Супружеский долг

Глава 16

Эмму привел в чувство какой-то гадкий запах. Поморгав глазами, она втянула в себя воздух, захлебнулась им и подняла руку, чтобы оттолкнуть источник зловония, мучивший ее. Господи Боже! Пахло хуже, чем во рву под замком Бертрана.

— Слава Создателю! — простонала над ней Мод, отводя в сторону мерзкую штуку, которой махала у нее под носом.

Насупившись, Эмма слезящимися глазами наблюдала, как Мод отставила чашку с гадостью, а затем посмотрела на толпившихся у ее постели людей. Они с тревогой разглядывали ее. Это зрелище напомнило ей брачную ночь с Эмори. Снова все обитатели замка стремились втиснуться в спальню, а те, кто в нее не поместился, толпились у дверей.

— Что случилось?

— Ты упала в обморок, — озабоченно произнес Эмори.

— Неужели? Надо же! — Она поднесла руку ко лбу, припоминая, что произошло перед тем, как она упала без чувств. — Гита!

— Она мертва, жена, — успокоил ее Эмори. Он скользнул взглядом по месту у порога, где умерла злобная женщина, и добавил:

— Я велел ее вынести.

— А-а…

— Ты мне сказала, что она утонула, — с укором произнес Рольф, — ты сказала, что нашли ее тело.

— Нет-нет, — запротестовала Эмма. — Я говорила, что нашлось тело леди Аскот. Нас прервали, когда я хотела сказать, что Гиту так и не обнаружили. — Она попыталась сесть на постели. — Мне надо встать.

— Нет, ты будешь отдыхать, — твердо возразил Эмори, укладывая ее снова на подушки. — Ты больна.

— Я не больна, — настаивала Эмма, снова садясь. Эмори опять уложил ее.

— Тебя утром тошнило. Наверное, на тебе сказались волнения последних недель. Ты ослабела.

— Вовсе я не ослабела! — с досадой возразила она, снова порываясь сесть. Но ее опять удержали, на этот раз Рольф.

— Говоришь, ее тошнит? — переспросил он. Эмори мрачно кивнул:

— Да, ее тошнит, и у нее кружится голова. Поэтому я и прибежал наверх, услышав, как Мод велит конюху седлать ей лошадь. — Он повернулся к Эмме: — Ты не будешь ездить верхом. Ты больна.

— Я не больна, — тихо повторила Эмма, настойчиво пытаясь подняться.

— Ты зря волнуешь ее, Эмори, — заметил Блейк, теперь и он встревожился. — Ей надо спокойно полежать.

— Он прав, милорд, — пробасил Маленький Джордж. — Самое главное для нее — покой.

— Но вы же видите, этого я и добиваюсь! — взревел Эмори, укладывая жену обратно в постель. — Ты больна и будешь лежать в постели, пока не поправишься.

— Нет, не буду! — возмутилась Эмма, представляя себя в течение семи месяцев прикованной к постели… То есть пока не родится ребенок.

— А я говорю, что будешь! — твердо объявил Эмори, мрачно сверкая глазами для убедительности. — Даже если мне придется поставить около тебя караульного и…

— Я беременна!.. — в отчаянии призналась она. Люди, стоявшие вокруг постели, единственные, кто мог расслышать это тихое признание, сразу смолкли.

— Что она сказала? — поинтересовался из-за двери повар.

Сиберт, высунув голову в коридор, провозгласил:

— Леди Эмма сказала, что скоро у нас появится ребенок!

— В чем там дело? — раздался голос из зала. Повар улыбнулся во весь рот:

— Мы беременны!

На лицах людей в комнате, коридоре и зале появилось смешанное выражение радости и тревоги.

— Ну и прекрасно! Только скажите Эмме, что больше ей нельзя бегать, прыгать и все такое, — крикнул кто-то в ответ, и стоявшие в комнате дружно закивали, соглашаясь.

— Ей надо больше отдыхать, — подхватил другой голос.

Эмма наконец отвернулась от потрясенного Эмори и с мольбой уставилась на Рольфа. Ее кузен выглядел таким же ошеломленным, как и муж, но поняв невысказанную просьбу, откашлялся и решительно произнес:

— Возможно… Мы должны оставить их одних.

