всплыла эта тема.

– Можем поговорить о чем-нибудь еще, если хотите. – Такер посмотрел на Джоселин таким странным взглядом, что ей показалось, будто под «чем-нибудь еще» он подразумевает тему свадьбы. «Их» свадьбы.

И чтобы не позволить ему вернуться к этой теме, она поспешила ответить на его главный вопрос:

– К вашему сведению, традиция дарить подарки на Рождество идет от волхвов, которые принесли дары младенцу Иисусу.

– Без сомнений, это оказало очень сильное влияние, – согласился Обедиа, – но не полностью. Основоположником обычая дарить подарки анонимно, как это иногда делает Санта, является именно святой Николай.

– Правда? – Джоселин не смогла сдержать удивления.

– Совершенно точно. – Обедиа кивнул и расплылся в нежной улыбке, отчего кончики его белоснежных усов поднялись вверх. – Если верить легендам, переходящим из уст в уста на протяжении веков, святой Николай часто выступал в роли анонимного благодетеля и дарил подарки нищим. Одна из таких легенд объясняет, почему Санта часто приходит в дом через каминную трубу и тайно кладет подарки в подвешенные носки.

– И опять святой Николай! – Такер удивленно запрокинул голову. – Никогда не подумал бы! Я всегда считал, что это поэт Клемент Мур придумал для рифмы или родители так делают, чтобы таким образом не слишком тратиться на подарки.

– Расскажите нам эту легенду! – попросила Джоселин. С одной стороны, ей было любопытно ее послушать, а с другой – она хотела отвести разговор подальше от смущающей ее темы.

– С удовольствием. – Обедиа задумался, собираясь с мыслями. – Прежде всего, я должен объяснить, что в третьем веке родители обязательно должны были обеспечивать своих дочерей приданым. Не имея приданого, девушка не могла выйти замуж, что практически всегда означало для нее стать проституткой Печально, но факт, – заключил он. – А как я уже говорил, Николай, епископ из Миры, был сыном богатых родителей и имел достаточно много денег в своем распоряжении. По легенде, Николай прослышал о трех сестрах, которых должны были продать в публичный дом, потому что их отец был беден и не смог обеспечить их приданым. Сжалившись над ними, Николай взял несколько золотых монет, спрятал их в маленький мешочек и кинул его в окно жилища девушек. Мешочек попал в носок одной из них. А носки висели возле печной трубы.

– А как она догадалась повесить там носки? – заинтересовался Такер.

Широко улыбаясь, Обедиа пояснил:

– Можно предположить, что носки были мокрые и она повесила их сушиться возле огня. Вы должны знать, что в то время не было такой современной техники, как стиральные машины и сушилки. Огромного гардероба у людей тоже не было, особенно в бедных рабочих семьях. У некоторых людей не было даже сменной одежды. А, как известно, ведь нет ничего хуже, чем промокшие одежда и обувь. Поэтому, естественно, они снимали свои мокрые носки и вешали их сушиться – к камину, например.

– А откуда же известно, что это был подарок епископа Николая, если он сделал его анонимно? Или кто-то все-таки видел, как он бросал мешочек в окно? – Джоселин разломила гренку пополам и принялась ее грызть, вопросительно глядя на Обедиа.

– Возможно, наверное, его заметил кто-то из соседей. И я не ошибусь, если стану утверждать, что о его богатстве было известно всей округе. Разумеется, семья была вне себя от счастья, когда обнаружила в носке золотые монеты. А когда человек счастлив, он стремится поделиться радостью с родственниками и друзьями. Я уверен, что существовало множество догадок на тему, кто же был тем благодетелем, хотя и сомневаюсь, что выбор был большой. Это лично мое мнение, – закончил Обедиа.

– Но оно имеет смысл, – задумчиво согласился Такер, отрезая вилкой еще один кусочек омлета.

– А через некоторое время и другие бедняки тоже стали получать подобные денежные подарки. Благополучие ребенка у Николая было на первом месте. – Обедиа снова улыбнулся, и создалось такое впечатление, будто огонь его улыбки достиг его черных глаз, заставив и их искриться, сиять. – А как вы думаете, кто лучше всего оповещен о нуждах и страданиях людей, чем служитель церкви? И кто лучше всего может им помочь не только молитвой?

