Суженый для принцессы (СИ)

Глава 12

Лучиана

Мысль о том, что человек из свиты Лайонэла мог оказаться виновным в краже, казалась абсурдной. Мы с Армандо ещё немного порасспрашивали советника, но он ничего толкового больше не сказал. Только сыпал возмущениями по поводу того, что ему приходится жить под одной крышей с варварами и преступниками.

Так что в свои покои я возвращалась в полной растерянности. Граф Наварро заверил меня, что в его распоряжении теперь отличные шпионы, которые вытянут из меченого правду, но это меня не успокоило. К смутной тревоге за собственную безопасность с недавних пор добавился ещё и лёгкий страх за здоровье и жизнь графа. Один раз его уже избили — и самое возмутительное, что ни я, ни он ничего не можем сделать. Но разумеется, после такого поступка кандидатуру вождя Бранна я больше не рассматриваю.

Вернувшись в тихое убежище собственной спальни, я тут же подошла к холсту. Широкие мазки масла — основа картины — очерчивали её общий силуэт. Понадобится ещё несколько дней, чтобы дополнить её деталями, и тогда деревья покроются листьями и хвоей, кабан ощетинился и обзаведётся клыками, а лицо героя обретёт вполне конкретные черты.

Я коснулась пальцами засохших неровностей краски, другой рукой потянулась к коробочке с кистями. При первом же взгляде на их изящную отделку стало и тоскливо, и тепло на душе одновременно. Грусть от осознания того, что забота графа обо мне — лишь дань вежливости, смешивалась с неясным, приятным волнением, которое теперь возникало каждый раз, когда я вспоминала об Армандо.

Всё ещё сжимая в руках одну из кистей — самую тонкую — я опустилась на низкую софу и глубоко вздохнула то ли от удивления, то ли от возмущения, когда постепенно начала понимать, что со мной происходит. Всё совсем не походило на описания в книгах, о «правдоподобии» которых так часто говорят: ни бабочек в животе, ни пожара в груди я не ощущала, лишь радость и печаль смешивались, сменяя одна другую, порождая невиданную прежде какофонию эмоций.

Из глубины чувств меня вырвала трель лютни. Я вздрогнула и оглянулась, но никого, кроме меня и пары горничных, в покоях не обнаружила. Однако нежный звук продолжала литься, и пойдя на него, я вскоре добралась до открытого окна. Стоило мне отодвинуть штору и выглянуть наружу, как снизу раздался мужской голос.

Сначала я отметила хорошо поставленный тенор, и только потом разглядела под пёстрой шляпой из перьев лицо Лайонэла, который уверенно распевал одну из знакомых мне серенад.

Отвори окошко, и мы снова будем вместе.

Я для тебя пишу стихи и песни.

Мы пойдём гулять, и лунная дорожка

Укажет путь мне и моей невесте.

Пошлость какая. И… что он только что спел? Какой ещё невесте?!

Я спустилась в холл первого этажа так быстро, как могла, быстрым шагом вышла из замка в сад и направилась в сторону принца, ярко-красный кафтан которого виднелся сквозь густую листву. Возмущение вытеснило все остальные чувства, но я не могла разразиться криками: во-первых, какую бы глупость Лайонел ни совершил, они всё ещё принц и его титул требует уважения, во-вторых, слуги и придворные, заинтересованные спектаклем, уже выглядывали в окна. С досадой я заметила графа Наварро, который с улыбкой, хоть и какой-то печальной, наблюдал за мной из своего кабинета на втором этаже.

— Ваше Высочество, извольте объясниться, — спокойно потребовала я, оказавшись на полянке под собственным окном.

Лайонел обернулся, взглянул в моё лицо и на миг ошеломленно замер. Видимо, рассчитывал увидеть на моём лице восхищенное обожание, а не гнев и раздражение.

Но надо отдать должное Его Высочеству — с эмоциями он справился быстро. Отвесил глубокий поклон, не столько из уважения ко мне, сколько из желания немного потянуть время, и лишь после этого ответил.

