Странная любовь доктора Арнесона

ЧАСТЬ I

1. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 5 июля 1923

Дорогая мисс Крейн,

вас, наверное, удивит это неожиданное письмо – хотя, может быть, вам не в новинку получать письма от поклонников, а я могу назвать себя вашим поклонником с полным правом. Я даже имел наглость наведаться по вашему адресу, который получил от наших общих знакомых, но не застал вас дома – потому решил вам написать.

Возможно, я кажусь вам старомодным ослом – и в самом деле, где это в наши дни видано, чтобы взрослый мужчина увлекался портретом! Но именно ваш портрет, написанный моим бывшим пациентом, а ныне приятелем Блэкберном, послужил причиной того, что я вам пишу.

Как вы, наверное, догадываетесь, этот портрет я увидел на персональной выставке Блэкберна, которая открылась в июне. Я вообще довольно высокого мнения о его живописи – она не слишком характерна для англичан и скорее близка к немецкому экспрессионизму. Впрочем, зачем я утомляю вас этими рассуждениями? Может быть, вы вовсе не интересуетесь живописью, и вам это скучно. Ведь, на беду, я совсем ничего о вас не знаю. Вернее, знаю только то, что говорит мне ваш портрет. Знаю, что у вас прелестные рыжие волосы и весьма необычный тип лица, напоминающий мне моих соотечественниц. Нет ли у вас скандинавских корней? Я, должно быть, чрезмерно любопытен, но меня извиняет то, что вы самой природой предназначены вызывать интерес. По портрету я сразу понял, что вы не то, чем вас считают окружающие, и тешу себя надеждой познакомиться с вами ближе.

Искренне ваш,

Сигмунд Арнесон.

2. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 8 июля 1923

Дражайший доктор Арнесон!

Ваша последняя книга учит, что мужчинам присущ логический склад мышления – в чём я, получив ваше письмо, начинаю сомневаться. Вы заверяете меня, что я не то, чем меня считают, и в то же время преследуете меня, как доступную женщину. Посмели бы вы заявиться домой без приглашения к девушке, равной вам, одного с вами круга? Вряд ли.

Вы думаете, я поверю, что вы начали изъясняться кудрявым слогом под напором внезапно нахлынувших романтических чувств? Полно, доктор Арнесон; вы не подросток. Вам сорок лет, и в вас проснулись не чувства, а сожаления об упущенной юности (нетрудно догадаться, что в студенческие годы вы, хоть и старались казаться любителем женщин, на самом деле отдавали предпочтение книгам). И действуете вы весьма неумело.

Вы думаете, среди ваших банальностей есть хоть что-нибудь, чего я не слышала раньше от мужчин? И что такого особенного в моих рыжих волосах, скажите на милость? У вас и самого рыжие волосы, я видала вас на публичной лекции. Если в вас есть хоть капля уважения ко мне, прекратите меня преследовать и никогда, никогда не появляйтесь на пороге моего дома.

Пока ещё не ваша

Каролина Крейн.

3. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 9 июля 1923

Дорогая мисс Крейн,

до чего же злы и несправедливы женщины! Уязвить, обидеть – ваша главная потребность. Но вы напрасно думаете, будто это вам удалось. Напротив, ваше злое письмо чрезвычайно порадовало меня. Ваш стиль выдаёт вас с головой, вы и вправду не то, чем кажетесь. Я в вас не ошибся, когда заподозрил в вас уровень образованности и ума, необычайный для девушки, тем более вашего круга. Думая дать мне отповедь, вы разожгли во мне ещё больший интерес к вашей персоне.

Из уважения к вам я готов согласиться на ваше условие и не пытаться больше приходить к вам домой. Но могу ли я надеяться, что хотя бы получу ответ на своё письмо? Я жду его с нетерпением.

Искренне ваш,

Сигмунд Арнесон.

4. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 17 июля 1923

Дорогой доктор Арнесон,

вы пишете об уважении ко мне, а сами то и дело оскорбляете меня вашими рассуждениями о женщинах – мы, видите ли, злы, интеллект для нас в целом нетипичен и т.д. Где же ваша хвалёная мужская логичность?