– А как вы считаете, почему он это делал анонимно? – поинтересовалась Джоселин. – Почему он не мог раздать деньги открыто?

– Возможно, просто не хотел, чтобы люди толпились у его двери, выпрашивая подаяние, нуждались они в нем или нет, – заметил Такер с долей цинизма. – Посмотрите, что происходит в наши дни. Если вы подадите милостыню одному, то за неделю ваш ящик будет переполнен всяческими прошениями от сотни других нуждающихся. Иногда я думаю о том, что лучше бы я жил в то время, когда милостыня была добродетелью, а не индустрией.

Обедиа весело хмыкнул на эти слова, затем кивнул:

– Может быть, и лучше. Да, когда мы действительно утопаем в просьбах – так это на Рождество.

– И это нас возмущает, – вспомнила Джоселин замечание старика во время их беседы возле мемориала Линкольна. – Рождество – это как раз то время, когда мы вынуждены думать о других, тогда как больше всего хочется пожить для себя. Здесь и проявляется наше «я». – Она вздохнула, и ей в голову пришла другая мысль. – Может быть, именно поэтому мы начинаем мечтать, чтобы правительство урегулировало этот вопрос. Тогда нам не пришлось бы решать самим. И знаете, что самое печальное? – Она посмотрела на обоих мужчин. – Вы начинаете задумываться над тем, а как много дал бы вам тот или иной человек, если бы это была другая ситуация, не Рождество. И если бы дал много, то это могло бы поднять его цену в глазах общественности…

– Вы в этом уверены? – Такер наклонил голову набок и нахмурился, что придало мрачность его взгляду. – Осмелюсь с вами не согласиться, хотя боюсь, что вы правы, Джонези. В большинстве случаев наши альтруистические поступки далеки от альтруизма. Мы совершаем милосердие, только чтобы откупиться от нашей нечистой совести. И нам действительно нравится, когда о нас думают хорошо. Но иногда это становится похоже на простой бизнес: стараешься почесать кому-нибудь спинку с надеждой, что когда-нибудь он почешет ее и тебе.

– Итак, надеюсь, вы поняли всю прелесть анонимных подарков? – спросил Обедиа.

Джоселин замешкалась, потом неуверенно покачала головой:

– Я не разделяю ваше мнение.

– Когда вы делаете подарок анонимно, то не ждете благодарности от одаренного человека, или награды от общества, или избавления от уплаты налогов. Иными словами, за это вы не получаете ничего, кроме чувства удовлетворения от осознания того, что вы помогли нуждающемуся. Помогли не потому, что были вынуждены, а потому, что этого захотели. Правда, у вас не всегда есть возможность увидеть радость на лице того человека, которого вы одарили.

– Может быть, именно поэтому дарить лучше, чем получать?

– Родители видят, как радуются дети в рождественское утро, – заметил Такер.

– Но они ведь не получают награды за эти подарки, – напомнил ему Обедиа. – Кроме того, дети обычно восклицают: «Какой хороший Санта!»

Такер задумался над этим, потом кивнул:

– Да, так оно и есть.

– Вот теперь видите? – мягко спросил Обедиа, тепло поглядывая на них обоих. – И в то далекое время епископ из Миры вовсе не ожидал славы, кучи наград и не стремился к тому, чтобы весь мир говорил о его доброте и щедрости. Он дарил потому, что мог одарить, потому что заботился о людях. Очень достойное поведение, должен заметить. Ведь мы всегда довольны собой, если поступаем так, как велел нам Господь, – делая добро безвозмездно и абсолютно не ожидая благодарности.

– У меня появилась мысль сесть и произвести инвентаризацию внутри себя, – мрачно заявил Такер.

– Это напомнило мне одну историю, как несколько лет назад одна благотворительная организация получила по почте выигрышный лотерейный билет, – вспомнила Джоселин. – На конверте не было ни обратного адреса, ни какой другой информации, которая могла бы указать на того, кто сделал ей такой подарок…

– Не верьте всему, что пишут в газетах, – посоветовал Обедиа, глаза его блестели, а на губах играла еле заметная улыбка. – В мире очень много людей, чьи добрые поступки никогда не становятся темами газетных статей.

