Светлая и Темный

Глава 2

Очнулась я, продолжая твердить это «не хочу!». И только спустя какое-то время, после того как пришла в себя, сообразила, что шепчу на загадочном языке, на котором говорили и люди в видениях, и монашка, и девушка. Значит, их объединяет речь… язык… а может, все виденное ранее – тоже бред… галлюцинации от наркоза или высокой температуры. Несомненно, я в больнице, вот только открою глаза – и увижу белые стены, персонал в униформе… И все снова встанет на свои места. А может, авария, автобус, «КамАЗ» и я, боль и тот разрыв, и то черное холодное, но странно живое пятно, вылетевшее оттуда, от которого несло сумасшедшинкой, и мрачной радостью, и облегчением, – все это глюки?

– Доброе утро, миледи! Давайте попробуем покушать. Сестра Аниза снова приготовила бульон, раз он вам пришелся по вкусу.

Я резко распахнула глаза. На краешек моей кровати присела та же девушка в потрепанном платье старинного фасона – со шнуровкой по бокам. По-моему, она из него уже выросла, но по какой-то причине продолжает носить. По всей видимости сиделка, с усилием приподняв меня за плечи, подсунула под спину подушки, затем взяла с подноса, поставленного на деревянную, грубо сколоченную табуретку, знакомую глиняную чеплашку и поднесла к моим губам. Не сопротивляясь, я все выпила, но ощущение голода все равно оставалось, поэтому попросила:

– Еще!

Девушка вскинула на меня небесно-голубой взгляд, и именно в тот момент я поняла, почему мне показались странными ее глаза. Действительно, необычные: вместо нормального круглого зрачка – вытянутый, овальный. Мало того, когда тусклый свет падал прямо на ее лицо, зрачок полностью вытягивался, превращаясь в струну, словно разрезая радужку пополам.

– Еще бульона или, может, кусочек сыра, миледи? – переспросила незнакомка и заботливо предупредила: – Вам пока много есть нельзя, так сестра Аниза сказала. Она вас выходила, миледи, с того света вернула, можно сказать.

В первый момент я обрадовалась, что она меня поняла наконец, а потом осознала, что слово «еще» прозвучало не на русском. Оно будто всплыло из памяти… Не моей! Не в силах больше издать ни одного звука, как и не успев испугаться, просто кивнула, соглашаясь на любое угощение, а сама, прикрыв глаза, задумалась. Где-то на краю сознания вновь замелькали вспышки чужих воспоминаний, не мысли, а именно воспоминания, которые, словно разрозненные пазлы, никак не могли сложиться в единую картинку. Неужели?.. Обдумать пришедшую в голову идею не посмела, потому что представить подобное было невероятно, жутко и откровенно страшно. Особенно осознав, что конкретно всплывало в чужих воспоминаниях.

К моим губам поднесли прохладный кусочек с запахом сыра, пожевала – на вкус тот оказался похож на брынзу. Солоноватую… нежную… вполне свежую съедобную брынзу. Не открывая глаз, я съела несколько кусочков, пока не почувствовала, что больше не лезет – наелась. А еще захотелось в туалет. Снова, особо не задумываясь, на чужом языке, словно такое положение дел в порядке вещей, озвучила просьбу. Под меня подсунули деревянный тазик, чем заставили испытать неловкость и стыд, но нужда долго мучиться не дала. Вскоре я снова заснула, правда, на этот раз спала мирно, без видений.

В третий раз я проснулась от зверского голода. Опять хотелось в туалет и еще – вымыться. Все тело чесалось неимоверно, обоняние раздражал неприятный запах пота. В этот раз у меня хватило сил, чтобы внимательно осмотреть место, где я находилась. Большая квадратная комната-келья, стены, сложенные из крупного тесаного камня, узкое окно, закрытое деревянным ставнем. Я лежала на широкой кровати. Старинный камин, в котором тлели угли, расположенный напротив, рассмотрела более тщательно. На каминной полке – два больших канделябра по три свечи в каждом, но горела всего одна, сильно оплавившаяся. Возле низкой деревянной двери, входя в которую непременно нужно наклоняться, стояло несколько вместительных сундуков. На одном из них, свернувшись клубочком, закутавшись в тонкую шерстяную шаль, потрепанную временем, спала девушка-сиделка.

