Пола Рид Страстная и непокорная

Пролог

1662 год

В нагревшейся за день комнате тонко звенели комары. Удушливый аромат, исходивший от курильницы с ладаном, которую Мату всегда разжигала по ночам, на них не действовал. Грейс говорила своей безмолвной чернокожей служанке, что это бесполезно, но та лишь качала тяжелой головой и продолжала жечь ладан. Выразительной пантомимой и сложными жестами она объясняла, что комары не могут жить в столь благоуханном воздухе.

К несчастью, не могла и Грейс.

Будь воздух в комнате абсолютно свеж и не содержи он ничего, кроме легкого дыхания ямайского ветерка и нежного аромата садовых цветов под окном, она все равно не решилась бы свободно дышать. Вздох полной грудью может заглушить осторожные звуки крадущихся шагов дяди Жака за дверями спальни. Тогда он неожиданно возникнет в комнате и напугает ее, как в первый раз, пять дней тому назад. А потому Грейс затаила дыхание, стремясь, чтобы ее маленькие легкие работали почти бесшумно. Руками и ногами она не шевелила совсем, чтобы не шуршали простыни. Пусть он решит, что она уже спит, и уйдет!

Когда Грейс была совсем маленькой, она боялась темноты. Мату спала возле ее кровати на тюфяке, но ей все равно было страшно.

— Что, если чудовище у меня под кроватью проглотит Мату, ведь она ближе всех? — спрашивала девочка отца.

— Тогда, малышка, это будет не первая жертва, которую принесла наша Мату во имя твоей безопасности и благополучия, — отвечал Эдмунд Уэлборн.

В возрасте восьми лет Грейс объявила, что больше не нуждается в защите Мату, она уже большая и ни в каких чудовищ не верит. Мату переселилась в маленький чуланчик рядом с холлом — ей единственной из слуг разрешалось ночевать в доме. С тех пор пролетело два года, и Грейс поняла, что ошибалась. Сейчас более, чем когда-либо прежде, она стала верить в чудовищ. Но теперь уже не позовешь Мату: первое, чего потребовал монстр, — это не рассказывать о его визитах, иначе он убьет ее любимую няню, и во всем будет виновата она, Грейс!

Грейс заметила, что с каждым днем он действует все успешнее: запоминает, какие половицы скрипят, и старается на них не наступать. Однако у него только одна свеча, и всего он увидеть не может. Сегодня мучитель придавил своим весом лишь одну скрипучую половицу, и затаившая дыхание Грейс смогла уловить ее тихий стон. Дверь негромко щелкнула, и человек проскользнул в комнату. От пламени свечи по стенам заметались призрачные тени. Сжатыми кулачками Грейс крепко держалась за простыню. Монстр прикрыл дверь так же неслышно, как и открыл. Грейс старательно отводила глаза. Мужчина поставил подсвечник на маленький столик возле ее кровати.

— Ты ждала меня, Грейс? — спросил он. Французский акцент придавал его словам маслянистую текучесть, они словно стекали с его губ жирными каплями.

Она наконец осмелилась поднять на него глаза, но так и не сумела ответить. На нем была полотняная ночная рубашка. Блестящие темные волосы падали ему на плечи. Глаза прятались в тени и казались пустыми бессмысленными провалами. Грейс хотелось кричать, но с ее губ сорвался только едва слышный стон.

— Я должен съесть твой язык, ma petite, как ты у своей няни. Он говорил так каждый раз, когда приходил к ней. Эти слова приводили Грейс в ужас. У Мату действительно отсутствовала половина языка. А почему, Грейс не знала, никто никогда ей не объяснял.

Дядя приехал к ним в гости всего неделю назад. На третью ночь он проскользнул в комнату Грейс и заявил, что Мату знает о ней что-то грязное и постыдное, настолько отвратительное и ужасное, что отец приказал вырезать Мату язык, чтобы она никому не могла рассказать об этом.

— Она рассталась со своим языком из-за тебя, ma petite, — нашептывал он. — И ты должна понести наказание. Днем можешь пользоваться своим языком сама, а ночью он принадлежит мне.