– Хотелось бы в это верить, – пожелала Джоселин и съела еще один кусочек омлета.

– И верьте, – просто посоветовал Обедиа.

Но Джоселин казалось, что в это не так просто поверить, как утверждал Обедиа.

– Как? – скептически спросила она.

– Вот вы сейчас сидите здесь. Правильно?

– Да, но… – Она не понимала, какая тут может быть связь, но Обедиа не дал ей договорить.

– Почему? – прервал он ее.

– Что почему? – смутилась она.

– Почему вы сидите здесь?

– Потому что… – Она в нерешительности посмотрела на Такера, сидящего напротив нее. А он – на нее, Джоселин разволновалась, сердце ее бешено заколотилось. Она сделала вид, что раздражена, чтобы скрыть свою реакцию. – Понятия не имею, почему я здесь сижу. Должно быть, была не в себе.

Обедиа удивился и засмеялся низким душевным голосом:

– Не сомневаюсь, что сейчас вам так кажется. В конце концов, у вас были планы…

– До того момента, как Молли меня не повалила. А после этого все пошло от плохого к худшему. – Джоселин отломила кусочек омлета.

Услышав свое имя, Молли подбежала к столу и села, радостно глядя на Джоселин.

– Ну да, Молли во всем этом сыграла главную роль, правда, девочка? – Обедиа ласково погладил ее по голове, за что собака одарила его взглядом, полным обожания. – Такер, может, вам следовало назвать ее Долли вместо Молли?

– Долли? – Такер удивленно поднял брови. – Молли еще куда ни шло, но Долли Партон совершенно не для нее.

– Я не имел в виду Долли Партон. Я предлагал сваху из бродвейского мюзикла «Привет, Долли», – объяснил Обедиа. – В конце концов, именно благодаря ей вы познакомились.

– Это была простая случайность, – возразила Джоселин. – Я совершила ошибку, согласившись выпить кофе с Такером, вместо того чтобы уйти и забыть обо всем.

– Как раз то, что вы собирались сделать после того, как Молли свалила меня с ног, – напомнил ей Такер.

– Жаль, что я этого не сделала. – Джоселин положила кусочек омлета в рот и быстро прожевала.

– Ага, так почему же вы этого не сделали? – Обедиа снова посмотрел на Джоселин тем взглядом, который говорил, что он знает ее тайну.

Быстро проглотив омлет, она ответила:

– Потому что Такер пострадал. Я не могла уйти, оставив его лежащим на земле.

– Конечно, не могли, – согласился Обедиа. – А все из-за того, что хотели убедиться, что с Такером все в порядке, что он доехал до дома, что его раны обработаны, что у него есть чем позавтракать… Вы здесь потому, что переступили через все ваши планы и совершенно безвозмездно предложили вашу помощь нуждающемуся в ней. Вы здесь… потому что вы проявили заботу.

– И каждую минуту я об этом сожалею. – Она посмотрела на Такера и разозлилась, увидев счастливое и самодовольное выражение его лица.

– Только потому, что вы опасались того, что может произойти. – Обедиа намекнул на секрет, тщательно скрываемый Джоселин.

Такер поднял руку:

– Подождите секунду, Обедиа. Все, что вы говорили до этого, было абсолютно верным, но сейчас я кое-чего не понимаю. Чего опасалась Джонези?

– Я все время опасаюсь только одного, – начала она, радуясь, что в этой части фразы говорит чистую правду, но затем солгала: – Что у меня совсем не останется времени на все мои дела.

– Я, наверно, очень хорошо постарался, нарушив все ваши планы. – Такер немного помрачнел.

– Вы еще мягко выразились, вам не кажется? – Сказанное получилось похожим на упрек, но Джоселин удалось сдержать свое раздражение. Она прекратила стучать ложкой по тарелке и встала из-за стола. – Заканчивайте завтрак, а я помою посуду.

В ту же секунду Молли, словно молния, вылетела из кухни и помчалась куда-то по своим делам. С тарелкой и стаканом в руках Джоселин подошла к раковине и осмотрелась.

– Такер, а где у вас посудомоечная машина?