— Небольшая глупость влюблённого. Не думал, что она вас так расстроит, — с очаровательной улыбкой — вернее, её картинной пародией — произнёс Лайонэл.

Ох и права оказалась маменька, когда наказывала мне повнимательнее отнестись к тому, чтобы принцы усвоили наши обычаи.

— Я… могу понять ваши чувства, — как можно громче начала я, чтобы мои слова долетели до всех придворных, греющих уши в округе. — Но не мне напоминать вам, что вы прежде всего принц, а я — принцесса и будущая королева. Я ценю ваш… романтический настрой, однако впредь подбирайте тексты песен более осторожно. Чьей я буду невестой — решится после финального испытания и ни днём раньше.

Я выдохнула и огляделась. Эх, сплетен не избежать, но пусть лучше в историях, которые уже вечером разлетится по городу, я стану бессердечной стервой, которая отвергла красивые ухаживания, чем дурочкой, упавшей в объятья первого попавшегося красавца. Люди в любом случае осудят, так пусть сохранится хотя бы моя репутация непорочной, благочестивой девы.

— Прошу меня простить. В Базилии моё поведение сделало бы любой даме честь. Я забылся, — с очередным поклоном сказал принц, а потом один из его пажей поднёс мне букет цветов — ярко-красных роз, конечно же. — Дарю вам их в знак своего глубочайшего раскаяния.

И снова драматическая сцена, но не ради выражения сильных чувств, а для того, чтобы впечатлить меня и придворных.

Я с холодным кивком приняла цветы и, резко развернувшись, направилась обратно в замок, всем своим видом выражая спокойствие и равнодушие. Даже если бы Лайонэл и в самом деле нравился мне, показывать этот сейчас всё равно нельзя: переступив порог летней веранды, я заметила, как недобро смотрят на принца Бразилии Карим и Бранн, стоявшие в дальней части сада.

Отдав букет на попечение горничных, я поспешила скрыться в своих покоях прежде, чем придворные дамы успели нагнать меня. Их трескотню и восхищения нежной серенадой принца я слушать не хотела. И без них голова уже раскалывалась от многочисленных впечатлений дня.

Чтобы отвлечься, попыталась рисовать, и мне почти удалось успокоиться, выводя кистью мелкие детали, но вскоре я добралась до участка полотна, на котором надо изобразить лицо мужчины.

Рука дрогнула, кисть выпала из ослабевших пальцев. Горничная тут же подняла её и подала мне. Я кивнула ей и отложила инструмент — желание рисовать испарилось, стоило мне вспомнить о том, чье именно лицо я собиралась запечатлеть.

Может, нарисовать не Наварро, а кого-то другого? Впрочем, это будет не честно по отношению к графу. Не бросать же картину только из-за того, что её главный герой — Армандо?

Я выгнала горничных и опустилась на софу. Взглядом привычно побежала по длинным теням, которые бросало на ковёр закатное солнце. Тёмные полосы смешивались с цветочными узорами, искажались и преломлялись, перебираясь на резную мебель, и раньше наблюдение за ними успокаивало меня, но теперь, кажется, я вообще забыла, что такое покой.

Стоило расслабиться, как на ум приходила навязчивая мысль, которую я гнала уже несколько дней: неужели я влюбилась? Да не в кого-нибудь из принцев, а в графа?!

Армандо

Мы с Бранном еще вчера вечером договорились, что сегодня встретимся в старой части сада на закате.

Не то, чтобы я горел желанием ещё раз сражаться с варваром и отбивать его сильные атаки, но очень уж хотелось побеседовать с ним на счёт того кабана. Да и отказ от очередного спарринга мог быть воспринят знатью как трусость, а выставлять себя в дурном свете не только неприятно, но ещё и опасно для карьеры.

Бранн уже разминался на поляне, когда я добрался до полуразрушенной крепостной стены. Заметив меня, он оскалился — вроде бы добродушно, — и бросил мне затупленный тренировочный меч.