Подумать и оценить обстановку мне ничего не мешало: мысли были кристально чисты и голова ясная. Окружающее пространство вместе с его на первый взгляд сказочно-киношными обитателями – это не наваждение, не галлюцинация, в чем я убедилась, пару раз ущипнув себя. Я проанализировала все, что вспомнила до момента аварии. Затем перебрала мельчайшие детали увиденного после. Еще раз обвела взглядом комнату и спящую незнакомку. И только тогда осмелилась скользнуть в тот жуткий закоулок памяти, где таились чужие воспоминания. Тут же ощутила жужжащий злобный клубок событий, эмоций, чувств, переживаний – всего того, что наполняло ту, другую – не мою – жизнь. Это точно! Теперь свое и чужое я могу отличить, разграничить без проблем, что принесло огромное облегчение и придало уверенности.

Снова обвела взглядом помещение, явно не принадлежащее современному миру, в котором я родилась, и судорожно сглотнула, почувствовав, как вновь накатывает паника. Усилием воли заставила себя дышать глубоко и размеренно. И снова боль выступила в роли невольной союзницы. Пока рано делать скоропалительные выводы! Вдруг я у сектантов, староверов или еще где-нибудь, что называется, у черта на куличках. Да мало ли где… И почему?!

Осторожно, прилагая усилия, приподняла одеяло, заглядывая под него. В нос ударил противный запах давно не мытого тела. Я мысленно заворчала: «Неужели нельзя лучше ухаживать за больным человеком и помыть как-нибудь?»

Лежала я полностью обнаженная – ни белья, ни рубашки, поэтому рассмотрела если и не все, то источник боли и своего плачевного самочувствия – точно. В районе солнечного сплетения алел красный воспаленный продолговатый шрам – как от ножа.

Неужели это единственная рана, полученная мной в аварии? По воспоминаниям, меня смяло в лепешку!

Руки плетьми упали вдоль тела – даже от одного движения обессилела. Я закашлялась, растревожив больное место, и от моего хриплого «карканья» отдыхавшая девушка тут же подскочила как ужаленная и спросонья испуганно уставилась на меня:

– Миледи, вы проснулись? Чего-то хотите?

Я кивнула, а затем неуверенно попросила, используя чужие слова:

– Есть и туалет!

Она едва заметно вздохнула, кивнула, обулась и помогла мне с туалетом, как и в прошлый раз, используя странную посудину. Потом, закутавшись в ту же скромную шаль, быстро вышла из комнаты. Вернулась минут через пять с подносом, закрытым деревянной крышкой, похожей на тарелку, и поставила ношу на табуретку рядом с кроватью.

На этот раз сиделка принесла густую похлебку. Определить, из чего ее сварили, я не смогла, но вкус и запах понравились. Девушка посадила меня повыше, подложив под спину подушки, и сама кормила с ложки. После обеда, а может быть и ужина: спать мне не захотелось. Зато накопилось слишком много вопросов, и я начала со знакомства:

– Как тебя зовут?

Услышав обращение, девушка замерла и уставилась на меня круглыми от изумления глазами. Бросила быстрый взгляд на дверь, словно решая, стоит ли звать подмогу, и только потом, ссутулившись, ответила:

– Ноэль, миледи!

Я переварила ее ответ, затем осторожно спросила:

– А меня как зовут?

Ноэль снова уставилась на меня недоуменным и уже явно обеспокоенным взглядом.

– Вы урожденная леди Сафира Дернейская.

Ответ показался мне равносильным удару лопатой по лбу. Показалось, даже искры из глаз посыпались, а в голове тут же набатом зазвучал голосок несчастной девочки: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу!»

Мой же голос прозвучал хрипло и чуждо:

– А сколько мне лет, Ноэль?

– Двадцать, миледи! Вы старше меня на четыре года! – ответила она и опять замолчала в напряженном ожидании.

Снова мысленный стон: «Я старше! Я старше некоей Сафиры на шесть лет и на десять – этой девушки, представившейся Ноэль». Красивое имя, переводится как «рождество» и означает предрасположенность к жизни подвижника. Что ж, имя очень подходит заботливой голубоглазой юной сиделке.

– А где мы находимся? – спросила безнадежно, уже догадываясь, что не зря я летала в темноте и стремилась в разрывы. У меня, той, крыльев не было, а это значит…

– Обитель Святой Матены, миледи, расположена на людских землях и ровно посередине между вашими землями и Темных.

Привычным жестом, как делала еще в прежней жизни, потерла переносицу, затем устало посмотрела на девушку и спросила, как в пропасть прыгнула:

– А как называется это место вообще… хм-м… весь мир?