Дядя наваливался ртом на ее губы, почти душил своим языком, как будто вбирал в себя слабые крики Грейс. Он крепко прижимал ее руки к телу, выжимая дух из тела десятилетней девочки. Когда она уже не могла дышать и думала, что сейчас потеряет сознание, он отстранялся.

— Если ты кому-нибудь скажешь, что я приходил к тебе, Мату умрет.

Дядя Жак был белым, а Мату — чернокожей, так что, если он захочет ее смерти, она умрет. Дочка ямайского плантатора и внучка работорговца в свои годы уже познакомилась с горькой реальностью. Жак сел на кровать и с сожалением вздохнул, его колени стиснули ноги Грейс.

— Жаль, что порвать тебя можно лишь раз, — самым обыденным тоном заявил он. — Я откладывал, сколько мог, наслаждался предвкушением. Но что делать, мне всегда не хватало терпения!

Он провел пальцами по тугим золотистым локонам на ее голове, потянул, чтобы стало больно.

— Никогда мне еще не доставалась такая белокурая красавица. Вечно приходится довольствоваться детьми рабов. Ноты, ma petite, ты ведь почти такая, как мы!

И своим густым, словно бы шелковым басом он стал рассказывать ей о тех местах, где женщины отдаются множеству мужчин каждую ночь за деньги.

— Вот куда тебя надо отправить, ma chere. Самое подходящее местечко для такой сладенькой девочки, как ты. — Жак провел пальцем по золотистой руке Грейс. От ужаса у нее по коже побежали мурашки. — За тебя бы давали самую высокую цену. — Он взял ее руку и сунул себе под ночную рубашку. Грейс пыталась вырваться, но он не позволил, крепко обхватив ее кисть.

Грейс случалось видеть обнаженных мальчиков-рабов. Ее отец говорил, что они слишком малы, а потому не могут заработать себе на одежду. Она видела их маленькие черные мужские принадлежности. То, что было под рубашкой у ее дяди, было совсем иным — чудовищно распухшим и громадным.

Жак просунул свободную руку под простыню и насильно вставил ей между ног палец.

— То, что ты держишь в руке, малышка Грейс, должно проникнуть туда, — наклонившись, зашептал он ей в ухо. — Да-да, будет больно. Ужасно больно! Но ты должна проявить мужество, терпеть и молчать, ma chere. Ради своей Мату.

Но Грейс подумала, что мужества ей не хватит, и тихонько всхлипнула. Бедная Мату!

Внезапно дверь распахнулась, петли жалобно взвизгнули. В проеме стоял отец со свечой в руках. Комнату залил желтоватый свет. От страха и стыда Грейс сжалась в комок. Жак выпустил ее пальцы, и она отдернула руку, как будто обжегшись.

— Черт тебя подери, Жак Рено! Убери свои грязные лапы от моей дочери, грязный подонок! — закричал Эдмунд Уэлборн. Он был полностью одет, даже его светлые волосы сзади заплетены в косичку. Отец как будто знал, что должно произойти, и, как сама Грейс, ждал появления Жака. — Встань! Встань и хотя бы притворись, что ты мужчина, когда будешь встречать смерть!

Тут из-за двери ему наперерез метнулась Иоланта. Она, как тигрица, бросилась к мужу и крепко схватила его за рубашку. В обрамлении длинных темных волос ее лицо казалось мертвенно-бледным. Пышная ночная рубашка скрывала хрупкую фигуру женщины.

— Не смей и волоса тронуть на голове моего брата! — гневно воскликнула она.

— Ты разве не видишь? — в удивлении отстранился Эдмунд. — Не видишь, что он делает?

Иоланта окинула презрительным взглядом сжавшуюся фигурку девочки.

— Ну и для чего ж ты ее бережешь, Эдмунд? Для свадьбы? — Она грубо рассмеялась.

Эдмунд обернулся к жене, в скудном свете свечи его лицо казалось застывшей маской ужаса и отчаяния.

— Грейс еще дитя, Иоланта. Мое дитя.

Жак встал, двигаясь расслабленно и неспешно. Очевидно, он знал, что Иоланта не позволит мужу причинить ему вред.