Я сделал пару взмахов, приноравливаться к новому оружию, и посмотрел на Бранна. Тот ответил мне хмурым, задумчивым взглядом.

— Я рад и даже благодарен вам да то, что вы выбрали именно такой способ отыграться, — процедил северянин сквозь зубы и внезапно атаковал

Я едва успел увернуться, хоть двигался Бранн медленно — настолько сильно удивили его слова.

— В тот вечер возле охотничьего коттеджа вы были правы: раздувать политический скандал я бы не решился, — я сделал ответный выпад, но варвар без труда его отбил.

— В тот вечер я был пьян. И как-то позабыл, что в вашем обществе конфликты решаются иначе. Прошу простить, — Бранн иронично улыбнулся и низко поклонился, широко разведя в стороны руки.

Я, воспользовавшись мгновением его слабости, атаковал снова, но вождь тут же выпрямился и ловко увернулся. Я продолжил наступать, но короткая серия ударов не принесла успеха. Пришлось отступить на пару шагов.

— Зачем вам понадобился этот кабан? — спросил я, не особенно надеясь на ответ.

— Хотел сделать охоту… Немного интереснее. А заодно показать Её Высочеству свои навыки. Поверьте, граф, я не желал ей навредить, — пояснил Бранн и снова атаковал.

Я ушёл из-под удара и быстрым манёвром, которого не применял на турнире, выбил меч из его руки. Оружие упало на траву, и северянину пришлось бы сделать три шага вправо, чтобы поднять его. Я быстро встал между мечом и Бранном, направив затупленное острое прямо к горлу противника.

— Неужели вы думаете, что таким образом могли бы заслужить благосклонность Лучины? — ярость давила на грудь, но я старался не показывать эмоций. Этот дикарь ради забавы поставил под угрозу жизнь моей госпожи, и теперь говорит об этом так спокойно!

— В тот момент мне казалось, что это хорошая идея, — Бранн примирительно поднял руки и улыбнулся, как мне показалось, со снисхождением. — Её, кстати, предложил принц Лайонел.

Оброненная будто в случайной задумчивости фраза так удивила меня, что клинок опустился к земле.

— Если так, то может, по его призу подкупили мальчишку, который всё испортил, — тихо подытожил я, и Бранн кивнул.

— Я тоже так подумал, но доказательств не нашёл. Однако будьте начеку. Я уже понял, что трона здесь не добьюсь — мне он больше и не нужен. Однако портить отношения с Таорани я не намерен.

Я отошёл в сторону, давая Бранну возможность подобрать меч. Надо срочно сообщить обо всём Лучиане, ведь именно принц Базиль вернул ей украшения: что, если он же и организовал их кражу? И поссорил свиту Бранна со слугами Карима, чтобы выставить их в неприглядном свете? Пока это лишь подозрения, но если сложить их с тем, что в спутниках Лайонела — преступник из Алии, то мои догадки обретают некоторый вес.

Тем же вечером я приказал шпионам внимательнее наблюдать за принцем Базилии, а утром отправился к Её Высочеству. Привычно вошёл в зал — ту часть королевских покоев, куда ещё иногда пускали посторонних. Тот факт, что я мог беспрепятственно появляется здесь в любое время дня, — уже показатель огромного доверия. И я должен его оправдать.

Я передавал принцессе слова Бранна с лёгкой опаской. Мне казалось, что ухаживания молодого, красивого принца наверняка тронули её душу, но, выслушав меня, Её Высочество осталась спокойной. Причём она не играла роль: на неё новость в самом деле произвела мало впечатления.

— Я не могу полностью довериться вам сейчас, пока нет доказательств, но в поведении Лайонела чувствуется какая-то фальшь, — медленно произнесла она, подходя к окну.

Только сейчас, когда принцесса отошла от мольберта, я заметил, что из-под куска белой ткани, которым накрыта картина, виднеется задняя половина кабана. Ошеломляющая догадка скользнула на окраине мыслей, но я тут же отмёл её как нечто невозможное.