Ноэль смотрела на меня, широко распахнув глаза, свет от свечи вспыхнул чуть сильнее, и зрачки резко вытянулись в струнку. Не привиделось! Это не человеческие глаза! Поэтому я приготовилась услышать дальнейшее без истерики.

– Эсфадос, миледи! Вы не помните?

По телу разлилась жуткая слабость. Вот и все! Не секта, не у черта на куличках, просто – другой мир. Или не просто… Совсем-совсем не просто! Прикрыла глаза, словно, если не буду видеть, станет легче, снова ущипнула себя в надежде наконец очнуться от этого сумасшествия, но запахи, звуки, а главное – боль, тупая и немилосердная, по-прежнему были со мной. И исчезать, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, черт возьми, не собирались. Более того, похоже, с каждой прожитой в новом теле минутой, с каждой ложкой еды, настоев, обычной воды я ощущала, как становлюсь крепче, живее, что ли. Отвергать новую реальность уже неразумно. Правда, примириться с ней только в книжках несложно, а в жизни…

– Ноэль, а ты кто для меня?

Девушка молчала. Я открыла глаза и посмотрела на нее: напугана, сильно расстроена, и в глазах плещется горечь. Вздохнув, она ответила:

– Я тоже драка, ваша троюродная кузина Ноэль Лояну. Попала в ваш дом в шесть лет. Моих родителей убили разбойники, а поместье по закону отошло дальнему родственнику отца. Меня же отослали к вам. Больше у меня никого нет… Теперь я ваша горничная, миледи.

Мне стало невыносимо, до стона жаль ее и себя тоже. Особенно в свете доставшихся мне вместе с телом Сафиры тяжких воспоминаний.

– Ноэль, я ничего не помню из прошлой жизни. – Мое признание кузина встретила пораженным взглядом, и я поспешила успокоить ее: – Нет, не бойся, все не настолько плохо. Конечно, какие-то воспоминания остались, но разрозненные, хаотичные, словно воспоминания чужого чел… существа. – Я запнулась – из слов девушки и воспоминаний выходило, что не стоит путать нас с людьми. – Поэтому прошу тебя о помощи. Мы начнем наше знакомство заново, как с чистого листа, и ты будешь мне все подробно рассказывать. О людях, о драках, о моей семье и вообще об Эсфадосе. Согласна?

Девушка зачарованно слушала меня. Когда я, безмерно устав, закончила «признания», она быстро кивнула. Я же глухо попросила:

– Ноэль, я хочу, чтобы ты знала. Прежней я никогда не стану, и, если ты любила меня ранее, я…

Она передернулась, услышав «любила», невольно подсказав мне, что наши с ней прежние отношения были далеки от дружеских. Ноэль заметила, что от меня не укрылся ее жест, и испуганно посмотрела, уже открыв рот, чтобы извиниться, по-видимому.

Но я опередила ее:

– С чистого листа, сестра! Я понимаю, насколько нам будет сложно, особенно тебе. Для меня очень важно и необходимо расположение кого-то близкого и верного, кто будет рядом. А главное – честного! Я заранее прошу тебя: пообещай быть со мной предельно откровенной и честной!

Ноэль молчала, пытливо всматриваясь в мое лицо. В ее глазах загорелось что-то новое… Недоверчивая надежда, возможно. Она медленно, уверенно кивнула, а я спросила:

– Скажи, что самое светлое и дорогое было в твоей жизни? Чем ты дорожишь больше всего?

Голубые глаза подернулись дымкой тоски и печали. Она хрипло ответила:

– Мои родители. Память о них – единственное, что мне осталось.

Было неловко идти на этот шаг, но я настойчиво попросила:

– Тогда здесь и сейчас поклянись их светлой памятью, что не предашь, не обманешь и всегда будешь честной со мной.

Ноэль вздрогнула, обиженно посмотрела на меня, но, столкнувшись с моим настойчивым ожидающим взглядом, поклялась в точности, как я просила. У меня словно гора с плеч свалилась. Хоть один нормальный… хм-м, человек… драка рядом появился. Я радостно улыбнулась кузине, от чего та впала в полнейший ступор, заставив меня задуматься над вопросом: как же часто она видела мою улыбку, если так удивилась.

Чтобы привести в чувство Ноэль, я перестала улыбаться и попросила:

– Кузина Ноэль, у меня к тебе огромная просьба. Я прескверно чувствую себя немытой. А сейчас на мне, по ощущениям, несколько слоев грязи, я лежу в грязи и самое противное – дурно пахну. С этим надо что-то делать, и немедленно.