Повар первым поспешил уйти. Все еще сияя улыбкой, он захлопал в ладоши и обернулся к собравшимся в зале.

— По такому случаю я приготовлю праздничный обед!

— А я принесу побольше эля, — поддержал его кравчий, следуя за ним вниз.

— Мне надо выпить, — пробормотал Блейк, направляясь к двери.

— Да-да!.. — воскликнули в один голос Рольф, Маленький Джордж и Сиберт и поспешили из комнаты.

— Да, это будет нелишним, — подтвердил епископ, догоняя их.

Дверь закрылась, оставив Эмму с мужем наедине. Она опустила глаза и стала смущенно вертеть в руках край простыни.

— Ты не рад ребенку?

— Рад. — Эмори сел на постель и взялся за голову, словно она у него закружилась.

— Нет, не рад! — нахмурилась Эмма.

— Рад. Просто… ты такая маленькая, — озабоченно проговорил он.

— Ох, милорд! — Осознав, что он боится за ее здоровье, она накрыла его руку своей. Действительно, очень много женщин умирали при родах. — Это верно, что я маленького роста, но в этом деле важен не рост. Чтобы легко рожать детей, главное — иметь широкие бедра, — успокоила она его.

Взгляд Эмори перешел на ее бедра, но тревога не уменьшилась:

— У тебя узкие бедра, жена.

— Нет! — соскользнув с кровати, она встала перед ним и уперлась руками в бока. — Мои бедра широкие, муж мой. Достаточно широкие для младенца.

— Ты уверена? — Он поднял на нее встревоженный взгляд.

— Абсолютно, милорд. Все будет хорошо… — Наклонившись к нему, она нежно поцеловала его в губы.

— Ах, Эмма, — простонал он, привлекая ее к себе и крепко сжимая в объятиях. — Ты делаешь меня таким счастливым, что я боюсь тебя потерять!

— Не потеряешь, — мягко промолвила Эмма, уткнувшись ему в грудь.

Эмори заглянул ей в лицо и, нагнув голову, запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Эмма еще сильнее прильнула к мужу и горячо поцеловала в ответ, но затем удивленно и поспешно оттолкнула, когда его руки стали гладить и ласкать ее сквозь платье.

— Что ты делаешь? — растерянно спросила она. Эмори выгнул бровь:

— Разве непонятно?

— Но ведь я уже с ребенком, муж мой, — неуверенно возразила она.

Эмори замер и озабоченно нахмурился:

— Это повредит ребенку?

— Нет, но… — Она смущенно покраснела. — Церковь учит, что… супружеские… обязанности выполняются только, чтобы завести детей, а мы уже завели ребенка.

Голос ее постепенно стих. Эмори весело улыбнулся. Ее слова «мы уже завели ребенка» согрели ему душу. Это был их ребенок. Их дитя, их замок, их люди. Он вдруг осознал, что на самом деле хотел не владеть всем этим, а быть частью этого мира. И это сбылось. Он принадлежал Эмме так же, как она принадлежала ему.

— Я люблю тебя! — внезапно произнес он, и Эмма перестала отталкивать его руки, устремив на него широко распахнутые глаза.

— Любишь? — недоверчиво переспросила она.

— Да!.. — торжественно повторил он.

Эмма облизнула вдруг пересохшие губы и с трудом выговорила:

— За что?

Эмори, усмехаясь, поднял брови, и она залилась ярким румянцем:

— Я имею в виду, что ты любишь во мне? Чуть ослабив объятия, Эмори откинулся и задумчиво посмотрел на нее:

— Проще было бы сказать, что я в тебе не люблю.

Глаза ее подозрительно сузились:

— Что же тебе во мне не нравится?

— Твоя вспыльчивость, — тут же признался он, — но лишь тогда, когда она направлена на меня. Во всех других случаях мне она очень даже нравится! — И когда она с сомнением посмотрела на него, снова притянул ее к себе. — По-моему, я люблю твое тело.

Эмма застенчиво кивнула.

— Еще я люблю твой ум. Не каждый мужчина может похвастаться такой рассудительностью.