Я с любопытством посмотрел на Лучиану, волосы которой сияли в ярком солнечном свете, образуя вокруг неё что-то вроде золотого ореола. На светлом фоне стекла её тёмная изящная фигурка казалась нарисованной. Тонкий профиль, соблазнительно обтянутая корсетом талия. Я ненадолго залюбовался принцессой, пока она в задумчивости смотрела в окно, но вскоре одернул себя и спросил, чтобы разбавить молчание:

— Могу я взглянуть на картину?

— Нет! — принцесса повернулась быстро и даже несколько нервно. — Она ещё не закончена, — пояснила она, вздернув тонкий носик.

— Я имел в виду ту, на которой изображена болотная топь, — тут же исправился я.

— Ах, ту, — Лучиана равнодушно махнула рукой в сторону портьеры, из-за которой виднелся зелёный уголок холста.

Я подошёл и отдернул тяжёлую ткань. Мне казалось, что картины, написанные Её Высочеством, должны были храниться в более подобающем месте, но сама Лучиана, похоже, так не считала и, судя по тому, что здесь же, на полу, лежали работы меньшего размера и грифельные наброски, банально распихивала свои творения по углам.

Я бегло оглядел стену — ту самую, которая, если верить плану замка, когда-то вела в потайной коридор, но ничего подозрительного не обнаружил и опустился на одно колено, чтобы разглядеть картину.

В прошлый раз меня не впечатлило мастерство Её Высочества, но сейчас пейзаж меня удивил. Вместо банальных лужаек и водопадов передо мной простиралось душное болото. Поваленные или высохшие деревья покрывал мох, на тонкой паутине почти высохли капли росы, по воде расходились круги — следы невидимых, но опасных насекомых, а через плотные кроны высоких деревьев, которые крышей нависали над топью, пробивался в левом краю полотна единственный солнечный луч. От картины одновременно веяло духотой и свежестью, и — безграничным спокойствием.

— В прошлый раз я недооценил ваш талант, — искренне признался, я, поднимаясь и отходя на пару шагов, чтобы взглянуть на полотно с другого ракурса.

— Что вы чувствуете, когда смотрите на неё? — Лучиана подошла ко мне ближе и кивнула на картину.

— Как ни странно, уют, — констатировал я, стараясь собрать в единое целое всю гамму впечатлений, которые вызывал этот простой на первый взгляд пейзаж. — Но всё же — почему именно топь?

— Она непохожа на всё то, что рисуют современные художники. Знаете, эти ангелочки, небеса, спокойное море, изумрудные луга — красиво и веет юностью, но смотреть как-то тоскливо. В тех картинах будто нет жизни, — сказала принцесса.

В тот момент я повернулся к ней, и, глядя в затуманенные глаза, устремлённые в даль неизвестных мне грёз, до дрожи захотелось коснуться нежной щеки, провести пальцем по пухлым губам, не испорченным сейчас слоем помады, убрать за ушко выпавший из причёски локон…

Заметив мой взгляд, Лучиана отвернулась. То ли что-то поняла, то ли постеснялась своей откровенности.

— Я бы с удовольствием взглянул и на другие ваши картины, если не возражаете. После возвращения в замок вашего отца можно было бы устроить выставку. Заодно и вашего жениха познакомить с талантами его невесты, — голос предательски дрогнул, когда я заговорил о будущей свадьбе Лучианы.

Она заинтересованно взглянула на меня, тень печальной улыбки скользнула по спокойному лицу, и, немного подумав, принцесса кивнула.

— Да, пожалуй, идея неплохая. Может, немного развлечем этим представлением гостей, — радости в её голосе я не слышал. И заметив, с какой тоской она смотрит на собственные картины, понял свою ошибку: конечно, придворные будут хвалить талант Её Высочества, но мало кто из них по-настоящему поймёт то очарование, которое в них таится.