– А прямо там. – Джоселин повернулась, чтобы посмотреть, куда он показывает. – У меня старомодная посудомоечная машина с ручным управлением. Просто сполосните тарелку и оставьте в раковине. – Он показал на тарелку, которую она держала в руках. – Я потом сам все сделаю.

Но тут вмешался Обедиа:

– Не стоит, мы с Джо… – Он запнулся, однако в последнюю секунду опомнился: —…нези с легкостью все вымоем, вы и глазом моргнуть не успеете. Правильно? – Старик вопросительно посмотрел на нее.

Джоселин снова оказалась в ловушке. Не откажешься, когда всего минуту назад Обедиа расхваливал ее безвозмездную помощь. И что самое смешное, она действительно хотела, чтобы он думал о ней хорошо. Джоселин надеялась, что он говорил это не потому, что знает, кто она такая на самом деле.

– Конечно, мы все сделаем, – нехотя согласилась она и повернулась к раковине, чтобы поставить в нее свою грязную тарелку.

Пока Джоселин собирала грязную посуду и все кухонные предметы, которые они использовали для приготовления завтрака и теперь тоже требующие мытья, на кухню вбежала Молли с поводком в зубах, и, подойдя к Обедиа, поставила ему на колени передние лапы.

Сначала старик удивился, но быстро понял, в чем дело.

– Что это у нас тут? – весело спросил он.

– Ради Бога, Молли, не приставай к Обедиа! – строго прикрикнул Такер. – Ты что, не знаешь, что нельзя прыгать на людей? Уйди от него!

Но Молли, не реагируя на его слова, придвинула поводок к старику еще ближе. А как только он взял поводок, отпустила его, встала на все четыре лапы и громко залаяла.

– Мне кажется, она меня куда-то зовет. – Обедиа глянул на Такера в надежде, что тот ему все объяснит.

– Я знаю. Видите ли, после еды я обычно вывожу ее ненадолго погулять. Наверное, она понимает, что я не могу сейчас с ней пойти. Поэтому не обращайте внимания. Пусть подождет до вечера.

– Зачем же ей ждать? – спросил Обедиа с совершенно невинным видом. – Я с удовольствием с ней погуляю. Ты не против, Молли?

Собака издала радостное «гав», завиляв хвостом, и села возле него. Нагнувшись, старик пристегнул поводок к ее ошейнику.

– Давайте я погуляю с ней, – вызвалась Джоселин, которой не хотелось оставаться наедине с Такером. Она все еще не отошла от их поцелуя.

– Нет необходимости. – Обедиа встал с поводком в руке. – Я вполне могу немного погулять с Молли.

– Конечно, можете, но… вы еще не доели ваш завтрак, – нашла причину Джоселин.

– Уверяю вас, я наелся. Больше не смогу проглотить ни кусочка, – объявил Обедиа, пока Молли прыгала возле него, сгорая от нетерпения. – Сейчас, девочка. Мы уже идем. Вот только я возьму шляпу и пальто.

– А мне кажется, будет лучше, если я поведу Молли гулять. – Джоселин все еще пыталась настоять на своем. – Молли иногда слишком прыткая, и я не хочу, чтобы она протащила вас вниз по ступенькам.

Но Обедиа отверг ее участие:

– Не беспокойтесь. Пока мы ехали с Молли в такси, мы пришли к некоторому взаимопониманию. Правда, девочка? Я не буду идти слишком медленно, а она не будет бежать слишком быстро.

Молли снова залаяла. Обедиа рассмеялся:

– Вы видите? Она уже считает, что я иду слишком медленно.

Старик и собака вместе вышли из кухни. Джоселин посмотрела им вслед, затем, чувствуя на себе взгляд Такера, отвернулась к раковине, предпочитая на него не реагировать. Однако стоять так долго было невозможно, – ей еще предстояло убрать со стола. Она быстро собрала в кучу посуду, столовые приборы.

– Мы ненадолго! – крикнул из гостиной Обедиа.

Затем было слышно, как он закрыл за собою дверь.

– Я чувствую себя абсолютно никчемным, когда сижу вот так и смотрю, как вы работаете, – произнес Такер, когда Джоселин переносила посуду со стола в раковину.

