Страсть за кадром

Глава 6

Бретт приняла совет Малколма. Более двух лет в Париже она погружалась в свой новый мир и одержимо работала, сделав огромное количество фотографий. Она тайно переправила через континент свой красно-вишневый «пежо», подаренный ей тетей Лилиан на восемнадцатилетие. Встречалась с людьми и запечатлевала свое понимание мира на пленке.

Она снимала не только модели современнейшей моды, но и обветренные лица баскских рыбаков, и лица механиков, ставшими жесткими в условиях Северного моря, и лица изнеженных туристов — все открывалось перед камерой, словно умиротворенное и успокоенное величием ее глубокого взгляда.

Благодаря дружеским зарубежным связям, приобретенным Лилиан во время пребывания за границей, для Бретт были открыты все двери. Она побывала на виноградниках Бургундии, каталась на лыжах в австрийских Альпах с виконтами и герцогинями. Она чувствовала себя как дома на великолепных пляжах Монте-Карло, и в деревне Ноттин-гемшир.

За два года странствований Бретт получила больше знаний, чем ей дали бы четыре года учебы, а к диплому она никогда не стремилась. Теперь, в свои двадцать лет, с высоты своей юности и таланта, она жаждала увидеть свою работу на обложках журналов. С усердием она обходила каждый журнал Парижа, Лондона и Милана, однако ее работу приняли только в каталог по материнству в Мюнхене. Художественные директора, ответственные за оформление, почти по-университетски неистовствовали по поводу ее снимков.

— Дорогая, твои работы сказочны! — восхищались они. — Зайди, когда у тебя будет реклама.

Рекламные листки — страницы из журналов с твоими снимками — ключи, позволяющие всем осознать, что кто-то еще нашел твои работы уникальными, восхитительными и не напрасно оплаченными.

Бретт знала, что могла купить себе путь к карьере. В восемнадцать лет она начала получать доход от счета, открытого дедом на ее имя и, хотя у нее не было разрешения трогать его до двадцати пяти лет, она считалась респектабельной юной особой.

Но не ради денег она трудилась, она жаждала признания своего таланта. Более того, она хотела избежать той жизни, которой жила ее мать: богатой, избалованной и бесполезной. А так как ее отец не захотел дать ей своего имени, она решила сама сделать его себе.

— Расслабься, Кристи. Ты же идешь не на гильотину. — Бретт видела, что облака над Монмартром сгущаются.

«Она не может сейчас заплакать», — подумала Бретт. Кристи, начинающая модель, выглядела потрясающе, очень много снимков было сделано верхом на лошади.

Мартина Галлет, одна из оформителей банка «Лефт Банк», бросившая вызов потомкам главного дома пошива платья на Рю дю Фауборт Сент-Оноре, ссудила Бретт для Кристи матросское платье из тафты с сатиновыми лацканами, плиссированные брюки и белую шелковую рубашку.

Это было моделью Мартины под названием «ле смокинг» — фурор моды конца 1982 года. Мартина любила фотографии Бретт и, так как ей понравились результаты ее прикидочных работ, она решила поместить рекламу Бретт стилей своей новой коллекции.

Бретт знала, что деньги будут незначительные — молодые дизайнеры обычно имели низкий заработок — но престиж, в котором она так нуждалась, появится обязательно, и ее снимки будут принимать издатели журналов и газет всего мира.

Мартина выбрала темноволосую Кристи из коллекции моделей, которую представила ей Бретт. У Кристи был хитрый озорной взгляд, заставляющий одежду играть, но она была крестьянской моделью. Около трех недель назад ее, семнадцатилетнюю, пригласили работать в агентстве «Нью-Йорк эдженси». В Нью-Йорк она приехала с матовой помадой на губах, пастельными неяркими тенями на веках и со стрижкой, как у беспризорника. После нескольких предварительных прикидок они отправили ее в их парикмахерский филиал на шестимесячное совершенствование внешности и создание ей рекламы в надежде, что по возвращении в Нью-Йорк, где делались настоящие деньги, Кристи оправдает начальные инвестиции и прибавит хорошие дивиденды в их сундуки.

Но Кристи была нервозной, неопытной девушкой.

Она понимала, что день проходит плохо — а в голове не было мыслей, каким образом дать Бретт то, о чем она просила.

Бретт убрала наверх волосы с ее лба и подготовила статистов. Она видела нескольких художников, сидящих за деревянными мольбертами и работающих над портретами туристов.

— Подожди здесь, — сказала она Кристи, и большими шагами прошла через площадь — как обычно под прицелом многих глаз.

Со времени своего приезда в Париж стиль одежды Бретт шел от ее школьной формы: джинсов и черного свитера с высоким воротом. Этот стиль предполагал, что она была студенткой американского колледжа, путешествующей по Европе. Сейчас она заправила свитер в блестящие черные кожаные легенсы. Ее свитер, один из тех, что она приобрела в Милане, был закрыт жилетом фотографа со множеством карманов для принадлежностей, которые необходимо всегда держать под рукой.