– Но, миледи, сестра Аниза сойдет с ума, если мы сейчас затеем купание. Всего трое суток прошло, как вы вернулись с того света, только рана зарубцевалась и лихорадка спала, а вы хотите заболеть снова?

Ноэль вцепилась в мою руку, уговаривая, но я была непреклонна. Поняв, что ничего не поделать, тяжело вздыхая, она поплелась за подмогой. Вскоре пара дюжих мужиковатых теток с грубыми чертами лица притащили в келью довольно большую бадью. Вслед за ними возвратилась Ноэль, пришли сестра Аниза и еще одна женщина, ассоциировавшаяся у меня с настоятельницей монастыря, – однозначно наделенная властью, державшаяся с достоинством, столь чопорная и строгая в черном плате, украшенном белым кантом и ручной вышивкой по краям. Черное платье, ладно сидевшее на ее фигуре, мило сочеталось с белым длинным фартуком. Эта начальственного вида незнакомка подошла к кровати и внимательно посмотрела на меня. Ноэль тут же встала в изголовье и тихо представила:

– Миледи, это абаниса Эйра, возглавляющая святую обитель.

Я мысленно поблагодарила Ноэль за то, что поясняет, кто здесь кто и как их зовут. Женщина же коротко, но почтительно кивнула мне. Тоже кивнула ей, улыбнувшись, ведь я пока не знала, как себя с ней вести и вообще какие права у Сафиры, которую, исходя из увиденного в памяти, окружающие не больно жаловали.

Абаниса Эйра попыталась меня переубедить:

– Миледи, я понимаю ваше желание, но поймите, мытье для вас сейчас нежелательно и, как считает сестра Аниза, крайне губительно скажется на вашем состоянии. Она слишком хорошая лекарица, чтобы я не доверяла ее рекомендациям. Лучше бы и вам прислушаться…

Пока абаниса взывала к моему благоразумию, я приняла неожиданное решение. Шальная мысль подвигла на отчасти авантюру:

– Я все понимаю, уважаемая абаниса Эйра и сестра Аниза, но ничего с собой поделать не могу. Я должна помыться. Мне сложно пояснить вам причину этого на первый взгляд неразумного желания. Омовение – словно очищение от всего, что было и уже – с уверенностью могу сказать – прошло.

Обе женщины кивнули, хотя я заметила, с каким неодобрением. Абаниса подала знак крупным теткам, и те быстро удалились. За водой пошли, наверное. Старшая из монахинь присела на краешек кровати и, сложив руки на коленях, осторожно произнесла:

– Госпожа Лояну сказала, что вы ничего не помните, леди Сафира. Это так?

Я утвердительно кивнула. Настоятельница задумчиво подвигала губами, затем спросила:

– Совсем ничего? Из прошлого или только недавно случившегося? Может, какие-то фрагменты остались? – и пристально вглядывалась в мое лицо в ожидании ответа.

Внутренне собравшись, с трудом подбирая подходящие чужие слова, я не заставила себя долго ждать:

– Очень мало, абаниса. Отдельные воспоминания остались, но, боюсь, многое полностью стерлось из памяти. Скажем так: я как будто другой… хм-м… стала другой. Совсем!

Хотелось бы мне знать, почему Эйра так нервничает, спрашивая о прошлом. Аниза и Ноэль тоже заинтересованно слушали наш разговор. Абаниса пристально взглянула мне в лицо, а потом неожиданно выдала:

– Вынуждена с вами согласиться. Когда вы попали к нам в обитель, невзирая на ваше прискорбное состояние, вели себя… хм-м… недостойно. Всех проклинали, ругали и мечтали умереть… Складывалось ощущение, что вы не в себе. Простите слугу божию за прямоту…

Все трое уставились на меня в напряженном молчании, и я поняла, почему они осторожничают. Элементарно – считают спятившей. Я ведь и сама там, в темноте у разрыва, почувствовала кого-то безумного. Да-а-а… Надо срочно исправлять нелестное впечатление о себе, а то мало ли как все может обернуться.

– Мне искренне жаль, абаниса, что так получилось. Уверяю вас, прежняя я навсегда исчезла, умерла, на этот свет родилась новая Сафира Дернейская.

Сестра Аниза неожиданно с благоговением спросила, подаваясь ко мне всем телом:

– Миледи, ваша молебственная свеча потухла, и сердце перестало биться. Я проверила перышком: вы не дышали, а потом свеча вспыхнула вновь, и вы ожили, да так сильно, страшно закричали. – Монахиня сжала руки на груди и восторженно спросила: – Скажите, вы помните, как это было? Вы видели Его?