– Не смотрите, – посоветовала она.

. – Это легко сказать. Под раковиной пластиковый тазик для мытья посуды и сушилка.

– Я знаю. – Джоселин заметила их, когда убирала на место резиновые перчатки.

И тут она с ужасом осознала, что ей снова нужны перчатки. Джоселин поставила сушилку на плиту, тазик – в раковину, включила кран, чтобы наполнить его водой, капнула в нее чуть-чуть средства для мытья посуды. Когда же вода начала пениться, вытащила и надела перчатки.

– Так вы все-таки боитесь микробов? – улыбнулся Такер.

– У меня аллергия на некоторые моющие средства, – солгала она.

– В таком случае, – ножка стула заскребла по полу, – давайте я помою, а вы вытирайте.

Джоселин повернулась, услышав, что Такер собирается встать.

– Мне кажется, вы хотели дать отдых вашему колену, – напомнила она.

– Ничего страшного не случится, если я немного постою. – Прихрамывая, он направился к раковине. – Пока у вас не началась аллергия, взгляните на это по-другому. К тому времени, когда Обедиа вернется, мы успеем перемыть, вытереть и убрать всю посуду на место. Конечно, если вы настаиваете, мы можем дождаться его. Но это значит, что вы здесь задержитесь гораздо дольше.

– И не думайте об этом, – проворчала Джоселин.

– Я не сомневался, что вы именно так отреагируете. – Такер склонился над раковиной, балансируя на одной ноге, сложил посуду и столовые приборы в мыльную воду. – Тем более если вы будете мыть посуду в этих резиновых перчатках, то обязательно что-нибудь уроните и разобьете, да еще и порежетесь. И тогда уже мне придется делать вам перевязку.

Это был убедительный довод, с которым Джоселин не могла не согласиться. Она сняла перчатки, отложила их в сторону и подошла к шкафу, чтобы найти кухонное полотенце.

– Кроме того, – продолжал Такер, – я не отношусь к тому типу мужчин, которые считают, что это не мужское дело – мыть посуду. Работой по дому я тоже не пренебрегаю. Помыть полы, вытереть пыль, подмести и так далее – все это я могу делать сам.

– Вы такой домашний? – подивилась Джоселин и потянулась к тарелке, которую он поставил на сушилку.

– Моя мама всегда говорила, что работа по дому – это такая вещь, которую никто не замечает, пока сам ею не займется.

И снова маленькая мудрость, изложенная с типичным для него чувством юмора, заставила Джоселин улыбнуться.

– Ваша мама так говорила? – кокетливо переспросила она. – Удивлена, что это сказал не ваш дедушка.

– О да! Он наверняка сказал бы что-нибудь, если бы думал об этом, но на этот раз это была мама. Она тоже мудрая женщина. – Выражение его лица было абсолютно юношеское, но в то же время во взгляде, который он бросил на Джоселин, мелькнула искорка юмора.

– Рада это слышать. – Она улыбнулась еще шире.

Джоселин нравилось, когда Такер был таким. Тогда она могла расслабиться и просто наслаждаться его обществом и этой легкой добродушной беседой. Он умел прямо смотреть на вещи, но при этом не воспринимать их всерьез.

В Белом доме все было серьезным: проблемы, полномочия, требования и обязанности и очень мало возможностей избежать всего этого без разрешения президентского офиса.

– Между прочим, – Такер подставил тарелку под струю воды, чтобы смыть моющее средство, прежде чем передать ее Джоселин, – завтрак был очень вкусным. Спасибо.

Она пожала плечами:

– Это Обедиа почти все приготовил.

– Он отличный парень, правда? – заметил Такер и тихо засмеялся.

– Над чем вы смеетесь? – Джоселин перестала вытирать тарелки и посмотрела на него с любопытством.

– Просто я кое-что вспомнил. – Такер снова слегка улыбнулся. – Недавно я где-то прочитал, что человек проходит в жизни три стадии: сначала он верит в Санта-Клауса, затем не верит в него и, наконец, становится сам Санта-Клаусом. До тех пор пока не познакомился с Обедиа, я считал, что нахожусь на второй стадии.