Бретт подошла к одному из художников, красивому молодому парню с копной светлых волос, отдыхавшему на замшевом директорском стуле, оставляемом для позирующего, а его ноги лежали на складной табуретке.

— Извините, сэр. Сколько…

— Я говорю по-английски лучше, чем по-французски, если это вас интересует, — перебил он.

— Хорошо. Сколько вы берете за портрет? — спросила Бретт, измерив его взглядом.

— Углем — сто франков, но для таких зеленых глаз я бы предложил пастель. Стоимость их не очень отличается. — Он встал и поклонился. — Садитесь.

— Это не для меня. Я бы хотела, чтобы вы рисовали вон ту девушку, а я буду ее фотографировать, — объяснила Бретт. Художник удивленно поднял брови и повторил:

— Вы хотите фотографировать ее, когда я буду рисовать?

— Я понимаю, что это звучит глупо, но я фотограф, а она моя модель, и я стараюсь весь вечер добиться, чтобы она вела себя естественно, но или она не знает, как это сделать, или я напугала ее… — раздраженно сказала Бретт.

Она была в отчаянии: вечерний свет угасал очень быстро.

— Таким образом, я буду декорацией?

— Точно.

— Хорошо звучит. И если она не растеряется, я сделаю ее портрет, а у вас пропадет сегодняшняя головная боль. — Он улыбнулся. — Кстати, фотограф, меня зовут Джо Таит.

— Я сейчас вернусь. Меня зовут Бретт Ларсен.

Кристи сидела натянутая как струна. Джо повернулся к Кристи.

— Мы могли бы сделать простой эскиз, а для вас, я думаю, оплатой будет специальное Суперпутешествие. У вас есть выбор: Эйфелева башня, Триумфальная арка или моя любимая статуя Свободы. — Он достал кипу листов с нарисованными видами. — Я действительно этим живу. Покупаю их, как сумасшедший.

Кристи хихикнула, а Джо продолжил разговор, выбирая из коробки из-под сигарет пастели. Вскоре Кристи свободно болтала, жестикулировала и смеялась.

Бретт кружилась вокруг них, делая снимки, благодарная и уверенная, что ее план удался. «Он действительно, ничего», — подумала она, рассматривая его карие глаза, массивные плечи и руки, втиснутые в рукава оливково-зеленого мешковатого пиджака.

Наконец съемка закончилась. И когда Кристи, переодевшаяся в обычное платье, была на пути к ближайшему метро, Бретт расплатилась с Джо. Он заметил:

— Если бы вы дали мне какой-нибудь из ваших снимков, я бы послал его домой родителям в Форт Вейне. Они любят фотографии их ребенка в качестве художника за работой.

— Ты прошел такой путь из Форта Вейне для того, чтобы рисовать портреты туристов? — спросила Бретт, упаковывая свои вещи.

— В Париже предложений не больше, чем в Форт Вейне. Кроме того, я скульптор, но деньги — это хорошенькая вещь, пока ты не стад Микеланджело или Генри Мо, а это оплачивается лучше, чем прислуживание за столон, — сказал Джо, складывая мольберт.

Бретт сразу понравилась его спокойная, простая манера.

— Хорошо, пиши телефон, я сделаю тебе снимок, — согласилась она.

Джо оторвал уголок от эскиза и нацарапал номер телефона.

— Ты должна будешь оставить записку у моей хозяйки.

Джо помог подтащить ее вещи к машине, легко взвалил на плечи ее сумку в дополнение к своим. Оказалось, у них много общего. Джо оставил университет в Индиане после года учебы, чувствуя себя обкраденным после колледжа. Он путешествовал по Европе, делая эскизы для заработка, изучая искусство самостоятельно. Бретт чувствовала, что он понимает ее страстное желание — стать известным мастером.

— Ты должна выходить каждый день, делать лучшее, что ты можешь, и надеяться, что кто-нибудь поймет, как это хорошо. Бери свои снимки, показывай их, для этого используй любой шанс и будь готова, когда подвернется удобный случай, — сказал он тоном, полным уважения.

Джо громко хлопнул дверцей машины, затем заглянул в открытое окно и поцеловал Бретт в щеку.

— Мой агент позвонит тебе утром, — ухмыльнулся он и большими шагами ушел.

Бретт припарковала свой «пежо» на одну из свободных стоянок на Рю де Сейн, достала сумки с камерой.

Проходя через открытый рынок Бюси, Бретт, поторговавшись, купила малину, груши и бутылку «Чабичо», которые, она надеялась, скрасят сегодняшний вечер.