Не пытайтесь обмануть меня и себя: вами движет обыкновенное тщеславие. Вы полагали, что такая девушка, как я, не откажет такому мужчине, как вы; вы надеялись на лёгкую добычу. Когда же вы не получили того, что хотели, неудача вас раззадорила – потому что ни один мужчина не способен признаться себе, что потерпел неудачу. Теперь вы видите во мне спортивный трофей, которого необходимо добиться ценой усилий.

Однако я не трофей и не вещь, а человек, наделённый свободной волей. И каков бы ни был мой образ жизни, что бы ни думали обо мне окружающие, я вправе распоряжаться собой так, как желаю сама, и не отвечать на чьи-то домогательства, если я не захочу. Вы, очевидно, очень высокого мнения о вашем обаянии, но я имею право не хотеть встречаться с мужчиной, будь он даже Ромео, Тристан и Зигфрид в одном лице.

С наилучшими пожеланиями,

Каролина Крейн.

5. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 18 июля 1923

Дорогая мисс Крейн!

Я уже и не надеялся получить вашего письма, когда всё-таки получил его – чему несказанно рад.

Вы упрекаете меня в нелогичности – за что же? С удовольствием возвращаю этот упрёк вам. Вы ждёте целую неделю, чтобы написать мне о том, что оскорблены и не желаете со мною видеться. Если это действительно так, то вы могли бы просто прервать переписку и не отвечать мне. Не нужно быть психоаналитиком, чтобы понять – тут вы лукавите.

Увы, я не Ромео и не Тристан; но я сильно сомневаюсь, что подобные персонажи в вашем вкусе. Вы, несомненно, сильная натура, которая ищет человека, достойного её. Не удивлюсь, если ваша бурная жизнь, которой вы, по-видимому, не скрываете, – всего лишь поиски идеала. У меня достаточно собственного опыта, чтобы это предполагать.

Вы ещё слишком молоды, чтобы понимать: мужское пренебрежение к женщинам, как правило, продиктовано тем, что мы пока ещё не встретили женщину, достойную себя. Мужчина может презирать тысячи женщин, но одну-единственную носить на руках и целовать ей туфельки. Всё дело в том, та ли это самая женщина.

Знаете ли вы античную легенду об Андрогине? Древние греки верили, что человек был сотворён двуполым, но потом боги рассекли людей пополам – на мужчин и женщин. И с тех пор каждая половинка тоскует по другой, мечтая слиться с ней. В прошлом веке от древних мифов отмахивались, считая их нелепыми сказками. Но современный психоанализ показывает, что за ними стоят некие фундаментальные истины. Если вы знакомы с моими работами, то вы понимаете, о чём я.

Всегда ваш

Сигмунд Арнесон.

6. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 26 июля 1923

Дорогой доктор Арнесон,

ваш подход психоаналитика в очередной раз служит тому, чтобы выдавать желаемое за действительное. Вы придали собственное значение тому, что я ответила на ваше письмо не так скоро, как вам хотелось. Однако я свободна отвечать на ваши письма тогда, когда захочу сама, и, если вы не согласны продолжать переписку на моих условиях – вас никто не заставляет это делать. Вы тоже свободный человек и вступили в эту переписку по собственной инициативе.

Ваша теория про андрогина и поиски идеала красива, но она – самообман. На самом деле человек вовсе не так уж жаждет встречи со своей недостающей половинкой; гораздо чаще мужчина ищет рабыню для удовлетворения своего комплекса неполноценности, а женщина – хозяина, снимающего с неё ответственность за принятые решения. Впрочем, бывает и наоборот: бывают мужчины-мазохисты и женщины-садистки. В любом случае, поиском второй половины тут и не пахнет. И, будучи психоаналитиком, вы как никто другой должны понимать, что слова, которые люди говорят друг другу – обман, а в лучшем случае самообман; что за ними кроются довольно низменные побуждения – половой инстинкт и финансовая озабоченность.