— Брось, Эдмунд, что ты в самом деле поднимаешь шум из-за пустяков? Моя сестра слишком долго мирилась с твоей глупой прихотью. Ты, как собака на сене, сидишь на золотой жиле. Я могу обучить девчонку, а потом увезу ее в Европу или даже в Азию. За нее дадут целое состояние.

Эдмунд, как слепой, сунул подсвечник в руки жене и буквально пролетел расстояние, отделявшее его от Рено. Удар кулака пришелся прямо в красиво изогнутые губы Жака.

— Грязная свинья! Убирайся из моего дома! Прижав ладони ко рту, Жак повалился на спину.

— Прекрати! Прекрати сейчас же! — кричала Иоланта.

В дверях появилась Мату, рубаха измята, глаза дико сверкают. Обогнув взрослых, она опустилась на кровать Грейс, обняла ее и молча стала укачивать. Грейс повернула голову, чтобы видеть происходящее.

— Иоланта, — говорил Эдмунд, — пусть он убирается из моего дома!

— Это не твой дом! — прошипела она в ответ с таким же, как у брата, акцентом. — Не будь у тебя моего приданого и рабов моего отца, ты давно потерял бы и этот дом, и плантацию.

— По закону он мой!

— А мой отец — законный владелец почти всех твоих рабов! Что ты станешь делать без них, Эдмунд? Снова окажешься там же, где был! Без гроша в кармане. И я уйду от тебя. Моn реrе может даже купить эту чудесную плантацию, чтобы мне было где коротать старость.

— Ты моя жена и должна мне подчиняться!

— Ха! В конце концов ты, Эдмунд, сделаешь так, как тебе прикажет мой отец. Как продал мать этой несчастной дурочки!

Последние слова Иоланта выкрикнула в лицо Эдмунду, резким взмахом показывая на Грейс. Из горла Мату вырвался глухой, задавленный звук. Няня отчаянно затрясла головой. Жак, все еще вытиравший с лица кровь, злобно улыбнулся разбитыми губами.

— Замолчи, Иоланта! — простонал Эдмунд. Грейс отбросила обнимавшие ее руки Мату.

— Что ты говоришь?! Ты моя мать!

— Не говори глупостей! — оборвала ее Иоланта. — Меня окружают мужчины, питающие слабость к чернокожим шлюхам. Сначала отец прижил грязную полукровку с какой-то рабыней. Потом он отправил эту мерзавку сюда вместе с девяносто девятью другими рабами и деньгами из моего приданого. — Она презрительно фыркнула в сторону мужа. — Сотня рабов! Целая сотня! И ты выбрал именно ее, чтобы прижить эту девчонку. — Иоланта снова указала на Грейс.

— Если бы ты сама не была бесплодной, фригидной сукой, — с горечью отозвался Эдмунд, — у нас был бы собственный ребенок, наша общая плоть и кровь.

Мату пыталась закрыть ладонями уши Грейс, но та оттолкнула ее руки.

— Моя мать была рабыней? — прошептала она, и у Мату снова вырвался придушенный, исполненный боли стон. — И ты знала. — Глядя на свою обожаемую няню, Грейс понимающе кивнула, нежно погладила лицо женщины. Глаза рабыни налились слезами. — Ты знала, и потому они отрезали тебе язык.

— Твой отец, — вмешалась Иоланта, — приказал вырезать ей язык. Вот как он стыдился твоей подпорченной крови!

Лицо Эдмунда стало смертельно бледным.

— Нет, Грейс, нет! Дело не в том, что стыдился. Просто я не мог допустить, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Это разрушило бы твою жизнь.

Разрушило бы ее жизнь? Значит, она черная. Негритянка, как Мату. Ей следует быть рабыней? Если бы так случилось, никто не остановил бы Жака. Ей вспомнились слова дяди, и она наконец поняла их смысл.

Мир стремительно рушился вокруг Грейс.

— Не-е-ет! — тоненько простонала она.

— Черт подери! — воскликнул Эдмунд. — Сегодня мы говорим об этом в последний раз! — Грейс вздрогнула. Отец бил рабов, когда сердился на них, хлестал бичом. Он вырезал язык у Мату. — Это моя плантация, и она перейдет к моим наследникам. Грейс выйдет замуж за белого, и ее дети — тоже. Со временем забудется грязное пятно в семейной истории.