– А теперь? – Джоселин усмехнулась.

– Думаю, вернулся на первую.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. – Она убрала тарелку в шкаф.

– Так вы тоже? Ха!

– Да. – Джоселин вытерла последнюю тарелку.

– А знаете, вы единственная, кто когда-либо помогал мне на кухне, кроме моей мамы. Такое ощущение, будто мы с вами старая семейная пара, у которой в гостях был друг, а теперь мы все убираем: я мою посуду, вы – вытираете ее и ставите на место.

После этих слов у Джоселин онемели пальцы. Она испытала настоящий шок. Стоя у Такера на кухне, находясь рядом с ним, она чувствовала себя как дома. Это было абсолютно нелогично. Почему ей казалось, что она знает Такера всю свою жизнь, тогда как они знакомы всего несколько часов? Почему так уверена, что у них много общего, тогда как у них столько противоречий?

Но что еще хуже – это то, что у них не было будущего. И все было обманом. Она сама была обманом.

– Вот что. – Одним движением Джоселин отложила тарелку и швырнула полотенце в угол. – С меня хватит!

Игнорируя его ошарашенный взгляд, она молнией выбежала из кухни. Он повернулся, с его рук капала вода и пена.

– Чего хватит? – спросил Такер.

Она резко повернулась и указала на него пальцем:

– Вас, вот кого! Вас и ваших разговоров про женитьбу! – Джоселин была готова заплакать. – Этого не будет. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда. Разве не ясно?

На мгновение их глаза встретились. Ее взгляд был полон гнева. Но в глубине ее глаз скрывалась боль. Такер был настолько шокирован, что не успел отреагировать, позволив Джоселин выбежать из комнаты.

– Подождите, минутку. – Он бросился за ней, забыв второпях про свою хромоту, хотя тяжелая повязка вокруг колена затрудняла его движения. – Куда вы идете?

– А разве не понятно? – крикнула она и, не поворачиваясь к нему лицом, схватила куртку с кресла-качалки. – Я ухожу!

– Но… – Он остановился в дверном проеме между кухней и гостиной, уперев руку в бок.

На этот раз Джоселин не обратила на него внимания.

– Если вы можете стоять и мыть посуду, то вы в состоянии сами о себе позаботиться, Такер.

Она бросила на него уничтожающий взгляд, резко дернула дверь и гордо вышла. Такер поморщился, когда она захлопнула за собой дверь. Он сделал шаг вперед, затем остановился, полный сожаления и отчаяния, и ударил кулаком о косяк двери.

Джоселин сбежала вниз по лестнице, вихрем вылетела из дома и чуть ли не столкнулась с Обедиа, идущим по дорожке.

– Джоселин! – Он машинально попытался схватить ее за руку, глядя на нее в изумлении. – Что случилось? Что-то не так? – Он глянул на входную дверь, ожидая увидеть выходящим из дома Такера, но никто не вышел.

– Просто Такер сошел с ума. Вот что случилось! – Она хотела пройти мимо, но тут на ее пути возникла радостная Молли, положив ей передние лапы на грудь.

– Сошел с ума? – Обедиа не поверил своим ушам.

– Он неустанно говорит о женитьбе, как, по-вашему, это можно назвать? Это настоящий идиотизм, и мы оба знаем это. – Ее переполняли разные эмоции, и она боролась, чтобы не сорваться на крик.

Внезапно Обедиа догадался, что могло произойти.

– И вы почувствовали себя мошенницей?

– Я… – Джоселин открыла рот, чтобы опровергнуть его предположение, но так ничего и не смогла произнести. Вместо этого она убрала лапы Молли. – Ради Бога, Молли! Отстань от меня!

Как только Джоселин избавилась от собаки, она пошла вдоль улицы, совершенно не соображая куда.

Молли залаяла и пустилась вслед за ней, но остановилась, когда натянула поводок. Собака беспокойно заскулила.

– Я знаю, девочка, знаю. – Старик подошел к ней и неуверенно потрепал ее по голове. – Я тоже расстроен. Все шло так хорошо… – Обедиа повернулся и посмотрел на третий этаж старого особняка. – Пойдем, Молли, подумаем, что мы можем предпринять.