Кого она имела в виду, я догадалась не сразу, тем более учитывая, что Они тут и там могут быть разными, поэтому решилась на обтекаемый рассказ. Я прикрыла глаза, словно припоминая, хотя сама мысленно передернулась от воспоминаний, и начала фантазировать. Хорошо, что по телевидению часто такие истории показывали.

– Я помню холодную непроглядную тьму вокруг, ужас, страх и боль во всем теле. Казалось, я падаю куда-то и горю. Моя душа горела, кричала, а вокруг клубились только тьма и боль. А потом я увидела свет в конце коридора и устремилась к нему. И знаете, чем ближе я к нему продвигалась, тем легче становилось дышать, яснее думалось и душа… я не знаю… она пела, растворялась в нем. А потом – свет, теплый, радостный. Знаете, как будто мою душу вымыли, обогрели, все грязное, темное, наносное убрали, очистили. Такой чудесный родной свет. Затем снова яркая вспышка, следом темнота, и я оказалась здесь. Увидела сестру Анизу и Ноэль, но практически ничего не помню из того, что было раньше. Будто кто-то все стер из моей памяти и души, но почему-то позволил начать все заново, с чистого листа.

От длинного монолога, во время которого приходилось подбирать слова и действительно вспоминать, я устала, запыхалась и ощутила, как накатывают слезы. Не привыкла я обманывать, и почему-то именно сейчас было неприятно это делать.

Врать про ТАКОЕ людям, которые выхаживали меня и сейчас смотрят с невероятной верой, надеждой… Возможно, им в чем-то не повезло в этой жизни, на этой земле, и они сейчас, может статься, впервые искренне поверили, что ТАМ их ждет нечто лучшее, светлое, хорошее. Однако, если бы я честно обо всем рассказала, думаю, они бы разочаровались, поэтому не стоит их морально убивать.

В глазах сестры Анизы заблестели слезы, в любой момент готовые пролиться. Абаниса почтительно поглаживала мою руку, с трепетом заглядывая в глаза, а Ноэль замерла рядом. Она тоже поверила и едва сдерживала слезы. Вполне возможно, вспомнила о своих умерших родителях.

Дверь с шумом открылась, и в келью вернулись те же крепкие монашки, на этот раз с ведрами, из которых поднимался горячий пар. Вылив кипяток в лохань, они вышли. Сестра Аниза встрепенулась и начала суетиться. Развернула холст с мылом, достала из сундука несколько полотенец, добавила еще дров в камин, от чего огонь тут же яростно вспыхнул, голодным зверем набрасываясь на добычу.

Наблюдая за хлопотами сестер, я ощутила себя героиней старинных книг из фонда легенд, мифов и сказок народов мира нашей библиотеки, которые я когда-то читала, будучи студенткой и потом, работая в университете.

Ноэль занялась моими волосами, и я обратила внимание, насколько они длинные – до талии, не меньше. Но самое примечательное – светлые, с серебристым оттенком, наверное. Собственно, волосы были в совершенно неприглядном состоянии. Страшно даже представить, как же тогда выгляжу я сама. Но знакомство со своей новой внешностью можно оставить до лучших времен. Сейчас важно привести себя в опрятный вид, а остальные вопросы, в том числе на что похоже мое собственное отражение, выясню потом.

Вскоре Аниза и Ноэль при помощи двух монахинь, принесших еще воды, перетащили меня в лохань и старательно отмыли жалкое, изможденное тело, ставшее моим по прихоти неких высших сил. То, что оно чересчур худое, даже костлявое, я увидела сразу, как только Ноэль полностью откинула одеяло.

Тем не менее теплая вода доставляла немыслимое удовольствие. Женщины тщательно промыли мои светлые волосы, намыливая и смывая несколько раз. Я упросила их хорошенько потереть меня, чтобы отмыть с бледной, синеватой кожи многодневную грязь, и стоически терпела эту процедуру. Потом, пока меня тщательно вытирали и сушили волосы, Ноэль полностью перестелила кровать. По келье разносился цветочный запах мыла, травяной – постельного белья, огонь в камине дарил ласковое, живое тепло.

Несмотря на суету вокруг и приятные запахи, дарившие необыкновенное ощущение радости бытия, когда меня уложили обратно в постель, я чувствовала себя вымотанной, как никогда. А ведь всего-то основательно искупалась, и то не самостоятельно. Уже сквозь дрему услышала, что мне предложили выпить парного молока, послушалась и затем уснула.