Я не упрекаю вас в том, что вы обманываете меня; я не семнадцатилетняя героиня старинных романов, чтобы бояться вашей лжи. Но вы обманываете себя, а общение с людьми, которые недостаточно честны с собой, для меня утомительно. Вам стоит заглянуть в себя поглубже, если вы хотите продолжать переписку.

С наилучшими пожеланиями,

Каролина Крейн.

7. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 27 июля 1923

Дорогая Каролина,

вы разрешите мне называть вас так? Вы, очевидно, решили меня помучить – вы снова отвечаете на моё письмо с запозданием. Возможно, меня и стоило наказать за невежливость, но разве вы не можете быть чуточку добрее?

Я снова и снова убеждаюсь, что не ошибся в вас. Я ещё не встречал женщины подобного ума и проницательности, и я по-прежнему не оставляю надежды когда-нибудь встретиться с вами лично.

Вы писали мне о самообмане. Возможно, я действительно занимаюсь самообманом, а возможно, я ещё не разобрался в самом себе – чего я хочу от жизни и от вас. Раньше я не придавал особенного значения евангельским словам про врача, который должен исцелиться сам; но теперь вижу, что по крайней мере к психоаналитикам это относится. Совершенно не хотелось бы, чтобы вы воспринимали меня как сапожника без сапог – как человека, который претендует на то, что знает скрытые пружины души других людей, но не в состоянии понять себя самого.

Вы же не станете отрицать, что в нашем кругозоре и образе мыслей много общего? Возможно, это духовное сродство и позволяет вам видеть меня насквозь и судить настолько безжалостно. Но почему это сродство не может быть основанием также и для милосердия? Ведь взаимопонимание – слишком ценная вещь, чтобы разбрасываться ею без всякой пользы для нас обоих.

Я слишком стар и циничен для того, чтобы убеждать вас в чистоте своих намерений – это означало бы неизбежную фальшь. Но я всё-таки рискну предложить вам дружбу, надеясь, что это не покажется вам оскорбительным. С нетерпением ожидаю вашего ответа.

Всегда ваш

Сигмунд Арнесон.

8. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 4 августа 1923

Дорогой доктор Арнесон,

как скоро от «прелестных рыжих волос» вы перешли к теме «духовного сродства»! И вы полагаете, будто я ни разу не слышала этого от кавалеров раньше? Как же наивны ваши приёмы обольщения!

Предложение дружбы я, впрочем, готова принять – но при условии, что вы не будете претендовать на большее. Прошу вас также не приписывать мне мотивов, которых у меня нет. Вы, очевидно, переоцениваете ваше значение в моей жизни, когда воображаете, что я задерживаюсь с ответами нарочно для того, чтобы вас помучить. Повторяю ещё раз: я свободна писать вам тогда, когда сама этого захочу. А шантаж дешёвыми риторическими фигурами вроде апелляций к милосердию – дело, недостойное вашего ума, характера и профессионального опыта.

Если же вы не согласны с моими условиями, просто не отвечайте на это письмо. Вы тоже свободный человек, и вас никто не неволит продолжать переписку.

С наилучшими пожеланиями,

Каролина Крейн.

Интермедия 1. На Харли-стрит

– Чёрт подери! У вас есть хоть малейшая догадка, в какие игры она с ним играла?

Стивен Роу, бледный молодой человек со спадающей на лоб гладкой чёлкой, поднял глаза и посмотрел на инспектора снизу вверх.

– Есть, – странным глухим голосом ответил он. – Всё проще, чем вы думаете. У неё был другой.

– Вы смеётесь? Она переспала с половиной Лондона!

– Это ни о чём не говорит. Такие женщины, как она, могут быть крайне неразборчивы в связях и при этом относиться всерьёз только к одному мужчине.

– И вы можете предположить, кто это был?

– Зачем же предполагать, – отрешённо произнёс Роу. – Это был я.