При этой похвале губы ее растянулись в неудержимой улыбке.

— Но больше всего я люблю тебя за те чувства, которые ты во мне пробуждаешь, — тихо признался он. — С тобой я счастлив. Я чувствую, что обрел дом.

Со слезами на глазах Эмма прижалась к нему и прошептала:

— Я тоже тебя люблю! Иногда мне кажется, что до встречи с тобой я и не жила вовсе. Я… — Голос ее прервался. Она вдруг поняла, что он не слушает ее, а страстно ласкает ее тело. — Муж мой, я люблю тебя, но церковь говорит…

— Знаю. — Эмори вновь притянул ее к себе и улыбнулся успокаивающе. Оказывается, он внимательно ее слушал, и ее признание в любви переполнило его такой радостью, что сердце готово было разорваться от счастья. Он хотел оказаться в ней. Немедленно! Эмори внезапно повернул ее к себе спиной и стал развязывать тесемки платья.

— Церковь состоит из людей, жена, — начал он проповедническим тоном. — А люди, даже священники, не бывают безгрешны. Например, они верят, что благородные жены не должны испытывать удовольствие в супружеской постели… — Он спустил платье с ее плеч, и оно упало к ее ногам, после чего вновь повернул ее лицом к себе и продолжил: — Ты об этом знала?

— Н-нет!.. — выдавила Эмма и ахнула, почувствовав, как его губы втянули сквозь сорочку ее сосок.

— Нет? — удивился Эмори, слегка отстраняясь, чтобы снять с нее сорочку.

— Я хочу сказать, знала, — быстро поправилась она, приходя в чувство, когда его рот оставил ее в покое. — Да, я это знала. Может быть, со мной что-то неладно? А может, я не настоящая леди?

Эмори, собиравшийся отбросить ее сорочку в сторону, застыл на месте. Гнев исказил его черты.

— Никогда не повторяй этого, жена. Ты — благородная дама, леди до кончиков ногтей. Но кроме того, ты — женщина! — Он аккуратно положил сорочку на сундук и страстным взглядом окинул ее фигуру. — С прекрасным, женственным телом, — добавил он и стал нежно гладить ее всю, хрипловато приговаривая: — И с истинно женскими желаниями… — Эмма тихо застонала. Губы его наконец нашли ее рот и завладели им в глубоком, жарком поцелуе. Теперь ее руки заскользили по нему, снимая с него одежду. Впрочем, она не успела даже расстегнуть пряжку его ножен, когда он оторвался от ее туб, чтобы поскорее ей помочь.

— Да, и потом, это ведь моя вина.

Эмма растерянно остановилась.

— В чем твоя вина, муж мой?

— В том, что ты испытываешь удовольствие от наших соитий, — объяснил он. — Это ведь мои ласки воспламеняют тебя. Разве не так? Без них ты наверняка не наслаждалась бы нашим совокуплением. Увы, я люблю, когда тебе это нравится, поэтому делаю все, чтобы тебе угодить.

Он посмотрел на нее, комично изображая похоть.

— А звуки, которые ты издаешь! Стоны, вздохи, вскрики… Ты извиваешься подо мной… Мне это тоже очень нравится, — и он стал целовать ее, пока она не задрожала и не застонала в его объятиях. Тогда он откинулся и, взяв ее руку, накрыл ею свою возбужденную плоть. — Видишь, как загораюсь я в ответ? В этом моя вина.

Отпустив ее ладонь, он быстро освободился от туники. Глаза Эммы любовно скользили по его телу: мощной, широкой груди, крепким, мускулистым ногам и тому, что вздымалось между ними… Она не удивилась жаркой волне, затопившей ее, — одного взгляда на мужа было достаточно, чтобы кровь ее забурлила. «Но ему знать это не обязательно», — решила Эмма.

— Да, муж мой, — выдохнула она, бросаясь в его распахнутые объятия, — это твоя вина. Твои прикосновения меня воспламеняют и жгут…

Уловив его довольную улыбку, она подумала, что с мужем ей повезло. А скоро у них будет еще и ребенок. Но мысль эта недолго занимала Эмму, потому что он подхватил ее на руки и понес в постель. А там было не до размышлений…