«Грязное пятно, — думала Грейс. — Грязное пятно — это я. Черное пятно».

— Жак, — продолжал Эдмунд жестким тоном, — завтра ты уедешь, или — прости меня, Господи, — я тебя убью.

Жак бросил быстрый взгляд на сестру. Та закатила глаза, пожала плечами и сделала жест в сторону двери.

— Иди пока, — сказала она. — Мы поговорим позже, когда мой муж придет в себя.

Дядя Грейс бросил на Эдмунда убийственный взгляд, но подчинился.

Да нет же, подумала Грейс. В конце концов оказалось, что Жак ей вовсе не дядя. Почему-то эта мысль принесла ей облегчение. Он ей не родственник. Или все-таки родственник? Если у Иоланты и настоящей матери Грейс один и тот же отец, значит, они сестры? Разве могут белая и черная женщины быть сестрами? Все так запуталось…

Эдмунд обернулся к жене и забрал у нее подсвечник, который отдал ей раньше.

— Твой брат уедет в Санто-Доминго, и все пойдет по-прежнему. Для всего остального мира Грейс — наш общий ребенок. Я никогда не просил тебя любить ее или заботиться о ней, Иоланта. Никогда не ставил ее интересы выше твоих. Однако, если ты не желаешь выносить мое присутствие в своей постели, тебе все равно придется смириться до тех пор, пока у нас не появится другой наследник.

Иоланта бросила на мужа свирепый взгляд.

— Я завтра же напишу отцу, — заявила она.

— Пиши, — пожал плечами Эдмунд. — Он, возможно, будет настаивать, чтобы я продал Грейс, но так же несомненно он будет настаивать, чтобы ты вернулась к своим супружеским обязанностям. Твой отец не хуже меня понимает, что нам нужен наследник.

Иоланта взмахнула рукой и что есть силы ударила Эдмунда по лицу. Он даже не шелохнулся.

— Это, моя дорогая, — с иронией проговорил он, — единственная цель, которую тебе сегодня удалось поразить.

Женщина в бешенстве выбежала из комнаты, а Эдмунд обернулся к дочери. Мату непрерывно гладила ее по головке, словно пыталась выпрямить тугие кольца ее локонов — единственный намек на происхождение девочки.

— Она такая светленькая, правда, Мату? — Он наклонился, чтобы самому провести по густым золотисто-каштановым кудрям. — Моя маленькая золотая девочка!

«Такая сладкая девочка, как ты. За тебя дадут самую высокую цену».

— Если… если Иоланта родит другого ребенка, ты меня продашь, папа? — спросила Грейс слабым, чуть слышным голосом.

Эдмунд улыбнулся:

— На это почти нет надежды, куколка. Никто не собирается тебя продавать.

«Куколка». У Грейс тоже была кукла. Мягкая тряпичная кукла, которую сделала для нее Мату, когда Грейс была совсем маленькой. Игрушка.

Лицо отца помрачнело.

— Что… что он тебе сделал? Ты должна мне все рассказать. Грейс спрятала лицо на плоской груди Мату.

— Я не могу. Эдмунд вздохнул:

— Он что-нибудь просовывал тебе между ног?

Грейс ответила, уткнувшись в плечо няни. Отец не расслышал.

— Что? — настаивал он. Мату помахала пальцами. — Свои пальцы? — Грейс кивнула. — Осмотри ее, — приказал няне Эдмунд. — Господи, прости меня! Если он ее изнасиловал, он — покойник.

Когда Эдмунд вышел, Мату погладила девочку, без слов успокоила ее, потом выполнила приказ Эдмунда — осмотрела Грейс и ободряюще ей улыбнулась.

— Все в порядке? — спросила Грейс, не совсем понимая, о чем говорит. Она не знала, что ищет Мату. Может быть, хочет убедиться, что Жак ее не порвал каким-нибудь образом. Ведь он же говорил, что порвет.

Мату кивнула, притянула Грейс к себе на колени и укачивала до тех пор, пока девочка наконец не заснула. И вот снова Мату охраняет ее от чудовищ, готовая пожертвовать всем, если потребуется защитить малышку.

Загрузка...