Заметив удивление Каннингема, он прибавил:

– Да, Каролина была моей любовницей. Поэтому в квартире остались её вещи. А доктор Арнесон решил подарить их дочери экономки. Он был очень обижен на Каролину. И на меня, естественно.

Они сидели в кабинете Арнесона, где все стены были заняты стеллажами с литературой по психоанализу. Заглавия книг вызывали в Каннингеме неловкость – они касались тёмных и стыдных вещей, которые странно было видеть напечатанными. Он чувствовал себя стеснённо в этом пространстве. Чтобы отвлечься, он невольно перевёл взгляд на большую фотографию над письменным столом – всё-таки там были человеческие лица. Фотография изображала доктора Арнесона в Оксфорде на церемонии вручения почётной мантии. Каннингем ещё раз вгляделся в портрет человека, которого и так уже не раз видел на допросах – высокого, широкоплечего, угловатого норвежца со скуластым лицом, тяжёлым подбородком и копной буйных кудрей, выбивавшихся из-под академической шапочки. Даже на чёрно-белом снимке было понятно, что он рыжий. Мантия ему не шла – ему бы к лицу был вязаный свитер рыбака или даже доспехи викинга. Лоб у него был низкий, глаза небольшие и близко посаженные, и, если бы не острый и внимательный взгляд этих глаз, невозможно было бы догадаться о том, что этот неуклюжий верзила – учёный с мировым именем.

«Троглодит», – подумал про себя инспектор. Он-то знал, что даже в более утончённых людях могут просыпаться самые пещерные наклонности.

– Как вы думаете, мог доктор Арнесон убить её из ревности к вам?

Взгляд серых глаз Роу сделался колючим.

– Я, вероятно, с чистой совестью ответил бы: мог. Но «мог убить» и «убил» – не одно и то же, инспектор.

– Мистер Роу, – терпеливо сказал Каннингем, – если вы подозреваете доктора, вам не стоит его выгораживать.

– А кто сказал, что я его подозреваю? – отрезал Роу. – Мне было тяжело потерять Каролину, но я не намерен возводить напраслину на своего учителя – даже в столь некрасивой ситуации, в какой очутились мы оба.

Инспектор вертел в руках фотографию Каролины Крейн, взятую из следственного дела (впрочем, она принадлежала Роу, у которого была изъята предшественником Каннингема). Фотография была похабна – Каролина Крейн позировала обнажённой, в весьма непристойной позе, – и выглядела ещё похабнее оттого, что модель была откровенно непривлекательна. Крупная, не слишком грациозная девица лет двадцати пяти с широкими плечами и маленькой грудью; продолговатый овал лица и близко посаженные светлые глаза выдавали тот же нордический тип, что у Арнесона. Странно, ведь фамилия у неё была чисто английская.

– Скажите, а у мисс Крейн были норвежские корни? – спросил Каннингем. – Она не рассказывала вам о своей семье?

– Довольно кратко. Она незаконнорожденная дочь норвежского моряка и певички из кабаре. Вот всё, что она о себе говорила.

– Не допускаете ли вы, – осторожно поинтересовался инспектор, – что история про моряка была выдумкой?

– Допускаю, – спокойно ответил ассистент. – Но какое это имеет значение?

– А вам не приходила в голову мысль о родственных связях между доктором Арнесоном и мисс Крейн?

Каннингем обдумывал свою новую догадку, пробуя её на вкус со всех сторон. Такая возможность многое объясняла. Страх перед инцестом мог толкнуть Каролину Крейн на самоубийство или тайный отъезд. В последнем случае она, конечно, сделала бы всё, чтобы её не нашли.

– Вы хотите сказать, что Каролина была его дочерью? – Роу нервно рассмеялся. – Вы шутите, инспектор. Она не такая молоденькая, как кажется. На самом деле ей под тридцать. А доктору в этом году исполнилось сорок два. Случай столь раннего отцовства попал бы во все учебники по медицине.

– Он мог бы быть её дядей или братом, – возразил Каннингем. Роу взглянул на него с обидной снисходительностью.