Наконец она достигла трехэтажной, поросшей плющом виллы на узкой, покрытой булыжником улице Бурбон Ле Шатэ, где арендовала квартиру на верхнем этаже. Бретт открыла входную дверь и с радостью посмотрела на герань, свисавшую из полосатого белого с голубым горшка. Ее упавшие темно-красные лепестки лежали внизу на мраморном полу.

Забрав почту из дугообразного комода в холле и поднимаясь по лестнице, она поняла, что ей очень нравится этот дом так же, как в тот первый раз, когда она увидела его.

Тетя Лилиан стремилась поселить ее в более фешенебельном месте около улицы Риволи или площади Л'Опера, но район этот ей показался неотразимым. В тот момент, когда Бретт ступила на Сен-Жермен-де-Пре, названный именем старейшей церкви в Париже, она поняла, что жить должна именно здесь, где все пульсировало энергией и идеализмом студентов Сорбонны.

Бретт и Лилиан прогуливались по необычно ветреным улицам и свернули на улицу Бурбон Де Шатэ, когда вдруг Бретт заметила вывеску «Сдается квартира». Бретт настояла на этой квартире с тремя террасами, косоугольными, во французском стиле, дверями и двумя спальнями, одна из которых вполне могла бы служить мастерской.

Все оставшееся время, пока Лилиан была с ней, они ходили по антикварным лавкам, комиссионным магазинам и на известный парижский рынок на Пюс де Сен-Кан, чтобы купить все необходимое для жизни в полуобставленной квартире.

Бросив сумки в белой с красным кухне, она налила себе стакан «Бьюджолайса». «Несмотря на ужасное начало, съемка прошла удачно, благодаря Джо Тайту», — подумала Бретт, зажигая бронзовый канделябр на журнальном столике. Она уселась на обитую ситцем софу просмотреть почту: счета лаборатории, которые она должна была оплатить завтра, когда заберет пленку сегодняшней прикидки, и два письма — одно от тети Лилиан, второе от Лизи.

Лилиан понравились свечи, которые ей прислала Бретт на день ее рождения. Их нежный цветочный запах напоминал Лилиан о садах в Кокс Коуве в их полном цветении. Лилиан также упоминала, что Барбара вышла замуж. Бретт не надеялась, что ее мать найдет еще одного глупца, но знала, что Барбара всегда будет среди мужчин. Они были ее карьерой, стимулом для нее, чтобы подняться утром.

Она не слышала о Барбаре с их последней стычки в аэропорту. «Меня действительно не трогает, что она делает с тех пор, как мы не вместе», — подумала Бретт, вставляя письмо в серебряную подставку для почты.

Письмо от Лизи начиналось с рассуждения: «Теперь я действительно узнала, что такое любовь». Бретт громко рассмеялась и постаралась вспомнить, в который раз Лизи узнала смысл любви с тех пор, как она живет в Сиракузе. Бретт сделала глоток вина и удивилась, как можно узнать, что означает любовь, если так трудно, а часто и невозможно определить, что есть сама любовь.

В Европе Бретт познакомилась со многими молодыми людьми. Некоторые были интересные, веселые и талантливые, другие наоборот, но все они могли быть друзьями, а не любовниками — за исключением Паоло.

Бретт приехала в Милан в надежде снять одну башенную коллекцию, однако она была неизвестным фотографом и не имела аккредитации от прессы, и ей не разрешили проводить съемки. На третий день ее тщетных усилий она стояла в стороне от шатра, готовая сдаться и вернуться в Париж, когда молодой человек в сшитом на заказ сером костюме и белой рубашке «поло» подошел к ней.

— Вы хотите попасть внутрь, да? — спросил он на чистом английском.

— Да, я хочу! — ответила Бретт. Он представился: Паоло Бернини, фирма «Бернини Тектайлс», из Турина. Он брал ее на все представления, а по вечерам они вместе ужинали. Паоло был остроумен, очарователен и дьявольски красив. Он также был преданным романтиком.

После этого они два месяца плавали по Средиземному и Эгейскому морям на его яхте с названием «Красивая судьба». Днем они исследовали скалистые острова вулканического происхождения, ночью лежали на палубе под звездным небом, исчезая в объятиях и глазах друг друга. От Паоло она узнала радость познания мужчины. Она думала, что никто не может быть столь прекрасным, пока он не стал планировать ее жизнь. Она приедет в Турин, где у его семьи большая фирма, производящая лучшие в Италии шерстяные ткани, заявил он, когда они слушали Беллини и наблюдали заход солнца. Она возражала, что будет работать в Париже или Милане, но не в Турине. Затем Паоло стал настаивать, что она вообще не должна работать — фотография будет ее хобби. Ее единственной заботой будет оставаться красивой и приносить ему счастье. И Бретт поняла, что это конец.

Она написала Лизи о своих делах с Паоло и провозгласила, что никогда не сможет променять собственные цели и амбиции на обручальное кольцо. И Бретт знала, что человек, который ей нужен, никогда не попросит ее сделать это.